Текст книги "Царь Алексей Тишайший"

Автор книги: Вячеслав Козляков

сообщить о нарушении

Текущая страница: 40 (всего у книги 46 страниц)

Вернемся к решениям, принятым после отъезда из Москвы посольства воеводы Яна Гнинского в конце марта 1672 года. Царским уполномоченным на переговорах с польскими комиссарами был дан новый наказ, где основными причинами, по которым Киев не был отдан Речи Посполитой, выставлялись общие действия гетмана Дорошенко и Яна Собеского, а также умаление титулов и печатание «многих книг на латинском языке царского величества к лицу на великое безчестие и укоризну, чего и простому человеку терпеть и слышать не годитца, не толко что великому государю нашему, его царскому величеству, помазаннику Божию и монарху християнскому». За этой дипломатической завесой из надуманных обвинений остались скрытыми другие, более важные шаги, немедленно последовавшие за отпуском «великого посольства». Согласно новым договоренностям, в Москве предприняли действия по давлению на Крым, чтобы не дать татарам крымского царя прийти на помощь турецкому султану. Однако когда традиционно весной начались татарские набеги (в мае 1672 года от них пострадали Волуйки), выяснилась картина полной неподготовленности к серьезным столкновениям с крымцами.

Еще одним итогом переговоров с Речью Посполитой стала отправка гонцов в Крым и в Турцию. Особенно важной оказалась миссия толмача Василия Александровича Даудова, повезшего грамоту царя самому турецкому султану Мехмеду IV. «Государь писал, – передает содержание этой грамоты С. М. Соловьев, – чтобы Магомет удержался от войны с Польшею и хану запретил ходить на короля; в противном случае, он, как государь христианский, обо-славшись со всеми государями христианскими, станет против турок промысл чинить, пошлет к донским казакам указ, чтоб шли на Черное море, сухим путем пошлет калмыков, нагаев и едисанских (кочевавших под Астраханью. – В. К.) татар». Нетрудно заметить, что в грамоте дословно перечислялись меры, принятые на себя московским правительством по итогам переговоров с Яном Гнинским. Почему же дипломаты царя Алексея Михайловича заранее раскрыли всю тактику своих действий? Сделано это было намеренно, так как султан к моменту получения грамоты должен был узнать об открытии военных действий вокруг Азова. Донских казаков стали поднимать на борьбу с Крымом грамотами на Дон, отправленными к атаману Корниле Яковлеву и всему Войску Донскому еще в конце марта 1672 года. Казакам слали жалованье и говорили о готовившемся походе крымского хана на польские украинные городы. Их просили, «как лед вскроется», «на море по прежнему стругами выходить, и в которых местех мощно, разоренье чинить, чтоб такими вас, Донскаго Войска, промыслы хан конечно войска свои от войны отставил».

Новую грамоту из Посольского приказа с указом наступать на каланчи – башни-укрепления, выстроенные для защиты Азова от прохода на стругах донских казаков, привез ехавший в Константинополь толмач Василий Даудов. В челобитной, описывавшей его царские службы, он писал: «Велено им казаком проведать отпуск мой, холопа вашего, из Азова в Царьград, итить со всем войском и с пушками и бить Каланчинские обе башни». Миссия Даудова чуть не сорвалась, когда казаки не дождались его отъезда из Азова и напали на каланчи, разрушив одну из башен. Не без оснований приписав русскому гонцу роль лазутчика, Даудова собирались уже повесить за ногу на другой башне, но тут случилось «чудо»: ветром с «Гнилого» моря (одного из азовских лиманов) потопило казачьи укрепления (шанцы), и казаки вынуждены были отступить и снять осаду «Каланчинских башен», после чего Даудову все-таки разрешили уехать из Азова в Константинополь. Но и там его ждал соответствующий прием. Султан готов был казнить его, но пощадил, склоняясь на уговоры советников – муфтия и визиря, обращавших внимание на дипломатический статус «посланного человека» московского царя.

В «памяти» Василия Даудова сохранились даты его опасного путешествия, позволяющие уточнить хронологию первых столкновений Московского государства с Крымом: «А з Дону из Черкаскаго горотка отъпущен в Азов июня в 29-м числе, а донския казаки приходили под Колонъчиския башни августа в двотцатом числе и били башни августа 1 числа, а оташли прочь ани, казаки, сенътября 1 день». Эти события под Азовом не были единичными, чуть позже донские казаки повторили свой приход под Азов, а тем временем запорожские казаки напали в сентябре на Перекоп. Этим и исчерпывался пока «актив союзнической политики России в 1672 году», но само давление на Азов и Крым стало преддверием начинавшейся русско-турецкой войны^{739}.

