Текст книги "Ответ знает только ветер"

Автор книги: Йоханнес Марио Зиммель

сообщить о нарушении

Текущая страница: 44 (всего у книги 48 страниц)

43

Я сидел на низенькой скамеечке в кухне, а Анжела стояла у стола и вскрывала лангустов. Большими ножницами она разрезала их пополам по всей длине. Их панцири лопались с громким треском. Анжела осторожно отделяла белое мясо от твердых частей и клала в миску. Телевизор «Сони» был включен. Мы слушали дневные новости. Анжела готовила салат с лангустами, мелко нарезанными помидорами и майонезом.

Мы накрыли стол на террасе. В гостиной работал второй телевизор, так что конец новостей мы могли слушать здесь, поедая салат с тостами и запивая еду легким белым вином. Салат был очень вкусный, и я съел очень много, Анжела тоже.

– В четверг нам надо будет слетать в Цюрих, – как бы между прочим сказал я.

– Зачем?

– Несколько лет назад я получил наследство. Восемьсот тысяч марок. И решил теперь положить их на номерной счет, чтобы Карин не могла до него добраться, – опять солгал я, стараясь говорить как можно туманнее. – Ты знаешь, что такое номерной счет?

– Никогда даже не пыталась это понять.

Как удачно.

– Там все объяснят. Тебе придется поехать со мной, потому что я хочу, чтобы ты тоже поставила свою подпись и знала номер счета и тем самым получила бы право в любое время снять деньги со счета в случае, если со мной что случится.

– Не говори об этом! Пожалуйста!

– Но обо всем нужно подумать, – сказал я. – Значит, в четверг утром самолетом «Свис Эйр». Через пятьдесят минут мы в Цюрихе и в тот же день возвращаемся в Канны. Ты не имеешь ничего против?

Она кивнула.

– Мы впервые полетим вместе! Ах, сколько еще есть вещей, которые нам предстоит впервые сделать вместе!

– Вот именно, как бесконечно много, – поддакнул я. А максимум через шесть месяцев у меня отнимут ногу. И если не повезет, моя angina pectoris усилится. Но сейчас я вроде бы сделал все, чтобы безбедно жить с Анжелой и дальше и чтобы быть уверенным, что и она в случае моей гибели сможет жить безбедно. И даже вполне сносно.

– У тебя такой довольный вид, Роберт, – заметила вдруг Анжела.

– А я и впрямь доволен. Я с тобой, и у меня теперь есть свободное время, пока не получу новых указаний из Дюссельдорфа. Мы вольны целыми днями делать все, что захотим. Например, что бы ты хотела предпринять завтра?

– Завтра? Завтра вторник. А во вторник теперь всегда устраиваются бега в Кань-сюр-Мер. Весьма захватывающее зрелище. Давай поедем?

44

Ипподром «Лазурный берег» в Кань-сюр-Мер – это огромное сооружение. Мы приехали туда по автостраде. Полицейские регулировали движение машин на стоянке. Люди толпились и толкались. Горластые мальчишки на все лады предлагали купить программки бегов.

Толпа потекла к беговому полю. Много людей скопилось возле лифтов ресторана, который был расположен на третьем этаже вдоль финишной прямой. Он был устроен на нескольких уровнях. Между столиками суетилось множество официантов. Здесь наверху тоже были кассы тотализатора, но можно было с тем же успехом сидеть за столиком и ждать, когда к тебе подойдет девушка с лотком, которая примет твой заклад, а впоследствии и выплатит выигрыш. В очень ярко освещенном зале повсюду – на потолке и колоннах – висели экраны телевизоров. На них светились списки с кличками и номерами лошадей в предстоящих заездах, позже они показывали сами бега, а в конце – победителей и выигрыши.

Беговая дорожка – огромный овал – лежала перед нами как на ладони, ярко освещенная прожекторами. Когда мы приехали, отдельные наездники уже разминали лошадей перед первым заездом. Они сидели в маленьких колясочках, так называемых качалках. У всех лошадей были свои номера. Только с помощью крупной купюры нам удалось получить хороший столик. Снизу, словно рокот прибоя, доносился шум толпы.

