Текст книги "Дублинский отдел по расследованию убийств. 6 книг"

Автор книги: Тана Френч

сообщить о нарушении

Текущая страница: 157 (всего у книги 197 страниц)

Холли, оказывается, изумлена не меньше.

– Чего? Тебе-то зачем обязательно биология, ты что, собираешься заниматься медициной? Ты ведь вроде не знаешь, кем хочешь быть?

– Не знаю. И это неважно. Я просто… – Бекка наклоняет голову все ниже, а пальцы ее двигаются все быстрее. – Я просто не могу через год оказаться с вами в разных подгруппах. И не намерена торчать на базовом уровне, когда вы все будете изучать продвинутые предметы, и мы никогда больше не встретимся на занятиях, и мне придется до конца дней сидеть рядом с этой тупицей Орлой Бёрджесс. Да я покончу с собой.

– Если ты провалишь естествознание, – утешает Холли, – то мы с Лени наверняка тоже. Без обид, Лени, ты знаешь, о чем я. (Селена осторожно, чтобы не дернуть волосы, кивает.) И будем все вместе сидеть рядом с тупицей Орлой Бёрджесс. Мы же точно не умнее тебя.

Бекка, не поднимая головы, пожимает плечами:

– Да я на пробных уже практически провалилась.

Она получила "удовлетворительно", но дело не в этом. Бекка дергается, потому что ощущает нечто тревожное, витающее в воздухе, хотя не может толком понять, что это и где. А ей непременно нужно чувствовать, что они четверо по-прежнему вместе, потому что лишь тогда все всегда будет хорошо. Джулия знает, что хочет услышать Бекка. Неважно, какие оценки мы получим. Выберем новые предметы все вместе, выберем то, что подходит всем. Кому он нужен, этот колледж? Впереди у нас миллион лет…

Обычно такое говорит Селена. Потом Джулия предлагает ей не пороть чушь и заявляет, что если кто провалит английский, то пусть пеняет на себя, потому что лично она предпочла бы взасос целоваться с Орлой Бёрджесс, чем сидеть на базовом курсе английского и слушать, как мисс Фитцпатрик шмыгает носом каждые десять секунд.

Но на этот раз Селена молчит. Она опять не здесь, глаза в небесах, голова чуть качается в ритме движений рук Бекки.

– Если ты провалишь естествознание, – говорит Джулия, – мы все возьмем базовый уровень. Я как-нибудь проживу без блестящей карьеры всемирно известного нейрохирурга.

Бекка озадаченно вскидывает голову, прислушиваясь, нет ли в голосе подруги сарказма, но Джулия улыбается настоящей, открытой улыбкой. Секунда замешательства – и Бекка улыбается в ответ. Руки ее расслабляются, и голова Селены теперь покачивается почти незаметно.

– Я все равно не хочу выбирать продвинутую биологию, – говорит Холли. Она с наслаждением вытягивает ноги и кладет скрещенные ладони под голову. – Там заставляют препарировать овечье сердце.

"Ффууу…" – дружно, все, даже Селена.

Джулия прячет камешек в карман и встает. Чуть сгибает колени, взмахивает руками и подпрыгивает; на мгновение зависает над кустами, раскинув руки, запрокинув голову и открыв небу беззащитное горло, и плавно, на цыпочки, как балерина, приземляется на траву.

В четверг Джулия блюет в самом начале психологической консультации, едва сестра Корнелиус заводит длинную, торжественную и изрядно путаную речь, в которой упоминаются ночные клубы, самоуважение и мнение Господа Иисуса насчет экстази. Джулия полагает, что вполне может обойтись без всего этого.

Телефон Селены все еще на том же месте. Крис прислал вполне предсказуемые сообщения. Она не ответила.

Джулия пишет: В 1 час ночи. На обычном месте. НЕ ОТВЕЧАЙ. Просто приходи. Отослав сообщение, она удаляет его из папки «отправленные».

Джулия планирует лечь в постель и позаниматься, потому что реальный мир никто не отменял, и нравится это козлу Крису и дуре Селене или нет, но экзамены все равно придется сдавать, и сегодня это даже несколько утешает. Но вместо этого засыпает, мгновенно и глубоко.