Готовившаяся несколько месяцев война началась с похода турецкого и крымского войска во главе с султаном Мехмедом IV, перешедшим через Днестр 3–6 июля (23–26 июня по старому стилю) 1672 года. Сопротивление вторжению могли оказать только немногочисленные гарнизоны польских войск на Правобережье и отряды уманского полковника и гетмана Михаила Ханенко, признававшего власть Короны. Другой гетман Правобережной Украины, Петр Дорошенко, давно присягнул султану и воевал на его стороне. Османское войско достигало, по разным подсчетам, 100–150 тысяч. Целью его был ключевой пункт в Подолье – Каменец-Подольский, взятый в сентябре в результате двухнедельного штурма. Об этих событиях и в Польше, и у нас лучше всего знают по знаменитому фильму режиссера Ежи Гофмана «Пан Володыевский» (1969), поставленному по одноименному роману классика польской исторической литературы Генрика Сенкевича, впервые опубликованному в конце XIX века. Дальше армия султана продолжила наступление на Львов, и чтобы не потерять еще и этот город, представители короля 16 октября 1672 года заключили с султаном Бучачский мир. Согласно ему, султан приобретал права на земли прежнего Подольского воеводства, где создавалась новая турецкая провинция – Каменец-Подольский эйялет. Вассал султана гетман Петр Дорошенко становился правителем в других прежних землях казаков на Правобережье. В договоре было записано: «Украина против давных рубежей имеет быти при казакех», хотя фактически дело шло к поглощению этой территории Османской империей, потому что все крепости должны быть оставлены и даже в Чигирине должен был поселиться наместник султана^{740}. Договор был вынужденным для Польской Короны и содержал условия сепаратного раздела территории Правобережья, что противоречило Андрусовскому договору. Договоренности с султаном не были в дальнейшем ратифицированы сеймом, но ссылки на Бучачский договор стали главным аргументом дипломатов царя Алексея Михайловича, с этого времени переставших искать другие предлоги для удержания Киева.

Известие о взятии Каменец-Подольского послужило официальным поводом для вступления Московского государства в войну. 6 октября 1672 года на Постельном крыльце был оглашен указ служилым людям о готовности к службе, грамоты об этом были разосланы по городам. В них говорилось о полученных от польского короля Михаила Вишневецкого сведениях о походе турецкого султана и крымского хана «на пагубу государьствь христианских». Рассказывая о взятии Каменец-Подольского, всячески подчеркивали действия султана, связанные с насильственным распространением «бусурманской веры» и унижением христиан вопреки данному им обещанию: «…с церквей кресты и из церквей всякую утварь и колокола обрал, и в мечети церкви все обратил, и христиан всех посек на искоренение, чтоб имени христианского к тому не помянулось». Хотя главные христианские храмы Каменец-Подольского действительно были превращены в мечети, подробности преследования христиан намеренно подавались в преувеличенном виде. Придя на Подолье, султан, напротив, вначале пытался демонстрировать веротерпимость и обещал защиту будущим подданным-христианам. Но царь Алексей Михайлович видел то, что хотел видеть. Дальше в указе говорилось о стремлении турецкого султана напасть на Московское государство: «…и тщится теми своими многочисленными войски государство его королевского величества обовладеть и далее войною в окрестные християнские государства вступить, паче ж на наше великого государя государьство тщится войною». Таким образом, 6 октября слово о войне против турецкого султана было уже сказано…

Еще более показателен другой указ – о походе русской армии в Путивль, объявленный на Постельном крыльце 27 ноября 1672 года. К этому времени были получены новые подробности каменец-подольской осады и последующего «освоения» города османами. Киевский воевода окольничий князь Григорий Афанасьевич Козловский писал, «что после взятья Каменца Подольского святыя иконы из церквей православных турки выносили и клали в проезжих воротех и велели Каменца Подольского жителем, Христианом и розных вер людем, по тем святым иконам идтить и всякое поругателство чинить»^{741}. Но и это еще было не всё: тех людей, кто благочестиво отказывался, «помня православную христианскую веру», «турки побили до смерти». После такого рассказа не требовалось объяснять, зачем царь Алексей Михайлович объявлял войну «на оборону святыя церкви и православных христиан на избавление». Царь собирался сам возглавить армию: «идтить своею государьскою особою против неприятеля своего, Турского салтана». Для этого в ближайшее время в Путивле должен быть построен «государьской двор», а по зимнему пути все служилые люди должны отправлять запасы для службы, где их будут записывать специально назначенные для этого дворяне. «Готовность» к службе снова подтверждалась, но и без этого можно было понять, что Московское государство вступило в долгую полосу противостояния с Османской империей.

