Текст книги "Дублинский отдел по расследованию убийств. 6 книг"

Автор книги: Тана Френч

сообщить о нарушении

Текущая страница: 161 (всего у книги 197 страниц)

– Ага, – кивнула Джулия. – Вот бы вам сказать мне это тогда. Я каждую минуту ждала, что вы придете за Селеной. Думала, если существует хоть какой-то способ сообщить вам, что это она бросила Криса и что он был полным козлом, Лени получит… ну не знаю, меньший срок или как это называется. Иначе все будут думать, что это он ее бросил, а она психанула, и тогда ее засадят пожизненно, как настоящую преступницу. Я вообще нормально соображать не могла, просто решила, что сохранить симку не помешает, хотя бы до поры до времени, может, еще пригодится.

Если бы Джулия поговорила с подругами, она знала бы, что дело довольно запутанное и вовсе не все указывало на Селену. Неизвестно, что бы они предприняли в таком случае, но точно действовали бы вместе.

Но теперь уже слишком поздно. Крис расколол их союз четырех. Даже после его смерти трещина продолжала расширяться, глубоко под поверхностью, хотя снаружи все сияло как новенькое. Мы лишь завершали начатое им дело.

– Не помнишь, в тот день кто-нибудь убегал в жилое крыло до начала занятий? Мы проверим журнал, конечно, но раз уж ты здесь – ничего не приходит в голову?

Мне удалось удивить Джулию.

– Что? Думаете, этот телефон Селене подсунул кто-то другой?

– Если не Селена забрала телефон Криса, это определенно сделал кто-то другой. И подложил его туда, где ты обнаружила.

– То есть кто-то пытался подставить ее?

Конвей показала глазами из-за ее плеча: осторожнее.

– Мы не можем этого утверждать, – пожал я плечами. – Я просто хочу знать, была ли у кого-нибудь такая возможность.

Джулия задумалась. Неуверенно покачала головой:

– Не думаю. В смысле, я бы с радостью сказала "да", но вообще чертовски сложно было отпроситься в комнату без реально серьезной причины. И даже тогда в одиночку не отпустили бы. Серьезно, когда я сказала, что мне нужно забрать французский, Хулихен скроила такую рожу, как будто я отпрашивалась в притон прикупить героина.

Скрипка под кроватью Ребекки. Флейта в гардеробе у Селены.

– А во время дополнительных занятий? Кто-нибудь отсутствовал?

– Вы серьезно думаете, что я бы заметила? Да там такое творилось… Вдобавок голова у меня была занята исключительно телефоном. Джоанна и Орла тоже занимаются в театре, и обе точно были на месте, потому что Джоанна все пыталась выдавить из себя рыдания. (Картинный рвотный позыв.) А Орла вынуждена была утешать ее и прочее дерьмо. Но я только их и помню.

– Ладно, мы расспросим твоих подруг, – небрежно произнес я. Лунный свет ударил в глаза, как будто обнажая меня. Я с трудом удержался, чтобы не отвернуться. – Они тоже в театре, да? Или смогут рассказать про другие кружки?

– Мы вообще-то не сиамские близнецы. Холли занимается танцами. А Селена и Ребекка – музыкой.

Значит, им пришлось вернуться в комнату за инструментами, вместе, чтобы защитить друг друга от маньяка. Вдвоем их могли отпустить.

– А сколько народу в их группах, не помнишь?

– Танцует много кто, – пожала плечами Джулия, – человек сорок, что ли. А на музыке – около дюжины.

Простой подсчет показывал, что остальные – не из пансиона. Мы проверим журнал, но если цифры не врут, Ребекка и Селена – единственные, кто мог оказаться по ту сторону двери.

Внезапная тишина; дневная суматоха и причитания застыли в бледном молчании. Ребекка протягивает телефон, который она взяла, чтобы спасти Селену, чтобы никто и никогда не смог догадаться, что они с Крисом как-то связаны. Преподносит его, как бесценный дар. Как спасение.

Или: Селена роется в гардеробе, ищет флейту, медленно, убитая горем. А за ее спиной Ребекка, бледная как призрак и столь же неотвратимая, склоняется над ее кроватью. У Селены первой появились собственные секреты. Это она впустила Криса в их мир, и все начало разрушаться. Это она виновата.

