Текст книги "Дублинский отдел по расследованию убийств. 6 книг"

Автор книги: Тана Френч

сообщить о нарушении

Текущая страница: 100 (всего у книги 197 страниц)

– Мисс Рафферти, – сказал я. – Нам нельзя терять время.

– Да. Я в порядке. – Она затушила сигарету о шлакоблок и уставилась на окурок так, словно он появился в ее руке из небытия.

– Вот, – тихо сказал Ричи, наклоняясь вперед и протягивая ей пластиковый стаканчик.

Резко кивнув, Фиона схватила стаканчик и бросила в него окурок.

– Так что вы можете сказать о Патрике? – спросил я.

– Он чудесный. – Покрасневшие глаза с вызовом глядели на меня. Даже в таком состоянии упрямства ей было не занимать. – Мы все из Монкстауна, из одной компании. Пэт и Дженни вместе с шестнадцати лет.

– Какие у них были отношения?

– Они без ума друг от друга. У остальных романы редко длились дольше пары недель, но Пэт и Дженни… – Глубоко вздохнув, Фиона запрокинула голову и уставилась туда, где за пустым лестничным пролетом и торчащими во все стороны балками виднелось серое небо. – Они сразу поняли, что нашли друг друга. Остальные просто играли, забавлялись, понимаете? А у Пэта и Дженни все было серьезно, по-взрослому. Любовь.

На моей памяти от этого «серьезно», наверное, погибло больше людей, чем по всем остальным причинам и поводам.

– Когда они обручились?

– В девятнадцать лет. На День святого Валентина.

– По нынешним временам рановато. Как отреагировали ваши родители?

– Они были в восторге! Пэта они обожают. Просто посоветовали сперва закончить колледж. Пэт с Дженни были не против, и в двадцать два они сыграли свадьбу. Дженни сказала, что откладывать нет смысла – все равно не передумают.

– И как у них все вышло?

– Замечательно. Пэт так относится к Дженни… Он до сих пор обожает делать ей подарки. Раньше я молилась о том, чтобы кто-нибудь любил меня так же, как Пэт – Дженни. Понимаете?

О тех, кого уже нет, еще долго говоришь в настоящем времени. Моя мать умерла, когда я был подростком, но Дина до сих пор рассказывает о том, какие духи выбирает мама, какое мороженое любит. Джери от этого готова на стену лезть.

– Они ни разу не спорили? За тринадцать лет?

– Я так не говорила: спорят все, – но не ссорились ни разу.

– О чем они спорили?

Фиона уже смотрела только на меня, и на ее лице, стирая остальные эмоции, все сильнее проявлялась усталость.

– О том же, что и остальные пары. Раньше, например, Пэт злился, если кто-то заглядывался на Дженни. Или однажды Пэт хотел поехать на курорт, а Дженни считала, что сбережения нужно откладывать на покупку дома. Но они всегда договариваются.

Деньги: только из-за них люди умирают чаще, чем из-за любви.

– Чем занимается Патрик?

– Вербует сотрудников. Он работал в «Нолан и Робертс» – они подбирают людей для финансовых компаний, – но в феврале его уволили.

– По какой причине?

Плечи Фионы снова напряглись:

– Он ни в чем не виноват – уволили не только его, но и других. В финансовом секторе сейчас мало вакансий, понимаете? Кризис…

– У него были проблемы на работе? Может, он поругался с кем-нибудь?

– Нет! Вы хотите представить все так, словно у Пэта с Дженни повсюду враги, словно они постоянно ссорятся… А они не такие.

Фиона отстранилась от меня, прикрываясь стаканчиком словно щитом.

– Именно такие сведения мне и нужны, – успокаивающе сказал я. – Я ведь не знаю Пэта и Дженни, вот и пытаюсь составить о них представление.

– Они чудесные. Люди их любят. Они любят друг друга. Любят детей. Понятно? Этого достаточно, чтобы составить представление?

На самом деле я ни черта полезного не узнал, но, похоже, большего от нее не добьешься.

– Абсолютно. Большое вам спасибо. А родные Патрика по-прежнему живут в Монкстауне?

– Его родители умерли: папа давно, когда мы еще были детьми, мама – пару лет назад. У него есть младший брат Йен, он в Чикаго… Позвоните ему, спросите про Пэта и Дженни – он скажет то же самое.

