Текст книги "Ответ знает только ветер"

Автор книги: Йоханнес Марио Зиммель

сообщить о нарушении

Текущая страница: 39 (всего у книги 48 страниц)

25

Прежде чем уехать с четой Тенедос, я позвонил Анжеле и предупредил, что, вероятно, поздно вернусь, так как мне еще надо будет поработать.

– Ничего страшного. Я буду ждать. Роберт, твой чемодан привезли. Я все вынула и развесила. В твоей электрической зубной щетке батарейки совсем сели.

– Правильно.

– Я съездила в город и купила новые. Должна же я о тебе заботиться – как-никак, ты мой муж. Но и тебе придется сквозь пальцы смотреть на мои упущения в домашнем хозяйстве – еда не всегда будет готова вовремя или еще что-нибудь в этом роде. Я не привыкла жить под одной крышей с мужчиной. Слишком долго была одна. В сущности, всегда. Я жила, как живут цыгане. Но это изменится, Роберт. Я стану образцовой домашней хозяйкой, я…

– Анжела?

– Да?

– Оставайся такой, какая есть, – сказал я. – Тебе не надо меняться. Ни на йоту.

– Ты великолепен, – сказала она. – Я буду ждать, Роберт…

Сразу после этого разговора я позвонил Гастону Тильману. Он был в своем номере. Я попросил его никуда не уходить и подождать меня, так как мне нужно кое-что с ним обсудить.

– Хорошо, – ответил он.

Я пошел в главный зал ресторана «Эден Рок» с его огромным буфетом, уставленным холодными закусками, и сел за столик Тенедосов. Мы поужинали. И грек вполне серьезно сказал мне:

– Вы даже не представляете себе, что это значит – не испытывать страха перед слугами в течение целого вечера. Мне здесь очень приятно.

– Но вы же можете есть вне дома, когда захотите, – возразил я.

– Вот именно не можем, – ввернула Мелина. – Это дало бы Витторио лишний повод натравливать на нас остальных слуг. Так что угроза, нависшая над нами, только увеличилась бы. Нет-нет, мы лишь изредка можем себе позволить это удовольствие – и лучше всего в связи с каким-нибудь деловым разговором. – Она в самом деле ела только икру.

26

Гастон Тильман тяжело вздохнул, снял очки, протер носовым платком стекла, вновь надел и сказал:

– Следовало ожидать, что вы еще раз зададите мне этот вопрос – раньше или позже.

Мы с ним сидели на открытой террасе перед огромным баром в его отеле «Карлтон» и пили виски. По бульвару Круазет мимо нас медленно ползло стадо машин. Я рассказал Тильману о разговоре с Тенедосом и спросил, кто такие Клермон и Абель.

Тильман ответил:

– Со стороны Тенедоса было очень умно направить ваше внимание на Клермона и Абеля. Я уже прикидывал, кто из них до этого додумается. Кажется, Тенедос среди них самый толковый. Или же остальные возложили на него эту задачу.

– Так кто же эти господа – Клермон и Абель, мсье Тильман?

Перед зданием отеля прогуливались взад-вперед несколько проституток. Все они были совсем юные, и время от времени подле одной из них останавливалась машина, и девушка садилась в нее или же вступала в разговор с сидящим в ней мужчиной. Как-то раз я беседовал на эту тему с одним из портье в «Мажестик», и он сказал, что уличные проститутки – самые дешевые. Они требуют до четырехсот франков за целую ночь, включая все остальное, с этим связанное, или максимум двести за час. У всех шикарных путан имеются собственные апартаменты, и они не топчутся на улице перед отелями, а сразу проходят в казино, где всегда сквозь пальцы смотрят на их присутствие в зале, если их не слишком много. Или же никуда не ходят, а сидят дома и ждут телефонного звонка, поскольку их имена передаются от одного клиента другому или же портье отелей сообщают о них гостям. Эти дорогие проститутки требуют пятьсот франков за сеанс или до тысячи за всю ночь, включая сюда все остальное. Портье признал, что эти дорогие – все как на подбор писаные красотки. Впрочем, большинство из них – немки.