Просыпается она, когда остальные влетают в комнату, а в коридоре галдят девчонки.

– Боже милосердный! – Холли хлопает дверью. – Нет, вы вообще поняли, о чем это? Рона слышала, как чья-то кузина стояла где-то в очереди за чем-то и парень из One Direction, тот, с дебильной прической, взял ее за руку. Нет, не женился — только прикоснулся. И все. У меня уши в трубочку свернулись. Привет.

– У меня рецидив. – Джулия садится в кровати. – Если хочешь доказательств, подойди ближе.

– Да ладно. Я же ничего не говорю. – На этот раз ей, кажется, не очень любопытно, что происходит с Джулией. Взгляд ее устремлен на Селену, которая копается в гардеробе, склонив голову так, что волосы закрывают лицо. Руки движутся медленно, как будто ей невыносимо сложно сосредоточиться.

Холли не идиотка.

– Эй! – Джулия встряхивает затекшей рукой. – Если вы намылились в "Корт", не купите мне наушники? А то я подохну от скуки, если придется торчать тут еще и без музыки.

– Возьми мои, – предлагает Бекка. Бекка тоже не идиотка, но происходящее – мимо нее, это для нее запредельные сложности. Джулии хочется зарыть Бекку поглубже в одеяло и спрятать ее там, в теплом безопасном убежище, пока все не кончится.

Холли продолжает наблюдать за Селеной.

– Не, твои не хочу, – говорит Джулия, и ничего не поделать с гримасой боли на лице Бекки. – Они жмут. У меня, видимо, уши неправильной формы. Хол? Не одолжишь мне десятку?

– А, да, конечно, – реагирует наконец Холли. – Какие тебе купить?

– Такие красные, как у меня были раньше. И колы прихвати, ладно? Имбирный эль уже не лезет.

Это должно бы их задержать на какое-то время. Красные наушники продаются в "Корте" в одном-единственном месте, маленький магазинчик гаджетов на самых задворках верхнего этажа, последнее место, куда заглянут случайные посетители. Если повезет, они едва успеют, чтобы собрать учебники для домашних заданий, и Джулии достанется всего несколько секунд общения.

Осознание того, что она пытается избегать лучших подруг, наваливается новым приступом сонливости. Звуки доносятся издалека: что-то говорит Холли, Бекка хлопает дверцей тумбочки, где-то в коридоре продолжает тараторить Рона, а кто-то поет, мелодично и быстро, мне осталось только, мне осталось только… И Джулия засыпает.

Ночью, после того как погасили свет, Джулия догадывается, к чему были эти приступы слабости и сонливости: сейчас она бодра и полна сил и не станет клевать носом, даже если устанет. А прочие, вымотанные прошлой ночью, выведены из игры.

– Лени, – тихо зовет она в темноту. Понятия не имеет, что скажет, если Селена вдруг откликнется, но ни звука в ответ.

Громче:

– Лени!

Тишина. Только дыхание, медленное и ритмичное, мерное посапывание, как будто их накачали снотворным. Джулия свободна. Никто ее не остановит.

Она садится на кровати, одевается. Джинсовые шорты, топ с глубоким вырезом, "конверсы", розовое худи. Джулия занимается в школьном театре, ей известно, насколько важен костюм.

Стекло над дверью матово светится серым от дежурных лампочек в коридоре. Джулия заставляет их вспыхнуть ярче и оглядывается на подруг. Холли вытянулась на спине, Бекка свернулась клубочком, как котенок, Селена – ворох золотых волос на подушке. Ровное сопение стало громче. Выскальзывая в коридор, Джулия люто ненавидит их всех.

А в парке все сегодня иначе. Тепло и чуть ветрено, луна громадная и слишком близко. Каждый шорох звучит резче, словно адресован именно ей, испытывает; ветки трещат в кустах, проверяя, подпрыгнет ли она испуганно, листья шелестят вслед, вынуждая оглянуться. Что-то кружит среди деревьев, издавая пронзительные крики, от которых мурашки бегут по спине, предупреждают о чем-то. Но Джулия давно перестала бояться того, что может скрываться в парке, и вообще позабыла, каково это. Она ускоряет шаг и убеждает себя: это лишь потому, что она сейчас в одиночестве.

