Текст книги "Дублинский отдел по расследованию убийств. 6 книг"

Автор книги: Тана Френч

сообщить о нарушении

Текущая страница: 148 (всего у книги 197 страниц)

– У нее есть подружки?

– Да. Она не суперпопулярная фигура, нет, но у нее есть две закадычные подружки, с которыми они не разлей вода еще с яслей. Они тоже собираются в Килду. Слава богу.

– Тогда с ней все будет хорошо.

– Думаешь? Но их же только двое. А как с остальными? Что делать с ними? – Крис кивает в сторону двери, из-за которой глухо доносится шум вечеринки. – Карли не может просто наплевать и надеяться, что ее оставят в покое. Так не бывает.

Он говорит об остальных как о едином огромном, злобном, ощетинившемся звере со сверкающими глазами, истекающем слюной, вечно голодном и вечно рыщущем в поисках жертвы. Селена понимает, что Крис боится. За свою сестру, за Бекку, но более того – просто боится.

Есть нечто сильнее этого зверя. Есть сила, способная разорвать чудовище в клочья, если потребуется, забросить его голову на сотню футов вверх, на верхушку самого высокого кипариса, а жилы его превратить в тетиву своих луков. На миг Селена видит, как в небе вспыхивает белоснежной дугой охотничий клич.

– Не наплевать на них, нет, – тихо говорит она. – Просто… не позволять им иметь для тебя значение.

– Так не бывает, – качает головой Крис. Углы рта чуть опустились, он словно повзрослел.

– Но Бекка ведь счастлива, верно? Несмотря на свои джинсы.

– Она не может быть рада, что эти тупые стервы стебутся над ней.

– Она и не радуется вовсе. Но я же говорю… это не имеет значения.

– А если бы ты была на ее месте? Если бы глумились над тобой, обсуждали твое платье? Тебе было бы нормально?

– Держу пари, они и обсуждают, – улыбается Селена. – Но мне все равно.

Он разворачивается к ней всем корпусом. Глаза у него карие, глубокого орехового оттенка, с золотистыми искорками. Селена знает, что стоит ей лишь дотронуться до него, и она сумеет вытянуть из него страх, как змеиный яд, скатать в блестящий черный шар и выбросить прочь.

Он спрашивает – настойчиво, как будто ему очень нужно знать:

– Как? Как тебе может быть все равно?

Люди откровенны с Селеной. Так всегда было. Но сама она не откровенничает ни с кем, только с Джулией, Холли и Беккой. Почти никогда даже не пытается.

– Просто нужно иметь нечто, – медленно произносит она, – что для тебя важнее. Нечто, благодаря чему ты будешь знать, что тупые стервы – не самое важное в жизни. Впрочем, ты сам тоже не самое важное. Существует нечто неимоверно огромное.

Это только слова, звуки, они не передают истинного смысла. О таком невозможно рассказать.

– И что это? – спрашивает Крис. – Бог, что ли?

– Можно и так сказать, – помедлив, отвечает Селена. – Да.

Крис удивленно раскрывает рот:

– Вы что, девчонки, собираетесь в монашки, что ли?

Селена заливисто хохочет:

– Ой, нет, конечно! Ты представляешь Джулию в рясе?

– Тогда что?..

Чем больше она старается сформулировать, тем только хуже получается.

– Я просто хочу сказать вот что: может, у Карли все будет нормально, даже если она останется сама собой. Даже лучше чем нормально.

Крис пристально смотрит на нее, и глаза его теплеют.

– Знаешь, – говорит он, – ты уникальная.

Селене не хочется отвечать. Чудо, обретающее форму в пространстве между ними, настолько драгоценно, настолько хрупко и ново, что от одного неловкого прикосновения может лопнуть мыльным пузырем.

– Во мне нет ничего особенного, – говорит она. – Просто так вышло.

– Нет, ты особенная. Я никогда ни с кем не разговаривал о таких вещах. Но здесь, с тобой, это… Я рад, что мы вышли подышать. Очень рад.

Селена знает, ясно и отчетливо, как если бы это знание выложили ей прямо на колени, что он хочет взять ее за руку. Отпечаток ладони пылает на ее запястье безболезненным золотым огнем. Она крепче сжимает пальцами край каменной ступени.

