Текст книги "22 июня 1941 года(СИ)"

Автор книги: Владимир Чунихин

сообщить о нарушении

Текущая страница: 18 (всего у книги 68 страниц)

Основу заграждения в предполье составляют противотанковые заграждения. Сюда относятся: рвы, эскарпы, противотанковые мины, фугасы, завалы, порча мостов, заболочивание и мины замедленного действия. Последние ставятся, главным образом, в предполагаемых районах сосредоточения противника..."

Даже генерал армии Жуков с своем докладе, посвященном современной наступательной операции, и тот счел необходимым отметить особую важность подготовки армии именно в этом направлении:

"...немцы сильными концентрическими ударами, сильными фронтальными ударами раскололи фронт поляков, добились стратегического успеха, окружив, разгромив всю польскую армию.

Но нужно сказать, что здесь немцам способствовал ряд условий и в первую очередь – неготовность Польши к ведению современной войны. Польша не была готова к войне не только с точки зрения прикрытия своих государственных границ, опоясывания их соответствующими укреплениями, но она не была готова даже к управлению, организации и проведению современной операции.

... Кто играл главную роль в проведении этой стратегической операции? [133] Главную роль, как видите, играет авиация и мотобронетанковые соединения, которые своими глубокими и стремительными ударами терроризировали, по существу, всю польскую армию, управление и всю страну{130}..."

Все сказано верно. Но, обратите внимание. Главным показателем готовности государства к современной войне будущий великий маршал тоже считает опоясывание государственных границ долговременными укреплениями. Далее он развивает свою мысль более конкретно.

"... Начальник Генерального штаба в своем докладе изложил характеристику современной обороны. У меня никаких принципиальных расхождений нет. Я полностью согласен с теми установками и теми основными соображениями, которые были доложены генералом армии Мерецковым.

Характером современной обороны является то, что еще в мирное время на всех важнейших участках государственной границы строятся укрепленные районы и глубокие позиции полевой обороны с противотанковыми, противопехотными и иными препятствиями.

Второе – это то, что современная оборона строится на всю оперативно-стратегическую глубину, при этом она организуется с целью не только отразить удары ВВС противника на всю глубину своего расположения, не только измотать наступающего на подступах к обороне, но и, расколов, измотав, ослабив наступающего, маневрируя своими резервами, современная оборона будет, безусловно, стремиться нанести поражение наступающему.

Здесь, товарищи, на двух схемах (показывает схему) показана принципиальная схема современной обороны. Как вы видите, она характерна организацией сопротивления на всю глубину, притом на глубину очень большую. Первая – это зона оперативного заграждения. В этой зоне наступающий будет уничтожаться и выматываться как ВВС, так и бронетанковыми частями. Затем наступающий попадает в зону тактических заграждений. В этой полосе заграждения наступающий будет получать мощные удары с воздуха и удары бронетанковых частей одновременно с контрударами наземных войск..."

При таком красочном описании разгрома наступающего противника еще на его подходе к переднему краю наших войск, поневоле закрадывается мысль, а зачем она вообще нужна, передовая линия обороны? И зачем в таком случае нужна сама оборона? Здесь уже впору говорить о наступлении обороняющихся войск против недобитого и деморализованного наступающего противника...

А ведь все это не пустые слова, сказанные в воздух. Все эти академические идеи в скором времени будут спущены в войска. Там по этим идеям будут учить командный состав именно такому ведению современной войны. Впрочем, не очень верится в то, что войска этому успеют научиться. Но вот то, что изучению действительно важных вопросов такая учеба помешает, об этом можно сказать со всей уверенностью.

Вообще-то, о том, как и чему надо обучать войска, единого понимания всё же не было. Во многом это было следствием несовершенства действовавших на тот момент уставов. Об этом в своем докладе говорил начальник Генерального штаба генерал армии Мерецков.

"... Наш опыт войны на Карело-финском фронте говорит о том, что нам немедленно надо пересмотреть основы вождения войск в бою и операции. Опыт боев на карело-финском театре показал, что наши уставы, дающие основные направления по вождению войск, не отвечают требованиям современной войны. В них много ошибочных утверждений, которые вводят в заблуждение командный состав. На войне не руководствовались основными положениями наших уставов потому, что они не отвечали требованиям войны.

Главный порок наших боевых порядков заключается в том, что две трети наших войск находится или в сковывающих группах, или разорваны.

