Текст книги "Царь Алексей Тишайший"

Автор книги: Вячеслав Козляков

сообщить о нарушении

Текущая страница: 2 (всего у книги 46 страниц)

Показательно, что ни до, ни после венчания на царство Алексея Михайловича подпоясывание «ручником» не встречалось! Даже в первоначальных редакциях Чина было по-другому, и роль царского воспитателя никак не оговаривалась. В черновике Чина венчания об этом говорилось просто: стряпчий подает царю «ручник», чтобы ни одна капля драгоценного венчального мира не упала на землю. Царь «до осми ден» должен был хранить при себе это полотенце. Намеренное вмешательство боярина Морозова в Чин венчания видно из того, что в дворцовых разрядах его имя так и не было упомянуто (говорилось только, что у «места царского» стоял постельничий Иван Михайлович Аничков). В еще одной рукописи Чина венчания царя Алексея Михайловича, переписанной много лет спустя для царевны Софьи, имена каких-либо царских помощников также не упоминались: «и имеяй в руце своей плат чист и сим утираяся, и когда ял ли и пил, и не омывался же до 8 дней ни-какоже»^{24}. Следовательно, Морозов поступил по-своему, выставив напоказ особую заботу воспитателя о своем воспитаннике. В таком жесте, конечно, никто ему не смог отказать, учитывая еще влияние боярина на главного распорядителя церемонии думного дьяка Григория Львова^{25}.

Венчание царя Алексея Михайловича «по древнему чину» московских царей связало династии Рюриковичей и Романовых. В Чине венчания вспоминали имена Рюрика, Владимира Святого и Владимира Мономаха. Идея «Сказания о князьях Владимирских» о происхождении московских царей от рода римских императоров стала такой же официальной идеологией царя Алексея Тишайшего, как раньше – Ивана Грозного. Власть прежних московских царей переходила к царю Алексею Михайловичу, провозгласившему себя ее наследником.

Ранние годы

Царевич Алексей стал первым мальчиком в семье царя Михаила Федоровича и царицы Евдокии Лукьяновны. Сначала в царской семье рождались одни девочки^{26}. По сообщению дворцовых разрядов, царевич родился «марта в 10 день, во вторник, во 8 часу нощи, на память святых мученик Кондрата иже с ним». Часы считали от восхода солнца или перед наступлением темноты, поэтому «по нашему счету», как писал известный исследователь дворцового быта Иван Егорович Забелин, рождение царевича произошло «во 2-м часу по полуночи» 10 (20) марта 1629 года^{27}.

Свидетельства о появлении на свет царских детей обычно бережно записывались в документах, а сведения о дворцовых торжествах по этому поводу обязательно попадали в Разрядную книгу. Уже 11 марта первые подарки царице Евдокии Лукьяновне и самому царевичу сделала мать царя Михаила Федоровича – великая государыня инокиня Марфа Ивановна, подарившая роженице и новорожденному «отлас золотной». В свою очередь, от имени новорожденного царевича Алексея ей был передан через царя Михаила Федоровича серебряный кубок «золочен»^{28}. «Государская радость» по случаю рождения царевича была велика, в тот же день по царскому указу послали «с вестью» о рождении сына ко всем боярам. Известили также находившихся в Москве «кизылбашских» послов иранского шаха Аббаса I. Скоро к царю Михаилу Федоровичу прибыли еще два посольства – из Швеции и Нидерландов. Поэтому весть о появлении на свет царевича как в Московском царстве, так и за его пределами разнеслась быстро. По городам разослали известительные грамоты о рождении наследника, повсюду в течение трех дней пели молебны «со звоном», а имя царевича Алексея отныне должно было поминаться на всех церковных службах^{29}.