Старые идеи об общем союзе против «бусурман» оказались снова востребованными в дипломатической повестке Посольского приказа. С октября 1672 года можно видеть нараставшую активность с отправкой посольств шотландского полковника Павла Менезия, переводчика Андрея Виниуса, подьячего Посольского приказа Емельяна Украинцева. Всюду, от Вены и даже до папского Рима, в воюющих между собой Франции и Голландии и других европейских странах, должны были узнать о предложении царя Алексея Михайловича о новом крестовом походе на Константинополь. Однако царь и его дипломаты тщетно стремились повлиять на сложившуюся в Европе дипломатическую повестку и вмешаться в противостояние двух главных центров силы – Франции и Австрийской империи. Начавшаяся в 1672 году франко-голландская война оказалась почти такой же долгой, как и столкновение восточноевропейских государств с османами. Союзников, готовых жертвовать текущими интересами ради общей идеи борьбы за христианскую веру, не нашлось. Московское государство и Речь Посполитая остались один на один с агрессией Османской империи^{742}.

В миссию подьячего Емельяна Украинцева, отправленного в Швецию и Данию, входила также передача приглашения королю Карлу XI о присылке великих и полномочных послов. Приглашение попало в Швецию в разгар споров между разными партиями, одна из которых давно искала повода начать новую войну с Московским государством. В 1672 году королевский историограф Юхан Видекинд выпустил «Историю шведско-московитской войны», рассказывающую о временах Смуты и последующих военных столкновениях Швеции с Речью Посполитой и Россией. Другая партия больше стремилась к мирному решению накопившихся спорных вопросов, особенно в области торговли. Самым большим желанием шведских политиков было перенесение «стапелей» из Архангельска в Нарву, с Белого на Балтийское море. С этими идеями и поехало в Московское государство большое посольство Густава Оксеншерны, прибывшее в столицу в самом конце декабря 1673 года. Особенно памятным оно стало потому, что в его составе находился шведский офицер, инженер-капитан Эрик Пальмквист, обладавший замечательным талантом рисовальщика, а еще… разведчика. Он составил альбом путешествия шведского посольства, где тщательно зафиксировал путь от границы, состояние и планы крепостей, нашел сведения о дорогах Московского царства, привел имена иноземных офицеров русского войска и зарисовал знамена стрелецких полков. Во время возможной войны такая информация была бы, очевидно, востребована, но главной целью посольства Оксеншерны было все-таки обсуждение условий взаимовыгодной торговли, решение вопросов с перебежчиками и остающимися спорными участками границы двух государств.

Статьи, поданные посольством Густава Оксеншерны во время переговоров 20 марта 1674 года, показывали заинтересованность шведов в своеобразном «пакте о ненападении» в случае начала войны Швеции или России с третьими странами: «покаместа война будет, опасения междо себя никакова не имети». Интерес царя Алексея Михайловича был совсем в другом, он стремился заручиться поддержкой государств в начинавшейся войне с Турцией. Как об этом было написано еще в грамоте, посланной с подьячим Емельяном Украинцевым в Швецию: «чтоб с нашим царским величеством соединение учинить против силного неприятеля Турского салтана, который намерен все христианство овладеть». Миссия «великого и полномочного» посольства Густава Оксеншерны осталась невыполненной; подтвердив прежние мирные договоры, послов отпустили из Москвы 19 июня 1674 года, обещая послать свое «великое и полномочное» посольство только в том случае, если шведский король примет предложение царя^{743}.

