Текст книги "Царь Алексей Тишайший"

Автор книги: Вячеслав Козляков

сообщить о нарушении

Текущая страница: 30 (всего у книги 46 страниц)

Финальным этапом подготовки будущих переговоров стали обсуждение в Думе записок А. Л. Ордина-Нащокина и выработка инструкции послам в конце декабря 1665-го – январе 1666 года. Согласие на заключение договора о перемирии на условиях, предлагавшихся царским окольничим, получить было трудно. Опять возникли ссоры. Шведский резидент Лилиенталь сообщал о столкновении Ордина-Нащокина и дьяка Алмаза Иванова: один из них обвинял другого в «измене», а тот в ответ называл его «мужиком». Поэтому все дело продвигалось указами и распоряжениями царя Алексея Михайловича, сделавшего свой мирный выбор. Главные разногласия в Думе были между сторонниками и противниками сближения с Польшей, здесь Ордин-Нащокин действовал вопреки мнению большинства.

Судя по первоначальной редакции наказа послам, которую стали составлять еще во время отсутствия Ордина-Нащокина в Москве, среди царских приближенных и руководителей Посольского приказа по-прежнему оставались сторонники разговора с позиции силы. Они требовали контроля над землями Войска Запорожского в Правобережной Украине до Южного Буга и возвращения к разговору об отмене Брестской унии. Ордин-Нащокин, подключившийся к работе по редактированию наказа, более реалистично смотрел на дела, видя в договоренностях с польским королем еще и способ решения других важнейших вопросов, включая взаимоотношения с Крымским ханством.

Выработка требований на переговорах продолжалась вплоть до 6 апреля 1666 года, когда царь Алексей Михайлович сформулировал краткие указания на переговорах окольничему Ордину-Нащокину:

«1. Киева здешнюю з заднепрскою стороною не уступать. 2. Смоленска со всеми 14 городами не уступать. 3. Полоцка и Витебска и Диноборка не уступать».

Из всего этого списка готовы были пожертвовать, в случае крайней необходимости и угрозы разъезда послов, только Полоцком и Витебском. При этом Динабург царь требовал «конечно не уступать»^{582}.

30 апреля (10 мая) 1666 года, в понедельник, в первом часу пополудни, долгожданные переговоры в Андрусове представителей Московского государства, Польши и Литвы начались. То был великий дипломатический контрданс, потребовалось больше тридцати съездов дипломатов и почти восемь месяцев, чтобы заключить искомое соглашение. Как ни хотел Ордин-Нащокин договориться сразу о вечном мире, стороны готовы были обсуждать только перемирие. Становилось понятно, что на уступки придется пойти всем. К Московскому государству отходили Смоленская и Северская земли – польские трофеи времен Смуты. В ответ пришлось поступиться Полоцком и Витебском. Вокруг «Малых Лифлянт» и судьбы Динабурга разгорелся спор, аргументом в котором царская сторона поначалу видела уплату компенсации в 10 тысяч рублей. Дело погубила алчность сборщиков пошлин в Динабурге, немедленно набросившихся на приехавших торговцев, посчитавших начало переговоров хорошим знаком для возобновления торговли по Западной Двине. Даже самый последовательный сторонник сохранения за Россией Динабурга – посол Ордин-Нащокин – вынужден был отступить, понимая, какую репутацию получили в Литве царские администраторы.

Основные разногласия касались судьбы Украины и особенно Киева с округой. Оставить его под контролем царских воевод означало создать плацдарм на Правобережной Украине. И, что казалось еще важнее, Киев оставался историческим «сердцем» Древней Руси с великими православными святынями. Там находился престол главы Киевской митрополии, а ранее Киев был административным центром воеводства в составе Речи Посполитой. И даже когда начали задумываться о его уступке, она все равно могла состояться лишь при условии отстройки рядом нового города и владения им московским царем. В итоге последним царским словом на переговорах стал прямой указ «великому послу» Ордину-Нащокину: «Одноконечно Киеву и здешней стороне в уступку не быть»^{583}.

Плохим фоном переговоров стала и опись Левобережья в 1666 году, ее пришлось приостановить ввиду начавшихся выступлений казаков, недовольных любым контролем над ними. Они готовы были объединиться с казаками гетмана Правобережья Петра Дорошенко, действовавшего при поддержке крымского хана и турецкого султана. Опасность такого поворота событий грозила потерями как Московскому царству, так и Речи Посполитой, потому что казаки гетмана Дорошенко в конце осени – начале зимы 1666 года приступили к методичному уничтожению польских гарнизонов в Правобережной Украине.