Дверь зала распахивается, мисс Лонг командует:

– Ваше время вышло. Марш назад. И не заставляйте меня выходить и тащить вас силой. – И хлопает дверью.

– Я хочу это повторить, – говорит Крис.

Селена с трудом переводит дыхание. Она не уверена, благодарна ли она силам, пославшим к ним мисс Лонг в этот момент, или нет.

– Я тоже, – признается она наконец.

– Когда?

– На следующей неделе, после школы? Можем встретиться за "Кортом" и погулять.

Крис неловко ерзает на ступеньке, ковыряет большим пальцем стойку перил.

– Там нас все увидят.

– Ну и пусть.

– Они же… ну… начнут стебаться. Над нами обоими. Подумают, что мы…

– Мне плевать.

– Знаю. – Крис печально усмехается, словно подшучивая сам над собой. – Тебе – да. Но мне не все равно. Не хочу, чтобы о нас думали… – И пытается поправиться: – Нет, в смысле – о черт. Не в том смысле, что я не хочу, чтобы они думали, что мы вместе. Для меня это нормально, не смущает нисколько – нет, не просто нормально, было бы классно, даже лучше, чем…

Он сам запутался. Селена, посмеиваясь, приходит на помощь:

– Все в порядке. Я понимаю, что ты хочешь сказать.

Крис глубоко вдыхает и выпаливает:

– Я просто не хочу, чтобы было как раньше. Когда мы с Джоанной уходили на Поле, чтобы… неважно. Я хочу, чтобы было как сейчас.

Он поднимает руку. Едва заметное движение воздуха во тьме над их головами, золотистая дымка.

– Если мы встретимся за "Кортом", я обязательно все испорчу. Ляпну какую-нибудь глупость, чтобы выпендриться перед парнями, или мы пойдем в тихое местечко поговорить, и все увидят, что мы хотим смыться, а я не придумаю, что сказать. Или парни потом начнут подкалывать меня, и я начну… ну, ты понимаешь. Гадости всякие. Не хочу так поступать, но знаю, что не выдержу.

– Ты можешь выбраться из школы ночью? – прервала его Селена.

Она слышит возмущенное шипение в пространстве вокруг себя. Хочет объяснить: все нормально, я знаю, что делаю, но понимает, что не стоит.

– Ночью? – изумляется Крис. – Нет, никак. А ты можешь? Серьезно?

– Я дам тебе свой номер. Если найдешь способ, напиши мне.

– Нет, – поспешно отвечает он. – У вас, может, и не так, но у нас парни вечно роются в телефонах друг у друга, ищут… Ну, всякое. И монахи тоже. Я найду способ связаться. Но не по обычному телефону, о’кей?

Селена кивает.

– А насчет выбраться из школы… Есть у меня один приятель. Он, думаю, сможет решить проблему.

– Попроси его.

– Я его заставлю.

– Только не говори зачем. И не заговаривай со мной. Если встретимся в "Корте" и еще где-нибудь, давай вести себя так, будто вовсе не знакомы, как раньше. Иначе все разрушится.

Крис согласно кивает. И невнятно, словно в сторону, говорит:

– Спасибо.

Мисс Лонг гневно грохает дверью:

– Селена! И ты, как там тебя! В зал! Немедленно. – И на этот раз никуда не уходит, выжидая.

Крис вскакивает на ноги, протягивает руку Селене. Она не принимает ее. Встает сама, ощущая, как ее движение породило крошечные вихри где-то во тьме. Улыбнувшись, бросает Крису:

– Пока, увидимся.

И, обогнув его, осторожно, чтобы не коснуться даже краем платья, возвращается в зал. Отпечаток ладони на ее руке все еще сияет.

17

– Займемся делом, – скомандовала Конвей. – И если уж мы тут застряли… – Решительно подняла створку окна. Волна свежего воздуха вынесла наружу вонь дезодорантов. Небо постепенно блекло, сгущались сумерки. – Еще секунда этого смрада, и меня бы вывернуло наизнанку.

От долгого пребывания в замкнутом пространстве у нее начинался типичный психоз узника. У меня тоже. Мы слишком долго тут проторчали.