Мы ели, пили шампанское, но Анжела проявляла явные признаки нетерпения. Такой я ее еще никогда не видел. Выяснилось, что она разбиралась в здешних делах, как заядлый любитель и знаток, проведший полжизни с лошадьми. Она знала клички фаворитов, сказала мне, какая лошадь из восемнадцати, участвующих в первом заезде, самая перспективная, и заявила, даже за едой поминутно заглядывая в программку и в список с кличками лошадей, именами владельцев, наездников и названиями конных заводов и делая в нем пометки, что она перед одним из заездов всегда играет «Tierce».

– Что такое «Tierce»?

– Видишь ли, сегодня, например, будет шесть разных заездов. Иногда по двенадцать, а иногда и по восемнадцать и даже больше лошадей. Ты можешь каждый раз сделать ставки на победу или призовое место или на то и другое любого количества лошадей в этом заезде. – Она была возбуждена и раскраснелась, как маленькая девочка. – Это один вид игры. Но каждый вечер при одном-единственном заезде имеется еще и другой вид – «Tierce». Обычно только при четвертом или пятом заезде. Но сегодня, в порядке исключения, уже при первом. Для «Tierce» ты должен сделать ставку на эту игру у другой девушки. Условия этой игры такие: ты должен выбрать трех лошадей. И если эти лошади придут к финишу в той последовательности, в какой ты назвал их номера, – это называется «Dans ordre» – ты получишь самый большой выигрыш. Если же они все займут призовые места, но не в той последовательности, какую ты назвал, то есть «desordre», выигрыш будет значительно меньше. Но иногда и тут получаешь кучу денег. Мадемуазель! – Одна из девушек подошла к ней, и Анжела попросила принести ей полевой бинокль. Здесь можно было брать их напрокат.

– Поешь еще немного, Анжела.

– Сейчас не могу. Слишком волнуюсь. Смешно, правда? Но с лошадьми у меня всегда так. Бега – это тоже такое место, где мы с тобой еще не бывали вместе. – Она прикрыла своей ладонью мою руку. Девушка принесла бинокль. Анжела надела очки и назвала восемь лошадей в первом заезде на 2200 метров на приз «Мон-Анжель», как я прочитал в программке. Анжела получила билетик, себе девушка оставила его копию.

– А теперь ты, – сказала мне Анжела.

– Да я понятия не имею…

– Ты что – никогда не был на бегах?

– Никогда.

– Так ты новичок! Ты у нас еще новичок! Значит, обязательно отхватишь большой куш! Давай, назови любые номера, какие только придут тебе в голову! Или номера лошадей, чьи клички тебе нравятся.

Я просмотрел список, и мне понравились клички «Милопеа», «Бриллиант-Шеф», «Шан д’Ароме», «Ардан Амур», «Элан д’Ор», «Кураже», «Пьер Пюр» и «Линда Белл». Номера у них были 3, 4, 6, 8, 10, 11, 13, 14. На игру «Tierce» я сделал ставки у другой девушки на номера 10, 3 и 13 в этой последовательности. Каждый номер стоил минимум десять франков. Конечно, можно было делать и более высокие ставки, как мы и поступили.

А на беговой дорожке уже появились все восемнадцать лошадей с наездниками. Все они собрались на старте. Мужской голос, размноженный динамиками, сообщил, что начинается первый заезд. Это был один из тех автостартов, то есть стартов с использованием стартовой машины, какие я часто видел по телевизору. Когда животные взяли старт в дальнем от нас конце беговой дорожки, свет в ресторане был притушен, чтобы поле было лучше видно. Левая нога слегка дала о себе знать, и я сидя смотрел на Анжелу, которая вскочила и громко выкрикивала номера, на которые она поставила.