Подготовка к войне с Турцией внутри царства ознаменовалась привычными мерами. Вводились новые налоги, обеспечение войны финансами перекладывалось на плечи посадских людей и тех служилых людей, кто не мог сам идти в поход по причине старости, ран и увечий, или «не поспевших» в службу недорослей. В указе от 18 декабря 1672 года прямо говорилось о сборе денег для войны с султаном, который, по полученным «вестям», «совершенно уклонился к военной готовности, и нынешнею весною хочет идти под Киев войною, и Малороссийские городы и Северскую Украйну разорить, и святыя церкви обругать, и веру православную и все христианство искоренять совершенно намерил». Готовясь к походу, царь и бояре приговорили вернуться к уже однажды вводившемуся сбору полтинных денег, взыскать с патриарших, архиерейских и монастырских вотчин, бояр, думных, ближних и других чинов «против сбора 169-го (1661) года по полтине с двора». Члены Государева двора, назначенные на службу в полки, от такого сбора освобождались, «потому, что они на той нашей государеве службе будут с тех же своих поместей и вотчин сами». Все посадские, торговые, промышленные и ремесленные люди, начиная с «именитых людей Строгановых», гостей, крупных купцов Гостиной и Суконной сотен, обязаны были уплатить десятую деньгу. Правда, рядом с «кнутом» был и «пряник»: состоялось давно ожидавшееся решение о раздаче земель в «Украинных» городах и особенно в Диком поле^{744}. Богатые хлебом земли южных уездов служили источником обеспечения армии, а служилые люди с особым рвением должны были защищать в грядущей войне с османами и крымскими татарами границу, где им разрешили «приискивать» поместья.

«…Короне Польской уступлены не будете»

Начало русско-турецкой войны оказалось странным. Сказано было много слов о неприятеле, сформулирована идеология «войны за христианство», велись дипломатические поиски союзников, происходила мобилизация сил и ресурсов, организовывалось давление на Азов и Крым, чтобы не дать в полной мере использовать их ресурсы. Но прямое военное столкновение всех участников войны происходило на одном, самом важном на тот момент театре военных действий – Правобережной Украине, которую делили между собой Речь Посполитая и Турция (вопреки недовольству Крыма). Но судьбу Правобережья, как оказалось, сложно было решить без учета статуса и интересов Левобережной Украины, вошедшей в состав Московского государства. В итоге польско-турецкого противостояния население Правобережной Украины в прямом смысле проголосовало «ногами»: одних увели в плен или уничтожили, а другие вынужденно искали спасения – кто в землях Речи Посполитой, а кто у своей братии казаков в Левобережье под той же «высокой рукой» царя Алексея Михайловича.

Общие походы русского войска во главе с царем так и не случились, а царский дворец в Путивле не был построен, нужды в нем не оказалось. Важнейшими событиями первых лет русско-турецкой войны стали наступательные действия Белгородского полка боярина князя Григория Григорьевича Ромодановского и нового гетмана Левобережья Ивана Самойловича, обозначавшие интересы московского правительства по удержанию за собой Киева. После завоевания Каменец-Подольского турецкий султан столкнулся с противостоянием войск Речи Посполитой, отказавшейся ратифицировать статьи Бучачского мира и выплачивать султану оговоренное вознаграждение, фактически дань – «харадж». Все это обусловило повторение летом 1673 года турецкого похода в Подолье, на этот раз завершившегося знаменитым разгромом Яном Собеским турок у Хотина 10–11 ноября 1673 года. В разгар этих событий умер король Михаил Вишневецкий, и в Польше снова наступило бескоролевье, обострившее противоречия между Литвой и Короной. Царь Алексей Михайлович, как сказано выше, не был совсем уж сторонним наблюдателем событий, но и особенного влияния на выборы московская сторона не могла оказать. Выбор королем Яна Собеского – фаворита французского королевского двора – означал для Москвы появление нового сильного неприятеля. Хотя Речь Посполитая и Московское государство были связаны общей борьбой с османами на Правобережной Украине, интересы нового короля находились в Европе, где он стремился начать свою войну за Балтику, на этот раз вместе со шведами и против традиционных союзников России – бранденбургского курфюрста и Дании.