Дела в Андрусове сдвинулись только в самом конце декабря 1666 года, когда король Ян Казимир прислал своим послам на переговорах инструкцию договариваться не только о разделе территорий, но и о будущем союзе против Крыма и Турции. Уступка была вынужденной: король продолжал бороться то с утихавшим, то снова возобновлявшимся «рокошом» Любомирского. После еще одного конфликта на сейме обозначились перемены в позиции польско-литовской стороны.

20 (30) января 1667 года послы Московского царства и Речи Посполитой поставили в Андрусове свои подписи под соглашением о перемирии на 13 лет. В преамбуле говорилось о стремлении послов устранить все «недружбы и разности», дошедшие «напоследок» до «кровопролития и войны». Хотя стороны пока не могли договориться о «вечном покое» между странами, стремление к заключению такого мира и «дружбы» было письменно зафиксировано. В первых статьях Андрусовского договора устанавливали срок перемирия от июня 1667 года по июнь 1680 года, подтверждали уважение к царскому и королевскому титулам. Интересная деталь: с этого времени договорились, что переписка порубежных администраторов Речи Посполитой будет вестись «не русским письмом», а «польским языком», как это стали делать «во время нынешней войны». Но главным, конечно, для обеих сторон был раздел территорий. За царем Алексеем Михайловичем оставался «Смоленск со всею Северскою землею, с городами и с уездами». Эти приобретения включали Дорогобуж, Белую, Невель, Себеж, Красное и Велиж (на время перемирных лет, несмотря на прежнюю принадлежность его Витебскому воеводству). В договоре также утверждали новую границу «с другого края, где есть Северские городы». На царской стороне оставались «около Чернигова все городы и земли», а также весь «край» «от Днепра, что под Киевом… до Путивльского рубежа», где во время перемирия не должно было оставаться королевских владений.

С другой стороны, восстанавливались прежние воеводства в Литве – Полоцкое, Витебское (кроме Велижа) и Мстиславльское, а также «Лифляндский рубеж»: «так, как в себе те рубежи и в давном своем очертании до войны имели… с обеих сторон Днепра и Двины рек». Уже 1 марта 1667 года царские воеводы отчитались о возвращении в силу Андрусовского договора Полоцка «с уездом», «старого полоцкого наряда» (артиллерии) и «з жилецкими полоцкими старыми людми». Тогда же были возвращены «городовые ключи» от Витебска с тремя «пустыми городищи» – Усвятом, Сурожем и Озерищами, отданы пушки и другое вооружение и запасы. Над казаками, жившими в низовьях Днепра, «что имянуются Запороги», устанавливался общий протекторат: «имеют быть в послушании, под обороною и под высокою рукою обоих великих государей наших». Здесь же был упомянут и чувствительный вопрос свободы вероисповедания, но она касалась только католической веры в землях, уступленных царю, и православия на территории Речи Посполитой. Об унии документ умалчивал, что было победой российской стороны, стремившейся к устранению униатской церкви.

И, наконец, Киев. Известно, что он остался за Московским государством только на два года, после чего его следовало вернуть по Андрусовскому договору Речи Посполитой. Но сделано этого не было, что вызывает вопрос: насколько последовательно исполнялись условия перемирия? Отдача «самого города Киева» с «монастырями Печерскими», посадом и другими территориями «с той стороны Днепра, на которой Киев есть», протяженностью до одной польской мили – пяти километров, обговаривалась определенными условиями. Согласно статье 7-й договора, город должен быть «отдан и очищен до первой о вечном покое комиссии, в тех перемирных летах припадающей», то есть до начала новых переговоров о вечном мире. Срок созыва такой комиссии был определен в те самые два года, «от нынешняго договора считаючи». Выражалась надежда, что это будет 15 апреля 1669 года «по новому календарю». При этом отдача города должна сопровождаться дипломатической перепиской – «через посланников с любительными грамотами обсылкой». При уступке Киева запрещалось требовать какую-либо «награду» или возмещение. Пока город был в руках царских воевод, им ставилась задача «имети крепкую с войска его царского величества оборону, как против бусурман, також и против своевольных казаков».