– Ну давай же, давай, Третий! Жми, Десятый! Следи за Четырнадцатым! Третий! Третий! Десятый! Десятый! Тринадцатый! Тринадцатый! Тринадцатый!

Кроме меня никто не обращал на нее внимания, потому что почти все в ресторане вели себя подобным же образом. Тут были в основном мужчины. Снизу доносились неистовые крики толпы, подбадривавшей наездников и лошадей. Некоторые выкрики были очень смешные. Я подумал, что и с одной ногой смогу ездить на бега, раз Анжела так их любит. Эта мысль меня несколько успокоила. Лошади один раз пронеслись мимо нас, описали овал и вновь свернули на финишную прямую. Когда первые достигли финишного столба, снизу донесся чудовищный рев, и в ресторане тоже многие вели себя, как безумные – в том числе и Анжела.

– Третий, Десятый и Тринадцатый! Я на них и поставила! На них! На них! Это моя «Tierce»! В этой последовательности!

– Я тоже на них поставил, – сказал я. – Только в другой последовательности.

– Ну, разве не чудо? – Она повисла у меня на шее и покрыла все лицо поцелуями. – Ты новичок, ты просто обязан был выиграть, но чтобы мы оба выиграли… – Она села вне себя от возбуждения и отпила немного шампанского. На всех телевизионных экранах появился результат заезда. Свет в зале вновь зажегся в полную силу. Девушки с кассой-лотком начали обходить столики. Анжела сияла от радости, получая наши выигрыши. Поскольку мы оба поставили на явных аутсайдеров, выигрыши были и впрямь довольно крупные. Каждый из нас получил примерно 5000 франков. За свою «Tierce» Анжела получила 12 500 франков, я за свою – 6250.

– Ну, каково? – спросила Анжела, когда я давал девушкам-кассиршам на чай. – Разве плохо? Ой, до чего жарко! Осталось у нас еще на донышке?

Бутылка была пуста. Я жестом подозвал кельнера.

А Анжела уже делала ставки на лошадей второго заезда на приз «Mont-Perdu». В этом заезде участвовало уже двадцать лошадей, а дистанция составляла 2100 метров. Между заездами всегда делался перерыв примерно на полчаса. Огромная уборочная машина начала выравнивать дорожку. Небо над ипподромом было усыпано звездами. Кельнер, которому я дал знак подойти, принес ведерко со льдом, из которого торчало горлышко еще одной бутылки шампанского. Прямо за беговым полем сверкало и переливалось море.

45

При втором заезде мы оба ничего не выиграли, равно как и при третьем. При четвертом я выиграл больше 2000 франков. В перерыве между четвертым и пятым заездами к нашему столику вдруг подошли Паскаль и Клод Трабо. Дамы обнялись и поцеловались. Супруги спросили, нельзя ли им подсесть к нам.

– Мы позвонили Анжеле, но никто не отозвался. Тут мне вспомнилось, что ты говорила, будто вы собираетесь сегодня поехать сюда на бега, – сказала Паскаль Анжеле.

– Да, я говорила. Что-нибудь случилось?

Вид у супругов был подавленный.

– Говорите же!

– Это продолжается уже довольно долго, но мы узнали только нынче, – сказала Паскаль.

– О чем?

Наша девушка с переносной кассой подошла было к нам, но Анжела жестом дала ей понять, что на этот раз мы не играем.

– Неприятная история. Кажется, слух исходит от Бианки Фабиани. Сейчас этого уже не докажешь. Теперь это уже стало притчей во языцех так называемого высшего света у нас в Каннах.

– Что? – спросил я. – Что стало притчей во языцех?

– Вы и ваша любовь. Ваша связь. Кто бы ни начал эту травлю, это низость. Рассказывают всем и каждому, что у тебя в Германии жена, что ты бросил бедную женщину, а здесь без стыда и совести не только показываешься всюду с Анжелой, но и подарил ей обручальное кольцо. При этом живешь у нее, в то время как твоя обязанность – вести расследование для уважаемой фирмы среди в высшей степени уважаемых людей, что уже само по себе позорный факт и… так далее.