Я посмотрел на Конвей поверх одинокого отважного красного пятна. Она смотрела на меня.

– Хорошо, – вздохнул я. – Может, твои подруги вспомнят, кто выходил. В любом случае стоит попытаться.

– Полагаю, Селена была слишком опечалена, чтобы замечать такие мелочи, – рассудила Конвей. – Давай спросим Ребекку. – И встала.

Большинство людей почувствовали бы облегчение в такой момент. Джулия же казалась озадаченной.

– Что, и все?

– Если тебе больше нечего нам рассказать.

Пауза. Отрицательно помотала головой, почти с досадой.

– Ну тогда да, это все. Большое спасибо.

Я тоже встал, повернулся к аллее.

– Чем я вам помогла? – Джулия невидящим взором глядела в пространство.

– Сейчас трудно сказать. Посмотрим по ходу дела.

Джулия молчала. Мы ждали, когда она встанет со скамейки, но она не двигалась. И мы оставили ее там, на пороге того, что было прежде ее королевством; темные волосы, бледное лицо и тлеющее во тьме красное пятно, а вокруг все поросло белесой травой.

28

Они завтракают, и вдруг Холли чувствует, как где-то глубоко в сплетениях школьной материи затрепетали волокна. Слишком много ног слишком быстро бегут по коридорам; слишком визгливо восклицают за окном монахини и слишком резко переходят на шепот.

Остальные ничего не замечают. Селена теребит пижамную пуговицу, забыв о своих мюсли. Джулия одной рукой орудует ложкой, поглощая хлопья, а другой делает домашку по английскому. Бекка таращится на свой тост, будто тот чудом обратился в Деву Марию, или, может, пытается поднять его взглядом, что, конечно, очень плохая идея, но у Холли нет сейчас времени думать о ерунде. Косясь одним глазом в окно, а другим – на дверь, она ровненько обгрызает тост по кругу.

К тому моменту, когда кусок хлеба уже уменьшился до размеров пальца, она замечает двух полицейских в форме, которые торопливо перемещаются где-то по дальнему краю газона, безуспешно стараясь не попадаться на глаза.

За соседним столом кто-то внезапно восклицает: "О боже! Это что, полиция?" Нервный вдох проносится по столовой, а потом все разом начинают галдеть.

Тут на пороге появляется кастелянша и объявляет, что завтрак окончен и что все должны отправляться по комнатам и готовиться к занятиям. Некоторые автоматически начинают ныть, даже если они уже давно все доели, но по лицу кастелянши, напряженно обращенному к окну, – ей совсем не до хныкающих девчонок – видно, что шансов на поблажку нет. Что бы ни случилось там, в парке, это серьезно.

Одеваясь, Холли тоже смотрит в окно. Одним прыжком подскакивает ближе, прижимаясь лицом к стеклу: Маккенна и отец Волан-де-Морт в развевающейся черной сутане, оба стремительно несутся куда-то по газону.

Что бы ни произошло, произошло это с парнем из Колма. Бело-голубая искра пронзает Холли. Гримаса Джоанны, когда та демонстрировала экран телефона, торчащий кончик языка, сочащийся ядом от восторженного осознания, какую гадость она делает. С каким наслаждением она впитывала ужас, который Холли тогда не смогла скрыть. Джоанна способна на любую мерзость, какую нормальный человек и вообразить себе не может.

Не переживай. Мы ему отомстим.

Холли, к несчастью, знает, как выглядит мерзость, и знает, где ее источник. У нее, увы, есть опыт.

– Какого хрена? – Джулия выглядывает из-за плеча. – Смотри, там какие-то люди в кустах.

Вдалеке, в зеленой дымке листвы, мелькает белое пятнышко. Похоже на комбинезоны экспертной службы.

– Они будто что-то ищут. – Селена приникает к другому боку Холли. В голосе все те же вымученные безвольные интонации, что звучат последние две недели; Холли уже начинает привыкать к чувству вины. – Это тоже полиция? Или кто?

Другие девчонки тоже заметили, что происходит: суета и тревога просачиваются сквозь стены, в коридорах поднимается шум.