Переходя к конкретному рассмотрению боевых порядков, необходимо отметить следующее.

При наступлении, когда наша дивизия готовится к активным действиям в составе корпуса, ведущего бой на главном направлении, идут в атаку 16 взводов, причем из них только 8 ударных, а 8 имеют задачу сковывающей группы. Следовательно, в ударной группе имеется только 320 бойцов, не считая минометчиков. Если допустить, что и ударная и сковывающая группы идут одновременно в атаку, то атакующих будет 640 бойцов. Надо признать, что для 17-тысячной дивизии такое количество [атакующих] бойцов слишком мало.

По нашим уставам часть подразделений, расположенных в глубине, предназначены для развития удара. Они распределяются так: вторые эшелоны стрелковых рот имеют 320 бойцов, вторые эшелоны стрелковых батальонов – 516 бойцов, вторые эшелоны стрелковых полков – 762 бойца и вторые эшелоны стрелковых дивизий – 1140 бойцов. В итоге получается, что в атаку на передний край выходят 640 бойцов и для развития успеха в тылу находятся 2740 бойцов.

При подсчете количества подразделений, принимающих участие в атаке трехдивизионного корпуса, получается, что одновременно в атаку переднего края идут 12 рот ударных и 12 рот сковывающих групп, а 57 рот предназначены для развития удара. Едва ли такое положение можно признать нормальным.

Крайне неудачно построение боевых порядков. Начальствующему составу прививаются неправильные взгляды на характер действия сковывающих групп, наличие которых в атаке действующих частей первой линии создает видимость численного превосходства в силах, тогда как на самом деле в атаке принимает участие только незначительная часть войск. На войне это привело к тому, что в боях на Халхин-Голе{29} немедленно потребовали увеличения [численности] пехоты, считая, что в дивизии некому атаковать..."

То есть самим нашими уставами определялся порядок, в результате которого таким академическим построением было излишне увеличено количество войск, выделяемых в резервные группировки, а ударная их сила, соответственно, ослаблялась. Между прочим, примерно такое же распределение сил полагалось выдерживать и в обороне. Вследствие этого этим порядком была заложена возможность для противника бить нас по частям.

Конечно, хорошо, что на это было обращено внимание до войны. Причем, учитывая, что прозвучало это в докладе начальника Генерального штаба, можно было бы предположить, что подобное положение должно было быть устранено достаточно быстро. Но внести изменения в устав тогда все же не успели. Полевой устав 1939 года действовал до самого 1942-го. Любые словесные указания в этой области все равно перевешивались авторитетом действующих уставных документов. Да и преодолеть инерцию привычных представлений командного состава в масштабах миллионной армии за несколько месяцев было маловероятно.

Теперь несколько слов о том, как были отражены на совещании вопросы разведки. Сказать об этом тем более необходимо, что они по-своему дополняли представления о превосходстве Красной Армии над германской. По докладу генерала армии Жукова выступал начальник разведывательного управления генерал-лейтенант Голиков. Закончил он его такими словами.

"...И последнее. Я хочу предостеречь при изучении опыта иностранных армий избегать преувеличения и преклонения перед успехами этих армий. Для примера могу привести такой случай, имевший место в этой войне. 71-я пехотная немецкая дивизия должна была взять в течение 19 мая высоту 505, на которой было несколько бетонированных точек. Дивизия вела два дня артподготовку, имея 300 орудий на фронт 2,5 – 3 км. А в конечном счете оказалось, что эта высота 505 была взята к вечеру 20 мая не 71-й пехотной дивизией, а саперами, приданными этой дивизии.

Предупреждаю от преувеличения успехов иностранных армий, так как это вредно отражается на нашем воспитании..."

Что об этом можно сказать. 300 орудий на фронт 3 километра, это не всегда показатель, если не упомянуты их калибры. Может быть, они изначально не были в состоянии разрушить эти бетонированные точки? Да и не обязательно разрушать их именно артиллерией. Возможно, что работала артиллерия вовсе не для уничтожения дотов, а для того, чтобы уничтожить у них пехотное прикрытие. А саперы и были, надо полагать, приданы этой дивизии для того, чтобы подрывать бетонированные точки после уничтожения пехоты. С задачей своей они справились, почему это должно служить укором для командования упомянутой дивизии?