– Не сомневаюсь. Пэт и Дженни хранили в доме ценности – деньги, ювелирные украшения или еще что-нибудь?

Пока Фиона обдумывала ответ, ее плечи снова слегка опустились.

– Обручальное кольцо Дженни – Пэт отдал за него пару кусков – и кольцо с изумрудом, которое бабушка завещала Эмме. И еще у них есть совсем новый компьютер – Пэт купил его на выходное пособие. Возможно, за него что-то получилось бы выручить… Эти вещи на месте или пропали?

– Мы проверим. Больше ничего нет?

– У них нетничего ценного. Раньше был большой внедорожник, но его пришлось вернуть – они не смогли оплатить кредит. Ну и еще есть вещи Дженни – пока Пэта не уволили, она много на них тратила, – но кто пойдет на такоеради кучи тряпок?

Я знал людей, которые убили бы и за меньшее, однако нутром чуял, что тут причина в другом.

– Когда вы видели их в последний раз?

Фиона задумалась.

– Мы с Дженни встретились в кафе в Дублине – летом, месяца три-четыре назад. А Пэта я сто лет не видела – с апреля, наверное. Боже мой, почему же мы так долго…

– А детей?

– Тоже с апреля, как и Пэта. Я приезжала на день рождения Эммы – ей исполнилось шесть.

– Заметили что-нибудь необычное?

– Вроде чего?

Голова вздернута, подбородок выпячен – Фиона заняла оборону.

– Все, что угодно: может, пришел какой-то странный гость или вы слышали непонятный разговор.

– Нет, ничего странного не было. Пришла куча одноклассников Эммы, Дженни поставила надувной за́мок – о Боже, Эмма и Джек… Они… Вы уверены, что они оба… Может, один из них не пострадал, а просто, просто…

– Мисс Рафферти, – сказал я так мягко, насколько мог, но все же с нажимом, – я уверен, что они не просто ранены. Если что-нибудь изменится, мы сразу вам сообщим, но прямо сейчас я хочу, чтобы вы побеседовали со мной. Каждая секунда на счету, помните?

Фиона прижала ладонь к губам и сглотнула:

– Да.

– Отлично. – Я протянул ей еще одну сигарету и щелкнул зажигалкой. – Когда вы в последний раз разговаривали с Дженни?

– Вчера утром. – На этот вопрос она ответила сразу. – Я звоню ей каждое утро в полдевятого, как только прихожу на работу. Чтобы начать день, понимаете?

– Неплохая мысль. И какой она была вчера?

– Обычной! Совершенно нормальной! Богом клянусь, я помню весь наш разговор – в нем не было ничего…

– Верю, – сказал я успокаивающе. – О чем говорили?

– Даже не знаю… о всякой всячине. Моя соседка по квартире играет на бас-гитаре, и у нее скоро будет концерт, – я рассказала Дженни об этом, а она – про то, что хочет купить в Интернете игрушечного стегозавра, – в пятницу Джек привел друга из детского сада, и они искали стегозавра в саду… Она была нормальной. Абсолютно нормальной.

– А она сказала бы вам, если бы что-то случилось?

– Думаю, да. Нет, я уверена, что сказала бы.

Ее голос звучал совсем не уверенно.

– Вы были близки?

– Нас же только двое. – Услышав себя, Фиона поняла, что это не ответ. – Да, мы близки. Ну, то есть раньше мы общались больше – а потом каждая пошла своей дорогой. И теперь, когда Дженни переехала сюда, поддерживать отношения стало сложнее.

– Как долго они живут здесь?

– Дом они купили года три назад. – Две тысячи шестой: самый пик бума. Сколько бы они ни заплатили за эту конуру, сейчас она стоит вдвое меньше. – Но тогда здесь ничего не было, только поля – они купили дом в проекте. Я думала, что они спятили, но Дженни была на седьмом небе от счастья, она так радовалась, что у них будет собственный дом… – Губы Фионы дрогнули, но она взяла себя в руки. – Где-то через год, как только дом был достроен, они переехали.

– А вы? Где вы живете?

– В Дублине, в Ренеле.

– Вы сказали, что снимаете с кем-то квартиру.

– Ага. Я и еще две девушки.

– Чем вы занимаетесь?