Следовательно, возвращение Киева, согласно Андрусовскому перемирию, было обременено обязательством начать в ближайшие два года переговоры о вечном мире. Но в действительности движение к нему затянется еще на 20 лет, пока уже Вечный мир с Речью Посполитой 1686 года не решит окончательно судьбу Киева в пользу Российского царства.

Завершая в 1667 году войну, договаривались еще о возврате трофеев – пушек, имущества, документов и архивов, а также захваченных святынь. Первый шаг был сделан на самих переговорах в Андрусове, когда «великому послу» Афанасию Лаврентьевичу Ордину-Нащокину вернули чудотворную икону, бывшую в русском войске во время неудачного боя при Кушликовых горах. Тогда Ордин-Нащокин счел это хорошим предзнаменованием для договоренностей об общей борьбе России и Речи Посполитой против Крымской орды в перемирные годы.

В одной из первых статей Андрусовского договора тоже говорилось о возвращении в течение года образов, мощей и других святынь, утвари «и украс костельных и церковных», особенно части древа Креста Господня, «в Люблине взятыя». Оговаривались условия обмена пленными и восстановления границ, а также подтверждалась необходимость начала новых переговоров о «вечном мире». Даже если они сорвутся в будущем 1669 году, договорились не отступать и собираться на польские съезды снова и снова «в пять лет», до 1674 года. Если на двух съездах не получится договориться, тогда предлагалось обратиться к посредничеству других «христианских государей» и устроить третий съезд в 1678 году, а далее договариваться до окончания перемирия в 1680 году. В настойчивом обсуждении условий движения к «вечному миру» между двумя странами можно видеть работу главного сторонника этой идеи – Афанасия Лаврентьевича Ордина-Нащокина. Своею волей он разворачивал неповоротливую московскую дипломатическую машину в другом направлении, готовя общий союз против Крыма и Порты. Пока стороны договорились всего лишь «известить» своих южных соседей о заключенном союзе, но всем было понятно, что складывается союз христианских стран, готовый, как прямо записано в Андрусове, к «войне» с «салтаном турским», если он вступится за «орду» и к «отпору бусурманом» (статьи 18-я и 19-я). Окончательная выработка договора об общей помощи против Крыма и Порты была отложена до новых съездов послов и увязывалась с вопросом об «удержании обоей Украйны и Запорожья», для чего и нужны были совместные военные действия, «как против хана Крымского и орды, також и против цесаря Турскаго, когда бы украинских Козаков общими войсками своими до своего послушания и подданства принуждати имели» (статья 30-я).

Искусство дипломата А. Л. Ордина-Нащокина проявилось еще и в стремлении использовать перемирное время для установления нового порядка торговли между Россией и Речью Посполитой, а также соседними странами. Интересы русской торговли всегда были в центре его внимания. Такое «стратегическое» осмысление вопросов войны и мира выделяло его среди советников царя Алексея Михайловича. Согласно договоренностям в Андрусове, когда перемирие будет окончательно утверждено, следовало послать с извещением об «утвержденном покое» в соседние страны, «чтобы не без ведомости было, и потом чтобы впредь меж купецкими людьми с окрестными государствы торговые промыслы множились». Любыми товарами, «опричь тех товаров, которые в обоих государствах заказаны будут», разрешалось торговать «без затруднения», и такой порядок должен был существовать вплоть до начала последней стадии переговоров о «вечном мире». В это переходное время Ордину-Нащокину удалось даже смягчить потерю Динабурга и связанных с этим городом торговых преимуществ. В договоре записали возможность свободной торговли по Двине от Смоленска до Риги и, наоборот, приезда купцов из Польши и Литвы с товарами в Смоленск. Важным основанием для продолжения торговли стала договоренность об уплате долгов, как оставшихся еще с довоенного времени, так и накопившихся позже, что позволяло возобновить торговый кредит (статьи 15–17).

