Текст книги "22 июня 1941 года(СИ)"

Автор книги: Владимир Чунихин

сообщить о нарушении

Текущая страница: 32 (всего у книги 68 страниц)

Итак. Получается, что в подготовке и проведении военного переворота в Югославии активную роль сыграла деятельность советских специальных служб.

Отсюда неудивительно, кстати, что практически одновременно с арестом членов правительства Цветковича, а также занятием гвардией и частями гарнизона ключевых учреждений Белграда, в городе начались хорошо организованные демонстрации. И обратите внимание на лозунги, с которыми шли демонстранты мимо здания советского полпредства. «За союз СССР», «Да здравствуют Сталин и Молотов». Это конечно, прямо указывало на одну из сторон, которая стояла за этими событиями. Здесь видна работа, проделанная с использованием возможностей запрещенной Коммунистической партии Югославии.

И еще. Если в этих событиях участвовали спецслужбы Англии и СССР, то можно ли предположить какую-то степень координации в действиях этих сторон? Конечно, насколько это можно видеть, никакой прямой координации не было. Но единство целей поневоле заставляло обе стороны действовать в общем направлении. Что может подразумевать некую опосредованную координацию, тонкие и крайне замаскированные действия, которые не были видны участникам этих событий. Ведь обратите внимание, даже один из руководителей разведывательного управления НКВД, Павел Судоплатов, не имел представления о том, что происходило на югославском направлении до самого марта 1941 года. Он указал на то, что по распоряжению высшего руководства страны в Югославию были направлены высокопоставленные сотрудники военной разведки и НКВД СССР. А почему они вообще были туда направлены? Они ведь выехали туда еще в феврале, когда Югославия еще не присоединялась ни к какому Тройственному пакту. Чем это было вызвано и именно в это время? И чем конкретно они там занимались? Руководством каждый своей резидентурой в этой стране? Но с этим вполне успешно справлялись местные резиденты. Может быть, чем-то еще, сверх этого, для чего нужны были полномочия большие, чем имели резиденты на местах?

В связи с этим обратим внимание на личности двух разведчиков, направленных в Белград для активизации помощи в подготовке военного переворота. Потому что с ними все далеко не так однозначно, как это кажется на первый взгляд.

Из слов Павла Судоплатова можно сделать вывод о том, что это были высокопоставленные разведчики как минимум уровня заместителей руководства советских спецслужб. На самом деле это было не так.

Михаил Андреевич Алахвердов в феврале – марте 1941 года действительно выезжал в Белград, где участвовал в подготовке и осуществлении переворота против прогермански настроенного правительства Югославии.

При этом предлагаю обратить внимание на такое странное обстоятельство. Да, он был разведчиком высочайшего класса. Можно сказать, это был один из наиболее успешных резидентов советской разведки. Но дело в том, что именно в это время в кадрах внешней разведки он не состоял. В это время Алахвердов занимал должность заместителя начальника 2-го отделения Особого бюро при наркоме внутренних дел СССР. Заметим, что даже не наркомата госбезопасности, в состав которого входило тогда разведывательное управление, а в некой особой организации при наркоме внутренних дел.

Особое бюро при наркоме внутренних дел было тогда центром информационно-аналитической работы. Возглавлял его Шария Петр Афанасьевич, человек из ближайшего окружения Берия, который был его референтом и консультантом по политическим вопросам, а также вопросам внешней политики.

Павел Судоплатов. «Разные дни тайной войны и дипломатии».

"...В Париж после окончания войны для переговоров с меньшевиками выехал доверенное лицо Берии и Сталина Петр Афанасьевич Шария – профессор, академик, который готовил предложения по возвращению грузинских эмигрантов. Это был философ, крупный ученый, позволявший себе даже спорить со Сталиным. Случалось, на даче их «растаскивали» во время дискуссий по вопросам философии; профессору, бывало, под столом давили на ногу, чтобы успокоить и охладить его страсти.

Ранее Шария все время был помощником Берии по пропаганде. Когда же его назначили руководителем секретариата НКВД (при переезде Берии в Москву), дела в секретариате пришли в полный беспорядок. Шарию пришлось передвинуть на научно-методическую работу: он возглавил особое бюро при наркоме, связанное с обработкой документации, анализом предложений по опыту разведывательной и контрразведывательной работы, хотя в этой области, вообще говоря, не очень разбирался..."

