Текст книги "Арктический роман"
Автор книги: Владлен Анчишкин
сообщить о нарушении
Текущая страница: 35 (всего у книги 38 страниц)
Уже в больнице, после спирта и растираний, на Романова налетел в палате, настиг его на больничной койке Дудник; обливался потом, ноги дрожали, дрожала и голова – так, словно бы он взял на плечи непосильный вес.
– Александр Васильевич…
– Ты понял что-нибудь? – остановил его Романов, зарываясь в сухие простыни и одеяло: тряслось все и внутри, оттаивая.
– Я хотел рассказать Алексею Павловичу – он не хочет слушать…
– Ты понимаешь, почему Гаевой не убил тебя на льдине, а потом вытащил со дна моря?
– Я хотел рассказать Константину Петровичу – он прогнал меня…
– Я предупреждал тебя, Дудник, еще на Зеленой: будешь бегать по Груманту – просить, приставать к людям…
– Да будьте ж хоть вы человеком!.. Вы ж кадровик?!
Отца Дудника повесили немцы, к ногам привязали фанерку: «Партизан!» Зимой померла мать, Мышко перебрался к материну брату. Немцы расстреляли дядю. Мышко остался с больной теткой. Ходил по казацким станицам, просил подаяние, – делился с теткой, с соседской девчонкой Валькой. Она была старше Мышка. У нее тоже не было отца, мать померла. Она жила на барахлишко, которое Мышко помогал ей сплавлять на базаре, пухла от голода. Потом Валька уехала в Германию.
Мышко попрошайничал. А потом пришла Красная Армия. Мышко поступил в училище. Учился на токаря. Он еще до войны мечтал стать токарем. Мышко был лучшим в своей группе. Потом работал в паровозном депо токарем. Был лучшим на весь механический цех: никто не мог сделать самую трудную деталь с такой точностью, с какой делал он.
А в пятьдесят первом вернулась в Шахты Валентина. Она давно вернулась из Магдебурга. Работала в Кривом Роге на восстановлении рудных шахт. Была замужем за овдовевшим во время войны старичком – инженером-строителем. Закончила Днепропетровский горный техникум. Разошлась со старичком – вернулась на родину. Она была красивая, Валентина. Встретила Дудника в чайной. Ее хату разбомбило во время войны; Валентина жила у соседей, работала плановиком на шахте. Тетка Дудника болела; детей у нее не было: два парня погибли во время войны – тетке прислали ордена Отечественной войны и медали. Дом был кирпичный, из трех комнат. Валентина перебралась к тетке Дудника. Валентина была старше Дудника, но она была красивая. Дудник и Валентина поженились. У них родилась дочь. Дудник хотел назвать дочь Маринкой, Валентина сказала: «Родишь – сам и дашь имя ребенку». Она назвала дочь Анжеликой. А потом она стала упрекать Дудника в, том, что он зарабатывает недостаточно. Она говорила, что за первым мужем – старичком – жила лучше, чем с Дудником – молодым парнем. Дудник любил свой токарный станок, любил токарное дело. Валентина показывала криворожские письма: инженер ждал ее даже с ребенком, обещал сделать все, чтоб она продолжала учиться – получила диплом инженера.
Дудник оставил токарный станок, ушел в шахту. Валентина бросила работу, начала учиться на заочном отделении Донецкого индустриального института. Домой часто приходили инженеры из шахты: помогали ей. А потом тетка сказала, что Валентина «крутит» с инженерами. Дудник застал как-то дома главного маркшейдера шахты. Без пиджака, с растрепанными волосами, он стоял перед зеркалом, завязывал галстук. Валентина в расстегнутом халате застилала постель. В соседней комнате, возле кровати больной тетки, ползала в мокрых штанишках замурзанная Анжелика.
Валентина сказала: «Как тебе не стыдно? Сказал, что идешь на работу, а сам… как ищейка». Полчаса Дудник «возил» маркшейдера по полу возле кровати. Через полчаса маркшейдер выполз из дому с перебитой переносицей и заплывшими от побоев глазами. Следующие полчаса Дудник «возил» Валентину.
Дудник уехал в Красноармейск, работал на шахте имени Шевченко. Каждый месяц приезжала к нему Валентина. Она оставляла Анжелику и уезжала в город, в институт. Она была красивая, Валентина. Девочка походила на мать. Кроме Валентины и Анжелики, у Дудника никого не было. Дудник вернулся в Шахты. Два раза в год Валентина уезжала в институт на сессию. В пятьдесят пятом Дудник поехал за ней. Проводил, поцеловал, а когда поезд тронулся, сел в последний вагон. Так и ехали: она в третьем вагоне, он в последнем. Она в купированном вагоне, он в общем. До самого города Дудник не выходил из вагона. В городе вышел. Валентину встречал начальник участка, у которого работал Дудник.
