Текст книги "Дублинский отдел по расследованию убийств. 6 книг"

Автор книги: Тана Френч

сообщить о нарушении

Текущая страница: 99 (всего у книги 197 страниц)

Бледность на лице Ричи уступила место выражению полной сосредоточенности, которое я уже видел раньше, в машине.

– Вокруг отверстий нет крови, а на полу – штукатурки, – наконец сказал он. – И даже пыли нет. Кто-то все убрал.

– Верно. Возможно, что убийца или убийцы – по своим причинам – остались и как следует все пропылесосили. Доказательств пока нет, поэтому самое вероятное объяснение: отверстия были проделаны пару дней назад, а может, и гораздо раньше. Есть идеи, откуда они взялись?

Теперь, когда Ричи втянулся в работу, он выглядел лучше.

– Структурные проблемы? Влажность, осадка почвы… А может, кто-то менял проводку. В гостиной сырость – видели пол и пятна на стене? Кроме того, повсюду трещины – не удивлюсь, если проводка тоже накрылась. Весь дом – настоящий кошмар.

– Может быть. Пригласим строительного инспектора, пусть посмотрит. Но, если честно, только хреновый электрик оставит все в таком виде. Другие версии на ум не приходят?

Ричи пощелкал языком и задумчиво посмотрел на отверстие в стене.

– Если навскидку, то, похоже, здесь что-то искали, – сказал он.

– Я тоже так думаю. Иногда прячут оружие или драгоценности, но обычно это старая добрая наркота и наличка. Попросим криминалистов поискать следовые количества наркотиков.

– А дети? – возразил Ричи, кивнув в сторону комнаты Эммы. – Родители хранили то, из-за чего их могли убить? При том что в доме дети!

– Мне казалось, что для тебя главные подозреваемые – Спейны.

– Это другое. Если человек спятил, он что угодно натворит. Но кило герыча за обоями, где его могут найти дети, – такого просто не бывает.

Снизу донесся скрип, и мы обернулись – но это просто дверь раскачивалась на ветру.

– Да ладно тебе, сынок. Я сам такое видел сотни раз – да и ты, наверное, тоже.

– Не в таких семьях.

Я поднял брови:

– Не думал, что ты сноб.

– Нет, я не про класс. Смотрите – дом ведь в порядке, понимаете? Везде чисто, даже за унитазом, все как надо, и специи в баночках не просрочены. Семья старалась жить правильно. А грязные делишки… Это на них непохоже.

– Прямо сейчас – нет, но не забывай: мы ни черта про них не знаем – только то, что они убирали в доме, по крайней мере иногда, и что их убили. Поверь, второе гораздо важнее. Пылесосить может каждый, но убивают далеко не всех.

Ричи, благослови Господь его невинную душу, бросил на меня взгляд, полный скепсиса и праведного гнева.

– Многие жертвы в жизни не сделали ничего дурного.

– Некоторые – да, но многие? Ричи, друг мой, открою тебе страшную тайну. О ней не говорят ни в интервью, ни в документальных фильмах, потому что мы ее никому не выдаем: преимущественно жертвы получают по заслугам, ни больше ни меньше.

Ричи открыл рот.

– Конечно, к детям это не относится, – добавил я. – Детей мы не обсуждаем, но взрослые… Если толкаешь наркоту на участке, принадлежащем другому говнюку, если выходишь замуж за прекрасного принца, после того как из-за него четыре раза лежала в реанимации, если режешь ножом парня, потому что он зарезал твоего друга, который пырнул его двоюродного брата, то – прошу прощения за резкость – ты напрашиваешься. Знаю, такому на курсах следователей не учат, но здесь, в реальном мире, убийство вторгается в жизнь людей удивительно редко. В девяноста девяти случаях из ста они сами открывают дверь и приглашают его войти.

Ричи переступил с ноги на ногу. Сквозняк, поднимавшийся снизу, холодил колени, дергал дверную ручку комнаты Эммы.

– Не понимаю, каким образом кто-то мог напроситься на такое, – сказал Ричи.

– Я тоже – по крайней мере пока. Но если Спейны – образец добропорядочности, то кто продолбил стены? И почему они просто не вызвали кого-нибудь и не заделали их? Может, не хотели выдавать, чем кто-то из них – или оба – тут занимаются?

