Текст книги "Дублинский отдел по расследованию убийств. 6 книг"

Автор книги: Тана Френч

сообщить о нарушении

Текущая страница: 145 (всего у книги 197 страниц)

14

Дискотека в День святого Валентина. Две сотни старшеклассников из Килды и Колма, чисто выбритые, вычищенные и выщипанные, украшенные косметикой всех видов и расцветок, разодетые в свои выстраданные, мучительно обдуманные лучшие наряды, переполненные гормонами и пахнущие сотней разных дезодорантов, набились в актовый зал школы Святой Килды. Тут и там поблескивают экраны телефонов – одни снимают, как другие снимают друг друга. Крису Харперу – вон он, в самом центре толпы, в красной рубашке, дурачится и толкается с друзьями в попытках привлечь внимание девчонок – остается жить три месяца, неделю и один день.

Еще только половина девятого, а Джулии уже скучно. Они с подругами держатся вместе даже на танцполе, дружно игнорируя все "гы-гы-боже-мой", которые Джоанна с компанией исторгают по поводу джинсов Бекки. Холли и Бекка обожают танцевать, так что они веселятся по полной, Селене вроде тоже неплохо, но Джулия уже подумывает, не пора ли изобразить страшные менструальные боли и сбежать. Из колонок несется что-то про любовь, отполированное до глянцевого блеска, Джастин Бибер или Майли Сайрус, что-то такое с виду приличное, но пропитанное скрытой сексуальностью. Сверкают красные и розовые огни. Организаторы – прилизанные отличницы, которые уже печатают первые строчки в своих резюме, – украсили стены ажурными бумажными сердечками, гирляндами и чем там еще в понятно какой цветовой гамме. Атмосфера сочится нарочитой романтикой, но у дверей бдят двое учителей – на случай, если какая-нибудь парочка решит ускользнуть из зала и совершить откровенное непотребство прямо в ближайшем классе, а уж если у кого-нибудь хватит дерзости затеять медленный танец – например, потому что заиграла медленная песня, – чокнутая сестра Корнелиус тотчас охладит их пыл, обрызгав из огнетушителя со святой водой.

Все, кроме организаторов, украдкой поглядывают на дверь. Обычно днем, задолго до начала танцев, ребята из Колма проходят по дороге мимо забора Килды и забрасывают в кусты выпивку, с тем чтобы достать ее, как только удастся выбраться из зала. На следующий день девчонки собирают всё, что там осталось, и с удовольствием бухают в своих спальнях. Так повелось настолько давно, что Джулия искренне не понимает, как они до сих пор не догадались, особенно учитывая, что две учительницы сами закончили Святую Килду и, по идее, должны быть знакомы с традицией по собственному опыту. Мисс Лонг и мисс Ноутон, конечно, выглядят так, будто родились сорокалетними училками ирландского в 1952 году и с того момента не изменились ни капли, сохранив в первозданном виде даже омерзительные телесные колготки, – наверное, воспоминания о юности полностью стерлись из их памяти, хотя совсем недавно Джулии подумалось, что все, возможно, несколько сложней. Может, мисс Лонг и мисс Ноутон всего на девяносто девять процентов унылые училки, а где-то в глубине души скрывается тот самый единственный процент пятнадцатилетних девчонок, безуспешно пытающихся не хихикать, выпив глоток виски. Может, это как раз один из тех секретов, которые хранят взрослые, – сколько прошлого остается с тобой на всю жизнь, невидимое для окружающих. Ну или они были такими лузерами в школе, что про кусты с выпивкой даже не слышали.

Джулия танцует на автопилоте, но внимательно следит, когда поднимает руки, не появилось ли в подмышках темных пятен. В прошлом году ей понравились танцы в Валентинов день. Ну, может, "понравились" не совсем то слово, но показались довольно значительным событием. В прошлом году она была как на лезвии ножа, аж дух захватывало от важности момента. Думала, что и в этом году будет так же, но оказалось, что дискотека гораздо менее увлекательна, чем ковыряние в носу. Это раздражает. Почти все, чем ей приходится заниматься каждый день, абсолютно бессмысленно, но никто хотя бы не ждет, что она будет получать от этого удовольствие.