Днем раньше он взял отпуск и уехал «дикарем» в Крым. Он встречал Валентину с цветами. Они поцеловались. Инженер посадил Валентину в такси. Дудник поехал за ними в такси. Они остановились возле гостиницы, вышли. Дудник погулял, вернулся в гостиницу. «Он привез инженеру письмо». Дежурная по этажу проводила его к номеру инженера. Инженер повернул ключ в замке. Дудник сунул дежурной четвертную, она ушла, Инженер в трусах стоял на пороге – ждал «письма».
Валентина лежала в постели с отброшенной простыней, ела шоколадные конфеты. Она испугалась, бросила конфету, прикрыла нагое тело простыней. Она сказала: «Обманщик. Говорил, что отпуск дадут через месяц…» Дудник молча бил инженера. Инженер тоже молчал. Дудник долго бил инженера. Инженер сопротивлялся, а потом перестал. Дудник бил Валентину. Первый раз, в Шахтах, он бил ее по лицу. Теперь Дудник сорвал с нее все, что она успела надеть. Он держал ее голову между ногами, бил ладонью, наотмашь, ниже спины. Одной рукой закрывал рот, чтобы не кричала, другой бил. Бил долго, старательно. Бил до тех пор, пока место, по которому бил, не опухло, ладонь заболела. Потом вызвал такси и увез Валентину – посадил в самолет. В один день рассчитался, выписался из домовой книги, опять уехал в Красноармейск, на шахту имени Шевченко. Валентина писала, просила-денег: он «обязан платить на ребенка». Дудник знал, куда, на что пойдут его деньги: Валентина купит новые платья, туфли… Дудник ушел из забоя, поступил на работу в пожарку. Теперь и половины того, что он зарабатывал, не хватило бы для Валентины, чтоб прожить. Он хотел вернуть ее на работу: чтоб у нее не было времени…
Дудник подал заявление в суд – на развод. Валентина отказала в разводе. Требовала, чтоб он возвратился в семью, клялась, что больше не будет того, что было. Дудник не вернулся в семью, закончил курсы по повышению квалификации – «завербовался» на Шпицберген техником по профилактике в пожарную команду, но только бы подальше от Валентины, потому что она красивая, Валентина, а время ровняет с землей даже воронки от бомб. Недавно Дудник получил радиограмму из Шахт: померла тетка, оставила дом и усадьбу племяннику. Валентина прислала три радиограммы; в последней – «Заняла очередь нового «Москвича», но Дудник уже не любил Валентину.
Дудник дурил с Корниловой, когда встретился в Мурманске. Потом одурел. Девчонка была не такая, как Валентина. Он верил, что с этой девчонкой придет к нему счастье. Он видел: девчонка не пойдет за него. Он понял: не мытьем, так катаньем нужно принудить ее – потом она сдастся. Он думал честно жениться. На дороге встали Афанасьев и Гаевой. Их было двое. Они всегда были вдвоем. Дудник пробовал столкнуть их с дороги. Они не ушли.
Да, это он, Дудник, дал радиограмму в Москву, Афанасьевым. Да, Дудник знал, что то, что он делает, подло. А с ним люди как? С Дудником? За то, что Вальке не дал помереть – спас ее в оккупации, в Германию писал как человеку, пустил к себе в дом, взял после старика в жены, за то, что оставил токарный станок, ушел в шахту, чтоб училась…
Дудник не чувствовал угрызений совести, когда писал радиограмму в Москву Афанасьевым. Он воевал за судьбу. Мать Афанасьева не захочет, чтоб сын женился на «шлюхе». Корнилова обидится: спина к спине с инженерами и – кто дальше отскочит. Дудник подберет. Судьба есть судьба. Подпрыгнуть – достать ее; наклониться – поднять: какая разница? Главное – овладеть судьбой. Корнилова не обиделась на инженеров.
Да, Дудник знал, что Афанасьев и Корнилова давно муж и жена. Он искал электроплитки в жилых помещениях – заставал Афанасьева у Корниловой. Но она была незаконная. А Дудник тоже не яблочко, которое еще не сорвали. После того как девчонку обманул инженер, она руками, ногами будет держаться и за инструктора по профилактике, за пожарника, если дать ей жизнь, как королеве. А Корнилова росла без матери, может ценить любовь и заботу.
