Текст книги "22 июня 1941 года(СИ)"

Автор книги: Владимир Чунихин

сообщить о нарушении

Текущая страница: 21 (всего у книги 68 страниц)

Дело в том, что эту самую переброску надо было готовить в мирное время. И мы видим, что там, где подготовке этой операции уделялось внимание, там эта переброска прошла достаточно безболезненно, несмотря на все перечисленные обстоятельства. Я имею в виду прежде всего Одесский военный округ. Об этом достаточно подробно рассказывалось в одной из моих прошлых работ, поэтому повторяться здесь не буду. А в том же Западном особом военном округе реальная подготовка к переброске по тревоге авиации округа на оперативные аэродромы практически не велась. Об этом, в частности, вспоминал в своих мемуарах маршал Мерецков. Накануне войны он объезжал приграничные военные округа. Инспектировал, в частности, боевую готовность авиации.

В своих воспоминаниях он рассказал, как толково готовили этот маневр в Одесском военном округе, где опять же большое внимание этому уделял начальник штаба округа генерал-майор Захаров. А вот в Западном особом военном округе он застал совсем другую картину.

Мерецков К.А. На службе народу. – М.: Политиздат, 1968.

http://militera.lib.ru/memo/russian/meretskov/16.html

"...Затем я обратился к начальнику авиации округа Герою Советского Союза И. И. Копец.

– Что же это у вас творится? Если начнется война и авиация округа не сумеет выйти из-под удара противника, что тогда будете делать?

Копец совершенно спокойно ответил:

– Тогда буду стреляться!

Я хорошо помню нашу взволнованную беседу с ним. Разговор шел о долге перед Родиной. В конце концов он признал, что сказал глупость. Но скоро выяснилось, что беседа не оказала должного воздействия. И дело тут не в беседе. Приходится констатировать наши промахи и в том, что мы слабо знали наши кадры. Копец был замечательным летчиком, но оказался не способным руководить окружной авиацией на должном уровне. Как только началась война, фашисты действительно в первый же день разгромили на этом аэродроме почти всю авиацию, и Копец покончил с собой..."

Понятно, что причиной такого поведения крупного авиационного командира могла быть только какая-то веская причина. Какая? Ясно, что так пренебрежительно относиться к подготовке этой операции генерал Копец мог только в том случае, если был твердо уверен, что она для авиации округа никогда не понадобится. Долгое время я считал, что причиной этого мнения было его неверие в скорое нападение Германии. Однако сейчас, не отказываясь от него, вижу и другое этому объяснение.

Дело в том, что даже если ты не ожидаешь скорого нападения, исключить возможность этого в принципе, может быть, в какой-то отдаленной перспективе, ты не можешь. Потому, хотя бы, что любая война всегда когда-то кончается. А после окончания войны с Англией у Германии останется всего один конкурент на континенте, Советский Союз. Уж эту-то истину тогда понимали все. И если не завтра, то в обозримом будущем срочная переброска авиации на оперативные аэродромы все равно может понадобиться. Так почему бы не потренировать эту переброску заранее, в мирное время? Но генерал Копец и это посчитал излишним. Почему?

Так вот как раз в работе совещания высшего командного состава и проявился ответ на этот вопрос. В ряде выступлений его участников упоминалось о том, что в начале войны с Польшей и в результате первых ударов по аэродромам Франции германская авиация нанесла своим противникам тяжелейшие потери. Надо сказать, что эти факты были встречены крупными авиационными командирами достаточно прохладно.

Так, подверг критике тактику первого удара немцев по аэродромам противника помощник начальника Генерального штаба Красной Армии по ВВС дважды Герой Советского Союза генерал-лейтенант авиации Смушкевич. Вот что он сказал в своем выступлении:

«...Немцы 10 мая 1940 г. произвели одновременный налет на аэродромы Франции на глубину до 400 км и охватили своим налетом свыше 100 аэродромов. При наличии связи и хорошей организации такой налет мог кончиться большим поражением немецкой авиации, ибо указанный налет производился мелкими группами без прикрытия истребителей и встреча этих групп в определенных районах истребителями может кончиться уничтожением этих групп...»

Иными словами мы с вами видим перепевы все той же мелодии, – немцы использовали свою авантюрную тактику со слабым противником. А значит, против сильного противника действовать так не посмеют. А если посмеют, получат.