Пример приведен для того, чтобы рассказать, что не все в германской армии обстоит благополучно? Но даже если это и так, то одна высота, это ведь не показатель для всей армии. Ясно, что такие примеры можно было бы предъявить еще, и даже не в единичном количестве. Но в том-то и дело, что примеры неких неудачных действий были вовсе не характерны для общего состояния немецкой армии. Если говорить о том, чего там больше, а чего там меньше, в оценке качества немецкой армии, ясно, что больше там было примеров как раз обратных. Поэтому поправлять боевой дух армии такими выступлениями было всё же не очень уместно.

Можно предположить, конечно, что привести какие-то примеры несовершенства немецкой армии генерала Голикова попросили сверху. Учитывая, что приказать ему могли не очень многие, понятно, что, если подобное пожелание имело место, отказаться от него было невозможно. Но уж в этом случае, можно же было подобрать какой-нибудь другой пример, не такой двусмысленный, который и слабости-то немцев на самом деле никак не доказывает?

Здесь ведь сидели в зале не посторонние люди, отобранные сюда случайным образом. Его слушали высшие командиры Красной Армии, а не солдаты-первогодки, которым надо было усиленно поднимать боевой дух. Конечно, говорить с трибуны о силе германской армии в тех условиях, конечно, тоже не стоило. И без того эта тема излишне впечатляла, и многих, на самых разных уровнях командования. Но уже тогда и о слабости ее лучше тоже помолчать. Или, если сказать необходимо, то сделать это более убедительно.

Поэтому, хочешь – не хочешь, но выступление это даёт повод для того, чтобы на его фоне с сожалением оттенить значительный недосмотр, проявленный руководством военной разведки в расстановке приоритетов в своей работе.

О воспитании командного состава хорошо было бы позаботиться политическим органам РККА. Которые, в числе прочего, именно для этого и существовали. А начальнику разведки стоило бы уделить более пристальное внимание как раз качественному состоянию германской армии. Потому что именно этот вопрос и явился полной неожиданностью для советского командования с первых же дней войны. Особенно в той степени превосходства немецких войск в маневре, а также в реальном взаимодействии различных родов войск на поле боя.

А разведка об этом ничего не знала и, соответственно, не ориентировала военно-политическое руководство страны. В известной сегодня разведывательной информации, полученной накануне войны, отсутствуют данные о качественном уровне германской армии, мастерски использовавшей в бою сочетание боевых возможностей артиллерии, танков, авиации, современных средств радиосвязи. Ничего не отмечалось и по поводу высокой степени подготовки солдат и офицеров немецкой армии, а также мастерского владения ими техникой. Отсюда не было понимания того, что всё это ставило германскую армию на совершенно другой уровень качества.

Речь идёт о военной разведке, подчеркну. Что там не знала и не доложила внешняя разведка НКВД-НКГБ, это дело второе, потому что не её обязанностью было оценивать качество чужой армии, она по природе своей заточена на решение других задач.

Но вот то, что этот вопрос даже приблизительно не был вскрыт советской военной разведкой, это прямая ответственность генерала Голикова. Тем более, учитывая эти его настроения, которые он озвучил с трибуны всеармейского совещания.

П. Судоплатов. «Разведка и Кремль».

«...Жуков и Сталин переоценили возможности наших танковых соединений, сухопутных и военно-воздушных сил. Они не совсем ясно представляли себе, что такое современная война в плане координации действий всех родов войск – пехоты, авиации, танков и служб связи. Им казалось, что главное – это количество дивизий и они способны будут сдержать любое наступление и воспрепятствовать немецкому продвижению на советскую территорию...»

Ну, имя маршала Жукова здесь явно прозвучало в качестве некого обобщения. Понятно, что как эти, так и другие претензии знаменитый маршал получил в большинстве случаев за свои примечательные мемуары. На самом деле, относиться эти слова должны ко всему высшему генералитету Красной Армии в целом, начиная с самого маршала Тимошенко. Заблуждалась в этом отношении вся советская военная наука, не один только Жуков, будем справедливы.

Но если вспоминать о справедливости, то не следует забывать о том, что и на претензии Сталину надо посмотреть здесь более внимательно. Потому что, формируя свое отношение к этому вопросу, он должен был опираться именно на мнение профессионалов. То есть, в данном случае, военных. А на что еще он должен был опираться? Не на воздух же? И чем твёрже было мнение советской военной науки, тем твёрже была его уверенность в правильности своей позиции.

Павел Судоплатов, как профессионал, вполне справедливо, на мой взгляд, оценил влияние деятельности советской разведки на формирование этого фундаментального заблуждения.