Тем не менее. Когда от НКВД понадобилось направить кого-то в Белград для подготовки там особо тайной акции, туда направили сотрудника именно этой службы, подчиненной непосредственно Берия и Сталину. Минуя аппарат внешней разведки.

Что же касается Михаила Абрамовича Мильштейна, то здесь Судоплатов несколько ошибся, видимо невольно перенеся на его личность свои воспоминания более поздного времени. Мильштейн стал заместителем начальника военной разведки, как впрочем и генералом, несколько позднее. Заместителем начальника Первого управления ГРУ он был с 1942 по 1946 год. Генерал-майором стал и вовсе в 1955 году, когда уже не работал в разведке, хотя и тесно взаимодействовал с ней по службе, являясь начальником кафедры разведки и вооруженных сил иностранных государств в Академии Генштаба.

В марте 1941 года он был еще в скромном звании майора и являлся начальником 3-го отделения 1-го (западного) отдела Разведывательного управления Генштаба РККА. Так что к высокому руководству имел тогда отдаленное отношение.

Между тем, имеется здесь одна неожиданная деталь. Третье отделение, которым он руководил, курировало военную разведку в США и Англии. Да и сам М.А. Мильштейн ранее работал только в США, был там одно время резидентом военной разведки. И уже оттуда был переведен в Москву, в центральный аппарат Разведывательного управления.

Поэтому, интересно. Зачем накануне событий в Югославии Москве понадобился в Белграде специалист по разведывательной работе в англоязычных странах?

Подведем некоторые итоги. Как бы ни было велико британское влияние на события в Югославии, показателен тот факт, что и советское руководство приняло в них самое деятельное участие. При этом руководство страны постаралось принять в этой операции настолько жёсткие меры конспирации, что об истином характере работы в Югославии накануне переворота не имели тогда представления даже высокопоставленные сотрудники разведки.

Так чем было вызвано участие советских спецслужб в подготовке переворота в Югославии? Да еще при вероятном контакте в этом вопросе с английской разведкой? Ведь это был колоссальный риск вызвать на себя гнев Гитлера. Тем более, если, как нас настойчиво в этом убеждают, Сталин покорно следовал в фарватере германской политики. Что он был чуть ли не союзником Гитлера. И никак не соглашался верить в то, что тот планирует нападение на Советский Союз...

Тогда поведение Сталина абсолютно не имеет логики. Если он верит Гитлеру и считает, что опасность с его стороны для СССР является выдумкой, то он сам, своими руками разрушает свою, вроде бы, безопасность. Сам создает для Гитлера повод для того, чтобы тот резко изменил свое благожелательное к нему отношение. Ведь ясно же, что в югославском перевороте слишком трудно, практически невозможно, спрятать участие СССР. Тем более, если учесть события самого ближайшего будущего, связанные с фактически открытым вызовом Гитлеру, которым явился для того пакт, спешно заключенный между СССР и Югославией.

Еще раз упомяну неудавшуюся операцию по оказанию помощи в заговоре югославских офицеров в 1938 году. Ведь тогда СССР и нацистская Германия были фактически враждебными друг другу государствами. Весь смысл той акции должен был состоять в том, чтобы заставить Гитлера отказаться от его планов в отношении Чехословакии, создав ему проблемы на Балканах. Не зря инициатором здесь был именно чешский президент.

Сейчас же, в марте 1941 года, отношения Советского Союза и Германии были совершенно иными. Эти страны имели между собой официально дружеские связи. Вроде бы. Впрочем, Гитлер уже задумал войну против СССР. Но Сталин-то, как нас убеждают, этого не знал. Предпочитал не знать. Не верил, когда его предостерегали от гитлеровского коварства.

Тогда зачем он предпринял новую операцию в Югославии? От каких планов хотел заставить отказаться Гитлера на этот раз?

И получается, что, если вернуться к словам Сталина, сказанным им Черчиллю в августе 1942 года, то все его действия в отношении Югославии принимают совсем другой вид. И обретают стройность и логику.

Да, действительно. Вспомним его выступление по итогам визита Молотова в Берлин. В том случае, если Сталин прекрасно понимал реальность германской угрозы, более того, допускал, что война может начаться в самое ближайшее время, тогда его действия абсолютно понятны. Что может заставить отодвинуть в сторону осторожность в отношениях с Гитлером? Только уверенность в том, что его нападение неизбежно и никак это обстоятельство изменить нельзя. Только это. Тем более, что ничем события в Югославии не могут скомпрометировать СССР в качестве государства – агрессора.

