Текст книги "Дублинский отдел по расследованию убийств. 6 книг"

Автор книги: Тана Френч

сообщить о нарушении

Текущая страница: 82 (всего у книги 197 страниц)

– Прекрасно, – засмеялась Джеки. – Давай так.

Холли выглядела великолепно, лучшего я и пожелать не мог: пряди волос выбились из ее хвостиков и вспыхивали огнем на солнце, она довольно напевала что-то себе под нос. Один взгляд на изящный изгиб ее позвоночника, на небрежные взмахи ног постепенно расслаблял мои мышцы получше первоклассного косячка.

– Ну что, уроки мы сделали, – заметил я. – Давай, как поедим, сходим в кино?

– Меня дома ждут.

Эти четверо по-прежнему переживают еженедельный кошмар: воскресный вечер с мамочкой и папочкой, ростбиф и трехцветное мороженое, прочее веселье и игры, пока у кого-нибудь не поедет крыша.

– Так опоздай, – сказал я. – Взбунтуйся наконец.

– Я обещала встретиться с Гэвом – выпьем по кружечке, а потом он пойдет к ребятам. Я с ним и так мало времени провожу, того и гляди, решит, что я хочу завести любовника. Я просто заехала проверить, как ты.

– Давай и его возьмем с собой.

– На мультики?

– Как раз его уровень.

– Заткнись, – миролюбиво сказала Джеки. – Не любишь ты Гэвина.

– Во всяком случае, не так, как ты. Впрочем, сильно сомневаюсь, что ему это нужно.

– Ты мерзавец, вот ты кто. Слушай, а с рукой у тебя что?

– Я спасал рыдающую девственницу от банды нацистов-сатанистов на мотоциклах.

– Да я серьезно. Ты не упал тогда? Ну, когда ушел. Ты был немного… ну, не в стельку, конечно, но…

Тут зазвонил мобильник – тот, которым пользуются мои мальчики и девочки под прикрытием.

– Поглядывай за Холли, – сказал я и достал телефон из кармана. Имени нет, и номер незнакомый. – Алло!

Смущенный голос Кевина произнес:

– Э… Фрэнк?

– Прости, Кев. Ты не вовремя. – Я нажал отбой и спрятал телефон.

– Это Кевин?

– Ага.

– Ты не настроен с ним беседовать?

– Да. Не настроен.

Джеки с огромным сочувствием посмотрела на меня.

– Все будет хорошо, Фрэнсис. Правда.

Я не ответил.

– Послушай, – сказала Джеки с воодушевлением, – пойдем со мной к родителям, когда отвезешь Холли. Шай протрезвеет, захочет перед тобой извиниться, а Кармела приведет детей…

– Вряд ли, – ответил я.

– Ну, Фрэнсис, почему?

– Папа-папа-папа! – Разрумянившаяся Холли, как всегда вовремя, спрыгнула с качелей и поскакала к нам, высоко поднимая колени, как лошадка. – Я просто вспомнила, и пока не забыла: можно мне белые сапожки? Такие с мехом по краю, и две молнии, и мягкие, и вот досюда!

– У тебя есть обувь. Когда я считал в прошлый раз, у тебя было три тысячи двенадцать пар туфель.

– Не-е-е, они не такие! Эти особенные.

– Посмотрим. Чем они особенные? – Если Холли хочется чего-нибудь помимо необходимого и не на крупный праздник, я заставляю ее объяснять причину; я хочу, чтобы она усвоила разницу между необходимостью, желанием и фантазиями. И очень приятно, что, несмотря на это, она обращается ко мне чаще, чем к Лив.

– У Селии Бэйли такие есть.

– И что еще за Селия? Ты с ней танцами занимаешься?

Холли посмотрела на меня как на тупого.

– Селия Бэйли. Она знаменитая.

– Рад за нее. А чем?

Взгляд стал еще безнадежнее.

– Она звезда.

– Охотно верю. Актриса?

– Нет.

– Певица?

– Нет! – Я тупел на глазах. Джеки наблюдала это разоблачение, пряча улыбку.

– Астронавт? Гимнастка? Героиня французского Сопротивления?

– Папа, перестань! Она из телика!

– Точно так же, как и астронавты, и певцы, и те, кто умеет разговаривать подмышками. А эта дама чем занимается?

Холли угрожающе подбоченилась.