Она приходит на поляну заранее. Прячется за одним из кипарисов, прижимается к стволу, слушая, как сердце стучит прямо в кору. Пронзительный крик преследует ее, раздается где-то вверху, в кронах деревьев. Джулия пытается разглядеть, но нечто неведомое движется слишком быстро, она успевает лишь краем глаза поймать тень длинного тонкого крыла.

Крис тоже явился пораньше. Джулия за милю расслышала его шаги – по крайней мере, она уповает на всех святых, что это именно Крис, потому что в противном случае это нечто иное, размером с оленя, ломится через кусты, не заботясь, что его могут услышать. Она впивается зубами в кору кипариса, чувствуя на языке вкус, смоляной и едкий.

Он выходит на поляну. Высокий и стройный. Прислушивается.

В лунном свете он совсем иной. Днем это просто еще один придурок из Колма, симпатичный, если у вас непритязательный вкус, типа вы любитель дешевых сетевых ресторанов, неглупый, если вам нравится угадывать каждое слово еще до того, как его произнесли. Но сейчас это другой человек. Он прекрасен той красотой, которая вечна.

Джулию словно током бьет: ему не следует здесь находиться. Крис Харпер, недоумок, охотник за сиськами, мог бы явиться, исполнить свои щенячьи ритуалы и свалить спокойно и безнаказанно, как блудливый кот; поляна и веточкой бы не шелохнула, отмечая появление существа банального и мелкого, просто следующего своим рефлексам. Но этот юноша: поляна отметила его. Этот юноша, словно изваянный из белого мрамора, с высоко поднятой головой, приоткрытыми губами: у поляны есть для него особая роль.

Джулия понимает, что единственно разумным выходом было бы свалить на хрен отсюда. Выбраться из укрытия. Тихо-тихо вернуться в свою комнату, залезть в кровать и надеяться, что Крис подумает, будто Селена морочит ему голову, и опять начнет ныть и страдать. Надеяться, что поляна отпустит его невредимым в дневную жизнь. Надеяться, что все завершилось.

Но нет. То, что привело ее сюда, осталось неизменным. Если она не сделает этого сегодня, тогда Селена сделает завтра, или через неделю, или через две.

Джулия продвигается на несколько шагов вперед и физически ощущает, как лунный свет заливает ее с ног до головы. Кипарисы за спиной трепещут в готовности.

Крис оборачивается на шорох, бросается к ней, вытянув руки, лицо сияет неподдельной, незамутненной радостью. А этот парень прикидывается даже лучше, чем она думала, неудивительно, что Лени не устояла. Увидев, кто идет навстречу, он резко тормозит, как лошадка в мультике.

– Что ты здесь делаешь? – возмущенно спрашивает он.

– Как любезно, однако. – Джулия благоразумно рассудила, что сегодня ночью не следует особо умничать; она знает, как вести себя, достаточно насмотрелась на девчонок-идиоток. Поэтому глупо хлопает глазками и хихикает, вылитая Джоанна: – А ты кого ждал?

Крис отбрасывает челку со лба.

– Никого. Не твое дело. У тебя что, свидание тут? Или как?

Он смотрит куда угодно – на тропинку, на все кусты вокруг, – только не на нее. И хочет лишь одного: чтобы она поскорее убралась отсюда, пока не пришла Селена.

– У меня свидание с тобой, – застенчиво опускает голову Джулия. – Привет.

– О чем это ты?

– Ну как же, это же я написала тебе.

– Ты что, шутишь?

Джулия совершенно по-идиотски одновременно пожимает плечами, кокетливо поводит ими и хихикает.

Запрокинув голову, Крис начинает кругами метаться по поляне. Он злится на нее – и за то, что она не Селена, и за то, что видит его таким. Джулия понимает, что должна была предусмотреть такой вариант.

Она поднимает голос на октаву выше, впрыскивает чуть хнычущих интонаций, робкая покорная малышка, осознающая свою вину перед большим знаменитым мальчиком.

– Ты сердишься на меня?

– Да твою ж мать.

– Ой, простиииии, пожалуйста, я таааак виновата… ты же понимаешь. Что обманула тебя. Я просто… – Джулия косится на Криса, низко наклонив голову. Продолжает еще более дебильным голосом: – Я так хотела встретиться с тобой. Наедине. Ну ты понимаешь, о чем я.