– Я фотограф. Пытаюсь сделать выставку, ну а пока работаю в студии Пьера – ну вы же знаете Пьера: его еще показывали в телешоу про элитные ирландские свадьбы? Я обычно снимаю детей или, если у Кита… Пьера… две свадьбы в один день, на одной из них работаю я.

– Сегодня утром вы фотографировали детей?

Ей пришлось напрячься, чтобы вспомнить, – утро было так далеко от нее.

– Нет. Разбирала снимки, сделанные на прошлой неделе, – мать ребенка хотела заехать сегодня за альбомом.

– Когда вы ушли?

– Примерно в четверть десятого. Один из парней сказал, что сам подготовит альбом.

– Где находится студия Пьера?

– У Финикс-парка.

По утренним пробкам и в такой таратайке до Брокен-Харбора минимум час.

– Вы беспокоились о Дженни.

И снова она резко мотнула головой, словно от удара током.

– Вы уверены? Немаленькие хлопоты только из-за того, что кто-то не взял трубку.

Пожав плечами, Фиона аккуратно поставила стаканчик рядом с собой и стряхнула пепел.

– Хотела убедиться, что с ней все в порядке.

– А почему вдруг она должна быть не в порядке?

– Потому. Мы всегда разговариваем – каждый день, уже много лет. И я ведь оказалась права, верно?

У Фионы задрожал подбородок. Я наклонился к ней, чтобы дать салфетку и не стал отстраняться.

– Мисс Рафферти, мы оба знаем, что это не все. Вы не стали бы бросать работу, рискуя вызвать недовольство клиента, и не потратили бы целый час на дорогу просто потому, что сестра сорок пять минут не отвечает на звонки. Может, она лежит в постели с головной болью или потеряла телефон? Может, ее дети заболели гриппом? Вы могли придумать еще сотню куда более правдоподобных причин, однако сразу решили, что случилось несчастье. Почему?

Фиона прикусила губу. В воздухе пахло сигаретным дымом и горелой шерстью – девушка уронила горячий пепел на пальто. Сама Фиона, ее дыхание, ее кожа источали сырой, горьковатый аромат. Интересный факт: горе пахнет раздавленными листьями и сломанными ветками – как зеленый, зазубренный вскрик.

– Это просто пустяк, – сказала она после паузы. – Случай произошел давным-давно, несколько месяцев назад. Я бы и не вспомнила о нем, если бы…

Я ждал.

– В общем, однажды вечером она позвонила. Сказала, что в доме кто-то был.

Я почувствовал, как встрепенулся Ричи – словно терьер, который готов броситься за палкой.

– Она поставила в известность полицию? – спросил я.

Фиона затушила сигарету и бросила окурок в стаканчик.

– Не тот случай. Заявлять не о чем – никто не разбил окно, не вышиб дверь, ничего не украл.

– Тогда почему она решила, что в дом кто-то проник?

Фиона снова пожала плечами – на этот раз еще более напряженно – и опустила голову.

Я подбавил суровости в голос:

– Мисс Рафферти, это может быть важно. Что именно она сказала?

Вздрогнув, Фиона глубоко вздохнула и пригладила волосы.

– Ладно, – уступила она. – Ладно. Ладно. Ну, звонит мне Дженни, да? И сразу: «Ты сделала копии ключей?» А у меня их ключи были ровно две секунды– прошлой зимой, когда Дженни и Пэт повезли детей на Канары на неделю и хотели, чтобы кто-то присматривал за домом на случай пожара или еще чего. Ну я и говорю: «Конечно, нет…»

– А они у вас были? – спросил Ричи. – Ну, копии ключей? – Трюк удался: он ни в чем не обвинял, а просто спрашивал, словно ему интересно. И это прекрасно: теперь мне не нужно устраивать ему разнос (по крайней мере страшный) за то, что заговорил без спроса.

– Нет! Зачем они мне?

Фиона резко выпрямилась. Ричи пожал плечами и обезоруживающе улыбнулся:

– Просто решил проверить. Работа у меня такая – вопросы задавать, понимаете?

Фиона снова обмякла:

– Ну да, конечно.

– И в ту неделю никто не мог снять копию? Вы не оставляли ключи там, где их могли найти соседки или сослуживцы, нет? Повторяю, задавать вопросы – это наша работа.