– Селия Бэйли – модель, – сообщила мне Джеки, решив спасти нас двоих. – Ты ее наверняка знаешь. Блондинка, пару лет назад – спутница владельца ночных клубов, потом он ей изменил, она раздобыла его переписку с его новой пассией и продала в «Стар». Теперь она знаменитость.

– А, эта… – сказал я. Джеки оказалась права, я действительно знал ее: местная фифа, чьи главные достижения – любовная связь с упакованным выше крыши маменькиным сынком и регулярные выступления в дневных телепрограммах, где она с душещипательной искренностью и со зрачками с булавочную головку рассказывала, как победила в схватке с героином. Вот что сегодня в Ирландии выдают за суперзвезду.

– Холли, милая, это не звезда, это ломтик пустого места в платье не по размеру. Что она вообще сделала стоящего?

Дочь пожала плечами.

– Что она умеет делать хорошо?

Дочь еще раз пожала плечами – с нескрываемым раздражением.

– Тогда за каким чертом она нужна? Почему ты хочешь быть на нее хоть в чем-то похожей?

Холли обессиленно закатила глаза.

– Она красивая.

– Господи! – Это меня действительно поразило. – Да у этой девицы не осталось ничего натурального цвета – уж не говоря о размерах. Она на человека-то не похожа!

У Холли чуть дым не пошел из ушей – от бессилия и краха надежд.

– Она модель! Тетя Джеки сказала же!

– Она даже не модель. Один раз снялась в дурацкой рекламе питьевого йогурта. Это совсем другое.

– Она звезда!

– He-а, не звезда. Кэтрин Хэпберн – звезда. Брюс Спрингстин – звезда. А эта Селия – громадное ничто. Талдычила, что она звезда, вот горстка кретинов в маленьком городишке ей и поверила. Это еще не значит, что ты должна быть среди этих кретинов.

Холли покраснела, упрямо выпятила подбородок, но пока сдерживалась.

– Все равно. Я хочу белые сапожки. Можно?

Я понимал, что распаляюсь сильнее, чем требует ситуация, но на попятный не пошел.

– Нет. Если начнешь восхищаться тем, кто действительно сделал что-то значительное, то я куплю тебе что захочешь. Я вовсе не желаю тратить время и деньги, чтобы превратить тебя в клон тупоголового чучела, которое считает главным достижением продажу своих свадебных фоток гламурному журналу.

– Я тебя ненавижу! – закричала Холли. – Ты тупой и ничегошеньки не понимаешь, и я тебя ненавижу!

Она от души пнула скамейку рядом со мной и бросилась прочь, не обращая внимания на боль в ноге. Какой-то мальчишка уже занял ее качели. Холли, кипя от злости, уселась по-турецки на газон.

– Господи, Фрэнсис, – вмешалась Джеки. – Не мне учить тебя воспитывать ребенка, я ничего в этом не смыслю, но ты полегче не можешь?

– Нет, не могу. Ты что, думаешь, я ради забавы решил испортить ребенку вечер?

– Она только хотела пару сапожек. Какая разница, где она их видела? Ну да, Селия Бэйли – идиотка, спаси ее Господи, но безвредная же!

– Вот уж нет. Селия Бэйли – живое воплощение всего, что неправильно в этом мире. Она так же безобидна, как бутерброд с цианидом.

– Ох, перестань, пожалуйста. Тоже мне, проблема! Через месяц Холли забудет про эту Селию напрочь, начнет фанатеть от какой-нибудь девочковой группы…

– Все не так просто, Джеки. Я хочу, чтобы Холли понимала, что есть разница между правдой и бессмысленным дерьмовым трепом. Со всех сторон ей непрерывно твердят, что реальность на сто процентов субъективна: если действительно веришь, что ты звезда, то заслуживаешь рекордного контракта – умение петь при этом не учитывается; если веришь в оружие массового поражения, то не важно, существует ли оно на самом деле; и что слава – суть и единственный смысл всего, потому что ты не существуешь, пока на тебя не обратят внимания. Моя дочь должна понять: не все на свете определяется тем, сколько об этом говорят; или насколько ей самой хочется, чтобы это было правдой; или сколько зрителей пялятся на экран. Где-то в глубине, за всем, что принято считать реальным, должна быть какая-то настоящая чертова реальность. Видит Бог, никто другой Холли этому не научит. Этому научу ее только я. Если по ходу дела она будет дуться – так тому и быть.