Ричи пожал плечами.

– Ты прав: возможно, они тот самый один случай из сотни, – сказал я. – Будем объективны. В конце концов, именно это позволит нам не ошибиться.

Спальня Патрика и Дженнифер Спейн, как и другие комнаты, была идеальна, словно с картинки. Сделана «под старину» – в розовом, кремовом и золоте. Ни крови, ни следов борьбы, ни пылинки. Над кроватью, под потолком, небольшое отверстие в стене.

Две вещи бросались в глаза. Во-первых, одеяло и простыни откинуты, словно кто-то недавно вскочил с постели. Судя по тому, что мы видели в других комнатах, кровати здесь застилали сразу. Значит, когда все началось, по крайней мере один из них спал.

Во-вторых, прикроватные столики. На каждом лампа с кремовым абажуром, украшенным кисточками; обе выключены. На дальнем столике – пара девичьих баночек, крем для лица или что-то подобное, розовый мобильный телефон и книга в розовой обложке. Ближний стол завален электроникой: два белых гаджета, похожих на рации, два серебристых мобильника – все вставлены в зарядные устройства – и еще три пустые зарядки, тоже серебристые. Насчет раций я сомневался, но вот пять мобильников бывает только у брокеров и наркодилеров, а этот дом не похож на жилище брокера. На секунду мне показалось, что отдельные фрагменты начинают складываться в картинку. И вдруг:

– Боже мой! – Ричи вскинул брови. – Перебор, да?

– Почему?

– Аудионяни. – Он кивнул в сторону стола Патрика.

– А это они?

– Ага. У моей сестры дети. Белые передают только звук, а те, что похожи на телефоны, – это видео, чтобы смотреть, как дети спят.

– Прямо как в «Большом брате». – Я осветил устройства фонариком: экраны белых тускло светятся, серебристые отключены. – А сколько их обычно? По одной на ребенка?

– Про обычно не скажу. У сестры трое детей, а устройство одно, в комнате младенца, она работает, когда малыш спит. Когда девочки были маленькие, она купила аудионяню – вот как эти «рации», – но малый родился недоношенным, и пришлось взять видеоняню, чтобы за ним присматривать.

– Ну, значит, Спейны сильно беспокоились о детях, раз поставили по устройству в каждой комнате. – И я должен был их заметить. Что Ричи увлекся и упустил из внимания детали, это понятно, но я-то не первый раз замужем.

Ричи покачал головой:

– Но зачем? Дети достаточно взрослые – если что, могли бы сами прийти за мамой. И дом не огромный: если бы кто-то поранился, вопли были бы слышны.

– Ты узнаешь вторые части этих нянь, если увидишь? – спросил я.

– Скорее всего.

– Отлично. Тогда идем их искать.

На розовом комоде Эммы стояла круглая белая штука, похожая на часы-радио, – по словам Ричи, это был аудиомонитор.

– Она слишком взрослая для него, но, возможно, родители крепко спят и хотели слышать, если она их позовет…

Второй аудиомонитор – на комоде Джека. А видеокамеры мы увидели, когда снова вышли на лестницу.

– Пусть криминалисты проверят чердак, – сказал я, – вдруг кто-нибудь искал… – Тут я посветил на потолок.

Ход на чердак был на месте, а за ним – чернота; луч фонаря осветил балку, а также люк, который к чему-то прислонили. Отверстие кто-то затянул проволочной сеткой, особо не беспокоясь о красоте: края неровные, большие шляпки гвоздей торчат во все стороны. На другом конце лестничной площадки, высоко на стене, криво установлено нечто серебристое – я и без помощи Ричи понял, что это видеомонитор. Камера направлена строго на люк.

– Какого черта?! – воскликнул я.

– Крысы? Эти дыры…

– Какой идиот станет устраивать наблюдение за крысами? В таких случаях нужно просто закрыть люк и вызвать дератизаторов.

– А потом?

– Не знаю. Поставить ловушку – если тварь, которая пробила стены, захочет провести второй раунд. Надо сказать криминалистам, чтобы соблюдали осторожность. – Я поводил фонариком над головой, пытаясь определить, что находится на чердаке. Картонные коробки, черный пыльный чемодан. – Посмотрим, что нам дадут другие камеры.