Вновь зазвучал голос в динамиках, свет в ресторане вновь был притушен, начался пятый заезд. Думается, за нашим столиком никто кроме меня этого не заметил. Да и я заметил лишь потому, что не был поражен, скорее, заранее готов к такому развороту событий. Но Анжела совсем потерялась.

– Кому мы причинили зло? Кто может быть настолько подл? – срывающимся голосом вопрошала она.

– Любой и каждый, – уверенно ответила ей Паскаль. – Все поголовно. Люди получают удовольствие от любого скандала. Ты знаешь, что Канны, в сущности, захолустный городишко, что жители здесь просто жить не могут без очередного скандала. Поэтому мы должны отнестись к этому делу вполне серьезно. Некоторые в нашем кругу уже поговаривают, что не смогут с тобой общаться, Анжела. Роберта знают пока немногие. А для тебя это жизненно важно – как-никак, ты живешь за счет того, что тебя охотно принимают в обществе и заказы на работу ты получаешь в здешнем высшем свете. Ведь ты живешь тем, что пишешь их портреты.

– Все это верно, – поникла Анжела. – Но почему люди так злы, Клод? Почему так завистливы к чужому счастью? Почему им не терпится кого-то оговорить и измазать грязью? Роберт действительно расстался со своей женой, но он подал на развод, он…

– Все это никого не интересует. Интересует лишь ваша скандальная любовная связь, – перебила ее Паскаль.

– Конечно, люди, которым ты постоянно наступаешь на ноги, особо заинтересованы в том, чтобы очернить тебя в глазах общества, – вставил Клод. Они этого уже добились, подумал я. И тем не менее, все они у меня в руках.

– Конечно же, Клод, – вслух сказал я.

Начался пятый заезд. Анжела этого вообще не заметила. Она была в панике. На шестой и последний заезды она тоже не обратила никакого внимания. Она была поглощена обсуждением с Трабо последствий бойкота, который, судя по всему, ей собиралось объявить общество.

– Мы с Паскаль тут кое-что придумали, – сказал Клод. – Если удастся – а должно обязательно удасться – то этим людишкам придется заткнуться, и вы будете жить спокойно, а Анжеле не придется бояться отсутствия новых заказов. – А я подумал, что если мне хоть немного повезет, ей никогда больше не придется писать чужие портреты и она сможет плюнуть на все эти заказы. Но потом я одумался: ведь она так любит писать портреты, живопись – ее профессия, и я не имею права лишать ее возможности заниматься ею.

А когда огни в ресторане вновь померкли и начался последний заезд, Паскаль стала вдохновенно излагать свой план:

– Четвертого июля у нас в «Палм-Бич» состоится самый большой праздник года.

Анжела перебила ее, сочтя необходимым ввести меня в курс дела:

– К этому дню сюда всегда прибывают американские авианосцы, и самые влиятельные, знаменитые и богатые люди города празднуют американский День независимости. Это очень большое торжество.

– Я понял, – кратко откликнулся я, а сам следил глазами, как там, внизу, лошади мчались по кругу, краем глаза видел и телевизионные экраны вокруг и силуэты людей, вскочивших со своих мест за столиками впереди нас, слышал нарастающий гул голосов и слова Паскаль, которая сказала:

– Мы не виноваты в том, что богаты. Или нет, все же виноваты. Во всяком случае, Клод. Он всю жизнь вкалывал, как негр на галерах.

– Просто мне повезло, – поправил ее Клод.

– Ну и что? К чему вы клоните?

– К тому, что мы получили приглашение занять столик для почетных гостей в первом ряду, – сказала Паскаль. – Как и каждый год. Там, где сидят политики, военные, аристократы и прочий сброд, – ты сама знаешь, Анжела.

– Знаю, – кивнула Анжела.