– Они висели на моем брелке, но я не держала их в сейфе или еще где. Когда я на работе, ключи в моей сумочке, а дома висят на крючке на кухне. Если они кому-нибудь и понадобились бы, их бы никто не нашел. Кажется, я даже никому не сказала, что они у меня.

Соседкам и сослуживцам тем не менее предстоят долгие беседы с нами – не говоря уже о том, что мы поднимем все их личные данные.

– Вернемся к телефонному разговору, – сказал я. – Вы сообщили Дженни, что копии ключей у вас нет…

– Да. Дженни говорит: «Ну, все равно: кто-то добыл ключи, а мы давали их только тебе». Пришлось полчаса убеждать ее в том, что я без понятия, к чему она ведет, но наконец-то она объяснила, в чем дело. Днем она с детьми пошла в магазин или еще куда, а когда вернулась, то заметила, что в доме кто-то побывал. – Фиона разорвала салфетку, и белые клочья упали на красное пальто. Ладони у нее маленькие, пальцы тонкие, с обгрызенными ногтями. – Сначала она не признавалась, откуда ей это известно, но в конце концов я все из нее вытянула: занавески отодвинуты не так, как она делает, пропало пол-упаковки ветчины, а с холодильника – ручка, которой Дженни записывает, что нужно купить. Я говорю: «Ты шутишь», – и она едва не вешает трубку. Ну, я ее успокоила, и как только она перестала меня ругать, я поняла, что она напугана. Реально в ужасе. А ведь Дженни не тряпка.

Вот почему я наехал на Ричи за то, что он пытался отложить разговор с Фионой. Когда у людей рушится мир, они, возможно, будут болтать без умолку, но подожди денек, и они уже начнут восстанавливать разрушенные укрепления – если ставки высоки, люди действуют стремительно. Поймай человека сразу после того, как в небо взлетел ядерный «гриб», и он выложит все – от любимых жанров порно до тайного прозвища своего босса.

– Ясное дело. Такое кого угодно напугает.

– Это же были ломтики ветчиныи ручка! Если бы пропали драгоценности, половина нижнего белья или еще что, тогда, конечно, крышу снесет. Но это… Я ей сказала: «Ладно, допустим, что какой-то идиот решил вломиться в дом. Но это же не Ганнибал Лектер, верно?»

– И как отреагировала Дженни? – быстро спросил я, пока Фиона не поняла, что именно она произнесла.

– Снова на меня взъярилась, сказала, что главное не в том, что он это сделал, а в том, что теперь она ни в чем не может быть уверена. Например, заходил ли он в комнаты детей, перебирал ли их вещи… Им, мол, не по карману выбрасывать детское добро, а так бы она купила все новое – на всякий случай. Она же не знает, к чему он прикасался, вот ей и показалось, что все не на своих местах, что все грязное. Как он попал в дом? Почемуон проник в дом? Все это ее сильно напрягало. Она повторяла: «Почему мы? Что ему от нас надо? Разве похоже, что у нас есть чем поживиться? В чем дело?»

Фиона вздрогнула – так сильно, что едва не согнулась пополам.

– Хороший вопрос, – заметил я. – У них ведь есть сигнализация; вы не знаете, она была в тот день включена?

Девушка покачала головой:

– Я спросила, и Дженни сказала «нет». Днем она ее не включала – только по ночам, когда все ложились спать, – и то потому, что местные подростки устраивают вечеринки в пустых домах и порой сильно бузят. По словам Дженни, днем городок практически вымирает – ну вы и сами видите, – так что сигнализация ни к чему. Но она сказала, что теперь будет ее включать. И добавила: «Если ключи у тебя, не пользуйся ими. Я сменю код прямо сейчас, сигнализация будет работать круглые сутки, и точка». Я же говорю – она была сильно напугана.

Но когда полицейские выбили дверь, когда мы четверо расхаживали по драгоценному домику Дженни, сигнализация была отключена. Очевидное объяснение: Спейны сами впустили убийцу в дом, и этого человека Дженни не боялась.

– Она сменила замки?

– Про это я тоже спросила… Она колебалась, но в конце концов сказала «нет» – замки обойдутся в пару сотен, и семейный бюджет таких расходов не выдержит. Сигнализации будет достаточно. Она сказала: «Пусть возвращается, я не против. Если честно, мне даже хочется, чтобы он вернулся, – тогда хоть что-то прояснится». Я же говорю: ее так просто не напугаешь.

