Текст книги "Дублинский отдел по расследованию убийств. 6 книг"

Автор книги: Тана Френч

сообщить о нарушении

Текущая страница: 143 (всего у книги 197 страниц)

Устроившись более-менее удобно, они курят. Селена не выключает свою лампочку, та образует яркий кружок на пожухлой зимней траве, тонущей в полумраке, высвечивает складки на джинсах.

Холли докуривает и укладывается на живот со второй незажженной сигаретой в руке, смотрит на нее пристально.

– Что это ты делаешь? – Бекка подползает поближе.

– Пытаюсь поджечь. Тш-ш-ш.

– Не думаю, что это сработает, – говорит Бекка. – Мы не можем просто так поджигать предметы. Или можем?

– Заткнись, не то я подожгу тебя. Я концентрируюсь.

Расслышав себя со стороны, Холли встревоженно подбирается, прикидывая, не слишком ли далеко зашла, но Бекка послушно откатывается в сторонку и легонько тычет ее под ребра носком ботинка:

– Сконцентрируйся-ка на этом.

Холли отбрасывает сигарету и хватает подругу за лодыжку; ботинок слетает со ступни Бекки, Холли подскакивает и несется с ним прочь. Бекка мчится за ней, хохоча и вскрикивая, когда нога в одном носке касается чего-то особенно холодного.

Селена и Джулия наблюдают. Лишь треск веток, шуршание листвы и смех в темноте вокруг поляны.

– Все еще тревожишься? – спрашивает Селена.

– Не-а, – отвечает Джулия, выдыхая колечки дыма; они кружат в полосах света и тени, истончаясь и растворяясь, подобно крохотным ночным созданиям. Она уже и не припомнит, почему ей так трудно было начать. – Я просто была размазня. Все классно.

– Точно, – вздыхает Селена. – Истинная правда, так оно и есть. А ты вовсе не размазня.

Джулия оборачивается к ней, к тому фрагменту, который ей виден, – плавный изгиб брови, мягкая прядь волос, таинственно поблескивающий глаз.

– А мне казалось, ты именно так про меня думаешь. Это же суперкрутая штука, какого фига она наезжает на нас, устраивает скандал и портит всю мазу?

– Вовсе нет, – возражает Селена. – Я поняла: это может показаться опасным. Ну, в смысле, мне так не кажется, но я понимаю, как оно может быть.

– Я не испугалась.

– Знаю.

– Не испугалась.

– Знаю. Я очень рада, что ты решила попробовать. Не представляю, что бы мы делали, если бы ты отказалась.

– Все равно бы развлекались.

– Вряд ли. Без тебя – нет. Не было бы смысла.

Бекка сумела-таки отвоевать свой ботинок и скачет на одной ножке, торопливо натягивая его, пока Холли не повалила ее на землю. Обе хохочут, запыхавшись. Джулия прислоняется плечом к плечу Селены – она презирает все эти девчачьи обнимашки, но иногда кладет локоть на плечо Селены, когда они вместе разглядывают что-нибудь, или, бывает, они садятся спиной к спине у фонтана в "Корте".

– Балда ты, – ласково говорит она. – Мягкотелая балда, не раскисай. – И чувствует, как Селена удерживает вес ее тела, уравновешивает его, и они сидят, поддерживая друг друга, им тепло и надежно.

Они крадутся по коридору к своей комнате, держа обувь в руках, как вдруг:

– О-о, – нараспев произносит кто-то из темноты. – Кажется, у кого-то будут проблемы.

Они испуганно подпрыгивают, оборачиваются, сердца едва не выскакивают из груди, Селена сжимает ключ в кулаке, но неведомая тень слишком густа, и они не различают, кто это, пока та не выходит дальше в коридор. Джоанна Хеффернан, черно-белая фигура в свете дежурных ламп, оставленных для тех, кому приспичит в туалет среди ночи, – сложенные на груди руки, ухмылка и кокетливая ночная рубашка в идиотском узоре из пухлых губ.

– Ох, мать твою, господи, – шипит Джулия. Ухмылка на лице Джоанны сменяется ханжески-добродетельной гримасой, демонстрирующей крайнее неодобрение девушек, которые выражаются. – Что ты тут делаешь, пытаешься довести нас до инфаркта?

Благочестие и добродетель перерастают в святость.

