Текст книги "Новый мир. Книга 3: Пробуждение (СИ)"

Автор книги: Владимир Забудский

сообщить о нарушении

Текущая страница: 31 (всего у книги 38 страниц)

Родители не одобрили ее выбора. Жозефина настояла на том, чтобы не оплачивать ее обучение в другом вузе, решив, что это вынудит бунтарку одуматься и вернуться в Палермо. Но упрямая дочь сумела поступить в Свободную юридическую академию в Сент-Этьене, выиграв грант за лучшее написанное эссе. Этот вуз не числился в числе престижных, но его дипломы признавались на территории Содружества. В 2090-ом Лаура с отличием закончила академию, а уже в 2093-м получила право заниматься адвокатской деятельностью на территории Австралийского Союза. К тому времени она уже больше пяти лет занималась практической правозащитной деятельностью, вначале в качестве помощницы одиозного адвоката Луи Пьера Жирара, который к своим 70-ти годам сопроводил более трехсот сложных уголовных дел политической направленности, а затем и самостоятельно.

Среди престижных сиднейских адвокатов Фламини, как и ее учитель, имели репутацию дилетантов, которые создавали много шума и пиарились на громких делах, но не показывали ощутимого результата. «Если вас защищает Жирар или Фламини – пакуйте чемоданы и сушите сухари», – на условиях анонимности делился с журналистами партнер одной из сиднейских юридических фирм. – «Они устроят эффектное шоу, будут блистать перед камерами. А потом, проиграв дело, обвинят судью в предвзятости и коррумпированности. Но это не поможет их клиентам, которые окажутся за решеткой. Исходя из нашей практики, более чем в семидесяти пяти процентах уголовных дел сделка со стороной обвинения является оптимальной стратегией для клиента. А в их практике нет ни одной сделки. Можете сами судить, чьи интересы стоят у них на первом месте». Его коллега, другой известный адвокат, был еще откровеннее: «Этой «маленькой принцессе» было самое место на театральном. Но нет, она, видите ли, захотела применять свои актерские таланты в зале суда! Глупая идея, если вы меня спросите. Недостаток профессионализма и опыта она восполняет импульсивностью. Это может произвести впечатление на того, кто ничего не смыслит в юриспруденции. Но на самом деле – профанация».

Как и говорил Питер, в Интернете можно было найти информацию о нескольких громких и резонансных делах, которые вела Фламини. Однако в ее оценке журналисты расходились. Один известный судебный репортер в своем очерке о резонансном процессе, итогом которого стала выплата корпорацией «Taberu» многомилионной компенсации за вред, нанесенный продукцией, охарактеризовал девушку как «напористую итальянскую ищейку, чье обаяние и экспрессия в сочетании с острым умом делают ее по-настоящему харизматичной личностью». Другой журналист из либеральной судебной газеты презрительно отозвался о ней как о «выскочке из семьи столичных миллионеров, сшибающей нехилые адвокатские гонорары под дурно пахнущим соусом самоотверженной правозащитной деятельности». Один обозреватель из оппозиционного издания предполагал, что «Фламини одна из немногих, кто не боится проливать свет на грязные истории, в которых замешаны власть имущие», однако другое издание не соглашалось с ним, заявляя: «Эта избалованная барышня вместе со всей ее игрушечной правозащитной кухней – не более чем лук, из которого один правящий клан пускает стрелы в представителей другого, чтобы меткими выстрелами сбивать конкурентов с тепленьких чиновничьих местечек». Практически все соглашались, что Лаура наделена ораторским искусством и в целом не глупа. Но в оценке ее моральных качеств единства не было.