На этом месте Крис перестает метаться и наконец обращает на нее внимание. Сквозь гнев проступает интерес.

– Могла бы просто подойти и поговорить со мной. В "Корте", да где угодно. Как все нормальные люди.

– Вот еще, – надувает губки Джулия. – Ты же такой популярный. Да к тебе вечно очередь стоит, чтобы поболтать.

В уголках рта Криса зарождается самодовольная улыбка. Надо же, как просто, удивляется Джулия и неожиданно понимает, почему все девчонки пользуются этим нехитрым приемом.

– Ну-у-у-у, – кокетливо выпячивает она грудь, – может, сядем и типа поговорим?

– А как ты?.. – внезапно настораживается Крис. – Этот телефон, с которого ты мне написала. Откуда ты?..

Он хочет знать, в курсе ли Селена. Велико искушение намекнуть, что да. Но он начнет наезжать на Селену, и все усложнится. Джулия решает говорить правду, хотя бы частично.

– Мы с Селеной живем в одной комнате. Я нашла телефон и прочитала вашу переписку.

– Блин! – Крис возмущенно вскидывает руки. – Так ты знаешь про нас?

– Я умная, – хихикает Джулия.

– Господи, – его лицо кривится в гримасе отвращения, – она же твоя подруга? В смысле, я знаю, конечно, что вы, девчонки, можете быть жуткими стервами, но это уж совсем перебор.

– Ты даже не представляешь. – Сейчас она не пытается жеманничать, и пока Блистательный Мальчик морщит лоб, мучительно соображая, что это за сложный план и как именно она намерена над ним поиздеваться, Джулия достает из кармана худи презерватив и демонстрирует его.

Крис столбенеет. Потрясенно таращит глаза. Он рассчитывал максимум потискаться, ну влезть в лифчик, не более того. Но такое ему в голову не приходило.

– Ты что, серьезно? – выдыхает он после паузы. – Типа… мы же с тобой и трепались-то всего раза два-три.

Джулия выдавливает смешок:

– Да брось. Джеймс Гиллен наверняка рассказывал про меня. Так ведь?

– Ну. Да. – Крису неловко. – Но Джеймс много чего болтает. Я думал, ты бортанула его и он в отместку повел себя как говнюк.

Джулия потрясена. Она-то была уверена, что все вокруг поверили гаденышу Джеймсу Гиллену, а все это время Крис, последний, о котором она вообще могла подумать… Неведомое создание вновь предупреждающе вскрикнуло в кипарисах, и смятение обрушивается на нее, а если у Криса с Селеной действительно серьезно, а судя по запискам, так оно и есть, и если он тот, кто действительно может нравиться, а не… Мысли мелькают, отвлекают ее, сбивают с толку. Еще мгновение – и ее защита треснет и она сбежит.

– Джеймс, конечно, абсолютный козел, – хмыкает она, – но не абсолютный врун. Слушай, на дворе двадцать первый век. Девушкам вроде уже позволено любить секс, нет? Ты ничего и, говорят, классно целуешься. А мне большего и не надо. Я же не собираюсь за тебя замуж.

И либо Крис не так уж сильно влюблен в Селену, либо презерватив его гипнотизирует. Он делает шаг навстречу.

– Э, полегче. – Джулия вскидывает ладонь, останавливая его, но все же успевает кокетливо наморщить носик, чтобы движение не показалось слишком резким. – Тут такое дело. Я не делю парней с подругами. Мне пофиг, с кем ты еще путаешься, но с этого момента Селену вычеркиваешь из списка. Идет?

– Чего?.. – Большая часть мозга Криса поглощена презервативом, но тут он чуть трезвеет, хмурится. – Ты же сказала, тебе пофиг, что я с ней.