– Может, кто-то убегал от копов и швырнул что-нибудь через забор, – предполагает Джулия. – Наркотики. Или нож, которым кого-то пырнули, или пистолет. Эх, жаль, что мы вчера ночью не выбирались на улицу. Сейчас жизнь была бы гораздо интереснее.

Они не чувствуют того, от чего покалывает кожу на голове Холли, хотя странные токи в атмосфере зацепили и их: Лени чересчур быстро застегивает блузку, Джули подпрыгивает на носочках, выглядывая в окно. Но они не понимают, что все это означает: пришла беда.

Доверяй инстинктам, всегда говорит отец. Если что-то подозрительно, если кто-то подозрителен, подозревай. Не принимай на веру чьи-то слова, только чтобы не испортить отношения, не жди и не терпи из боязни глупо выглядеть. Безопасность всегда во-первых. На во-вторых может не остаться времени.

Вся школа пропитана подозрительным, как жаркий летний день, стрекотом цикад; их, подозрительных, множество, их звуки пронзительны, но попробуй вычленить одну и рассмотреть ее повнимательнее.

Джоанна готова на многое, чтобы доставить Селене очень большие неприятности.

Я не обижаюсь на таких, как она. Я от них избавляюсь.

Прозвучал звонок к началу занятий.

– Пойдемте, – зовет Бекка. Она так и не подошла к окну; заплетала волосы в спокойном мерном ритме, будто окруженная мерцающим пузырем чистого свежего воздуха, который закрывал ее от суматохи внешнего мира. – Девчонки, да вы вообще не собрались. Так мы опоздаем.

Сердце Холли взревело и ринулось вперед, подхватывая общий цикадный ритм. Селена облегчила Джоанне задачу. Что бы ни натворила эта гадина, она знала: достаточно одного намека учителям или детективам, которые отныне будут торчать на каждом углу, одно лживое движение коварного языка – и ооой!

– Черт! – с досадой вскрикивает Холли, когда они уже спустились по лестнице. Сквозь раскрытые двери доносится привычный школьный шум, но сегодня он гуще и громче. Кто-то взвизгивает: "И полицейская машина!" – Я забыла книжку. Секундочку… – И мчится вверх по лестнице, против бестолково бормочущего потока, заранее вытянув руки, чтобы поскорее сунуть их под матрас Селены.

Двести пятьдесят учениц толпятся, перешептываясь, в зале. Мгновенно смолкают, как послушные девочки, ручки кротко сложены, словно они и не смакуют в мельчайших подробностях внешность двух детективов в штатском, которые стараются слиться с темными углами; словно за бесстрастными взглядами не заметно оживленное кипение любопытных пузырьков. Они жаждут поскорее узнать.

Садовник, тот парень Ронан, ну знаешь, он же понимаешь-о-чем-я, я слышала про кокаин, а я слышала, за ним следили гангстеры, я слыхала, копы с оружием явились прямо в парк! Я слышала, его застрелили, я слышала выстрелы, я слышала, я слышала… Селена замечает, как Джулия криво усмехается – в парке, надо же, как будто речь идет о джунглях, кишащих наркобаронами или даже инопланетянами, – и даже умудряется улыбнуться в ответ. На самом деле у нее нет сил даже притворяться, что ее интересует очередная бессмысленная драма, которая здесь разворачивается. Досадно, что она не умеет блевать по собственному желанию, как Джулия, тогда можно было бы вернуться в комнату, и там ее оставили бы в покое.

Но тут на сцену поднимается Маккенна, надевшая свое особое торжественное лицо, на этот раз дополненное умеренными дозами суровости, скорби и благочестия. Однажды они такое уже видели – когда учились здесь первый год, а кто-то из пятого погиб в аварии как раз на рождественских каникулах, вот тогда в январе Маккенна встретила их в школе ровно с таким лицом. Но с тех пор ничего подобного не случалось.

Нет, это не садовник Ронан. Девчонки начинают озираться, высматривая, кого нет на месте. А где Лорен Малвихилл, ой, мамочки я слыхала, она экзамен завалила и ее парень бросил, о господи…

– Девочки, – начинает Маккенна, – вынуждена сообщить вам трагическую новость. Которая, безусловно, вызовет в ваших сердцах боль и скорбь, но я надеюсь, что вы переживете это сдержанно и с достоинством, которое является неотъемлемой частью традиций школы Святой Килды.

