Текст книги "22 июня 1941 года(СИ)"

Автор книги: Владимир Чунихин

сообщить о нарушении

Текущая страница: 62 (всего у книги 68 страниц)

Об этих резолюциях несколько озадаченно отозвался один из патриархов советской разведки. При всём своём ощутимо атисталинском настрое, ему пришлось всё же высказаться и по этому поводу.

Судоплатов П.А. «Разведка и Кремль. Записки нежелательного свидетеля».

"...Вопреки тому, что пишут генерал Ивашутин и другие авторы мемуаров, я не помню гневных пометок Берии на докладных записках агента 'Ястреб': 'Это британская дезинформация. Найти, кто является автором этой провокации, и наказать'. Я вообще не помню никакого агента с кодовой кличкой 'Ястреб'. Кроме того, в разведке и службе безопасности не было традиции писать на докладных пространные замечания.

Столь же невероятна и приписываемая Берии резолюция отозвать и наказать нашего посла в Берлине Деканозова, бывшего начальника разведки НКВД, за то, что он бомбардировал его 'дезинформацией'. Те же люди заявляют, что Берия писал Сталину 21 июня, предлагая отозвать Деканозова, но это вообще было вне его компетенции, поскольку Деканозов перешел на работу в наркомат иностранных дел и докладывал непосредственно Молотову..."

Конечно, такие мнения сегодня не очень слышны. Именно это обстоятельство и создает удобную среду, в которой уважаемые и объективные историки в обоснование своих утверждений до сих пор позволяют себе ссылаться на такого рода документы. Чья вопиющая глупость видна невооруженным глазом. Стоит просто ЗАХОТЕТЬ разобраться с ними чуть-чуть детальнее. Впрочем, думаю, достаточно об этом. Тем более, что о них уже говорилось и в моей работе о Рихарде Зорге.

Кстати, не обижайтесь, но в настоящей работе, в отличие от неё, ничего не сказано о знаменитом разведчике Леопольде Треппере. Только здесь никакой моей вины нет. Его сообщений просто нет в сборнике документов «1941 год».

Кстати, а почему? Почему в сборнике, подготовленном под редакцией выдающихся либеральных деятелей, не представлены сенсационно точные сообщения Треппера о начале войны, «которым не поверил Сталин»? Почему его сообщений (я уже не говорю об их фотокопиях) нет и в статье В. Лоты?

Почему о сообщениях Л. Треппера говорится только в его собственных мемуарах, и работах историков, которые пересказывают их?

***

19 июня в повышенную боевую готовность были приведены силы Военно-Морского Флота.

«1941 год. Уроки и выводы».

"...Одновременно принимаются меры по повышению боевой готовности Военно-Морского Флота. 19 июня флоты и флотилии получили приказ перейти в оперативную готовность N 2. 20 июня командующие Ленинградским, Прибалтийским особым и Одесским военными округами получили и указание в двухдневный срок отработать вопросы взаимодействия с флотом в соответствии с планом прикрытия{131}. В тот же день Главный военный совет флота, учитывая непосредственную опасность войны, потребовал от военных советов флотов, политорганов, партийных организаций усилить политическую работу, «воспитывать краснофлотцев в командиров в духе постоянной готовности вступить в бой с врагом».

О том, как это происходило на Балтике, вспоминал позднее командующий Балтийским флотом адмирал Владимир Филиппович Трибуц.

Трибуц В.Ф. «Балтийцы сражаются».

"...С ранней весны во взаимодействии с войсками приморских округов мы готовились к тому, чтобы предотвратить неожиданный подход противника с моря к нашему побережью. Народный комиссар ВМФ в специальной директиве требовал «не допускать высадки десанта и захвата противником баз с моря и воздуха, а также проникновения его в Рижский, Финский заливы». По требованию наркома штабом флота были разработаны на этот счет соответствующие документы.