– Сейчас вернусь, – кричит она остальным, отпивает из воображаемого стакана и пытается выбраться с танцпола.

Приходится продираться через толпу. От танцев, огней и столпотворения все страшно потеют. У Джоанны Хеффернан уже потек макияж, что, впрочем, неудивительно, учитывая, как густо она накрашена; это, кажется, совершенно не волнует Ошина О’Донована, который пытается запустить руку под платье Джоанны и злится, потому что платье – сложная конструкция, а Ошин тупой как хрен знает что.

– Да блин, отвали, розовая, – рычит Джоанна, когда Джулия проскальзывает мимо нее, стараясь не задеть ни молекулы затянутой во что-то дизайнерское задницы Джоанны.

– Мечтай дальше, – отвечает Джулия, наступая Джоанне на пятку. – Ой.

У дальней стены зала расположен длинный стол, уставленный бумажными стаканчиками с купидонами. Стаканчики окружают большую пластиковую чашу для пунша. Сам пунш кислотно-розового цвета, как детская микстура. Джулия берет себе стакан. Водянистый сиропчик с красителем.

Неподалеку от стола стоит, привалившись к стене, Финн Кэрролл. Финн и Джулия знакомы, ну вроде как, по кружку дебатов; заметив ее, он приветственно жестикулирует стаканом и кричит что-то неразборчивое. У Финна ярко-рыжие волосы, довольно длинные, завивающиеся свободными кудрями у шеи, и он умный. Для большинства мальчишек такое сочетание означало бы социальную смерть, но у Финна, несмотря на цвет волос, почти нет веснушек, он недурно играет в регби и растет быстрей большинства одноклассников, так что ему всё прощают.

– Что? – пытается переспросить Джулия.

Финн наклоняется к ней и кричит:

– Не пей пунш! Полное говно.

– Как раз к музыке! – кричит Джулия в ответ.

– Это просто оскорбительно. «Они же подростки, так что должны любить какую-нибудь популярную хрень». Им даже в голову не приходит, что у нас может быть вкус.

– Надо было подрубиться к колонкам. (Финн разбирается в электронике. В прошлом году он подключил к батарейке лягушку в кабинете биологии, так что когда Грэм Куинн начал ее резать, она прыгнула, а Грэм полетел со стула вверх тормашками. Джулия уважает такие шутки.) Или хотя бы принести что-то острое – проткнуть себе барабанные перепонки.

– Не хочешь проверить, можно ли смыться отсюда? – предлагает Финн, подобравшись достаточно близко, чтобы уже не орать.

Для парня из Колма Финн вполне ничего, Джулия была бы не прочь нормально поговорить с ним. Есть надежда, что как раз он справится с этим, не пытаясь засунуть язык ей в горло, и ей как-то не верится, что он будет хвастать перед дружками дикими сексуальными похождениями в кустах. Хотя кто-нибудь наверняка заметит, что они исчезли, и слухи все равно пойдут.

– Не, – отвечает она.

– У меня там припрятано немного виски.

– Ненавижу виски.

– Ну еще чего-нибудь найдем. Там в кустах целый бар, выбирай что хочешь.

Цветные огни раскрашивают смеющееся лицо Финна. Джулия вдруг понимает, и от этого аж дух захватывает, что ей, в общем-то, плевать на слухи.

Она бросает взгляд на остальных: по-прежнему танцуют. Бекка вытянула руки в стороны и крутится на месте, запрокинув голову, смеется. Сейчас у нее закружится голова и она запутается в собственных ногах.

– Держись рядом, – командует Джулия Финну и идет к дверям зала, стараясь не привлекать внимания. – И когда я скажу "пошел", шевели конечностями.

Кубический силуэт мрачной сестры Корнелиус почти закупоривает дверной проем; на другом конце зала мисс Лонг отлепляет Маркуса Уайли от Клионы, которая, похоже, не может определиться, кого из них в данный момент ненавидит сильнее.

Сестра Корнелиус смотрит на Джулию и Финна с откровенным подозрением. Джулия улыбается.

– Чудесный пунш, – восклицает она, поднимая стакан.

Сестра Корнелиус еще больше настораживается.

Джулия ставит стакан на подоконник. Краем глаза она замечает Финна, который, судя по всему, схватывает на лету, потому что повторяет ее движение.