А выгоды от югославского кризиса, в условиях понимания неизбежности германского нападения, перевешивают все возможные издержки в отношении со столь грозным соседом. Главное, что мог выиграть Советский Союз, заставив германские войска ввязаться в войну на Балканах, это время. То самое время, о котором говорил Сталин Черчиллю.

Да, конечно, все прекрасно понимали, что Германия неизмеримо сильнее Югославии и Греции. Даже и при наличии здесь британских войск. Но два... три месяца задержки здесь германских сил, и срок нападения немцев на Советский Союз действительно сможет быть отодвинут не менее, чем на полгода.

Можно выдвинуть, конечно, привычные упреки в бесчеловечности Сталина, ввергшего Югославию в кровавую войну с Германией. Но давайте подумаем. Югославии никто, а в первую очередь, англичане, не дал бы остаться в союзе с немцами. Впрочем, даже если бы англичанам этого не удалось. Югославия, оставшаяся союзницей Германии, все равно должна была пройти через горнило войны, но теперь уже по другую сторону фронта. Здесь разницы для жителей Белграда, кто их будет бомбить, люфтваффе или британские королевские воздушные силы, была небольшая. Наступали другие времена, жестокие и бесчеловечные.

Да, мы знаем о том, что расчёт Сталина в полной мере не оправдался. Слишком быстро германские войска одержали на Балканах победу. Так ведь здесь от него ничто уже и не зависело. Но даже один месяц выигрыша, один месяц отсрочки, хотя и не отменил германское нападение на Советский Союз в 1941 году, всё же помог в итоге Красной Армии устоять.

Это и было одним из тех дел Сталина, с помощью которых вполне возможно объективно оценить его отношение к угрозе германского нападения. Заметим. Мы здесь нисколько не касались мыслей Сталина. Нам, думаю, вполне пока хватает его действий.

АПРЕЛЬ 1941 года.

Конечно, новому югославскому правительству самым близким по политическим предпочтениям было бы заключить договор с Англией. Однако, поскольку Великобритания находилась в состоянии войны с Германией, это явилось бы для Югославии прямым вызовом Гитлеру. Заключение же договора с Советской Россией, имевшей действующий с Германией договор о дружбе и нейтралитете, было, безусловно, предпочтительнее с точки зрения ближайших целей.

Конечно, в этом случае, основные издержки в отношениях с Германией должен был понести Советский Союз, но это уже его проблемы. Безусловно и в советском руководстве понимали на что идут, когда согласились открыто наладить отношения с новым югославским правительством. Но на шаг этот в Кремле пошли без каких-либо колебаний. Там, видимо, такой поворот был заранее просчитан. И даже со своей стороны был в определенной мере создан.

Начало апреля было отмечено интенсивными консультациями, предшествовавшими подписанию пакта о дружбе и ненападении между Советским Союзом и Югославией. К счастью для нас, эти переговоры тщательно протоколировались, поэтому сегодня можно совершенно точно восстановить, какие вопросы тогда обсуждались. А главное, они позволяют увидеть закулисную сторону, где отчетливо было видно действительное отношение советского руководства не только к югославским событиям, но и к более общим вопросам кризисной дипломатии. В частности, это касается позиции Сталина по вопросам германской угрозы, а также, в связи с этим, его осторожных попыток зондирования возможного построения союзнических отношений с Англией.

Отчеты о каждой встрече в ходе этих переговоров немедленно направлялись на ознакомление Сталину и Молотову. И хотя они и оставались до поры в тени, ход этих переговоров направлялся с советской стороны, безусловно, лично ими. А потому все высказывания, в данном случае, Вышинского, были выражением их собственной позиции.

Вечером 1 апреля 1941 года первый заместитель наркома иностранных дел

Вышинский принял посланника Королевства Югославия Милана Гавриловича.

Гаврилович вручил письмо с извещением о том, что король Петр Второй принял в свои руки власть. В отношении Тройственного пакта он заявил, что правительство Югославии не считает возможным аннулировать соглашение о присоединении к нему, добавив при этом однако, что «применение его на практике будет целиком поставлено в зависимость от интересов Югославии».