Военный совет флота проводил всестороннюю проверку боевой готовности соединений и частей. Лично мне буквально накануне войны пришлось проверять соединения и части, дислоцированные в Лиепае. Велась систематическая разведка на подходах к Финскому заливу, Ирбенскому проливу, базам Ханко, Лиепая и Кронштадт. Здесь были выставлены усиленные дозоры из надводных и подводных кораблей.

Нарком ВМФ Н. Г. Кузнецов за несколько дней до нападения Германии настоятельно требовал от нас неослабевающей бдительности, поддержания повышенной боевой готовности, рассредоточения сил флота в Лиепае, районе Таллина, Усть-Двинска, Ханко, а также улучшения организации успешного отражения предполагавшегося нападения врага. Из Таллина в Кронштадт в сопровождении эскадренных миноносцев ушел линейный корабль «Марат», из Лиепаи в Усть-Двинск перешел отряд легких сил. Флот 19 июня был приведен в повышенную боевую готовность, базы и соединения получили приказ рассредоточить силы и усилить наблюдение за водой и воздухом, запрещалось увольнение личного состава из частей и с кораблей.

21 июня 1941 года около 23 часов на командном пункте флота в Таллине зазвонил телефон прямой связи с Москвой. Народный [10] комиссар ВМФ адмирал Н. Г. Кузнецов сообщил мне:

"Сегодня ночью возможно нападение фашистской Германии на нашу страну".

Он приказал, не дожидаясь получения телеграммы, которая уже послана, привести флот в полную боевую готовность, всякое нарушение государственной границы, всякое действие против нашей страны отражать всей мощью оружия.

– Разрешается ли открывать огонь в случае явного нападения на корабли и базы? – переспросил я.

– Да, приказываю нападение отражать всеми силами, но на провокации поддаваться не следует.

Вызвав к себе начальника штаба флота Ю. А. Пантелеева и члена Военного совета дивизионного комиссара М. Г. Яковенко, я информировал их о полученных приказаниях. После этого по прямым телефонам связался с командирами военно-морских баз М. С. Клевенским, П. А. Трайниным, С. И. Кабановым, А. Б. Елисеевым, контр-адмиралом В. И. Ивановым, заместителем командующего ВВС флота генерал-майором М. И. Самохиным и другими командирами соединений; сообщил обстановку и приказал привести вверенные им соединения и части в полную боевую готовность.

Для выполнения приказа потребовались минуты. В 23 часа 37 минут 21 июня весь состав флота был готов к немедленному отражению нападения противника, о чем было доложено народному комиссару ВМФ.

Все маяки на море были погашены..."

О том, что происходило в это время на Севере, вспоминал командующий Северным флотом адмирал Арсений Григорьевич Головко.

Головко А. Г. «Вместе с флотом».

"...Глава вторая.

Неожиданность, которую ждали (1941, июнь)

Популярная всюду в нашей стране песня «Если завтра война» отзвучала на Севере уже 17 июня 1941 года, за пять суток до официального сообщения о нападении гитлеровцев. Именно в тот день всем на флоте стало ясно, что война из растяжимого понятия «завтра» переходит в область конкретного «сегодня». В тот же день всем стало ясно еще одно: мы не зря торопились с боевой подготовкой; не зря отрабатывали многое, что приучало людей быть собранными, бдительными в любой момент. В частности, не зря воспользовались возможностью, которую предоставили условия перевода всего флота из одной оперативной готовности в другую.

Дело в том, что на всех флотах к весне 1941 года была введена система разных степеней оперативной готовности, очень продуманная и досконально разработанная. Каждая степень (всех насчитывалось три) предусматривала свои мероприятия, которые обеспечивали готовность той или иной части боевых сил флота к немедленным действиям. Такая система сыграла весьма положительную роль в боевой подготовке: она приучила командиров и личный состав обходиться без дополнительных распоряжений и приказов, всегда отнимающих лишнее и всегда драгоценное время. Короче говоря, система оперативных готовностей была подобна автоматическому переключению, предусматривавшему в конечном счете комплекс определенных действий всего флота.