– Я тревожилась о вас. Орла пошла в дамскую комнату и увидела, как вы спускаетесь по лестнице, и подумала, что вы, вероятно, намерены совершить нечто недозволенное и опасное. Например, употреблять алкоголь или даже наркотики.

Бекка фыркает, не в силах сдержать смех. Набожная физиономия Джоанны на миг застывает, но она быстро берет себя в руки.

– Мы были в швейной мастерской, – объясняет Холли. – Шили одеяла для африканских сирот.

Холли всегда выглядит так, будто говорит чистую правду, и Джоанна изумленно таращит глаза.

– Мне в видении явился святой Долбоеб, – подхватывает Джулия, – и сообщил, что сиротки нуждаются в нашей помощи. – Лицо ее приобретает кислое благочестивое выражение.

– Если вы не выходили на улицу, тогда что это такое? – Джоанна внезапно хватает Селену за волосы.

Селена, ойкнув, отпрыгивает, но в руке Джоанны остается то, что она успела уцепить, – ярко-зеленая веточка кипариса, еще хранящая морозную свежесть.

– Чудо! – восклицает Джулия. – Хвала святому Долбоебу, покровителю комнатного садоводства!

Джоанна отбрасывает веточку, вытирает ладонь о ночнушку.

– Фу, – морщит она нос. – От вас пахнет сигаретами.

– Копоть швейных машин, – уточняет Холли. – Это смертельно.

– Итак, – не обращает внимания на издевки Джоанна, – у вас есть ключ от входной двери.

– Нет, конечно. Входная дверь на сигнализации, – возражает Джулия. – Умница ты наша.

Джоанна, разумеется, не умница, но и не полная дура.

– Значит, от двери в главный корпус, а оттуда вы выбрались через окно. Невелика разница.

– И что? – интересуется Холли. – Даже если и так, хотя это вовсе не так, какое твое дело?

Джоанна стойко держит марку, не выходя из образа, – наверное, кто-то из монахинь сказал ей, что она похожа на какую-нибудь святую, – поэтому лишь слегка округляет глаза.

– Это небезопасно. С вами могло произойти несчастье. На вас могли напасть.

Бекка вновь не выдерживает и фыркает.

– Да ты бы праздник устроила. Короче, – решительно обрывает Джулия. Они вынуждены стоять почти вплотную, чтобы расслышать шепот; эта вынужденная близость ощущается как готовность к схватке. – Короче, переходи к той части, где ты сообщаешь нам, чего тебе нужно.

Джоанна сбрасывает маску святоши.

– Раз вы так легко попались, – заявляет она, – вы определенно слишком глупы, чтобы держать ключ у себя. Вам следует передать его тому, у кого есть мозги.

– Тогда ты точно вне игры, – встревает Бекка.

Джоанна бросает на нее такой взгляд, будто перед ней говорящая собачонка, внезапно тявкнувшая нечто дерзкое.

– А тебе лучше помалкивать, убогая. Может, хотя бы пожалеет кто, – бросает она и продолжает, обращаясь к Холли и Джулии: – Не могли бы вы объяснить этой уродине, чтобы не шамкала тут своей железной пастью?

– Я разберусь, – успокаивает Бекку Джулия.

– Да на фига возиться? – возражает Бекка. – Пошли спать.

– О. Боже. Мой. – Джоанна картинно кладет ладонь на лоб. – Как вы ее не пристукнули до сих пор? Эй, слушай внимательно: возиться придется, потому что если я позову сейчас кастеляншу и она увидит вас в таких нарядах, то сразу догадается, что вы были на улице. Вы этого хотите?

– Нет, конечно. – Джулия незаметно наступает Бекке на ногу. – Мы были бы счастливы, если бы ты просто пошла спать и забыла, что вообще видела нас здесь.

– Разумеется. Но если вы хотите от меня такого грандиозного одолжения, отчего бы вам не вести себя полюбезнее?

– Хорошо, мы постараемся.

– Прекрасно. Ключ, пожалуйста. Большое спасибо. – И протягивает ладонь.

– Завтра же сделаем тебе копию, – предлагает Джулия.

Джоанна не удостаивает ее ответом. Просто стоит, не глядя ни на кого в отдельности, требовательно раскрыв ладонь.

– Да ладно тебе. Ну на хрена, твою мать.

Зрачки чуть расширяются. Но и только.

Молчание становится угрожающим. После долгой паузы Джулия выдыхает:

– Ладно. О’кей.