Далее югославский посланник рассказал, что в этот же день он посетил германского и итальянского и английского послов и сделал им такое же заявление. Рассказывая о реакции последнего, он отметил, что «Криппс принял это сообщение с явным разочарованием. Криппсу оно, как сказал Гаврилович, сильно не понравилось. „Англия хочет войны“, – добавил Гаврилович». В разговоре с германским послом он усиленно провозглашал миролюбие Югославии, но одновременно подчеркивал ее решимость бороться за свою независимость.

Обращаясь к Вышинскому, Гаврилович отдельно остановился на положении югославской армии. Упомянув о том, что в стране проходит дополнительная мобилизация, он заметил, что для ее оснащения более современным оружием ей не хватает самолетов и противотанковых орудий, которые они расчитывают получить от СССР.

Вышинский заявил, что мы считаем позицию Югославии правильной вообще. И в частности правильным является то, что югославское правительство не демобилизует свою армию. Последнее означало, конечно, не роспуск армии, а прекращение и свертывание начавшейся мобилизации.

Встреча была короткой, поскольку многие важные вопросы Гаврилович пока не озвучивал в ожидании скорого прибытия из Югославии делегации, уполномоченной к подписанию межправительственных документов. Но уже в этом коротком разговоре была проявлена позиция советского правительства всячески помогать решимости Югославии к сопротивлению вероятной германской агрессии.

На следующий день Вышинский снова принял Гавриловича, вручив ему ответное письмо Молотова на нотификацию о восшествии на югославский престол Петра II.

Гаврилович сразу остановился на том, что по всем данным, которыми он располагает, Германия готовится к нападению на СССР в мае 1941 года. Об этом свидетельствует переписка с югославскими послами в других странах, а также сообщения, которые он имеет из шведских и английских источников.

Что касается английских источников, это было уже советской стороне хорошо известно. Закономерен только будет следующий вопрос, который неизбежно возникнет у неё всего через неделю. Как при такой замечательной работе югославской разведки, предвидящей будущие беды далёкого от них Советского Союза, она умудрилась проглядеть опасность для своего собственного государства со стороны всё той же Германии?

Что касается предстоящих переговоров, которые уполномочена была вести ожидаемая в Москве югославская делегация, то Гаврилович высказал пожелание, чтобы СССР согласился их результаты опубликовать в печати. «Это было бы ударом грома. Немцы сразу же поняли бы, как им следует вести себя по отношению к Югославии», – заявил Гаврилович.

По этому поводу Вышинский заметил, что говорить сейчас об этом преждевременно. Судя по всему, уже тогда советское руководство планировало обнародовать не просто сообщение о переговорах, на что надеялась югославская сторона, но и сам текст договора с Югославией.

3 апреля в Москву прибыла полномочная делегация, представляющая новое югославское правительство, в составе полковников Драгутина Савича и Божина Симича. Вечером того же дня их, а также посланника Гавриловича, принял Вышинский.

В разговоре Гаврилович сообщил, что не может сказать, чего именно добивается Германия от Югославии. Германский посол Шуленбург тоже ему ничего не ответил по поводу сделанного им, Гавриловичем, заявления.

На это Вышинский сделал весьма важное, на мой взгляд, заявление, изложив, как это можно понять, позицию советского руководства по вопросам взаимоотношения с Германией. Согласно отчету о встрече, он заявил буквально следующее:

« Я вновь подтвердил, что эта позиция правильна, как правильно и решение не демобилизовывать армию. Воспользовавшись тем, что разговор зашел на эту тему, я сказал, что Югославское правительство должно решительно отстаивать свою независимость, не допускать, чтобы под всякими предлогами немецкие агенты проникли, просочились в разные учреждения, фактически захватили их в свои руки. Нужно не забывать, что независимость страны лучше всего можно сохранить, сохранив сильную армию...»

Взято из сборника документов «1941 год», т.2.

Документ N 356.

Далее Вышинскому были вручены проекты соглашений, которые югославское правительство хотело бы заключить с СССР. Поскольку вопрос об их подписании был поднят впервые, Вышинский ответа на них не дал, сообщив, что ему необходимо получить инструкции правительства. Единственно, от себя лично он заметил, что в таком виде, как это предлагает югославская сторона, эти соглашения едва ли целесообразны. На это Гаврилович ответил, что Югославия очень хотело бы заключить с СССР соглашение о союзе. Одновременно с этим члены югославской делегации попросили осуществить дипломатические шаги со стороны СССР в целях повлиять на Германию в интересах сохранения на Балканах мира.