– А где был Патрик? Это произошло до его увольнения?

– Нет, после. Он уехал в Атлон на собеседование – тогда еще у них было две машины.

– И как он отнесся к этому проникновению?

– Не знаю… Кажется, Дженни так ему об этом и не сказала. Во-первых, она говорила очень тихо – возможно, чтобы не будить детей, – но, с другой стороны, в таком большом доме? Кроме того, она все повторяла: «Я поменяю код, я не могу потратить столько денег на замки, я разберусь с этим парнем». «Я», не «мы».

Еще одна маленькая странность – тот самый подарок, про который я говорил Ричи.

– А почему она не захотела сообщить Пэту? Если она решила, что в дом проникли чужаки, нужно было сразу об этом рассказать.

Фиона снова пожала плечами и еще ниже опустила голову:

– Наверное, не хотела его волновать, ведь ему и так нелегко. Думаю, поэтому и замки не поменяла – Пэт сразу бы заметил.

– Вам не кажется, что это немного странно – и даже рискованно? Разве он не имеет права знать, что кто-то вломился в его дом?

– Возможно. Если честно, я не думаю, что там действительно кто-то был. Ну, то есть какое самое простое объяснение? Что Пэт взял ручку и съел эту чертову ветчину, а кто-то из детей играл с занавесками? Или что к ним проник невидимый взломщик, который умеет проходить сквозь стены и которому захотелось съесть сандвич?

Ее голос зазвенел – она словно оправдывалась.

– Вы так и сказали Дженни?

– Да, более или менее, но стало только хуже. Она завелась: говорила, что ручка особенная – из отеля, в котором они провели медовый месяц; что Пэт знал, что ее нельзя трогать; что она точно знала, сколько ветчины в пакете…

– А она из тех, кто помнит такие вещи?

– Да, вроде того, – выдавила Фиона после паузы, будто эти слова причиняли ей боль. – Дженни… Она любит все делать правильно. Понимаете, когда она ушла с работы, то прониклась ролью мамы-домохозяйки. В доме ни пятнышка, детей она кормила натуральными продуктами, сама готовила, каждый день занималась гимнастикой по DVD-дискам, чтобы похудеть… Так что да, она могла помнить, что именно лежит в холодильнике.

– А из какого отеля ручка? – спросил Ричи.

– Из «Голден-Бей ризорт» на Мальдивах. – Фиона подняла голову и посмотрела на него. – Вы же не думаете, что… По-вашему, ее в самом деле кто-то взял? Вы думаете, что этот человек, который, который… вы думаете, что он вернулся и…

Ее голос начал подниматься по опасной спирали.

– Мисс Рафферти, когда произошел этот инцидент? – быстро спросил я, пока она не потеряла контроль над собой.

Она бросила на меня безумный взгляд, сжала в комок обрывки салфетки и собралась.

– Месяца три назад.

– В июле.

– Может, и раньше, но в любом случае летом.

Нужно просмотреть телефонные счета Дженни и найти вечерние звонки Фионе, а также проверить, не сообщал ли кто-нибудь о чужаках, гуляющих по «Оушен-Вью».

– И с тех пор подобных проблем не возникало?

Фиона вздохнула, и я услышал, как хрипит сдавленная спазмом глотка.

– Возможно, были и другие случаи, но после того разговора Дженни ничего не сказала бы мне. – Ее голос задрожал. – Я ей говорю: «Возьми себя в руки, хватит нести чушь». Я думала…

Она взвизгнула, словно щенок, которого пнули, зажала рот руками и снова зарыдала.

– Мне казалось, что она спятила, что у нее крыша едет, – бормотала она, задыхаясь и вытирая сопли салфеткой. – О Боже, мне казалось, что она спятила.

4

Больше мы ничего не узнали у Фионы в тот день – у нас не было времени ее успокаивать. Прибыл еще один полицейский, и я поручил ему записать имена и телефоны – членов семьи, друзей, коллег, а также рабочие, – отвезти Фиону в больницу и проследить, чтобы она не сболтнула что-нибудь журналистам. Затем мы сдали ее, плачущую, с рук на руки.

