Текст книги "Дублинский отдел по расследованию убийств. 6 книг"

Автор книги: Тана Френч

сообщить о нарушении

Текущая страница: 79 (всего у книги 197 страниц)

Третья причина, судя по всему, сейчас кипятится в Долки, в ярости на меня. Очень скоро мне предстоит иметь дело с ней и – Господи, дай нам всем силы – с Оливией, но у любого есть пределы. Я не люблю напиваться, но после такого дня считал себя вполне вправе проверить, сколько могу принять, пока не рухну.

Я поймал взгляд бармена.

– Еще одну.

Паб уже опустел, возможно, из-за Снайпера. Бармен неторопливо протирал стаканы и разглядывал меня через стойку Через некоторое время он кивнул в сторону двери:

– Приятель ваш?

Я пожал плечами:

– Я бы назвал иначе.

– Раньше не видел вас тут.

– Вероятно.

– Вы никаким боком к Мэки с Фейтфул-плейс?

Острый взгляд.

– Долгая история, – ответил я.

– А-а, – кивнул бармен, словно понял все, что следовало обо мне знать, изящно подставляя кружку под краник. – У каждого своя история.

Последний раз мы с Рози Дейли встретились в пятницу, за девять дней до дня Икс. Холодным свежим вечером в городе горели рождественские огни, покупатели носились по улице, а уличные торговцы продавали оберточную бумагу по пять листов на фунт. Я вообще-то не отношусь к горячим поклонникам Рождества – ежегодный эффектный пик мамашиного безумия приходился на рождественский обед, как и пик папашиного пьянства; заканчивалось всегда одинаково: что-то ломали, а кого-то доводили до слез, – но в тот год все казалось нереальным и хрупким, предвещающим то ли волшебство, то ли несчастье: школьницы с блестящими волосами одухотворенно пели «Радость миру», собирая пожертвования, и выглядели чистенькими и невыразительными; дети, рассматривающие сказочных героев в витрине кондитерской «Свитцер», казались заторможенными от рождественских красок и ритмов. Пробираясь сквозь толпу, я держал руку в кармане армейской парки; меньше всего мне улыбалось быть ограбленным именно в этот день.

Мы с Рози всегда встречались в студенческом пабе «О'Нил» на Пирс-стрит, приюте интеллигентных хлюпиков, где не было шансов наткнуться на знакомых. Мистер и миссис Дейли думали, что Рози гуляет с подругами; моей семье было глубоко плевать, где я. «О'Нил» – большое заведение, наполняется быстро, и там вздымаются волны тепла, дыма и смеха, но я сразу заметил вспышку медных волос: облокотившись на стойку, Рози говорила что-то, а бармен улыбался в ответ. Пока она платила за пиво, я нашел в укромном закутке столик для нас.

– Вот ублюдок! – Рози, поставив кружки на стол, кивнула на хихикающих студентов, сгрудившихся у бара. – Все на грудь мне пялился…

– Который? – Я встал со стула, но Рози взглядом остановила меня и подвинула ближе кружку.

– Ну-ка, сиди тут и пей. Я сама с ним разберусь. – Рози скользнула по скамье ко мне – так близко, что мы соприкоснулись бедрами. – Вон тот парень, гляди.

Здоровяк без шеи, в футболке регбийной команды, развернулся от стойки, с трудом удерживая по две кружки в каждой руке. Рози махнула ему рукой, привлекая внимание; потом она похлопала ресницами, нагнулась и покрутила кончиком языка в пене своей кружки. Регбист вылупил глаза, раззявил рот, ноги заплелись в ножках табурета, и половина пива из кружки оказалась на спине какого-то студента.

Рози показала регбисту средний палец и, забыв о нем, повернулась ко мне.

– Принес?

Моя куртка лежала на виду, на подлокотнике сиденья. Я сунул руку в карман и нащупал конверт.

– Вот, это наше. – Я вытянул на свет божий два билета и положил их на видавшую виды столешницу. «Дан-Лири – Холихед, отправление 06.30, воскресенье, 16 декабря. Просьба прибыть не менее чем за 30 минут до отправления».

Стоило мне взглянуть на билеты, внутри все перевернулось. Рози то ли шумно выдохнула, то ли хмыкнула.

