Текст книги "22 июня 1941 года(СИ)"

Автор книги: Владимир Чунихин

сообщить о нарушении

Текущая страница: 2 (всего у книги 68 страниц)

Да, конечно, для обывателя это кажется кощунственным и неправдоподобным. Вон же, Джеймс Бонд выскальзывал из любых ловушек, которые ставили ему враги, как можно думать, что советские разведчики были менее ловкими? Об этом, кстати, и помимо ихнего Бонда имеется достаточно большой слой нашей доморощенной приключенческой литературы.

Могут быть соображения и более изощренного порядка, когда сотрудничество с чужими оправдывается для кого-то высшими интересами своей страны. Так, например, имеются сведения о том, что безусловный патриот Германии и один из самых сильных немецких разведчиков адмирал Канарис имел негласные контакты и с английской разведкой.

То есть, причины, по которым разведчик может сознательно поставлять своей стороне ложные сведения, разнообразны и многочисленны. Они не часты, конечно, но вполне реальны. Поэтому в разведке верить всем без исключения на том возвышенном основании, что речь идет о героизме их труда, конечно, нельзя. Там работают разные люди.

Кроме того, как это ни странно, но не всегда самым важным вопросом является степень доверия самому разведчику. Намного важнее, это определить степень доверия источнику, откуда он получил сведения. Потому что дезинформацию может представить и абсолютно честный разведчик, получив ее от источника, который ее специально распространяет. Она может быть направлена конкретному разведчику, если он незаметно для себя раскрыт враждебными спецслужбами. Возможно так же, что эта информация распространяется не направленно для кого-то конкретного. Возможно, что она распространяется произвольно, направо и налево, в надежде, что где-то ее выловит чужая разведка.

То есть, вариантов внедрения дезинформации может быть много. И об этом прекрасно известно тем, кто эту информацию получает. Поэтому доверчивых здесь нет, они здесь категорически противопоказаны. И когда кто-то сетует на то, что Сталин не верил тому или иному разведчику, или даже всей разведке в целом, объясняя это обычной сталинской паранойей, это означает просто, что обвинитель не очень разбирается в самом существе вопроса, о котором рассуждает.

Можно, конечно, спросить. А зачем тогда нужна разведка, если сообщениям разведчиков нельзя верить безоговорочно? Ответ здесь очень простой. Для того, чтобы с помощью разведки получить представление о действительности, максимально приближенное к истинному, надо опираться не на одно донесение, а на их совокупность.

Поэтому любое донесение разведчика необходимо проверять. Сопоставлять его с другими сообщениями. Только комплекс сведений из разных источников можно оценивать как более или менее достоверный итог. Да, конечно, могут быть случаи, когда один разведчик добывает уникальную информацию настолько высоко, что проверить ее просто невозможно как раз в силу ее уникальности. Так бывает. Но это, к сожалению, тот случай, когда опираться безоговорочно даже на такую важную информацию невозможно как раз потому, что она не проверяема. А основывать на ней не просто меры государственного значения, а поистине, вопросы жизни и смерти государства, как в вопросе, который нам предстоит исследовать, это, безусловно, авантюризм. Или, скажем мягче, верх легкомыслия.

Еще одна сторона этого вопроса. Это уже о том, что касается документальных источников, на основании которых рисуется картина мира. В работе о Рихарде Зорге, например, было представлено достаточно доказательств того, что современное убеждение в том, что разведка предоставила Сталину однозначную и убедительную информацию о германском нападении, является мифом. Основанном на той простой истине, что доказательность эта была искусственно построена усилиями «объективных» историков, с целью доказать сталинскую глупость, когда он не прислушался к тому или иному совершенно точному донесению советской разведки.

Действительность же такова, что сведения, близкие к истинным, были на самом деле густо перемешаны с откровенно ложной информацией. Которую эти «объективные» ученые просто обошли молчанием. Дабы не рушить построенную ими «объективную» картину мира.