12 марта царь Михаил Федорович, патриарх Филарет и вся знать присутствовали на «родинах» – праздничном столе в Грановитой палате в честь появления наследника. Туда пригласили первых бояр и царских родственников – князя Ивана Борисовича Черкасского, Федора Ивановича Шереметева, а также Семена Васильевича Головина. Родители царя «благословили» своего внука особыми подарками: от патриарха Филарета пожалован «крест золот с мощами, в окладе у креста яхонт лазорев, на кресте вырезан образ Пречистые Богородицы Воплощение», а от великой государыни иноки Марфы Ивановны – «образ Пречистые Богородицы Умиление», в киоте, украшенном резьбой, золочением, драгоценными камнями и жемчугом. Свои подарки подносили царевичу приглашенные на «родинный» стол бояре, а также гости и купцы гостиной и суконной сотен. В этот и последующие дни новорожденный получал подарки и от жителей дворцовых слобод в Москве, присутствовавших в столице представителей греческого и молдавского духовенства, английских и голландских купцов, московских иноземцев и докторов, персидских послов. Отдельные подарки поднесли дворцовые боярыни Ульяна Федоровна Романова, княгиня Авдотья Васильевна Черкасская, княгиня Анастасия Никитична Лыкова. Вскоре в Москву «подтянулись» и представители разных городов – Углича, Калуги, Ростова, Нижнего Новгорода, также спешившие поздравить царя Михаила Федоровича с рождением наследника царства.

Крещение царевича Алексея пришлось «от рожения его во второе воскресенье», то есть почти через две недели после 10 марта и пять дней спустя после «наречения» 17 марта, когда царевич и получил имя в честь приходящейся на этот день памяти Алексея человека Божия. 22 марта 1629 года «нареченного» царевича Алексея крестили в Чудовом монастыре: «Того ж месяца марта в 22 день ходил государь царь и великий князь Михайло Федорович всеа Русии в Чюдов монастырь, для крещения сына своего царевича и великого князя Алексея Михайловича»^{30}. Крещение не случайно проходило в Алексеевской церкви кремлевского Чудова монастыря и воспроизводило традиции крещения царских детей, возникшие в царствование Ивана Грозного. Тем самым подчеркивалась преемственность с временами царей династии Рюриковичей.

Царь Михаил Федорович и патриарх Филарет вместе присутствовали в трапезной Алексеевской церкви, а обряд проводил царский духовник, благовещенский протопоп Максим. Его роль вообще была очень велика. Именно он ранее «говорил» положенную после родов очистительную молитву «родительнице» и «колыбельную» молитву младенцу, а также «нарекал» имя новорожденному царевичу^{31}. Восприемниками царевича стали троицкий келарь Александр Булатников и сестра патриарха Филарета Ирина Никитична, вдова окольничего Ивана Ивановича Годунова. Келарь Александр Булатников в свое время посоветовал царю Михаилу Федоровичу обратиться к старцу Елеазару из далекой, связанной с Соловками северной Анзерской пустыни, и тому, согласно преданию, удалось «вымолить» царю наследника. И если выбор келаря Троице-Сергиева монастыря в восприемники был действительно связан с историей, упомянутой в Житии Елеазара Анзерского, то он повторял сходную историю переяславского игумена Даниила, в Житии которого также упоминалось моление о даровании наследника в семье великого князя Василия III и Елены Глинской. Как игумен Даниил присутствовал на крещении будущего царя Ивана Грозного, так и келарь Александр Булатников крестил будущего царя Алексея Тишайшего^{32}.

Крещение царевича стало большим придворным праздником. Царевич и его родители продолжали получать подарки, составившие основу собственной казны будущего наследника царства. Наряду с серебряными и золочеными, хрустальными и яшмовыми кубками, братинами, бархатами, «отласами» и камками среди подарков царевича были замысловатые «суды серебреные» в виде кораблей. Один из них подарила родная тетка царя Михаила Федоровича княгиня Анастасия Никитична Лыкова – жена боярина князя Бориса Михайловича Лыкова. Возможно, этот подарок отозвался интересом к строительству собственного флота у царя Алексея Михайловича: «Корабль серебрен золочен с тремя парусы, на трех шоглах[2]2
  Щогла – мачта.


[Закрыть] прапоры цветные. В коробле десять человек литых серебреных, на десницах шесть человек, наверху у шегл два человека серебряных литые». «Аглинские земли госья Фабин Ульянов» выбрал в подарок серебряный сосуд: «Лев на поддоне серебрен золочен, в передних лапах держит змею». «Единорог на поддоне серебрен золочен» – знак царской власти – символичный дар Никиты Ивановича Романова; от его отца Ивана Никитича Романова царевич Алексей получил также игрушки – «пистолеты маленкие». В казне царевича оставили только один из двух подаренных «пистолетиков», и скоро забыли, кто подарил эту золотую игрушку; составители «Описи» царской казны 1640 года написали просто: «А откуды взят, тово на ерлыке не написано»^{33}.