– Возможно, мы сделаем для вас копию, когда-нибудь, – снисходительно произносит Джоанна, пока рука Селены медленно приближается к ее. – Если будете вести себя любезно и заодно объясните своей Маленькой Мисс Нахалке смысл слова «любезный». Как думаете, справитесь?

Это означает, что придется неделями – месяцами – годами смиренно улыбаться, когда Джоанна отпускает свои стервозные подколки в их адрес, а в придачу выпрашивать пожалуйста-препожалуйста, ну можно нам получить ключик и смотреть, как она, склонив голову набок, прикидывает, заслужили ли они такую привилегию, и, рассудив, с сожалением решает, что нет. Это означает конец их ночным прогулкам; конец всему. Они готовы обернуть ее горло тьмой ночного коридора и затянуть покрепче. Селена разжимает пальцы.

Джоанна касается ключа, и рука ее отдергивается. Ключ выскальзывает, вращаясь, падает на пол, а она сама сдавленно вскрикивает, как будто на полноценный визг ей не хватает дыхания:

– Ау! Ой, мамочки, он жжется, ой-ой-ой, у меня ожог, вы что сделали…

Холли и Джулия, метнувшись к ней, дружно шипят: "Заткнись, заткнись!" Но все же недостаточно быстро: из конца коридора доносится раздраженный сонный голос старосты:

– Что там случилось?

Джоанна разворачивается, намереваясь отозваться, но Джулия поспешно хватает ее за руку:

– Нет! Давай вали в свою комнату. Завтра получишь ключ. Обещаю.

– Отстань от меня, – ощеривается перепуганная Джоанна, впадая в откровенную ярость. – Вы еще пожалеете об этом. Только посмотри на мою руку, посмотри, что вы натворили…

Рука выглядит совершенно нормально, даже следа не осталось, но вообще-то в коридоре полумрак, да еще Джоанна все время дергается, так что кто его знает. Голос старосты, менее сонный и гораздо более раздраженный:

– Если я сейчас выйду, богом клянусь…

Джоанна вновь раскрывает рот.

– Послушай! – шипит Джулия со всей возможной убедительностью. – Если нас поймают, ключа не получит никто. Дошло? Иди спать, завтра разберемся. Просто вали отсюда.

– Вы полные придурки, – бросает Джоанна. – Вам нельзя учиться в одной школе с нормальными людьми. Если у меня останется шрам, я подам на вас в суд. – И, взметнув полы разрисованной губищами ночнушки, удаляется в свою комнату.

Джулия, уцепив за руку Бекку, несется к их спальне, чувствуя спиной, как остальные мчатся следом, и это ровно так же, как по пути к заветной поляне, только Селена притормаживает на миг, подхватывая с пола ключ. Закрыв за собой дверь, Холли прижимается к ней ухом, но старосте явно неохота вытаскивать себя из-под одеяла, раз уж шум в коридоре стих. Они в безопасности.

Селена и Бекка неудержимо хихикают в рукав.

– Ну и рожа у нее была – ой, мамочки, вы видели ее рожу, я чуть не померла…

– Дай потрогать, – шепчет Бекка, – дай мне его потрогать…

– Да он совсем не горячий, – говорит Селена. – Совершенно нормальный.

Девчонки отыскивают в темноте Селену и, путаясь в пальцах друг друга, ощупывают ключ, лежащий на ее ладони. Температура тела, ничего особенного.

– Видели, как он подпрыгнул? – спрашивает Бекка. Она едва не падает в обморок от восторга. – И пополз по полу, подальше от этой коровы.

– Или отскочил, – замечает Джулия. – Потому что она его выронила.

– Он подпрыгнул. Но ее физиономия. Это было прекрасно, что угодно отдала бы за фотку…

– Кто это сделал? – интересуется Холли и включает полуприкрытый подушкой ночник, чтобы они могли переодеться, не роняя мебель.

– Твоя работа, Бекс?

– Кажется, это я, – сознается Селена. Она перебрасывает ключ Джулии, и тот поблескивает, словно крошечный метеор, пролетая между ними. – Впрочем, это не имеет значения. Если я могу, значит, и вы тоже можете.

– Ух ты, круто! – Бекка одним движением высвобождается из одежек, зашвыривает их ногой под кровать, влезает в пижаму и прыгает в постель. Кладет крышечку от бутылки с водой на край тумбочки и пытается перевернуть ее, не прикасаясь руками.