Бекка предсказуемо падает. Сестра Корнелиус с видом озверевшего миссионера срывается в глубину зала, расталкивая танцующих, – видимо, допросить Бекку, заставить ее подышать в трубочку и проверить на Молодежные Наркотики. Холли с ней разберется, без проблем. Взрослые безоговорочно верят Холли – то ли из-за работы ее папы, то ли потому что она всегда врет с такой глубокой, убежденной искренностью.

– Пошел, – командует Джулия и выскальзывает за дверь. Секундой позже за спиной раздается грохот, но она не оборачивается, пока не оказывается в коридоре, потом в темном кабинете математики, а неразборчивое эхо шагов за спиной не превращается в Финна, ворвавшегося в класс следом за ней.

Полоски лунного света, пробивающиеся через окно, путаются в спинках стульев и ножках парт. Музыка превратилась в далекое истерическое постукивание и писк, как будто кто-то запер в ящике крошечную Рианну.

– Круто, – выдыхает Джулия. – Дверь закрой.

– Твою мать! – Финн стукается лодыжкой об стул.

– Тсс! Тебя заметили?

– Вроде нет.

Джулия отодвигает щеколду на окне, лунный свет заливает ее стремительно движущиеся пальцы.

– По территории наверняка кто-то ходит, – говорит Финн. – По крайней мере, у нас всегда так.

– Знаю. Заткнись и не высовывайся. Хочешь, чтоб тебя заметили?

Они ждут, прижавшись спиной к стене, одним глазом приглядывая за раскинувшимся прямо под окном газоном, другим – за дверью класса. На спинке стула висит забытый кем-то форменный свитер. Джулия хватает его и натягивает поверх своего платья в горошек. Нельзя сказать, что он ее украсил – великоват и с заметными выпуклостями от объемных грудей, – но в нем тепло, а уличный холод ощущается даже через окно. Финн застегивает худи.

Сначала из-за угла появляются скользящие по земле тени. Сестра Вероника и отец Найалл из Колма идут рука об руку, осматривая дюйм за дюймом все возможные укрытия.

Когда они скрываются из виду, Джулия считает до двадцати, чтоб дать им время зайти за угол флигеля монахинь, еще до десяти на случай, если они задержались, осматривая что-нибудь, и еще до десяти просто на всякий случай. Потом распахивает окно, седлает подоконник, перекидывает ноги и соскальзывает на траву одним движением, таким плавным, что Финн наверняка догадался бы, что ей это не впервой, если бы не был так занят. Она слышит, как он приземляется у нее за спиной, и срывается с места; она бежит легко и быстро к парку, в ушах все еще звон от музыки, а звезды мерцают в ритме ее шагов.

Красные, розовые и белые огни вырисовывают загадочные узоры, как зашифрованные сигналы, которые проносятся перед глазами так быстро, что понять их невозможно. Ритм, от которого дрожат и пол, и стены, и кости танцующих, пульсирующий, как электрический разряд, перескакивающий с одной поднятой руки на другую, по всему залу, ни на секунду не останавливаясь, все дальше, и дальше, и дальше.

Селена танцевала слишком долго. Переливающиеся огоньки теперь кажутся ей одурманенными и бесконечно одинокими живыми существами. Селена как будто плавится по краям, все больше размывается та грань, за которой она сама исчезает и начинается что-то другое. У стола с пуншем Крис Харпер запрокидывает голову, чтобы глотнуть из стакана, и Селена почти чувствует вкус пунша; кто-то толкает ее в бедро, и она не понимает, кому больно, ей самой или тому, кто толкнул, а взмывающие вверх руки Бекки кажутся ее собственными руками. Она понимает, что пора остановиться.

– Ты в порядке? – кричит Холли, не сбиваясь с ритма.

– Пить, – кричит в ответ Селена, указывая на стол. Холли кивает и возвращается к отработке новых танцевальных выкрутасов. Бекка подпрыгивает на месте. Джулия куда-то делась, ускользнула, и Селена ощущает странную пустоту там, где она была. Равновесие мира нарушается. Селена аккуратно переставляет ноги, проверяя, ее ли это ступни касаются пола. Напоминает себе: День святого Валентина, дискотека.