– Ну, так вот: столик на четверых. Другими словами, мы можем пригласить двоих друзей. И мы подумали, что если мы вас пригласим и демонстративно появимся там вчетвером – ты знаешь, Анжела, когда я заявляю, что мой Клод пользуется большой известностью во Франции, то это вовсе не тщеславие или высокомерие с моей стороны, – в общем, если мы появимся там вчетвером, нас будут фотографировать, и все нас увидят, а потом и вместе танцевать, то сплетням будет положен конец. В этом я ни минуты не сомневаюсь. – Боль у меня в ноге усилилась. Я тайком проглотил три таблетки и подумал, что после всего, что затеял, я оказался стоящим на шаткой и опасной кочке в топком болоте. – Пусть Анжела наведет красоту, она это умеет! И будет на этом празднике первой красавицей! Ну как, принимаете наше приглашение? – спросила Паскаль.

– С благодарностью, – ответила Анжела. – Вы – настоящие друзья! И мы очень благодарны вам, правда, Роберт?

– Да, очень.

– Эта Бианка и все остальные подонки обратятся в дым, – сказала Паскаль.

– Наоборот, – подал голос Клод, – вся эта публика внезапно проникнется необычайным уважением к Анжеле и Роберту. Уж я ли не знаю людей! – Он огляделся. Огни в ресторане опять сияли в полную силу. – Кажется, бега кончились. – Вокруг нас люди вставали из-за столиков и уходили. Прожекторы заливающего света над беговой дорожкой погасли.

– Давайте разопьем еще бутылочку, – предложил Клод. – Все равно сейчас на шоссе все забито. Тогда уж нужно было уходить перед последним заездом.

В общем, мы выпили еще бутылку шампанского, Паскаль и Анжела тихонько обсуждали, какие туалеты обе наденут в День независимости, а мы с Клодом немного поговорили о Хельмане. Клод, обладавший недюжинным чутьем к делам и ситуациям, видимо, почувствовал, что произошло нечто, касающееся меня. Поэтому он свернул разговор в другое русло, мы заговорили о людях вообще, и я до сих пор помню одну фразу, сказанную им тогда: «Знаешь, Роберт, с годами я все больше склоняюсь к тому, что людей следует оценивать не по их действиям, а только по мотивам их действий».

Мы вышли из ресторана, когда он уже почти опустел. Толпа рассеялась. Мы пошли к стоянке по бумажному ковру из тысяч брошенных программок.

46

Мы с Анжелой только на один день остановились в «Бор-о-Лак», нам достался номер из двух спокойных комнат, выходивших окнами на канал. В них было темновато, но ведь мы не собирались жить здесь долго. Еще во вторник вечером, когда мы вернулись в квартиру Анжелы, я позвонил в «Мажестик», чтобы узнать, нет ли каких известий для меня.

– Есть, мсье. Звонил какой-то господин и просил передать вам, что место встречи остается прежним.

Это был пароль, о котором мы условились с Бриллиантовой Хильдой на случай, если она решит выполнить мои требования.

Ровно в половине одиннадцатого зазвонил телефон в моем номере гостиницы «Бор-о-Лак».

– Господин Лукас, тут внизу вас ждет господин Лихтенштайн. Он говорит, что вы условились с ним встретиться.

– Мы сейчас же спустимся в холл.

На Анжеле был белый костюм из гаруса и блузка в золотисто-розовых тонах и с большим бантом. Подкладка жакета была из той же ткани, что блузка – это было видно, когда Анжела расстегивала жакет.

Этот господин Лихтенштайн оказался молодым человеком, очень серьезным и начисто лишенным эмоций. Он показал мне письмо, подписанное исполнительным директором Зеебергом, в котором этому молодому человеку давались полномочия на проведение трансфера согласно достигнутой договоренности.

– Нам нужно будет попасть в швейцарский «Меркур-банк», – сказал Лихтенштайн. – Он расположен на Банхофштрассе. Лучше всего пойти пешком.