Кое-кто из патриотически настроенных журналистов был возмущен тем, как Фламини проявила себя во время войны. А точнее – тем, что за все три года она вообще никак себя не проявила. «Это касалось всех нас. Каждый из нас должен был внести свой вклад. Поэтому, честно говоря, мне не совсем понятна позиция некоторых представителей нашей «золотой молодежи», – рассуждал на эту тему в одном из своих более чем многочисленных интервью-мемуаров небезызвестный мне Берни Андерсон. – «Взять, к примеру, хотя бы дочь Робера и Жозефины Фламини. Робер – государственный деятель, о нем вообще говорить нечего. Жозефиночка – исполнительница мирового уровня, примадонна вокала, человек калибра самой Ирены Милано, я считаю. Но все-таки она не считала для себя зазорным добровольно помогать раненым. Все мы видели те репортажи из госпиталя. Человек с золотым сердцем, ничего не скажешь. А что же их дочь? Я вообще считаю, что человек из такой семьи должен был бы стать для своих сверстников примером. Здоровая, молодая девушка, она могла бы пойти в «Красный Крест». Я знаю много таких примеров. Там были девчонки из самых состоятельных семей, и ничего – терпели лишения и приносили пользу наравне со всеми. Но куда там! Вы слышали, чтобы эта барышня хотя бы раз сдала кровь для раненых, или сделала пожертвование на армию, или вообще хоть что-нибудь? Я однажды заговорил об этом с Робером, и сразу почувствовал, что тема для него неприятная. Он мне нехотя сказал, избегая смотреть в глаза, что его дочь, мол, пацифистка, не приемлет войны ни в какой форме. Ха! Хороша позиция! Да если бы все так рассуждали, то евразы были бы уже в Канберре. Среди них пацифистов не было! Так мало того, что она не сделала ничего полезного для общества, так она еще и повелась с этим Жираром, принеприятнейшим типом, если хотите знать мое мнение, который не раз подавал против меня какие-то абсурдные и нелепые иски… Так вот, он же публично защищал в суде людей, которых обвиняли в государственной измене, шпионаже, диверсиях, терроризме. А она была его помощницей. В разгар войны! Разве такое можно себе представить?!»

О личной жизни правозащитницы репортеры также писали, и, как водится в современном Интернете, не скупились на слухи. Фламини не была замужем и, несмотря на прикованное к ней внимание, долгое время ни разу не была замечена ни с кем на публике. Представители бульварных СМИ едко делали из этого выводы, что «девчонка, похоже, не унаследовала любви матери к смазливым мальчишкам с поп-сцены, и, очевидно, демонстрирует менее традиционную сексуальную ориентацию». Еще один источник ехидно отмечал, что «главной любовью адвокатессы, безусловно, являются склоки и гонорары, а уж никак не мужчины, и, быть может, даже не женщины». Одна желтая газетенка пошла еще дальше и раскопала сомнительные сведения некоей особы, которая якобы когда-то работала няней в доме Фламини. Не раскрыв ни своего имени, ни лица, женщина не разоткровенничалась на эту тему мерзким, жеманным голосочком: «Ой, да. Знаете ли, мисс Лаура была девочка очень страстная, пылкая. Настоящая итальянка. Вроде бы скромная и стеснительная, но в глазах полыхает такой, знаете ли, огонек. Однажды, когда ей было всего тринадцать, я зашла к ней в комнату, то увидела, что она там, хи-хи, извините, такие вещи делала, ой-ой. А самое интересное, что на экране ее коммуникатора в это время была ее подружка. Да, да, у них с ней настоящая любовь была. Лаура всерьез собиралась сбежать с ней из семьи. Родители едва сумели скрыть это от своих знакомых. А то вот был бы скандал! Мэтр Робер же в то время как раз целился на пост министра».

Подливала масла в огонь и одна из якобы сокурсниц Лауры по академии в Палермо, ныне никому не известная театральная актриска. «Ой, да, мы с Лори были хорошими подругами», – поведала она елейным тоном, который заставлял всерьез сомневаться в сказанном. – «Что вы хотите знать? Да, ей нравились девушки. А что такое, милочка? Мне тоже они нравятся. На дворе ведь скоро XXII век, или как? Нет-нет, если вы об этом, то у нас с ней ничего не было. Может быть, разве что легкий петтинг однажды, когда мы наклюкались на вечеринке. Хи-хи. А что такого? Кто в универе не тусил, не пил и не покуривал травку? Помню, Лори была без ума от нашей преподавательницы по танцам, мисс Блашкович. И то, это была просто роскошная женщина! Я ни до, ни после, не видела таких длинных и стройных ножек…»