Пунш на вкус какой-то неправильный, травянисто-прохладный, как давно прошедшие летние дни, когда она бегала босиком по улице, – вкус совсем не подходит к темному пульсирующему беспорядку танцевального зала. Селена прислоняется к стене и старается думать о чем-нибудь весомом, непоколебимом. Периодическая таблица. Спряжение ирландских глаголов. Музыка звучит тише, но все равно мешает. Хочется заткнуть уши пальцами, но руки, кажется, принадлежат вовсе не ей, и поднимать их к ушам слишком сложно.

– Привет, – говорит кто-то рядом.

Крис Харпер. Совсем недавно это удивило бы Селену – Крис Харпер суперкрут, а она нет; кажется, она с ним вообще ни разу не разговаривала. Но в последние несколько месяцев жизнь изменилась, стала густой и сочной, насыщенной и хмельной, обрела диковинные черты, которые и понимать-то не нужно. И теперь она готова к странному.

– Привет, – отвечает она.

– Красивое платье, – продолжает Крис.

– Спасибо, – отвечает Селена, глядя на платье, чтобы припомнить, о чем это он. Платье ее смущает. Она тихонько произносит: "2013".

– А? – спрашивает Крис.

Блин.

– Ничего.

Крис внимательно смотрит на нее.

– Ты в порядке? – спрашивает он и, словно решив, что у нее голова закружилась, берет ее за руку, прежде чем она успевает отодвинуться.

Мир внезапно проясняется, яркие цвета и четкие контуры. Селена опять чувствует свои ноги, которые отчаянно покалывает, как будто они затекли. И холодок от застежки-молнии, сбегающей по спине тонкой точной линией. Она смотрит прямо в глаза Криса, карие даже в полумраке, но почему-то видит и весь остальной зал, и цветные огоньки вовсе никакие не сигналы, и совсем они не одинокие существа, а просто лампочки, и она в жизни не видела такого яркого красного, и розового, и белого. Весь зал становится вещественным, твердым, настоящим, вибрирующим от своей материальности. А Крис – разноцветные блики играют в его волосах, оттеняют красную рубашку и подчеркивают маленькую складку между бровей – самое настоящее, что она когда-либо видела.

– Да, – отвечает она. – Все нормально.

– Точно?

– Абсолютно.

Крис убирает руку с ее запястья, и ясность сразу пропадает. Зал опять становится дерганым и беспорядочным. Но сама она по-прежнему чувствует себя настоящей, по телу разливается тепло, и Крис тоже остается настоящим.

– Мне показалось… – начинает он.

Он смотрит на нее так, как будто видит в первый раз, как будто тень случившегося накрыла и его.

– Ты вроде бы…

Селена улыбается ему и успокаивает:

– Просто странно себя почувствовала, на секунду. Все уже в порядке.

– Там какая-то девчонка в обморок упала, ты видела? Тут жуткая духота.

– Поэтому ты не танцуешь?

– Уже закончил. Решил понаблюдать немного. – Крис делает глоток пунша и морщится.

Селена не отодвигается. Его ладонь словно оставила у нее на руке след, который переливается красным и золотым, парит в темноте. Ей хочется подольше поговорить с ним.

– Вы с ней подруги, да? – спрашивает Крис.

Он указывает на Бекку. Бекка танцует, как восьмилетний ребенок, причем ребенок, который и для своего возраста ничего в жизни не видел – ни одного музыкального клипа, например; она не трясет задом, не вертит бедрами, просто танцует как хочет, будто ей никогда не показывали, как это правильно делать, танцует просто для своего удовольствия.

– Ага, – говорит Селена и улыбается: Бекка выглядит абсолютно счастливой. А вот Холли – нет, потому что рядом с ней танцует Маркус Уайли и все пытается прижаться к ее заду.

– А почему она так одета?

На Бекке джинсы и маечка на лямках с кружевом, волосы заплетены в длинную косу.

– Ей так нравится, – объясняет Селена. – Она не любит платья.

– Она что, лесбиянка?

Селена на секунду задумывается.

– Да вроде нет.