Сюда же можно добавить и еще одно обстоятельство, на которое тоже не очень-то обращается внимание. Говоря о точности сообщений разведки, в особенности касающихся сроков начала войны, к которым не прислушался Сталин, обычно умалчивается одна общая для них деталь. Практически все эти сведения были устными. Чьи-то слова. Чьи-то мнения. Чьи-то впечатления. Но советской разведкой не было добыто практически ни одного серьезного документа, подтверждавшего эти сведения. Да что там документа. Даже одной странички слепой неучтенной копии. Даже одного обрывка документа. Это не в упрек, конечно, здесь опять же велик фактор везения. Но, рассуждая о верах и невериях, учитывать это обстоятельство всё-таки тоже необходимо.

***

Еще одна важнейшая сторона этого вопроса. Вспомним еще раз обвинение Сталина в том, что именно из-за его неверия героическим советским разведчикам он и отклонил спасительное для страны предложение военного командования привести приграничные военные округа в состояние полной боевой готовности.

Г.К. Жуков. «Воспоминания и размышления».

"...На другой день (после опубликования Сообщения ТАСС – В.Ч.) мы были у И. В. Сталина и доложили ему о тревожных настроениях и необходимости приведения войск в полную боевую готовность.

– С Германией у нас договор о ненападении, – сказал И. В. Сталин. – Германия по уши увязла в войне на Западе, и я верю в то, что Гитлер не рискнет создать для себя второй фронт, напав на Советский Союз. Гитлер не такой дурак, чтобы не понять, что Советский Союз – это не Польша, это не Франция и что это даже не Англия и все они, вместе взятые.

Нарком обороны С. К. Тимошенко попробовал возразить:

– Ну а если это все-таки случится? В случае нападения мы не имеем на границах достаточных сил даже для прикрытия. Мы не можем организованно встретить и отразить удар немецких войск, ведь вам известно, что переброска войск к нашим западным границам при существующем положении на железных дорогах до крайности затруднена.

– Вы что же, предлагаете провести в стране мобилизацию, поднять сейчас войска и двинуть их к западным границам? Это же война! Понимаете вы оба это или нет?

Затем И. В. Сталин все же спросил:

– Сколько дивизий у нас расположено в Прибалтийском, Западном, Киевском и Одесском военных округах?

Мы доложили, что всего в составе четырех западных приграничных военных округов к 1 июля будет 149 дивизий и 1 отдельная стрелковая бригада. Из этого количества в составе:

Прибалтийского округа– 19 стрелковых, 4 танковые, 2 моторизованные дивизии, 1 отдельная бригада;

Западного округа – 24 стрелковые, 12 танковых, 6 моторизованных, 2 кавалерийские;

Киевского округа– 32 стрелковые, 16 танковых, 8 моторизованных, 2 кавалерийские;

Одесского округа– 13 стрелковых, 4 танковые, 2 моторизованные, 3 кавалерийские.

– Ну вот, разве этого мало? Немцы, по нашим данным, не имеют такого количества войск, – сказал И. В. Сталин.

Я доложил, что, по разведывательным сведениям, немецкие дивизии укомплектованы и вооружены по штатам военного времени. В каждой их дивизии имеется от 14 до 16 тысяч человек. Наши же дивизии даже 8-тысячного состава практически в два раза слабее немецких. [259]

И. В. Сталин, вспылив, сказал:

– Не во всем можно верить разведке...

Во время нашего разговора с И. В. Сталиным в кабинет вошел его секретарь А. Н. Поскребышев и доложил, что звонит Н. С. Хрущев из Киева. И. В. Сталин взял трубку. Из ответов мы поняли, что разговор шел о сельском хозяйстве.

– Хорошо, – улыбаясь, сказал И. В. Сталин.

Видимо, Н. С. Хрущев в радужных красках докладывал о хороших перспективах на урожай...

Ушли мы из Кремля с тяжелым чувством..."

Здесь, заметим, полностью соблюдены законы жанра.

Сталин не верил советской разведке, это всем известно. То, что Германия находится в состоянии войны, а потому ее дивизии ожидаемо могут быть укомплектованы и вооружены по штатам военного времени, это для любого разумного человека как раз может быть вполне вероятно. Но Сталин в саму возможность такого не верил, потому что был тупой, что тоже всем известно.

Кстати, особенно хорошо это было известно как раз из рассказов наших военных. Из воспоминаний и размышлений о том, что накануне войны Сталина заботили исключительно урожайные дела. Впрочем, и то, что Сталин вспылил, и вспылил, эаметим, при одном только упоминании о разведке и ее сведениях, передано абсолютно корректно. Действительно. Не сказано ведь, что он кричал и топал ногами. Вспылил всего лишь, что возьмешь с кавказского человека, пылящего по любому поводу направо и налево.