Напряженное молчание.

– Нашли использованный презерватив, – так, что ее могут расслышать только подруги, высказывает предположение Джулия.

– Тш-ш, – не глядя, обрывает Холли. Она сидит вытянувшись в струнку, не сводя глаз с Маккенны, и все крутит и крутит салфетку в руках. Селена хочет спросить, все ли с ней в порядке, но Холли ее, наверное, даже стукнет, в таком-то состоянии.

– С глубоким прискорбием сообщаю, что сегодня утром ученик школы Святого Колма был найден мертвым в нашем парке. Кристофер Харпер…

Селене кажется, что стул под ней перевернулся. И провалился. В ничто. Маккенна исчезла. Зал скрыла серая туманная дымка, пол накренился, бряцанье колокольчиков, вскрики, обрывки музыки с дискотеки в Валентинов день.

Селена понимает, слишком поздно и слишком ясно, почему ее не настигла кара в самый первый вечер. Слишком это было самонадеянно – думать, что она имеет право на такую милость.

Боль, где-то далеко. Опустив глаза, она видит руку Джулии, вцепившуюся ей в локоть; со стороны, наверное, выглядит как дружеская поддержка, но пальцы впились глубоко в плоть. Голос Джулии шипит: "Только не падай в обморок, мать твою".

Боль – это хорошо; боль немного рассеивает серую пелену.

– О’кей, – выдыхает Селена.

– Смотри не разревись. И молчи. Справишься?

Селена кивает. Она не совсем понимает, о чем толкует Джулия, но в состоянии просто запомнить; это помогает, вроде как держишь сразу два увесистых предмета, по одному в каждой руке. За спиной кто-то рыдает, громко и неискренне. Когда Джулия отпускает руку, Селене жаль, что боль отступила.

Она должна была это предвидеть, еще после первого свидания. Должна была заметить в каждой тени, алчущей и ненасытной, лишь дожидающейся своего часа, когда величественный золотистый глас даст команду настичь отступницу.

Она думала, что это ее покарают. И позволила ему вернуться. Просила вернуться.

Обрывки музыки продолжают царапать ее, как острые осколки.

Бекка наблюдает за собравшимися сквозь чистейшую в мире ледяную воду, воду горного родника, кипящую энергией и лукавыми вопросами. Ожидала ли она, что на этом этапе придется трудно? Она не помнит; кажется, вообще не задумывалась на этот счет. Сейчас, пожалуй, ей легче любого в этом зале.

Маккенна убеждает девочек не бояться, потому что у полиции всё под контролем. Уговаривает быть предельно сдержанными, особенно в телефонных разговорах с родителями, не провоцировать излишнюю глупую истерию. Во всех классах пройдут групповые беседы с психологами. Для тех, кто почувствует в этом необходимость, будут доступны личные консультации. Помните, что вы в любой момент можете обратиться к своим классным наставникам или к сестре Игнатиус. Под занавес она велит всем возвращаться в свои классы, к ним придут учителя и ответят на все вопросы.

Бурлящий поток выливается из спортзала в вестибюль. Учителя уже наготове, чтобы загнать всех в стойло и утихомирить, но девчоночью трескотню и рыдания так просто не осадить; они нарастают, спиралью поднимаясь к сводчатому потолку и дальше, вверх по лестничным пролетам. Бекке кажется, что ее стопы отрываются от земли и она свободно парит, перелетая от плеча к плечу вдоль длинного коридора.

Проходя в дверь класса, Холли крепко обхватывает запястье Селены и, словно накрыв всех четверых силовым полем, увлекает сквозь хнычущее сопливое сборище к дальнему окну. Делает вид, что крепко обнимает подруг, а сама шепчет, жестко и быстро:

– Сейчас будут допрашивать каждого, здесь детективы из отдела убийств. Не говорите им ничего. Ничего вообще. Особенно о том, что у нас была возможность выходить из здания. Понятно?

– О господи, ну слушай, – фыркает Джулия, вскидывая ладонь, – это все грандиозная фигня-я-я.