Вот почему и не захватили нас врасплох действия гитлеровцев. Тем более что у себя на флоте мы напряженно присматривались к обстановке по ту сторону границы: и в море и на берегу. Особенно с тех пор, когда немецко-фашистские[20] войска с помощью предателя Квислинга и его сообщников вторглись в Норвегию, оккупировали ее и захватили северные порты этой страны – Варде, Вадсе и Киркенес, расположенные в непосредственной близости к нашему Заполярью. Немногочисленный, но храбрый норвежский народ мужественно защищался против двойного врага: оккупантов и предателей. Однако силы были слишком неравны для того, чтобы норвежцы могли противостоять захватчикам. Затем гитлеровцы с согласия правительства Финляндии заняли район Петсамо – старинную русскую область Печенгу, примыкающую к тогдашней советско-финляндской границе. Нам было известно (по данным разведки и по сведениям, получаемым от беженцев из норвежской области Финмарк), что немецко-фашистское командование непрерывно накапливало свои войска и технику в Северной Норвегии и в пограничных с нами районах Финляндии{6}. В районе Петсамо находились части горнострелкового корпуса (не меньше трех дивизий) под командованием генерал-полковника Дитла, на аэродромах этого района уже было свыше сотни боевых самолетов, а вдоль норвежского и финляндского побережья значительно усилилось движение различных судов. Нам также было известно, что гитлеровцы накапливают в северных норвежских шхерах и фиордах значительные военно-морские силы, что уже создана военно-морская группа «Норд», что надводные корабли и подводные лодки гитлеровского флота продолжают прибывать в базы, находящиеся неподалеку от советско-норвежско-финляндской границы. Наши береговые посты отмечали в нескольких местах вблизи территориальных вод советского Заполярья перископы подводных лодок. Все убеждало, что фашистский зверь готовился к прыжку в нашу сторону.

Располагая информацией, предупреждавшей об этом, мы, однако, не имели ни соответствующих указаний, как вести себя дальше...

... Помог нам, как это ни парадоксально, сам противник. Немецко-фашистское командование не отличалось дальновидностью в своих планах. Оно делало ставку на все то, что могло принести успех ему лишь на первых порах, – на вероломство, на психологическое воздействие внезапностью удара и на превосходство в силах, хотя бы и временное. Располагая войсками, уже привыкшими действовать в расчете на такие условия ведения войны – совокупностью этих приемов была оккупирована Европа, – гитлеровцы настолько уверовали в их неотразимость, что перестали соблюдать элементарную осторожность. Они сами же в течение нескольких суток, предшествовавших началу войны, дали нам понять, что нападение совершится если не с часу на час, то со дня на день. А это должно было, в свою очередь, служить предупреждением, что они обязательно попытаются захватить Мурманск – наш единственный в Заполярье незамерзающий порт, который дает выход в океан и вместе с тем связан железнодорожной магистралью со всей страной. Иначе немецко-фашистскому командованию не понадобилось бы сосредоточивать против нас на территории Финляндии свои войска и такую ударную силу, какой является горный корпус «Норвегия»{7}, состоящий из егерских частей, прошедших специальное обучение. [22]

В дневнике я записал следующее.

... 17 июня 1941 года. Около четырнадцати часов ко мне в кабинет вбежал запыхавшийся оперативный дежурный.

– Немецкие самолеты! – не доложил, а закричал он.

Первой мыслью было: гитлеровцы бросили свою авиацию для массированного удара по объектам Кольского залива – Мурманску, Полярному, аэродромам...

– Уточните, – сказал я, стараясь сохранить спокойствие и тем самым успокаивая взволнованного дежурного.

Придя в себя, он объяснил, что над бухтой и Полярным только что прошел самолет с фашистскими опознавательными знаками, и на такой высоте, что оперативный дежурный, выглянув из окна своего помещения, увидел даже летчика в кабине. По всем данным, самолет был разведчиком. Малая высота понадобилась ему, несомненно, чтобы сфотографировать гавань Полярного. Он успел беспрепятственно пройти над гаванью, затем над Кольским заливом и над аэродромом в Ваенге{8}.