Уже 4 апреля Молотов разослал на согласование членам и кандидатам в члены Политбюро проект договора о Дружбе между СССР и Югославией.

В тот же день в 14 часов Вышинский принял Гавриловича и Савича и сообщил им, что Советское правительство согласно заключить соглашение в виде договора о дружбе и ненападении между СССР и Югославией.

При этом было заявлено, что «Предложенные делегацией проекты пакта мы не можем принять, так как заключение такого договора требует времени для взаимного ознакомления с тем, какими силами располагают договаривающиеся стороны. Развив в этом духе свою аргументацию и подчеркнув, что мы к заключению договоров относимся очень серьезно, что пакты, которые подписываются без должной подготовки, а потом забываются, нам не подходят, я указал также и на другое существенное обстоятельство. У нас имеется договор с Германией. Мы не хотим дать повода предполагать, что мы склонны его нарушить. Первыми мы этого договора нарушать не хотим...»

Взято из сборника документов «1941 год», т.2.

Документ N 360.

То есть, из самой формулировки следует, что советское руководство ни на какую нерушимость пакта с Германией надежд не возлагало. Потому что вполне допускало, что договор о ненападении между СССР и Германией может быть нарушен. Единственно, что Советский Союз не просто не хотел нарушать этот договор первым, но не хотел дать даже повод к таким предположениям. А югославский проект соглашений, видимо, явно приводил СССР в состояние конфронтации с Германией. Потому и был советской стороной отклонен.

Югославские представители с советским проектом договора ознакомились и согласились с ним, попросив назначить время подписания договора. Кроме того, Вышинскому был сообщен краткий перечень того, что Югославия хотела бы получить от СССР. Более подробные сведения были уже переданы советскому Генштабу военным атташе Поповичем.

В течение 4 апреля стороны встречались еще трижды, согласовывая и уточняя формулировки договора. Особенные сложности вызвала вторая статья, где советская сторона настаивала на фразе «соблюдать политику нейтралитета и дружбы», а Гаврилович, ссылаясь на мнение югославских военных, предлагал указать на то, что в случае нападения ни одна из сторон не будет поддерживать «ни в какой форме» напавшую державу. Было даже представлено дело таким образом, что Югославия рассчитывала на военный союз с СССР. Понятно, что в существующих условиях Советский Союз на такие отношения пойти не мог, поскольку, в случае нападения Германии на Югославию, они могли привести к прямой конфронтации с Гитлером.

Это же понимала, конечно, и югославская сторона. Тем не менее, настаивала всё же на своей формулировке. Впрочем, советское руководство прекрасно понимало, кто именно стоял за некими безымянными «военными кругами» Югославии. И кому был выгодно подтолкнуть СССР к явному противостоянию с Германией. По этому поводу Вышинский сдержанно отметил в своем отчете:

"Во все время этой беседы Г[аврилович] был чрезвычайно смущен. Все время ссылался на военных.

Ввиду близких связей Г[авриловича] с Криппсом, я не исключаю в данном случае и влияния Криппса, с которым Г[аврилович], безусловно, советуется".

К последнему отчету, кстати, была приложена заявка югославской стороны на вооружения и материалы, которые она хотела бы получить от СССР.

"ПРИЛОЖЕНИЕ

Первоочередная заявка

(Количество по усмотрению Сове[тского] прави[тельства])

1. Противотанковые орудия – 45 мм + 500 снарядов на каждое орудие;

2. Зенитные пулеметы – 13-20 мм;

3. Горючее (бензин);

4. Резина для автомеханических частей;

5. Истребители;

6. Дневные бомбардировщики;

7. Дневные разведчики.

АП РФ. Ф.З. Оп.66. Д.905. Лл.77-75. Машинопись, заверенная копия. Указана рассылка – Сталину, Молотову. 21 "

Взято из сборника документов «1941 год», т.2.

Документ N 360.