– Я не шучу, – шипит ей в лицо Холли. – Ясно? Это не игрушки. Кто-то по-настоящему угодит в тюрьму, пожизненно.

– Да что ты, серьезно? Я разве похожа на умственно отсталую?

Бекка чувствует едкий запах короткого замыкания.

– Хол, – примиряюще говорит она. Холли сейчас состоит сплошь из острых углов и вставших дыбом волос; Бекке хочется пригладить и утешить ее. – Мы понимаем. И ничего им не расскажем. Честное слово.

– Да это вы сейчас так думаете. Вы просто не знаете, как это бывает. Это вам не Хулихен: "Ой, я чую запах табака, девочки. Вы, что, курили?" А вы делаете невинное личико, и вам тут же верят. Нет, здесь детективы. Если они заподозрят, что вы что-то о чем-то знаете, они превратятся в питбулей. Восемь часов допроса, родители с ума сходят – как вам такое? Забавно, да? Именно это произойдет, если вы всего лишь помедлите, перед тем как отвечать.

Рука Холли, обнимающая плечи Бекки, становится стальной.

– И еще одно: они врут. Ясно? Детективы постоянно лукавят и подставляют. Поэтому, если они говорят: "Мы знаем, что вы гуляете по ночам, вас видели", не покупайтесь на это. На самом деле они ничего не знают, просто надеются, что вы облажаетесь и расколетесь. Вы должны прикинуться полными дурами и стоять на своем: «Нет-нет, это ошибка, нас, должно быть, с кем-то перепутали».

Сзади кто-то всхлипывает: "Он был таким жизнерадостным", и весь класс начинает выть в голос.

– Боже милосердный, заткните кто-нибудь этих идиоток! – взрывается Джулия, сбрасывая руку Холли. – Твою ж мать, Холли, больно же.

Холли водворяет руку на место, притягивая Джули ближе.

– Послушайте меня. Они будут пудрить вам мозги. Типа: «Мы знаем, что ты встречалась с Крисом, у нас есть доказательства…»

Бекка широко распахивает глаза. Холли смотрит прямо на Селену, но Бекка не понимает почему: потому что та оказалась напротив или есть более серьезная причина? Селена какая-то пришибленная. Словно с трудом держится на ногах, слишком мягкая, растекается как желе.

Лицо Джулии становится жестким.

– Они, что, действительно так могут?

– Да, блин, и гораздо больше. Они могут ляпнуть вообще все что захотят. Скажут, у них, мол, есть доказательства, что ты его убила, просто чтобы проследить за твоей реакцией.

– Мне нужно потолковать кое с кем, – заявляет Джулия, высвобождается из-под руки Холли и идет в другой конец класса.

Бекка наблюдает. Кучка визгливых девиц толпится вокруг Джоанны Хеффернан, которая картинно обмякла на стуле, запрокинув голову и полуприкрыв глаза. В этой кучке тусуется и Джемма Хардинг, но Джулия тихо говорит ей что-то, и они отходят в сторонку. Бекка понимает по положению голов, что они общаются вполголоса.

– Пожалуйста, скажи, что ты поняла, – настаивает Холли.

Она по-прежнему не сводит глаз с Селены, которая, лишившись крепкой поддержки якобы дружеских объятий с обеих сторон, начинает странно шататься и опускается на чью-то парту. Бекка уверена, что она сейчас ничего не слышит. Как бы ей хотелось сказать Лени, что все наконец-то в порядке, встряхнуть огромное мягкое одеяло этого "в порядке" и обернуть им плечи Лени. Пускай все идет своим медленным неведомым чередом, собственными потаенными путями и в свой срок исцеляется. Тебе нужно просто дождаться, пока в одно прекрасное утро ты проснешься прежней.

– Я все поняла, – говорит она Холли, успокаивая.

– Лени.

Лени, с готовностью, но откуда-то издалека, отзывается:

– О’кей.

– Нет. Послушай. Если они скажут тебе: "У нас есть доказательства, что ты встречалась с Крисом", ты должна сказать "нет" и сразу замолчать. Если тебе покажут видео, просто скажи: «Это не я». Поняла?

Селена таращится на Холли. После паузы переспрашивает:

– Что?