– Так, сосредоточься. Я не шучу. Если попытаешься мутить с нами обеими, я все узнаю. Я буду присматривать за Селеной и за этим телефоном – буду тебе писать с него, чтобы помнил, что я серьезно. А если вдруг придумаешь какой-нибудь ловкий ход, я тут же все расскажу Селене и ты останешься вообще в дураках. Но если оставишь ее в покое – совсем в покое, никаких эсэмэсок и всякого такого, – тогда у нас с тобой всегда будет шанс…

И Джулия шаловливо помахивает презервативом. Добыть его, кстати, оказалось совсем несложно, достаточно было на минутку сбежать от девчонок в туалет в "Корте", где везде стоят автоматы, обклеенные медицинскими плакатами и изрисованные граффити. На минутку в сортир, ща вернусь — уже убегая, прежде чем они успели подняться с места. Побег – это очень легко, если хочется. Просто никому из них этого прежде не хотелось.

Крис замер на месте.

– Эй, – окликает Джулия. – Проблемы? Парень может отказаться от такого предложения только в одном случае – если он гей. По мне, так ничего особенного, но ты хотя бы скажи, я тогда найду кого-нибудь другого, чтобы позабавиться.

– Просто не уверен, что это хорошая идея, – бормочет он.

Чует, что дело нечисто. Бедный недоумок считает, что вот-вот разберется, в чем тут засада. Но на свете так мало коротких слов.

– Да ладно тебе, – подталкивает Джулия. – Ты все равно ничего не теряешь: Селена не хочет тебя больше видеть, иначе бы ответила на твои эсэмэски. И кстати, если ты сейчас развернешься и уйдешь, я все равно расскажу ей, что у нас с тобой было. Ну, давай.

Джулия нагло улыбается Крису и медленно расстегивает молнию на худи. Она с легкостью читает в его голове, как будто перед ней книга с яркими иллюстрациями. Вот чувствительные, ранимые участки, где оставила след Селена; черная выжженная дыра – это он ждал ее сегодня, но так и не дождался; ослепительные краткие вспышки ненависти к Селене и ко всем девчонкам, с которыми он встречался, но больше всего – к Джулии. И она видит миг, когда Крис решился. Он улыбается и протягивает руку за презервативом.

Джулия готова к тому, что произойдет. Ветер в кронах кипарисов взревет, как нападающий лев; тревожные крики ночных птиц взметнутся в темное небо. Земля под ногами вздыбится. Луна разлетится на тысячи осколков, и самые острые стрелами устремятся к ней и разрежут от паха до горла, все заполнит запах горячей темной крови, брызжущей из глубин. И боль, от которой она ослепнет навеки.

Ничего не случилось, вообще ничего. Поляна по-прежнему – клочок неровно подстриженной травы; кипарисы – всего лишь деревья, которые давний садовник посчитал достаточно неприхотливыми. Крики – да, доносятся, но вся мистическая жуть куда-то подевалась, это просто птицы, бессмысленно вопящие, потому что больше они ничего не умеют. Даже боль – ничего особенного, тупо невыразительно саднит. Джулия ерзает, сползая с острого камешка, впившегося ей в ягодицу, и морщится, глядя поверх раскачивающегося плеча Криса. Луна превратилась в плоский бумажный диск, блеклый, прилипший к небу.

25

Я стоял в коридоре, просто стоял, бессмысленно раззявив рот, и над моей бестолковой башкой маячил громадный овал с надписью: «!!??!!». Стоял, пока не сообразил, что Мэкки или Конвей могут выйти в любой момент и застукать меня здесь. А потом пошел. Мимо Тайного Места, мимо шипящих мне вслед карточек. Вниз по лестнице. Заметил, что иду медленно и осторожно, как будто мне крепко врезали и теперь что-то дьявольски ноет в теле, только никак не могу понять где.

В фойе было темно, пришлось на ощупь пробираться к выходу. Парадная дверь, казалось, потяжелела, или силы покинули меня, пришлось навалиться плечом и толкать, скользя подошвами по плитке и представляя, как Мэкки ехидно наблюдает за мной сверху. Весь в поту, я вывалился на свежий воздух. Дверь грохнула за спиной. Я не знал другого входа в школу, но мне и не нужно было.

Прикинул, не вызвать ли такси до дома. Но представил, как Мэкки и Конвей выходят и, не найдя меня, воображают, что я сбежал порыдать в подушку, и покраснел. Телефон остался в кармане.