Начало жизни царевича Алексея Михайловича проходило в окружении «мамок» из числа близких родственниц и знатных боярынь, а также нянек и других слуг. Первой «мамкою» была крестная мать царевича вдова Ирина Никитична Годунова, затем ее сменила Ульяна Степановна Собакина. К ней Алексей Михайлович, даже став царем, испытывал особое чувство привязанности, помнил о ней и справлялся у сестер о ее здоровье. Первой казначеей 26 марта 1629 года назначили Аксинью Баранцову, а постельницами – Ефросинью Сабурову, Аксинью Грекову, Антониду Колокольцеву. «Мамок» не следует путать с «кормилицами», бывшими у царских детей. Кормилицу царевича Алексея звали Анна, она прослужила, как положено, примерно год. За это время ей, по обычаю, справили богатую телогрею и сапоги, подарили зеркало, гребень и другие вещи.

Известия о царевиче в начале 1630-х годов связаны с царскими выездами в подмосковные дворцовые села и традиционными сентябрьскими троицкими походами. В них участвовала уже другая казначея царевича – Татьяна Комынина^{34}. Со временем детский «двор» сильно разросся; в семье царя Михаила Федоровича и царицы Евдокии Лукьяновны родилось еще несколько детей, сестер и братьев царевича Алексея^{35}.

После рождения царским детям строили сначала деревянные хоромы, или «избушки». Сохранилось известие о подарках от царя и царицы, патриарха Филарета и «иноки Марфы», сделанных «на новоселье в новые хоромы» царевича Алексея 20 сентября 1629 года^{36}. В десять месяцев царевичу подарили игрушечного коня, зимой покупали «санки», летом делали «потешные качельки». Трехлетнего наследника «тешили» соколами (покупали ему и живых «птичек потешных» в клетках); не отсюда ли родилась любовь царя Алексея Михайловича к соколиной охоте? 17 августа 1634 года царевич был упомянут в «Книге царских выходов». Тогда в воскресный день, отстояв службу, царь Михаил Федорович «ходил с сыном своим государевым с царевичем со князем Алексеем Михайловичем, в Оптекорской сад»^{37}, располагавшийся в современном Александровском саду у стен Кремля. Конечно, это появление царевича Алексея рядом с отцом на глазах других людей было скорее исключением. Царевич продолжал свои детские игры, у него были «плеть маленькая» для игрушечных лошадок, «мечик» и детский лук. На Пасху ему покупали «яйца вареныя золоченыя куречьи» и «яйца деревянныя золоченыя и крашеныя» для известной игры в «катание яиц». По постоянным тратам на царевичевых «накрачеев» (музыкантов, игравших на бубнах) и «Метальников» (акробатов, танцоров и канатоходцев) можно представить и другие его любимые развлечения.

На пятом году жизни произошли серьезные перемены в воспитании наследника царства. Вместо «мамок» к царевичу были приставлены «дядьки». Так впервые в его окружении появляется Борис Иванович Морозов, служивший в то время комнатным стольником царя Михаила Федоровича. В связи с назначением 6 января 1634 года он был пожалован чином боярина и денежным окладом в 500 рублей, сразу поставившим его выше многих других бояр. Выбор в дядьки Бориса Ивановича Морозова произошел уже после смерти патриарха Филарета 1 октября 1633 года. Остается неизвестным, успел ли крестный отец царевича Алексея как-то повлиять на это назначение, или важнейшее решение принадлежало царю Михаилу Федоровичу. Вторым «дядькой» назначили Василия Ивановича Стрешнева, пожаловав ему оклад в 370 рублей[3]3
  В составленной при царе Федоре Алексеевиче не позднее февраля 1682 года «Книге дядькам и мамам и боярыням верховым и стольникам царевичевым» встречается упоминание еще об одном дядьке царевича Алексея – боярине Федоре Борисовиче Долматове-Карпове, но оно вряд ли соответствует действительности: во времена воспитания царевича Ф. Б. Долматов-Карпов носил только чин стольника.


[Закрыть].

