Текст книги "22 июня 1941 года(СИ)"

Автор книги: Владимир Чунихин

сообщить о нарушении

Текущая страница: 55 (всего у книги 68 страниц)

Так в чём же дело?

Модные сегодня разговоры о предательстве, о заговоре, рассматривать здесь мы не будем. В своих предыдущих работах свою точку зрения по этому поводу я излагал и возвращаться к ней необходимости не вижу. Поэтому попробуем понять причины такого поведения генерала Павлова, исходя из других обстоятельств.

Да, конечно, глухое ворчание, глухая фронда по отношению к Сталину в среде генералов безусловно были. Красные командиры, поднявшиеся в Гражданскую или вскоре после неё, были вскормлены либо самим Троцким, либо людьми, отмеченными Троцким. Накладывалось это на отсутствие традиционных ориентиров, свойственных обычно профессиональной военной касте и отменённых пролетарской революцией. Даже слова «Отечество» и «патриотизм» перестали быть запретными всего за несколько лет до начала войны. Перестали благодаря длительным и упорным усилиям Сталина. Что, кстати говоря, тоже не все и не сразу приняли.

А голое честолюбие, не подкреплённое традиционными ценностями, толкало многих из них к настроениям, которые убеждали их, что их недостаточно ценят и недостаточно почтительно к ним относятся на самом верху. Более того, конечно же не могли они простить того, что с ними обошлись столь сурово в 1937-1938 годах. То, что репрессии затронули сколько-нибудь существенную часть командного состава, это сегодня на основании имеющихся документов можно твёрдо отнести к оттепельным сказкам. Но правдой является то, что этот удар очень сильно проредил самую верхушку армии. Тот слой, который издавна считал себя неприкасаемым.

Ведь получается, что увешанные орденами, они не могли себе позволить вкусить плоды своей славы в той мере, которую они бы желали. Всё, что надо было завоевать для себя, они завоевали. Оставалось завоевать для себя, конечно, ещё и ещё, новых благ, новых регалий, новой власти. Человеку всегда всего мало. Особенно для человека, лишенного нравственной узды.

Но вместо этого приходилось за всё в полной мере отвечать. Всё время отвечать. Каждую минуту отвечать. Они устали от ответственности. Они хотели большего, но чтобы одновременно с этим их оставили в покое. Всё это свойственно, наверное, многим, и не только в Красной Армии. Но именно здесь, в отсутствии традиционных консервативных ценностей, свойственных профессиональному военному сословию, приняло наиболее выразительные черты.

Всё это, конечно, не вся правда. И даже не четверть правды. Потому что были одновременно с этим и Рокоссовский, и Панфилов, и многие другие генералы Красной Армии, понимавшие свою роль в жизни как-то по-другому. И было их действительно много, иначе не остановили бы немцев на огромных тысячекилометровых пространствах возникших фронтов. Но даже и эта четверть правды может объяснить то, что происходило тогда в кабинетах наркомата обороны и Генерального штаба.

Было это питательной почвой для заговора? Конечно. Но одновременно с этим система контроля над армией была выстроена настолько плотно и жёстко, что любой заговор после 1937 года был обречён на неудачу еще на самой ранней стадии. Так что всё это смутное генеральское недовольство, там где оно было, выпускалось в пар, как правило, в кухонных пересудах.

Всё это накладывалось у части из них, повторю, ещё и на смутные мысли по поводу будущей войны с Германией. Брали они своё начало если не в страхе, то в добровольном признании превосходства германской военной машины.

И ещё одно существенное обстоятельство. Была здесь ещё, над всем этим, некая тайная двойственность. Понимание авторитета и политического масштаба этой личности. И одновременно убеждение в профессиональном превосходстве над бывшим семинаристом, никогда ничем на войне не командовавшим. Об этом в своих мемуарах никто не признавался, но это и понятно. Рассказы о том, что они верили в способности и авторитет Сталина настолько, что сами не выполняли свои профессиональные обязанности надлежащим образом, оправдывали их за их собственные ошибки и просчёты начала войны. Но, одновременно с этим, уверения в том, что, человек, десятки лет прослуживший в армии, в глубине души признавал над собой профессиональное превосходство в военной области человека там не служившего, не выглядят очень уж убедительными или тем более правдоподобными.