– Ты прав… – Джеки неодобрительно поджала губы. – Мне лучше заткнуться?

Мы с ней умолкли. Качели освободились, Холли вскарабкалась на сиденье и старательно вертелась, закручивая цепочки в жгут.

– Шай прав в одном, – сказал я. – Страна, где восхищаются Селией Бэйли, вот-вот вылетит в трубу.

– Не буди лиха… – цыкнула на меня Джеки.

– Да я-то что? Если хочешь знать, я совсем не против краха.

– Господи, Фрэнсис!

– Джеки, я воспитываю ребенка. От одного этого у любого поджилки затрясутся. Плевать даже на то, что я воспитываю ее в мире, где ей постоянно твердят: думай только о моде, славе и целлюлите, не замечай закулисных игр и вообще – купи себе что-нибудь симпатичное… Я столбенею на каждом шагу. Пока Холли была маленькая, я еще как-то справлялся, но с каждым днем она взрослеет – и мне все страшнее. Считай меня двинутым, но иногда мне просто хочется, чтобы она воспитывалась в стране, где людям приходится думать о чем-то более насущном, чем крутые тачки и Пэрис Хилтон.

– Не поверишь… – Джеки чуть улыбнулась. – Ты говоришь точно как Шай.

– Ну, блин! Тогда и впрямь осталось только вытащить пистолет и вышибить себе мозги.

– Я знаю, что с тобой не так, – сообщила Джеки, глядя на меня понимающим взглядом. – Ты вчера выпил лишнего, и у тебя потроха всмятку. Это всегда вгоняет в тоску.

Мой телефон зазвонил снова.

Кевин.

– Да чтоб тебя, – злобно рявкнул я. Эх, не стоило давать ему номер телефона. Ну и семейка – им чуть уступи, тут же на голову сядут. Отключать мобильный нельзя – мои ребята могут позвонить в любую секунду. – Если Кев всегда так плохо понимает намеки, то неудивительно, что у него нет подружки.

Джеки легонько хлопнула меня по руке.

– Не обращай внимания, пусть звонит. Я вечером спрошу, что за спешка приключилась.

– Спасибо, не надо.

– Наверное, хочет с тобой снова встретиться…

– Джеки, мне абсолютно по барабану, что он хочет. А если он и впрямь жаждет со мной снова встретиться, то передай ему, с любовью и поцелуями, чтобы не надеялся. Лады?

– Фрэнсис, перестань. Ты же не всерьез.

– Именно всерьез. Серьезнее некуда.

– Он же твой брат.

– Ну да, он отличный парень, которого обожают многочисленные друзья и знакомые. Вот только я не из их числа. Единственное, что связывает нас, – причуда природы, из-за которой мы провели несколько лет в одном и том же доме. Теперь мы там не живем, и у Кевина нет со мной ничего общего, в точности как у парня на соседней скамейке. То же могу сказать и про Кармелу, и про Шая, и уж точно – про маму с папой. Мы не знаем друг друга, разговаривать нам не о чем и чаи гонять вместе незачем.

– Сам подумай, – сказала Джеки. – Ты ведь понимаешь, что все не так просто.

Снова зазвонил телефон.

– He-а. Все просто, – произнес я.

Джеки поворошила ногой палую листву, дожидаясь, пока телефон не замолкнет.

– Вчера ты заявил, что Рози из-за нас тебя бросила.

Я глубоко вздохнул.

– Джеки, тебя-то мне винить не в чем, ты тогда из пеленок еще не вылезла.

– Ах, ты поэтому согласен со мной встречаться?

– Ты вообще ту ночь не помнишь!

– Знаешь, мы с Кармелой вчера говорили… Так вот, я помню только обрывки. Все перемешалось, сам понимаешь.

– Не для меня. Я все прекрасно помню.

Около трех ночи мой приятель Вигги закончил свою работу в ночном клубе и пришел на стоянку отстегнуть мне законные и достоять остаток смены. Я возвращался домой сквозь бурные, зыбкие остатки субботней ночи, негромко насвистывал что-то, и грезил о завтрашнем дне, и жалел любого, кто не был счастлив, как я. Поворачивая на Фейтфул-плейс, я словно по воздуху летел.

И тут же звериным чутьем понял – что-то случилось. Половина окон на улице, включая и наши, ярко светилась. В тишине улицы из-за окон доносилось напряженное жужжание возбужденных голосов.