Моментально все стало ясно – начинается война. Иначе на такое нахальство – пройти над главной базой флота – даже гитлеровцы бы не отважились.

Ни одна батарея не сделала по фашистскому воздушному соглядатаю ни единого выстрела. И самолет благополучно ушел восвояси.

Поднятые в воздух по моему приказанию дежурные истребители не догнали гитлеровца: скорость его полета намного превышала скорость наших И-15 и И-16.

Побывав на батареях, я задавал командирам один и тот же вопрос: почему не стреляли, несмотря на инструкции открывать огонь? Получал один и тот же ответ: не открывали огня из-за боязни что-либо напутать. То есть инструкции инструкциями, а сознание большинства продолжало механически подчиняться общей нацеленности последнего времени: не поддаваться на провокацию, не давать повода к инцидентам, могущим вызвать маломальский конфликт и послужить формальным предлогом для развязывания войны.

А гитлеровцы уже развязывают ее, действуя пока что в воздухе, причем нагло, уверенные, что здесь, на Севере, [23]мы не можем противопоставить им равноценные самолеты.

В конце дня (условно, разумеется, ибо давно стоит полярный день и солнце светит круглые сутки) на большой высоте появилось звено фашистских самолетов. Один из них прошел над бухтой Озерко.

Вместе с членом Военного совета я успел к тому времени побывать на всех близлежащих батареях и повторил категорическое указание на случай появления неизвестных самолетов – сбивать. Поэтому гитлеровцы при вторичном появлении были встречены дружным зенитным огнем. Дружным, очень интенсивным, но бесполезным: они прошли на высоте свыше семи тысяч метров.

Поскольку Северный флот по вопросам сухопутной обороны оперативно подчинен Ленинградскому военному округу, моей обязанностью было немедленно донести туда о происходящем у нас. Так и сделано. Командующий войсками округа генерал-лейтенант М. М. Попов находится, кстати, сейчас неподалеку: проводит учения в районе Кандалакши. Ответ на мою телеграмму получен незамедлительно, подписан начальником штаба округа: "Не давайте повода противнику, не стреляйте на большой высоте". Гадаю и никак не возьму в толк, что же это значит. Не стрелять, чтобы гитлеровцы не использовали сам факт стрельбы для конфликта? Или не стрелять, потому что большая высота?

На все мои запросы о положении и обстановке ничего определенного никто не сообщает. Понять это можно лишь так: извольте сложа руки сидеть у моря и ждать погоды. Нелепо и необъяснимо. Ведь гитлеровцы не сидят сложа руки.

Приходится на свой страх и риск снова проявлять инициативу. Перевожу флот своим распоряжением на оперативную готовность ? 2.

18 июня. Посты службы наблюдения весь день доносят о так называемых неизвестных самолетах повсюду – от Полярного до Кандалакши. Один из этих самолетов обстрелян зенитчиками 14-й стрелковой дивизии, прикрывающей подступы к Полярному и Кольскому заливу, после чего скрылся в северо-западном направлении.

Обстановка неясная и тревожная. Люди настороже, хотя держатся спокойно. Шутки почти исчезли, в глазах напряженная внимательность, особенно когда открывают [24] стрельбу зенитные батареи и проносятся истребители, несущие непрерывный барраж.

Шила, как говорится, в мешке не утаишь. Все видят: перевод флота на повышенную готовность сопровождается большой приемкой оружия, боезапаса, продовольствия, сдачей учебных принадлежностей и всего имущества, ненужного для военного времени.