Вторая камера находилась в гостиной, на стеклянном столике рядом с диваном, и была направлена на дыру над камином; красный индикатор указывал на то, что она включена. Третья закатилась в угол кухни, в кучу шариков из распоротого пуфа, но работать не перестала. Устройство для просмотра наполовину спрятано за плитой – я заметил его еще в первый раз, однако принял за телефон. Второе под кухонным столом. Никаких следов последнего устройства и еще двух камер.

– Предупредим криминалистов, попросим найти другие камеры, – сказал я. – Хочешь взглянуть еще на что-нибудь, или зовем их?

Ричи неуверенно посмотрел на меня.

– Сынок, это вопрос без подвоха.

– А. Ну да. Нет, с меня хватит.

– С меня тоже. Идем.

Налетел еще один порыв ветра, и на сей раз мы оба вздрогнули. Этот дом уже начинал действовать мне на нервы. Дело не в детях и не в крови – ни то ни другое меня не пугает, – а в этих дырах, в немигающих камерах, в огромном количестве стекла и в остовах домов, которые таращатся на нас словно звери, окружившие костер. Я напомнил себе, что видел вещи и похуже, и даже глазом не моргнул, однако вибрации в костях черепа говорили: «Это дело особенное».

3

Прозаический секрет: работа в отделе убийств наполовину состоит из управления людьми. Новички представляют себе волка-одиночку, который уходит в глушь, повинуясь интуиции, однако на практике парни, не умеющие работать в команде, обычно оказываются в наружной слежке. Даже в мелком расследовании – а это расследование совсем не мелкое – заняты «летуны», пиарщики, криминалисты, патологоанатом да еще сам черт и его троюродная бабушка. И ваша задача – сделать так, чтобы они держали вас в курсе событий, действовали сообща и чтобы никто никому не мешал, потому что все замыкается на вас. Тишина внутри янтаря закончилась; как только мы вышли из дома, настало время заняться укрощением людей.

Купер, патологоанатом, с недовольным видом ждал у калитки, постукивая пальцами по своей папке. Правда, иного ожидать и не приходилось: даже в лучшие моменты Купер – угрюмая сволочь, а со мной он вовсе не церемонится. Я ничего ему не сделал, однако он почему-то меня невзлюбил, а ненавидят заносчивые ублюдки вроде Купера по полной программе. Хоть одна опечатка в запросе, и он заставляет писать его заново, и о срочности можно забыть: все мои дела, и важные, и не очень, ждут своей очереди.

– Детектив Кеннеди, – сказал он, раздувая ноздри словно я воняю. – Позвольте узнать: я что, похож на собаку?

– Вовсе нет. Доктор Купер, это детектив Курран, мой напарник.

Он сделал вид, что не замечает Ричи.

– Рад это слышать. Если я не собака, тогда почему меня не пускают в дом?

Должно быть, он обдумывал этот каламбур все время, пока ждал здесь.

– Извините, – сказал я. – Наверное, произошло недоразумение. Я, конечно же, никогда бы не стал зря тратить ваше время. Не будем вам мешать.

Купер пронзил меня испепеляющим взглядом, давая понять, что его не проведешь.

– Будем надеяться, – сказал он, – что вы не слишком сильно затоптали место преступления. – С этими словами он проскочил мимо меня в дом, на ходу натягивая перчатки.

«Летунов» пока не видно. Один из полицейских по-прежнему крутился у машины и сестры. Другой стоял на дороге, беседуя с парнями из двух белых фургонов – криминалистами и ребятами из морга.

– Что будем делать теперь? – спросил я у Ричи.

Как только мы вышли из дома, Ричи снова затрясло: он дергал головой, оглядывая дорогу, небо и дома, барабанил пальцами по ногам. Услышав вопрос, он замер.

– Отправим внутрь криминалистов?

– Разумеется, но что ты собираешься делать, пока они работают? Если будем крутиться здесь и поминутно спрашивать: «Ну что, готово?» – то и сами потеряем время, и им помешаем.

Ричи кивнул:

– Я бы поговорил с сестрой.

– Может, сначала проверим, не скажет ли нам что-нибудь Дженни Спейн?