– О господи! – восклицает Холли, воздев руки к потолку. – Ну что ж, это тоже может сработать. Надеюсь.

Потом является мистер Смайт, останавливается в дверях, щуплый и оторопевший перед хлюпающим обнимающимся бедламом, принимается хлопать в ладоши и что-то блеять, и постепенно рыдания угасают до отдельных всхлипов, объятия размыкаются, а Смайт, набрав полную грудь воздуха, начинает произносить речь, которую Маккенна заставила его вызубрить.

Холли, вероятно, права; она должна разбираться в таких вещах, у нее же отец и все такое. Бекка полагает, что ей, пожалуй, следовало бы всерьез испугаться. Она даже видит свой ужас как громадную шаткую груду папок, сваленных на столе, которые она должна усвоить и выучить наизусть и даже написать о них сочинение. Это не то чтобы совсем не интересно, но не настолько, чтобы она взялась за это дело. И она отодвигает проблему на самый край сознания и с удовольствием наблюдает, как хлипкая стопка рассыпается, шлепаясь на пол.

К середине дня начинают появляться родители. Первой – мать Элисон, она выскакивает из громоздкого черного внедорожника и пулей взлетает по ступеням парадной лестницы на высоченных шпильках, отчего ноги двигаются под странными углами. У матери Элисон было много пластических операций, и еще у нее накладные ресницы размером с метелки для пыли. В целом она похожа на человека, но не слишком. Будто кто-то объяснил инопланетянам, как должен выглядеть человек, и они постарались изготовить его максимально близко к описанию.

Холли наблюдает за ней из окна библиотеки. Между деревьями в роще ничего не происходит – не движутся белые пятна, не колышется полицейская лента. Крис где-то там, дальше, где высококвалифицированные люди в перчатках тщательно изучают каждый дюйм его тела.

Они торчат в библиотеке, потому что никто не знает, что с ними делать. Пара самых суровых училок сумела-таки прижать первый и второй годы и заставить их заниматься, но третий уже перерос детскую привычку к послушанию, и еще – они-то были знакомы с Крисом. Каждый раз, как их пытались загрузить алгеброй или ирландскими глаголами, они взрывались и сваливались в истерику: кто-то принимался безудержно рыдать, некоторые падали без чувств, четыре девчонки на ровном месте сцепились из-за шариковой ручки. Когда Кэрри-Энн Райс увидела в шкафу с химическим оборудованием глаза демона, они дошли до точки. Третий год отправили в библиотеку, где было достигнуто молчаливое соглашение с присматривающими за ними учителями: девушки не истерят, а учителя не заставляют их прикидываться, что они зубрят. Над столами и книжными полками повисла густая дымка шепотов.

– О-о-ох, – выдыхает Джоанна в самое ухо Холли. Вытаращенные зареванные глаза, голова чуть склонена набок. – Она в порядке?

Имеется в виду Селена. Которая, понурив плечи, сидит на стуле, как будто ее там позабыли, руки сложены на коленях, и смотрит на пустой стол перед собой.

– В порядке.

– Точно? У меня ведь сердце разрывается при мысли о том, что она, должно быть, переживает сейчас.

И Джоанна прижимает руку к груди, как бы демонстрируя глубину чувств.

– Они расстались давным-давно, забыла? – напоминает Холли. – Но спасибо.

Джоанна комкает сочувственное выражение лица и отбрасывает его прочь. Под ним обнаруживается глумливая ухмылка.

– Боже, ты, что, реально такая тупая? Да мне наплевать, что вы там чувствуете. Только умоляю, скажи, что она не собирается сейчас изображать страдание, будто бы потеряла любовь всей жизни. Потому что тогда меня точно вывернет, а булимия нынче уже не в моде.

– Я тебе вот что скажу, дай-ка мне свой номер, – предлагает Холли. – В ту же секунду, как у тебя появится право решать, как следует себя вести Селене, я тут же тебе сообщу.

Джоанна внимательно изучает Холли своими блеклыми глазами, которые ничего не упускают и ничего не выдают.

– Ого, а ты и вправду тупая, – наконец констатирует она.