Конечно, непонятно, откуда бралась такая странная уверенность, особенно учитывая, что «встречу этих групп в определенных районах истребителями» в принципе можно организовать только при одном непременном условии. А именно, при широком и уверенном применении в авиации и войсках ПВО качественной радиосвязи. Чего в Красной Армии не было тогда даже приблизительно. Но что есть, то есть. Такая уверенность у высшего командования военно-воздушных сил все-таки присутствовала. Иллюзии или спесь? Так ли это сейчас важно? Главное, что это было.

Заметим, что такое мнение было высказано одним из высших авиационных генералов, в совсем недавнем прошлом начальником ВВС РККА. И мнению этому никто не возразил. То есть оно, это мнение, было принято к сведению. И в первую очередь теми, кого это непосредственно касалось. То есть, авиационными командирами.

Еще более критично прозвучало по этому поводу мнение другого высшего генерала военно-воздушных сил. Об этом в своем выступлении прямо и категорично высказался другой дважды Герой Советского Союза, командующий ВВС Прибалтийского особого военного округа генерал-лейтенант авиации Кравченко.

"... Основным является воздушный бой. Я не верю тем данным, которые мы имеем в печати и которые говорят о большом количестве потерь самолетов на аэродромах. Это, безусловно, неправильно. Неправильно, когда пишут, что французы на своих аэродромах теряли по 500 – 1000 самолетов. Я основываюсь на своем опыте. Во время действий на Халхин-Голе для разгрома одного только аэродрома мне пришлось вылетать несколько раз в составе полка. Я вылетал, имея 50 – 60 самолетов в то время, как на этом аэродроме имелось всего 17 – 18 самолетов. Поэтому я считаю, что цифры, приводимые в печати, о потере самолетов на аэродромах, неправильные.

Нужно считать, что основные потери противник будет нести в воздушных боях. [194] Превосходство в воздухе будет определяться превосходством в количестве и качестве самолетов.

С. М. Буденный: Вы сказали о потерях на аэродромах, а вот какое соотношение в потерях на аэродромах и в воздухе?

[Г. П. Кравченко]: Я считаю, что соотношение между потерями на аэродромах будет такое: в частности, на Халхин-Голе у меня было так – 1/8 часть я уничтожил на земле и 7/8 в воздухе..."

В принципе, сказанному возразить трудно. Потому что ничего здесь генерал Кравченко не выдумал. Все действительно так и было. И свои основные потери в ходе войны авиация, действительно, несет в воздушных боях или от огня зенитной артиллерии.

Но есть здесь и одна существенная деталь. Самые большие потери несутся очень часто вследствие внезапности. Внезапная атака истребителей со стороны солнца. Внезапно выскочившие непонятно откуда для наземных войск штурмовики. Внезапный удар авиации по аэродрому. Это бывает в ходе всей войны, и потери здесь несут все, и слабая сторона и сильная, если расслабится. В самом начале войны нападающая сторона имеет удачную возможность за счет внезапного удара по мирным аэродромам нанести самые сильные потери из тех, которые понесет противник в ходе войны.

Значение внезапности Григорий Пантелеевич Кравченко, как и все другие генералы, понимал, конечно. Не согласен он был, как видим, с тем, какой именно урон возможно нанести в принципе. И основывался при этом опять же на своем личном опыте. Из приведенного примера видно, что уничтожить на японском аэродроме упомянутые им 17-18 самолетов ему удалось во главе своих шестидесяти истребителей только за несколько боевых вылетов. Отсюда он и делал вывод, что никакая внезапность не может обеспечить такие потери, какие нанесли немцы при своем ударе по французским аэродромам. И в чем-то, кстати, был прав, если вспомнить еще раз о том, что потери советской авиации были не столько за счет первого, внезапного удара рано утром 22 июня, но от налетов, продолжавшихся в течение всего этого дня.

Другое дело, что это мнение подавалось в таком виде, что полностью исключалась опасность самого первого удара по аэродромам. А это уже было в корне неверно. Потому что опыт-опытом, но не следует забывать и о том, что в чем-то в своем мастерстве противник может оказаться сильнее тебя. И тогда твой собственный опыт может привести к неверному мнению. Это, как можно понять из его слов, генерал Кравченко исключал полностью.