– Я подумал, что она еще не скоро сможет с нами побеседовать. Даже если…

– Даже если выживет. Да, наверное, ты прав, но это надо проверить. У нас все должно быть под контролем.

Я уже набирал номер. Связь была такая, словно мы во Внешней Монголии: чтобы появился сигнал, пришлось дойти до конца дороги, где нет домов. Кроме того, я потратил немало времени, перезваниваясь с разными людьми, прежде чем добрался до врача, к которому попала Дженнифер Спейн, и убедил его в том, что я не репортер. Судя по голосу, врач был молодой и очень уставший.

– Она еще жива, но я ничего не обещаю. Сейчас она в операционной; если не умрет на столе, тогда у нас будет более четкая картина.

Я включил громкую связь, чтобы Ричи слышал наш разговор.

– Можете описать ее повреждения?

– Я провел лишь поверхностный осмотр. Не уверен…

Морской ветер унес его голос, и нам с Ричи пришлось склониться над телефоном.

– Мне нужны предварительные данные, – сказал я. – Ее все равно осмотрит наш врач, а пока я просто хочу узнать, что с ней – стреляли в нее, душили, топили или еще что.

Вздох.

– Поймите, это не окончательная информация. Я могу ошибаться.

– Понял.

– Ладно. В общем, ей повезло. У нее четыре ранения в живот – кажется, ножевые, но это решать вашему врачу. Две раны глубокие, однако ни один важный орган или сосуд не задет – иначе она бы истекла кровью еще до того, как попасть сюда. На правой щеке сквозная рана – похоже, резаная. Если женщина выживет, ей понадобится серьезная пластическая операция. Кроме того, она получила удар тупым предметом по затылку: на рентгене трещина в черепе и субдуральная гематома, – но, судя по рефлексам, мозг не поврежден. Повторяю, ей очень повезло.

Скорее всего он последний человек, который сказал «повезло» применительно к Дженнифер Спейн.

– Это все?

Он что-то глотнул – наверное, кофе – и подавил зевоту.

– Извините. Возможно, есть какие-то мелкие травмы, но я их не искал – моя задача состояла в том, чтобы доставить ее в операционную, пока не поздно. Так что кровь могла скрыть небольшие порезы и ушибы. Но никаких иных серьезных повреждений у нее нет.

– Следы сексуального насилия?

– Я же говорю: у меня были другие задачи, – однако поверхностный осмотр ничего подобного не выявил.

– Во что она была одета?

Возникла пауза: врач, вероятно, подумал, что ошибся и сейчас беседует с каким-то особым маньяком.

– В желтую пижаму. Больше на ней ничего не было.

– В больнице должен быть полицейский. Положите пижаму в бумажный пакет и отдайте ему. Если это возможно, укажите, кто к ней прикасался. – Вероятность того, что Дженнифер Спейн – жертва, увеличилась: женщины не уродуют себе лицо и ни за что не станут убивать себя в пижаме. Они надевают лучшие платья, тщательно выбирают косметику и такой способ самоубийства, который, как они полагают – и почти всегда ошибочно, – позволит им выглядеть красивыми и умиротворенными. Они думают, что боль уйдет и останется лишь холодный белый покой. Почему-то их разрушающееся сознание полагает, что им будет неприятно, если их обнаружат не в идеальном состоянии. Большинство самоубийц на самом деле не верят, что смерть – это навсегда. Наверное, как и мы все.

– Пижаму мы ему отдали. Список я составлю, когда у меня будет свободное время.

– Она хоть раз приходила в сознание?

– Нет. Я же говорю: велика вероятность того, что она вообще не придет в себя. После операции картина прояснится.

– Если она выживет, когда с ней можно будет поговорить?

Вздох.

– Об этом можно только гадать. Когда имеешь дело с травмами головы, ничего предсказать нельзя.

– Спасибо, доктор. Позвоните мне, если ситуация изменится?