Дверь нашей квартиры украшали свежие царапины и вмятины. В гостиной у стены валялся перевернутый кухонный табурет с перекошенными и расщепленными ножками. Кармела, в пальто поверх выцветшей ночнушки в цветочек, щеткой собирала в совок осколки разбитой посуды; руки сестры так тряслись, что осколков прибавлялось. Ма притулилась в уголке дивана, тяжело дыша и промокая разбитую губу влажной салфеткой; тут же на диване Джеки, завернутая в одеяло, сосала большой палец. Кевин сидел в кресле и грыз ногти, глядя в пространство. Шай, прислонившись к стене, переступал с ноги на ногу, засунув руки глубоко в карманы; белые глаза таращились, как у затравленного зверя, ноздри широко раздувались, на скуле наливался синяк. В кухне папаша со скрежещущим ревом блевал в раковину.

– Что случилось? – спросил я.

Они все аж подпрыгнули, Кармела подняла ко мне зареванное лицо, и пять пар глаз уставились на меня не моргая, без всякого выражения.

– Ты, как всегда, вовремя, – ядовито заметил Шай.

Остальные молчали. Я забрал у Кармелы совок, усадил ее аккуратно на диван – между мамой и Джеки – и начал подметать. Рев на кухне сменился храпом. Шай тихо зашел туда и вернулся с острыми ножами. По спальням мы расходиться не стали.

В ту неделю па предложили частную подработку: четыре дня штукатурных работ, и в агентство сообщать не надо. Папаша, как водится, отнес весь приработок в паб и налакался джина по самое не могу. От джина па начинает жалеть себя; от жалости к себе становится ужасен. Он дополз до Фейтфул-плейс и исполнил свой коронный номер у дверей Дейли, с ревом вызывая Мэтта Дейли на разборку, только на этот раз разошелся, начал биться о дверь и рухнул мешком на ступеньки, после чего стащил с ноги башмак и швырнул его в окно Дейли. Тут и появились ма и Шай и постарались затащить папашу домой.

Обычно па относительно спокойно принимал известие, что вечеринка заканчивается, но в ту ночь у него в баке еще было вдоволь горючего. Вся улица, включая Кевина и Джеки, наблюдала из окон, как он обзывал маму высохшей старой сучкой, Шая – бесполезным мелким педиком, а пришедшую на подмогу Кармелу – грязной шлюхой. Ма в ответ называла его никчемным транжирой и зверем, желала ему сдохнуть в мучениях и гореть в аду. Па велел всем троим убираться прочь, а то – пусть только заснут – он перережет им глотки. Всю дорогу он набрасывался на них с кулаками.

По большому счету ничего нового папаша не отчебучил. Разница, однако, состояла в том, что до тех пор он все это вытворял дома, а не прилюдно, а тут перешел все границы, словно на скорости восемьдесят миль в час отказали тормоза. Кармела устало проговорила тихим бесцветным голосом:

– Он совсем от рук отбился.

Никто не взглянул на нее.

Кевин и Джеки из окна умоляли папочку остановиться, Шай орал, чтобы они убрались в комнату, ма визжала, что это все из-за них, что они довели па до пьянства, папаша орал, что вот он сейчас до них доберется. В конце концов сестры Харрисон, счастливые обладательницы единственного на всю улицу телефона, вызвали полицию. Это было полное западло – примерно как совать героин малышам или материться при священнике. Моя семья вынудила сестер Харрисон переступить табу.

Ма и Кармела уговаривали полицейских не забирать папу – такой позор! – и они по доброте душевной согласились. Для копов в те времена домашнее насилие было чем-то сродни порче собственного имущества: полный дебилизм, но вроде как и не преступление. Они затащили па вверх по лестнице, свалили на пол кухни и ушли.

– Да, ужасно, конечно… – вздохнула Джеки.

– По-моему, это и решило все для Рози. Всю жизнь папаша предупреждал ее остерегаться стада грязных дикарей – Мэки. Она не слушала, влюбилась в меня, убеждала себя, что я другой. А за несколько часов до того, как она вручит мне свою жизнь, когда каждая крупица сомнения в ее мозгу выросла в тысячи раз, Мэки воочию доказывают папашину правоту: закатывают представление с воем и ревом на всю улицу, дерутся, кусаются и швыряют дерьмо, как стая накуренных бабуинов. Конечно, Рози задумалась: каков я за закрытыми дверями и когда все это вырвется наружу, если глубоко внутри я – один из этих дикарей.