Необходимо заметить, что авторитет мнения боевого генерала такого уровня, как генерал-лейтенант Кравченко, был в то время абсолютно непререкаем для любого летчика советских военно-воздушных сил. Их тогда, кстати, было всего несколько человек в стране, первых дважды Героев Советского Союза. И двое из них, как мы с вами видели, каждый по-своему, но открыто выступили с мнением, фактически утверждавшим, что внезапного нападения немцев на наши аэродромы можно особо не опасаться.

Этому мнению, опять же, не возразил ни один из участников совещания. А ведь здесь был, фактически весь высший командный состав ВВС Красной Армии. На совещании присутствовали все те люди, от которых зависела боевая готовность авиации. Все они опять же приняли слова генерала Кравченко к сведению. Да и собственный их боевой опыт, если и был у кого-то меньше, чем у него, тоже говорил о том же самом.

Так что видим мы ту самую картину, которую и отметил в своей заключительной речи маршал Тимошенко.

"..В отношении использования ВВС в операциях мы имеем большой накопленный опыт, но, как отмечалось на совещании, этот опыт до сих пор не обобщен и не изучен. Больше того, а это может быть особенно чревато тяжелыми последствиями, у нашего руководящего состава ВВС нет единства взглядов на такие вопросы, как построение и планирование операций, оценка противника, методика ведения воздушной войны и навязывание противнику своей воли, выбор целей и т. д.

В этой области нужно навести порядок, и чем скорее, тем лучше..."

Правильно сказано. Но дело в том, что наводить порядок будут те самые люди, которые видели главный корень всех бед в бесказарменном проживании летчиков. Да и сам маршал Тимошенко делал выводы из имеющегося опыта иногда вовсе не те, что из них следовали на самом деле.

«...Последний опыт на Западе подтвердил необходимость наличия войсковой авиации, авиации армейской и фронтовой, используемой по обстановке для обеспечения войск и для самостоятельных действий, а также авиации РГК...»

Надо ли говорить, что как раз «опыт на Западе» вовсе никак не указывал на необходимость дробления авиации на фронтовую и армейскую, а, наоборот, прямо ему противоречил.

Так что многие беды июня 1941 года берут свое начало из самих по себе представлений о будущей войне, которые были широко распространены среди высшего командования РККА. Декабрьское совещание, о котором шла речь, не генерировала, конечно, эти представления. Эти самые представления на нём всего лишь проявились. Оставили по себе своего рода материальный след, позволяющий понять многое из причин того, что на самом деле случилось в начале войны.

***

Совещание закончилось 31 декабря. Как реагировал на итоги его работы Сталин? Об этом в своих мемуарах рассказал маршал Жуков.

"...После совещания на другой же день должна была состояться большая военная игра, но нас неожиданно вызвали к И. В. Сталину.

И. В. Сталин встретил нас довольно сухо, поздоровался еле заметным кивком и предложил сесть за стол. Это уже был не тот [200] Сталин, которого я видел после возвращения с Халхин-Гола. Кроме И. В. Сталина в его кабинете присутствовали члены Политбюро.

Начал И. В. Сталин с того, что он не спал всю ночь, читая проект заключительного выступления С. К. Тимошенко на совещании высшего комсостава, чтобы дать ему свои поправки. Но С. К. Тимошенко поторопился закрыть совещание.

– Товарищ Сталин, – попробовал возразить Тимошенко, – я послал вам план совещания и проект своего выступления и полагал, что вы знали, о чем я буду говорить при подведении итогов.

– Я не обязан читать все, что мне посылают, – вспылил И. В. Сталин.

С. К. Тимошенко замолчал.

– Ну, как мы будем поправлять Тимошенко? – обращаясь к членам Политбюро, спросил И. В. Сталин.

– Надо обязать Тимошенко серьезнее разобраться с вашими замечаниями по тезисам и, учтя их, через несколько дней представить в Политбюро проект директивы войскам, – сказал В. М. Молотов.

К этому мнению присоединились все присутствовавшие члены Политбюро.

И. В. Сталин сделал замечание С. К. Тимошенко за то, что тот закрыл совещание, не узнав его мнения о заключительном выступлении наркома.

– Когда начнется у вас военная игра? – спросил он.

– Завтра утром, – ответил С. К. Тимошенко.

– Хорошо, проводите ее, но не распускайте командующих. Кто играет за "синюю" сторону, кто за "красную"?

– За "синюю" (западную) играет генерал армии Жуков, за "красную" (восточную) – генерал-полковник Павлов.