Маркус Уайли все еще пытается прижаться к Холли. Та прекращает танцевать, поворачивается и что-то ему выговаривает, коротко и зло. У Маркуса отвисает челюсть, и он стоит, моргая, пока Холли не уточняет жестом "пошел вон"; тогда он, пританцовывая, удаляется, старательно делая вид, что просто решил отойти по делу, и судорожно озираясь, не заметили ли дружки его фиаско. Холли протягивает руки Бекке, и они кружатся вместе, теперь обе выглядят абсолютно счастливыми. Селена почти готова рассмеяться во весь голос.

– Надо было с ней поговорить, – продолжает Крис. – Сказать ей, чтоб оделась нормально. Ну или хотя бы как ты.

– Зачем?

– Затем что смотри, – и кивает на Джоанну, которая извивается под музыку и что-то бормочет на ухо Орле. Обе пялятся на Бекку и Холли, ухмыляясь. – Они же ее поливают грязью.

– А тебе-то что? – спрашивает Селена.

Она не злится, ей правда интересно – она была уверена, что Крис даже не подозревает о существовании Бекки, – но Крис все равно отвечает резко:

– Нет, я в нее не втюрился! Господи.

– Ладно, – успокаивает его Селена.

Крис не отводит взгляда от танцпола. Он что-то говорит, но диджей как раз включил басы помощнее, и Селена ничего не слышит.

– Что? – кричит она.

– Говорю, она похожа на мою сестру. – Диджей добавляет еще громкости, теперь музыка грохочет, как землетрясение. – О черт! – кричит Крис, с неожиданным раздражением дернув головой. – Да что ж такое!

Их заметила Джоанна; она поспешно отводит глаза, поняв, что Селена смотрит на нее, но по кислой мине понятно, что барышня недовольна. Селена кричит:

– Давай выйдем!

Крис смотрит на нее, стараясь понять, имеет ли она в виду то, что большинство девчонок на ее месте. Селена не представляет, как объяснить свои намерения, так что даже не пытается.

– Как? – спрашивает он наконец.

– Просто попросим.

Он смотрит на нее как на чокнутую, но все же скорее одобрительно.

– Раз уж мы не собираемся ничего такого делать, – объясняет Селена, – то интимной обстановки нам не надо, просто чтоб тихо было. Посидим за дверью. Это они, может, и разрешат.

Крис ошеломлен, причем сразу по нескольким причинам. Селена ждет, но, когда он так и не выдвигает никаких возражений, продолжает:

– Пойдем. – И направляется к выходу.

В иное время на них бы уже пялился весь зал, но Фергус Махон только что пролил пунш за шиворот Гаррету Нелигану, а Гаррет Нелиган бросился на него с кулаками, и они вместе упали на Барбару О’Малли, которая последние две недели рассказывала всем подряд, что у нее платье от Роксанды Какой-то-там, и теперь она визжит во весь голос. Крис и Селена превратились в невидимок.

Как будто им что-то помогает, расчищает дорогу, даже в дверях. Если бы их встретила сестра Корнелиус, шансов бы не было никаких – даже не будь Корнелиус сумасшедшей, в этом году монахиням достаточно разок взглянуть на Селену, и их сразу обуревает желание ее запереть, ради благополучия то ли парней, то ли ее самой, то ли вообще из общих соображений морали, этого они и сами, скорей всего, не знают, – но на страже стоит мисс Лонг, а сестра Корнелиус занята, орет на Фергуса и Гаррета.

– Мисс Лонг, – перекрикивает шум Селена, – можно нам выйти посидеть на лестнице?

– Нет, конечно, – рассеянно отвечает мисс Лонг, внимание которой сосредоточено на Аннализе Фитцпатрик и Кене О’Райли, прижавшихся друг к другу в уголке, да так, что одну из рук Кена почему-то не видно.

– Мы просто посидим прямо тут, снаружи. Внизу лестницы, чтоб вы нас видели. Мы просто хотим поговорить.

– Поговорите здесь.

– Не можем, тут слишком громко, и… – Селена обводит руками огни, танцующих и все остальное. – А мы хотим нормально поговорить.

Мисс Лонг отводит взгляд от Аннализы и Кена. Скептически осматривает Криса и Селену.

– Нормально, значит, – повторяет она.