– И ты ушел. Без нее.

– Я решил, что за все расплатился.

– Я все время думала об этом. Почему ты просто не вернулся домой?

– Хватило бы денег, взял бы билет до Австралии. Чем дальше, тем лучше.

– Ты по-прежнему винишь их? Или вчера это просто спьяну?

– Ага, – ответил я. – По-прежнему. Всех. Может, это несправедливо, но порой жизнь – просто кусок дерьма.

Мой телефон запищал – пришло новое сообщение: «Привет фрэнк, это кев, изв знаю много дел, сможешь звякни, ок? надо поболтать, пасиб».

Я стер сообщение.

– Ну а если она тебя не бросала вовсе? – не отставала Джеки.

У меня не было ответа – до меня и вопрос-то толком не дошел. И поздно, два десятка лет как поздно, искать этот ответ. Джеки рассеянно пожала плечами и принялась подкрашивать губы. Холли наворачивала безумные круги на раскручивающейся цепи качелей. Я старался думать только о простых вещах: не надеть ли Холли шарф, скоро ли она устанет и проголодается и какую пиццу заказывать.

10

Мы поели пиццы, Джеки отправилась ублажать Гэвина, а меня Холли уговорила отвести ее на рождественский каток в Боллсбридж. Холли катается, как фея, я катаюсь, как горилла с поражением центральной нервной системы, что, конечно, несказанно забавляет мою дочурку – она хохочет, когда я врезаюсь в стену. Когда я вез Холли к Оливии, мы оба стонали от счастливого изнеможения, ошалели от рождественских песнопений, и настроение у обоих поднялось. При виде нас, потных, грязных и счастливых, Лив не удержалась от улыбки. Я отправился в город, выпил с ребятами по паре кружек; пошел домой – мой «Твин-Пикс» никогда не выглядел так мило – и, вооружившись игровой приставкой, выжег несколько гнезд зомби; и улегся с радостной мыслью о прекрасном обычном рабочем дне – я просто готов был с утра облобызать дверь своего офиса.

Правильно я наслаждался нормальной жизнью, пока мог. Впрочем, когда я грозил кулаком небу и клялся никогда больше не ступать на булыжник этой чертовой дыры, мне, наверное, следовало понять, что Фейтфул-плейс примет вызов. Улица не выпускала из своих сетей и собиралась меня вернуть.

В понедельник, ближе к обеду, я представил новехонькую бабулю моему милому мальчику с капризными наркодилерами.

На столе зазвонил телефон.

– Мэки, – ответил я.

– Личный звонок вам, – сказал Брайан, наш администратор. – Примете? Я не стал бы беспокоить, но похоже… вроде бы срочно.

Снова Кевин, кто еще. После стольких лет – все тот же прилипала: один день покрутился вокруг меня и решил, что отныне он мой наилучшайший приятель, или кореш, или бог знает кто. Чем раньше я придавлю это в зародыше, тем лучше.

– Черт возьми, – сказал я, почесав место между бровями, где вдруг запульсировала жилка. – Давайте его сюда.

– Ее, – поправил Брайан. – Расстроенная. Я подумал, что вас лучше предупредить.

Джеки безудержно рыдала в трубку.

– Фрэнсис, слава Богу, умоляю, приезжай – я не знаю, что произошло, пожалуйста…

Ее голос перешел в стон, высокий и неудержимый. Холодок пробежал по моему загривку.

– Джеки! – ахнул я. – Говори, что происходит!

Я толком не разобрал ответ: что-то про Хирнов, полицию и сад.

– Джеки, пожалуйста, соберись для меня на мгновение. Сделай глубокий вдох и расскажи, что произошло.

Джеки судорожно вздохнула.

– Кевин. Фрэнсис, Фрэнсис… Боже… Кевин.

Снова ледяной спазм, уже сильнее.

– Ранен?

– Он… Фрэнсис, Господи… Он умер…

– Где ты?

– У мамы. Рядом с домом.

– Кевин там?

– Да! Нет! Не здесь, в заднем дворе, он… он… – Сестра захлебнулась рыданиями.

– Джеки, слушай меня: сядь, выпей что-нибудь, и пусть кто-то за тобой приглядывает. Сейчас буду. – Я надел куртку, швырнул трубку на рычаг и выбежал из кабинета.