Из Кремля все мы возвращались в подавленном настроении. Нам было непонятно недовольство И. В. Сталина. Тем более что на совещании, как я уже говорил, все время присутствовали А. А. Жданов и Г. М. Маленков, которые, несомненно, обо всем информировали И. В. Сталина..."

О причинах недовольства Сталина Жуков не пишет. Более того, демонстрирует всячески свое недоумение. Вроде бы не за что предъявлять военным какие-то претензии. Так, чисто процедурный просчет наркома, не стоило из-за этого так уж сильно гневаться. Ну и можно отсюда сделать обычный вывод о том, что беспричинное недовольство Сталина является следствием простого перепада его настроений. Захотел, мол, и посвирепствовал, поскольку тиран и самодур.

Между тем, имеется в описании Жукова очередная в его воспоминаниях странность. Из чего состоял разговор в его изложении? Всего из трех пунктов. Первый, это недовольство, которое Сталин выразил в адрес Тимошенко. Второй, это поручение Тимошенко подготовить директиву на основании сталинских замечаний к его докладу. Третий, это вопрос Сталина о том, когда начнется игра.

Сталин их неожиданно вызвал... Кстати, а почему – их? И кого это – их? Все три пункта этого разговора были адресованы всего одному человеку, маршалу Тимошенко. И решить их Сталин мог, вызвав к себе или его одного или вместе с начальником Генштаба. Как он делал это обычно. Но нет, в этот раз он предпочел пригласить его вместе с расширенным кругом подчиненных. Для чего? Для того, чтобы унизить его в их глазах? Только для этого? В армии, вообще-то не положено отчитывать командира на глазах у его подчиненных. Это бьет по авторитету командира, что, соответственно, снижает дисциплину. Такое, конечно, в жизни часто случается, как и всё остальное наше неприятие всего, что предписано уставами и законами. Но вызывать наркома вместе с подчиненными, только для того, чтобы сделать это на их глазах? Такое может быть сознательно сделано только для его унижения, никаких других объяснений здесь нет. Это если опираться на воспоминания Жукова, конечно.

Если же обратиться к документам, то получается картина несколько иная. В сборнике «1941 год», в примечаниях к декабрю 1940 года о замечаниях Сталина, тоже сказано. Его поправки к докладу Тимошенко, как это ни странно, сохранились. Вот что там сказано по этому поводу.

«... И.В.Сталин на совещании не присутствовал, ограничившись редактированием заключительного слова наркома обороны СССР Маршала Советского Союза С.К.Тимошенко. Кроме немногих замечаний, им вписаны фразы: „К обороне приступают для того, чтобы подготовить наступление“; „Оборона особенно выгодна лишь в том случае, если она мыслится как средство для организации наступления, а не как самоцель“ (АП РФ. Ф.45. Оп.1. Д.437)...»

Так и Тимошенко в своем выступлении на совещании говорил точно о том же. Вот его слова.

"...5. Оборона не является решительным способом действий для поражения противника: последнее достигается только наступлением. К обороне прибегают тогда, когда нет достаточных сил для наступления, или тогда, когда она выгодна в создавшейся обстановке для того, чтобы подготовить наступление...

... Оборона особенно выгодна лишь в том случае, если она мыслится как средство для организации наступления, а не как самоцель..."

То есть никаких особых замечаний к докладу Тимошенко у Сталина на самом деле не было. Записи Сталина скорее похожи на комментарии, которые иногда делаются на полях для собственного лучшего понимания прочитанного. У Сталина такая привычка была, это видно по его комментариям на полях прочитанных книг из его библиотеки. И уж тем более, не было у него того объема замечаний, которые можно было бы худо-бедно уложить в особую директиву наркома обороны. Директива в январе будет, но она не будет касаться заключительной речи Тимошенко. Там будут затронуты совсем другие вопросы, намного более серьезные и связанные, надо полагать, с истиными причинами недовольства Сталина.

Другое дело, что маршал Тимошенко закрыл совещание, не поинтересовавшись его мнением. Здесь Сталин был в своем праве и замечания нарком обороны, с его точки зрения, заслужил. Мероприятия такого масштаба без учета мнения главы государства вообще-то в то время проводить было не принято.

Например, похожее по размаху совещание, по итогам войны с Финляндией, проводилось в марте 1940 года. И там Сталин не просто присутствовал на каждом заседании, но принимал активное участие в обсуждении.