Между тем, сведения о ведущихся переговорах и готовности советской стороны подписать с Югославией некий договор, были доведены до германского правительства. В частности, по этому вопросу 4 апреля Молотов пригласил посла Германии в СССР Шуленбурга. В ходе беседы эти сведения были ему предоставлены. В самом общем виде, разумеется, исключая моменты, которые германской стороне знать не полагалось. Впрочем, и в таком виде встречены они были, разумеется, отрицательно. Но советское руководство проявило здесь твердость, вопреки ясным «предостережениям» из Берлина.

Кстати говоря, одно только публичное заключение договора между СССР и Югославией, в условиях противодействия этому событию германской стороны, является вполне исчерпывающим доказательством того, что Сталин, конечно же, не замышлял никаких нападений на Германию. Потому что нападающая сторона должна скрывать свои намерения, а не настораживать противника своими умышленными действиями. Вот Гитлер всячески скрывал свои намерения. Он готовил нападение. Сталин, противореча ему, открыто заключил с Югославией договор. Значит, он готовился к обороне, здесь всё ясно, по-моему.

5 апреля в Москве состоялась еще одна примечательная встреча. Ввиду ее особой важности привожу отчёт о ней в полном объеме.

"БЕСЕДА ПЕРВОГО ЗАМЕСТИТЕЛЯ НАРКОМА ИНОСТРАННЫХ ДЕЛ СССР А.Я. ВЫШИНСКОГО С ЧЛЕНОМ ПРАВИТЕЛЬСТВЕННОЙ ДЕЛЕГАЦИИ ЮГОСЛАВИИ Б. СИМИЧЕМ

5 апреля 1941 г.

В 11 часов 45 минут принял Симича, который явился, как он заявил с самого начала, тайно от Гавриловича и Савича.

Симич долго говорил о своих просоветских настроениях, о том, что он два года в этом направлении «обрабатывает» генерала Симовича, – не коммунист и не социалист, но он за СССР и с каждым днем все более и более левеет. Симич убежден, что Симович неизбежно придет к полному признанию коммунизма. Дело в сроке. После такой подготовки Симич перешел к существу вопроса, повторив в общем все то, что было изложено вчера Гавриловичем и что было записано в спецсообщении тов. Голикова.

Главный довод Симича против нашей последней фразы в § 2 проекта заключался в опасении, что "народ" будет разочарован.

Отвечая Симичу, я указал на то, что он неправильно понимает § 2, что в нем говорится не просто о нейтралитете, а о нейтралитете и дружбе, что имеет весьма большое значение. С[имич] упускает также из виду вопрос о материально-технической помощи со стороны СССР. О разочаровании «народа» говорить нет оснований. Договор о дружбе и ненападении и самый факт его опубликования, в случае подписания этого договора, – достаточно сильные аргументы против всякого «разочарования». Напомнил, что югославы предлагали тайный договор, мы идем на открытый, что само по себе играет колоссальную роль в деле сохранения мира и предупреждения Германии о нашей позиции в отношении Югославии.

С[имич] не отрицал этого значения, но он все же думает, что первоначальная редакция § 2 лучше. Он, Симич, и его коллеги по делегации хотели бы, чтобы этот параграф был сформулирован примерно так, как в советско-германском договоре.

Я разъяснил нашу точку зрения и по этому вопросу примерно так, как в беседе с Гавриловичем.

Продолжая настаивать на своем предложении по § 2, С[имич] подчеркнул, что материальная помощь, очевидно, запоздала. Он на ту помощь не очень надеется, так как время упущено, правда, по их собственной вине. Но материальную помощь Югославии обещает и Англия, и что, быть может, Югославское 49 правительство будет вынуждено эту помощь принять.

Хотя С[имич] не повторил сказанного им т. Голикову о том, что Югославия может быть вынуждена пойти на соглашение с англичанами, я все же, воспользовавшись случаем, сказал, что мы не против того, чтобы Югославия сблизилась с Англией и со всеми теми государствами, которые могут Югославии оказать помощь, что мы вовсе не исключаем и того, что Югославия заключит соглашение с Англией. Мы считали бы это даже целесообразным.

С[имич] немного смутился и постарался этот разговор замять.

Уходя, С[имич] несколько раз повторил заверения в своем дружественном расположении к СССР и не только в своем, но и в расположении всего Югославского правительства и особенно генерала Симовича.

Сегодня делегация ожидает из Белграда ответ.

На этом беседа закончилась.

Беседа продолжалась 45 минут.