У нас в спецоперациях никто не спрашивает, где ты пропадал утром.

И я снова на Фейтфул-плейс, словно никогда и не уезжал. Родная улица в первый раз отпустила меня на двадцать два года, прежде чем дернуть поводок. Второй раз она дала о себе знать через тридцать шесть часов.

Соседи снова высыпали на улицу, словно в субботний вечер; но день был будний. Дети – в школе, взрослые – на работе, так что собрались только старики, сидящие дома мамаши и типчики на пособии кутались от пронизывающего холода; толпы зевак вокруг не ходили. На крылечках и в окнах торчали бледные, ждущие лица, но по пустынной улице вышагивал с видом ватиканского гвардейца только мой старый приятель – болотный монстр. Полицейские на этот раз сработали на совесть, разогнав толпу еще до начала опасного зуда. Где-то плакал ребенок, но в остальном мертвую тишину нарушали лишь отдаленные звуки уличного движения, перестук каблуков полицейского и стук капель, срывающихся с мокрых после утреннего дождя навесов.

На этот раз не было ни фургончика экспертов, ни Купера, но между полицейской машиной и фургоном из морга приткнулся симпатичный серебристый «бумер» Снайпера. Номер шестнадцатый снова огораживала желто-черная полицейская лента, за которой приглядывал здоровый парень в штатском – судя по костюму, кто-то из ребят Снайпера. Что бы ни случилось с Кевином, речь шла не о сердечном приступе.

Болотный монстр меня игнорировал – и правильно делал. На ступеньках номера восьмого стояли Джеки, ма и па. Ма с Джеки ухватились друг за друга; казалось, если кто-то из них шевельнется, обе рухнут. Па яростно вцепился в сигарету.

Глаза родителей остановились на мне – ни искорки узнавания, словно они меня первый раз видели.

– Джеки, что произошло? – спросил я.

– Ты вернулся, – прохрипел па. – Вот что произошло.

Джеки мертвой хваткой вцепилась в лацканы моей куртки и уткнулась лицом в плечо. Я поборол желание отпихнуть ее.

– Джеки, лапочка, – мягко сказал я. – Продержись, пожалуйста, еще немного. Расскажи.

Ее затрясло.

– Ох, Фрэнсис, – начала она тихим удивленным голосом. – Фрэнсис! Как…

– Я понимаю, лапочка. Где он?

– За номером шестнадцатым, – мрачно ответила ма. – Во дворе. Все утро под дождем.

Ма тяжело опиралась на перила, и ее голос звучал хрипло и глухо, словно она рыдала часами, но острые глаза были сухи.

– Хотя бы известно, что произошло?

Никто не ответил. У ма задрожали губы.

– Ладно, – сказал я. – Это точно Кевин?

– Да, это он, драный тупица, – выпалила ма, сгорая от желания врезать мне по физиономии. – Думаешь, я не узнаю родное дитя? Ты что, совсем тронулся?

Мне захотелось столкнуть ее с крыльца.

– Понятно, – сказал я. – Кармела едет?

– Кармела едет, – ответила Джеки. – И Шай едет. Он должен… должен… должен…

– Он ждет, чтобы босс пришел приглядеть за магазином, – пояснил па, швырнул окурок через перила и глядел, как он шипит в луже у подвального окна.

– Хорошо, – сказал я. Ни за что не оставил бы Джеки с этими двумя, но с Кармелой они приглядят друг за другом. – Не торчите тут на холоде. Идите в дом, выпейте чего-нибудь горячего, а я попробую что-нибудь узнать.

Никто не двинулся с места. Я осторожно отцепил пальцы Джеки от своей куртки и пошел, оставив всех троих на крыльце. Под прицелом десятков пар немигающих глаз я возвращался к номеру шестнадцатому.

Здоровый парень скользнул взглядом по моему удостоверению.

– Детектив Кеннеди в саду. Прямо вниз по лестнице и наружу.

Его предупредили, что я появлюсь.