Первые успехи русского войска на Правобережье относятся к зиме 1674 года и связаны с поражением гетмана Петра Дорошенко, стремительно терявшего поддержку разоренного населения Правобережной Украины. Князь Ромодановский и гетман Левобережья Иван Самойлович совершили рейд «устрашения» к Чигирину, но не стали брать ставку гетмана Правобережья в осаду, а лишь разорили подступы к гетманской столице. На обратном пути, пройдя от Черкас по льду Днепра, они сумели договориться о мирной сдаче Канева. Действительно, в этот момент из-за тяжелой войны и под влиянием перемен в Речи Посполитой снова встал вопрос о подданстве многих казачьих полков, до этого времени не признававших власть царя Алексея Михайловича. Гетман Дорошенко, как и раньше, мог опираться только на поставившего его султана Мехмеда IV. Но это уже не устраивало казачью старшину и население Украины.

В результате на раде в Переяславе 17 марта 1674 года обозный Иван Гулак и старшина десяти правобережных полков договорились об избрании Ивана Самойловича общим гетманом Левобережья и Правобережья на особых статьях, устанавливавших порядок «подданства» Войска Запорожского царю Алексею Михайловичу. Царь принимал на себя обязательство защищать казаков от военных походов «врагов креста Христова» – турецкого султана, крымского хана и «иных неприятелей». Здесь, конечно, имелась в виду прямо не названная Польша. Напротив, казакам запрещалось самостоятельно оказывать помощь Речи Посполитой в борьбе с султаном, если только не будет об этом особого царского указа. Устранялась и норма об участии представителей Войска на дипломатических переговорах, обычно неисполнявшаяся и только затруднявшая посольские дела. На большинство других статей по челобитной заднепровской старшины царь Алексей Михайлович дал согласие: были регламентированы вопросы сбора налогов и выплаты жалованья старшине и реестровым казакам, смены гетмана, освобождения казаков от постойной повинности, перехода жителей из Московского государства в малороссийские города, торговли и многое другое. 20 лет спустя после памятной рады 1654 года в Переяславе снова появился гетман, объединивший Украину и присягнувший в подданство царю Алексею Михайловичу. В присутствии генеральной старшины и полковников правобережных полков гетман Иван Самойлович получил специально приготовленные в Оружейной палате и присланные на раду знаки гетманской власти: знамя, «средина тафта белая, опушка тафта алая, в средине орел двоеглавый; к тому же знамени крест серебряной белой», бунчук и булаву: «серебреная золочена с чернью, с каменьи и с бирюзы».

В Москве успели привлечь на свою сторону полки Правобережной Украины, воспользовавшись трудным временем бескоролевья, когда возможности повлиять из Варшавы на позицию казаков Запорожского Войска естественно сократились. Сейм, на котором избрали короля Яна Собеского, продолжался с 20 апреля по 9 мая (нового стиля) 1674 года. И практически в это же время были посланы грамоты всем полковникам, бывшим на Переяславской раде и волновавшимся, будет ли оказана им защита от притязаний Речи Посполитой. Пожалуй, образнее других о новом положении правобережного казачества высказался брацлав-ский полковник Павел Лисица: «Татар ежечас ис поля осматривают, а сверху ляхи наступают!» Речь шла о действиях гетмана Петра Дорошенко, продолжавшего воевать с непокорными казаками при поддержке вспомогательных татарских войск. С помощью военной силы пытался отменить присягу правобережных полков московскому царю комендант Речи Посполитой на Правобережье Андрей Мадриевский, чья ставка располагалась в Белой Церкви. В отличие от «статей», принятых на раде, где нельзя было допустить никаких выпадов в сторону союзников в войне с Турцией, в царских грамотах полковникам правобережных полков прямо объяснили защиту своей позиции тем, что правобережное казачество было принято в «вечное подданство» из подданства «турского салтана, а не от Коруны Польской». Поэтому в грамоте царя Алексея Михайловича белоцерковскому полковнику Степану Бутенко (одному из участников Переяславской рады), отправленной из Москвы 9 апреля 1674 года, содержалось определенное обещание: «Ныне и никогда вы Короне Польской уступлены не будете»^{745}.

Ближайшие месяцы показали, что царь Алексей Михайлович намерен был сдержать свое обещание. Но сделать это было нелегко. Бои русского войска под Чигирином привели к угрозе прямого столкновения с войском султана, оказавшего помощь Петру Дорошенко в ответ на его отчаянные призывы. «Паки барабаши и москали великим своими войсками на сию страну украинскую наступили», – жаловался гетман турецкому визирю, презрительно называя бросивших его казаков лизоблюдами – «барабашами». По признанию Дорошенко, против него воевали 14 полков, то есть большинство левобережных и правобережных казаков. Подступившая к Чигирину рать боярина князя Григория Григорьевича Ромодановского насчитывала еще две тысячи человек. Приданное Дорошенко пятитысячное крымское войско не оправдало возложенных на него надежд и разбежалось. Поэтому гетман и просил прислать к нему какого-нибудь турецкого военачальника – пашу с войском: «аще 10 000 или 20 000 татар ко мне присланы будут, без турского войска ничего доброго не учинитца».