– Утренний паром лучше всего, – объяснил я. – Можно было бы взять ночной, но тогда сложнее забрать вещи. При первой возможности в ночь на воскресенье отправимся в порт и подождем там.

– Боже мой! – У Рози перехватило дыхание. – Господи! Мы… – Она загородила билеты руками, словно защищая от посетителей за соседними столиками. – Ты меня понимаешь?

Я накрыл ее ладони своими.

– Успокойся. Тут никого нет из знакомых, ты же знаешь.

– Все равно это Дублин. Я не успокоюсь, пока паром не отчалит из Дан-Лири. Убери их, ладно?

– Может, ты их заберешь? Ма в моих вещах роется.

– Ясное дело. – Рози улыбнулась. – Па в моих тоже роется, но в ящик с трусиками не лазит. Давай-ка сюда. – Она взяла билеты, словно их изготовили из тончайших кружев, вложила бережно в конверт и сунула в нагрудный карман джинсовой куртки. Пальцы задержались на мгновение на груди.

– Ух. Девять дней, а потом…

– А потом! – Я поднял кружку. – За тебя, за меня и за нашу новую жизнь!

Мы чокнулись, выпили, и я поцеловал Рози. Пиво было супер, ноги в теплом пабе отогрелись после прогулки по городу, по стенам развешаны рождественские гирлянды, студенты за соседним столом громко и нетрезво хохотали. Стать счастливейшим посетителем паба мне мешало какое-то тревожное ощущение: будто сладкий восхитительный сон, который в мгновение ока оборачивается кошмаром. Я отпустил Рози – боялся, что зацелую ее до смерти.

– Встречаться будем поздно, – сказала Рози, закинув ногу мне на колено. – В полночь или позже. Па не ложится раньше одиннадцати, надо еще подождать, пока заснет покрепче.

– Мои отрубаются в воскресенье в пол-одиннадцатого. Иногда Шай не спит позже, но если я на него не наткнусь, то и пусть. А если и наткнусь, он нас не остановит, наоборот, радостно помашет мне вслед.

Рози удивленно подняла бровь и отхлебнула пива.

– Приду к полуночи, – продолжил я. – Если что – подожду, ничего страшного.

– Я тоже к полуночи подтянусь, – согласно кивнула Рози. – Жаль, последний автобус уже уйдет. До Дан-Лири пешком?

– С вещами-то? Пока доберемся до парохода, ноги отвалятся. Возьмем такси.

Рози выпучила глаза – и почти без притворства.

– Хо-хо!

Я улыбнулся и намотал на палец ее локон.

– Мне на этой неделе светит еще пара подработок; наличные будут, не волнуйся. Для моей девочки – все самое лучшее. Я бы заказал лимузин, но придется повременить. Может, на твой день рождения, а?

Рози улыбнулась в ответ, но думала о чем-то своем; шутить ей не хотелось.

– Встретимся в номере шестнадцатом?

Я покачал головой.

– Последнее время там постоянно околачиваются Шонесси. Неохота с ними сталкиваться. – Братья Шонесси были ребята безобидные, но шумные, тупые и постоянно под кайфом; если мы на них нарвемся, то все равно не объясним, с какой стати им следует заткнуться и забыть о нашем существовании.

– В верхнем конце улицы?

– Нас увидят.

– После полуночи в воскресенье? Кто выйдет из дома, кроме нас и придурков Шонесси?

– Достаточно одного человека. И потом, а вдруг дождь?

Рози нервничала, хотя обычно ее ничем не прошибешь.

– Что сейчас-то думать? – сказал я. – Посмотрим, какая будет погода на следующей неделе, тогда и решим.

– До отъезда нам не стоит встречаться, – вздохнула Рози. – Не хочу, чтобы па что-то заподозрил.

– Если он еще не заподозрил…

– Знаю, знаю. Я просто… Господи, Фрэнсис, эти билеты… – Она снова положила руку на карман. – Это все взаправду. Нельзя расслабляться ни на секунду – вдруг что-то не так?

– Например?

– Не знаю. Кто-нибудь нас остановит…

– Да кому это надо?

Рози укусила ноготь и на секунду отвела глаза.

– Ага, все будет замечательно.

– В чем дело? – спросил я.

– Ни в чем. Встретимся, как ты сказал, в верхнем конце улицы, если дождя не будет. Если будет – в номере шестнадцатом; в плохую погоду туда никто не сунется. Ладно?