«...НКВД и военная разведка должны нести ответственность за недооценку мощного потенциала немецких вооруженных сил. Эти ведомства были слишком заняты получением политической информации и недостаточно занимались изучением тактики вермахта».

***

Большим самостоятельным вопросом, рассмотренным на декабрьском совещании, было применение в современной войне военно-воздушных сил.

Этому был посвящен отдельный доклад генерала Рычагова о завоевании господства в воздухе. Но во многих остальных докладах и прениях тоже обязательно говорилось о действиях авиации. Это и понятно, поскольку присутствовало общее понимание важности ее работы для любых наземных операций.

Но прежде чем остановиться на этой теме, позволю себе сначала небольшое литературное отступление.

Константин Симонов. «Живые и мёртвые».

"... Над лесом с медленным густым гулом проплыли шесть громадных ночных четырехмоторных бомбардировщиков ТБ-3. Казалось, они не летели, а ползли по небу. Рядом с ними не было видно ни одного нашего истребителя. Синцов с тревогой подумал о только что шнырявших над дорогой «мессершмиттах», и ему стало не по себе. Но бомбардировщики спокойно скрылись из виду, и через несколько минут впереди послышались разрывы тяжелых бомб...

... Синцов поднял голову. Прямо над дорогой, на сравнительно небольшой высоте, шли обратно три ТБ-3. Наверно, бомбежка, которую слышал Синцов, была результатом их работы. Теперь они благополучно возвращались, медленно набирая потолок, но острое предчувствие несчастья, которое охватило Синцова, когда самолеты шли в ту сторону, не покидало его и теперь.

И в самом деле, откуда-то сверху, из-за редких облаков, выпрыгнул маленький, быстрый, как оса, "мессершмитт" и с пугающей скоростью стал догонять бомбардировщики.

Все ехавшие в полуторке, молча вцепившись в борта, забыв о себе и собственном, только что владевшем ими страхе, забыв обо всем на свете, с ужасным ожиданием смотрели в небо. "Мессершмитт" вкось прошел под хвост заднего, отставшего от двух других бомбардировщика, и бомбардировщик задымился так мгновенно, словно поднесли спичку к лежавшей в печке бумаге. Он продолжал еще идти, снижаясь и все сильнее дымя, потом повис на месте и, прочертив воздух черной полосой дыма, упал на лес.

"Мессершмитт" тонкой стальной полоской сверкнул на солнце, ушел вверх, развернулся и, визжа, зашел в хвост следующего бомбардировщика. Послышалась короткая трескотня пулеметов. "Мессершмитт" снова взмыл, а второй бомбардировщик полминуты тянул над лесом, все сильнее кренясь на одно крыло, и, перевернувшись, тяжело рухнул на лес вслед за первым.

"Мессершмитт" с визгом описал петлю и по косой линии, сверху вниз, понесся к хвосту третьего, последнего, ушедшего вперед бомбардировщика. И снова повторилось то же самое. Еле слышный издали треск пулеметов, тонкий визг выходящего из пике "мессершмитта", молчаливо стелющаяся над лесом длинная черная полоса и далекий грохот взрыва.

– Еще идут! – в ужасе крикнул сержант, прежде чем все опомнились-от только увиденного.

Он стоял в кузове и странно размахивал руками, словно хотел остановить и спасти от беды показавшуюся сзади над лесом вторую тройку шедших с бомбежки машин.

Потрясенный Синцов смотрел вверх, вцепившись обеими руками в портупею; милиционер сидел рядом с ним, молитвенно сложив руки: он умолял летчиков заметить, поскорее заметить эту вьющуюся в небе страшную стальную осу!

Все, кто ехал в грузовике, молили их об этом, но летчики или ничего не замечали, или видели, но ничего не могли сделать. "Мессершмитт" свечой ушел в облака и исчез. У Синцова мелькнула надежда, что у немца больше нет патронов.

– Смотри, второй! – сказал милиционер. – Смотри, второй!

И Синцов увидел, как уже не один, а два "мессершмитта" вынырнули из облаков и вместе, почти рядом, с невероятной скоростью догнав три тихоходные машины, прошли мимо заднего бомбардировщика. Он задымил, а они, весело взмыв кверху, словно радуясь встрече друг с другом, разминулись в воздухе, поменялись местами и еще раз прошли над бомбардировщиком, сухо треща пулеметами. Он вспыхнул весь сразу и стал падать, разваливаясь на куски еще в воздухе.