Несколько статей касалось вопросов сохранения мирных отношений, посылки и отправки новых посольств, взаимоотношения порубежных администраторов, рассмотрения спорных дел. Делалось всё для того, чтобы предотвратить повторение прежней ситуации, приведшей к объявлению войны русской стороной, вступившейся за честь оскорбленных царей. Рефреном повторялась фраза о сохранении мира: «а сего перемирного договору никаким тайным обычаем не разрушать» (статья 24-я), «а на отмщение за то больших войск не побуждати и войны не вчинати и ни за какими причинами миру сего не розрывати» (статья 25-я), «а перемирья ни для каких причин не нарушить» (статья 26-я), «ни которой государь друг на другом тайныя и явныя недружбы замышляти не будет» (статья 27-я), «чтоб недружба не уростала и до войны причины не было» (статья 28-я). Завершали договор статьи, предусматривавшие порядок его подтверждения через отдельных «великих и полномочных послов» в течение следующих пяти месяцев (статья 29-я), а также подтверждавшие обязательство царя Алексея Михайловича рассмотреть на первом же посольстве вопрос «о дани казны какой достойной до удовольствования шляхты» и компенсации «выгнанцам», потерявшим свое имущество в «уступленной» части Украины (статья 31-я)^{584}.

Реакция на заключенное перемирие была противоречивой. Польше приходилось утешаться тем, что она могла потерять еще больше, если бы не переговоры, происходившие во времена глубочайшего раскола между королем и оппозицией, вскоре приведшего к оставлению трона Яном Казимиром. Казаки Войска Запорожского были недовольны разделом страны, оба гетмана – Иван Брюховецкий в Левобережье и Петр Дорошенко на Правобережье в 1668 году начнут восстание ради «единой» Украины, но не преуспеют в этом, так как не смогут действовать самостоятельно без помощи крымцев и турецкого султана. Союз между царем Алексеем Михайловичем и королем Яном Казимиром имел немало противников как среди думных людей в России, так и у магнатов Речи Посполитой. Но никто не мог отменить главного – после тринадцати лет войны России стали отводить заметное место в текущей европейской политике. И это было еще до времени Петра Великого, продолжившего и укрепившего политику своего отца, царя Алексея Михайловича. Не случайно Сергей Михайлович Соловьев назвал 1667 год «одной из граней между древнею и новою Россиею»^{585}.

Триумф новой России

Переломный характер 1667 года понимали уже современники. Немецкий ученый Штефан Трёбст написал специальную работу на эту тему, где обратил внимание на запись находившегося в это время в Москве пастора Иоганна Готфрида Грегори, звучащую примерно так: «В варварской стране ничего варварского почти нет»^{586}. Шутливая запись, сделанная протестантским пастором в «книге отзывов» друга-гастронома 26 октября 1667 года, конечно, не может быть расценена как нечто важное для характеристики Московского государства. Впрочем, профессор Трёбст перечислил и другие события 1667 года, свидетельствовавшие о наступлении «нового времени» в России. Наряду с Андрусовским перемирием, изменениями в церкви под воздействием собора 1666/67 года, это была передача власти «первому современному человеку России», «русскому Ришелье» Ордину-Нащокину. С именем Ордина-Нащокина связываются торговый меркантилизм, выраженный в Новоторговом уставе, и попытки строительства флота. Высоко оценивается также назначение Симеона Полоцкого воспитателем царских детей, «просвещенных по западным образцам». Остроумные наблюдения, точно перечисляющие признаки складывавшегося «судьбоносного» времени, к сожалению, не вполне учитывают внутреннюю специфику развития самого Московского царства. Одного критерия «европеизации» – «варварская» или «не варварская» страна – для характеристики перемен явно недостаточно.

С заключением перемирия с Речью Посполитой в Андрусове при дворе действительно наступило «время» Афанасия Лаврентьевича. Со смертью долголетнего «теневого» правителя и первого царского советника боярина Бориса Ивановича Морозова царю Алексею Михайловичу не на кого было опереться. Стоявший во главе ключевых правительственных приказов боярин Илья Данилович Милославский таким влиянием, да и личными качествами уже не обладал. Но формально именно ему принадлежало первенство в делах. В альбоме имперского посла барона Августина Мейерберга сохранился рисунок, изображающий царский выезд в открытом возке в день именин царя 17 марта 1662 года. Сзади, за спиной царя, в этот момент находились князь Яков Куденетович Черкасский и боярин Илья Данилович Милославский^{587}. После событий «Медного бунта» 25 июля 1662 года в окружении царя оказались еще несколько ближайших сотрудников, спасших жизнь царской семьи. Началось возвышение князя Юрия Алексеевича Долгорукого, а вместе с тем – и его соперничество с князем Яковом Куденетовичем Черкасским. В ближнем окружении царя находились представители самых главных аристократических родов – князья Одоевские и Воротынские, Черкасские и Прозоровские, Куракины и Голицыны, Репнины и Хил ковы. А также члены старомосковских боярских родов – Салтыковы и Шереметевы, родственники царской семьи Стрешневы и Милославские. Всем, не исключая царя Алексея Михайловича, приходилось считаться с принципами родства и местничества, раскладом сил в Думе и главных приказах. Но достижение мира в Андрусове сделало именно Ордина-Нащокина ближайшим царским советником.