Цезаря убил Дудник. Он давно хотел убить его: Корнилова подумает, что убил Афанасьев, потому что инженер подхалимничал перед псом – пес не подпускал, – Афанасьев разозлился и убил… Корнилова могла подумать и так. А разрывы начинаются с малого. Дудник думал потом и Гаевого воткнуть между ними: передерутся все трое и разойдутся.
Дудник боялся убивать Цезаря: Батурин мог и его, Дудника, стереть с лица островной земли за самоуправство, А потом… Дудник видел из камеронной, когда Романов провожал Кнудсена, как Цезарь подчинился Афанасьеву…
Кровь возле лунки у норвежского домика – кровь Цезаря. Сразу Дудник не убил Цезаря. Ланду заарканил ремнем, привел к лунке. Цезарь бежал в стороне. Ланду убил наповал. Цезарь набросился. В Цезаря Дудник стрелял впопыхах: попал – не убил. Цезарь нападал. Дудник отбивался ружьем. Цезарь побежал; кровь капала. Дудник достал патроны, зарядил ружье. Цезарь отбежал. Дудник стрелял: попал – опять не убил. Цезарь бежал. Дудник гнался. Цезарь спешил в порт. Из поселка выбегали дворняжки. Цезарь ушел в Колес-долину, поднялся в горы. Дудник стрелял, карабкался на гору. По склонам Линдстремфьелля Цезарь шел к Груманту. В начале ущелья Русанова стреляли шахтеры в куропаток. Цезарь прошел мимо ущелья. Дудник гнался, стрелял. Цезарь убегал на Зеленую; на снегу оставалась пятнами, каплями кровь.
Возле тригонометрического столбика Цезарь пропал. Следы, кровь вели в скалы. Дудник спустился. Цезарь ушел по карнизу. Дудник шел по следам. Цезарь прошел по карнизу вреза в стене водопада – уходил за скалу. Дудник прицелился, выстрелил. Цезарь лег за скалой. Дудник вернулся. Возвращаясь, затаптывал следы Цезаря, кровь. Затаптывал на Зеленой, затоптал до начала ущелья, даже дальше ущелья. Но пятна, капли крови не везде затоптал.
Во вторник Дудник дежурил на терриконике, в среду поехал в Кольсбей… В общем все было так, как рассказывал Остин. А после встречи с Афанасьевым у клуба Дудник узнал, что Афанасьев ушел по ущелью. В начале ущелья он мог найти след. В клубе подвернулся Савицкий. В двадцать четыре ноль-ноль Савицкий должен был заступать на терриконике. Дудник вытащил его из клуба, спросил: «Хочешь пару куропаток?» У Савицкого мелкие зубы, но он и руку отхватит заодно с куропаткой. Савицкий жадный на свежее мясо. «Подежурь за меня в клубе, – сказал Дудник. – Я смотаюсь под скалы…» В клубе дежурить – не уголь грузить. Савицкий остался. Дудник ушел.
Дудник поднялся по трассе геологов, поспешил к столбику. Затаптывал кровь возле столбика. Топтался вдоль пропасти дальше столбика, ближе. С километр истоптал в обе стороны. Афанасьев разгадает следы, кровь – придет к скалам, в следах и увязнет. Дудник ушел к буровой вышке геологов. Возле первой буровой всегда можно найти куропаток. От Савицкого нужен был откуп. Савицкий горло перепилит ложкой – заставит выполнить обещание. Дудник убил трех куропаток, потом еще двух. Начиналась поземка. Дудник возвращался вдоль пропасти. Не дошел до столбика: возле столбика стоял Афанасьев. Дудник вспомнил, что следы пса затоптал, а пятна, капли крови остались и в скалах. Афанасьев был в шапке, ружье было спрятано. Дудник понял: Афанасьев шел к Цезарю. Хотел вернуться или обойти Афанасьева. Афанасьев не заметил или не узнал Дудника. Он снял плащ, сбросил ружье, полез в скалы. Дудник подошел к столбику. Афанасьев ушел без ружья. Дудник понял: теперь можно вернуть Афанасьеву все, что он дал возле клуба. Жаловаться Афанасьев не будет. Инженер – парень с самолюбием, похлеще, чем у Дудника.
Подымалась поземка. Солнце зашло. Небо темнело. Снег завихрялся, Афанасьева не было видно. Дудник сполз по зарубине, перешел на карниз. Афанасьева не было. Ветер гудел, облака снега метались. Дудник шел по следам Афанасьева. В развороте водопада стояла синяя мгла. Облака синего снега летали. Гудело.