В 1635 году для царевичей Алексея и Ивана были построены новые «каменные хоромы», по замечанию И. Е. Забелина, «существующие доныне и известные под названием терема». У царевича Алексея появился свой «малый» двор, где служили комнатные стольники или спальники из числа его сверстников, принадлежавших к родственным царице родам. Известны имена первых царевичевых стольников: Родион Матвеевич Стрешнев (он был, видимо, чуть старше остальных, его имя записано также среди царских стольников в Боярской книге 1639 года), Василий Богданович Голохвастов, Афанасий и Дмитрий Ивановичи Матюшкины (двоюродные братья царя по матери). По одному из перечней, в число царевичевых стольников входили 20 человек, в том числе князья Михаил Никитич и Федор Никитич Одоевские (они также записаны в царских стольниках в Боярской книге 1639 года), Андрей Никифорович и Василий Никифорович Собакины, Федор Львович и Михаил Львович Плещеевы, князь Алексей Алексеевич Лыков, Петр Михайлович Салтыков, Михаил Иванович Морозов (младший брат царского «дядьки») и представители других родов. Так постепенно формировался круг доверенных людей будущего царя.

Подданных приучали к мысли о наследовании царства еще и тем, что каждый сын боярский, вступая в службу, давал присягу и обязывался «служити и прямити и добра хотети безо всякие хитрости» царю Михаилу и его сыновьям царевичам Алексею и Ивану (родившемуся в 1633 году). «Ради своих государьских чад» царь Михаил Федорович пожаловал «нетчиков», уехавших со службы до завершения переговоров об окончании Смоленской войны в 1634 году, велел им «помесья отдать»^{38}.

Управление полностью закрытым от посторонних взглядов «малым» двором царевича Алексея лежало на боярине Борисе Ивановиче Морозове. Он взялся за дело основательно, с присущим ему размахом. Были заведены особые книги, где фиксировались все траты, шедшие на обиход царевичей. Благодаря этим материалам, обобщенным в исследовании Забелина, можно многое узнать о бытовой стороне жизни сыновей царя Михаила Федоровича. Известно, как выглядела колыбель царевича Алексея, какие одежды готовили для него («шапочки», «шубы», «башмачки»). Царская детская одежда готовилась из драгоценных тканей и бархата, украшалась жемчугом. Иногда царевича и его стольников наряжали в иноземное платье, гусарские шубы, жупаны, шляпы «немецкие», «рукавицы немецкие персчатые», чулки и чижмы (сапоги) немецкие. Царевичу и его стольникам скроили «башмаки на немецкое дело, сафьян жолт». «Немецкое платье» – «епанча и курта» – было в гардеробе как царевича Алексея, так и его младшего брата царевича Ивана (неожиданная картина для тех, кто убежден, что любовь к иноземному пришла к нам только со времени Петра)^{39}.

Боярин Морозов, наблюдавший за царским воспитанием, был ответствен и за обучение царевича грамоте. Азбуку маленькому Алексею подарил еще в 1633 году дед – патриарх Филарет. По описанию, она представляла собой печатный лист с буквами и слогами: «большая печать, у азбуки на столбце указ, сверху речь золочена». Покупали царевичам и царевнам и «немецкие печатные листы», а также «листы писаные немецкие и русские», то есть гравюры и рисунки. Обучение пятилетнего царевича Алексея поручили подьячему (а потом дьяку) Василию Сергеевичу Прокофьеву. Он служил «подьячим с приписью» (свидетельствовал подлинность документов) в Царской Мастерской палате, обычно находившейся в ведении царского постельничего. В 1633 году этот приказ на короткое время поручили Борису Ивановичу Морозову (перед его назначением в царские воспитатели), и главный судья приказа мог хорошо узнать Василия Прокофьева^{40}.

Порядок обучения царевича Алексея грамоте можно восстановить по собранным И. Е. Забелиным сведениям о наградах царского учителя: за каждый успех своего подопечного дьяк Василий Прокофьев получал в подарок драгоценные ткани и пару соболей. Первой была освоена азбука, затем царевич начал учить Часовник и продолжал изучать его с сентября 1635-го по февраль 1636 года, когда перешел к Псалтыри. Эту книгу семилетний царевич смог освоить уже к концу мая 1636 года, после чего перешел к изучению Апостола – книги апостольских деяний. Наряду с книжной премудростью Алексей учился еще и шахматной игре. 4 января 1636 года царевичу в хоромы купили сначала деревянные шахматы вместе с шахматной доской, а потом, 13 января, уже «двои шахмоты костяные» (тоже с досками). Уже спустя неделю токарю Оружейного приказа пришлось точить новые костяные фигурки: мастер «доделывал шахмоты царевича белые рыбьи, которые поистерялись, и наводил золотом». Шахматы явно понравились не только царевичу Алексею, но и его младшему брату Ивану. В 1638 году «шахматник Кирило Кузмин» сделал царевичам «шахматы слоновыя», то есть уже настоящие, вырезанные из слоновой кости^{41}.