Взлет политической «кометы» Афанасия Лаврентьевича был стремительным и противоречил аристократическим счетам бояр, подогревая их ревность к положению первого царского советника в Думе. Тем не менее царь Алексей Михайлович проявил свою волю. 1 февраля 1667 года, по возвращении Афанасия Лаврентьевича из Андрусова, ему было пожаловано боярство. В тот же день состоялось всенародное объявление Андрусовского договора и были пожалованы награды «воинскому чину» и всем участникам завершившейся Русско-польской войны 1654–1667 годов: «За службу, что они ему великому государю служили против польских и литовских людей мужественно и храбро стояли, и промысл всякой чинили и княжество Литовское в перемирие, уступку годну и прибыльную, Великой России учинили». Все члены Боярской думы и Государева двора, городовые дворяне и дети боярские жаловались переводом части своих поместий в вотчины. Подобное решение ранее принималось только дважды – чтобы отблагодарить служилых людей «за осадное сиденье» при царе Василии Шуйском и «в приход» королевича Владислава в 1618 году. С того времени, закрепившего приобретения служилых людей в Смуту, складывались многие крупные вотчины и родовые владения дворян, где они строили «дворы вотчинниковы» и устраивались семьями на многие поколения. Пожалование 1667 года было таким же значимым, тем более что оно превосходило по масштабам все прежние раздачи земли в вотчины. Бояре сразу получали право на «перевод из поместей их в вотчину» 510 четвертей земли, окольничие – 300 четей, думные дворяне – 250 четей, думные дьяки – 200 четей. Чины Государева двора, жильцы и городовое дворянство могло перевести в вотчину «с окладов со 100 чети по 20 четвертей».

Не были забыты и те, кто погиб в годы войны, особо оговаривалось, «чтоб из городов и побитых отцов дети для челобитья вотчинных грамот к Москве приезжали». Таких людей, долго ждавших своей награды, оказалось столько, что вскоре пришлось уточнять принятое решение и запретить многолюдные приезды в Поместный приказ, где, надо думать, немедленно выстроились очереди. По уездам были разосланы распоряжения, чтобы «к Москве для челобитья вотчинных грамот из Поместнаго приказу имать, людными приезды не приезжали, а присылали бы от города по человеку и по два с воеводскими отписками». В то же время иностранные офицеры массово отпускались из Москвы на родину по завершении войны, высвобождая немалые суммы денег, шедших ранее им на жалованье^{588}.

Ордин-Нащокин был поставлен во главе Посольского и Малороссийского приказов, в Посольский же приказ были переданы и дела по управлению Смоленском, Рославлем, Дорогобужем и другими литовскими городами, полученными по Андрусовскому перемирию (ранее, с 1 марта 1656 года, они ведались боярином Семеном Лукьяновичем Стрешневым в Устюжской четверти, а затем, с 10 декабря 1666 года, были переданы в Разрядный приказ. Прежний малоприметный городовый сын боярский из Пскова стал теперь называться в дипломатических договорах «царской большой печати и государственных великих посольских дел оберегатель»^{589}. Одновременно это означало и поражение тех, кто много лет сопротивлялся возвышению Ордина-Нащокина, его возраставшему влиянию на царя и всему политическому курсу на мир с Речью Посполитой. Думный дьяк Алмаз Иванов, а вместе с ним и его пасынок Артамон Сергеевич Матвеев пусть на время, но проиграли. Оставление Посольского приказа, видимо, не прошло бесследно для думного дьяка. Он вскоре умер, хотя долгие годы подготовки им «преемника» еще оправдаются. Его пасынок Артамон Матвеев сменит Афанасия Лаврентьевича Ордина-Нащокина через два-три года на всех его постах: сначала во главе Малороссийского, а потом и Посольского приказа. Ордин-Нащокин был нужен царю Алексею Михайловичу, чтобы завершить успешно начатое движение к миру с Речью Посполитой, и его дальнейшая карьера во главе московской дипломатии, как оказалось, полностью зависела от успехов или неудач на этом направлении московской политики^{590}.