Джулия прячет ключ в чехол своего телефона.

– И в следующий раз не могли бы вы тщательнее скрывать свои сверхспособности, чтобы мы не вляпались в еще большее дерьмо? Уж сделайте одолжение, а?

– Я нечаянно, – бормочет Селена, стягивая худи. – Оно само, потому что я была на взводе. Но если бы этого не произошло, Джоанна забрала бы ключ.

– Ага, но она наверняка не забудет. И завтра нам все едино придется с этим разбираться. Вдобавок она жутко злится на нас.

Это несколько охлаждает атмосферу.

– Да все у нее в порядке с рукой, – говорит Селена. – Она просто истеричка.

– Верно, и теперь мы имеем дело с истеричной сучкой, которая впала в бешенство. И чем это лучше?

– Что же нам делать? – Бекка отвлекается от своей крышечки.

– А что нам, по-твоему, остается? – Холли сует свитер в гардероб. – Сделаем ей копию ключа. Если ты, конечно, не хочешь, чтобы нас исключили.

– А за что нас исключать? Она ничем не докажет.

– О’кей. Если вы не хотите больше выходить из школы, то ладно. Потому что стоит нам сунуться за порог, как Джоанна помчится к кастелянше, и все будет кончено. "О-о-о, мэм, я только что случайно увидела, как они направились вниз, и я так волнуюсь за них". А потом кастелянша подкарауливает нас и ловит ровно на входе, и вот тогда нас выгоняют.

– Я разберусь. – Джулия натягивает пижамные штаны. – Поговорю с ней. Кажется, в металлоремонте рядом с "Кортом" делают ключи.

– Она будет вести себя как последняя стерва, – говорит Холли.

– Стопудово. Мне придется извиняться за то, что ты нахамила ей, – это она Бекке. – Думаешь, я мечтаю пресмыкаться перед этой тупорылой коровой?

– А и не надо, – возражает Бекка. – Она нас теперь боится.

– Первые десять секунд боялась, ага. А потом вся история в ее башке превратилась в киношную драму, где она отважная героиня, а мы злобные ведьмы, которые пытались сжечь ее дотла, но она оказалась особенной и таинственным образом уцелела. И за это мне тоже придется извиняться. И убеждать ее, что ключ просто нагрелся в руке, потому что Лени держала его слишком крепко, а рука у нее была горячей из-за того, что мы быстро бежали, в общем, придется нести какую-то хрень. – Забравшись в кровать, Джулия с облегчением плюхается на подушки. – Веселуха.

– Но ключ-то мы все-таки сохраним, – замечает Селена.

– Да мы бы и так сохранили. Отговорили бы ее или просто стащили другой. Не надо было вам обрушивать на нее этот долбаный полтергейст.

– Всё лучше, чем кланяться, – натянутым голосом говорит Бекка. – Да, Джоанна, нет, Джоанна, ваше высокоглупие, Джоанна, позволить этой тупой корове командовать нами…

Крышечка на тумбочке подпрыгивает и переворачивается.

– Смотрите! – вскрикивает Бекка и тут же зажимает рот ладонью, когда остальные сердито шикают. – Да смотрите же! У меня получилось!

– Офигеть!.. – восхищается Холли. – Утром попробую повторить.

– Чем мы занимаемся? – внезапно возмущенно восклицает Джулия. – Вот эта хрень – свет и все такое. Во что мы вляпались?

Остальные оборачиваются к ней. В этом освещении она вновь кажется смутным силуэтом с таинственной поляны – причудливая арка, опирающаяся на локоть.

– Я счастлива, – говорит Бекка. – Вот во что вляпалась я.

– Мы же ничего не взрываем. Ничего же ужасного не случится. – Это Холли.

– А откуда ты знаешь? Я не говорю – боже правый, мы выпустили демонов на волю; я просто говорю, что это опасная бредятина. Если бы это работало только на поляне – не вопрос: нечто особенное в особенном месте. Но здесь?

– И что? Если станет совсем уж жутким, мы просто прекратим. В чем проблема-то?