Конвей открыла гардероб, увидела склад фирменных шмоток и, буркнув "твою ж мать", принялась ощупывать каждое платье. Я занялся кроватями. Начал с Джеммы. Снял белье, одеяло, встряхнул как следует, прощупал матрас. На этот раз я искал не только крупные предметы типа телефона или старой книги, но и нечто маленькое, как сим-карта.

– Дверь, – не прерывая обыска, спросила Конвей. – Что там было?

Я был бы счастлив опустить эту деталь. Но то, как она не раздумывая ринулась мне на помощь, не оставляло места недосказанному, и я услышал, как произношу:

– Когда ты ушла поговорить с Элисон, мне показалось, что за дверью кто-то стоит. Подумал, может, кто-то собирается с духом, чтобы потолковать с нами, но когда открыл дверь, там никого не оказалось. Поэтому, когда я вновь заметил странную тень…

– Ты метнулся за ней. – Я ждал продолжения: и с какой страстью, готов был спасти всех нас, если кто-то из девиц собрал ядерную бомбу в кабинете физики, но она лишь спросила: – В тот первый раз, пока меня не было, – ты уверен, что за дверью кто-то стоял?

Я перевернул матрас, проверяя с другой стороны.

– Нет, пожалуй.

Конвей перешла к дутым курткам.

– Да уж. В прошлом году происходила та же фигня, причем несколько раз. Казалось, что-то мелькнуло, но нет. Есть что-то такое в этом месте, не знаю, как объяснить. У Костелло была теория насчет окон в старинных зданиях: они другой формы и размера, чем те, к которым мы привыкли, и расположены иначе, поэтому свет проникает под другими углами, и если уцепишь что-то краем глаза, это что-то кажется странным. Кто знает, – пожала она плечами.

– В таком случае понятно, почему девчонки видят призрак Криса.

– Хотя они должны бы уже привыкнуть к такому освещению. А вдруг и вправду призрак? Может, ты как раз его и видел?

– Вряд ли. Только странная тень.

– Вот именно. А они видят Криса, потому что хотят его видеть. Подзуживают друг друга, сами себя накручивают, а потом выпендриваются. – Она сунула куртку обратно в шкаф. – Им нужно почаще бывать на воле, этим девицам. Слишком много времени они проводят вместе.

За тумбочкой Джеммы – пусто, под вынутым ящиком – тоже ничего.

– В их возрасте это для них самое главное.

– Ага, только они ведь не вечно будут в этом возрасте. Рано или поздно до них дойдет, что за стенами школы существует огромный реальный мир, и вот тогда-то их хорошенько встряхнет.

Скрежет удовлетворения в ее голосе; но я не согласен. Я представлял ветер, который набросится на тебя со всех сторон, резкий и ранящий, терпко пахнущий табачным дымом и бензином, жарко треплющий волосы, – едва ты выходишь в мир из такого места, как это, и за тобой навсегда захлопывается дверь.

– Полагаю, – сказал я, – после убийства Криса огромный реальный мир стало трудно не замечать.

– Думаешь? Да для них это просто очередной повод повыделываться друг перед другом: "Видишь, я плакала горше, чем ты, значит, я лучше тебя", "Мы все вместе видели привидение, значит, мы очень близкие подруги".

Я перешел к кровати Орлы.

– А ведь я помню тебя по учебе, – вдруг сказала Конвей.

Голову она засунула глубоко в шкаф, лица не видно.

– И как? – осторожно, дуя на воду, поинтересовался я. – Плохое помнишь или хорошее?

– А сам ты не помнишь?

Если я и общался с ней чуть больше, чем "привет" в коридоре, то все уже позабыл.

– Надеюсь, я не заставлял тебя отжиматься?

– А что, если б заставлял, запомнил бы?

– О черт. Да что я натворил-то?

– Расслабь булки. Я просто морочу тебе голову. – В голосе слышна улыбка. – Ничего ты мне не делал.

– Спасибо, блин. А то я уж забеспокоился.