Только вот во всем этом пересказе есть одна странность. Нет, вовсе не в том, что Сталин пришел в ужас от предложения выдвинуть советские войска на запад. Потому что именно в это время по приказу Сталина советские войска как раз подтягивались сюда тайно из глубины страны.

Поэтому странно не это. Странно другое. Из хода разговора вовсе не видно, чтобы военные предлагали провести в стране мобилизацию, что в отношении великих держав действительно равнозначно объявлению войны. Они предлагали всего лишь привести войска в полную боевую готовность. А Сталин отреагировал так странно и неадекватно, что можно, действительно, военным нашим только посочувствовать. Будет тут у них тяжелое чувство, если приходится уламывать тупого тирана, ничего не понимающего в военном деле.

Или всё-таки всё здесь обстоит несколько иначе, так же примерно, как и с ужасами Сталина от перспективы придвижения советских войск к западным границам?

Дело в том, что обвинители здесь явно рассчитывали на то, что те, кто им внимает, просто не знают о том, что конкретно подразумевает под собой эта самая полная боевая готовность. На самом деле, полная боевая готовность означает вовсе не то, что обычно понимает под этим человек, не знакомый с тонкостями мобилизационных планов. То есть, в его представлении полная боевая готовность, это когда все подняты по тревоге, все вооружены, находятся на боевых позициях. И бдят.

На самом деле, это несколько не так. Полная боевая готовность на то и полная, что армия находится в полностью боеготовом состоянии. А полностью боеготовое состояние может быть достигнуто только в том случае, если она развернута по штатам военного времени. Штаты военного времени заполняются путем мобилизации в армию личного состава, автомобилей, тракторов, лошадей, иного транспорта... Причем масштаб вовлечения всех этих категорий в армейскую махину таков, что оперируют здесь обычно числами в миллионы и сотни тысяч. То есть, объявление полной боевой готовности немыслимо без объявления в стране всеобщей мобилизации. Оно, собственно, и запускает ее механизм, так это и предусмотрено обычно мобилизационными планами.

Получается, что речь в данном случае шла вовсе не о том, чтобы дать армии сигнал быть готовым к вражескому нападению. А действительно о том, чтобы объявить в стране всеобщую мобилизацию.

То есть, вопрос стоял накануне войны вовсе не так упрощенно, как представляют себе многие. Дело было не в том, объявлять войскам тревогу или не объявлять. Хотя и объявлять ее без знания точной даты нападения может явиться не благом, а ошибкой. И привести не к повышению боеспособности армии, а к ее понижению. Потому что человек не может слишком долго находиться в напряжении и оставаться при этом равно боеготовым и в день объявления тревоги и, если тревога не отменена, через месяц после этого дня. Вот объявили бы тревогу накануне 15 мая, не отменяя ее до начала войны, много бы армия навоевала 22 июня?

Так что это не вся сложность проблемы, стоявшей тогда перед Сталиным. Дело в том, что повышение боеготовности, сопровождаемое всеобщей мобилизацией, может явиться поводом к войне само по себе. А Сталин всеми силами старался оттянуть начало войны. Почему?

А всё очень просто. СССР был тогда не просто слабее Германии (даже и без ресурсов всей Европы). Он был много слабее ее. В самых разных областях. Уж технологически-то во всяком случае. И советское руководство это прекрасно понимало. Хотя и не очень транслировало по причинам очевидным свое понимание вовне. Тем не менее, по воспоминаниям Молотова, Сталин при нем высказывался о том, что мы сможем быть готовыми к войне не раньше 1943 года. И Молотов же упоминал о том, что руководство страны понимало тогда, что, случись сейчас война, неизбежно придется отступать. Неясно было только, как далеко, только до Смоленска или до Москвы. Эти слова, кстати, имеют и вполне материальное подтверждение.

Именно во исполнение этого понимания на востоке страны строились тогда предприятия-дублеры. Это помимо гигантов машиностроения и металлообработки, построенных перед войной на Урале и в Западной Сибири.