– Да ты что? Просто прекратим? Лени, ты ведь даже не стремилась разогреть ключ, это произошло само собой, потому что ты разволновалась. То же самое с Беккой, когда она в первый раз погасила свет, – все получилось, когда мы ссорились. А если сестра Корнелиус начнет капать мне на мозги, мне просто использовать телекинез и запустить учебником ей в физиономию? Что, конечно, будет страшно забавно, но вряд ли отличная мысль? Или мне теперь постоянно контролировать себя и окончательно впасть в дзен ради того только, чтобы продолжать жить как нормальный человек?

– Говори за себя, – зевает Холли, заворачиваясь в одеяло. – Я и так нормальный человек.

– А я нет, – возражает Бекка. – И не хочу быть нормальной.

– Просто надо привыкнуть, – мягко увещевает Селена. – Тебе ведь и штуки со светом сначала не понравились, правда? А сегодня вечером ты сказала, что это классно.

– Пожалуй, – помолчав, отвечает Джулия, и образ поляны внезапно вспыхивает в сознании. Если бы не Джоанна, она бы вновь достала пальто и вернулась туда, где все чисто и открыто, где нет тревожной и опасной мути. – Вероятно, так.

– Завтра ночью мы опять выберемся туда. И все будет хорошо.

– О господи, – ворчит Джулия, – тогда мне завтра же придется разбираться с этой мымрой Хеффернан. А я так старалась забыть о ней.

– Если она начнет докапываться, – предлагает Холли, – просто силой мысли ухвати ее руку и врежь ей по морде ее собственной ладонью. Что она сделает – нажалуется на тебя?

И они засыпают еще прежде, чем стихает смех.

Дождавшись, пока остальные уснут, Бекка высовывает руку из-под теплого одеяла и тихо выдвигает ящик тумбочки. Вынимает оттуда, одно за другим, телефон, пузырек синих чернил, ластик с воткнутой в него булавкой и салфетку.

Чернила и булавку она стащила в художественной мастерской на следующий день после их клятвы. Бекка задирает пижаму под одеялом, подпирает телефон и направляет свет от экрана себе на живот, прямо под ребрами. Задерживает дыхание, чтоб уж наверняка не шелохнуться, а вовсе не затем, чтоб стерпеть боль, – боль ее совсем не тревожит, прокалывает кожу и втирает чернила. У нее получается все лучше. Уже шесть точек, книзу и чуть внутрь от правого края грудной клетки, настолько крошечные, что заметить можно, только если рассматривать вплотную. Одна для каждого идеального мига жизни: клятва, три первых побега, лампочка и сегодняшняя ночь.

Вот что открылось Бекке с того момента, как началась эта история: реальность – вовсе не то, о чем все твердят. И время тоже. Взрослые вколачивают собственные вехи: звонки – расписание – перемены, – чтобы удержать время, обуздать его, чтобы ты начала верить, будто оно – нечто маленькое и ничтожное, которое соскабливает слой за слоем со всего, что ты любишь, пока ничего не останется; чтобы удержать тебя, не то ты взмоешь ввысь и улетишь, кувыркаясь в водовороте месяцев, скользя сквозь завихрения мерцающих секунд, плеща пригоршни часов в запрокинутое лицо.

Она промокает попавшие мимо точки чернила, плюет на салфетку и трет кожу. Дырочка чуть саднит и пульсирует, приятная успокаивающая боль.

Эти ночи в роще не исчезнут, время не сотрет их. Они вечно будут там, если только Бекка и остальные смогут отыскать путь обратно. Они четверо, спаянные воедино своей клятвой, сильнее любых расписаний и звонков; через десять лет, двадцать, пятьдесят они смогут проскользнуть между всех преград и встретиться на своей поляне, в одну из своих ночей.

Вот для этого нужны татуировки: это указатели – на случай, если ей когда-нибудь понадобится отыскать дорогу домой.

13

Гостиная четвертого года казалась меньше и темнее, чем у третьего. Не только из-за расцветки: холодные зеленые тона вместо теплого оранжевого; с этой стороны здание было закрыто от солнечного света, и в комнате постоянно стоял подводный полумрак, который не могли рассеять лампы под потолком.

Девочки сбились в тесную кучку и тихо перешептывались, лишь компания Холли хранила молчание. Сама Холли сидела на подоконнике, Джулия, прислонившись к нему, рассеянно играла с резинкой для волос, Ребекка и Селена устроились спиной к спине прямо на полу; взгляд у всех отстраненный, устремленный куда-то вдаль, словно читают один и тот же текст, написанный прямо в воздухе. Джоанна, Джемма и Орла уселись вместе на один из диванов, Джоанна что-то быстро и сердито шептала.