– Сделаю все, что в моих силах. Прошу прощения, но я должен…

Он положил трубку. Я тут же звякнул администратору отдела Бернадетте, чтобы она побыстрее поручила кому-нибудь заняться финансами и телефонными разговорами Спейнов. Когда я закончил разговор, телефон загудел: три новых голосовых сообщения – кто-то не смог дозвониться из-за хреновой связи. О'Келли передал, что выбил для меня еще пару «летунов»; знакомый журналист умолял – на этот раз тщетно – дать ему информацию для материала; и, наконец, Джери. Дошли только обрывки текста: «…Мик, не могу… тошнит каждые пять минут… не могу выйти из дома, даже для… все нормально? Позвони, когда…»

– Черт, – вырвалось у меня. Дина работает в городе, в кулинарном магазинчике. Я попытался прикинуть, через сколько часов там окажусь и какова вероятность, что за это время никто рядом с ней не включит радио.

Ричи вопросительно наклонил голову.

– Ничего, – сказал я. Звонить Дине не было смысла: она ненавидит телефоны, – а больше и некому. Я вздохнул и задвинул эту проблему подальше. – Идем. Криминалисты нас заждались.

Ричи кивнул. Я убрал телефон, и мы пошли общаться с людьми в белом.

Старший инспектор сдержал слово: мне прислали Ларри Бойла, фотографа, чертежника и еще парочку людей. Бойл – пухлый круглолицый чудак: когда его видишь, создается впечатление, что дом у него доверху набит странными журналами, аккуратно разложенными в алфавитном порядке, – однако на месте преступления действует безупречно и, кроме того, наш лучший специалист по следам крови. А мне нужно и то и другое.

– Наконец-то, – сказал Бойл, уже одетый в белый комбинезон с капюшоном. Перчатки и бахилы он держал в руке. – Кто это у нас тут?

– Мой новый напарник Ричи Курран. Ричи, это Ларри Бойл из отдела криминалистики. Будь с ним ласков. Мы его любим.

– Хватит заигрывать, сначала посмотрим, нужен ли я тебе, – отмахнулся Ларри. – Что внутри?

– Отец и двое детей, все мертвы. Мать в больнице. Дети наверху – их, похоже, задушили. Взрослые были внизу – их, кажется, зарезали. Крови столько, что тебе на месяц хватит.

– Чудесно.

– И не жалуйся потом, что я ничего для тебя не делаю. Кроме всего прочего, я хочу узнать как можно больше о последовательности событий – на кого напали первым, где, сколько жертвы двигались, какой была борьба. Судя по всему, наверху крови нет – и это может быть важно. Проверишь?

– Без проблем. Другие пожелания будут?

– В доме творилось что-то очень странное – притом задолго до вчерашнего дня. В стенах полно дыр, и я понятия не имею, кто их пробил и зачем. Если найдешь хоть какие-нибудь зацепки – отпечатки пальцев или еще что, – мы будем очень благодарны. Кроме того, там куча аудионянь – если судить по зарядкам на туалетном столике, то по крайней мере две аудио и пять видео, а возможно, и больше. Зачем они нужны, неясно, и пока что мы нашли только три камеры – на лестничной площадке, на столе в гостиной и на полу в кухне. Я бы хотел, чтобы вы их сфотографировали. И еще надо найти оставшиеся две камеры, или сколько их там. То же с устройствами для просмотра – два заряжаются, два на кухонном полу, так что по крайней мере одного не хватает.

– М-м, – с наслаждением протянул Ларри. – Лю-бо-пыт-но. Слава богу, на свете есть ты, Снайпер. Еще одна смерть от передоза, и я бы сдох от скуки.

– Какая-то связь с наркотиками, возможно, тут имеется. Пока ничего определенного, но мне очень хотелось бы знать, есть ли в доме наркота – и была ли раньше.

– О Боже, только не это. Конечно, мы возьмем мазки всего, что может представлять интерес, но я буду счастлив, если результаты окажутся отрицательными.

– Ищите мобильники и любые финансовые документы. Кроме того, на кухне стоит компьютер, им тоже нужно заняться. И как следует осмотрите чердак, ладно? Мы туда не поднимались, но странности, которые творились в доме, как-то связаны с чердаком. Вы сами все поймете.

– Вот это совсем другое дело, – радостно сказал Ларри. – Обожаю странности. Ну, мы пойдем?

– Там, в полицейской машине, сестра пострадавшей. Мы собираемся с ней поболтать. Подождете минутку, пока мы ее уводим? Не хочу, чтобы она вас видела, – не дай бог, у нее крыша поедет.