Без двадцати десять, уже почти темно. Зажгли фонари, трава в их свете казалась странно белесой, а меж деревьев мелькали диковинные тени. Я смотрел на абрис парка и видел его глазами выпускника – контуры точнее и резче, потому что вот-вот с небес просыплется нечто невесомое и светлое, навеки скрывая от меня этот вид. Это место будет существовать всегда – для других, но не для меня. Меня уже почти нет.

Я спустился по ступеням – темнота коварно скрывала их высоту – и направился вдоль жилого крыла. Гравий хрустел под ногами, и под этот звук вернулся утренний рефлекс – вертеть головой, не пустил ли садовник собак по следу проникшего в святая святых плебея.

Я все еще выискивал жемчуг в куче дерьма, но не находил. Пытался себя убедить, что если Мэкки прав насчет Конвей – а он, конечно, был прав, у Мэкки на каждого что-то есть, ему не нужно выдумывать, – тогда она только что оказала мне услугу: лучше оттуда, чем туда. Говорил себе, что утром полегчает, когда отдохну и поем, когда не буду измотан до предела. Утром я, наверное, перестану чувствовать себя так, будто нечто бесценное упало мне в ладонь, а его у меня отобрали и вдребезги разбили, прежде чем я успел сжать пальцы.

Не смог довести дело до конца. За этими стенами меня ждал отдел нераскрытых преступлений, и Мэкки, самодовольный козел, был прав: я паренек, который не продержался и двенадцати часов в высшей лиге, а уж они с Конвей постараются, чтобы об этом узнали все. Какими манящими и блестящими перспективами представлялись мне в мой первый день Нераскрытые Преступления, широкой дорожкой для разбега и прыжка вверх. Сейчас это выглядело как обшарпанный жалкий тупик. То, о чем я мечтал, оно здесь. Было здесь. Один день – и все кончилось.

Оставалось только смутное утешение: все и так почти кончено. Еще до вероломной атаки Мэкки мы начали ходить по кругу. И если бы он не перекрыл кислород, это сделала бы сама Конвей. Мне оставалось только дождаться, пока ее терпение иссякнет, а потом отправляться домой и постараться забыть, что этот день вообще начинался. Как бы я рад был оказаться одним из тех чуваков, кто пьет и пьет, пока такие дни не канут в небытие. Даже лучше – из тех, кто пишет своим приятелям в такие дни: паб. И чувствует, как дружеское кольцо смыкается вокруг него.

Всем известно, что жена и дети связывают и ограничивают. Но люди отчего-то не замечают, что друзья, настоящие, делают то же самое и так же неумолимо. Друг, он вынуждает тебя угомониться, остепениться. Чего вы вместе достигли – на том вы и остановитесь. Это твой рубеж, твоя конечная остановка.

Но дело даже не в положении. Друг не позволяет тебе измениться, на веки вечные загоняя в привычный образ. Если у тебя есть верные друзья, которые знают тебя как облупленного, под всеми слоями того-сего, преходящего и суетного, показного, тогда не остается шансов для волшебного превращения когда-нибудь в существо твоей мечты. Ты становишься прочным и цельным; ты тот человек, которого хорошо знают друзья, во веки веков.

Ты любишь красивое, сказала Конвей и была права. Я скорее умру, чем соглашусь стать непонятно кем, жить непонятно где без всей красоты, которую только смогу раздобыть. Если бы мне хватило и некрасивого, я мог бы остаться там, где начинал, успешно жить на пособие по безработице, иметь жену, которая люто ненавидела бы меня, дюжину сопливых спиногрызов и телик во всю стену, по которому день и ночь крутили бы ток-шоу про пищеварение. Можете называть меня надменным, спесивым, но я, мальчик из муниципального жилья, считаю, что заслужил большего. Я свято верил в это еще прежде, чем дорос до простой мысли: я и добьюсь большего.

И если для этого придется отказаться от друзей, я был готов. И отказался. Я так и не встретил человека, который привел бы меня туда, где я хочу остаться, смотрел на меня и видел того, кем я хотел быть, ради которого стоило отречься от того заветного большего, от мечты.