А истребители пошли за другими. Две тяжелые машины, стремясь набрать высоту, все еще упрямо тянули и тянули над лесом, удаляясь от гнавшегося вслед за ними по дороге грузовика с людьми, молчаливо сгрудившимися в едином порыве горя.

Что думали сейчас летчики на этих двух тихоходных ночных машинах, на что они надеялись? Что они могли сделать, кроме того, чтобы вот так тянуть и тянуть над лесом на своей безысходно малой скорости, надеясь только на одно – что враг вдруг зарвется, не рассчитает и сам сунется под их хвостовые пулеметы.

"Почему не выбрасываются на парашютах? – думал Синцов. – А может, у них там вообще нет парашютов?"

Стук пулеметов на этот раз послышался раньше, чем "мессершмитты" подошли к бомбардировщику: он пробовал отстреливаться. И вдруг почти вплотную пронесшийся рядом с ним "мессершмитт", так и не выходя из пике, исчез за стеною леса. Все произошло так мгновенно, что люди на грузовике даже не сразу поняли, что немец сбит; потом поняли, закричали от радости и сразу оборвали крик: второй "мессершмитт" еще раз прошел над бомбардировщиком и зажег его. На этот раз, словно отвечая на мысли Синцова, из бомбардировщика один за другим вывалилось несколько комков, один камнем промелькнул вниз, а над четырьмя другими раскрылись парашюты.

Потерявший своего напарника немец, мстительно потрескивая из пулеметов, стал описывать круги над парашютистами. Он расстреливал висевших над лесом летчиков – с грузовика были слышны его короткие очереди. Немец экономил патроны, а парашютисты спускались над лесом так медленно, что если б все ехавшие в грузовике были в состоянии сейчас посмотреть друг на друга, они бы заметили, как их руки делают одинаковое движение: вниз, вниз, к земле!

"Мессершмитт", круживший над парашютистами, проводил их до самого леса, низко прошел над деревьями, словно высматривая что-то еще на земле, и исчез.

Шестой, последний бомбардировщик растаял на горизонте. В небе больше ничего не было, словно вообще никогда не было на свете этих громадных, медленных, беспомощных машин; не было ни машин, ни людей, сидевших в них, ни трескотни пулеметов, ни "мессершмиттов", – не было ничего, было только совершенно пустое небо и несколько черных столбов дыма, начинавших расползаться над лесом.

Синцов стоял в кузове несшегося по шоссе грузовика и плакал от ярости. Он плакал, слизывая языком стекавшие на губы соленые слезы и не замечая, что все остальные плачут вместе с ним..."

Зачем здесь приведены эти пронзительные слова? Дело в том, что незаурядный талант свидетеля тех горьких дней в художественной форме отобразил то, что он видел сам, своими глазами. Думаю, что картины, подобные этим, видели тогда многие. Но не все из них, конечно, владели пером. Не говоря о том, что далеко не все из них пережили войну. Поэтому мало кто мог рассказать об этом. Симонов смог.

Рассказ его о тех событиях показывает известную нам картину беспредельного господства немецкой авиации с первых же дней начавшейся войны. Недостаток самолетов и отчаянно тяжелое положение наземных войск Красной Армии заставляли поэтому бросать в бой даже то, что применять днем было заведомо нельзя – устаревшие тихоходные бомбардировщики, которые можно было использовать только ночью. Поскольку только полная темнота могла скрыть их от вражеских истребителей. Но тяжелая необходимость заставила бросать их в бой днем, практически на верную гибель. Особенно учитывая отсутствие истребительного прикрытия. «Хоть бы один истребитель на всех дали в прикрытие!», – вырвалось у летчика со сбитого самолета. А почему не дали в сопровождение истребителей? Причина простая. Не было их, ни для прикрытия, ни для чего еще. И не только истребителей. Потому и послали на смерть тихоходные машины, чтобы остановить немцев хоть чем-то.

Долгое время подразумевалось, что причиной этого избиения советских военно-воздушных сил было уничтожение на аэродромах советской авиации ранним утром 22 июня 1941 года. И действительно она понесла тогда тяжелейшие потери. Но были ли эти потери следствием внезапности нападения? И были ли эти потери причиной полного господства в небе немецкой авиации? Попробуем разобраться.

Предлагаю вашему вниманию профессиональное исследование, весьма полезное для понимания случившегося накануне и в начале войны.