С именем Ордина-Нащокина связано принятие Новоторгового устава 22 апреля 1667 года. В его видении задач дипломатии цели торговли всегда находились на одном из первых мест. Он обладал редким для окружения царя пониманием взаимосвязи военных, дипломатических и экономических задач, подчиненных у него высшей цели – созданию Великой России. Даже во время русско-польской войны Афанасий Ордин-Нащокин продолжал думать о другом, мирном времени, о будущих союзах, торговых путях, движении товаров, богатстве купцов и торговых людей и наполнении ими государственной казны. Оказавшись весной 1665 года в Пскове, он уже задумывался над изменением правил торговли. Со времени начала войны в 162-м (1654) году практика земских соборов прекратилась, и члены Думы вместе с царем сами решали главные вопросы торговли и сборов. Иначе стал действовать Ордин-Нащокин, понимавший значение участия людей в определении понятного им порядка сбора основных налогов, за которые они сами отвечали своим имуществом. Стоит учесть и особую историю Пскова, где многие еще помнили события городского восстания 1650 года. Но дальше наступила война, приведшая к «недобору во всех годех» псковских денежных сборов. Причины были понятны Ордину-Нащокину, и он сам определил их в записи, посланной к земским старостам Пскова 3 апреля 1665 года. Запись эта важна еще и тем, что здесь очень рано для русских источников встречается производное от слова «граждане» новое политическое понятие – «гражданское постановление» (порядок), нарушенный войной, из-за чего произошло всеобщее оскудение: «…и то чинитца, опричь воинского оскорбления и ратных полковых подъемов, знатно от несогласия междо посадцкими людми, в крепости гражданского постановления не держат, и от лутчих людей над маломощными в сотнях во всяком нестроении в торговых делах, за неросправою, убытки чинятца».

Понимая общие причины кризиса, воевода не снимал вины с жителей посада, а, напротив, определял расстройство городской жизни как одну из важных причин оскудения людей на посаде. «Недобор государевы казны» объяснялся «враждою друг с другом и обидами», «тяжбами перед воеводы мимо гражданских законов» и другими нарушениями. С целью узнать мнение жителей Пскова о путях исправления сбора денежных доходов, устранения разорения Пскова Афанасий Лаврентьевич обращался с предложением «земским старостам сойтися с лутчими людми в земской избе для общего всенароднаго совету, и о градцком устроении со всяким усердием говорить»^{591}. Иными словами, в родном Пскове он попытался сделать то, в чем безуспешно убеждал царя Алексея Михайловича, прислушавшегося к советам других советников. Напомним еще раз, что Ордин-Нащокин оказывается в Пскове спустя некоторое время после внезапного приезда в Москву патриарха Никона в декабре 1664 года, «позванного» в Москву в том числе якобы по его слову в видах обсуждения какого-то Земского собора!

Новоторговый устав 22 апреля 1667 года обычно трактуется как свидетельство зарождавшегося «меркантилизма» – экономического учения, связанного с защитой собственного рынка и интересов торговли. Однако в этих определениях есть некоторая модернизация, «подверстывание» их под западноевропейские образцы. Московская торговая политика имела свою историю; перемены в ней чаще всего были следствием не общих, отвлеченных идей, а практического опыта. Хорошо заметно это стало после обнаружения историком Александром Игнатьевичем Андреевым рукописи Новоторгового устава, так как в его публикациях XIX века в «Собрании государственных грамот и договоров» и «Полном собрании законов Российской империи» всё, что относилось к обстоятельствам принятия документа 22 апреля 1667 года – обсуждение, подписи, объявление о введении, – было сокращено. Из этих «пропущенных» деталей определенно выясняется прямая причастность к его составлению Ордина-Нащокина.