Целью этого строительства было устранение возможных перебоев в производстве в случае начала войны с Германией. А серьезные перебои могли случиться только в том случае, если территория, где располагались эти предприятия, окажется захвачена противником. Либо предприятия эти будут парализованы действиями немецкой авиации. И еще заметим. Предприятия-дублеры в мирное время не могли работать на полную мощность по той причине, что для них просто не было необходимого количества рабочей силы. Не говоря уже об их квалификации. Запад страны в то время был заселен неизмеримо плотнее. Восток, соответственно, заселен слабее. По этой причине здесь не было достаточного количества кадров для предприятий. Потому-то, кстати, во многом, новые и наиболее мощные предприятия приходилось строить ранее на европейской территории страны, где выше была плотность населения. И лишь с конца тридцатых годов строительство промышленных предприятий было решительно переориентировано на восток европейской территории СССР и в Сибирь.

В то же самое время, каждому предприятию-дублеру подай необходимое количество электроэнергии, подведи к нему автомобильные дороги и железнодорожные пути. И всё это потребно в размерах, необходимых в случае размещения там эвакуированных предприятий, то есть в значениях явно избыточных в мирное время. Иными словами, восточные предприятия-дублеры могли полноценно работать только в случае эвакуации сюда, помимо доставленного промышленного оборудования, еще и колоссального количества эвакуированных квалифицированных кадров. В мирное же время постройка этих предприятий была заведомо убыточной, поскольку требовала вложения колоссальных средств, а отдачу могла дать только в отдалённой перспективе. По мере улучшения здесь демографической ситуации, например. Это в условиях, когда средств катастрофически не хватало на сиюминутные нужды в преддверии войны.

Уже на второй ее день, 24 июня, когда положение на фронтах было еще неясным, когда неясно еще было, насколько всё плохо, при СНК СССР был создан Совет по эвакуации. А то, что эвакуация предприятий на восток была проведена успешно, и эвакуированные предприятия смогли наладить свою работу на новом месте в минимально возможные сроки, это, конечно результат кропотливой подготовки, проведенной перед войной. Ведь каждое из тысяч предприятий ехало на восток не в пустоту, а по конкретному адресу, где были уже для него, в основном, железнодорожные пути для поставки сырья и комплектующих, для вывоза готовой продукции. Куда были уже протянуты линии электропередач. И энергия поставлялась в объемах, достаточных для наращивания производства. Ну не само же собой всё это как-то случайно сложилось?

Ясно, что всё это было заложено накануне войны. И заложено, конечно, в предвидении тяжелого отступления, а не некоторых временных неудач на фронте.

Одновременно с этим очень полезно для понимания полноты картины иметь представление еще и о том, каким виделась будущая война не только политическим руководителям государства, но и ее высшему военному командованию.

Планов военного командования мы с вами еще коснемся несколько позже. Замечу только, что были эти планы вполне оптимистическими. Что естественно, поскольку ни одна армия мира не планирует собственного поражения. Но сам характер понимания истинного характера будущей войны, думаю, можно выловить из одного красноречивого документа.

Опубликован он в сборнике «1941 год», том 1, под номером 272. Найти этот сборник в сети можно по адресу http://militera.lib.ru/docs/da/1941/index.html.

Называется этот документ так: "Записка НКО СССР и Генштаба Красной Армии в Политбюро ЦК ВКП(б) – И.В. Сталину и СНК СССР – В.М. Молотову с изложением схемы мобилизационного развертывания Красной Армии". Датирована эта записка февралем 1941 года.

Документ фундаментальной важности, конечно, но мы с ним знакомиться не будем, оставим это специалистам в области военных наук. Для нашей темы достаточно найти здесь ответ всего на два вопроса. Первый. Насколько долгой предполагали наше военное командование будущую войну с Германией. Второй. Какие ожидались (или предполагались, или планировались, как угодно) в этой войне потери Красной Армии. А то из известной нам литературы мы усвоили одно. Что всё наше руководство махало шашками, забрасывало шапками и вообще собиралось на Гитлера в полпинка, на чужой территории и малой кровью. Так нас о том времени научили и учат до сих пор. Про тупых наших руководителей. И их тупых подчиненных. Наших отцов и дедов, если кто не понял.

Так как же было на самом деле? Вот для этого и заглянем в этот скромный и мало кому известный, в силу его характера, документ.