Вместе с тем, и маршал Тимошенко, в данном случае, упрека не заслуживал. Ясно, что тому, что на совещании присутствовали Жданов и Маленков, но отсутствовал Сталин, была какая-то причина. Дело в том, что он, похоже, в это время или болел, или был в отпуске. Во всяком случае, по журналу записи лиц, принятых Сталиным, именно во время проведения совещания на рабочем месте его не было. Последняя запись в журнале посещений Сталина в декабре 1940 года датирована 23-м числом. Затем посещений не отмечено. Следующая запись появляется 2 января. Возможно поэтому Тимошенко не мог связаться со Сталиным по телефону, чтобы попроситься на прием, а направил ему проект своего доклада служебной почтой.

В любом случае, не тот это повод, чтобы прийти в такую реакцию, как это рассказал маршал Жуков. Тем более, что чувствуется в его описании недовольство Сталина не персонально Тимошенко, на котором он просто сорвал свое раздражение по подвернувшемуся поводу, а всеми явившимися к нему военными вместе взятыми. Жуков, видевший Сталина в свою предыдущую встречу с ним намного более доброжелательным, это почувствовал особенно остро. «...Это уже был не тот Сталин, которого я видел после возвращения с Халхин-Гола...»

Теперь несколько слов о неожиданности для генералов их визита к Сталину.

Согласно Порядку дальнейшей работы совещания, утвержденному наркомом обороны маршалом Тимошенко 29 декабря 1940 года, 30 декабря с 11-00 до 14-00 участники военной игры в Генштабе должны были изучать задания по игре. В этот же день с 16 до 18-00 они слушали в ЦДКА заключительное слово Народного комиссара обороны, которым, собственно и было завершено совещание. На другой день, 31 декабря с 11 до 17-00 участники оперативно-стратегической игры продолжали изучать задания по ней, принимали решения и писали директивы. Решения и директивы должны были быть представлены к 17-00 31 декабря. То есть, на следующий день после совещания продолжилась подготовка к игре. 1 января, судя по тому же документу, им был дан день отдыха, во всяком случае, на этот день ничего для них не планировалось. Игра же, согласно этому распорядку, должна была начаться 2 января.

Именно в этот день, если верить записям журнала лиц, принятых Сталиным, он и принял военных. 2 января в 15 часов 35 минут к нему вошел Молотов, а пять минут спустя, он принял Тимошенко, с 15-40 до 16-30. Почти час разговора втроем. Сталин, Молотов и Тимошенко. Потом Тимошенко покидает кабинет. И только позднеее, с 19-30, нарком обороны появляется в кабинете Сталина еще раз, но теперь уже в сопровождении высших военных чинов Красной Армии и командующих военными округами. В кабинет Сталина в 19-30 вошли:

Тимошенко;

Буденный;

Кулик;

Мерецков;

Запорожец;

Жуков;

Павлов;

Кирпонос;

Черевиченко;

Кузнецов;

Тюленев;

Попов;

Апанасенко;

Ефремов;

Злобин;

Ватутин.

Вот здесь и должна была состояться сцена, описанная Жуковым. Поскольку только здесь он присутствовал лично. Только получается здесь как-то не очень. Упрек Сталина логичен при первой встрече с Тимошенко. Если самовольство Тимошенко его задело, он должен был предъявить свои претензии сразу, как только увидел его. Тимошенко он в этот день уже видел, и даже разговаривал с ним достаточно подробно, в течение 50 минут. Поэтому время на то, чтобы сделать свой выговор, у него было.

Но как тогда быть со свидетельством Жукова?

А никак. Выговор Сталина Тимошенко наверняка получил раньше, в разговоре с ним и Молотовым. Сам он, впрочем, мог рассказать об этом Жукову, который этот разговор перенес впоследствии на общую встречу.

Далее. Директива, которую предложил ему подготовить Молотов, не могла касаться каких-то недоработок в его заключительной речи, документально это, как мы с вами видели, не подтверждается.