– Не, ты был нормальный парень. Мы, кажется, даже не разговаривали ни разу. Я приметила тебя из-за волос. – Конвей выудила что-то из кармашка чьего-то худи, брезгливо скривилась: скомканная салфетка. – Но потом присматривалась к тебе, потому что ты жил вроде сам по себе. Приятели у тебя были, но ты ни с кем близко не сходился. А все остальные, мать честная, бесконечно тусили друг с другом. Половина из них налаживала связи, как эти маленькие паршивцы из Колма, типа если мы с сынком комиссара будем корешами, мне не придется впахивать в дорожной полиции, а к тридцати уже стану инспектором. А другая половина создавала привязанности, как эти вот, здешние: о, это лучшие дни нашей жизни, и мы навеки останемся верными друзьями и вместе будем на пенсии вспоминать истории нашей юности. А я все думала – какого хрена? Вы взрослые люди, вы пришли сюда, чтобы научиться профессии, а не обмениваться браслетиками и делать друг другу макияж. – Она сдвинула плечики с одеждой. – Мне нравилось, что ты тоже не ввязывался в эту ерунду.

Я не стал уточнять, что порой, наблюдая, как клево мои сокурсники тусуются, я хотел присоединиться к ним. Но, как сказала Конвей, это был мой собственный выбор – что я сюда не браслетиками меняться пришел. И в целом это было нормально.

– Вспомни, – сказал я, – мы же тогда были совсем детьми, на пару лет старше этих. Человеку свойственно хотеть быть частью группы. В этом нет ничего необычного.

– Вот что я тебе скажу, – задумчиво произнесла Конвей, разворачивая клубок колготок. – Меня выбешивает не дружба. Друзья нужны всем. Но мои остались дома. И мы дружим до сих пор.

Короткий взгляд в мою сторону.

– Верно, – согласился я.

– Вот. И тогда не нужно гоняться за новыми. Если ты заводишь друзей внутри зыбкой структуры, которая сама собой распадется через пару лет – типа учебных курсов или здешней школы, – ты полный идиот. Начинаешь думать, что всего остального мира вообще не существует, и в итоге впадаешь в это истеричное дерьмо. Друзья навек, мелкие войны она-сказала-ты-сказала-я-сказала, и все доводят себя до трясучки по не пойми какому поводу. Это же ненормально, когда ты весь, вот досюда, – рука проехалась над головой, – в это погружен, когда вся жизнь сосредоточена здесь.

Я вспомнил общий кабинет в отделе убийств. Интересно, Конвей тоже об этом подумала?

– А потом ты выходишь в большой плохой мир, – продолжила она, – и вдруг все оказывается совсем другим, и ты в полной заднице.

Я провел рукой под деревянной рамой Джоанниной кровати.

– Ты имеешь в виду Орлу и Элисон? Потому что едва ли Джоанна будет дружить с ними и в колледже.

– Да ни за что, – фыркнула Конвей. – Здесь они полезны, там – пускай идут на фиг. И они, конечно, будут полностью раздавлены. Хотя я не о них думала. Я как раз о тех компашках, которые и в самом деле привязаны друг к другу. Типа твоей Холли с подружками.

– Мне кажется, они будут дружить и потом. – Я на это надеялся. В них было что-то особенное, из-за чего хотелось, чтобы такая дружба сохранялась навсегда.

– Может, и будут. Даже наверняка. Но фишка не в этом. А в том, что прямо сейчас им насрать на всех, кроме них самих. Отлично, круто, они в восторге друг от друга, зуб даю. – Конвей швырнула на место охапку лифчиков, шваркнула ящиком. – Но когда они выйдут отсюда? Они же не смогут проводить вместе двадцать четыре часа в сутки ежедневно, игнорируя всех остальных. В их жизни появятся другие люди, хотят они того или нет. Там, снаружи, существует весь остальной мир, чертовски настоящий. И они огребут по башке так, что даже не представляют.

Она так резко выдвинула очередной ящик, что едва не уронила его себе на ногу, и подытожила:

– Не люблю я замкнутые мирки.

За изголовьем кровати Джоанны пыль и больше ничего.

– А как же тогда отдел?

– В каком смысле?

– Отдел убийств – тоже своего рода замкнутый мирок.

Конвей раздраженно отшвырнула футболку.

– Ага, – подбородок выдвинут вперед, как перед дракой, – в Убийствах примерно как здесь. Разница только в том, что там я навсегда.

Я прикинул, может, спросить, означает ли это, что она планирует завести друзей среди сослуживцев. Но решил попридержать язык.

А Конвей, словно подслушав мои мысли, сказала:

– И я все равно не собираюсь корешиться с парнями из отдела. Я не хочу принадлежать к группе. Я просто хочу делать свою чертову работу.