– Да, женщины часто на меня так реагируют. Не вопрос – побудем здесь, пока не дашь сигнал. Удачи! – Он помахал нам бахилами.

Мы пошли к сестре.

– Он не будет так радоваться, когда зайдет в дом, – мрачно заметил Ричи.

– Да нет, сынок, будет. Еще как будет.

* * *

Я не жалею никого, с кем встречаюсь по работе. Жалость – это прекрасно, она позволяет почувствовать себя офигительно чудесным человеком, но тем, кого ты жалеешь, она ни черта не дает. Думая о страданиях жертв, ты размякаешь, теряешь концентрацию, слабеешь – и в одно прекрасное утро оказывается, что у тебя нет сил встать с кровати и идти на работу. Ничего хорошего в этом нет. Я трачу время и силы на то, чтобы добыть ответы; объятия и горячий шоколад не моя специальность.

Но если кого и стоит пожалеть, так это родственников жертв. Как я и говорил Ричи, девяноста девяти процентам жертв жаловаться не на что: они получили ровно то, что хотели, – а вот члены семьи примерно с такой же вероятностью оказались в подобном аду совершенно незаслуженно. Я не верю, что во всем виновата мамочка, если малыш Джимми стал торчком и наркодилером и по собственной тупости решил нагреть своего поставщика. Да, возможно, она не помогла ему реализоваться, но у меня тоже было тяжелое детство, и что – я получил две пули в затылок от разъяренного наркобарона? Нет, пару лет ходил к психологу, чтобы разобраться с этими проблемами, и в то же время жил обычной жизнью. Потому что я взрослый человек и решения принимаю сам. Если однажды утром мне кто-то прострелит башку, значит, я сам виноват, а зализывать раны придется моим родственникам, которые тут совсем ни при чем.

Общаясь с родными, я усиливаю контроль над собой. Ничто так не сбивает с верного курса, как сострадание.

Когда утром Фиона Рафферти вышла из дома, ее, наверное, можно было назвать симпатичной девушкой. Мне нравятся более высокие и ухоженные, но у нее стройные ноги, а на голове – копна блестящих волос, хотя Фиона и не позаботилась о том, чтобы выпрямить их и покрасить из мышино-бурого цвета в более шикарный. Однако теперь девушка выглядела ужасно: распухшее красное лицо покрыто соплями и полосами поплывшей косметики, заплаканные глаза стали маленькими, как у поросенка. Она утирала лицо рукавом красной куртки – что ж, по крайней мере вопить перестала.

Полицейский тоже был малость не в себе.

– Нам нужно поговорить с мисс Рафферти, – сказал я ему. – Может, вернетесь в участок и попросите прислать кого-нибудь, чтобы отвезти ее в больницу?

«Мундир» кивнул и попятился, облегченно вздохнув.

Ричи опустился на одно колено у машины.

– Мисс Рафферти? – негромко спросил он. Такому мягкому обращению мог бы позавидовать и семейный доктор. Возможно, Ричи даже переусердствовал с вежливостью, ибо угодил прямо в грязь. Теперь все будут считать, что он на ногах не держится, но сам он, похоже, не обратил на это внимания.

Фиона Рафферти медленно и неуверенно подняла голову. Казалось, она ничего не видела перед собой.

– Я вам очень сочувствую.

Секунду спустя ее подбородок чуть наклонился – она еле заметно кивнула.

– Принести вам что-нибудь? Воды?

– Мне нужно позвонить маме. Как я… О Боже, дети! Я не могу сказать ей…

– Вас проводят в больницу, – сказал я. – Кто-нибудь сообщит вашей матери, чтобы она встретила вас там, и поможет поговорить с ней.

Она меня не слышала – ее мысли уже срикошетировали куда-то еще.

– С Дженни все в порядке? С ней все будет нормально, да?

– Мы на это надеемся. Если что-нибудь узнаем, то сразу вам сообщим.

– Мне не разрешили поехать на «скорой»… А ведь я должна быть с ней. Что, если она… Мне нужно…

– Понимаю, – ответил Ричи. – Но врачи за ней присмотрят, они-то знают, что делают. Вы же не хотите путаться у них под ногами?

Голова качнулась из стороны в сторону: «нет».