– Ладно, – ответил я. – Рози, посмотри на меня. Ты чувствуешь себя виноватой?

Рози усмехнулась уголком рта.

– Да еще чего! Ведь мы же не шутки ради; если б папа не тупил так отчаянно из-за ерунды, нам бы такое и в голову не пришло. А что? Ты сам как?

– Да я-то что! Обо мне заскучают только Кевин и Джеки; пришлю им по игрушке с первой зарплаты, они и порадуются. А ты будешь скучать по семье? Или по девчонкам?

Рози задумалась.

– По девчонкам – да, наверное. И по семье – наверное, чуть-чуть. Но все равно… Да я всю жизнь знала, что уеду скоро. Еще когда в школе учились, мы с Имельдой говорили – не поехать ли самим в Лондон, а тут вдруг… – Рози подарила мне быструю мимолетную улыбку. – Мы с тобой придумали план получше. Что бы там ни случилось, я бы точно рано или поздно уехала. А ты нет?

Рози хватило ума не спрашивать, буду ли я скучать по семье.

– Я тоже, – ответил я, хотя и сам не знал, правда это или нет; но именно это мы оба хотели услышать. – Я бы убрался отсюда в любом случае, хотя наш случай мне нравится больше.

Снова быстрая улыбка, такая же мимолетная.

– И мне.

– Так в чем же дело? – снова спросил я. – Ты с самого начала как на углях.

Это задело Рози.

– Кто бы говорил! Можно подумать, ты – главный весельчак вечера. Все равно что гулять с Оскаром Ворчуном.

– Я на взводе, потому что ты на взводе. Я думал, ты про все забудешь, как билеты увидишь, а ты…

– Не ври. Ты с самого начала такой пришел, придурку этому башку снести хотел…

– Ты что, сомневаешься? В этом все дело?

– Если хочешь со мной порвать, Фрэнсис Мэки, будь мужчиной и не перекладывай на меня грязную работу.

Несколько мгновений мы таращились друг на друга, балансируя на краю жуткого скандала. Потом Рози перевела дыхание, откинулась на спинку сиденья и запустила пальцы в шевелюру.

– Я скажу тебе, Фрэнсис, в чем дело, – произнесла она. – Мы оба нервничаем, потому что слишком губы раскатали.

– За себя говори, – буркнул я.

– Я и говорю. Вот мы собрались в Лондон, работать в музыкальном бизнесе – не меньше. Больше никаких фабрик, это не для нас, будем работать на рок-группы. Что бы тебе мамочка сказала, если б узнала?

– Она бы поинтересовалась, кем это, на хрен, я себя возомнил. Потом дала бы оплеуху, назвала бы простофилей и велела заткнуться. Шуму было бы!

– Вот поэтому, – сказала Рози, подняв кружку, – поэтому мы и на взводе, Фрэнсис. Любой из наших знакомых сказал бы, мол, задаетесь, носы задираете. Если мы поведемся на это, все закончится криком и скандалом. Нужно что-то с собой делать, и немедленно. Так?

Я до сих пор горжусь тем, как мы с Рози любили друг друга. Учиться нам было не у кого – наших родителей не назовешь блестящими образцами успешных отношений, – и мы учились друг у друга. Если любимая захочет, можно научиться сдерживать свой взрывной характер, справляться с неясными страхами, вести себя по-взрослому; а не как подросток-недоумок – и станет по плечу то, о чем ты и не подозревал.

– Иди ко мне. – Я скользнул ладонями по рукам Рози, накрыл ее щеки; она ткнулась лбом в мой лоб – и весь остальной мир пропал за яркой тяжелой путаницей ее волос. – Ты во всем права. Прости, что я туплю.

– Может быть, мы все и испортим, но попробовать все равно надо.

– Ты – мудрая женщина, – заявил я.

На зеленых радужках Рози блестели золотые прожилки, у глаз собрались крохотные смешливые морщинки.

– Для моего парня – все самое лучшее, – сказала Рози.

И тут я поцеловал ее по-настоящему. Билеты, зажатые между нашими бешено стучащими сердцами, похрустывали, готовые в любой миг взорваться фонтаном золотых брызг до потолка. Наступил вечер, исчез запах страха, внутри меня начала набирать силу стремнина, вызывая дрожь в костях. С этого мгновения я стал повиноваться этой силе, надеясь, что она приведет нас куда надо, по безопасной переправе через коварные течения и страшные омуты.