Но стоило нам появиться – и все дружно развернулись к двери. Фразы оборвались на полуслове, побледневшие лица застыли.

– Орла, – объявила Конвей, – нам нужно поговорить.

Орла, кажется, еще больше побледнела, насколько я мог различить сквозь жирно намазанный автозагар.

– Со мной? Почему я?

Конвей придержала дверь, пока Орла не поднялась наконец с места и не вышла, озираясь через плечо на подружек испуганно вытаращенными глазами. Ответный взгляд Джоанны был откровенно угрожающим.

– Поговорим в твоей комнате, – предложила Конвей, оглядывая коридор. – Которая из них?

Орла указала в дальний конец.

На этот раз без Хулихен. Конвей доверила мне защищать ее. Добрый знак.

Комната большая, просторная. Четыре кровати, яркие покрывала. Пахнет как в парикмахерской – разогретыми волосами и сразу четырьмя разными дезодорантами. Постеры с певицами и какими-то красавчиками, которых я знать не знаю, все как один с пухлыми губами и такими прическами, которые и втроем-то целый час сооружать придется. Наполовину выдвинутые ящики тумбочек, форма валяется на кроватях и на полу: когда поднялся шум, Орла, Джоанна и Джемма переодевались в домашнее, собирались заняться чем-то, что они там могли делать в свои пару часов свободы перед ужином.

Разбросанная одежда породила во мне прежнее неловкое ощущение, на этот раз более конкретное. Пошел вон. Без явной причины, никаких валяющихся на виду лифчиков, ничего такого, но я чувствовал себя извращенцем, как будто вломился, когда они переодевались, и никак не желал выходить.

– Уютно, – констатировала Конвей, оглядев комнату. – Уютнее, чем у нас в училище, да?

– Уютнее, чем у меня дома, – согласился я. Но это лишь отчасти правда. Мне нравится мое жилище: маленькая квартирка, полупустая пока, потому что лучше накоплю на одну приличную вещь, чем ринусь покупать кучу хлама. Но зато здесь высокие потолки, лепнина, свет, зеленые просторы за окном – на такое мне никогда не накопить. Мои окна смотрят ровно на такой же многоквартирный дом, стоящий так близко, что солнечному свету не пробиться в эту узкую щель.

Не разобрать, где здесь чья кровать, все одинаковое. Единственный ключ – фотографии на тумбочках. У Элисон есть младший брат, у Орлы – куча грузных старших сестер. Джемма ездит верхом. А мамаша Джоанны – точная копия самой Джоанны, только с филлерами.

– Вот, – выдохнула Орла, зависнув в дверях. Она успела сменить школьную форму на светло-розовое худи и розовые джинсовые шорты поверх колготок и стала похожа на зефирину на палочке. – А с Элисон все в порядке?

Мы с Конвей переглянулись. Пожали плечами.

– Со временем наладится, – сказал я. – Сама понимаешь, после такого…

– Но… но ведь мисс Маккенна сказала? Ну, что ей нужно просто принять лекарство от аллергии? Что по правде она ничего такого не видела?

Опять переглядываемся. Орла пытается смотреть на нас обоих одновременно.

– Думаю, – сказала Конвей, – сама Элисон лучше знает, что именно она видела.

Орла потрясенно вылупилась на нас:

– Вы что, правда верите в привидения? – Такого она явно не ожидала.

– Кто сказал про "верить"? – Конвей взяла журнал с тумбочки Джеммы, раскрыла, разглядывая портреты звезд. – Ничего подобного. Мы не верим. Мы знаем. – И, обращаясь ко мне: – Помнишь дело О’Фаррелла?

Я слыхом не слыхивал о деле О’Фаррелла, но понимал, что это Конвей дала мне пас, вроде как перебросила записочку в классе на контрольной. Она хотела напугать Орлу.

Я возмущенно выкатил глаза, помотал головой.

– А что такого? Да ладно тебе. Мы с детективом Мораном вместе расследовали дело О’Фаррелла. Этот парень, в общем, он зверски избивал свою жену…

– Конвей. – Я предостерегающе мотнул подбородком в сторону Орлы.

– Ну что?

– Она еще ребенок.

– Чушь. – Конвей швырнула журнал на кровать Элисон. – Ты еще ребенок?