Да, конечно, наедине с собой они должны были совершенно искренне (да и, наверное, по делу) считать, что понимают в военном деле уж никак не меньше Сталина. Более того. В сложных условиях, при внезапно возникшей угрозе, настоящий военный человек всегда будет сохранять большее хладнокровие, большие твёрдость мыслей и поступков, чем человек гражданский. И военный человек это всегда хорошо осознаёт. Что, в общем-то оправданно.

К чему здесь всё это сказано?

Много говорилось и говорится о том, что мнение Сталина воздействовало на военных. Но никто даже не пытался задаться вопросом, а как мнение военных влияло на Сталина?

Мнение Тимошенко и Жукова о том, что Германия может напасть на СССР только после того, как завершит свою войну с Англией, было ими высказано и документально зафиксировано в их мартовской записке по поводу оперативного развертывания Красной Армии в случае войны с Германией.

Мнение любого человека может измениться, конечно. Но в данном случае, существенных причин для такого изменения, в общем-то, и не было. Да, действительно, немцы нарастили с марта свою группировку на востоке. Но, простите, рост количества дивизий за это время с 80 до 120 (по сведениям военной разведки), хотя и выглядит на первый взгляд тревожно, но... Но военному человеку негоже впадать в панику. Тревожно, но некритично. Угрожающе, но надо сохранять трезвую голову. Особенно учитывая, что расчёты показывали возможность выдвижения Германии для войны с СССР 180 дивизий. И опять же, равенство сил, которые держат немцы на наших границах и против Англии, которое определила военная разведка, оно тоже давало основание к уверенности в будущем.

И опять же. Большая часть разведывательных донесений указывали как раз на то, что столь некритичное увеличение немецкой группировки на востоке, по всеобщему мнению вызвано желанием Гитлера шантажировать Сталина, заставить его пойти на уступки в хозяйственных или политических вопросах. К военным эта концентрация войск пока ещё не имеет особого отношения. Пусть Сталин со всем этим и выкручивается.

Тот короткий период времени, когда была неясность по поводу успеха миссии Гесса в Англии, заставили, конечно, военное руководство занервничать. И впервые, может быть, серьёзно отнестись к близости угрозы германского нападения. Но когда вскоре стало ясно, что мир с Англией Германии заключить не удалось, всё должно было вернуться на круги своя. Почему? Да потому что ничего, в сущности, не изменилось.

К тому же, ясно было, что, решись немцы на авантюру и начни они войну с Советским Союзом сейчас, недостаточность их сил (120 дивизий из 180) должна была тем более вынудить их к ведению начального этапа войны ограниченными силами. Особенно учитывая, что в пяти приграничных округах к 22 июня находилось 170 советских дивизий.

Маршал Жуков, правда, рассказывал в 1969 году в своих мемуарах, что он и Тимошенко докладывали Сталину, что немецкие дивизии, укомплектованные по штатам военного времени, сильнее наших. С чем Сталин, припомним это, конечно же не согласился.

Но, рассказав об этом, маршал Жуков ничего не написал о том, что когда на совещании в декабре 1940 года генерал Павлов докладывал о том, что один советский механизированный корпус гарантированно должен разгромить две немецкие танковые или же пять немецких пехотных дивизий, ни он сам, ни нарком обороны маршал Тимошенко ни словом этому не возразили. Хотя не шутейный был вопрос, не праздный, а затрагивающий самую суть отношения к будущей войне. А значит, и к подготовке армии к ней. Здесь, если ты не согласен, молчать было преступно. А они оба промолчали. Значит, были согласны. И не посчитали необходимым тратить лишние слова там, где были они с докладчиком полностью согласны. Вот об этом маршал Жуков почему-то не упомянул.

Не вспомнил он также о том, что в январской игре Генштаб РККА исходил из того, что советская стрелковая дивизия в полтора раза сильнее немецкой. За что, кстати, военное командование получило нагоняй от Сталина. Маршал Жуков тогда этим «преимуществом» просто вовсю пользовался, когда во главе «Восточных» громил генерала Павлова на Юго-Западном направлении.

Так что, учитывая всё это, к сцене, где Тимошенко и Жуков за неделю до начала войны пытаются убедить Сталина в том, что сто двадцать немецких дивизий сильнее ста семидесяти советских, приходится отнестись без особого доверия. 1969 год, когда были изданы его мемуары, это всё-таки не 1941-й...

И ещё. Сталину генерал армии Павлов бодро рапортовал о том, что немцы ничего не затевают. А вот что тот же самый Павлов докладывал своему непосредственному начальству – наркому и начальнику Генштаба? Ведь что-то же он должен был докладывать? И какие есть основания считать, что им он докладывал иное?