Лесбийская тема в отношении Фламини муссировалась часто, до тех пор, пока в 94-ом некоторые журналисты не отметили, что она начала появляться на публике с неким видным собой высоким шатеном. Как быстро выяснилось, это был 37-летний Эдвард Кристофер Грант-младший, импозантный миллионер и топ-менеджер корпорации «Дженераль энерджи», которому многие прочили либо восхождение на самые вершины бизнеса, либо политическую карьеру. Грант был давно и хорошо знаком с Робером Фламини и, по слухам, был вхож в его дом ещё когда Лаура была девочкой. Некоторые журналисты считали, что этих двоих может связывать трогательная давняя дружба, а вовсе не романтические отношения. А кое-кто даже предполагал, что они, появляясь вместе, пытаются развеять вокруг себя неприятные слухи, ведь о Гранте многие говорили как о бабнике, который перетрахал половину секретарш в «Дженераль», а о Фламини – как о лесбиянке. Однако в середине 95-го дрон какого-то папарацци запечатлел на камеру шикарное кольцо на пальце у Фламини. И тогда все пришли к выводу, что эта парочка помолвлена…

– Тьфу! – внезапно одернул себя я на этом месте. – И какая мне, спрашивается, разница?!

Не найдя ответа на этот вопрос, я вопросительно посмотрел на Мишку.

– Что ты думаешь, дружище?

Мишка с приязнью посмотрел на фотографию женщины, которая все еще светилась на воздушном дисплее, и сделал ленивое движение языком, как будто пытался лизнуть ее.

– Да, приятная. Внешне. Но кто знает, что у нее на уме?

Пес зевнул. Пожав плечами, я жестом убрал воздушный дисплей и, откинув голову назад, прикрыл глаза. Мысли какое-то время все еще бродили по инерции вокруг Фламини, на чтение о которой, я по непонятной прихоти, потратил добрый час времени. Ни к какому выводу насчет нее я так и не пришел. У этой Лауры было симпатичное личико. Но что скрывается за ее харизмой, можно было лишь гадать. Сложно было поверить, что дочь министра, мать которой бывает на ужине у самого Патриджа, стала на путь ярой диссидентки. С другой стороны, почти так же сложно было поверить, что бывший офицер полиции, с отличными отметками окончивший «Вознесение», работает слесарем на озоногенераторе.

«Все это не имеет значения», – в конце концов решил я. – «Какие бы цели не преследовала эта Лаура, ее вряд ли кто-то тронет благодаря семейным узам и публичности. Да и нужны такие люди властям, чтобы демонстрировать видимость свободы слова и правосудия. Что же до никому не известного сироты по имени Питер Коллинз, не так давно вышедшего из наркодиспансера – его спецслужбы размозжат, как таракана. Неужели ради этого мы с мужиками буквально вытащили парня с того света?!»

– Нет, – проскрежетал я сквозь зубы.

Той ночью я не мог нормально спать – мешали боль и мысли, и неизвестно что больше. Морфей смилостивился надо мной лишь незадолго до рассвета, и, кажется, уже через миг зазвенел будильник. Я так и не отключил его ввиду того, что мне больше не нужно было на работу. На часах было всего 06:30. Я чувствовал себя не выспавшимся, но сна не было ни в одном глазу. Пора было вставать.

Глава 8

§ 90

– Все. Довольно, – произнес учитель.

Сделав глубокий выдох, я кивнул, сложил руки и мы с ним обменялись почтительными поклонами. На моем лбу блестели капельки пота. Этим утром у меня не было запланировано тренировки. Но я отправился в школу айкидо вне графика, чтобы провести с пользой время, освобожденное из-за вынужденного невыхода на работу. Заниматься оказалось тяжело. Не выспавшийся, утомленный, все еще мучимый болью, я превозмогал себя, как мог.

– Прости, я сегодня не в форме, – признал я.

– Признание собственного несовершенства – признак мудрости. Но ты преуменьшаешь свои заслуги. Я бы сказал, что ты вполне готов для экзамена на 2-ой дан. Необязательно ждать для этого два года.

Я в ответ лишь усмехнулся.