Сразу замечу, что не являюсь его первооткрывателем, уже в процессе работы над изложенным материалом мне встретились упоминания об этом документе с его развернутым толкованием. И выводы из него были те же, к каким пришел и я. Это, впрочем, неизбежно для любого, кто прочтёт опубликованные документы предшествующего войне периода сколько-нибудь внимательно. Думаю, что вам, мой читатель, тоже не придётся гадать и толковать его смысл. Потому что сказанное там говорит само за себя.

Сам я, когда читал, поперхнулся сначала вот на этом.

«...По мобилизации Красная Армия для обеспечения пополнения боевой убыли и подготовки военнообязанных запаса для новых формирований в течение первого года войны ... будет иметь...»

Дальше расписывается, что она будет иметь в течение этого самого первого года войны.

То есть совершенно открытым текстом маршал Тимошенко и генерал армии Жуков докладывают Сталину и Молотову о том, что война с Германией продлится не один год. Ну, во всяком случае, больше одного года. На больший срок, впрочем, такие планы и не составляются, все равно они окажутся нереальными, слишком уж непредсказуемо меняет обстановку любая война. Но уж хотя бы на первый год, хотя бы в первом приближении, это, конечно, необходимо.

То есть, ни о каком забрасывании шапками речь здесь явно не идет. Говорится о том, что война будет долгой. А раз долгой, значит, и тяжелой. Насколько тяжелой?

Это можно понять, обратив внимание на то, каким образом командование Красной Армии планировало восполнять ее потери. Но, чтобы планировать восполнение этих потерь, надо иметь представление о том, какими они предполагались, эти потери Красной Армии в будущей войне с Германией.

Смотрим раздел «Укомплектование начальствующим и рядовым составом».

Читаем.

«...Предполагаемые потери по составам и родам войск распределяются следующим образом»:

Это пока разговор идет только о командном и начальствующем (позднее стали называть привычно – офицерском) составе.

Дальше таблица.

"Потребность на покрытие боевых и санитарных потерь за год войны".

Саму таблицу приводить здесь не буду, приведу только итоговую цифру.

Она такова. Предполагаемые потери командного и начальствующего (офицерского) состава Красной армии в будущей войне с Германией по расчетам Генштаба за первый ее год составляли – 467950 человек. Почти четыреста семьдесят тысяч. Полмиллиона. Это одних только офицеров. Убитых и раненых.

Сколько убитых и сколько раненых?

Чуть ниже об этом говорится, вместе с данными о предполагаемых потерях в рядовом и младшем начальствующем (это, опять же, позднее стали именовать – сержантском) составе. Цифра эта выводится приблизительно, конечно, но подтверждается опытом предыдущих войн.

«...Потребность на покрытие предположительных потерь на год войны в младшем начальствующем и рядовом составе, исходя из 100% обновления состава армии, рассчитана с учетом, что из общего количества потерь 25% будет падать на убитых и пропавших без вести и 75% на больных и раненых, из которых 50% возвратится в строй...»

Эту таблицу опять же не привожу, желающие могут ознакомиться с ней самостоятельно по указанному адресу. Итоговое же число предполагаемых боевых и санитарных потерь согласно этой таблице составляло 3783000.

Итак, в первый год войны потери рядового и младшего начальствующего (сержантского) состава Красной Армии предполагались в размере 3 миллионов 783 тысяч человек. Прибавляем сюда предполагаемые потери командного и начальствующего (офицерского) состава. Получаем округленно 4 миллиона 250 тысяч человек.

Учитывая указанные 25 %, получаем, что число убитых и пропавших без вести бойцов и командиров Красной Армии ожидалось за первый год войны свыше одного миллиона человек. Учитывая же 50% больных и раненых, которые не могли вернуться в строй, получается, что число инвалидов после ранения ожидалось примерно полтора миллиона человек.

Это, повторю, подсчеты, сделанные в феврале 1941 года Генеральным штабом Красной Армии и доложенные, за подписью Тимошенко и Жукова Сталину и Молотову.

Приведенные цифры говорят о том, что и военное командование достаточно точно оценивало характер будущей войны с Германией. И оно прекрасно понимало, что эта война будет долгой, упорной и тяжелой. Кровопролитной войной, какая уже здесь «малая кровь»...