1941 год – уроки и выводы. – М.; Воениздат. 1992.

Издание было подготовлено коллективом авторов Генерального штаба Объединенных Вооруженных Сил СНГ. Имело в то время гриф «Для служебного пользования» и предназначалось для изучения в высших военных учебных заведениях.

Сейчас оно опубликовано и размещено на сайте:

http://militera.lib.ru/h/1941/index.html

Достаточно подробно там показано и состояние дел в ВВС РККА.

"...Таким образом, к началу войны в составе ДБА ГК (дальней бомбардировочной авиации Главного командования – В.Ч.) и ВВС военных округов имелось 15 599 боевых самолетов. Из них 8472 самолета (54%) находилось в ВВС западных приграничных округов и в соединениях ДБА ГК, базировавшихся в европейской части СССР{52}.

Для сравнения, фашистская Германия вместе с союзниками имела на восточном фронте 4275 боевых самолета. Однако по качеству материальной части советские ВВС значительно уступали ВВС Германии. Состав немецкой авиации был представлен в основном новыми типами самолетов, в то же время в ВВС приграничных округов новые самолеты составляли всего лишь около 20%.

Наибольшее количество боевых самолетов – 1913 – находилось в ВВС Киевского особого военного округа и 1789 – в ВВС Западного особого военного округа (приложение 9)..."

Если быть более точным, то накануне войны ВВС западных приграничных округов распределялись следующим образом.

Прибалтийский – 1211 самолетов;

Западный – 1789 самолетов;

Киевский – 1913 самолетов;

Одесский – 950 самолетов.

"...Как следует из анализа, в целом самолетный парк ВВС приграничных военных округов не отвечал требованиям времени, предъявляемым к авиации. К тому же из 7133 боевых самолетов 919 (13%) были неисправными. В ВВС приграничных военных округов имелось 5937 боеготовых экипажей{53}, что на 1196 меньше количества боевых самолетов, поэтому по тревоге на боевое задание нельзя было поднять в воздух указанное количество машин. В ЗапОВО некомплект составлял 446 экипажей. Это объяснялось наличием в ряде полков двух комплектов самолетов (старых и новых типов), нахождением некоторой части летного состава на переподготовке (на 1.06 1941 г. – 1177 экипажей){55}. На новые 1448 самолетов переучилось всего 208 экипажей. Лишь 18% экипажей были подготовлены к ночным действиям в простых метеоусловиях и только 0,7% – в сложных.

В составе ДБА, предназначенной для действий на Западном ТВД, имелось 4 авиационных корпуса и авиадивизия. Всего в этих соединениях насчитывалось 1339 самолетов, в том числе 171 неисправный (13%); Основу парка составляли самолеты ДБ-3, ДБ-3ф и ТБ-3, которые имели низкие летно-технические характеристики и потому с началом войны несли большие потери от истребителей противника. Современных тяжелых бомбардировщиков ТБ-7 (Пе-8) было всего 11.

На качестве советских ВВС отрицательно сказывалось также и то, что на их вооружении находилось 20 типов самолетов, а с учетом модификации моторов и вооружения – более 70 типов. Естественно, все это затрудняло обеспечение авиации запасными частями и ремонт самолетов.

В общей сложности группировка советских ВВС у западной границы СССР включала 130 авиаполков и 48 авиационных дивизий из 79 (60%){56}.

Организационная структура ВВС приграничных военных округов была несовершенной.

ВВС военных округов были разделены на фронтовую группу авиации и армейскую авиацию. Фронтовая группа входила в состав военного округа и подчинялась его командующему, армейская же авиация находилась в составе общевойсковых армий.

Распыление сил авиации не давало возможности массированного ее применения на главном направлении. Этот недостаток особенно проявился в начальном периоде войны...

...С развертыванием авиационной группировки на территории западных приграничных округов в авиационном отношении расширялась и аэродромная сеть (табл. 5).