– Спасибо за похвалу. Но я вовсе не стремлюсь поскорее получить дан. Айкидо для меня – это не спорт.

– Слова истинного фуксидоина, – удовлетворенно ответил учитель, назвав меня званием, которое полагалось лишь тем, кто имел 2-ой и 3-ий даны.

– Ты ведь помнишь, я и так получил 1-ый дан считай, что авансом.

– Глупости. Никто не получает черный пояс айкидо айкикай «авансом». Ты заработал право стать мастером потому, что всю свою жизнь ты посвятил совершенствованию тела, а пережитые испытания укрепили твой дух и позволили постичь истинную суть айкидо, пусть даже ты и не принадлежал к школе. Не было бы никакого смысла протаскивать столь зрелого мужа через каждый из шести кю по полгода, словно зеленого юнца, лишь для того, чтобы соблюсти формальности.

– Не все в школе с этим согласны, – хмыкнул я.

– Не все были согласны и с тем, что бывший боксер, которому уже далеко за сорок, может стать мастером айкидо, – напомнил мне Джефф Кроуди, усмехнувшись. – Но, при всем моем уважении к великим мастерам, мнение этой кучки узколобых традиционалистов меня не слишком сильно заботит. Если бы все решали они, то это прекрасное учение ушло бы вместе с ними в могилу.

В свои 58 лет Джефф все еще был в превосходной форме. Белое кимоно разительно контрастировало с его эбонитовой кожей и черной бородой, зато отлично гармонировало с белоснежными зубами. Он говорил правду. Когда десять лет назад он внезапно увлекся практически вымершим японским боевым искусством и философским течением, которое во всем мире практиковали не больше пары сотен людей, большинство его знакомых, включая и меня, отнеслись к этому как к причуде. Но Кроуди сумел не только преуспеть в этом, но и популяризировать айкидо настолько, что только в одной школе, которую он основал вместе с двумя более опытными мастерами, занимались теперь больше тысячи учеников в девяти городах Австралии и Новой Зеландии, а сам он вел популярный блог, посвященный философии айкидо, и часто появлялся на телевидении. Журналисты все еще помнили старого-доброго Джеффа как обаятельного и веселого малого, который хорошо держался перед камерой и нравился публике. Кроме того, бывший боксер, ставший айкидоистом – интересный коктейль, который с удовольствием «хавал» телезритель.

Мой коммуникатор, который я оставил на время занятия в стороне, издал сигнал вызова.

– Извини, Джефф. Вдруг это с работы.

– Да, конечно.

Приблизившись к коммуникатору, я увидел, что вызов исходит от Миро. Я нахмурился. Звонок брата в десять утра, после того, как мы с ним вчера виделись, не мог означать хороших вестей. Перед тем как ответить, я долгое время смотрел на «живую» фотографию Мирослава, гадая, каков источник и масштаб неприятностей. В памяти тут же всплыла вчерашняя потасовка с Большим Питом и Донни, и у меня неприятно засосало под ложечкой.

– Привет, Миро. Все хорошо?

Дрожащий голос брата убедил меня, что мои опасения не безосновательны.

– Димитрис, ты должен приехать сюда, немедленно. Или не едь… Черт, я даже не знаю. К тебе, наверное, и так скоро придут, – пробубнил он взволнованно.

– Что случилось? – спросил я спокойно, не позволив заразить себя паническим настроением.

– Ко мне с самого утра, когда мы еще даже не открылись, пришли детективы из полиции! А с ними важный, как индюк, помощник прокурора и целая толпа копов, с дронами и служебными собаками! Принесли с собой ордер на обыск от судьи! Перерыли здесь все вверх дном! Рассматривали каждое пятно под микроскопом! Допрашивали меня, допрашивали Рэя, допрашивали Ким! А потом опечатали все! Сказали бар сегодня не открывать!

С каждым следующим услышанным словом я хмурился все сильнее.

– Что это еще за дерьмо? Они объяснили, в чем дело?

– Расспрашивали о Питере. Они дали мне понять, что им не до шуток. Так что, извини, брат, но нам пришлось рассказать, кто был на вчерашнем собрании клуба. И теперь они ищут всех, кого мы назвали. Димитрис, слушай, я понятия не имею, что за черт там с этим Питером!