Письма гетмана Петра Дорошенко были посланы в Стамбул с его доверенным человеком Иваном Мазепой в середине июня 1674 года. Но, к счастью для русского правительства, казаки кошевого атамана Запорожской Сечи Ивана Серко поймали посланца гетмана. Показательно, что Мазепа вез с собой 15 левобережных казаков-невольников, которых гетман посылал султану в качестве подарка! Отданные Мазепой кошевому атаману письма, наверное, спасли ему жизнь, потому что Серко переслал их Самойловичу, а тот – в Москву. За пять недель, что Иван Мазепа провел в Сечи, ожидая гибели, вокруг него бушевали нешуточные страсти. 8 июля 1674 года из Москвы была направлена царская грамота, в которой от Ивана Серко требовали присылки Мазепы, а еще повторяли требование о выдаче самозванца Лжесимеона (о судьбе которого рассказано выше). Кошевой атаман вынужден был согласиться на это (особенно после того, как князь Ромодановский приказал арестовать его жену в Харькове) и исполнить царскую просьбу, но притом просил об отпуске Мазепы, чтобы его не обвинили в нарушении законов Сечи.

Здесь и произошла важная встреча, имевшая долгие последствия для двух малороссийских гетманов – Ивана Самойловича и сменившего его со временем, не без предательства, Ивана Мазепы. В 1674 году Мазепа рассказал Самойловичу все, что знал, находясь в приближении у гетмана Дорошенко, о контактах гетмана Правобережья с Турцией и о стремлении новоизбранного польского короля Яна III заключить союз с Портой. Сведения эти имели чрезвычайное значение для Гетманщины, подтверждая давно сложившееся там негативное отношение к действиям Речи Посполитой в отношении Украины. Русский резидент в Варшаве Василий Михайлович Тяпкин подтвердил в сообщении в Москву в августе 1674 года показания Мазепы: король действительно задумал «с турским и с крымским ссылатца», для того, чтобы «Украину им всю отдать, а себе Каменец и иные завоеванные край привратить». В дальнейшем, по мнению резидента, король Ян Собеский планирует «обще с татары и турки идти на государство Московское».

Иван Мазепа, как замечает его биограф Татьяна Геннадьевна Таирова-Яковлева, всегда умел произвести должное впечатление на окружающих. Не стал исключением и гетман Иван Самойлович («Мой ласкавый господине Мазепо!» – обращался он к бывшему стороннику Дорошенко перед отправкой того в Москву 15 июля 1674 года). Мазепе пообещали даже, что он сможет беспрепятственно возвратиться домой. Взамен гетман просил одного: чтобы Мазепа рассказал при допросе в Малороссийском приказе всё, что знает: «о замыслах Дорошенковых, о договорех Сабежского с Турком, о хане, о Серке и иных».

Иван Мазепа, пока просто «дорошенковский казак», как его называли в документах, попав впервые в Москву, был достаточно красноречив на допросе 5 августа 1674 года. Он умело подчеркнул свою роль во время последней Переяславской рады, куда он тоже ездил посланцем от гетмана Дорошенко, и говорил, что правобережный гетман якобы даже склонялся к присяге московскому царю и советовался об этом с жителями Чигирина. А помешал этому… не кто иной, как Серко, вмешавшийся в контакты Дорошенко с князем Ромодановским! Запорожцы, напротив, предлагали сделать так, «как было при бывшем гетмане Хмелницком», объединившись еще «и с ханом крымским».