– Нет. В любом случае мы надеемся, что вы нам поможете – ответите на несколько вопросов. Можете сделать это сейчас?

Она открыла рот, задыхаясь:

– Нет. О Боже, вопросы… Я не могу… Я хочу домой. Я хочу к маме. О Боже, я хочу…

Она снова была на грани истерики. Ричи начал отступать, успокаивающе поднимая руки.

– Мисс Рафферти, если хотите ненадолго вернуться домой и заехать к нам позже, мы вас задерживать не будем, – ловко ввернул я, пока Ричи ее не отпустил. – Выбор за вами. Но с каждой минутой шансы найти того, кто это сделал, уменьшаются. Улики уничтожаются, воспоминания тускнеют, убийца уходит все дальше. Помните об этом, когда будете принимать решение.

В глазах Фионы появился огонек.

– Если я… Он может уйти? Если я приеду позже, он скроется?

Крепко взяв Ричи за плечо, я отодвинул его за пределы ее поля зрения, а затем прислонился к дверце машины.

– Верно. Повторяю, выбор за вами, но жить с таким грузом на душе лично я не хотел бы.

Ее лицо перекосилось, и я испугался, что сейчас мы ее потеряем, но она прикусила щеку и собралась.

– Хорошо, хорошо, я могу… Ладно. Но… Дадите мне пару минут? Я покурю и тогда отвечу на все ваши вопросы.

– Вы сделали правильный выбор, мисс Рафферти. Не торопитесь, мы никуда не уйдем.

Она выбралась из машины – неуклюже, словно после операции – и побрела по дороге мимо недостроенных домов, затем присела на невысокую стену и закурила.

Мы в результате оказались у нее за спиной, так что я подал знак Ларри. Он радостно помахал мне рукой и заковылял к дому, натягивая перчатки. Остальные криминалисты последовали за ним.

Дешевенькая куртка Ричи не была рассчитана на загородные условия; он прыгал на месте, обхватив себя руками, и пытался делать вид, что ему совсем не холодно.

– Собирался отправить ее домой? – спросил я тихо.

Он резко дернул головой от удивления.

– Ну да, – осторожно ответил он. – Я подумал…

– Не думай. Только не об этом. Отпустить свидетеля или нет, решаю я, а не ты, понял?

– Мне показалось, она сейчас сорвется.

– И что? Это не значит, что ей можно идти домой, детектив Курран. Это значит, что она должна собраться. Еще немного, и ты бы сорвал допрос ценного свидетеля.

– Я не нарочно. Лучше поговорить с ней через пару часов – ведь если ее сейчас расстроить, она придет в себя только завтра.

– Нет, так не годится. Если тебе нужен свидетель, найди способ с ним поговорить, и точка. Нельзя отправлять ее домой, чтобы она выпила чаю с печеньем и выбрала удобное для нее время.

– Я подумал, что должен дать ей выбор. Она только что потеряла…

– Я что, наручники на нее надел? Дай девочке выбор, не вопрос – но она должна выбрать то, что нужно тебе. Правило номер три, четыре, пять и еще пара десятков: на этой работе нельзя плыть по течению – его нужно направлять. Я понятно выразился?

– Да. Прошу прощения, детектив. Сэр, – сказал Ричи после паузы.

Наверное, в ту минуту он меня ненавидел, но с этим я готов мириться. Пусть новички используют мои фотографии в качестве мишеней для дартса – лишь бы не нанесли ущерб делу или своей карьере.

– Это больше не повторится?

– Нет. То есть да, вы правы. Не повторится.

– Отлично. Тогда приступим к допросу.

Ричи спрятал подбородок в воротник и с сомнением оглядел Фиону Рафферти. Она обмякла – голова опустилась почти до колен, в пальцах повисла забытая сигарета. Издали Фиона казалась красной тряпкой, которую смяли и выбросили за ненадобностью вместе с прочим мусором.

– Думаете, она справится?

– Без понятия. Это не наша проблема, лишь бы не устраивала истерик во время допроса. Идем.

Не оглядываясь, я пошел по дороге и секунду спустя услышал хруст гравия – Ричи спешил за мной.