Я похолодел, вспомнив свой вчерашний разговор с Коллинзом.

– О чем ты говоришь? – сдержанно спросил я.

– Парня этой ночью застрелили копы, когда он вломился в аптеку! Он был накачан дрянью по самое «не могу», едва ли не смертельной дозой! Стрелял в копов из боевого пистолета! Черт возьми! И это меньше чем через две недели после истории с Джеком!

– Этого не может быть, – промямлил я, словно громом пораженный.

– Еще как может! Помощник прокурора сказал, что все заснято на камеры видеонаблюдения, и три человека это видели. Полиция рвет и мечет. Детективы очень жестко расспросили меня о клубе. Похоже, считают, что у нас здесь какой-то притон, а вы все – банда двинутых уголовников. Дерьмо! Ты извини меня, конечно, дружище, но к чертям все это! Ты знаешь меня, я всегда тебя поддерживал, но лучше вам прекратить эти ваши собрания, пока нас всех из-за них не посадили за решетку!

С каждым следующим его словом мне все сильнее казалось, что я потерял связь с реальностью.

– Надо позвонить Чако, чтобы он связался с нашим адвокатом, – наконец сказал я нечто осмысленное.

– Рэй уже позвонил ему. Адвокат на каком-то суде, но сказал, что приедет через час. Проклятье! Димитрис, если Шаи обо всем этом узнает…

– Успокойся, Мирослав, не кипятись, – умиротворяюще пробубнил я. – Позволь мне собраться с мыслями. Поверить не могу, что я все это слышу. Детективы еще у тебя?

– Нет. Они ушли прямо Перед тем как я набрал тебя. Но за углом стоит патрульная машина.

– Я буду через полчаса, ладно? Успокойся, брат, не нервничай.

Когда я закончил разговор, вид у меня, должно быть, был достаточно красноречивым, чтобы Джефф сразу же подошел ко мне и спросил:

– Что у тебя стряслось, Димитрис?

– Лучше тебе, наверное, даже не знать, Джефф, – вздохнул я.

– Я могу как-то тебе помочь?

– Нет. Разве что если понадобится внести за меня залог.

По лицу учителя пробежала морщина. Должно быть, он вспомнил в этот момент, как явился ко мне на празднование дня рождения в мае 89-го, но застал там лишь запертую дверь, а вскоре после этого узнал, что я пропал без вести, и не видел меня после этого пять лет.

– Ты это серьезно говоришь?

– Надеюсь, что нет, – мрачно пробубнил я. – Послушай, мне надо идти, Джефф.

– Да, конечно. Позвони мне потом, ладно?

– Договорились.

Описать мое состояние в эти минуты было сложно. Несколько раз я перебирал пальцами, уже собираясь позвонить то ли Дереку Филипсу, то ли Джимми Гонсалесу. Но затем пришел к выводу, что это не лучшая идея. Мой телефон, вероятнее всего, прослушивался. Так что звонок моим старым знакомым с просьбой о протекции, пусть даже завуалированной, мог сулить проблемы и мне, и им. Рано или поздно они все равно узнают о том, что происходит. И помогут, если это будет в их силах. А пока еще надо было разобраться, что за чертовщина происходит.

Даже не помывшись, я торопливо вылетел из раздевалки, забрасывая на плечо спортивную сумку, пожалев в этот момент, что решил продать свою машину – мне определенно предстояло помотаться в этот день по городу, и на счету была каждая минута. Когда я был уже в холле школы, до меня вдруг донесся вопрос:

– Куда-то спешите, мистер Войцеховский?

Они втроем ждали меня в холле. Должно быть, отследили мое местонахождение по коммуникатору. Двое патрульных были в форменной черно-белой одежде Сиднейского полицейского департамента, со всеми атрибутами, приличествующими стражам порядка – пуленепробиваемыми жилетами, тонфами, голографическими жетонами и кобурами с табельными пистолетами М-10. Старший из троицы был одет в темные брюки и рубашку, и держал в руке пиджак, перекинутый через плечо. Это был худощавый, подтянутый тридцатилетний креол с пепельными волосами, настороженный взгляд которого подтверждал, что это детектив, и он неплохо знаком с моим личным делом.