После того как царевичу Алексею исполнилось восемь лет, его перевели спать в особый «чулан», или «альков». Возможно, именно это обстоятельство позволило сохранить жизнь наследника, когда в начале 1639 года при дворе произошла трагедия. 9 января на шестом году жизни умер царевич Иван Михайлович, а 25 марта – новорожденный царевич Василий Михайлович^{42}. Угроза возникла и для здоровья царевича Алексея, но дядька Борис Иванович Морозов сделал всё, чтобы спасти его жизнь и остановить распространившуюся во дворце болезнь. Став царем, Алексей Михайлович никогда не забывал об этом.

Пришло время готовить Алексея к будущему царствованию. К нему был приставлен дьяк Посольского приказа Григорий Васильевич Львов. Обучение премудрости письма началось с какого-то особенного приготовления гусиных перьев. Видимо, они были настолько удобны, что еще и в начале своего царствования Алексей Михайлович просил прислать ему для переписки чернильницу и чернила, взятые у Григория Львова, он же должен был «очинить» перья. Дьяк Львов так и не смог привить своему ученику любовь к каллиграфии: царский почерк не был ровным. И всё же в отличие от прежних правителей царь Алексей Михайлович много писал сам и был по своему воспитанию «книжным человеком».

Первые описания небольшой библиотеки царевича Алексея в полтора десятка книг датируются началом 1640-х годов. Составлялась она по преимуществу из даров. Например, патриарх Филарет успел позаботиться не только об азбуке, но подарил царевичу два Апостола – печатную и рукописную книги. Патриарх Иосиф «благословил» царевича книгой «Главизны наказательны о нравоучительстве – царя Василья Греческого сыну своему царю Льву» – переводом византийского памятника IX века, использовавшегося церковными иерархами для поучения московских царей при их венчании на царство. Для обучения церковной службе использовались книги Октоих и Стихиры, «купленные у Строгановых». Петь стихиры царевича Алексея, скорее всего, тоже учил дьяк Василий Прокофьев; он подарил царевичу Псалтырь «с песньми», Стихирарь и Триоди «знаменные» (то есть нотные рукописи со знаменным письмом). Имелась в библиотеке царевича и четья книга – «Космография», подаренная думным дьяком Михаилом Даниловым. Но самыми заметными были дары боярина князя Алексея Михайловича Львова. Он один из тех, кто заключал Поляновский мир в 1634 году, и его подарки царевичу подчеркивали значимость отношений с Литвой. Так у царевича Алексея появились в детской библиотеке «Грамматика, литовская печать, в осмушку», а также «Лексикон, литовская печать, в осмушку». 29 ноября 1636 года царевич получил в подарок от боярина князя Львова письменные принадлежности – вероятно, какое-то пресс-папье: «книжка – листье каменное, доски серебрены камфарены; по доскам на сторонах стоят немки; застежки серебрены ж, на переплетке четыре репейка на шурупах». Еще одна «книжка каменная ж, доски серебряные резные, по зеленой земле» была подарена воспитателем царевича Алексея дьяком Григорием Львовым. Вместе с печатными и письменными книгами сохранилось упоминание о замысловатых, особенно украшенных «писчих» перьях, одно – «с финифтом», а другое – «серебрено с карандашем» (также подарки боярина князя Алексея Михайловича Львова), а также «черниленка кизылбашская», купленная царевичу Алексею в 148-м (1639/40) году^{43}.

Когда царевич достиг тринадцатилетнего возраста, пришло время официальной церемонии объявления наследника царства. Приурочена она была к новолетию – 1 сентября 1642 года. Царь Михаил Федорович и царевич Алексей Михайлович вместе были «у действа многолетнего здравия». Книга царских выходов сохранила описание их одежд, повторявшихся как у царя, так и его сына: однорядка, кафтан, зипун (украшения были пожалованы царем Михаилом Федоровичем с одного из своих нарядов) и соболья «шапка горлатная». У обоих в руках были резные «индейские» посохи, украшенные драгоценными камнями, а сидели они на специально выданных из Казенного приказа «стульях» – подобиях трона. С этого времени царевич Алексей Михайлович становится уже полноправным участником дворцовых церемоний. Например, в ближайшем осеннем троицком походе 21 сентября 1642 года у него, как и у царя Михаила Федоровича, был свой личный «рында у саадака» Иван Меньшой Федорович Стрешнев (в рынды – хранители оружия – обычно назначали юных стольников из аристократических родов и родственников царской семьи). Появился царевич Алексей и на еще одной ежегодной церемонии с участием царя – в день Богоявления 6 января 1643 года. После службы в Успенском соборе царевич ходил вместе с отцом «на ердань» на Москве-реке. Однако в течение следующего года он не участвовал ни в каких других царских выходах; новая запись о царевиче встречается только год спустя, опять в день Богоявления, 6 января 1644 года, когда царевич Алексей заменил отца, молившегося у себя «в Передней избе», а не в соборной церкви. Как сказано в «Книге царских выходов», «государь за кресты на ердани не был; а ходил за кресты государь царевич Алексей Михайлович»^{44}.