– Клермон и Абель – это фигуры, стоящие за самым крупным во Франции концерном, производящим электронику, – сказал Тильман. – Вы не знаете этих имен, потому что оба стараются по мере возможности держаться в тени. Бессмысленно было бы теперь не сказать вам всей правды, мсье Лукас, потому что вы обязательно стали бы сами расспрашивать и только наделали бы лишнего шума. Этот промышленный гигант очень близок к правительству – разумеется тут играют роль военные заказы, но есть и другие причины. Клермон и Абель – я знаком с ними лично, а их досье помню наизусть – из-за махинаций компании «Куд» попали в затруднительное финансовое положение. А также испытали трудности со сбытом. Деньгами правительство может помочь. Но на рынок оно бессильно повлиять в интересах Клермона и Абеля, если «Куд» постоянно сбивает цену, выпускает более дешевую продукцию и старается захватить монопольное положение на рынке. Хельман хорошо знал их обоих. Они в самом деле были друзьями. Теперь их дружба кончилась.

– Но все в один голос твердят, что он ездил на Корсику для деловой встречи с друзьями, – сказал я…

Одна из шлюх, светловолосая и большеротая, в третий раз продефилировала мимо нас. Она с улыбкой поглядела на нас, потом пожала плечами и двинулась дальше.

– Лишь очень немногие знают правду, мсье Лукас.

– Так что же хотели эти двое от Хельмана?

– По их словам эта встреча была намечена уже давно. Они хотели попросить Хельмана, чтобы компания «Куд» прекратила загонять их в угол и дала им и их продукции шанс на выживание. Они взывали, как они выразились, к его совести…

– Вы говорили с обоими?

– Да, и подробно. В Париже. У меня нет никаких оснований не доверять тому, что они сказали. Когда Хельман заявил, что не может делать то, что хочет, они стали… Гм… наседать на него.

– В каком отношении?

– Как и тот неизвестный нам банкир, который бесцеремонно одернул Хельмана в отеле «Франкфуртер Хоф», Клермон и Абель тоже знали о тех финансовых операциях, которые Килвуд вместе с Хельманом предпринимал от имени всей группы «Куд». Они… ну, ладно, скажу прямо: они угрожали предать эти операции гласности, если Хельман поведет себя по отношению к ним неблагородно и не примирится ради этого с неизбежным конфликтом с его партнерами по группе «Куд». В конце концов, он был свободным человеком. И не обязан был делать все, что требовал от него Килвуд.

– И он отказался?

– Со слезами.

– Что?

– Он по-настоящему плакал, это утверждают и Клермон и Абель. Они говорят, что он был потрясен до глубины души. Он сказал, что наоборот – это он испытывает постоянное давление и вынужден делать все, что требует от него Килвуд, буквально все, – и что поэтому он не может помочь Клермону и Абелю.

– Минуточку, – прервал я его. – Но ведь если Хельман погиб, это не решило проблем Клермона и Абеля! Банк Хельмана, его наследники и члены группы «Куд» могли продолжать вести прежнюю политику или именно это и делают.

– До сих пор они ничего такого не делали, – возразил Гастон Тильман и поглядел вслед блондинке, вновь продефилировавшей перед нами. – Просто беда. Такая молодая. Такая красивая. Такая здоровая и свежая. Через десять лет она будет выжата, как лимон, и ее ласки будут стоить десять франков, а то и вовсе заболеет или умрет.

– А вы романтик, – усмехнулся я.

– Нет, я не романтик. Просто я хочу, чтобы люди были немного счастливее, причем все. Если бы я мог, я бы стал помогать всем несчастным.

– Но может быть, помогаете хотя бы некоторым?

Помолчав, он отвернулся и кивнул.

– Насколько это в моих силах, – очень тихо сказал он.

– Тогда вы выбрали не ту профессию, мсье Тильман!

– Да, – сказал он, – я знаю. – И повторил: – До сих пор группа «Куд» не сделала ничего такого, что было бы направлено против Клермона и Абеля и их предприятия. Ничего такого не сделал и банк Хельмана в лице исполнительного директора Зееберга. Прежние интриги прекратились.