Приведенные данные показывают, что к началу 1941 г. аэродромная сеть была сравнительно большой. Однако выделение 382 аэродромов в качестве оперативных привело к тому, что базирование авиации на постоянных аэродромах было скученным. К тому же многие аэродромы в это время реконструировались. К июню 1941 г. аэродромная сеть еще более расширилась за счет строительства аэродромов по плану 1941 г. Всего на 116 авиаполков ВВС приграничных военных округов имелось 477 постоянных и оперативных аэродромов (приложение 9). Ряд аэродромов, и прежде всего для ИА, находились в непосредственной близости от госграницы, в пределах досягаемости огня артиллерии противника. Например, аэродром Долубово (126 иап 9 сад) находился в 10 км, Чунев (28 иап 15 сад) – в 15 км, Черновцы (149 иап 64 иад) – в 20 км от границы. Почти на всех этих аэродромах базировалось по 80-100 и более самолетов новых и старых типов, в том числе на аэродромах: Долубово – 73 (50 МиГ-3 и 23 И-16); Чунев – 83 (63 МиГ-3 и 20 И-16); Черновцы – 131 (67 И-16 и И-153, 64 МиГ-3); Бельцы – 116 (54 И-153 и И-16, 62 МиГ-3). Таким образом, только на указанных аэродромах под прицельным огнем артиллерии находилось 403 истребителя..."

Единственно, с чем здесь трудно согласиться, это с сожалениями о том, что совсем мало было тяжелых бомбардировщиков ТБ-7 (Пе-8). Именно самолеты ДБ-3ф конструкции Ильюшина успешно бомбили Берлин, а равно и другие стратегические объекты в глубине германской территории. И основные свои потери эти самолеты понесли, выполняя несвойственные им задачи, а именно, дневные бомбежки немецких войск, более того, их переднего края. Так здесь равно уязвимыми были все самолеты тяжелой бомбардировочной авиации, поскольку для действительного бомбометания необходимо было снижаться до оптимально низких высот. К тому же запредельно высокая стоимость изготовления самолетов ТБ-7, в шесть-семь раз большая, чем на изготовление ДБ-3 всех модификаций, могла сделать его в условиях тяжелейшей войны своеобразной черной дырой, безвозвратно поглощавшей ресурсы, необходимые для создания самолетов войсковой авиации.

А в общем, как видим, картина достаточно красноречивая. Видно, что много здесь наложилось факторов, объективных и субъективных, чтобы создать ситуацию, где высокие потери советских ВВС в начале войны были неизбежны.

Обратим внимание на то, что здесь еще не указана одна из главных причин этого, – фактическое отсутствие боевого опыта абсолютного большинства советских летчиков. При достаточно солидном боевом опыте немцев. Широко известен тот факт, что наибольшие потери всегда, в течение всей войны, несли именно летчики, не имевшие фронтового опыта, погибавшие в самых первых своих боевых вылетах. Так получилось, что 22 июня 1941 года такими пилотами были почти все летчики советских военно-воздушных сил.

Теперь о том, что произошло с авиацией 22 июня 1941 года.

«...Свыше 1 тыс. фашистских бомбардировщиков 22 июня подвергли неоднократным ударам 66 из 100 наших аэродромов{190} (ПрибОВО – 11, ЗапОВО – 26, КОВО – 23, ОдВО – 6), на которых базировалось до 70% авиационных полков четырех приграничных военных округов (без ЛенВО). В первый день войны советская авиация потеряла около 1200 самолетов, из них 800 было уничтожено на аэродромах. Наибольшие потери понесли ВВС Западного особого военного округа (738 самолетов)...»

Если более детально, то, согласно советским документам, 22 июня потери Прибалтийского особого военного округа составили 56 самолетов, Западного, как уже было сказано, 738 самолетов, Киевского – 301 самолет и Одесского – 23 самолета.

Чуть выше мы с вами видели, что в Прибалтийском и Одесскои округах авиации было меньше. чем в Западном и Киевском округах. Но меньше всего в полтора-два раза. При этом обратите внимание на поразительную разницу в потерях между ними.

1200 и 800, цифры, конечно, округленные. По немецким сводкам наши потери 22 июня были выше: 1 811 самолетов (1 489 уничтоженных на земле и 322 сбитых в воздушных боях). Здесь, впрочем, тоже полагаться безусловно на эти данные нельзя. Немцы считали уничтоженными на земле своей авиацией и те советские самолеты. которые они нашли на аэродромах. Между тем, много самолетов, которые нельзя было эвакуировать, было уничтожено на земле при отступлении, чтобы их не захватили немцы. Конечно, так или иначе, но они были действительно уничтожены, нельзя только их считать потерями от налетов немецкой авиации. А нас в данном случае интересует именно этот вопрос. Внезапный удар рано утром 22 июня по советским аэродромам и влияние именно этого удара на господство немецкой авиации в воздухе.