Когда пришли сведения о выборе в короли Речи Посполитой Яна Собеского, разговоры о возможном воссоединении Дорошенко со своими полковниками, участвовавшими в Переяславской раде, прекратились. Иван Мазепа подтвердил давнюю «боевую» дружбу Собеского и Дорошенко со времен Подгаецкого мирного договора, заключенного в октябре 1667 года. Тогда превосходящие силы украинского гетмана в союзе с крымскими татарами потерпели поражение от войска будущего короля и вынуждены были пойти на соглашение о признании Правобережья частью Речи Посполитой. Подгаецкий договор двух последовательных противников царя Алексея Михайловича оказался очень прочным: «Да он же Мазепа сказывал: крепкая де и подлинная приязнь Сабежского с Дорошенко от Подгаецкой, учиненной меж себя згоды». Доказательством стали изложенные Мазепой статьи, предлагавшие Дорошенко покинуть «турецкую протекцию» и возвратиться в подданство Речи Посполитой. Сообщал Мазепа и о планах совместного похода крымских татар и турецкого султана на Московское государство, передавая речи, услышанные «в везирском шатре» недавно вернувшимся из Стамбула «толмачом Дорошенковым». Там уже в открытую издевались над противником: «какие де разумные люди ляхи! Что есми имели у них в Кракове обедати, то ныне будем под Киевом вечеряти». Артамон Матвеев, конечно, пересказал царю Алексею Михайловичу все, что услышал от слишком хорошо информированного для обычного казака Ивана Мазепы. Царь даже захотел его принять вместе с остальными посланцами гетмана Самойловича и распорядился выдать ему жалованье и пару соболей «в три рубли». В грамоте Петру Дорошенко 15 августа 1674 года писали: «А Иван Мазепа, у нашего царского величества будучи на Москве, наши царского величества пресветлые очи видел и милость нашу государскую получил».

Возникшая угроза Киеву была воспринята серьезно, тем более что в Москву в то же время, когда допрашивали Ивана Мазепу, стали приходить отписки боярина князя Григория Григорьевича Ромодановского и гетмана Ивана Самойловича, с 23 июля начавших осаду Чигирина и получивших сведения о планах совместного похода турецких и крымских войск на Киев. Дошли эти слухи и до самого Киева. Жители начали готовиться к тому, чтобы покинуть город при приближении неприятеля. Грамоты об этом были направлены в Малороссийский приказ. Архимандрит Киево-Печерской лавры Иннокентий Гизель просил разрешения вывезти лаврские святыни на время в Путивль, но получил отказ, так как это грозило «тревогой» во внутренних областях Московского государства. Непонятно, что было делать с мощами святых в лаврских пещерах, их бы тоже пришлось прятать («где Бог место во обители святой покажет, тамо скрыем»). Но вопреки опасениям, армия турецкого султана не дошла до Киева. В 1674 году Иннокентий Гизель издал в лаврской типографии знаменитый «Синопсис», обосновав в этом своеобразном историческом произведении возвращение «царственного» значения Киева при царе Алексее Михайловиче. Ученый монах называл царя «рогом Христа»: «…царственный той град Киев в его скиптроносный царски руце, яко природное царское его присвоение, возврати», и подчеркивал идею общности «российских народов»^{746}. Общности, можно добавить, едва не рухнувшей из-за угрозы «агарянского ига» и превращения киевских церквей в мечети, как это произошло в Каменец– Подольском.

Новый поход летом 1674 года турецкой армии, форсировавшей 29 июля Днестр, действительно происходил с учетом событий на Правобережье. С одной стороны, султан хотел отомстить за поражения в предшествующий год войны, поэтому османы обрушилась на восставшие гарнизоны городов и крепости Правобережья, поголовно вырезая и уводя в плен всех, кто сопротивлялся утверждению власти османов. С другой стороны, отвечая на усиление позиций Московского государства, турецкий султан оказал помощь своему ставленнику гетману Петру Дорошенко.

10 августа 1674 года под натиском турецко-крымской армии князь Ромодановский и гетман Самойлович сняли осаду Чигирина. Воодушевленный полученной поддержкой крымского хана, гетман Дорошенко попытался преследовать отступавшие московские войска и дал им бой в Черкасах. Войска Ромодановского оказались вытесненными в Левобережье, поэтому если сначала думали привлечь гетмана Петра Дорошенко в подданство царю Алексею Михайловичу, то после боев под Чигирином и Черкасами сложилась другая ситуация, требовавшая немедленной мобилизации русских сил. Отвечало это и союзническим обязательствам в делах с Речью Посполитой. Гетман польный коронный Дмитрий Вишневецкий призывал из Львова киевского воеводу князя Юрия Петровича Трубецкого к «случению сил», о том же должны были договариваться на давно ожидавшейся Андрусовской комиссии представители короля Яна Собеского и царя Алексея Михайловича.