– В глазах любого постороннего это должно создавать впечатление, будто Клермон и Абель только потому могут теперь вздохнуть свободно, что решились убрать с дороги строптивца Хельмана.

– Впечатление, может быть, и создается. Но на самом деле это не так.

– Почему?

– Потому что Клермон и Абель – национальное достояние. Если вы обвиняете их в убийстве, это значит, что вы тем самым обвиняете в убийстве правительство Франции.

– Что ж, случалось и такое, когда людей устраняли по заказу правительства.

– Разумеется.

– И тем не менее, высшие инстанции договорились поручить одному из высокопоставленных правительственных чиновников, а именно вам, спустить это дело на тормозах, привлекая как можно меньше внимания. А мы все должны делать то, что вы от нас потребуете. Ведь вот как обстоят дела.

– Именно так, мсье Лукас. Как я уже сказал, мсье Тенедос – очень умен… Знаете, с тех пор, как я взвалил на себя это дело, я все время вспоминаю одно место из произведений одного немецкого автора, которого я ценю больше всех остальных. Этот автор – Георг Кристоф Лихтенберг.

– И как оно звучит? – спросил я.

– «Дождь лил так сильно, что все свиньи стали чистыми, а все люди – грязными». Это дело, мсье Лукас, – самый сильный дождь из всех, под какие мне доводилось попасть.

27

Я сидел рядом с Анжелой на тахте перед застекленной стеной. Мы выключили телевизор после полуночи, распечатали бутылочку «Реми Мартин», и я рассказал Анжеле все, что я увидел и узнал за день.

– Да, я знаю Марселя, этого говорящего попугая, – сказала она. – Я была несколько раз в «Эден Рок» с друзьями.

– Как ты думаешь? – спросил я. – Тильман говорит правду?

– Я видела его мельком и почти не разговаривала, – сказала Анжела. – Но он произвел на меня впечатление кристально чистого человека. Не думаю, чтобы он мог солгать, даже если и пытается.

– Мне тоже так кажется. Но тогда я топчусь на одном месте. И не продвигаюсь ни на шаг вперед.

– А этот налоговый инспектор из Бонна, этот…

– Кеслер? То же самое. С разрешения Тильмана я позвонил ему и Русселю и рассказал ему про Клермона и Абеля. Руссель все еще взбешен опекой из Парижа. Кеслер реагировал намного спокойнее и, как и ты, сказал, что верит тому, что говорит Тильман.

– Вот видишь. – Она провела рукой по моим волосам. – Давно не мыты.

– Завтра утром пойду в парикмахерскую.

– Я сама помою тебе волосы!

– Ты с ума сошла.

– Почему?

– Никогда еще женщины не мыли мне волосы.

– Значит, у тебя были странные женщины. А я вымою. Или тебе это неприятно?

– Ну конечно же нет, Анжела. Просто из головы не идет это проклятое дело. Я не продвигаюсь вперед. И от Карин ни слуху ни духу. Все-таки перевести на ее имя полторы тысячи марок ежемесячно было ошибкой. Тут мой адвокат был прав.

Она молча глядела на город внизу.

– Ты со мной не согласна?

– Я долго над этим думала, – сказала наконец Анжела. – После того, как эта фрау Драгер привезла мне ее письмо.

– И что же?

– Мне думается, это не было ошибкой.

– Я хочу немедленно прекратить выплаты.

– Конечно, это проще всего. Но потом…

– А что потом?

– Из письма видно, что она тебя все еще любит, Роберт, несмотря на все.

– Что она меня… Чепуха! Карин уже давным-давно не любит меня. Из письма видно одно: что она готова на любую низость! И больше ничего!

– Называй это так, если хочешь. Может только теперь, потеряв тебя, она осознала, что любит. Или что ты ей нужен. Обычно любят тех, в ком нуждаются. А в ее ситуации прибегают ко всяким средствам, не гнушаясь и самыми низкими.

– Но ты никогда бы так не поступила, – вспыхнул я. – Никогда! Ты что – утверждаешь, что тоже способна так оклеветать человека?

– Мне это не кажется таким уж немыслимым.

– Анжела!