Остановившись как вкопанный, я угрюмо произнёс, почти не слукавив:

– Вообще-то я спешу к вам.

– Вот как? Ну и чудесно. Пройдемте-ка тогда с нами.

Девчонка за стойкой ресепшна испуганно покосилась на меня, готовая мгновенно скрыться под стойкой, если начнется беспорядок. Других сотрудников и учеников школы в этот момент вокруг не было видно.

– Позвольте уточнить – я задержан, детектив… э-э-э? – вежливо осведомился я.

– Сержант-детектив Моралез. Восточный округ. Отдел по расследованию насильственных преступлений, – представился тот, сверкнув голографической «корочкой». – Нет, это не задержание. Мы просто предлагаем вам ответить на несколько интересующих нас вопросов.

– Что ж, я готов, – развел руками я. – Только вот я немного не в том виде, чтобы…

– Конечно, – вежливо кивнул Моралез. – Мы подождем здесь, пока вы приведете себя в порядок.

Десять минут в душе и раздевалке прошли в нервных размышлениях о грядущем. Собраться с мыслями и подготовиться к допросу у меня так и не получилось. Выходя к терпеливо ждущим меня сотрудникам полиции, я был так же ошарашен, как и десять минут назад.

Служебный автомобиль с символикой полицейского департамента ждал у входа. Около него висел в воздухе полицейский дрон, который вел видеосъемку. Прохожие время от времени оборачивались, заинтересовавшись, по каким таким делам полиция явилась в школу айкидо. Их взгляды тут же останавливались на человеке, окруженном конвоирами, и становились понимающими. Человеку с такой рожей, в их понимании, было самое место за решеткой. Полицейские провели меня к машине молча. Они обошлись без оскорбительных жестов вроде тычков в спину. Но взгляды патрульных все же были настороженными, а руки лежали близко к рукоятям тонф. Один из патрульных занял водительское сиденье, Моралез сел спереди, второй патрульный умостился на заднем сиденье рядом со мной. Когда замки громко щелкнули, возвестив о закрытии дверей, я почувствовал себя несколько тревожно.

Пятнадцать минут, которые заняла дорога, мы хранили молчание. Несколько раз мне приходили вызовы на коммуникатор, в том числе от Чако Гомеза, Гэри Горджеса и Рэя Бао. Причины такой паники были понятны, но я сбрасывал вызовы, хотя полицейские и не препятствовали мне в пользовании коммом. Не хотел, чтобы кто-то сейчас брякнул сгоряча что-то лишнее. «Еду общаться с полицией», – нацарапал я всем звонившим короткое сообщение. «Прислать тебе Каца?» – ответил Чако, имея в виду нашего адвоката. «Пока не надо», – нацарапал я. «Всех допрашивают», – коротко написал Гомез напоследок.

Моралез следил за мной в зеркало заднего вида, видимо, пытаясь вести какой-то психоанализ. Я не спешил заводить разговор с ним первым. Поверить в то, что я услышал от Миро, я все еще не мог. В Питера, накачавшегося наркотиками и пытавшегося ограбить аптеку, вообще невозможно было поверить. И в контексте нашего вчерашнего разговора произошедшее приобретало очень мрачный оттенок.

§ 91

Со мной так никто и не заговорил, пока я не оказался в здании полиции – том самом, где я стажировался в годы своей учебы в академии вместе с сержантами-детективами Филлипсом и Паттерсоном со 122-го участка. Патрульные, доставившие нас, не стали конвоировать меня в здании. Это означало, что меня пока еще не рассматривают как опасного преступника.

– Приятно снова оказаться дома, верно? – пошутил Моралез, когда мы вошли в здание.

Желание детектива завести непринужденную беседу было неплохим знаком, хоть вовсе и не означало, что у меня нет проблем. Так что я решил подыграть ему и поддержать разговор, пока мы шли по хорошо знакомым мне коридорам в сторону комнаток для допросов.