И возникает тогда простой вопрос.

А как в то время относились к докладам Павлова Тимошенко и Жуков? Не в 1969 году? А тогда?

Жуков об этом в своих воспоминаниях не пишет. Он вообще не пишет о том, что именно докладывал ему генерал Павлов накануне войны. Как и то, что именно докладывали ему из других военных округов. И как он сам относился к таким докладам в то время.

В своих воспоминаниях Маршал Советского Союза Матвей Васильевич Захаров, являвшийся перед войной начальником штаба Одесского военного округа, вспоминая события кануна войны, рассказал такой эпизод.

Захаров М.В. «Генеральный штаб в предвоенные годы».

"... 6 июня 1941 года из Румынии были получены данные, в которых приводилась запись телефонного разговора: примар города Хуши спрашивал своего коллегу в Яссах, закончил ли он эвакуацию ценностей, так как 9-12 июня «нужно ожидать событий». О каких событиях шла речь, установлено не было. В это время командующий войсками округа генерал-полковник Я. Т. Черевиченко находился в Крыму, где принимал прибывавшие туда управления 9-го отдельного стрелкового корпуса, стрелковую и кавалерийскую дивизии.

Получив указанное донесение, штаб округа немедленно информировал об этом штаб Киевского Особого военного округа и Генеральный штаб. В этот же день около 14 часов по ВЧ о полученном донесении было доложено лично начальнику Генерального штаба генералу армии Г. К. Жукову и одновременно высказана просьба: управление 48-го стрелкового корпуса из Кировограда и его 74-ю стрелковую дивизию из Первомайска перебросить в район Бельцы, так как на этом направлении на участке Липканы, Фалешты находилась лишь одна 176-я стрелковая дивизия, сил которой было явно недостаточно для прикрытия фронта в 120 километров; кроме этого, выдвинуть из района Рыбницы на бельцкое направление и 30-ю горнострелковую дивизию. Проведя выдвижение указанных соединений, на бельцком направлении можно было создать группировку в составе трех дивизий – 176, 74 и 30-й, объединенных управлением 48-го стрелкового корпуса.

Г. К. Жуков прервал мой доклад словами: «Что вы паникуете!» Услышав в ответ: «Ожидаю положительного решения этого вопроса», Г.К, Жуков после небольшой [272] паузы сказал, что он доложит наркому и позвонит мне не ранее 16 часов. Действительно, около 16 часов начальник Генштаба передал по ВЧ, что Народный комиссар обороны согласен с предложением, но обращает внимание на то, что передвижение войск производилось скрытно, в ночное время.

Указания были приняты к исполнению. Через час в Кировоград был послан самолет за командиром корпуса генерал-майором Р. Я. Малиновским, который проводил в этом районе учение. К концу дня он прибыл в Одессу. К этому времени штаб подготовил карту маршрутов и районов учений, в том числе для учения по форсированию реки Днестр. Изучив необходимые документы, командир корпуса на рассвете 7 июня вылетел в Кировоград.

В ночь на 8 июня штаб, корпусные части и 74-я стрелковая дивизия по боевой тревоге выступили в район Бельцы. 147-я стрелковая дивизия 48-го стрелкового корпуса оставалась на месте, так как предназначалась для передачи в состав 7-го стрелкового корпуса.

В ходе ночного марша войска проводили учения по отражению танкового удара. Для этого привлекалась 16-я танковая дивизия, дислоцировавшаяся в районе Котовска. Проводилось также учение по форсированию Днестра. При этом за противника действовала 30-я горнострелковая дивизия. К 15 июня управление 48-го стрелкового корпуса и его 74-я и 30-я дивизии сосредоточились в лесах восточнее Бельцы.

В этот же день штаб округа отдал распоряжение: вторую очередь артиллерийских полков не отправлять на окружной артиллерийский полигон, где они должны были проводить боевые стрельбы; задержать также отправку и зенитной артиллерии на полигон.

Поступавшие позднее разведывательные данные из Румынии были малоконкретными, но и они давали возможность сделать вывод, что идут приготовления к войне..."

Обратим внимание на реакцию Жукова.