– Да-да, – тихо произнесла она. – Потому мне и подумалось, что нельзя за зло платить злом. Если ты теперь прекратишь выплаты, твоя жена разозлится еще пуще. Ведь она знает, что ты хочешь получить развод. И если ты сейчас так ответишь на ее письмо, то она и подавно не даст на него согласия. Если же ты продолжишь переводить ей деньги, – я просто ставлю себя на ее место, – то она подумает: он ведет себя порядочно по отношению ко мне, значит, они действительно любят друг друга, иначе мое письмо произвело бы совсем другое эффект. Роберта я потеряла. Но это произошло из-за новой любви, а не из-за ненависти ко мне. У нас еще есть шанс разойтись мирно и полюбовно, он всегда будет заботиться обо мне, он только что делом это доказал. Я предоставлю ему свободу.

– Так подумала бы ты, Анжела! – воскликнул я. – Ты!

– Да, я думала бы так.

– Но ты – не Карин! Я знаю Карин, она думает иначе!

– Тогда продолжай ей платить просто из суеверия. У меня на душе остался бы неприятный осадок, если бы ты прекратил давать ей деньги.

– Согласен. У меня тоже, – сказал я тихо. – Но только из суеверия…

– Ну, вот видишь! – радостно воскликнула она и поцеловала меня в щеку. – Значит, ты будешь переводить ей эти полторы тысячи?

Я кивнул.

– Из суеверия или по любой другой причине, но правильно только так, поверь, – сказала Анжела. – Ах, Роберт… – Она прижалась ко мне, ее рука скользнула в вырез моей рубашки и, погладив меня по груди, поиграла цепочкой и золотой монеткой, на которой были выгравированы наши знаки Зодиака. – Я сделала кое-что… Надеюсь, ты не очень рассердишься…

– Да разве я могу сердиться на то, что ты делаешь?

– Знаешь, тут позвонила моя парикмахерша, мы с ней знакомы целую вечность. Она меня водила когда-то к ясновидице, о которой я тебе рассказывала, той самой, знаменитой, из Сен-Рафаэля. Я рассказала ей про нашу любовь – прости! – а она совсем помешалась на этих прорицательницах, теперь у нее какая-то новая. Ее зовут мадам Берни. Раз в неделю она приезжает сюда из Антиба и принимает посетителей в отеле «Австрия» на бульваре Карно. Парикмахерша говорит, что она от той в полном восторге. Ты смеешься?

– Да нет, любимая. Какой уж тут смех, скорее плакать хочется. Докатились, значит, до прорицательниц.

– И ты пойдешь со мной к мадам Берни, Роберт?

– Почему бы и нет?

– Завтра она будет в Каннах. Можно, я условлюсь с ней на какое-то время во второй половине дня?

– Разумеется.

Она обняла меня.

– Спасибо тебе, Роберт, – сказала она. – Я знаю, что ты думаешь. У меня те же мысли. Но в нашем положении цепляются за соломинку, так хочется услышать что-то хорошее, что внушает надежду, разве я не права?

– Конечно, права.

– Тогда пойдем мыть волосы! – радостно воскликнула Анжела. Было три часа ночи, когда она за ручку повела меня через всю квартиру и показала стенной шкаф, где заботливо разместила содержимое моего чемодана – два костюма, легкие рубашки и брюки, белье и обувь. – Это твои первые вещи здесь. В квартире, слава Богу, хватит места. Я уже все рассчитала: у тебя будет своя комната. А в этот шкаф ты сложишь свои вещи.

Шкаф с раздвижными дверцами был так вместителен, что мои костюмы и бельишко буквально терялись в нем.

– Да, места и впрямь достаточно, – сказал я. Она потащила меня дальше и показала вторую ванную комнату – в ней я еще не был. Комната была небольшая, но очень хорошо оборудованная.

– Сегодня под вечер я съездила на Антибскую улицу, купила этот стенной шкафчик и сама его повесила. Ты, наверное еще не знаешь, а ведь я все умею.

Я открыл шкафчик и обнаружил в нем мою электробритву, туалетную воду и кое-какие лекарства.