Меж тем я делал свою собственную чертову работу – ощупывал поверхность постеров – ничего – и размышлял о Конвей. Пытался разобраться, завидую ей, или мне ее жаль, или она несет полную чушь.

Мы уже заканчивали, когда телефон Конвей зажужжал. Сообщение.

– Софи. – Она хлопнула дверцей гардероба. – Получилось.

На этот раз я встал за ее плечом, не дожидаясь приглашения.

Письмо. Данные по номеру, с которого пришло сообщение Морану. Мой человек восстанавливает эсэмэски, говорит, они должны были сохраниться в системе, но это может занять пару часов. Возможно, там сплошные ОМГЛОЛбгг!!! но раз вам это нужно, вы их получите. Наслаждайтесь. С.

В приложении оказалось много страниц – Крис активно пользовался своим специальным номером. Активировал его в конце августа, прямо перед началом занятий, – славный маленький бойскаут, всегда готов. К середине сентября появляются два постоянных номера. Никаких звонков, только СМС и мультимедиа, каждый день, по нескольку раз.

– Ты был прав, – мрачно заметила Конвей. Я чувствовал, что она думает: это свидетели, и я должна была их найти.

– А он бабник, наш Крис.

– И не дурак. Видел, сколько картинок туда-сюда? Это же не фоточки пушистых котиков. Если бы одна из девиц вдруг дернулась насчет рассказать всем, это заставило бы ее тихо сидеть и не высовываться.

– Поэтому-то они все и молчали в прошлом году. Надеялись, что если будут держать рот на замке, то никто их не заподозрит в связи с Крисом.

Конвей повернула голову, с подозрением изучая мое лицо, готовая в любой момент затолкать мое сочувствие мне же в задницу. Но я героически не отрывал взгляд от экрана, не дрогнув ни единым мускулом.

Октябрь, обе девицы отправлены в бан – тем же методом, который мы наблюдали в телефоне Джоанны: он не отвечает на их сообщения, лавина звонков от них, и наконец барышни сдаются. Обе пропали, но появился номер Джоанны. К середине ноября Крис уже изменяет и ей. После того как в декабре Джоанна растворяется в небытии, вторая цыпочка еще держится пару недель, но к Рождеству и она становится историей. Январь, новый номер присылает несколько эсэмэсок и пропадает: видимо, фальстарт.

– А я все думала, – протянула Конвей, – почему Крис за целый год не нашел себе девушку. Популярная фигура, красавчик, раньше никаких проблем с девчонками не было… Не сходилось. Мне бы… – Она сердито дернула головой, не потрудившись закончить фразу.

В последнюю неделю февраля началась новая переписка. Одно сообщение в день, потом два, потом полдюжины. Все с одного номера. Конвей пролистала дальше: март, апрель, обмен эсэмэсками продолжается.

– Это Селена, – постучала она пальцем по экрану.

– И ей он не изменял.

Мы помолчали, осмысливая этот факт. Моя теория, что девушка поймала его на измене, не прокатила. Зато теория Конвей выглядела все вероятнее.

– Видишь? Никаких картинок, только тексты. Ни тебе фото сисек, ничего. Селена не давала Крису того, чего он добивался.

– Может, он за это ее и бросил.

– Может, и так.

22 апреля, понедельник, обычный обмен эсэмэсками – наверное, назначили свидание. В ту ночь Джоанна сняла свое видео.

Рано утром 23 апреля Крис написал Селене. Она ответила до начала уроков, он тут же написал снова. Ответа не было. Крис написал еще раз после уроков. Тишина.

На следующий день он трижды повторял попытку. Селена не отвечала.

– Что-то случилось той ночью, – проговорила Конвей. – После того как Джоанна и Джемма смылись.

– И это она бросила его, – констатировал я. Теория Конвей обретала все больший смысл.

25-го, в четверг, Селена наконец ответила Крису. Только одна эсэмэска. И он не отреагировал.

За следующие несколько недель она написала ему шесть раз. Он не ответил ни на одно сообщение.

Конвей мрачно свела брови.

Рано утром 16 мая, в четверг, СМС от Селены Крису и, о чудо, ответ. В ту ночь Криса убили.