Обвинение в паникерстве в тех условиях было достаточно опасным для обвиняемого. За паникерство тогда можно было огрести множество неприятностей, вплоть до трибунала. Тем не менее, генерал армии Жуков накануне немецкого вторжения для характеристики инициативы по выдвижению войск на угрожаемые участки выбрал именно это слово. Иначе говоря, он считал любые меры для парирования угрозы немецкого наступления – признаком паники в нижестоящих штабах.

Тогда получается, что к докладам генерала армии Павлова, который твердо и уверенно сообщал в Москву о том, что никакой концентрации немецких войск на границе нет, он должен был относиться вполне благосклонно. В отличие от докладов «паникёров» из других округов.

Отсюда следует, что военному командованию в то время было ясно, что никакой паники по поводу якобы внезапного нападения не должно было быть. Но не только потому, что паника сама по себе в любой ситуации недопустима. А потому что никакого внезапного нападения быть не может. Внезапное нападение могут себе воображать только слишком впечатлительные штатские люди.

И если среди них есть такие, чьи приказы нельзя игнорировать, то достаточно просто формально их исполнять. Как неизбежное зло, которому нельзя противостоять, которому невозможно привить собственное хладнокровие и выдержку. Надо терпеливо выдерживать штатские истерики. Но это не значит, конечно, что для исполнения этих истерических глупостей надо рвать собственный пупок. Достаточно того, что приказ будет исполнен. Формально исполнен, но так, чтобы претензий к исполнителю не было.

Так что ничего не значит то обстоятельство, что с предложением генерал-майора Захарова генералу армии Жукову пришлось согласиться. Тот, хотя и был всего лишь начальником штаба округа, но в отсутствии командующего обладал его правами. И мог требовать в этом качестве доклада наркому обороны. Поэтому в такой ситуации власти начальника Генштаба на то, чтобы с порога запретить, было недостаточно. Здесь действительно было нужно решение наркома. Тем более, когда генерал Захаров проявил настойчивость. И Жукову пришлось Тимошенко докладывать. А тот с предложением согласился.

Но вот это жуковское : «Что вы паникуете!» запомним. Хорошо запомним. Нам с этим настроением и этими словами ещё предстоит встретиться снова. Всего через несколько дней.

"СПРАВКА 1 УПРАВЛЕНИЯ НКГБ СССР

N 209

11 июня 1941 г.

Сов. секретно

Захар сообщает, что «Старшина» в своей записке написал следующее:

В руководящих кругах германского министерства авиации и в штабе авиации утверждают, что вопрос о нападении Германии на Советский Союз окончательно решен. Будут ли предъявлены предварительно какие-либо требования Советскому Союзу – неизвестно, и поэтому следует считаться с возможностью неожиданного удара.,,

..."С[таршина]" как свое мнение предлагает нам провести следующие контрмероприятия: до начала войны занять Петсамо, шведский остров Ойланд, одновременно по возможности договориться с Англией и дать гарантии о возвращении острова и Петсамо после войны.

"С[таршина]" высказывает свое мнение в случае войны о необходимости бомбардировки в первую очередь румынских нефтяных промыслов и ж.д. узлов, Кенигсберг, Берлин и Штеттин, а также прорваться через Венгрию с тем, чтобы отрезать Германию от Балкан.

По мнению "С[таршины]", бомбардировка причинит не только материальный ущерб, но и будет иметь большое моральное воздействие, т.к. население устало от войны. Эти предложения "С[таршиной]" сообщаются, для соответствующей оценки, т.к. предложение занять Красной Армией острова Ойланд и Петсамо до начала войны, звучит провокационно, но возможно, что "С[таршина]" говорит от чистого сердца.

ЦА СВР РФ. Д.23078. Т. 1. Лл.430-431. Машинопись, заверенная копия".

Взято из сборника документов «1941 год», т.2.

Документ N 539.

В настоящей справке мной опущены разведывательные данные, которые будут приведены дословно на следующий день в сообщении НКГБ СССР на имя Сталина, Молотова и Берии. Та часть, что в справке оставлена, в это сообщение, как мы увидим, не попала. Почему здесь представлена выдержка из этой справки? Ведь справка Сталину не направлялась, это был чисто внутренний ведомственный документ. Тем не менее, судя по некоторым признакам, существо предложений «Старшины» Сталину всё же было немного позже доложено. Было это, видимо, в ходе личного доклада ему наркомом госбезопасности Меркуловым и начальником внешней разведки Фитиным 17 июня, где они должны были охарактеризовать ему подробно источники своих резидентур в Германии. Потому что очень уж сталинское мнение о «дезинформаторстве» «Старшины» перекликается с теми предложениями, которые тот здесь выдвигал.