– Раздевайся и садись, – скомандовала она. – Я принесу шампунь. – Она убежала, а я разделся до трусов и сел на скамеечку перед раковиной. Анжела вернулась, принялась мыть мне волосы и массировать голову. Это было так приятно! Под конец она сказала: – Не пугайся! Сейчас я сполосну волосы ледяной водой!

Конечно, я вздрогнул.

– Зато волосы будут красиво блестеть, – заявила Анжела. Она долго вытирала волосы махровым полотенцем, потом щеткой зачесала их назад, особенно тщательно по бокам.

– С боков надо бы их еще отрастить, – сказала она, критически осмотрев результаты. – У тебя типично прусская стрижка. С боков волосы должны быть намного длиннее, чтобы хорошо лежали, когда их зачесываешь назад. Обрати на это внимание, когда пойдешь стричься. Не разрешай стричь волосы с боков! Да и пробора тебе не нужно. Без него ты гораздо лучше смотришься. Но в парикмахерской, где бы она ни была, обязательно помни, что я сказала. Ни в коем случае…

– …не стричь волосы с боков, – закончил я ее фразу. – Ни за что не забуду.

Потом она повязала мне голову сеточкой. А когда я поднялся, гордо показала рукой на два пластмассовых крючка, на которых висели мои халат и пижама.

– Эти крючки я тоже сама приделала. А теперь пойдем сушить волосы! – Она повела меня в зимний сад и вытащила там из какого-то угла электрический фен, усадила меня на стул, нахлобучила на волосы колпак, включила фен, и горячий воздух с шумом заструился вокруг моей головы. Анжела раскраснелась. Она сидела передо мной и курила сигарету.

28

Отель «Австрия» – очень маленький, ветхий и служит, вероятно, временным пристанищем для людей с сомнительной репутацией. Мадам Берни назначила нам прием на четыре часа пополудни, и мы приехали минута в минуту, но у мадам Берни в номере еще были клиенты, как сказал нам портье. Все в этой гостинице было ущербным и тесным, мы с Анжелой сидели в ожидании в какой-то каморке, где воздух был спертый и затхлый. Я попробовал было открыть окно, но щеколду заело. У меня разболелась голова. В этот день парило, толстая муха с жужжанием неотступно билась о стекло. Я все больше нервничал и, чтобы успокоиться, вышел в коридор и спросил портье, не может ли он принести нам чего-нибудь выпить. Он согласился, и я заказал пиво. Портье принес две бутылки пива и наполнил стаканы. Пиво было теплое. Я хотел уже поднять шум, но Анжела покачала головой, так что я махнул на это дело рукой, и пиво осталось нетронутым. Я начал обливаться потом. Головная боль усилилась. Анжела сняла с пальца обручальное кольцо и спрятала его в сумочку.

– Не нужно ничего подсказывать ясновидице, – сказала она вполне серьезно.

Наконец в половине пятого в старом расшатанном лифте в холл спустилась парочка. Я-то подумал, что они тут переспали, но оказалось, что это и были клиенты мадам Берни, поскольку портье сказал, что теперь можно подняться к ней в номер. Он повез нас в трясущейся и дребезжащей деревянной кабине лифта, огражденного черной железной решеткой, на четвертый этаж и проводил до комнаты, которую сняла мадам Берни. В комнате стояла жара, а воздух и здесь был спертый. На кровати возлежала огромная кошка янтарной масти. Мадам Берни сидела за овальным столом посреди комнаты. Она оказалась толстухой откровенно мещанского вида. На столе перед ней лежал хрустальный шар, а также много карточных колод. Мы с Анжелой сели рядом друг с другом визави мадам Берни.

– Нельзя называть меня прорицательницей, – начала она. – А все это делают. Но я не прорицательница. Я медиум. В детстве у меня было воспаление мозговой оболочки, из-за этого я плохо училась в школе и всегда была последней ученицей в классе. Наконец меня обследовал врач-невропатолог, потому что я постоянно жаловалась на голову. Невропатолог сказал моей матушке, что я – медиум и на всю жизнь им и останусь. Для медиума не имеет значения, сколько ему лет. Мне сейчас восемьдесят шесть. Разве вы могли бы подумать?