Холли выразительно вздыхает и ждет. Находиться близко к Джоанне ужасно противно – как будто липкое холодное масло льется по коже. Интересно, что за рожа будет у Джоанны, если вдруг спросить: Ты сама это сделала или заставила кого-то другого?

– Если копы узнают, чем Селена занималась с Крисом, она станет главной подозреваемой. А если она будет слоняться повсюду как внезапно овдовевшая королева, они быстро это выяснят. Так или иначе, – поясняет Джоанна после паузы.

Холли вообще-то не тупица, и она прекрасно понимает, что имеет в виду Джоанна. Джоанна не может позволить себе роли Главной Плакальщицы, как бы ни хотела, потому что не желает обращать на себя внимание полиции, но никто иной тоже не должен занять это место. Если Селена будет скорбеть чересчур открыто, Джоанна выложит в Сеть видео с телефона и позаботится, чтобы копы обязательно получили на него ссылку.

Холли уверена, что Селена не убивала Криса. Ей известно, что убийство человека оставляет на тебе невидимые отметины; отныне ты идешь по жизни рука об руку со смертью, голова всегда чуть склонена к ней, и до конца твоих дней ваши тени почти сливаются. Холли прекрасно знает Селену, она с утра наблюдает за подругой, и если бы со вчерашнего дня на ней появились эти жуткие отметины, она бы точно не пропустила. Но детективы-то с Селеной не знакомы и не поверят только ее словам.

Холли не станет задавать Джоанне опасных вопросов. Никогда даже намеком не даст понять ни Джоанне, ни кому-либо еще, о чем она подумала. Вместо этого говорит:

– Да что ты понимаешь в работе детективов? Они в жизни не заподозрят Селену. Они наверняка уже кого-нибудь арестовали.

И обе расслышали в голосе Холли: Джоанна победила.

– Ах да. – Последняя презрительная усмешка, и Джоанна отворачивается. – Я и забыла, что твой папаша констебль. – Прозвучало как ассенизатор. Ну да, папаша Джоанны – банкир.

Как черта помяни… Разборки с Джоанной отвлекли внимание Холли от окна, поэтому о приезде отца она узнаёт, только когда раздается стук в дверь и в приоткрывшуюся щель просовывается его голова. На секунду вспышка радости и надежды затмевает все прочее, даже душевное смятение: папа сейчас все исправит. Потом она вспоминает все причины, по которым – нет, не получится.

Мамашу Элисон Маккенне, вероятно, удалось заманить на душеспасительную беседу, но отца Холли никуда не заманишь, пока он сам не захочет.

– Мисс Хулихен, – говорит он, – я заберу Холли на минутку. Верну ее в целости и сохранности, клянусь жизнью. – И одаряет Хулихен восторженной улыбкой, словно кинозвезду.

Такому отказать невозможно. Колышущееся облако шепотков замирает, пропуская Холли.

– Привет, малышка, – здоровается отец уже в коридоре. Обнимает одной рукой, небрежно, как в любой выходной день, разве что непроизвольно сильнее обычного прижимает ее голову к своему плечу. – Ты как?

– Нормально. Тебе необязательно было приезжать.

– У меня было свободное время, подумал, почему бы нет. – У отца никогда не бывает по-настоящему свободного времени. – Ты знала этого парня?

Холли пожимает плечами:

– Видела как-то, перебросились парой слов. Он не был моим другом. Просто мальчишка из Колма.

Отодвинувшись, отец внимательно изучает ее, голубые глаза лазером прожигают, проникая прямо внутрь черепа. Холли вздыхает, спокойно выдерживая взгляд.

– Я не в шоке и не убита горем. Клянусь. Доволен?

– Смышленая маленькая мадам, – улыбается он. – Ладно, давай прогуляемся. – Подхватывает ее под руку и ведет по коридору, будто они направляются на семейный пикник. – А твои подружки? Они были с ним знакомы?

– Как и я. Только шапочно. На собрании я видела детективов. Ты их знаешь?

– Костелло – да. Не гений, конечно, но нормальный мужик, честно делает свою работу. А вот женщину, Конвей, знаю только с чужих слов. Вроде ничего. Во всяком случае, тупицей не назовешь.

– Ты с ними разговаривал?

– Поздоровался с Костелло по пути сюда. Чисто чтобы дать понять, что не намерен переходить им дорогу. Я здесь как отец, а не как детектив.