Распахнутая задняя дверь пропускала мрачный серый свет в подвал и на лестницу. Четыре человека в саду словно сошли с картины или вышли из наркотического сна. Крепкие ребята из морга в белоснежных одеждах терпеливо ждали, опершись на носилки, среди высоких сорняков, разбитых бутылок и толстых стеблей крапивы; Снайпер, неестественно четкий в своем черном пальто на фоне обшарпанной кирпичной стены, присел на корточки, вытянув палец в резиновой перчатке; а Кевин… Он лежал на спине, головой к дому, лицом от меня, неестественно раскинув ноги. Одна рука покоилась на груди; вторая оказалась под телом, как будто кто-то вывернул ее. Вокруг в грязи темнели какие-то пятна. Белые пальцы Снайпера аккуратно залезли в карман джинсов Кевина. Ветер, дувший через стену, завывал с дикой силой.

Снайпер сначала услышал меня, или почуял: он поднял глаза, отдернул руку от Кевина, выпрямился и подошел ко мне.

– Фрэнк, мои соболезнования, – произнес он и начал сдирать перчатку, чтобы пожать мне руку.

– Дай мне взглянуть, – потребовал я.

Снайпер кивнул и отошел в сторону. Я встал на колени, в грязь и траву, рядом с телом Кевина.

Смерть изменила лицо Кевина – щеки ввалились; он выглядел лет на сорок старше своего возраста. Щека, повернутая вверх, была белоснежной; на прижатой к земле скуле багровели трупные пятна. Из носа тянулась подсохшая нитка крови, передние зубы выбиты, волосы потемнели от дождя. Одно веко чуть прикрыло затуманенный глаз – получилось злобное, тупое подмигивание.

Меня словно пихнули под огромный беспощадный водопад, от которого перехватило дыхание.

– Нужен Купер, – с трудом выдохнул я.

– Он уже был.

– И что?

Короткая тишина. Ребята из морга переглянулись.

– По его словам, твой брат умер или от перелома черепа, или сломал шею, – сказал Кеннеди.

– Как?

– Фрэнк, дай ребятам его забрать. Пойдем внутрь, там поговорим. О нем позаботятся.

Снайпер протянул руку к моему локтю, но у него хватило ума не прикасаться ко мне. Я последний раз взглянул на лицо Кевина: на пусто подмигивающий глаз, на черную струйку крови, на приподнятую бровь – ее я видел первым делом каждое утро на соседней подушке, когда мне было шесть лет.

– Ладно, – согласился я.

С тяжелым рвущимся звуком полицейские расстегнули мешок для трупа.

Не помню, как снова оказался в доме, как Снайпер вел меня вверх по ступенькам, чтобы я не загораживал ребятам дорогу. Детские сопли вроде бокса со стеной тут уже не годились; от ярости я на минуту словно ослеп. Когда зрение прояснилось, мы были на верхнем этаже, в одной из задних комнат, которые мы с Кевином проверяли в субботу. В комнате было светлее и холоднее, чем тогда: кто-то поднял нижнюю половину замызганного окна, впустив поток ледяного света.

– Ты как? – осторожно спросил Снайпер.

Мне было необходимо, чтобы Снайпер говорил со мной как с копом, чтобы свел весь этот воющий ужас к четким и простым словам предварительного отчета.

– Что у нас есть? – Мой голос прозвучал тихо, словно издалека.

Несмотря на все свои возможные недостатки, Снайпер один из нас. Он понял, кивнул и, прислонившись к стене, начал:

– Твоего брата видели последний раз сегодня ночью примерно в двадцать минут двенадцатого. Он, твоя сестра Джасинта, твой брат Шимус, твоя сестра Кармела с семьей обедали у твоих родителей, как обычно, – останови меня, если я говорю то, что тебе уже известно.

Я помотал головой.

– Продолжай.

– Кармела и ее муж повезли детей домой около восьми. Остальные посидели еще какое-то время – смотрели телевизор и разговаривали. Все, кроме твоей матери, выпили за вечер по нескольку банок пива; все сходятся на том, что мужчины были навеселе, но не пьяны; Джасинта выпила только две. Кевин, Шимус и Джасинта вышли из квартиры твоих родителей вместе, сразу после одиннадцати. Шимус поднялся в свою квартиру, а Кевин проводил Джасинту по Смитс-роуд до угла с Нью-стрит, где у нее была припаркована машина. Джасинта предложила Кевину подвезти его, но он сказал, что хочет погулять, проветриться. Джасинта полагает, что он собирался вернуться той же дорогой, то есть по Смитс-роуд, мимо поворота на Фейтфул-плейс, затем срезать через Либертис и идти вдоль канала до своей квартиры в Портобелло, но, естественно, подтвердить этого она не может. Он посадил ее в машину, они помахали друг другу, и она уехала, увидев, как Кевин свернул на Смитс-роуд. И это последнее подтвержденное свидетельство.