Фиона немного собралась: время от времени по ее телу все еще пробегала дрожь, однако руки уже не тряслись и тушь с лица она стерла, пусть даже и полой рубашки. Я отвел ее в один из недостроенных домов – подальше от сурового ветра и Ларри с его парнями, – усадил на штабель шлакобетонных блоков и дал еще одну сигарету. Я не курю и никогда не курил, но всегда держу под рукой пачку: лучший способ установить отношения с курильщиком, как и с любым другим наркоманом, – дать ему взятку в его собственной валюте. Я уселся рядом с ней, а Ричи встал у подоконника, за моим плечом, чтобы наблюдать за ходом разговора и делать пометки, не привлекая особого внимания. Условия не идеальные, но бывало и хуже.

– Может, вам еще что-нибудь нужно? – спросил я, давая ей прикурить. – Свитер? Стакан воды?

Фиона уставилась на сигарету – крутила ее в пальцах и делала быстрые короткие затяжки. Все мышцы девушки были напряжены – к концу дня она устанет так, словно пробежала марафон.

– Ничего не нужно. Давайте закончим с этим побыстрее! Пожалуйста!

– Без проблем, мисс Рафферти. Мы все понимаем. Для начала расскажите мне о Дженнифер.

– Дженни. «Дженнифер» для нее слишком чопорно… Ее всегда звали «Дженни» – с самого детства.

– Кто из вас старше?

– Она. Мне двадцать семь, ей двадцать девять.

Я так и думал, что Фиона моложе, отчасти из-за комплекции – она худая, невысокая, с узким несимметричным лицом. Но дело еще и в одежде – в этакой студенческой небрежности. Во времена моей молодости девушки одевались так и после окончания колледжа, однако сейчас основная масса старается принарядиться. Судя по тому, что мы видели в доме, Дженни наверняка уделяла своей внешности больше внимания.

– Чем она занимается?

– Работает в пиар-отделе… то есть работала. После рождения Джека сидит дома с детьми.

– Логично. По работе не скучает?

Фиона попыталась покачать головой, однако была так зажата, что движение больше походило на судорогу.

– Вряд ли. Ей нравилось работать, но амбиции у нее не завышенные; она знала, что не сможет вернуться после рождения второго ребенка, но они все равно решили завести Джека.

– Проблемы на работе? Может, она с кем-то не ладила?

– Нет. Правда, мне казалось, что девушки в той компании настоящие стервы, если кто-то забывал обновить искусственный загар, смеялись, а когда Дженни забеременела, называли ее «Титаник» и советовали сесть на диету. Но Дженни считала, что это ерунда…. Она не любит скандалов, понимаете? Скорее будет плыть по течению… – Фиона с шипением выдохнула сквозь зубы, словно на нее накатила волна боли. – Она всегда считала, что в конце концов все будет хорошо.

– А Патрик? Он ладит с людьми?

Не останавливайся, заставляй их прыгать от одной темы к другой, не давай им времени посмотреть вниз. Если они упадут, то уже не поднимутся.

Она резко повернулась ко мне – серо-голубые глаза с опухшими веками распахнуты до предела.

– Пэт… Боже мой, вы ведь не думаете, что это он! Пэт никогда, никогда…

– Знаю. Скажите…

– Откуда вы знаете?

– Мисс Рафферти, – добавил я немного строгости в голосе, – вы хотите нам помочь?

– Конечно! Я…

– Хорошо. Тогда сосредоточьтесь. Чем быстрее мы получим информацию, тем скорее сможем ответить на все вопросы. Договорились?

Фиона с безумным видом огляделась, будто ей приснился кошмар и эта комната в любой момент может исчезнуть. Нас окружали неровно сложенные стены из бетонных блоков; у одной из них – как опоры – стояли две балки. Стопка перил «под дуб», покрытая слоем пыли; на полу – расплющенные пенопластовые стаканчики, в углу – смятая в комок грязная синяя фуфайка. Мы словно попали в лагерь археологов, где время замерло в тот момент, когда обитатели побросали свое добро и бежали, спасаясь от природного бедствия или захватчиков. Сейчас Фиона ничего не замечала, но эта картинка останется с ней навсегда. Вот он, один из бонусов, которые убийство дает родственникам: вы можете забыть и лицо погибшего, и последние слова, но до мельчайших подробностей запомните место, где находились, когда в вашу жизнь ворвался этот кошмар.