Что-то заставляет Селену ей улыбнуться неожиданно широкой улыбкой, искренней и сияющей. Она вовсе не собиралась, это случилось само собой, ни с того ни с сего, но странное покалывание в груди подтверждает, что происходит нечто необыкновенное.

Мисс Лонг даже почти готова улыбнуться в ответ. Но лишь крепче сжимает губы.

– Ладно уж, – соглашается она. – Внизу лестницы. Буду проверять каждые тридцать секунд, и если вдруг вас там не окажется или вы посмеете даже хотя бы держаться за руки, у обоих будут очень большие неприятности. Такие, что вы и представить себе не можете. Ясно?

Селена и Крис истово кивают.

– То-то же, – бросает мисс Лонг, одним глазом следя за сестрой Корнелиус. – Идите. Быстро.

И когда она отворачивается, в ее глазах отражается совсем другой зал, полный клубнично-сладкого блеска, радости и звонких "быть может". Селена, проскальзывая в дверь, понимает, что разрешение получили вовсе не они с Крисом, а какой-то пылкий мальчишка с сияющим лицом, с какого-то полузабытого школьного вечера много десятилетий назад.

15

Конвей распахнула дверь с таким грохотом, что я подскочил в воздух, судорожно отдернув руки от гардероба, будто занимался каким-то непотребством. Судя по ехидной улыбочке, она все заметила.

Швырнула свою сумку на кровать Ребекки:

– Как тут у тебя?

– Пусто. У Джулии на ее полке в дальнем углу полпачки сигарет и зажигалка, завернутые в шарф. И все.

– Хорошие девочки, – процедила Конвей, и это не было похоже на комплимент. Она рыскала по комнате, разглядывала фотографии в рамках, стоявшие на тумбочках. А может, проверяла, достаточно ли тщательно здесь все обыскано. – Никто из них не заходил? Поболтать, соблазнить, что угодно?

Я не стал рассказывать про тень за дверью – наверное, из-за ее усмешки. Или потому что и сам не был уверен, не померещилось ли.

– Нет.

– Появятся еще. Чем дольше они предоставлены сами себе, тем больше себя накручивают. Я подслушала около гостиной: они на пределе, настоящее осиное гнездо. Подождем еще чуток, и кто-нибудь расколется.

Я сунул на место в гардероб футляр от флейты Селены, закрыл дверцу.

– Как дела у Элисон?

– Заныкалась в изоляторе, – фыркнула Конвей. – Типа помирает, как в финале мыльной оперы. Слабенький голосок и все такое. Развлекается вовсю. Рука почти прошла, пятно еще видно, но волдыри пропали. Я думаю, ее уже сейчас вполне могли бы отпустить, но Маккенна хочет дождаться, пока пятно исчезнет окончательно, чтобы остальные на него не пялились.

Она вытащила из тумбочки Холли книжку, быстро пролистала, кинула на место.

– Я спросила, не Джоанна ли вбила ей в голову эту хрень, но, услышав имя Криса, она тут же заткнулась и таращилась на меня бедной крошкой. Хотя чего ее винить: Маккенна и Арнольд торчали тут же, готовые волком вцепиться, если что им не по нраву. Я и отвалила.

– А что с телефоном?

Конвей триумфально вскинула подбородок. Торжество ей было к лицу. Она извлекла из своей торбы новый пакет для улик. Телефон, который я видел на кровати Элисон, перламутрово-розовый, помещается в девичьей ладошке, изящная серебряная подвеска. Крис умел выбирать подарки.

– Элисон получила его от Джоанны. Не хотела признаваться, пыталась юлить, прикидывалась, что ей дурно. Я не купилась, продолжала давить, и в итоге она все выложила. Джоанна продала ей телефон сразу после Рождества, больше года назад. Шестьдесят фунтов с нее содрала, жадная сучка.

Конвей вернула телефон в сумку и принялась вновь наматывать круги по комнате. Ликование иссякло.

– Но это и все, что удалось выжать из Элисон. Когда я начала спрашивать, откуда у Джоанны этот телефон и с чего вдруг она решила его продавать, Элисон завыла: "Я не знаю ничего, не знаю, у меня болит рука, меня тошнит, голова кружится… Можно воды?" Дебильным гелиевым голоском. Какого черта вообще! Что, парни действительно считают его сексуальным?