Предполагал, что получим кое-какие разъяснения непосредственно от командующего войсками Ленинградского военного округа генерал-лейтенанта Попова. Он сегодня прибыл в Мурманск. Отправился к нему вдвоем с членом Военного совета. Надежды не оправдались. Разговор шел о мероприятиях, не имеющих прямого отношения к тому, что происходит вокруг. Обсуждались и утверждались места строительства различных укреплений, аэродромов, казарм, складов и т. п. в условиях и по нормам мирного времени. О том же, как складываются отношения между Советским Союзом и фашистской Германией, командующий округом ничего не сказал. Вероятно, знает не больше, чем мы.

Печально. Ибо неопределенность – это и есть малоприятная перспектива попасть под внезапный удар.

Вечером Попов уехал в Ленинград. Проводили его до Колы. Угостил он нас на прощанье пивом в своем вагоне, тем и закончилась наша встреча.

Из Москвы также ничего определенного нет. Обстановка остается неясной.

19 июня. Получена директива от Главного морского штаба – готовить к выходу в море подводные лодки. Задача: наблюдая за боевыми кораблями вероятного противника, отразить нападение, если оно последует. Приказал рассредоточить лодки по разным бухтам и губам, с тем чтобы вышли в море немедленно, как только будет дан сигнал. Направил начальнику Главморштаба адмиралу И. С. Исакову доклад об изменении плана использования лодок на случай войны: лодки типа «щука» и часть лодок типа «малютка» послать в район морских сообщений гитлеровцев между северными норвежскими шхерами и Петсамо; остальные «малютки» направить для прикрытия входа в горло Белого моря. Обосновал изменение плана следующим: «малютки» имеют пониженную мореходность, район их действия более ограничен, чем лодок других типов, стало быть, они по своим данным более пригодны для прикрытия наших коммуникаций. А все [25] «щуки» целесообразнее, по-моему, использовать на морских сообщениях противника. Полагаю, что основной поток грузов и резервов для немецко-фашистских войск, расположенных на плацдарме против нас, будет направляться морем. Сухопутные дороги для этого мало приспособлены. Их всего две. Одна протяженностью шестьсот километров от Ботнического залива через всю Финляндию до Петсамо, другая – от Нарвика до Петсамо – проложена через Финмарк, но слишком узка. Снабжение по сухопутным дорогам потребует очень много автомашин, и конечно же гитлеровцы будут вынуждены производить перевозки морем, через норвежские шхеры, где конвои могут укрываться и отстаиваться в случае необходимости.

Дважды за сутки в главной базе объявлялась воздушная тревога. Сегодня фашисты летают не только для разведки. Один из их истребителей пытался напасть на И-153, но безуспешно.

Постепенно вводим в действие то, что должно в первую очередь обеспечить нужный нам оперативный режим на театре. Установлены дозоры на двух линиях, определяющих охрану подступов с моря к главной базе, а военно-воздушным силам вменено в обязанность производить авиаразведку вдоль побережья от мыса Нордкип до острова Харлова.

20 июня. Обстановка прежняя. Над Ваенгой пролетел и был обстрелян зенитчиками неизвестный самолет. Данные разведки еще раз предупреждают о накапливании гитлеровцами войск в приграничных пунктах – Петсамо, Киркенесе, Варде. Немецкий гарнизон Киркенеса насчитывает двадцать тысяч человек. Гитлеровцы решили избавить себя от лишних глаз: движение иностранных торговых судов от Тромсё до финской границы закрыто.

Сегодня в Полярном были командующий 14-й армией генерал-лейтенант В. А. Фролов и начальник штаба армии полковник Л. С. Сквирский. Части этой армии прикрывают границу вплоть до Кестеньги. На участке, примыкающем к району Мурманска, Полярного и Кольского залива, по-прежнему находится только одна 14-я стрелковая дивизия неполного состава.

Договорились, что армия для защиты этого участка выделит еще одну стрелковую дивизию, переброску которой в район Западной Лицы и Титовки должны обеспечить мы. [26]

21 июня. В течение суток над нашей территорией появились два фашистских самолета – один у полуострова Рыбачьего, второй в районе Териберки. Это значит, что гитлеровцы просматривают побережье Мурмана. Думаю, что они хотят выяснить, идут ли у нас перевозки из Белого моря и готовимся ли мы к отражению удара. Над Кольским заливом чужих самолетов не было, поэтому обошлось без воздушных тревог и стрельбы зениток.