А. Вышинский

АВП РФ. Ф.06. Оп.З. /7.27. Д.375. Лл.25-27. Машинопись, заверенная копия.

Взято из сборника документов «1941 год», т.2.

Документ N 369.

Это было последнее усилие англичан надавить на СССР в попытке добиться наиболее острой формулировки договора с Югославией, сделав его направленным против Германии. Классически построенная беседа. Сначала уверения в дружбе и даже в левых взглядах нового югославского руководителя, выгоды от которых грех упускать. Затем легкий шантаж возможным поворотом Югославии к союзу с Великобританией...

И вот здесь Вышинский выдал несомненно согласованную со Сталиным и Молотовым сенсационную домашнюю заготовку. Обратим внимание на упоминание о предыдущей встрече членов югославской делегации с начальником Разведывательного управления Генштаба генералом Голиковым и о том, что там уже поднимался вопрос о возможном союзе с Англией. Так что время на то, чтобы определиться со своей позицией и подготовить ответ на этот счет у советской стороны было. Что исключает, конечно же, любую вероятность личной импровизации Вышинского в данном вопросе. Отметим его слова о том, что для своего демарша он воспользовался сходной темой. То есть ждал только повода для того, чтобы этот аргумент озвучить. Заявление о том, что Советский Союз не просто не против, но считает как раз целесообразным союз Югославии с Великобританией, полностью лишил аргументации и тех, и других.

Для нас же это заявление имеет поистине неоценимое значение.

Что означает союз между Югославией и Англией? Это оружие, направленное против Германии. Никакого иного содержания, в условиях войны между этими государствами, быть не может по определению. Поощряя Югославию к этому союзу, Сталин ясно показал, что желает военного усиления любых сил, противостоящих Гитлеру.

Причиной такого желания могла быть только одна. Попытаться заставить Германию завязнуть на Балканах как можно дольше. Для чего? Только лишь для того, чтобы оттянуть угрозу германского нападения на возможно большее время. Но для того, чтобы пытаться ее оттянуть, необходимо одно важное условие. Надо эту угрозу осознавать.

И есть у этой ситуации ещё одна сторона. Или, вернее, имеется у неё второе дно. Знание советским руководством того обстоятельства, что за спиной югославских представителей внимательно наблюдают за ситуацией англичане, делает это заявление направленным не только Югославии. В этих условиях одобрение Сталиным союза Югославии и Британии дает последней ясный сигнал о том, что такой же союз с ней в определенных условиях возможен и со стороны СССР.

Иными словами, это заявление является еще и одним из первых видимых нами пробных шагов к созданию антигитлеровской коалиции. То есть,

то, что мы увидим в отношениях союзников с началом Великой Отечественной войны, сложилось далеко не на пустом месте. Эта ситуация просчитывалась и готовилась загодя.

Отсюда и следует вывод о необыкновенной важности для нас этого заявления. Потому что само по себе его наличие еще больше оттеняет бездоказательность и легковесность традиционных размышлений о неверии Сталина в германское нападение.

Конечно, здесь можно задать вопрос. Почему тогда Сталин, если предвидел войну с Германией, не предпринял более энергичных мер к налаживанию отношений с Великобританией?

Дело в том, что СССР и Англия тогда преследовали разные цели. СССР было необходимо получить союз с Англией на случай войны с Германией. Но одновременно при этом всячески оттягивая начало этой войны. Британии же было необходимо втянуть Советский Союз в войну с Германией, и как можно скорее. Поэтому любые прямые тайные переговоры с советским руководством англичане в любой момент могли сделать достоянием гласности. С тем, чтобы вызвать кризис в отношениях между СССР и Германией.

Примером этого может служить история с другим письмом Черчилля. 22 октября 1940 года премьер-министр Великобритании Уинстон Черчилль обратился к Сталину с письмом, где предложил заключить военный союз, направленный против Гитлера. В качестве компенсации он обещал признание Великобританией законности вхождения в состав СССР Прибалтики, Бессарабии, Восточной Польши и Северной Буковины. Сталин тогда не ответил на эти предложения. И правильно сделал. Потому что буквально через три недели, уже во время визита Молотова в Берлин, британское министерство иностранных дел огласило предложения о союзе в открытой печати. Так что действовать в этом направлении можно было только лишь максимально осторожно. Не подставляясь, говоря современным языком.