– Я? – До Орлы дошло. – Э, нет?

– Видишь? – успокоила меня Конвей. – Ну вот, однажды О’Фаррелл колотил свою жену, как обычно, и ее собачка бросилась на него – защищать хозяйку, понятно. Парень вышвырнул собаку из комнаты и затем вернулся к своему занятию…

Я преувеличенно шумно вздохнул, запустил пятерню в волосы. И принялся кружить по комнате, присматриваясь. Скомканные салфетки в мусорной корзине, измазанные чем-то омерзительно розово-оранжевым, в природе такого цвета не существует, исключительно в косметическом бизнесе; сломанная авторучка. Никаких следов книги.

– Но псина скреблась в дверь, выла, лаяла, короче, мешала О’Фарреллу. Он открыл дверь, схватил собаку и размазал ее мозги по стене. А потом прикончил и жену.

– О господи. Фууу.

Телефон Джеммы на тумбочке, телефон Элисон – на ее кровати. Остальных двух не видно, но тумбочка Джоанны приоткрыта на пару дюймов.

– Ничего, если я посмотрю тут? – спросил я Орлу. Не полноценный обыск, это подождет, просто глянуть между делом и заодно еще больше выбить ее из равновесия.

– Э, а вы?.. А вам обязательно надо?.. – Она готова была сказать "нет", но моя рука была уже на полпути к дверце тумбочки, а ее мозги наполовину заняты баснями Конвей. – Наверное, да. Думаю, нормально, в смысле…

– Спасибо.

Не то чтобы мне нужно было ее разрешение, просто я сейчас добрый полицейский. Я очаровательно улыбнулся, уже копаясь в девичьем имуществе. Орла открыла было рот, но Конвей перехватила ее внимание.

– Явились мы, – показала на нас обоих Конвей, – а О’Фаррелл божится, что это был грабитель. Отлично держался, мы почти поверили. Но потом садимся мы вместе на кухне, допрос под протокол. И каждый раз, как О’Фаррелл начинает гнать пургу насчет мифического грабителя или насчет того, как сильно он любил свою жену, из-за двери раздается странный такой звук.

Тумбочка Джоанны: плойка, косметика, автозагар, айпод, шкатулка с побрякушками. Никаких книг, ни новых, ни старых; телефона нет. Должно быть, забрала с собой.

– Такой вот звук примерно… – Конвей внезапно царапнула ногтями по стене прямо над головой Орлы, резко и жестко. Орла вздрогнула. – В точности будто собака царапается в дверь. И О’Фаррелл все время подпрыгивал от этого. Каждый раз, как услышит, оборачивается, дергается, мысль теряет и все посматривает на нас – мол, вы слышали, да?

– И пот с него лил, – встрял я. – Прямо ручьями. Побледнел. Казалось, его сейчас вывернет.

Настолько легко, что я даже испугался. Как будто мы тренировались месяцами, мы с Конвей, бок о бок ловко проходили на виражах, огибая ухабы этой истории. Гладко как по маслу.

Забавно, только вот ты такой забавы не искал и особо ее не хочешь. Партнер мечты, тот самый, который играет на скрипке и выгуливает рыжего сеттера, – это с ним мы должны были так работать вместе, он и я.

Тумбочка Орлы: плойка, косметика, автозагар, айпод, шкатулка с побрякушками. Телефон. Никаких книжек. Дверцу я оставил открытой.

Орла и не заметила, чем я занимаюсь. Сидела раскрыв рот.

– А собака же умерла? – спросила она.

Конвей сдержалась и не стала закатывать глаза.

– Ну да. Очень даже умерла. Эксперты забрали ее, увезли в морг. В том-то и прикол. Детектив Моран говорит О’Фарреллу: "У вас есть еще одна собака?" О’Фаррелл онемел, только головой мотает.

Тумбочка Элисон: плойка, косметика и так далее, никаких книг, второго телефона нет. Тумбочка Джеммы: все то же самое плюс пузырек с капсулами – какие-то травы, гарантирующие стройность.

– Мы его допрашиваем, а за дверью кто-то все скребется. Мы уже и на деле сосредоточиться не можем, да? Наконец детектив Моран не выдержал. Он вскакивает – и к двери. И тут О’Фаррелл как взовьется. Как заорет на Морана: "Боже, умоляю, не открывайте дверь!"