Документ создавался с учетом давней коллективной челобитной посадских людей 1646 года, а также опыта псковской «реформы» городского устройства, проведенной в то время, когда Афанасий Лаврентьевич был там на воеводстве (например, он последовательно хотел освободить торговых людей от воеводского суда). Не случайным было и свидетельство документа в Посольском приказе 7 мая 1667 года подписями представителей купеческой верхушки – гостями, старостами московских сотен. Сделано это было по «именному» царскому указу со ссылкой на «заручную челобитную» «всех московских гостей и черных слобод и розных городов лутчих и середних торговых людей». В царском указе кратко объяснено и содержание принятого нового «Торгового устава», объявленного русским купцам: «…о торговом с ыноземцы устроении с ними говорили, и как великого государя казне пошлинной со всяких товаров без обид к большому збору, и от насильных и обманных иноземских товаров московским и в порубежных городех и во всей Великой России к обороне быти». Одновременно упоминалось и о другой, сохранявшейся «честной» торговле: «А с чесными иноземцы с пограничными соседи и с заморскими к совету и к пожиточным к лутчим торгом против всенародного челобитья промыслом быти»^{592}.

94 статьи, а также еще специально отобранные для объявления иноземным купцам («выписанные на перечень») 7 статей и составили «Устав торговле в царствующем граде Москве и во всей Великой Росии в порубежных городех». В них раскрывались особенности торговли «заморскими» и «русскими» товарами, приходившими на кораблях в Архангельский город купцами, торговавшими в Москве и других городах. Главная забота была в исправлении таможенных дел, из-за чего, по словам устава, «руским людем в торгех» были «помешки и изнищение и убытки». Наполнению казны должно было способствовать взимание пошлин только «золотыми и ефимками» – угорский золотой ценился в рубль, а «любский» ефимок – в 50 копеек. Собственная розничная торговля иноземцев «на Москве и в городех» запрещалась, они должны были привлекать к торговле посредников из числа русских купцов.

Не всё строилось исключительно на запретах. Русское государство, заинтересованное в пополнении казны золотом и серебром, разрешало закупать «безпошлинно» свои товары в случае привоза для этих целей иноземными купцами золотых и ефимков. Государственная воля выстроить новые отношения с иноземными купцами была выражена в уставе 1667 года очень ясно; с этой целью обещали впредь наказывать «по правам градцким» и лишать «животов» (имущества) нечестных торговцев (при этом перечислялись известные способы утайки товаров от уплаты таможенных платежей, упоминался привоз поддельного золота, серебра и других товаров). Протекционистские меры, во всяком случае в ближайшие месяцы со времени принятия Новоторгового устава, существенно сократили торговлю, о чем свидетельствовал в своей корреспонденции из России в Англию недавно побывавший там Патрик Гордон. 9 июля 1667 года не без веселой иронии он писал основателю «Лондонской газеты» Джозефу Уильямсону (в будущем государственному секретарю Англии): «Дабы поощрить торговлю, его императорское величество уменьшил пошлину для своих подданных на пять [копеек] с сотни. Однако 60 рейхсталеров наложены на каждую бочку испанского и 20 – французского вина, а 5 – за якорную стоянку (в Архангельском порту. – В. К.), так что мы должны пробавляться медом, пивом и водкой». Несколько месяцев спустя тон корреспонденций поменялся и стал более серьезным: «Торговля наша в великом упадке по причине налогов и морских войн»; «торговля очень слаба по причине наших новых замыслов и налогов»^{593}.

Новые правила торговли с западноевропейскими купцами не мешали устанавливать противоположный порядок в торговле с Персией. Начало особым торговым отношениям с подданными персидского шаха положил в 1660 году ценный дар армянского купца Захария Савельева (Закара Саградова-Шариманяна, или Шараманова, как писали его фамилию в русских источниках). Он привез царю Алексею Михайловичу царское «место», или «персидское кресло». После осмотра трона московские торговые люди определили его стоимость: «Кресла оправлены золотом с каменьи с алмазы и с яхонты з жемчюги по оценке 22 589 рублев 20 алтын». Царское кресло использовалось в дипломатических приемах и до сих пор сохраняется в Оружейной палате Московского Кремля. Именно переговоры с джульфийским купцом (и не в последнюю очередь привезенный им алмазный трон) обеспечили на будущее преимущество Армянской торговой компании в Москве в торговле с Персией. Купцам Армянской торговой компании впервые были разрешены монопольная торговля на русском рынке шелком-сырцом и его провоз в Западную Европу новым торговым путем через Кавказ, Астрахань и Волгу^{594}. И здесь глава Посольского приказа боярин Афанасий Лаврентьевич Ордин-Нащокин стремился поставить торговлю на службу интересам Московского царства. Для Москвы транзитная торговля шелком-сырцом означала удар по интересам турецкого султана и попытку экономически заинтересовать другие державы в военном и дипломатическом союзе^{595}.