К семи часам Кевин сдался и перестал мне названивать. Я достаточно явно его игнорировал, так что он решил больше не пробовать и попытался разрешить какую-то проблему своей собственной тупейшей персоной.

– До дому он не дошел, – резюмировал я.

– Похоже на то. Строители сейчас работают по соседству, и сюда никто не заходил до сегодняшнего позднего утра, когда два мальчика – Джейсон и Логан Хирны – залезли сюда поглазеть на подвал, выглянули в подвальное окно и нарвались. Им тринадцать и двенадцать лет – почему они в школу не пошли…

– Лично я доволен, что не пошли, – возразил я.

В четырнадцатом и двенадцатом никто не живет, так что никто не увидел бы Кевина из окна задней комнаты. Его бы несколько недель не обнаружили… Мне хорошо известно, как выглядит труп, пролежавший столько времени.

Снайпер искоса взглянул на меня, словно извиняясь; он увлекся.

– Да, действительно, – согласился он. – Одним словом, мальчуганы дали деру и позвали мать, которая вызвала нас и, похоже, половину соседей. Миссис Хирн, узнав в покойном твоего брата, поставила в известность твою мать, которая официально опознала его. К сожалению, ей пришлось увидеть тело.

– Ма – крепкая женщина, – ответил я. За моей спиной, где-то внизу, послышался стук, ворчание и скребущие звуки – ребята из морга ворочали носилки в узких коридорах. Я не обернулся.

– По словам Купера, ориентировочное время смерти – около полуночи, плюс-минус два часа. Если добавить показания твоих родственников и тот факт, что твой брат найден в той же одежде, в которой, по описаниям, был вчера вечером, то, полагаю, можно считать, что, проводив Джасинту до машины, он отправился прямо на Фейтфул-плейс.

– И что дальше? Как, черт подери, все кончилось сломанной шеей?

Снайпер перевел дыхание.

– По какой-то причине твой брат вошел в дом, поднялся в эту комнату и каким-то образом выпал из окна. Купер утверждает, что смерть наступила мгновенно.

Звезды вспыхнули перед глазами, словно меня грохнули по голове. Я запустил пальцы в волосы.

– Нет, он мог свалиться со стены сада – с одной из стен… – На мгновение я увидел Кевина шестнадцатилетним шустриком, скачущим по садам в погоне за сокровищем, скрытым в блузке Линды Дуайер. – Упасть отсюда – бессмысленно.

Снайпер покачал головой.

– Высота стен с обеих сторон – семь, максимум восемь футов. По словам Купера, повреждения соответствуют падению с высоты примерно в двенадцать футов. Он выпал вниз из этого окна.

– Нет, Кевин ненавидел это место. В субботу я его чуть не за шкирку сюда тащил, а он всю дорогу ныл про крыс, обваливающиеся потолки и всякие ужасы – при свете дня, между прочим, и нас было двое. Какого черта ему переться сюда одному среди ночи?

– Вот и нам это интересно. Допустим, он решил отлить по дороге домой и зашел в дом, ища уединения, но зачем так далеко забрался? Полить сад можно было и из окошка первого этажа. Не знаю, как ты, но я, если перебрал, по лестницам без особой нужды не карабкаюсь.

Только теперь я осознал, что пятна на раме окна – не грязь, а порошок для отпечатков, и наконец-то понял, почему вид Снайпера вызвал во мне такое неприятное чувство.

– Что вы тут делаете?

Веки Снайпера дрогнули.

– Сначала мы считали это несчастным случаем, – сказал он, тщательно подбирая слова. – Твой брат поднялся сюда по неизвестной причине, а затем что-то заставило его высунуть голову из окна – возможно, услышал шум во дворе, а может, выпивка не пошла впрок, и он решил, что его сейчас стошнит. Он нагнулся, потерял равновесие и не успел ухватиться за что-нибудь…

В горле застрял холодный ком. Я стиснул зубы.

– Я провел небольшой эксперимент, – продолжил Снайпер. – Хэмилл – тот, внизу, у полицейского кордона – примерно такого же роста и сложения, что и твой брат. Я все утро заставлял его свешиваться из окна. Не получается, Фрэнк.