– Никогда не задумывался, – сказал я. Конвей кружила по комнате. Нервная, напряженная как натянутая струна. Я держался ближе к стене, чтобы не попадаться ей на пути. – Я, во всяком случае, не считаю.

– С трудом сдержалась, чтоб не дать ей по губам. На телефоне ничего не оставалось, когда он попал ей в руки, ни эсэмэсок, ни списка вызовов, Джоанна все удалила перед продажей. Оно и к лучшему. Элисон не стала менять сим-карту на свою. Когда она купила этот телефон, на ее старом как раз кончились деньги, а на Джоаннином оставалось еще двадцать с чем-то евро, поэтому Элисон просто начала пользоваться номером Джоанны, а свой старый выкинула. Значит, нам не нужно отслеживать этот номер, выпрашивать у оператора записи звонков и прочее, у нас уже все есть. В прошлом году мы с Костелло получили записи звонков половины школы, включая Элисон. Я уже связалась с Софи, она пришлет их мне с минуты на минуту.

– Погоди-ка. Ты, кажется, говорила, что ни у кого из девиц не было телефона Криса?

– Так и есть. Но если Крис дал Джоанне этот телефон, – Конвей мимоходом похлопала по сумке, – для тайной связи, значит, он опасался, что в их обычных телефонах кто-нибудь будет копаться. Верно?

– Подростки любопытны.

– Подростки, родители, учителя, кто угодно. Люди любят совать нос в чужие дела. И если Крис хотел избежать этого и у него была куча денег, как говорила Джулия? Зуб даю, он тоже обзавелся специальным телефоном для связи с девицами. Проверим телефон Джоанны, – еще одно похлопывание по сумке, более выразительное, – и, держу пари, обнаружим номер, появившийся за пару месяцев до Рождества, и кучу звонков с него и на него.

– А потом проверим, – продолжил я, – не связан ли этот тайный номер Криса с тем, с которого мне сегодня пришло сообщение. Если он использовал этот способ с одной девицей, велика вероятность, что и с другими тоже. И если Селена действительно встречалась с ним, то где-то, возможно, лежит и ее запасной телефон.

– Мы проверим тайный номер Криса, его связь со всеми. Я знала, еще год назад знала, что быть такого не может, чтобы он не взял с собой телефон. Эта молодежь, они без своих гаджетов даже в сортир не ходят. Я должна была – о черт! – Жесткий удар об угол кровати Ребекки; больно, наверное, но Конвей продолжила нарезать круги как ни в чем не бывало. – Я должна была, мать его, знать.

Осторожнее. Даже тень сочувствия – ты не могла знать, этого никто знать не мог, – и меня разнесут в клочья.

– Если Джоанна – наш клиент, – сказал я, – у нее были очень серьезные причины забрать телефон Криса с его тела. Телефон связывал ее с убитым.

Конвей выдвинула ящик шкафа, разворошила аккуратные стопки трусиков.

– Ясен пень. И сейчас он уже ржавеет на какой-нибудь свалке. Мы никак не сможем доказать, что у Криса вообще был с собой телефон. Покажем Джоанне записи, она скажет, что писала приятелю, с которым познакомилась в интернете, или хрен его знает, что еще скажет. И мы ничего с этим не сможем сделать.

– Если только не обнаружим еще кого-нибудь, с кем Крис общался с тайного номера. И не вынудим ее заговорить.

– Точняк, – коротко и резко хохотнула Конвей. – Ага, вынудим заговорить. Запросто, раз – и все. Вот с этим делом с самого начала так.

– Но попробовать все же стоит.

Конвей с грохотом задвинула ящик с разворошенными шмотками.

– Блин, вот ты долбаный лучик света и добра! Работаю прямо как в паре с сопливой Поллианной[43]…

– А что мне говорить? "А, к дьяволу, все равно ничего не выходит, валим домой"? Так?

– А что, похоже, что я сваливаю? Никуда я не собираюсь. Но если мне придется выслушивать твои дебильные оптимистичные призывы, богом клянусь…

Мы сверлили друг друга взглядами; разъяренное лицо Конвей и ее указательный палец вплотную ко мне, а я так и стоял у стены и даже отодвинуться не мог, если бы захотел. Мы реально готовы были сцепиться всерьез, только что не кинуться в драку.