И это понимание, напомню еще раз, было как раз при самых оптимистичных оценках военных, считавших, что они будут не отступать, а наступать. Сталин же, как было показано выше, наоборот, понимал, что придется отступать. А, значит, терять территорию. Терять людей, которые там живут.

Передавать это свое мнение военному командованию он, надо полагать, не стал, чтобы не вызывать у них панических настроений. То, что считал он, это с ним и осталось, его дело было обеспечить стране выживание при самом тяжелом отступлении. Его дело было застраивать промышленными предприятиями Урал и Сибирь. Думать о возможной эвакуации тысяч предприятий. А военные, так пусть они лучше планируют наступление, чем то, как им половчее отступать, до Москвы, или уже сразу до Урала.

Одновременно с этим ясно, что в сложившейся ситуации никакой превентивный удар советских войск, о котором сейчас так охотно иногда рассуждают, не принес бы решающего выигрыша, на который может обычно рассчитывать внезапно напавшая сторона. Потому что это был бы удар в пустоту, поскольку на советской границе немецких войск тогда еще было мало. А наиболее ударные их виды, танковые войска и авиация, вообще появились на исходных позициях и полевых аэродромах чуть ли не в последние часы перед войной.

К тому же на декабрьском совещании высшего командного состава РККА, о котором пойдет еще речь, в выступлениях двух советских полководцев вполне откровенно были изложены ее наступательные возможности того времени.

Заместитель Народного комиссара обороны СССР Маршал Советского Союза Буденный поделился, например, своими впечатлениями от освободительного похода 1939 года в Западной Белоруссии. Такими, например.

«...Мне пришлось в Белоруссии (т. Ковалев знает) возить горючее для 5 мк по воздуху. Хорошо, что там и драться не с кем было. На дорогах от Новогрудка до Волковыска 75 процентов танков стояло из-за горючего. Командующий говорил, что он может послать горючее только на самолетах, а кто организует? Организация тыла требует знающих людей...»

Можно себе представить, насколько безнадежной будет попытка снабжать горючим по воздуху даже один механизированный корпус. Не говоря уже о нескольких. Тем более, если сам заместитель наркома обороны разводит руками в бессилии понять, кто будет их снабжать, если для организации тыла нужны знающие люди. А их, как можно понять из его слов, попросту нет...

А вот как остужал скучными техническими подробностями кружение некоторых голов крупнейший наш специалист по танкам того времени, начальник Главного автобронетанкового управления Красной Армии генерал-лейтенант танковых войск Федоренко.

«...Механизированный корпус в прорыве действовать более 4 – 5 суток не сможет, потому что он израсходует 50 часов моторесурса, а после 50 часов машина потребует ремонта. Я с разрешения Народного комиссара обороны проводил опытный пробег танков на расстояние 3000 км. Все расстояние было пройдено за 24 дня, из них 14 дней ушло на движение и 10 дней – на остановки для приведения материальной части в порядок и отдых личного состава. В среднем получалось 4 – 5 дней движения и 3 – 4 дня остановка. Таким образом, уже опытом доказано, что планировать использование танков в операции надо не больше, как на 50 часов расхода моторесурсов...»

Здесь история еще занимательнее. Дело в том, что дизель В-2, установленный на новые тогда танки Т-34 и КВ, был в то время ненадежен. Ну, не сам дизель, а в основном система фильтрации воздуха, что впрочем в данном случае неважно. Важно то, что расход его моторесурсов составлял всего 50 часов. После этого двигатель подлежал ремонту. Пусть и профилактическому (для кого-то, впрочем, вполне полноценному), но связанному с его переборкой. В течение которого танк, естественно, оставался небоеспособен. Для сравнения, бензиновые моторы М-17, установленные на легких наших танках, вполне надежно работали по 200 и более часов. Не говоря уже о немецких танках, ресурс двигателей которых составлял свыше 400 часов. Это потом уже, к 1943 году, моторесурс дизеля В-2 удастся поднять до 150 часов, что будет расценено, как величайшее достижение.

И вот представим себе картину. Красная Армия нанесла превентивный удар, который угодил в пустоту. Конечно, какое-то сопротивление окажут те незначительные силы немцев, которые попадут все же под удар. А потом все мехкорпуса разом встанут. Без горючего, боеприпасов, с двигателями, требующих ремонта. И в этот момент на них обрушиваются нетронутые основные силы немцев, появившихся из той же пустоты...