– Мне было приятнее бывать здесь в прежнем качестве.

– Говорят, бывших полицейских не бывает.

– Даже не знаю. Мне кажется, что это было в другой жизни.

– Капитан-детектив Паттерсон, мой босс, помнит, как вы проходили у него стажировку.

О повышении Паттерсона мне уже приходилось слышать от Филипса. Дерек поддерживал связь с бывшим напарником, но их отношения были несколько натянутыми. Филипс однажды намекнул мне, что к концу карьеры Паттерсон стал настолько циничен, что уже практически перестал отличать добро от зла.

– Он все еще называет меня «олимпийцем»?

– Да. Я, честно сказать, долго не мог понять, почему, – признался Моралез. – Не интересуюсь боксом. Я с островов. Предпочитаю парусный спорт. Да и тем не помню когда в последний раз занимался.

– Детективы все так же работают сверхурочно? – понимающе спросил я.

– Не спрашивайте. А во время войны было еще хуже. Половина персонала отправилась на фронт. А работы стало только больше. Так что я знаю в этом здании пару неплохих мест, где можно переночевать.

За время обмена этими ни к чему не обязывающими репликами, мы добрались до хорошо знакомого мне темного коридора. Множество дверей в комнатки для допросов.

– Для нас приготовлена шестая. Прошу.

Моралез кивнул в сторону большой комнаты для допросов. За тонированным стеклом комнаты, как я знал, находилась еще одна, где обычно собиралась толпа народу, желающих скрыто понаблюдать за допросом. Мне самому не раз приходилось бывать там в качестве стажера, следя, как Филипс или Паттерсон виртуозно вытягивают сведения из свидетелей либо раскалывают подозреваемых, как орешки. Особенно занятно было наблюдать за показаниями приборов, которые анализировали жестикуляцию и мимику людей, которые подвергались допросу, и почти всегда могли сказать, когда те врут. Никогда не думал, что мне предстоит оказаться по эту сторону стекла.

Комната с тех пор не изменилась. Единственными предметами мебели здесь были стол и несколько кресел с жесткими спинками, привинченных к полу так, чтобы какой-нибудь верзила не мог схватить их и расшибить о голову детектива – такие попытки предпринимались неоднократно.

Нас тут уже ждали.

– Вот это да! – поднялся со стула крупный лысый мужчина хорошо за пятьдесят с солидным брюхом и обрюзгшим складчатым лицом, в чертах которого я с трудом признал Паттерсона. – Кого это ты сюда притащил, Моралез?! Мой олимпиец и близко не был похож на этого типа!

– Мой бывший наставник, любивший мне «дать понюхать дерьма», тоже не был похож на этого заплывшего шарпея, – позволил я втянуть себя в эту игру.

– О, это таки он, – удовлетворенно подтвердил Паттерсон.

– Он и на моей стажировке это говорил – «понюхать дерьма», – шепнул мне на ухо Моралез, закрывая дверь.

– Садитесь, садитесь, джентльмены! – указав на свободные стулья, предложил Паттерсон, и тут же кивнул в сторону тощего длинношеего типа лет сорока, сидящего по соседству. – Позвольте представить вам всем помощника окружного прокурора Уильяма Бэнкса.

– Добрый день, – сухо поздоровался Бэнкс.

– Итак, предлагаю начать без длинных предисловий. В конце концов, здесь все свои, – сразу перешел к делу Паттерсон. – Начинай, Моралез! Это твое дело! А мы с мистером Бэнксом послушаем.

Моралез не стал садиться, а остановился напротив меня, облокотившись рукой на спинку стула.

– Как я уже сказал, меня зовут Роберто Моралез. Не важно, нравится мне это или нет, но мне поручено расследовать дело, связанное с ограблением аптеки, произошедшим этой ночью. Уверен, что ты знаешь, о чем я говорю, Димитрис.

– Да, знаю, – ответил я сдержанно.

Отрицать было глупо – несомненно, мой телефонный разговор с Мирославом был записан.

– И что скажешь?

– Я шокирован, – честно признался я. – Я расстался с Питером вчера около десяти вечера. Он был абсолютно вменяем. Я был уверен, что он отправился домой спать. Не может быть, чтобы он совершил нечто подобное.