И даже вопрос Сталина о том, когда начинается штабная игра, выглядит здесь странным. Почему? Да потому, что все предварительные документы, как по совещанию, так и по игре Тимошенко ему давно направил. Расписание этих мероприятий должно было быть ему известно. И самое главное. Сталин уже разговаривал в этот день с Тимошенко. Заметим, что Молотов и Тимошенко были первыми людьми, которых он вызвал после перерыва в работе. Не мог он уже тогда сразу же не поинтересоваться, как обстоит с подготовкой к оперативно-стратегической игре, поскольку это было в военной среде на тот момент наиболее значимое и ответственное мероприятие. Более того, и сама игра не должна была начаться завтра, как это припомнил Жуков. Она уже началась.

Единственное воспоминание маршала Жукова, которому здесь можно поверить, поскольку это относится не к фактам, а к его ощущениям, это то, что вызов к Сталину был для них неожиданным. А что это означает? Это означает, что не зная заранее о предстоящем вызове его ключевых участников к Сталину, руководство игрой начало её по расписанию, 2 января. С вечера такого рода мероприятия обычно не начинают. Поэтому игра была начата наверняка, если не с самого утра, то в первой половине дня. И лишь где-то с 15 часов, когда к Сталину был вызван Тимошенко, игру должны были прервать. Но, если это так, то вопрос Сталина о том, когда они собираются начать игру, несколько неуместен, не так ли?

Ну, забыл человек, скажете вы, что здесь такого, что ты здесь копейки считаешь? Я бы с этим согласился и так бы не придирался, конечно. Если бы не одно «но».

Вся эта представительная группа военного командования, вошедшая в кабинет Сталина в 19-30, вышла оттуда в 21-45. У Жукова ведь получается как? Они вошли. Тимошенко получил нагоняй от Сталина, ответил на два вопроса, получил поручение... И все. На самом же деле общение продолжалось два часа пятнадцать минут. Так что же там обсуждалось? На самом деле? Особенно учитывая подавленное состояние, с которым военные, по свидетельству Жукова, покинули кабинет Сталина?

ЯНВАРЬ 1941 года.

Со 2 по 6 и с 8 по11 января 1941года состоялись двухсторонние оперативно-стратегические игры на картах под руководством Наркома обороны СССР. Учитывая, что на внезапный доклад к Сталину были вызваны не только руководители Наркомата обороны и Генерального штаба, но и основные участники игры, на совещании должны были в первую очередь обсуждаться связанные с ней вопросы.

Прошу обратить еще раз внимание на одну деталь. Игра еще только началась, а Сталин уже высказывает свое недовольство настолько явно, что ее основные участники находятся в подавленном состоянии. При этом прошу не упускать из виду то обстоятельство, что условия игры, сложившиеся к ее началу, были известны не только им, их должен был получить и Сталин. Если он интересовался ею хотя бы в самом общем виде. А он ею явно интересовался, иначе не собирал бы на достаточно продолжительное совещание ее основных участников. Где не могли не обсуждаться условия этой игры.

Теперь о ее ходе.

Обратимся снова к воспоминаниям маршала Жукова.

"...С утра следующего дня началась большая оперативно-стратегическая военная игра. За основу стратегической обстановки были взяты предполагаемые события, которые в случае нападения Германии на Советский Союз могли развернуться на западной границе.

Руководство игрой осуществлялось наркомом обороны С. К. Тимошенко и начальником Генерального штаба К. А. Мерецковым; они «подыгрывали» за юго-западное стратегическое направление. «Синяя» сторона (немцы) условно была нападающей, «красная» (Красная Армия) – обороняющейся.

Военно-стратегическая игра в основном преследовала цель проверить реальность и целесообразность основных положений плана прикрытий и действия войск в начальном периоде войны. [201]

Надо отдать должное Генеральному штабу: во всех подготовленных для игры материалах были отражены последние действия немецко-фашистских войск в Европе.

На западном стратегическом направлении игра охватывала фронт от Восточной Пруссии до Полесья. Состав фронтов: западная («синяя») сторона – свыше 60 дивизий, восточная («красная») – свыше 50 дивизий. Действия сухопутных войск поддерживались мощными воздушными силами.

Игра изобиловала драматическими моментами для восточной стороны. Они оказались во многом схожими с теми, которые возникли после 22 июня 1941 года, когда на Советский Союз напала фашистская Германия...

По окончании игры нарком обороны приказал Д. Г. Павлову и мне произвести частичный разбор, отметить недостатки и положительные моменты в действиях участников.

Общий разбор И В. Сталин предложил провести в Кремле, куда пригласили руководство Наркомата обороны, Генерального штаба, командующих войсками округов и их начальников штабов. Кроме И. В. Сталина, присутствовали члены Политбюро.