И действительно, предложения или призывы захватить какие-то территории накануне войны имели совершенно отчетливый вкус провокации.

Занять финский город Петсамо и шведский остров Ойланд значило автоматически сделать не только Финляндию, но и нейтральную до той поры Швецию военными противниками Советского Союза.

Причем, занять не в начале войны, а именно «до начала войны». А «занять» в данном случае означает напасть. Напасть первыми на Швецию и Финляндию, дав тем самым повод Германии к объявлению Советскому Союзу войны, мотивируя это защитой двух беззащитных маленьких стран. И как к этой ситуации будет выглядеть СССР, начавший ничем не спровоцированную агрессию? И даже не против Германии, а против Финляндии и Швеции? Что по этому поводу скажут народы тех стран, к которым Сталин уже в это время искал подходы на предмет заключения союзнических отношений?

Конечно, обер-лейтенант резерва Харро Шульце-Бойзен, это не та величина, которая может определять вопросы политики или стратегии государства. И его предложения не весят с этой точки зрения ничего существенного. Досужее мнение, очень распространённое среди некоторых слоёв интеллигенции, твёрдо уверенной в своих выдающихся способностях выигрывать сражения, управлять государствами и вершить судьбы мира.

Но оно с этой точки зрения, конечно, и не рассматривалось. Эти предложения должны были охарактеризовать в целом личность этого человека. Для того, чтобы понимать, насколько серьёзно можно относиться к его суждениям. А в самом конкретном выражении, можно ли доверять его информации. Да, по мнению Амаяка Кобулова, Шульце-Бойзен предложил это «от чистого сердца», а не по злому умыслу. Но если это и не умысел, то всё равно получается, что к информации из этого источника нельзя относиться с доверием. Тем более, что и другие его сведения тоже вызывают известные подозрения.

"СООБЩЕНИЕ НКГБ СССР И. В. СТАЛИНУ, В. М. МОЛОТОВУ И Л.П.БЕРИЯ

N 2215/м

12 июня 19411г.

Совершенно секретно

Направляем агентурное сообщение, полученное НКГБ СССР из Берлина.

ЗАМ. НАРОДНОГО КОМИССАРА

ГОСУДАРСТВЕННОЙ БЕЗОПАСНОСТИ

СОЮЗА ССР (Кобулов)

ОСНОВАНИЕ: Сообщение из Берлина ? 4115 от 11 июня 1941 г.

Сообщение из Берлина

«Старшина» сообщает:

"В руководящих кругах германского министерства авиации и в штабе авиации утверждают, что вопрос о нападении Германии на Советский Союз окончательно решен. Будут ли предъявлены предварительно какие-либо требования Советскому Союзу – неизвестно, и поэтому следует считаться с возможностью неожиданного удара.

Главная штаб-квартира Геринга переносится из Берлина, предположительно в Румынию. 18 июня Геринг должен явиться в новое место расположения своей штаб-квартиры. Воздушные силы второй линии к этому же сроку должны быть переведены из Франции в район Познани.

Переговоры о совместных действиях между германским, финским и румынским генштабами ведутся в ускоренном порядке.

В ежедневных разведывательных полетах над советской территорией принимают участие также и финские летчики. 350

По документам, проходящим через руки источника, видно, что объектами главного удара первоначально должны явиться Мурманск, Мурманская железная дорога, Вильно, Белосток, Кишинев и что германское командование будет стремиться путем обхода с севера из Восточной Пруссии и с юга из Румынии, создать клещи, которые постепенно будут смыкаться в целях окружения Красной Армии, расположенной на границе Генерал-Губернаторства.

Дополнительно, в качестве объектов бомбардировок штабом авиации намечены также авиазаводы в Москве и ее окрестностях, порты Балтийского моря и Беломорский канал".

ЦА СВР РФ. Д.23078. Т. 1, Лл.432-434. Имеются пометы. Указана рассылка. Незаверенная копия".

Взято из сборника документов «1941 год», т.2.

Документ N 543.

И опять ценные сведения перемешаны с откровенной выдумкой.

Вопрос о нападении Германии на Советский Союз окончательно решён. Это действительно так. Но снова всплывает вопрос возможности предъявления Советскому Союзу каких-то предварительных требований. Правда, на этот раз оговаривается, что неясно, будут ли они предъявлены. А потому, это снова важно, следует считаться с возможностью неожиданного удара.