Внешне – тишь да гладь. Вдобавок – хорошая погода. Не зная обстановки, а большинство не представляет сложности ее, трудно подумать, что мы накануне войны.

В Полярном находится на гастролях Московский музыкальный театр имени Станиславского и Немировича-Данченко.

Сегодня вечером состоялся очередной спектакль этого театра. Показывали "Периколу". Когда мы втроем – член Военного совета Николаев, начальник штаба Кучеров и я – пришли в театр, зрительный зал был переполнен: всем хотелось посмотреть игру москвичей.

Наше присутствие сразу же было замечено.

"Похоже, что обстановка разрядилась, поскольку начальство здесь", – читал я на многих лицах.

Если бы это было так...

Играли артисты хорошо. На какой-то срок, следя за игрой, отвлекся от навязчиво-тревожных мыслей. То же самое, судя по репликам, испытывали Николаев и Кучеров. Да и всю дорогу на обратном пути из театра в штаб мы толковали о спектакле. Возможно, потому, что хотели заглушить тревогу в себе.

Возвратились – и действительность неумолимо напомнила обо всем.

Просмотрел за чаем вечернюю сводку. Привлекли внимание данные воздушной разведки. В течение дня были обнаружены: на подходах к губе Петсамо тральщики; в самом порту, на рейде, пятнадцать тральщиков; на рейде Варде – транспорт; в Перс-фиорде – транспорт. В общей сложности за сутки из Петсамо вышли восемь транспортов и вошли в гавань три транспорта, два рыболовных траулера, один сторожевой катер.

Пока размышлял над сводкой, принесли радиограмму особой срочности.

Николаев, Кучеров и заглянувший "на всякий случай" начальник управления политической пропаганды флота [27]Торик забыли и про спектакль и про чай, когда я начал читать вслух радиограмму. В ней сообщалось, что немецко-фашистское командование стянуло войска (около двухсот дивизий) к нашей границе и что с часу на час надо ожидать их вторжения на территорию Советского Союза. Нам предписывалось перевести все части флота на боевую готовность ? 1.

Фактически флот уже в готовности. Остается, как только последует сигнал о всеобщей мобилизации, принять положенные по мобплану различные вспомогательные суда и помещения, а также принять запасников, приписанных к флоту.

Мало сил, недостаточно техники, но, по существу, мы готовы.

22 июня. Дата, памятная каждому советскому человеку, – начало войны с гитлеровской Германией. Ясно, что борьба предстоит беспощадная. Это смертельная схватка с фашизмом. Кто кого.

Приказание наркома Военно-Морского Флота о немедленном переходе на оперативную готовность ? 1, переданное в адрес Военного совета, исполнено прежде всего сигналом по флоту..."

А здесь и вовсе незнакомая для нас картина того времени. На Северном флоте, оказывается, самолёты-нарушители наши зенитчики обстреливали начиная ещё с 17 июня 1941 года. И никто командующему флотом за это не пенял. Единственно из штаба Ленинградского округа попросили не стрелять, только непонятно почему, то ли потому, что нельзя вообще, то ли потому что нельзя стрелять по высоко летящим целям, поскольку напрасная трата боеприпасов. Впрочем, так стрелять и продолжали, никто этого сверху не запретил. 18 июня своей властью адмирал Головко объявил по флоту готовность номер два. Кстати, власть-властью, но сообщить об этом в Москву по службе он был обязан. В ответ 19 июня об этом же на все флоты пришло указание от наркома ВМФ адмирала Кузнецова. Подводные лодки рассредоточиваются по неприметным местам. Вовсю уже идёт планирование и подготовка скорого их использования.