Ход игры докладывал начальник Генерального штаба генерал армии К. А. Мерецков После двух-трех резких реплик Сталина он начал повторяться и сбиваться. Доклад у К. А. Мерецкова явно не ладился. В оценках событий и решений сторон у него уже не было логики. Когда он привел данные о соотношении сил сторон и преимуществе «синих» в начале игры, особенно в танках и авиации, И.В. Сталин, будучи раздосадован неудачей «красных», остановил его, заявив:

– Откуда вы берете такое соотношение? Не забывайте, что на войне важно не только арифметическое большинство, но и искусство командиров и войск.

К. А. Мерецков ответил, что ему это известно, но количественное и качественное соотношение сил и средств на войне играет тоже не последнюю роль, тем более в современной войне, к которой Германия давно готовится и имеет уже значительный боевой опыт.

Сделав еще несколько резких замечаний, о которых вспоминать не хочется, И. В. Сталин спросил:

– Кто хочет высказаться?

Выступил нарком С. К. Тимошенко. Он доложил об оперативно-тактическом росте командующих, начальников штабов военных округов, о несомненной пользе прошедшего совещания и военно-стратегической игры.

– В 1941 учебном году, – сказал С. К. Тимошенко, – войска будут иметь возможность готовиться более целеустремленно, более организованно, так как к тому времени они должны уже устроиться в новых районах дислокации.

Затем выступил генерал-полковник Д. Г. Павлов. Он начал с оценки прошедшего совещания, но И. В. Сталин остановил его. [202]

– В чем кроются причины неудачных действий войск "красной" стороны? – спросил он.

Д. Г. Павлов попытался отделаться шуткой, сказав, что в военных играх так бывает. Эта шутка И. В. Сталину явно не понравилась, и он заметил:

– Командующий войсками округа должен владеть военным искусством, уметь в любых условиях находить правильные решения, чего у вас в проведенной игре не получилось.

Затем, видимо, потеряв интерес к выступлению Д. Г. Павлова, И. В. Сталин спросил:

– Кто еще хочет высказаться?

Я попросил слова..."

К рассказам маршала Жукова надо относиться с осторожностью не меньшей, чем к воспоминаниях других военачальников. В данном случае приведенный отрывок эту настороженность как раз подтверждает. Не то, чтобы Жуков как-то что-то здесь особо исказил. Просто о чём-то он умолчал, на чём-то сместил акценты. Чтобы убедиться в этом, достаточно обратиться к документам, касающимся этой игры. Кроме того, о ее ходе достаточно подробно рассказал в своих воспоминаниях маршал Захаров, служивший долгое время в Генштабе.

Итак, о том, как проходила игра на самом деле.

Во-первых, оперативно-стратегическая игра была не одна, их было две. Не две части одной, а именно две игры, это указывалось в документах по ее подготовке. Кстати, согласно этим документам, первоначально оперативно-стратегическую игру планировалось провести в октябре 1940 года. Однако потом было решено перенести ее на окончание декабрьского совещания, когда весь руководящий состав РККА будет в Москве. Планы провести игру, возникшие в октябре, совпадают с появившейся тогда же идеей об ударе Красной Армии на Юго-Западном направлении. Это совмещение во времени показывает, что основным замыслом игры было обкатать эту идею на картах в двухстороннем порядке, то есть при условии противодействия противника.

Игры проходили под общим руководством Наркома обороны Маршала Советского Союза Тимошенко и начальника Генерального штаба генерала армии Мерецкова. К руководству игрой привлекались заместители Наркома обороны маршалы Буденный, Кулик и Шапошников, ответственные работники Генерального штаба, начальники родов войск и служб Наркомата обороны. Кроме того, в состав штаба руководства вошли более 30 офицеров и генералов Оперативного управления Генштаба. Для технической работы привлекалось 55 человек.

Планы проведения игр были разработаны в Генеральном штабе, под общим руководством его начальника Мерецкова. Конкретно их разработку возглавляли начальник Оперативного управления генерал-лейтенант Ватутин, его заместитель генерал-майор Василевский и другие руководящие работники Генштаба.

Ключевые должности в командовании фронтами и армиями занимали в этих играх командующие военных округов, начальники и ответственные работники их штабов, командующие армиями, а также генералы из центрального аппарата Наркомата обороны и Генштаба.