Ценные сведения о том, что в ускоренном порядке ведутся переговоры о совместных действиях между германским, финским и румынским генштабами.

Но здесь же говорится о том, что «германское командование будет стремиться путем обхода с севера из Восточной Пруссии и с юга из Румынии, создать клещи, которые постепенно будут смыкаться в целях окружения Красной Армии, расположенной на границе Генерал-Губернаторства». Истиные планы германского командования, впрочем, станут окончательно ясными уже после начала войны.

Но вот, то, что объекты главного удара немецкой авиации указаны опять заведомо фантастические, это должно было быть видно уже тогда.

Сталин ведь не зря интересовался у полковника Скорнякова, смогут ли немецкие самолеты нанести удар по Москве. Надо полагать, что задавал он этот вопрос не только ему, хватало в советских военно-воздушных силах специалистов, которые могли на него ответить компетентно. Просто Скорняков, будучи тоже специалистом, летчиком, но работая в Германии, должен был знать возможности германской авиации лучше. В силу своих служебных обязанностей.

В результате, и полковник Скорняков, и все специалисты в один голос уверяли Сталина, что немцы бомбить Москву со своих баз, слишком удаленных от нее, не имеют возможности. Сталин, впрочем, со свойственной ему осторожностью подстрахуется, и накануне войны прикажет генералу Тюленеву поднять боеготовность ПВО Москвы. Видимо, понимая, что у немцев могут оказаться бомбардировщики с лучшими характеристиками, нежели это известно советской стороне. Но в любом случае, таких самолетов не могло быть много и опасность могли представлять лишь их небольшое количество. Отдельные, может быть, опытные экземпляры. Но уж конечно никак нельзя было себе представить Москву в качестве главной на тот момент цели для массированных авиационных налетов германской авиации.

Да и остальные цели, снова явно не те, которые немцы атаковали ранее в ходе своих молниеносных операций на Западе.

Впечатление от недостоверности донесения получает ещё более усиленную окраску из-за утверждений в том, что вся эта явная несуразица утверждается на основании документов, «проходящих через руки источника».

И как после этого относиться к утверждениям «Старшины» о том, что «вопрос о нападении Германии на Советский Союз окончательно решен»? Нет, об этом сообщал, как мы видели, далеко не один только он. Но речь идёт в данном случае конкретно о его сведениях. И о том, в частности, что недоверие, которое он сам вызывал своей общей позицией, могло распространиться и на аналогичную информацию из других источников.

"ИЗ СООБЩЕНИЯ НКВД СССР В ЦК ВКП(б) И СНК СССР О НАРУШЕНИЯХ ГОСУДАРСТВЕННОЙ ГРАНИЦЫ СССР С НОЯБРЯ 1940 г. ПО 10 ИЮНЯ 1941 г.

N 1996/6

12 июня 1941 г.

За прошедшее после октября 1940 г. время, то есть по 10 июня 1941 г. со стороны Германии нарушили границу Союза ССР 185 самолетов. Особенно усилились нарушения нашей границы германскими самолетами за последние один-полтора месяца. Только за май и 10 дней июня 1941 г. границу СССР нарушил 91 германский самолет.

Нарушения границы СССР германскими самолетами не носят случайного характера, что подтверждается направлением и глубиной полетов над нашей территорией. В ряде случаев немецкие самолеты пролетели над нашей территорией до 100 и больше километров и особенно в направлении районов, где возводятся оборонительные сооружения, и над пунктами расположения крупных гарнизонов Красной Армии.

15 апреля этого года в районе г. Ровно истребителями Красной Армии был приземлен германский военный самолет, у экипажа которого оказались карты Черниговской области Украинской ССР, а также аэрофотосъемочные принадлежности и заснята пленка. Этот самолет залетел на нашу территорию на глубину до 200 км...

С 1 января по 10 июня 1941 г., то есть за 5 месяцев и 10 дней, всего было задержано 2080 нарушителей границы со стороны Германии. Из этого числа уже разоблачено 183 агента германской разведки.

Количество задержаний нарушителей границы за 1941 год по месяцам составило: в январе – 503, в феврале – 175, в марте – 381, в апреле – 260. В мае и за 10 дней июня количество задержанных нарушителей из Германии увеличилось: в мае задержано 353 нарушителя и за 10 дней июня – 108.