– Что они говорят?

Отец легко сбегает по лестнице.

– Ты же знаешь правила. Что бы они мне ни сообщили, я не могу рассказать тебе.

Он сколько угодно может хотеть быть только отцом, но он всегда еще и детектив.

– Почему? Я же не свидетель.

"На этот раз" невысказанно повисает в воздухе.

– Этого мы пока не знаем. Как и ты.

– Нет, я знаю.

Отец не отвечает. Придерживает перед ней дверь. Воздух, раскрывший им объятия, нежен, он ласково гладит их щеки сладкой зеленью и золотом; небо празднично-синее.

Когда, спустившись по ступеням, они шуршат гравием, пересекая дорожку, отец говорит:

– Хотелось бы верить, что если ты что-то знаешь – что угодно, даже если в итоге это полная ерунда, – ты бы обязательно рассказала мне.

– Я не дура, – закатывает глаза Холли.

– И в мыслях не было. Но в твоем возрасте – припоминаю, как оно было со мной несколько столетий назад, – не откровенничать со взрослыми – это рефлекс. Хороший рефлекс – нет ничего дурного в том, чтобы учиться решать проблемы самостоятельно, – но иногда может завести слишком далеко. Убийство – не тот случай, с которым ты можешь разобраться одна с подружками. Это работа для специалиста.

Холли это уже поняла. До мозга костей – они становятся гибкими и податливыми, как травинки, в них нет стержня. Вспоминает Селену, как та тряпичной куклой обмякла на стуле. Нужно что-то делать, а ей не за что ухватиться. Хочется поднять Селену, вручить ее отцу прямо в руки и сказать: хорошенько позаботься о ней.

Чувствует спиной взгляд Джоанны из высокого стрельчатого окна библиотеки. Как будто та умудряется злобно ущипнуть даже на расстоянии, даже сквозь залитое солнцем пространство.

– Я вообще-то немного в курсе. Забыл?

Судя по тому, как отец вскинул подбородок, ей удалось застать его врасплох. Они никогда не разговаривали о том времени, когда она была ребенком.

– О’кей, – произносит он секундой позже. Поверил или нет, но не собирается дальше развивать эту тему. – Рад слышать. В таком случае я переговорю с Костелло, попрошу допросить тебя прямо сейчас, и покончим с этим. Потом спокойно и аккуратно соберешь свои вещи и поедем домой.

Холли ожидала этого, но все равно чувствует, как ноги сводит, когда она решительно возражает:

– Нет, я не поеду домой.

И отец тоже был готов, его походка ничуть не изменилась.

– Я не спрашиваю тебя, а сообщаю. Ты поедешь. Не навсегда. Всего на несколько дней, пока ребята разбираются с этим делом.

– А если не разберутся? Что тогда?

– Если до понедельника они не арестуют этого парня, мы проанализируем ситуацию. Но, полагаю, до такого не дойдет. Судя по тому, что я слышал, у них есть твердый кандидат в подозреваемые.

Этого парня. Не Джоанну. Что бы там детективы ни нарыли на бедолагу, рано или поздно оно рассыплется прямо у них в руках и им придется начать заново.

– Ладно. – Холли становится милой и послушной. – Я ведь могу взять с собой Лени и Бекку, да?

– С чего бы? – удивляется отец.

– Их родители в отъезде. Они же могут пожить у нас дома?

– Э-э, – отец озадаченно чешет в затылке, – не уверен, что мы сможем их разместить, дорогая.

– Ты же сказал, это всего на пару дней. В чем проблема?

– Я думаю, что всего на пару дней, но с этой фигней ничего нельзя гарантировать. И у меня нет разрешения от их родителей забирать их из школы. Не хочу, чтобы меня зацапали за похищение детей.

Холли шутки не принимает.

– Если мне опасно здесь оставаться, значит, им тоже.

– Не думаю, что существует реальная опасность. Просто я жуткий параноик. Профессиональная деформация, как говорится. Хочу, чтобы ты была дома, чтобы в любой момент, как начну психовать, можно было заглянуть к тебе, убедиться, что ты на месте, и перевести дух. Это ради меня вообще-то.