Кроме того. До самого удара дело вполне могло и не дойти. Узнав о начале значительно более обширных и угрожающих для себя мероприятий, немцы, безусловно, нанесли бы свой удар немедленно, не дожидаясь, пока советские войска сосредоточатся. Развитая дорожная сеть позволила бы им быстро перебросить свои войска на восток.

Так что ни о каком превентивном ударе со стороны Красной Армии Сталин и слышать не хотел. Но и вполне оборонительное приведение войск в полную боевую готовность, занятие ими полосы прикрытия, мобилизацию приписного состава и транспорта, в силу масштабности этого мероприятия, никак не удалось бы скрыть от немцев. Считать противника не просто глупым, но еще и слепым и глухим не было никаких оснований. Немцы для таких суждений повода не давали. Они, кстати, позднее достаточно точно отследили все-таки наращивание группировки в составе Киевского особого военного округа.

Так что самим начинать войну, твердо зная при этом, что придется терять огромные территории с их населением, терять миллионы людей, огромные материальные ценности?

Только в этом случае перед всем миром уже Советский Союз оказался бы в положении агрессора. Потому что военная наука однозначно утверждает, что «мобилизация – это война». То есть, уже само по себе объявление всеобщей мобилизации мировой державой является первым шагом к началу военных действий.

Такие импульсивные шаги, между прочим, могли показать всему миру, что это не Германия напала на Советский Союз, а наоборот, что это СССР напал на Германию. В результате чего последняя была вынуждена нанести свой удар, защищаясь от начавшегося уже вторжения большевиков.

Этим же, между прочим, были вызвано накануне войны требование Сталина «не поддаваться на провокации». Объяснялось это требование официально заботой о том, чтобы не дать Германии повода к войне. Что безусловно подчеркивало перед армией и народом миролюбие Советского государства. Это же впоследствии послужило основанием для критиков Сталина лишний раз подчеркнуть его слабоумие, поскольку он не понимал той простой истины, что, если агрессор решил напасть, то нападет он все равно, поддавайся ты или не поддавайся.

Между тем, такие явные соображения на то и явные, что могут прийти не только в мудрые головы подобных критиков. Тем более, что вторжение вермахта в Польшу, начавшееся с акции немцев в Гляйвице, и показало как раз, что агрессор этот вполне способен на провокацию совершенно без какого-либо участия своей жертвы.

А вот то, что всем известное желание Сталина оттянуть начало войны вовсе не исключало трезвого понимания того, что, если враг решил напасть, то он обязательно нападет, им в голову совершенно не умещается. Видимо, в силу ее переполнения собственными мудрыми мыслями.

Тогда что же означало на самом деле это самое, «не поддаваться на провокации»? А все просто. Не дать даже малейшего повода, даже малейшей тени его к тому, чтобы кто-то мог обвинить Советский Союз в нападению на Германию.

Положение, в котором мог оказаться в этом случае Советский Союз, было чревато к тому же многими непредсказуемыми осложнениями, которые неизбежно и фатально ухудшили бы и без того небольшие его шансы на выживание.

***

Достаточно популярно у нас мнение о том, что не имеет значения тот факт, что перед всем миром именно СССР оказался бы в положении агрессора, напавшего на Германию. Потому что Англия находилась тогда в таком отчаянном положении, что горячо приветствовала бы любого трижды агрессора, напавшего на Германию. И союз с ней был бы предрешен по определению.

Но Сталин, это надо признать, смотрел намного глубже своих последующих критиков. И просчитывал варианты намного точнее, как это можно сейчас понять. То, что он категорически не соглашался представить даже малейших поводов к тому, чтобы объявить СССР зачинщиком войны, сегодня представляется единственно верным решением. Не самым верным, подчеркну, а именно единственно верным.

Достаточно обратить внимание на степень усилий всего «цивилизованного» мира, которыми тот пытается доказать сегодня, что это именно Советский Союз виновен в нападении Германии. Не зря ведь столько средств вбрасывается в то, чтобы представить белое черным, это ведь не просто так делается. Значит, есть в этом некий глубокий смысл, не подверженный. кстати, даже и влиянию времени. Значит, это для чего-то нужно. Для чего-то фундаментального, что изменяет общие представления о действительности.