– И тем не менее четыре часа спустя он вломился в здание аптеки «Фармако» и устроил там жуткий погром, пытаясь найти кое-какие препараты. Зачем они ему понадобились, я могу лишь гадать, так как к этому времени он был в состоянии сильнейшего наркотического опьянения. Так показало вскрытие. Впрочем, и без вскрытия это было очевидно.

Моралез тяжело вздохнул, и наконец перешел к сути:

– Скажи, Димитрис – ты не замечал на собраниях вашего клуба бывших наркоманов, что Питер Коллинз никакой не «бывший»? На вчерашнее собрание он пришел «под кайфом»?

– Ничего подобного, – уверенно возразил я. – Вчера в десять вечера он был абсолютно чист.

– Ты в этом уверен? – с нажимом переспросил детектив.

– За последние годы я навидался на наркоманов, детектив. И, к сожалению, неоднократно был свидетелем срывов. Могу сказать с полной уверенностью, Моралез, что Питер не употреблял наркотиков с тех пор, как вышел из реабилитационного центра, – спокойно изложил я.

– Не буду скрывать – кое-кто из ваших товарищей уже дал показания, что Коллинз с большой долей вероятностью находился «под кайфом» на последнем собрании, и вел себя необычно. Что скажешь об этом?

– Не могу поверить, что кто-то мог дать такие показания. Не иначе как это какое-то недоразумение. Либо вы, извините за прямоту, берете меня на понт. Мы все прекрасно видели, что Питер в надежной «завязке». Мы все хорошо узнаем симптомы срыва. Ничего такого вчера не было.

Тяжко вздохнув, Моралез педантично снял свой пиджак, повесил его на спинку стула, ослабил узел галстука, присел и сделал какие-то пометки на своем коммуникаторе. Поглядев на экран, затем недовольно стер написанное движением руки. Выглядел детектив очень недовольным, но, кажется, не знал, что делать дальше.

Наконец Паттерсон крякнул и, щелкнув пальцами, произнес:

– Отключить запись!

Моралез не стал задавать вопросов, спокойно приняв то, что его босс взял ситуацию в свои руки. Подождав какое-то время, капитан, возглавляющий отдел расследования насильственных преступлений в Восточном округе, обратил на меня пристальный взгляд.

– Я здесь не в статусе следователя, Димитрис. Не могу вести это дело из-за правило о конфликте интересов, сам понимаешь. Мы ведь вместе работали. Так что я просто шепну тебе по-дружески пару слов Перед тем как Моралез займётся этим официально. И больше я в это вмешиваться не буду. Заметано?

– Как скажешь, Паттерсон.

– Буду откровенным, Войцеховский. После того, что устроил твой парень, кое-кто предлагал арестовать всех участников твоего клуба как предполагаемых членов организованной преступной группы. Ну, ты знаешь – ультразвуковые гранаты, «маски-шоу», укладывание лицом в асфальт. Эта идея пришлась по душе очень многим. Но не мне.

– Правда? – не очень-то убежденно переспросил я, помня, что Паттерсон, в отличие от Филипса, всегда был сторонником как раз таких жестких мер.

– Конечно. Из отчетов я знаю, чем вы занимаетесь в этом клубе. Без обид, но парни из отдела мониторинга и превенции за вами приглядывают.

– Я знаю.

– Скажу без обиняков, я восхищаюсь тем, что вы делаете.

Я с благодарностью кивнул, но на моем лице, безусловно, можно было прочесть сомнения.

– Не веришь? А зря. Я знаю, что такое война, Димитрис. Мой сын, Денни, прошел через нее. Не через тот ад, в котором побывал ты, конечно. Он был всего лишь миротворцем в Бразилии. Но кое-что и он повидал. И я понимаю чуть больше идиотов, которые видят в каждом ветеране ЧВК чокнутого психопата, – поведал Паттерсон, склонившись над столом в мою сторону, и добавил: – Будь моя воля, я бы сделал так, чтобы поступок Коллинза вообще никак не повлиял на твой клуб.