Цюрих был залит солнцем, было очень тепло.

В банке мы поднялись на лифте на пятый этаж. Все стены здесь были обшиты панелями из красного дерева, полы покрыты толстыми коврами, и служащий банка вежливо попросил нас подождать. Он исчез за одной из дверей, но тут же вновь появился в сопровождении пожилого, весьма добродушного толстяка, который представился директором Рютом. Рют повел нас в свой прямо-таки роскошно обставленный кабинет. Все уселись.

Лихтенштайн вручил Рюту несколько бумаг, и они тихонько переговорили друг с другом.

– Кто такой этот Лихтенштайн? – спросила меня Анжела, тоже понизив голос.

– Представитель моего банка в Дюссельдорфе, где лежали деньги, полученные мной в наследство. Я просил его приехать. Я не мог запросто перевезти восемьсот тысяч марок через границу, понимаешь? А так, из банка в банк, гораздо легче. А кроме того, номерной счет – это всегда довольно-таки щекотливый вопрос.

– Понимаю, – кратко обронила Анжела, а я возблагодарил Бога за то, что она больше ничего не спросила.

Директор Рют взглянул на нас.

– Все в порядке, – сказал он. – Господин Лихтенштайн сейчас покинет нас, его ждут кое-какие дела. А нам для завершения операции он вовсе и не нужен, ха-ха!

– Ха-ха, – хохотнул и я, вставая и протягивая Лихтенштайну руку, а сам сказал, не разжимая губ: «В два часа перед банком, с остальной суммой». Он кивнул с серьезным видом. Сухо поцеловал Анжеле руку и исчез. Мы с Рютом опять опустились в кресла.

Рют нажал на кнопку. Появился молодой человек. Рют передал ему бумаги, оставленные Лихтенштайном, и тихонько что-то ему сказал. Молодой человек тут же вышел из кабинета.

– Ну, – начал Рют, – вы, значит, хотите открыть у нас номерной счет.

– Да, – кратко обронил я.

– Разрешите взглянуть на ваши паспорта?

Мы показали ему паспорта.

– Только чтобы установить подлинность их принадлежности вам, – сказал он и вернул паспорта. – То, о чем мы будем здесь и сейчас говорить, не узнает никто посторонний. – Он вынул из стола бланки, проложил их копиркой и начал писать золотой шариковой ручкой, одновременно произнося вслух:

– Сегодня внесено в банк восемьсот тысяч немецких марок, что составляет… – Он быстро подсчитал… девятьсот сорок девять тысяч триста шестьдесят швейцарских франков. Я уже вписал эту сумму. Позже вы пройдете с молодым человеком, которого только что видели, в его бюро, где внесенная сумма будет подтверждена компьютером. Итак, если я правильно понял, вы, господин Лукас, и вы, мадам Дельпьер, хотите открыть совместный номерной счет, которым вы сможете распоряжаться как совместно, так и каждый в отдельности. Другими словами, каждый из вас может явиться сюда в любое время и снять с этого счета любую сумму, какую пожелает – но может также и внести дополнительно любую сумму. Все ясно?

– Да, – опять односложно ответил я.

– Пожалуйста, ваш адрес?

Я назвал адрес Анжелы в Каннах.

– А номер телефона? Не то чтобы мы имели в виду названивать вам, а только на тот случай, если вдруг объявится человек, знающий номер вашего счета и умеющий подделать одну из ваших подписей, а меня не будет на месте – только в таком экстремальном случае мы побеспокоили бы вас звонком.

Анжела назвала ему номер своего телефона.

– В остальном, – продолжал Рют, – мы с вами никогда не виделись и вы никогда о нас не услышите. Если вам понадобятся деньги – приезжайте и берите. Никаких налогов, никакой полиции, никто в мире никогда не узнает об этом счете. А теперь я попросил бы сначала подпись господина Лукаса, а затем и вашу, мадам.