– Никогда, – решительно заявила Анжела.

– То, что я делаю, требует большого напряжения, – продолжала мадам Берни. – Поэтому я не могу принимать больше четырех клиентов в день. Вы последние. Когда мы закончим, я должна буду на часик прилечь. – Она провела пальцами вдоль висков. Мы не назвали ей своих имен и не сказали, кем друг другу приходимся. – Сначала я займусь мсье, – сказала она. – Положите, пожалуйста, на стол вашу руку. – Я выполнил это требование, а она закрыла глаза и быстро провела своей рукой по моей. Я увидел, как на ее висках начали пульсировать жилки. Глаза ее и в дальнейшем были большей частью закрыты.

– Мсье, вы не из здешних мест, – сказала мадам Берни. – Но вы останетесь здесь. Навсегда.

– Когда? – спросила Анжела дрожащим от волнения голосом.

– Прошу вас! – поморщилась мадам Берни. Но все же ответила на вопрос: – Еще в этом году. Но вы не свободны, мсье… Я вижу какую-то женщину в далеком городе… Ведь вы женаты, верно?

– Да.

Янтарная кошка замурлыкала. Снизу глухо донесся рокот уличного движения с бульвара Карно.

– Но вы оставили свою жену… И никогда к ней не вернетесь… И никогда ее больше не увидите…

Я взглянул на Анжелу. Она казалась совершенно зачарованной и вряд ли даже заметила мой взгляд. Она просто ела глазами ясновидицу, которая довольно монотонно продолжала:

– Нет, никогда вы больше не увидите свою жену… Есть другая женщина, рядом с вами… Эта женщина любит вас, и вы ее любите… Вы будете вместе… да… вместе… – Она запнулась. Я заметил, что ее ногти посинели. Это произвело на меня большое впечатление. Мадам Берни с трудом выдавила:

– Ничто не сможет вас с ней разлучить… Я вижу очень много денег…

«Ну и ну», – подумал я.

– Да-да, вы получите очень много денег за какое-то дело…

– За какое именно?

– Оно покрыто мраком, я не могу его разглядеть… Я так стараюсь… – Жилки на ее висках бились сильнее, чем прежде, а ногти стали почти черными. – Я вижу силуэты… мертвых тел… Убитые… И рядом много денег, много денег для вас, мсье… Я вижу белые халаты… Очень много белых халатов… В этом году умрет один человек, и это даст вам возможность соединиться со своей возлюбленной… Так соединиться, что никто и ничто не сможет вас больше разлучить… Я вижу счастье, очень большое счастье… И дождь… сильный дождь… И кладбище… Не могу его разглядеть, слишком сильный дождь… Кого-то хоронят… А вот и вы, мсье, под дождем…

– И все это произойдет еще в этом году? – спросил я и подумал, что Карин – вполне здоровая женщина, неужели с нее станется покончить с собой? Нет, это не Карин. Умирают ли от ампутации? Но ведь по ее словам выходит, что я должен быть свободен и счастлив после этой смерти! Значит, умру не я и не Анжела.

– А кто этот человек, который умрет? – спросил я.

– Этого я не знаю… – Мадам Берни вновь провела своей рукой по моей. – Вы имеете дело с расследованиями?

– Какие расследования вы имеете в виду?

– Такие, какие проводит полиция, только в полиции вы не служите.

– Да, – обронил я.

– Вам больше не понадобится участвовать в таких расследованиях. У вас будет достаточно денег, очень много денег, о да… Этот человек, который умрет… Подождите-ка… Я вижу улицу… И автомашину…

– Несчастный случай?!

Она открыла глаза. Щеки ее ввалились.

– Не могу этого сказать. Извините, подождите минутку, мне это в самом деле стоит больших усилий. – Она встала из-за стола, налила воды из графина в стакан и жадно выпила. Через несколько минут она пришла в себя. Ее ногти опять стали нормального цвета. Теперь пришла очередь Анжелы положить руку на стол.

– Мадам, вы из здешних мест… Здесь и останетесь… О Боже! Вы и есть та женщина, которая соединится с мсье!

– Уже в этом году?