После этого перерыв на целый год. И вот сегодня – сообщение мне.

Под окном защебетали голоса: девчонки выскочили вдохнуть свежего воздуха в перерыве между ужином и домашними заданиями. В нашем коридоре было тихо. Маккенна держала всех под присмотром в гостиной.

– Все сломалось ночью двадцать второго, – сказала Конвей. – На следующий день Крис пытается извиниться, Селена его посылает. Он настаивает, она игнорирует.

– За следующие дни, – подхватил я, – она оправляется от шока и приходит в ярость. Решает поскандалить с Крисом. Но к тому моменту он уже надулся за то, что она не приняла его извинений, и забил на нее. Как в той истории, что рассказала Холли, помнишь, про маффин. Он не выносил, если не получал того, что хочет.

– Или начал понимать, что влип всерьез, и боялся, что Селена все расскажет. И подумал, что самое безопасное – оборвать все контакты. Если она нажалуется, он обвинит ее во лжи, заявит, что она переписывалась и встречалась вовсе не с ним, а у него с ней ничего не было.

– И наконец, – сказал я, – шестнадцатого мая Селена находит способ, заставляет-таки его встретиться. Может, он намеревается отобрать у нее телефон, чтобы нельзя было его вычислить по номеру.

Невысказанное повисло в пространстве между нами. На лужайке под окнами маленькие девочки резвились и галдели, как стая птичек: она точно знала, что я хочу его взять, и она татя смотрела, что я подхожу, а потом в последний момент просто оттолкнула и влезла передо мной…

– Я говорила тебе в машине, что не представляю Селену в роли убийцы, не думаю, что она на такое способна. И я по-прежнему так считаю.

– Джулия изо всех сил защищает Селену.

– Ты заметил, да? Я намекнула насчет допросить Селену, неласково так, признаю, и Джулия тут же выложила инфу про Джоанну и Криса, швырнула мне еще один мячик, так сказать. Отвлекла.

– Ну да. Но знаешь, не только Джулия, они все четверо стоят друг за друга. Если Крис что-то сделал с Селеной или хотя бы попытался, а остальные об этом узнали…

– Месть, – задумалась Конвей. – Или они увидели, как у Селены едет крыша, подумали, что она вернется к норме, если Крис исчезнет и она опять почувствует себя в безопасности. И вот что я тебе скажу – любая из них вполне справилась бы с задачей.

– Даже Ребекка? – Но я припомнил этот вздернутый подбородок, короткую гневную вспышку, когда стало ясно – вовсе не такая хрупкая. И эти стихи у нее на стене, о том, что значат для нее дружба и подруги.

– Угу, даже она. – И через секунду, старательно не глядя на меня: – Даже Холли.

– Холли принесла мне записку с доски. Она могла ее просто выбросить.

– Я же не говорю, что она стопроцентно это сделала. Я просто говорю, что не готова пока сбрасывать ее со счетов.

Меня задела эта осторожность, как будто Конвей опасалась, что я начну наезжать на нее, требовать, чтобы она исключила мою Холли из списка подозреваемых, начну названивать большому папочке Мэкки. Все-таки любопытно, что такого Конвей слышала обо мне.

– Или все трое, – предположил я.

– Или четверо, – добавила Конвей. Она с силой потерла нос и скулу. – Твою ж мать.

Сегодняшний день словно начинал давить на нее невыносимым грузом. Она бы с радостью сбежала: вернулась в отдел, сдала отчет, посидела в пабе с подружкой, пока голова не прояснится, а с утра начала бы все заново.

– Гребаное место, – вздохнула она.

– Длинный день.

– Если хочешь идти, иди.

– И что делать?

– Да что угодно. Вали домой. Приоденься и оторвись в клубе. Там дальше по дороге есть остановка автобуса, или такси вызови. Счет пришлешь мне, я включу в расходы.

– Если у меня есть выбор, – спокойно произнес я, – я бы остался.

– Я тут еще побуду какое-то время. Не знаю сколько.

– Без проблем.

Конвей пристально посмотрела на меня, глаза в глаза. Усталость стерла медный блеск с ее кожи, которая стала просто тусклой и грубоватой.

– Экий ты амбициозный маленький засранец, – усмехнулась она.