Не успели мы отвернуться, как я уже достал мобильник – связаться по рации было бы проще, но в наши дни слишком у многих журналистов и маньяков есть сканеры. Я взял Ричи за локоть и повел по дороге. Ветер, мощный и свежий, все еще дул с моря, превращая волосы Ричи в пучки. На губах я почувствовал вкус соли. Вместо пешеходных дорожек в высокой траве были тропинки.

Бернадетта соединила меня с полицейским, который находился в больнице вместе с Дженни Спейн. По ощущению, ему было не больше двенадцати, вырос он на какой-то ферме и по натуре был аккуратист – то есть то, что надо. Я отдал распоряжения: как только с Дженнифер Спейн закончат в операционной – если, конечно, она выживет, ее нужно поместить в отдельную палату, а он, словно ротвейлер, должен охранять вход. Впускать в палату исключительно по удостоверениям и в сопровождении полиции, а родных не пускать вообще.

– Сестра пострадавшей в любую минуту может отправиться к вам, и их мать тоже рано или поздно приедет в больницу. Заходить в палату они не должны. – Ричи грыз ноготь, склонившись над телефоном; услышав эти слова, он поднял глаза на меня. – Если они потребуют объяснений – а они потребуют, – не говори, что получил от кого-то приказ. Извинись, скажи, что таков порядок, его нельзя нарушать, и повторяй это до тех пор, пока они не отстанут. И, сынок, найди себе удобный стул. Ты, похоже, там задержишься. – Я повесил трубку.

Ричи прищурился, глядя на меня против солнца.

– Думаешь, перебор? – спросил я.

Он пожал плечами:

– Если сестра не наврала про чужака в доме, то история жутковатая.

– Думаешь, я охрану организую потому, что сестра рассказала жутковатую историю?

Он сделал шаг назад, поднимая руки, и я сообразил, что повысил на него голос.

– Я просто хотел сказать…

– Приятель, ничего «жутковатого» не существует. Жуть – это для детей в Хеллоуин. Я просто стараюсь позаботиться обо всем. Подумай, какими идиотами мы будем выглядеть, если кто-то проберется в больницу и закончит дело. Хочешь объяснять это журналистам? Или – еще лучше – хочешь объяснять старшему инспектору, каким образом на первых полосах появились фотографии ран Дженни Спейн?

– Нет.

– Я тоже. И поэтому готов немного перегнуть палку, лишь бы этого избежать. А теперь давай отведем тебя в тепло, пока большой злой ветер не выморозил твои крошечные яички.

Пока мы шли по дороге, ведущей к дому Спейнов, Ричи держал рот на замке, но вдруг осторожно сказал:

– Родственники.

– Что с ними?

– Вы не хотите, чтобы они ее видели?

– Не хочу. Скажи, тебе удалось выцедить достоверную информацию из речи Фионы – помимо ужасов?

– У нее были ключи, – неохотно выдавил он.

– Да. У нее были ключи.

– Она в раздрае. Может, я и лопух, но мне не показалось, что она притворяется.

– Может, да, а может, и нет. Я знаю одно – у нее были ключи.

– Спейны замечательные, они любят друг друга, любят детей… Она говорила о них, словно они живые.

– И что? Если она притворялась раньше, то могла изобразить и это. Кроме того, ее отношения с сестрой совсем не такие простые, как она хочет представить. Нет, с Фионой Рафферти нам еще много придется общаться.

– Точно, – сказал Ричи.

Я толкнул дверь, но он затоптался на коврике, потирая затылок.

– В чем дело? – спросил я, смягчив голос.

– Она еще кое-что сказала.

– Что?

– Надувные за́мки – дорогое удовольствие. Сестра хотела взять такой напрокат по случаю первого причастия дочки. Пара сотен.

– И что ты хочешь этим сказать?

– Их финансы. В феврале Патрика увольняют, так? В апреле денег еще полно, и они привозят надувной замок на день рождения Эммы. Но в июле они уже на мели – у Дженни нет денег на замки, хотя ей кажется, что в доме кто-то побывал.

– Ну и что? У Патрика просто закончилось выходное пособие.

– Да, скорее всего. Об этом я и говорю: деньги закончились слишком быстро. У меня куча друзей, которые потеряли работу, но у всех, кто провел на одном месте несколько лет, сбережений хватит надолго – если сильно не тратиться.