За пять с половиной месяцев при задержании нарушителей на границе с Германией в связи с оказанием вооруженного сопротивления убито 36 и ранено 25 нарушителей границы.

За последнее время был ряд случаев задержания заброшенных в СССР агентов германских разведывательных органов, снабженных портативными приемопередающими радиостанциями, оружием и гранатами.

Народный комиссар внутренних дел СССР Берия

ЦА ФСБ РФ. Ф.Зос. Оп.8. Пор. ? 9. Лл.87-89. 351"

Взято из сборника документов «1941 год», т.2.

Документ N 544.

Нарушение немецкими самолетами советской границы с явно разведывательными целями отмечалось и раньше. Более того. МИД СССР уже направлял германскому МИДу ноту по этому поводу. Не останется без последствий и это сообщение.

Факт общеизвестный. Сталин запретил открывать огонь по немецким самолетам-нарушителям. Это ему до сих пор вменяется в вину. Клеймится его трусость и нерешительность, нежелание пресечь и так далее...

Критики эти обычно очень мало знают. Они не знают общей обстановки, сложившейся тогда, того что любое обострение отношений с Германией в той взрывоопасной обстановке, могло привести не просто к началу войны, но, самое главное, к обвинению советской стороны в её провоцировании.

Не знают они и частностей. Того, например, что границу нарушали и советские самолеты. Кто случайно, кто от потери ориентации, кто по неопытности. Не зря нарком обороны Тимошенко 12 июня приказал «запретить полёты нашей авиации в приграничной полосе 10 км от госграницы». Но были, видимо, нарушения и сознательные, с разведывательными целями. Не зря генерал Гальдер писал в своем служебном дневнике 6 июня, что в восточных районах отмечено усиление деятельности русской авиации. Но немцы тоже по нашим самолетам, нарушившим границу, огня не открывали.

Можно возразить, что у немцев нарушений было больше. Но этому следует контрвозражение. Во-первых, немцы всегда могли посетовать, что их летчики менее опытны, чем «сталинские соколы», потому и чаще теряют ориентировку в воздухе. Пойди и докажи обратное. А во-вторых, всегда у любой стороны число своих нарушений можно приуменьшить, а число противной стороны преувеличить. Даже и сегодня, с неизмеримо более совершенными средствами слежения и фиксирования таких инцидентов, бывает что-то невозможно доказать. А уж тогда-то...

Но это всё неизбежные казусы дипломатии, которыми приходилось, конечно, заниматься. Но переводить всё это в плоскость фактически военных действий в то время и в той обстановке было бы, конечно, безумием.

В этих условиях открытие огня по немецким самолетам могло привести и к обстрелу советских самолетов, нарушивших границу. Вообще-то сбитый самолет с любой стороны, это такой факт, который может привести к далеко идущим и непредсказуемым последствиям. А в той накаленной обстановке – тем более. Странно, что это непонятно кому-то даже сегодня, несмотря на убедительность современных примеров.

Поэтому, сетования на то, что в 1941 году было запрещено открывать огонь по немецким самолетам, нарушившим границу, можно отнести к милым интеллигентным мечтаниям о том, что случись тогда так, как им хотелось бы, события повернулись бы по-другому.

Но наиболее убедительным в этом сообщении была информация об усиленной засылке через границу агентов германской разведки. Что для страны, объявляющей себя дружественной, уже само по себе достаточно странно. Но ещё более важным было то обстоятельство, что именно в последнее время был выявлен ряд случаев засылки на советскую сторону серьёзно вооружённых агентов.

Это было признаком того, что от тактики сбора информации германские разведорганы переходят к подготовке диверсионной деятельности на советской территории. А это, надо понимать, в условиях мира деятельность совершенно бесперспективная. Эффективной деятельность диверсионных групп может быть только в условиях войны. И это в Кремле хорошо понимали, не зря Берия выделил в своем сообщении именно это обстоятельство. Надо думать, как наиболее существенный признак подготовки немцами нападения.

Что в совокупности с самыми последними сообщениями военной разведки и наркомата государственной безопасности делало картину, сложившуюся у советских границ, всё более тревожной. И Сталин на неё безусловно реагировал. Несмотря на успокоительные доклады ему военного командования.

"ДИРЕКТИВА НАРКОМА ОБОРОНЫ СССР И НАЧАЛЬНИКА ГЕНШТАБА РККА КОМАНДУЮЩЕМУ ВОЙСКАМИ КОВО