Задело, хотя вроде и не должно было, но задело – и потому что это была правда, и потому что не вся правда.

– Дело все равно ведешь ты, – сказал я. – Неважно, какова моя роль, на протоколе будет стоять твое имя. Я просто хочу это расследовать.

Помолчав, Конвей сообщила:

– Если мы найдем подозреваемую и доставим ее в отдел, парни начнут меня донимать. Приматываться к подробностям, троллить по твоему поводу, да неважно. Я с этим справлюсь. Если ты встанешь на их сторону, потому что хочешь быть своим, ты отстранен. Понял?

Вот что я почувствовал в атмосфере отдела утром: не просто привычный стремительный ритм и пульс отдела убийств, нет, нечто гораздо более жесткое и резкое пульсировало именно вокруг Конвей. И не только сегодня. Каждый ее день превращался в поединок.

– Я и прежде не обращал внимания на идиотов, – сказал я. – Справлюсь и сейчас.

Господи, сделай так, чтобы в отделе никого не было, когда мы туда вернемся. Последнее, чего мне хочется, это выбирать – выбесить Конвей или обозлить парней из Убийств.

Конвей некоторое время не отводила от меня взгляда. Потом бросила:

– Ладно. Уж постарайся. – Выключила телефон, сунула в карман. – Пора поговорить с Селеной.

Я еще раз оглядел кровати. Подвинул на место тумбочку Элисон, поправил покрывало Джоанны.

– Где?

– В ее комнате. Там привычно, она расслабится. Если она скажет…

Если Селена произнесет "изнасилование" – тогда родители или опекуны, психолог, видеокамера, все дела.

– Кто будет говорить? – спросил я.

– Я. Чего уставился? Я умею проявлять сочувствие. Думаешь, она расскажет тебе об изнасиловании? Стой в сторонке и постарайся не отсвечивать.

Конвей опустила окно. И не успели мы выйти из комнаты, как запах дезодоранта и нагретых волос сгустился вновь.

Чтобы занять девочек делом, помоги им господи, Маккенна затеяла спевку. Нестройный хор высоких голосов встретил нас еще в коридоре: Мария, цветами венчаем тебя…

В общей гостиной было ужасно жарко, даже при открытых окнах. Тарелки стоят как попало, к еде едва притронулись; от запаха пирога с цыпленком живот скрутили голодные спазмы и одновременно замутило. Девичьи взгляды рассеянно блуждали туда-сюда – на окно, друг на друга, на Элисон, свернувшуюся калачиком в кресле под грудой худи.

Половина из них еле шевелила губами. Владычица ангелов, майская королева… Они не сразу заметили нас. А потом голоса постепенно затихли, один за другим, и наконец умолкли.

– Селена, – Маккенне Конвей просто небрежно кивнула, – у тебя найдется минутка?

С отсутствующим взглядом, устремленным в никуда, Селена в одиночестве продолжала тянуть мелодию. Она посмотрела на нас, словно пытаясь сообразить, кто мы такие, потом поднялась.

– Помни, Селена, – напутствовала ее Маккенна, – если почувствуешь, что тебе нужна помощь, можешь просто прервать беседу и попросить, чтобы пригласили меня или любого другого учителя. Детективы в курсе.

– Я в полном порядке, – улыбнулась Селена.

– Да, конечно, – жизнерадостно улыбнулась Конвей. – Подожди нас в своей комнате, да, Селена?

Селена направилась по коридору в сторону спален, а Конвей, выходя следом, кивком подозвала Джулию:

– Можно тебя на секундочку?

Когда мы только появились в гостиной, Джулия стояла спиной, но сейчас обернулась: посеревшая и напряженная, какая-то сломленная, задорный огонек в ней угас. Впрочем, по пути к двери она сумела собрать утраченные было силы, и к нам обратилась почти прежняя бойкая Джулия:

– В чем дело?

Конвей прикрыла дверь и тихо, чтобы не расслышала Селена, спросила:

– Почему ты не рассказала о своих отношениях с Финном Кэрроллом?

Джулия сердито поджала губы:

– Чертова Джоанна. Она настучала, да?

– Это неважно. В прошлом году я спрашивала тебя об отношениях с мальчиками из Колма. Почему ты ничего не сказала?