– И какие у тебя идеи? Азартные игры? Наркотики? Шантаж? – В нашей стране пьянство даст фору всем остальным порокам, но потратить все сбережения на бухло за пару месяцев невозможно.

Ричи пожал плечами:

– Не исключено. Или же они тратили так, словно Пэт по-прежнему зарабатывает. Кое-кто из моих знакомых тоже так делал.

– Вот оно, ваше поколение – твое, Пэта и Дженни. Никогда не сидели без гроша, не видели страну в кризисе – вы бы его не узнали, даже если он произошел бы у вас на глазах. Вам хорошо живется – гораздо лучше, чем моему поколению: половина наших может купаться в деньгах и при этом отказывать себе во второй паре башмаков, чтобы ненароком не очутиться в нищете. Но у вашего образа жизни есть и свои минусы.

В доме продолжали работать криминалисты – до меня донесся обрывок фразы: «…запасные есть?» – «Конечно! – радостно крикнул Ларри в ответ. – Посмотри в моем…»

Ричи кивнул:

– Пэт Спейн не думал, что может вылететь в трубу, иначе не выложил бы столько «капусты» за надувной замок. Либо он был уверен, что еще до осени найдет новую работу, либо точно знал, что раздобудет денег другим способом. Если до него дошло, что планы провалились и что деньги на исходе… – Ричи потянулся к разлому на двери, но вовремя отдернул руку. – Когда знаешь, что не в состоянии обеспечить семью, это сильно на тебя давит.

– Значит, ты по-прежнему ставишь на Патрика?

– Ни на кого я не ставлю – до тех пор пока не узнаем мнение доктора Купера, – ответил Ричи, осторожно подбирая слова.

– Отлично. Да, Патрик – фаворит, но до финиша еще далеко, и главный приз может достаться кому угодно. Так что теперь нужно уменьшить число претендентов. Предлагаю перекинуться словечком с Купером, пока он не свалил, затем заглянуть к соседям – вдруг у них найдется что-то хорошее для нас. Когда закончим, у Ларри и его парней будет готово нечто вроде отчета; потом они уберутся со второго этажа, и мы сможем поискать там причины финансового краха Спейнов. Как тебе такое предложение?

Ричи кивнул.

– Молодец, что подумал про надувной замок, – я похлопал его по плечу. – Посмотрим, сможет ли Купер изменить расклад.

* * *

Дом стал другим: глубокая тишина исчезла, растворилась словно туман; в комнатах горел свет, из них доносился гул – там уверенно и эффективно трудились люди. Двое парней Ларри методично обрабатывали кровавые следы; один раскладывал тампоны по пробиркам, второй фотографировал место, откуда взят мазок. Тощая длинноносая девица расхаживала с видеокамерой. Специалист по отпечаткам отклеивал ленту с ручки окна; чертежник насвистывал сквозь зубы, делая набросок. Судя по размеренному ритму, все понимали, что останутся здесь надолго.

На кухне Ларри присел на корточки рядом с горсткой желтых маркеров.

– Ну и бардак, – радостно сказал он, увидев нас. – Мы никогда отсюда не уедем. На кухню уже заходили?

– Остановились в дверях, – сказал я. – А вот полицейские здесь побывали.

– Разумеется. Не отпускай их до тех пор, пока не дадут нам отпечатки своей обуви, чтобы их можно было исключить. – Он выпрямился, прижимая ладонь к пояснице. – А, черт. Стар я для подобной работы. Если ты к Куперу, то он наверху, с детьми.

– Не будем ему мешать. Оружие не нашли?

Ларри покачал головой:

– Не-а.

– А какую-нибудь записку?

– «Яйца, чай, гель для душа» подойдет? Других нет. Но если ты думаешь на этого малого, – кивок в сторону Патрика, – то не хуже моего должен знать, что мужики не часто оставляют записки. Сильные и молчаливые до последнего вздоха.

Кто-то перевернул Патрика на спину. Он побелел, нижняя челюсть отвисла, однако на нашей работе приучаешься этого не замечать: Пэт был симпатичный парень с квадратным подбородком – такие нравятся девушкам.

– Пока мы ни на кого не думаем, – сказал я. – Нашли что-нибудь незапертое – заднюю дверь, окно?