Там, под тяжкой сенью Килды, до меня наконец дошло – слишком поздно. Тот свет, что я увидел в Холли и ее подругах, яркий до боли, редчайшее чудо, на которое я наткнулся в этих стенах и которому позавидовал, – это чудо, думал я, должно быть, сошло на них вместе с эхом от высоких сводов, с отблесками полированного старинного дерева. Я ошибался. Свет исходил от них самих. От того, как они жертвовали всем друг ради друга, обрезали ветви своего будущего и швыряли в пламя дружбы. Все, что казалось мне прекрасным, все эти балюстрады и мадригалы, – это ничто. Я упустил самое главное, суть.

Мэкки разом учуял во мне червоточину и сразу все про меня понял. Просек, что в школе я отказывался от предложенных ребятами косячков, потому что, не дай бог, застукают и выгонят; знал, кем я был в училище – широкая улыбка и невнятные отговорки, лишь бы держаться подальше от больших добродушных ребят, которым предстояло всю жизнь провести в форме патрульных. Он наблюдал, как я подсидел Кеннеди, и отчетливо понимал, чего не хватает в человеке, который так поступает.

И Конвей, должно быть, тоже почуяла. Ей хватило дня, пока я размышлял, как мы здорово подходим друг другу, как слаженно действуем, и против воли признавал, что это нечто совершенно новое в моей жизни.

Задняя стена школы. Темные фигуры на белесом газоне, перемещаются, ползают, собираются кучками. Я сначала ошалел, разбираясь, что происходит, – решил, выпустили погулять на ночь каких-то больших кошек, или новый арт-проект, или вообще привидения сбежали из модели Холли, – пока одна из фигур не встряхнула головой и не засмеялась. Пансионерки. Конвей велела Маккенне отпустить их проветриться перед сном. У Маккенны хватило ума не спорить.

Шорох под деревьями, колышущиеся живые изгороди. Девчонки повсюду, и они наблюдают за мной. Троица сидит кружком на траве, смотрят через плечо, но прижались так тесно, что запросто можно шептаться. Смех, теперь уже точно надо мной.

Еще с полчаса, пока допрос не закончится, а потом я, ссутулившись, забьюсь в угол пассажирского сиденья Конвей, как подросток, застуканный за рисованием граффити, и молча поеду домой. Эти полчаса можно, конечно, торчать здесь дурак дураком, а девчонки будут коситься на меня и отпускать шуточки. Ну на фиг. Плестись обратно к парадному входу, как будто здесь мне страшно, и слоняться там в надежде, что никто не увидит, как я жду больших ребят, которые отвезут меня домой. Тоже ну на фиг.

– И на фиг Конвей, – пробормотал я вслух, но не настолько громко, чтобы расслышали любопытные девицы. Ладно, раз мы не работаем вместе, я отправляюсь в свободный полет.

Я не знал, с чего начать, но долго размышлять не пришлось – они сами меня позвали. Голоса из черно-белого маскировочного сумрака, вплетенные в шелест листьев и в хлопанье крыльев летучих мышей. Детектив, детектив Моран! Идите сюда! Тонкие, звенящие, отовсюду и ниоткуда. Я озирался, как слепой. Озорные смешки витали среди листвы мотыльками.

В тени деревьев, на небольшом склоне, бледные пятна лиц, машущие руки, зовущие. Детектив Стивен, идите сюда, идите сюда! Ладно, кто бы там ни позвал, у меня есть повод смыться.

Силуэты и лица проступили и обрели четкость, как на поляроидном фото. Джемма, Орла, Джоанна. Опираются на локти, ноги вытянуты, распущенные волосы свисают до земли. Улыбаются.

Я улыбнулся в ответ. На это хотя бы способен. В этом я был мастер, да. Мог заткнуть за пояс Конвей в любой момент.

– Соскучились по нам? – томно улыбнулась Джемма, выгнув шею.

– Садитесь, – Джоанна придвинулась ближе к Джемме, похлопала ладошкой по освободившемуся месту, – побеседуйте с нами.

Я понимал, что надо сматываться. Я опасался оставаться в хорошо освещенной комнате наедине с Холли Мэкки, а уж здесь, в темноте, с этой троицей – и подавно. Но они смотрели так, словно действительно были мне рады. Что ж, приятная разница; клево, как прохладная вода на ожог.

– Можно называть вас детектив Стивен?

– Ну ты вообще, он нас, что, арестовать собирается?