– Да потому что не о чем было говорить. Это не были отношения, мы с Финном даже не прикоснулись друг к другу. Мы просто друг другу нравились. По-человечески. Поэтому, кстати, мы никому и не трепались об этом, потому что если и виделись, то так, на минутку. Мы знали, что тут же начнется: «Ой, Финн и Джулия, сладкая парочка, тили-тили-тесто…» И совершенно не хотели всей этой хрени. Понятно?

Я вспомнил Джоанну и Джемму, хихикающих в темных кустах, и поверил ей. Вероятно, Конвей тоже.

– Ладно, – согласилась она. – Вполне резонно. – И вслед, когда Джулия уже собиралась отойти: – А как сейчас поживает Финн? Все нормально?

На краткий миг лицо Джулии стало совсем взрослым – от тоски и горечи.

– Понятия не имею, – отрезала она, шагнула обратно в гостиную и прикрыла за собой дверь.

Селена ждала у дверей спальни. В свете заходящего солнца ее тень тянулась к нам, плывя над блестящей красной плиткой пола. А позади вновь завели песню. О Дева нежнейшая, дар наш прими…

– Сейчас перерыв, – сообщила Селена, – в это время нам полагается гулять. Девчонки уже извелись.

– Да, понимаю, – Конвей решительно прошла в комнату и устроилась на кровати Джулии. Сейчас она уселась совсем по-другому – одну ногу поджала под себя, прямо типичная девчонка-подросток, готовая поболтать с подружкой. – Давай так: когда мы закончим со всем этим, я попрошу Маккенну отпустить вас всех погулять. Годится?

Селена с сомнением посмотрела в сторону гостиной:

– Думаю, да.

В беде защищаешь, в печали утешишь… Нестройно, фальшиво, глотая окончания. Кажется, на мгновение Селена очнулась, насторожилась, и этот проблеск напомнил: ей известно то, чего мы ни в коем случае не должны упустить.

И похоже, Конвей этого не отследила.

– Ну и отлично. Садись.

Селена села на свою кровать, я закрыл дверь – пение стихло – и забился в угол, спрятавшись за раскрытым блокнотом.

– Итак, – Конвей достала телефон, – взгляни сюда. – И постучала пальцем по экрану, передавая телефон Селене.

Удар наповал. Даже если отключить звук – шаги, шорох листьев, треск ветвей, – я бы сразу догадался, что там, на экране, по реакции Селены.

Она побледнела, не покраснела. Отстранилась от экрана, на лице – чудовищно поруганное достоинство. Стрижка короткая, выражение лица не спрячешь, и оттого она казалась полностью обнаженной. Сил не было смотреть на нее.

– Кто? – выдавила она, прикрыв свободной ладонью экран. – Как?

– Джоанна, – ответила Конвей. – Они с Джеммой тебя выследили. Прости, что так жестоко обошлась с тобой, это нечестный прием, понимаю, но единственный способ прекратить твои заверения, что ты не встречалась с Крисом. А я не могу позволить себе терять время. О’кей?

Селена словно не в состоянии была ничего расслышать, пока не стихнут невнятные звуки под ее ладонью. Потом с видимым усилием расцепила руки и вернула телефон Конвей.

– О’кей, – выдавила она. Дышала все еще с трудом, но сумела совладать с голосом. – Я встречалась с Крисом.

– Спасибо. Я ценю твою помощь. И он дал тебе секретный телефон, по которому с ним можно было связаться. Зачем?

– Мы хотели сохранить отношения в тайне.

– Чья это была идея?

– Криса.

– А ты не возражала? – вопросительно приподняла бровь Конвей.

Селена покачала головой. Лицо постепенно обретало цвет.

– Нет? А вот я была бы против. Я бы решила, что либо парень считает меня недостаточно привлекательной, чтобы появляться со мной на людях, либо хочет, чтобы у него была возможность для интрижек. В любом случае я бы не обрадовалась.

– Я думала иначе, – просто сказала Селена.

Конвей выдержала паузу, но продолжения не последовало.

– Ладно, – согласилась она. – То есть у вас были хорошие отношения?

Селена уже полностью взяла себя в руки. Она проговорила медленно, взвешивая каждое слово:

– Это было самой большой радостью в моей жизни, чудом. Он и мои подруги. Ничего подобного больше никогда не будет.