– Уже в этом году, – твердо сказала мадам Берни. – И на вечные времена… Я вижу большой праздник… Музыка… Много людей в нарядной одежде… Они что-то празднуют… А вот и фейерверк… Я вижу вас обоих… Вы очень счастливы… Вы слишком много курите… Мадам, берегитесь дождя… В дождь легко может случиться всякое…

– С машиной?

– И с машиной тоже… Вы одиноки, свободны… Опять появился этот человек, который умрет, я не могу его разглядеть… И опять много белых халатов… Операционный зал… Смерть, которая открывает дорогу для вас обоих… – Я увидел, что ногти мадам Берни опять посинели. – Я вижу маленькую церковь… И в ней вас обоих… Из воды вытаскивают машину… За рулем сидит мертвец…

– Это тот самый человек, который…

– Этого я не могу разглядеть… Много полиции… Ваше имя начинается на букву А?

– Да…

– Дождь… Дождь… Вам надо остерегаться дождя… Ваше счастливое число – тринадцать…

Вот это да, подумалось мне. Мадам Берни практически предсказала Анжеле то же самое, что мне. Уже в этом году мы с ней соединимся навеки.

В заключение она предложила мне вытянуть карты из различных колод.

– Это нужно мне только для проверки – правильно ли я все разглядела, – сказала она. Я вытянул несколько карт из разных колод. На них были странные рисунки и знаки, которых я никогда не видел. Одна карта все время повторялась, и мадам Берни сказала, что это – карта смерти. Когда карты стала вытягивать Анжела, карта смерти тоже все время повторялась.

После этого аудиенция закончилась. Мадам потребовала пятьдесят франков. Она попрощалась с нами как бы машинально, вид у нее был смертельно усталый. Мы спустились вниз в дребезжащем лифте и поехали на машине в «Мажестик». В «нашем» уголке мы распили «нашу» ежевечернюю бутылку шампанского, и Анжела вернула на палец обручальное кольцо.

– Я совершенно потрясена, – сказала она. – Ты тоже, Роберт?

– Да, – ответил я, рассеянно глядя на Круазет с его пальмами и цветниками и морем на заднем плане. – Я тоже потрясен.

Мы оба помолчали. Наконец Анжела сказала:

– До чего же мы дожили – смотрим в рот какой-то ясновидице.

– А ты уверена, что твоя парикмахерша ничего не рассказала ей о нас?

– Я ее особо просила об этом. И она дала мне честное слово, что ничего не расскажет. Нет, мадам Берни ничего не знала о нас! Потому я и потрясена. Например, откуда ей было знать, чем ты занимаешься?

– Вот именно – откуда? – повторил за ней я.

Мы еще выпили и помолчали, потом Анжела произнесла едва слышно:

– Лучше бы мы не ходили к этой женщине, Роберт.

– Я тоже так думаю.

– У тебя нехорошо на душе, да?

– Хуже некуда.

– И у меня. Если мы уже в этом году должны быть счастливы, а кто-то должен умереть, чтобы уступить нам дорогу, то это может быть только…

– Вот именно, – сказал я. – В том-то и дело.

– Но я этого не хочу! Я не перенесу, если это в самом деле случится! Мне… мне будет казаться, что я виновата в этой смерти!

– Мне тоже. Поэтому так тяжко на душе.

– Как мы могли бы в будущем быть счастливы, если бы сейчас поверили тому, что сказала нам эта женщина – и это бы сбылось? Нет, Роберт, нет, этого я не вынесу!

– А мы ей и не верим! Твоя парикмахерша все-таки рассказала ей о нас! А кроме того – ей просто хотелось сказать нам что-то приятное, как-никак мы ей заплатили.

– Что-то приятное, – повторила Анжела. Ее передернуло.

– Но мы ей не верим! Все это жульничество и чистой воды обман! Мы с тобой и так будем вместе и счастливы – без смерти и белых халатов!

– С моей стороны было гадко вести тебя к этой женщине. Но я же не знала, чего она наговорит.

– Забудь про все это, Анжела.

– Да, – сказала она. – Надо забыть. О, Боже, как бы мне хотелось, чтобы я смогла забыть, Роберт!