Я не люблю скандалить, особенно с людьми, от которых зависит моя карьера, даже когда оно того стоит. И уж точно не стану делать это из-за всякой фигни.

– Лучше бы на моем месте был Костелло, да? Унылый депрессивный козел? И чем бы это тебе помогло?

– Закрой свой…

Жужжание из кармана ее пиджака. Сообщение.

Она стремительно отодвинулась, сунула руку в карман.

– Это Софи. Записи с телефона Джоанны. Наконец-то.

Она торопливо жала на кнопки, ждала, пока загрузится, нервно дергала коленом.

Сердце трепетало. Я не двигался с места, готовясь услышать "Вали домой, твою мать".

Конвей нетерпеливо вскинула голову:

– Что ты там застрял? Иди посмотри.

Я целую секунду соображал, что стычка закончена, обошлось.

Перевел дыхание, встал с ней плечом к плечу. Она чуть повернула телефон, чтобы мне видно было экран.

Вот оно. Октябрь, ноябрь, полтора года назад: один номер повторяется раз за разом.

Никаких звонков, только СМС. Сообщение с нового номера, сообщение на этот номер, входящее изображение, еще входящее, еще, еще, еще, исходящее. Крис настойчив, Джоанна играет в холодность.

Первая неделя декабря, схема меняется. Сообщение на новый номер, еще, еще, опять исходящее, и еще, и еще. Крис не реагирует, Джоанна настаивает, Крис прекращает общение. Позже, когда она все-таки сдается, вообще ничего.

В конце коридора послышался скрип тележки, звяканье посуды, манящий запах цыпленка с грибами – у меня слюнки потекли. Принесли ужин – воображение нарисовало фартук в рюшечках – в гостиную четвертого года. Маккенна не могла допустить, чтобы они пошли в столовую и слухи и паника распространились по школе, подобно гриппу; невозможно позволить им бесконтрольно болтать без надзора монахинь. Она держала девчонок в загоне, так безопаснее и всё под контролем.

До середины января в записях пауза. А потом месиво из других номеров, звонки и эсэмэски, входящие и исходящие. От номера Криса – ни следа. Обычная картина, такого и ждешь от нормального девчачьего телефона; от Элисон.

– Ну Софи, ну, мать твою, умница, – восхитилась Конвей. – Мы сделаем запрос оператору, проверим, кому этот номер… – Она замерла. – Погоди-ка. Два девять три… – Она щелкнула пальцами, не отрывая взгляда от экрана. – Твой телефон. Покажи мне то сообщение.

Показал.

Торжество вновь высоко подняло голову Конвей, в ее профиле даже появилось что-то античное.

– Ну вот. Я знала, что уже видела этот номер. – Она продемонстрировала два телефона, рядом. – Взгляни.

Вот это память. Она права. Номер, с которого мне подсказали, где искать ключ, – это тот же номер, с которым флиртовала Джоанна.

– Твою мать, – не удержался я. – Не догоняю.

– Я тоже.

– То есть выходит, либо у Криса был тайный роман вовсе не с Джоанной, а с одной из оставшихся семи…

Конвей покачала головой:

– Нет. Разрыв объяснял бы взаимную ненависть двух компаний, да, но мы бы стопудово обнаружили хоть малейший намек. Сплетни, слухи, сама Джоанна выложила бы что-нибудь вроде "Такая-то – мерзкая лесбиянка, домогалась моего роскошного тела", что угодно, лишь бы смешать с грязью свою бывшую. Нет, не выходит.

– …Либо кто-то другой отправил мне сообщение с тайного телефона Криса Харпера, – заключил я.

Пауза.

– Похоже на то. – Непонятно, что прозвучало в ее голосе – возбуждение, гнев или жажда крови, да и была ли для нее разница.

Смысл дня вновь изменился, прямо на наших глазах трансформировался в нечто новое. Мы больше не искали свидетеля в этом скопище блестящих локонов, неугомонных ног и любопытных глаз. Мы искали убийцу.

– Насколько я понимаю, – сказал я, – существуют три версии случившегося. Первая: Криса убила Джоанна, она же взяла его телефон и послала нам сообщение о ключе, потому что хочет, чтобы ее поймали…