Круто у нее получалось, у Конвей. Даже атмосфера в комнате изменилась – в темных углах колыхались тени, светлые вспыхивали тревожными бликами. Орла впадала в транс.

– Но было поздно: Моран уже открывал дверь. Глядим мы с ним – коридор пуст. Абсолютно. И тогда О’Фаррелл как начнет кричать.

Большой гардероб вдоль всей стены. Внутри разделен на четыре секции. Забит яркими шмотками.

– Оборачиваемся мы, а О’Фаррелл раскачивается на стуле, руками за горло держится. И хрипит, как будто его убивают. Сначала мы подумали, что он придуривается, ну, чтобы избежать допроса. А потом увидели кровь.

Стон ужаса вырвался у Орлы. Я старался обыскивать ящики, не прикасаясь ко всяким женским штукам. Лучше бы этим занималась Конвей. Там у них еще и тампоны лежали.

– Много крови, капает между пальцами. И вот он уже на полу, брыкается и воет: "Уберите ее от меня! Уберите ее!" Мы с Мораном такие: Что за хрень? Выволокли его на улицу – а что еще делать, думали, свежий воздух поможет. Орать он перестал, но продолжал стонать, за горло держался. Мы отодрали его ладони, и, клянусь, – Конвей в упор уставилась на Орлу, – я насмотрелась по жизни собачьих укусов. Так вот, на горле О’Фаррелла были следы собачьих зубов.

– Он умер? – пролепетала Орла.

– Нет, подштопали его – и вперед.

– Собачка была крошечная, – сказал я, роясь в лифчиках. – Серьезно поранить не могла.

– После того как врач его перевязал, – продолжала Конвей, – О’Фаррелл раскололся. Признался во всем. Когда его уводили в наручниках, он все еще стонал: "Уберите ее от меня! Не подпускайте!" Взрослый мужик, а канючил – слушать стыдно.

– Дело так и не дошло до суда, – добавил я. – Парень угодил в психиатрическую клинику. И до сих пор там.

– Ой, мамочки, – выдохнула Орла, схватившись за сердце.

– Так что, – многозначительно сказала Конвей, – когда Маккенна утверждает, что привидений не существует, вы уж нас простите, если мы посмеемся.

В гардеробе ничего необычного, во всяком случае на первый взгляд. Куча шмоток – эти четверо запросто могли открыть свой собственный аутлет "Аберкромби & Фитч". В карманах одежды на вешалках тоже пусто.

– Мы не утверждаем, что Элисон действительно видела призрак Криса Харпера, – поддакнул я. – Не стопроцентно.

– О господи, нет, конечно, – поддержала Конвей. – Она вообще могла все выдумать.

– Ну, – я рылся в обуви, – руку-то она не выдумала. – И внизу в гардеробе тоже ничего.

– Ну это да. Но у нее могла быть аллергия и всякое такое, мало ли. – Конвей неубедительно пожала плечами. – Я что хочу сказать – если бы я знала что-нибудь, имеющее отношение к делу Криса, и скрывала это, я не стала бы сегодня вечером выключать свет.

Я набрал номер, с которого пришло сообщение. Все телефоны в комнате молчали. Никаких звонков ни из-под кровати, ни из кучи одежды, которую я не стал перебирать.

– Не хочется признавать, конечно, – я весь передернулся, обернувшись, – но я бы тоже.

Орла нервно озиралась, заметив вдруг и темные углы в комнате, и вечерние тени. Она по-настоящему испугалась.

Конвей со своей байкой попала в самую точку. И Орла не была ее единственной целью. История про страшный призрак собаки, насколько Орла сумеет ее воспроизвести, уже через полчаса облетит весь четвертый год.

– И, к слову. – Подхватив сумку, Конвей плюхнулась на кровать Джоанны, удобно умостившись прямо поверх ее школьной формы. Орла вытаращила глаза, как будто Конвей решилась на неслыханную дерзость. – Ты, возможно, захочешь взглянуть вот на это. Присаживайся. – И похлопала по покрывалу рядом с собой.

Орла аккуратно отодвинула юбку Джоанны и села.

Я захлопнул гардероб, прислонился к нему. Вынул блокнот, одним глазом косясь в сторону двери, за которой мелькали неясные тени.

Конвей вытащила из сумки конверт с вещественными доказательствами и шлепнула его на колени Орле, та даже не успела сообразить, что происходит.