Чуть позже мы выпустили друг друга из объятий.

– Не ты один занимался делами, – сказала Рози. – Я ходила в книжный, просмотрела все объявления в английских газетах.

– Работа есть?

– Кое-что. В основном то, что нам не по силам: водители подъемников и учителя на замену, но есть места для официанток и в баре – можно сказать, что у нас есть опыт, кто проверит. Никто не ищет осветителей или технический персонал, но это и так понятно; на месте разберемся. И сколько угодно квартир, Фрэнсис. Сотни.

– А мы сможем себе позволить квартиру?

– Да, сможем. Пусть даже мы не сразу найдем работу; то, что мы накопили, будет первым взносом за квартиру, а на дерьмовое жилье пособия хватит. Наверняка будет правда дерьмовое – одна комнатка, общая ванная, – но по крайней мере не будем тратить деньги на общежитие.

– Да пусть общий туалет, кухня и все, что угодно, плевать, – сказал я. – Лишь бы убраться из общежития как можно быстрее. Тупо спать, блин, в разных спальнях, когда…

Рози улыбнулась в ответ, а от блеска ее глаз у меня чуть не остановилось сердце.

– Когда можно спать в одной, – договорила она.

– Да, – кивнул я, – в нашей.

Больше мне не нужно было ничего: только кровать, где мы с Рози будем спать всю ночь и просыпаться в объятиях друг друга. Только за это я бы отдал все на свете. Прочее, что еще есть в мире, просто гарнир. Когда я слышу, чего ждут сегодняшние молодые от любви, у меня башку сносит. Парни из отдела с поразительной точностью расписывают, какие у женщины должны быть формы, где и как должно быть выбрито, что будет сделано на каком свидании, что она должна и чего никогда не должна делать, говорить и хотеть. Женщины в кафе обсуждают список профессий, достойных мужчины, разрешенные и одобренные машины, костюмы, цветы, рестораны и драгоценности… Я слышу все это, и хочется завопить: «Люди, вы совсем выжили из ума?!» Я ни разу не дарил Рози цветов – как бы она их объяснила дома? Мне и в голову не приходило оценивать, выглядят ли ее лодыжки как положено. Я хотел ее, всю целиком – и верил, что она хочет меня. До самого рождения Холли в моей жизни не было ничего проще.

– Некоторые не захотят сдавать квартиру ирландцам, – заметила Рози.

– Да пошли они! – хмыкнул я. Течение росло, набирало силу; я знал, что первая попавшаяся квартира будет идеальной, что этот волшебный магнит приведет нас прямо к нашему дому.

– Скажем, что мы из Монголии. Изобразишь монгольский акцент?

Рози улыбнулась:

– А зачем? Будем говорить по-ирландски, а скажем, что это монгольский. Думаешь, они отличат?

Я церемонно поклонился и произнес:

– Пог мо хон! – Этим «поцелуй меня в зад» я исчерпал почти весь свой ирландский лексикон. – Старинное монгольское приветствие.

– И все-таки серьезно, – сказала Рози. – Я все это говорю только потому, что знаю, чего стоит твое терпение. Если мы не снимем квартиру в первый же день, это ведь не страшно? У нас уйма времени.

– Я знаю, – ответил я. – Некоторые хозяева решат, что мы алкаши или террористы, а некоторые… – Я пробежал большими пальцами по сильным рукам Рози: мозоли от шитья, дешевые серебряные колечки с кельтскими кругами и кошачьими головками. – А некоторые нас не захотят, потому что мы будем жить в грехе.

Рози пожала плечами.

– И их тоже в задницу.

– Если хочешь, – предложил я, – можно притвориться. Купим кольца, под золотые, будем зваться мистер и миссис. До тех пор, пока…

Рози решительно замотала головой:

– Нет. Ни за что.

– Это только на время, пока не накопим денег на настоящую свадьбу. Тогда сразу будет намного легче.

– Не важно. Этим не играют. Ты или замужем или нет; и дело не в том, что думают другие.

– Рози, – сказал я, крепко взяв ее за руки. – Ты ведь знаешь, я хочу жениться на тебе. Я хочу этого больше всего.