Мы оба подписались. После нас поставил свою подпись Рют. И на этом все кончилось. Рют проводил нас в комнату своего секретаря, расположенную по соседству, и попросил подождать минутку. Он выразил радость по поводу того, что мы стали его клиентами. Комната секретаря была пуста.

– Мы с тобой – богатые люди. Роберт! – сказала Анжела.

– Да, душа моя, – сказал я и подумал: «Если бы ты знала, насколько мы богаты!»

– Я никогда ничего не возьму с этого счета.

– Если со мной что-то случится, этот счет будет твой и тебе придется воспользоваться им.

– Не говори об этом, прошу тебя, перестань.

Появился молодой человек и попросил дать ему тот бланк, который мы получили из рук Рюта. Он опять исчез и вскоре вновь появился. Наконец внесение 949 360 швейцарских франков на наш номерной счет было официально зарегистрировано. Счет имел букву и длинный ряд цифр.

Мы поблагодарили молодого человека и вышли из банка.

В отеле мы взяли на обед омара. Потом я предложил Анжеле подобрать себе что-нибудь по вкусу в магазинах на Банхофштрассе. Я дал ей денег, и мы расстались. Ровно в четырнадцать часов я стоял перед порталом швейцарского «Меркур-банка».

В две минуты третьего появился с непроницаемым выражением лица Лихтенштайн. Мы с ним опять поднялись на пятый этаж и опять нанесли визит директору Рюту, на этот раз Лихтенштайн выложил перед ним другие бумаги. Очевидно Рют уже был о них уведомлен, тем не менее, он долго уточнял что-то по телефону. Наконец он успокоился и вызвал своего секретаря. Утренняя процедура повторилась и заняла двадцать минут. Через двадцать минут было официально зарегистрировано поступление на мой номерной счет еще 14 200 000 немецких марок или 16 851 140 швейцарских франков.

Оба подтверждения я положил в большой конверт, протянутый мне молодым человеком. Он тщательно опечатал конверт и вручил его мне.

Мы с Лихтенштайном вместе вышли из банка. Перед порталом он слегка поклонился мне и пошел прочь, не сказав мне ни слова. Я прошелся пешком до отеля, уселся на террасе, пил чай и ждал Анжелу. Она пришла около половины четвертого и сказала, что покажет мне свою покупку только вернувшись в Канны.

В семнадцать тридцать мы вылетели обратно. «Мерседес» Анжелы стоял на стоянке перед аэропортом в Ницце. У Анжелы и в летнем казино «Палм-Бич» был свой сейф под номером 13.

– Нам нужно будет ненадолго заехать в «Палм-Бич», – сказал я. – Ты положишь в свой сейф этот конверт с официальным подтверждением нашего номерного счета. Там он будет в безопасности. – А сам подумал: «Анжела всегда будет иметь свободный доступ к нему, если со мной что-то случится». Вот мы и поехали в «Палм-Бич», который как раз открылся в 17 часов. Игра покуда шла только на двух столах. Я дал Анжеле запечатанный конверт, она нырнула в небольшую комнатку позади обменных касс и тут же вынырнула. Играть мы не стали и сразу поехали домой. Там мы разделись, приняли душ и накинув халаты, уселись на террасе в море цветов.

– Ну, покажи же наконец, что ты себе купила, – попросил я.

Она убежала вглубь квартиры.

А я сидел на кресле-качалке. Она медленно покачивалась, и я испытывал малознакомое мне чувство довольства собой. 15 000 000 немецких марок или 17 800 500 швейцарских франков были большие деньги.

Анжела вернулась. В руке у нее была небольшая синяя коробочка.

– Это тебе, – сказала она.

– Как это мне? Ты же пошла купить что-нибудь себе!

– Знаешь, как-то не нашлось ничего такого, что бы уж очень понравилось. А ты открой!

Я открыл коробочку.

В ней лежала пара платиновых запонок с маленькими бриллиантами.

– С наилучшими пожеланиями, – сказала Анжела.