– Тебе, может, понравилось бы. Наручники, все такое…

– Так можно? На визитке написано "Стивен Моран".

– А может, детектив Стив?

– Фу, перестань! Прямо как в порнофильме.

Я улыбался и молчал. На воле и в темноте они были совсем другими. Яркие, с блестящими глазами, влекомые ветром, которого я не чувствовал. Полные энергии. Я ощущал себя в меньшинстве, кожей чувствовал собственную уязвимость; похоже на то, когда из-за угла выруливает компания амбалов и медленно направляется к тебе.

– Знаете, нам ужасно скучно. – Джоанна положила ногу на ногу. – Составьте нам компанию.

Я сел. Трава мягкая, коротко подстриженная. Под деревьями весенние ароматы казались гуще, воздух был насыщен цветочной пыльцой.

– Что вы тут делаете до сих пор? – спросила Джемма. – На ночь останетесь?

– Эй, прикинь, ну где ему тут ночевать? – фыркнула Джоанна.

– Джемма рассчитывает, что рядом с ней, – хихикнула Орла.

– Тебя вообще не спрашивают. – Без позволения Джоанны здесь никому не разрешено быть стервой. – Возле тебя-то точно никто не поместится. Надо быть совсем уж карликом, чтобы втиснуться рядом с твоей жирной задницей.

Орла скривилась.

– Ой, я не могу, – расхохоталась Джоанна. – Вы только взгляните на нее! Успокойся, это шутка, слышала про такое?

Орла скривилась чуть меньше, а Джемма, не обращая внимания на колкости, пристально разглядывала меня, едва заметно улыбаясь.

– Он мог бы переночевать рядом с сестрой Корнелиус. Сделать ее ночь.

– Она откусит ему. И принесет в жертву Пражскому Младенцу Иисусу.

На три фута дальше под деревья – и мы оказались бы в полной темноте. Здесь, на опушке, лунный свет смешивался с отблесками фонарей на газоне, а предметы проявлялись в самом выгодном виде. И дешевки, от которых меня прежде выворачивало, эти искусственные цвета, оттенки и интонации трех девиц теперь уже не казались дешевками, по крайней мере здесь. Все представлялось более значимым, обретшим прочные формы. Загадка.

– Мы скоро уедем, – сказал я. – Только закончим некоторые дела.

– Смотрите-ка, заговорил. – Улыбка Джеммы стала шире. – Я уже подумала, вы с нами в молчанку играете.

– Не похоже, что вы закончили, – заметила Джоанна.

– Нужно передохнуть.

Она усмехнулась, будто поняла, в чем дело.

– У вас проблемы с детективом Стервозой?

Для них я больше не был детективом, большим злобным начальником. Я был тем, с кем можно поиграть, поболтать, потанцевать. С небес на них обрушилось нечто странное, и кто знает, чем оно обернется. Вот они и слетелись ко мне.

– Не понимаю, о чем вы.

– Ой, бросьте, а ее тон? Можно подумать, если удалось накопить на единственный костюм не из «Пенниз», вы типа автоматически становитесь королевой мира?

– Вам все время приходится с ней работать? – сочувственно поинтересовалась Джемма. – Или хотя бы иногда, если вы ведете себя хорошо, вам позволяют работать с кем-то, кто не ест живых хомячков на завтрак?

Девчонки дружно рассмеялись, подзадоривая и меня присоединиться к ним. Я вновь услышал глухой стук двери, которую Конвей закрывает перед моим носом. И увидел три радостных личика, где каждая озорная искорка – специально для меня.

И я рассмеялся. И сказал:

– Господи, ну имейте совесть. Она мне не напарник. Я только сегодня и работал с ней.

Они с облегчением обмахнулись воображаемыми веерами:

– Ффух! А мы всё гадали, как вы выжили, разве что на "Прозаке"…

– Еще несколько дней, и я точно подсел бы на него, – отозвался я, и мы опять хором рассмеялись. – Потому-то я здесь. Мне нужно было поболтать и посмеяться с людьми, которые не вытапливают мой мозг.

Это им понравилось. В благодарность они стали выгибаться, как кошечки. Орла – она уже не дулась, привыкла быть девочкой для битья – сказала:

– Мы решили, что как детектив вы лучше, чем она.