Афанасьев стоял на карнизе, возле вреза в стену скалы, завязывал на подбородке тесемки, лег на живот. Дудник шел по карнизу. Афанасьев полз. За врезом – карниз, по которому можно идти. Карниз спускается на скалу. За скалой Цезарь. Дудник крикнул: «Куда лезешь, инженер?! Убьешься!» Ветер гудел. Голос Дудника был как обвал. Афанасьев вздрогнул, повернулся быстро: рука соскользнула; левой он уцепился за выступ – выступ был покрыт наледью. «Че-ач-ерт!» – крикнул Афанасьев и уже летел. Падая, смотрел на Дудника. У него были большие, как у нерпы, круглые глаза. Шлепнулся на крутой склон. Скользнул по крутизне, забитой лежалым снегом, цеплялся руками, ногами; потом, окутанный облаком снега, полетел в пустоту. Скрылся.
Гудел ветер, завихрялся снег; сквозь завихрения показались первые звезды. Блеснули, исчезли. В синей мгле неистовствовал синий снег. Дудник не сразу понял, что случилось. Понял – испугался, закричал: «Афанасьев?!» В шуме ветра гудело эхо, разбивалось о скалы, ныряло в завихрения, как в подушку. Афанасьев не отвечал. Дудник кричал. Эхо дробилось, смолкало.
Дудник побежал по карнизу. Бежал, прижимаясь к обледенелой стене водопада. Бежал и кричал. Афанасьева не было слышно. Ревел ветер; звезды пропали; снег залеплял глаза. Сгущалась синяя мгла. Дудник карабкался вверх по зарубине. Вылез на гору мокрый. Завихрения скрывали скалы, под завихрениями гудела, ревела иссиня-черная пустота. Фиорда не было видно. Дудник положил плащ и ружье возле столбика так, чтоб не унесло в скалы; надел флягу цепочкой на вершину столбика. Извивающимися языками бежала поземка с горы. Изредка блеснет и исчезнет голубая звезда.
Без каната не добраться туда, куда упал Афанасьев. Показывались и пропадали текучие звезды. Вспомнил: возле первой буровой лежит металлический трос. Побежал к буровой вышке. Ветер бил так, что устоять было трудно. Отошел подальше от скал. Бежал, проваливался в снег, задыхался. Пробежал метров четыреста, вспомнил: трос металлический – одному не управиться. Вернулся.
Опять вспомнил: рядом ГРП. Побежал к ГРП. Пробежал метров сто, остановился: если Афанасьев убился, кто поверит Дуднику, что Афанасьев сорвался? Эта мысль оглушила. Как колом по голове. Перед вечером Афанасьев ударил Дудника возле клуба. Ночью Афанасьев и Дудник встретились в скалах. Дудник мстительный парень: столкнул Афанасьева в пропасть – отомстил… Не поверят.
Дудник вернулся к столбику. Сел с размаху на снег, взялся за голову. Ветер гудел, поземка мела, Дудник был мокрый. Сделалось холодно. Снег забивался под ватник. Дудник застегнул пуговицы до подбородка. Гаевой не поверит. Корнилова не поверит. Никто не поверит…
А если он так вот: со скалы на скалу – по руслу водопада до осыпей? С такого разбега не задержит и осыпь. Там штольни. Утром сменяются окровцы… Дудник подхватился, побежал к трассе геологов. Спустился по трассе. По осыпям под скалами пошел к штольням засбросовой части. И под скалами ветер гудел, снег вихрился – все кружилось, подымалось и падало. Шел сквозь синий снеговорот, как сквозь ад. Добрался до скал над штольнями. Под скалами не было Афанасьева. Спустился к штольним. Афанасьева не было возле штолен. Ходил по берегу – дальше штолен, возвращался. Афанасьева не было на берегу. Вновь вскарабкался под самые скалы. Лазал по осыпям – дальше от штолен, ближе. Афанасьева не было.
Дудник вернулся к Савицкому, на терриконик. За ущельем, за Ликдстремфьеллем, в снежной кутерьме проглянул первый луч восходящего где-то за горами солнца. Афанасьев, конечно, убился, лежит. Поземка заметает следы. Афанасьева будут искать, заметят плащ и ружье возле столбика, спустятся в скалы, найдут. Поземка заметет все следы. Инженер полез в скалы за куропатками, сорвался. Поземка скроет следы.
Афанасьева все равно не вернуть. Дуднику жить. В тридцать лет жизнь не кончается. В тридцать лет не поздно все начать сызнова. Судьба может вернуться… Афанасьев ушел по ущелью, Дудник ходил по осыпям над штольнями засбросовой части, – поземка зарлетет… Дудник оставил ружье, кошки, патронташ, бросил Савицкому куропаток, ушел. Дома выпил стакан водки. Хотелось уснуть, чтоб забыться.