И вообще. Когда утверждается, что самый первый приказ на открытие огня по немецким самолётам отдал в 4 часа утра 22 июня начальник штаба Черноморского флота контр-адмирал И.Д. Елисеев, надо иметь в виду и это. То, что на Северном флоте немецкие самолёты начали обстреливать ещё 17 июня. Так что, честь и хвала адмиралу Елисееву. Но уточнить это было бы не лишним.

***

"ПОСТАНОВЛЕНИЕ СНК СССР И ЦК ВКП(б) «О МАСКИРУЮЩЕЙ ОКРАСКЕ САМОЛЕТОВ, ВЗЛЕТНО-ПОСАДОЧНЫХ ПОЛОС, ПАЛАТОК И АЭРОДРОМНЫХ СООРУЖЕНИЙ»

N 1711-724сс

19 июня 1941 г.

Сов. секретно

В связи с тем, что выпущенные и выпускаемые промышленностью самолеты по своей окраске не удовлетворяют современным требованиям маскировки, Совет Народных Комиссаров Союза ССР и Центральный Комитет ВКП(б) постановляют:

1. Принять предложения начальника Главного управления ВВС т. Жигарева и начальника НИИ ВВС т.Петрова о маскирующей летней окраске самолетов.

2. Обязать Наркомат авиационной промышленности (т.Шахурина) перейти с 1 июля 1941 года на маскировочное покрытие матовой краской всех типов 388 боевых, учебных и пассажирских самолетов, согласно пункту 1 настоящего постановления.

3. Утвердить приказ НКАП по маскирующей окраске самолетов.

4. Обязать начальника ГУ ВВС т. Жигарева:

а) к 20 июля 1941 года все имеющиеся в строю самолеты покрасить маскирующей краской, согласно пункту 1 настоящего постановления, за исключением нижней поверхности, которую оставить с прежней окраской;

б) к 20 июля 1941 года произвести маскировку взлетных полос;

в) к 1 июля 1941 года произвести маскировку палаток;

г) к 30 июля 1941 года произвести маскировку аэродромных сооружений.

5. Утвердить приказ НКО – О маскирующей окраске самолетов и о маскировке взлетных полос, палаток и аэродромных сооружений в частях ВВС.

6. Обязать Наркомхимпром (т.Денисова) обеспечить с 25 июня 1941 года сдачу красок для Наркомавиапрома в сроки, количествах и номенклатуре.

7. Утвердить мероприятия по обеспечению изготовления маскирующих красок.

8. Поручить ВВС (т. Т. Жигареву и Петрову) к 15 июля 1941 года внести предложения о зимней маскирующей окраске самолетов.

9. Обязать НКВД (т.Берия) по окончании строительства взлетно-посадочных полос, рулежных дорожек и якорных стоянок самолетов произвести маскировку их путем окраски применительно к фону окружающей местности.

Обязать нач. ВВС т. Жигарева к 10 июля 1941 г. передать НКВД технические условия по маскировке взлетно-посадочных полос, рулежных дорожек и якорных стоянок самолетов.

Обязать Госплан (т. Сабурова), НКВД (т.Берия) и Наркомхимпром (т.Денисова) выделить материалы и средства, необходимые для проведения работ, указанных в настоящем пункте, и представить свои предложения на утверждения СНК СССР.

Председатель СНК Союза ССР

и Генеральный секретарь ЦК ВКП(б) И. Сталин

АП РФ. Ф.93. Коллекция документов".

Взято из сборника документов «1941 год», т.2.

Документ N 575.

Постановление Совнаркома о маскирующей окраске авиационной техники принималось, конечно «не под 22 июня». Да и то сказать, объём предполагаемых работ не позволял привести всё к требованиям этого постановления за несколько дней. Сроки исполнения различных мероприятий охватывали весь июль. Ясно, однако, что сама постановка вопроса, маскировка самолетов и аэродромной инфраструктуры, приняла особую остроту именно сейчас.