Царь Михаил Федорович готовился в это время к приему датского королевича Вальдемара и думал об организации будущего брака дочери, царевны Ирины Михайловны, и датского принца. История эта напрямую затрагивала интересы царевича Алексея Михайловича, так как при определенных обстоятельствах она могла иметь отношение к престолонаследию. Говорили о существовании целой партии при дворе, сопротивлявшейся свадьбе. Однако царь Михаил Федорович и его сын искренне желали заключения брака с представителем датской династии, о чем свидетельствуют сохранившиеся источники. Во время переговоров с датским королем Христианом IV предварительно обсуждалось несколько пунктов, среди которых и будущее положение королевича Вальдемара в Московском государстве. Датский король заботился, чтобы его сын, став зятем московского царя, подчинялся и имел «своими государи» только царя Михаила Федоровича и царевича Алексея Михайловича. В ответ в грамоте царя Михаила Федоровича 9 июля 1643 года королевича называли не только зятем, но и «государским сыном» и обещали, что «над собою ему никакова началу не имети, опричь нас, великого государя, и сына нашего, государя царевича князя Алексея Михайловича»^{45}.

Участие в приемах датского посольства стало первым дипломатическим опытом царевича Алексея. И здесь ему помогал его учитель дьяк Григорий Львов, получивший к тому времени думное дьячество и назначенный ведать Посольским приказом. После въезда королевича Вальдемара со своей свитой в Москву 21 января 1644 года имя царевича Алексея стало часто упоминаться в разрядных книгах: подчеркивалось, что королевич приехал к царю и царевичу, поздравления с приездом также передавались не только от имени царя, но и от имени царевича Алексея. Более того, 25 января, не дожидаясь первого официального приема, царь Михаил Федорович, обрадованный приездом будущего зятя, тепло приветствовал королевича, пройдя «крытым ходом». Кто-то из членов свиты датского королевича оставил любопытное известие – записку «Поездка в Россию Вольдемара Християна Гильденлеве», где представлена вся история посольства от начала до конца. В этом сочинении содержится интересный рассказ о первом неофициальном приеме царем Михаилом Федоровичем королевича Вальдемара, когда царь «несколько раз обнимал его, очень ласкал, часто повторял, что лишился одного сына (речь о смерти царевича Ивана в 1639 году. – В. К.) и на место его возьмет в сыновья его графскую милость, который так же будет мил и дорог ему, как остальной родной сын, а тот так же будет чтить, любить и уважать его графскую милость, как своего любезного брата». Царевич Алексей, который был младше королевича на семь лет, действительно питал к нему братские чувства. На первом приеме в Грановитой палате 28 января 1644 года он встречал королевича Вальдемара «почти в пяти шагах от двери и, обняв его очень приветливо, тотчас отошел с правой стороны, поставил графа на прекрасный персидский ковер против царя и воротился к отцу», приветствовавшему королевича на троне. Через день, 30 января 1644 года, царевич Алексей один приходил в покои королевича Вальдемара «и пробыл у него часа два»^{46}.