А если Афанасьев сразу не убился насмерть, нацарапает что-нибудь на снегу, упомянет Дудника? Мертвым верят больше, чем живым. Дудника подняло с кровати, вынесло из комнаты – опомнился на терриконике. Дуднику не поверят, инженеру поверят.
Хотел бежать к Батурину или Романову – сказать, что Афанасьев упал. Возле Птички остановился. Романов побежит за Афанасьевым в скалы. Афанасьев мертв. Дудник один был возле него, видел, как он упал, – значит, был рядом? Почему Афанасьев упал, а Дудник остался? Дуднику не поверят. Вернулся в сторожку.
А если он жив? Лежит где-то в скалах. Потом найдут его…
Горел терриконик. В очагах пожара порода была раскалена добела; трепыхались языки пламени. Котелок стоял на раскаленном куске породы, В котелке кипела вода. Варилась куропатка. Куропатка сварилась. Поземка утихала быстро. За ущельем, за горами дрожали, уходя в небо, солнечные лучи… Если он жив?..
Дудник съел куропатку, отобрал бинокль у Савицкого, пошел на фиорд. Когда уходил, предупредил: «Там белек коло лунки… Я скоро». Ушел, Вышел к ропакам против штолен засбросовой части, смотрел на скалы в бинокль: искал Афанасьева. Афанасьева не было видно. И возле штолен никто не шумел, не лазил по осыпям.
Дудник наткнулся на металлический лист возле лунки с бельком, разыскал в ропаках бинт, соорудил ловушку для нерпы. Лежал в ропаках против лунки, поглядывал в бинокль на скалы, на осыпи. Афанасьева не было видно. Значит, убился. Снегом притрусило, – не видать. А если убился, ему все равно: утром его найдут, вечером, через неделю. А Дуднику жить.
Нерпа вылезала из лунки. Дудник кричал на нее – загонял в лунку. Не хотелось идти на Грумант. Лежа, смотрел в бинокль, думал. Никто не поверит.
Поземка улеглась. Солнце посмотрело в ропаки. Белек плакал. Мех у него был серебристый. Желтенький пушок. Разгребал ластами снег, извивался, переползал с места на место, заглядывал в лунку. И плакал. Есть, наверное, захотел. Глаза круглые, большие, черные, как у Афанасьева… В скалах Афанасьева не было видно. Под скалами никто не искал.
А потом пришли к Дуднику Романов, Шилков…
Остин напугал Дудника. Косоглазый воркутинец докопался до «пятого» жакана – понял, кто убил Цезаря. Но следы Цезаря он видел только в Кольсбее – между лункой и берегом. А Дудник мог и признаться: он убил Цезаря, бросил в ту же лунку, в которую сбросил и Ланду. За собаку не будут судить. Ничего не сделает и Батурин. Полярники могут морду набить. Судить не будут. Но если воркутинец докопается до того, что Цезарь ушел в горы… в скалах и Афанасьев… Не поверят.
Радиограмма Корнилова огрела по лбу, как молотком. Значит, Корнилову было известно, что Цезарь знает ходок в скалы возле столбика? Значит, Афанасьева сейчас найдут. Там же и Цезарь?.. Все сойдется в один узелок. Не поверят!.. Дудник побежал в сторожку на терриконике, схватил ружье, патронташ, кошки, убежал на Зеленую.
Дудник спустился по скользкому каскаду к основанию воронки водопада. Спускался – колени дрожали: без веревки сорваться – раз плюнуть. Спустился до последней площадки. Рискнул: спустился на выступ. Афанасьев сидел в снегу, упирался рукой, смотрел вверх; увидел Дудника – упал на спину, закрыл глаза. Дудник кричал, бросал снежками; снежки рассыпались, не долетая, – снежная пороша оседала на лицо – Афанасьев не двигался… не хотел отвечать…
Дудник рассказал все, как было, – его не надо и проверять: больше про него никто и на острове, и на материке не расскажет. Рассказал потому, что понял, что все равно не уйти от ответа – и идти некуда, – пусть его судят на Груманте всем Грумантом, но только разрешат вернуться ко всем – жить, как живут все люди… он сам себе уже надоел и стал противным себе в постоянном одиночестве, в котором ему приходится жить из-за этой, будь она трижды проклята, Валентины! Жаль только Анжелику: пропадет она без него, с Валентиной. И не надо прогонять его с Груманта. В механических мастерских сейчас работы навалом. Быстрее и лучше Дудника любую деталь никто на руднике не сделает. Дудник хочет вернуться в токаря, – будет работать хоть по две смены каждый день; с тех пор как он ушел от токарей, у него и начались беды.