– Пока нет. Замки на окнах прочные, с двойной полировкой, нормальный замок на задней двери – такой кредитной карточкой не вскроешь. Я не пытаюсь делать за тебя твою работу, но скажу так: сюда залезть непросто, особенно не оставив следов.

Значит, Ларри тоже ставит на Патрика.

– Кстати о ключах. Если увидишь хоть один, сообщи мне. Должно быть не меньше трех комплектов. И смотри, не найдется ли вдруг ручка с надписью «Голден-Бей ризорт». Так, погоди…

Купер, с термометром и чемоданчиком в руках, пробирался по коридору с таким видом, словно боялся запачкаться.

– Детектив Кеннеди, – сказал он обреченно, словно до последней секунды надеялся, что я каким-то образом исчезну. – И детектив Курран.

– Доктор Купер, – отозвался я. – Надеюсь, мы вам не помешали.

– Я только что завершил предварительный осмотр. Тела можно убрать.

– Можете предоставить нам какие-либо новые сведения? – Помимо всего прочего Купер злит меня тем, что рядом с ним я начинаю разговаривать так же, как он.

Купер поднял чемоданчик и вопросительно взглянул на Ларри.

– Бросьте у входа на кухню, там ничего интересного, – радостно сказал тот.

Купер осторожно поставил чемоданчик и наклонился, чтобы убрать термометр.

– Обоих детей, похоже, задушили, – сказал он. Я почувствовал, что Ричи задергался еще сильнее. – Поставить точный диагноз практически невозможно, однако видимые раны и симптомы отравления отсутствуют, и поэтому я склоняюсь к мысли о том, что причиной смерти стала кислородная депривация. На телах нет следов удушения, лигатур, а также гиперемии и конъюнктивального кровотечения, которые обычно возникают в том случае, если жертву душили руками. Криминалистам придется искать на подушках следы слюны и слизи – свидетельства того, что их прижимали к лицам жертв… – Купер посмотрел на Ларри, и тот показал ему большой палец. – Однако, принимая во внимание тот факт, что вышеозначенные подушки лежали на кроватях жертв, наличие выделений вряд ли является, так сказать, «дымящимся пистолетом». В ходе вскрытия, которое начнется завтра утром ровно в шесть часов, я попытаюсь сузить круг возможных причин смерти.

– Следы сексуального насилия есть? – спросил я.

Ричи дернулся, словно его ударило током. Купер на секунду перевел взгляд на него – удивленно и с презрением.

– По результатам предварительного осмотра, – проговорил он, – не выявлено никаких следов сексуального насилия, ни недавнего, ни хронического. Я, разумеется, постараюсь ответить на этот вопрос во время вскрытия.

– Разумеется, – сказал я. – А этот погибший? Про него можете что-нибудь сообщить?

Купер достал из чемоданчика лист бумаги и принялся его изучать – до тех пор пока мы с Ричи не подошли поближе. На листе были нарисованы два силуэта мужчины – вид спереди и сзади. Первый был покрыт страшной «морзянкой» красных точек и тире.

– Мужчина получил четыре ранения в грудь, которые, похоже, были нанесены односторонним лезвием, – сказал Купер. – Одно из них, – он постучал по горизонтальной линии в левой части груди, – относительно неглубокая резаная рана: лезвие наткнулось на ребро недалеко от грудины и скользнуло вдоль кости, пройдя приблизительно пять дюймов, и, похоже, не зашло глубоко. Рана должна была вызвать значительное кровотечение, но вряд ли оказалась бы смертельной, даже если жертва не получила бы медицинской помощи.

Его палец двинулся наверх, к трем похожим на листья пятнам, которые шли по дуге от левой ключицы к центру груди.

– Остальные серьезные повреждения – колотые раны, также нанесенные односторонним лезвием. Здесь лезвие проникло между ребрами в левой верхней части груди; здесь – ударило в грудину, а здесь – вошло в мягкие ткани у края грудины. До вскрытия я, конечно, не могу сообщить ничего о глубине ран и траекториях, по которым двигалось лезвие, а также описать полученные повреждения. Однако, если только нападавший не обладал исключительной силой, удар, пришедшийся в грудину, в худшем случае отколол кусочек кости. Поэтому мы можем с уверенностью утверждать, что причиной смерти стало либо первое, либо третье из этих ранений.