Затем начались знаменитые «прения о вере». Королевича уговаривали перейти в православие. 9 мая он решился на неудачный побег, но и после этого в Москве пытались повлиять на него, устраивая приемы во дворце или развлекая его охотой. Царевич Алексей помогал отцу, искренне стремившемуся к обретению еще одного «сына». Особенно заметным событием стал прием, устроенный самим королевичем Вальдемаром в Москве 17 сентября 1644 года, куда были приглашены царь Михаил Федорович, царевич Алексей и бояре. В описании этого пира обращает на себя внимание красноречивая деталь, говорящая о выдержке и хорошем знании царевичем Алексеем этикета. На «столах» царя Михаила Федоровича подача блюд начиналась только по царскому распоряжению, поэтому царевич не притронулся к еде, пока королевич Вальдемар не заметил, что сын царя ничего не ест, и не передал ему блюдо из своих рук. Только тогда Алексей смог присоединиться к общей трапезе. Позже во время приема случился и показательный инцидент с «дворецким» царевича боярином Борисом Ивановичем Морозовым. Боярин дважды, в опьянении, приступал к королевичу с неприятными ему разговорами о перемене веры. Во второй раз уже самому царевичу пришлось успокоить своего воспитателя: он «схватил его за кафтан на груди и велел идти вон, а двое дворян тотчас же и увели его». Выразительная деталь для описания характера будущего «Тишайшего» царя.

«Неформальное» участие царевича в делах проявилось, например, в том, что он устроил развлечение для королевича Вальдемара и смотрел вместе с ним на приезд посольства иранского шаха Аббаса I. После официальной встречи «кизылбашских» послов в Грановитой палате 29 декабря 1644 года царевич принимал королевича в своих покоях (туда пришел и царь Михаил Федорович для очередного объяснения с женихом дочери по вопросу о смене веры). На следующий день царевич Алексей порадовал королевича охотничьим развлечением – «медвежьей травлей».

Деликатная миссия посредника между королевичем Вальдемаром и царевной Ириной тоже лежала на царевиче. 1 марта 1645 года он в очередной раз передавал королевичу в знак внимания сестры «обед от нее». Хотя королевича так и не удалось убедить переменить веру, отношение к нему царевича оставалось неизменно добрым. После скоропостижной смерти царя Михаила Федоровича одним из первых решений юного царя стала посылка доверенного человека к королевичу Вальдемару, взятому им под свое покровительство^{47}.

С 1644 года официальные упоминания о присутствии царевича на придворных церемониях встречаются чаще. В большинстве случаев он заменяет на них отца, Михаила Федоровича. 17 марта 1644 года, в день своих именин, царевич Алексей был один на службе в Алексеевском монастыре. 14 апреля 1644 года, в Вербное воскресенье, «ходил за кресты к Покрову Пресвятей Богородицы, что на Рву», причем царь Михаил Федорович «за кресты не ходил и стола у государя не было». Пятнадцатилетний царевич также «выручил» отца, когда один «ходил за кресты на иердань» 6 января 1645 года. Самостоятельно участвовал он и в церемониях «у действа Страшного Суда» 9 февраля, и «у многолетья» на Соборное воскресенье в конце первой недели Великого поста 23 февраля 1645 года. Отсутствовал царь Михаил Федорович даже на праздничных службах 1 марта в день ангела царицы Евдокии Лукьяновны; сын один был «у празника» в дворцовой церкви Евдокии, «что в Верху у государя на Сенех». Никаких «столов» не было не только 1 марта, но и в следующие дни – 14 марта, в праздник Федоровской иконы Богоматери, и 17 марта, в именины царевича. 17 марта 1645 года сыну опять пришлось одному, без отца, быть у обедни в Алексеевском монастыре.

Скорее всего, в то время царь был уже болен. Болезнь его усилилась после приема «литовского посла» Гаврилы Стемпковского 21 февраля 1645 года. В дипломатических делах, в отличие от придворных церемоний, царевич не мог заменить отца. Как только царь Михаил Федорович смог на время вернуться к делам, 19 марта в Кремле, с участием царевича Алексея, принимали «крымских послов и гречан», а 17 мая провожали «кизылбашских» послов. В это время записи царских выходов и разрядных книг становятся всё более отрывочными, по ним мало что можно понять о происходившем во дворце. Разве что никак не разрешалось дело королевича Вальдемара. Царь Михаил Федорович отказывался дать разрешение на брак без перехода королевича в православие и не был готов отпустить его домой, настаивая, что король Христиан IV прислал королевича «состоять в царской воле и быть сыном его царского величества».

Еще 4 июля 1645 года намечался новый публичный диспут с участием царя Михаила Федоровича, но он так и не состоялся^{48}.

Последний день жизни царя Михаила Федоровича совпал с его именинами. Тогда, 12 июля 1645 года, никто не мог и подумать, что в этот день шестнадцатилетний царевич Алексей превратится в нового царя…