Конечно, это пытались латать дыры. Конечно, этим вопросом следовало заняться раньше. И, кстати, не только к надвигавшейся войне. Все прошлые боевые действия, и Халхин-Гол, и финская кампания, там ведь маскировка авиации была не лишней. Конечно, локальный характер тех боевых действий и особенно специфический характер местности не давали особого повода для беспокойства по поводу маскировки. И всё равно об этом следовало задуматься раньше. Так что вопрос был очевидно упущен. Но характерно, что спохватились именно в эти дни. И спохватились весьма серьёзно.

Важность этого документа видна из того хотя бы, что издан он был от имени не только Совнаркома, который мог принять это решение единолично. Поскольку предложенные меры были в его исключительном ведении. Постановление было принято ещё и от имени ЦК ВКП(б), что подчёркивало его особую значимость и особую партийную ответственность за его своевременное исполнение.

Интересна здесь подробность о том, кто вообще был инициатором постановки этого вопроса. Как это нередко бывало у Сталина, эту тему он увидел в письме на его имя одного из лётчиков. Интересно, правда? Припомните, кстати, кого-то из сопоставимо высоких руководителей, известных вам тем, что регулярно читал бы письма на своё имя от рядовых граждан.

Впрочем, в данном случае, это не совсем по теме. Хотя... Может быть как раз в этом случае и по теме.

Но чтобы уже совсем не отвлекаться, послушаем всё же свидетельство очевидца.

Александр Сергеевич Яковлев. «Цель жизни».

"... О том, что в начале лета уже пахло войной, можно судить и по такому факту. В конце мая или начале июня 1941 года руководящих работников Наркомата авиапромышленности и ВВС вызвали в Кремль по вопросам маскировки. В ЦК было получено письмо от одного летчика о том, что у самой границы наши лагеря выстроились как на параде: поставили белые палатки рядами, так что сверху они ясно видны. Никакой маскировки нет.

От нас потребовали объяснений, как маскируются самолеты. Мы доложили, что бомбардировщики СБ выпускаются серебристой окраски, то есть никак не маскируются и очень заметны на фоне аэродрома сверху. Истребители окрашиваются сверху зеленой краской, а снизу голубой – это считается защитной окраской. Но зеленая краска делается в один цвет и сверху покрывается лаком, поэтому машина очень блестит и заметна не меньше, чем покрашенная алюминиевой краской.

Сталин подробно интересовался тем, как маскируются военные самолеты за границей. Услышав, что немцы, а также американцы и англичане покрывают свои самолеты трехцветным камуфляжем под окружающую окраску местности, он упрекнул нас в беспечности. В ходе совещания выяснилось, что один из институтов Наркомата обороны, разрабатывающий образцы маскировки, имеет несколько вариантов маскировочной окраски самолетов, но до сих пор не дал еще [239]окончательного. Нас назвали безответственными бюрократами и приказали дать в трехдневный срок предложения о маскировке самолетов.

В установленный срок в нашем конструкторском бюро изготовили модели разных типов самолетов с маскировочной окраской (камуфляжем).

После обсуждения вопроса у наркома авиационной промышленности с участием представителей ВВС мы показали эти модели в Кремле. Образцы были утверждены, и руководителям Военно-Воздушных Сил вменялось в обязанность в самый короткий срок замаскировать все самолеты..."

То обстоятельство, что вопрос этот был признан весьма острым, подтверждается и тем, что в этот же день нарком обороны подписал по поводу маскировки уже свой приказ.

"ПРИКАЗ КОМИССАРА ОБОРОНЫ СОЮЗА ССР

Л/г 0042

19 июня 1941 года

Совершенно секретно

Экз. N 1

СОДЕРЖАНИЕ: О маскировке аэродромов, воинских частей и важных военных объектов округов.

По маскировке аэродромов и важнейших военных объектов до сих пор ничего существенного не сделано.

Аэродромные поля не все засеяны, полосы взлета под цвет местности не окрашены, а аэродромные постройки, резко выделяясь яркими цветами, привлекают внимание наблюдателя на десятки километров.