Рози чуть улыбнулась.

– Ну еще бы. Когда мы начали встречаться, я была хорошей девочкой, слушалась монашек, а вот теперь готова стать твоей любовницей…

– Я же серьезно. Послушай, если бы твои узнали, решили бы, что ты рехнулась. Все же говорят, что Мэки – шайка подонков. Мол, я хочу добиться только одного, а потом брошу тебя с ребенком на руках, слив всю твою жизнь в отхожее место.

– Не получится. В Англии санузлы.

– Я хочу, чтобы ты знала: ты ни о чем не пожалеешь, я сделаю для этого все. Клянусь Богом.

– Я знаю, Фрэнсис, – ласково сказала Рози.

– Я не такой, как мой па.

– Если бы я думала иначе, меня бы тут не было. Слушай, принеси мне пакетик чипсов. Есть хочу.

Мы сидели в «О'Ниле» весь вечер, пока студенты не начали расходиться и бармен не принялся елозить пылесосом у наших ног. Мы старались растянуть каждую кружку, говорили о безопасных милых обыденных пустяках, смешили друг друга. Перед тем как идти домой – шли по отдельности, чтобы никто не застукал, но я с безопасного расстояния приглядывал за Рози, – мы долго-долго целовались на прощание у задней стены Тринити. Потом мы стояли, обнявшись, тесно прижавшись друг к дружке. Морозный воздух звенел где-то высоко над нашими головами чистым хрустальным звоном; хриплое дыхание Рози грело мне горло, ее волосы пахли лимонными леденцами, ее сердце отчаянно колотилось о мои ребра. Наконец я отстранился и долго смотрел Рози вслед – последний раз.

Конечно, я искал ее. Впервые оказавшись без посторонних глаз у полицейского компьютера, я ввел ее имя и дату рождения: ее никогда не арестовывали в Ирландской республике. Нет, я не ждал, конечно, что Рози превратится в Мамашу Бейкер, но остаток дня провел на подъеме, сделав первый шажок по ее следам. Постепенно налаживая контакты, я расширял и поиски: Рози не арестовывали в Северной Ирландии, не арестовывали в Англии, Шотландии, Уэльсе и США, она нигде не подавала на пособие, не получала паспорт, не умирала, не выходила замуж. Я повторял поиски каждую пару лет, с помощью ребят, которые были мне обязаны. Вопросов они не задавали.

После рождения Холли я стал мягче и просто надеялся, что Рози попадет где-нибудь под мой радар, что она живет обычной, простой жизнью, не попадая в сферу интересов системы, вспоминает меня иногда, испытывая легкий укол, дескать, а могло сложиться… Иногда я представлял, как Рози находит меня: телефонный звонок среди ночи, стук в дверь офиса, мы сидим бок о бок на скамеечке в парке, наблюдая в сладко-горьком молчании, как Холли качается на детской площадке рядом с двумя рыжеволосыми мальчишками. Я представлял долгий вечер в дымном пабе – наши головы постепенно склоняются друг к другу под разговоры и смех, наши пальцы придвигаются все ближе по щербатому дереву стола. Я представлял до мельчайших деталей, как она теперь выглядит: морщинки от улыбок, которых я не видел, дряблый живот от не моих детей; вся ее жизнь, которую я пропустил, написана на ее теле шрифтом Брайля для моих рук. Я представлял, как она дает мне ответы, которые не приходили мне в голову и которые сразу все объясняют, ставят все кусочки головоломки на свои места. Я надеялся на второй шанс – хотите верьте, хотите нет.

Иногда ночью, после стольких лет, я все еще хотел того же, чего хотел в двадцать: увидеть ее имя в отчетах отдела жертв домашнего насилия, в списке проституток, направленных сдавать анализ на СПИД, в списке трупов с передозом в морге в криминальном районе Лондона. Я годами читал описания сотен «неизвестных».

Все мои вехи сметены ослепляющим, оглушающим взрывом: мои вторые шансы, моя месть, моя милая противосемейная линия Мажино. Рози Дейли, пнувшая мой несчастный зад, была моим ориентиром, огромным и прочным, как скала. Теперь скала замерцала, словно мираж, весь пейзаж завертелся вокруг, выворачиваясь наизнанку; все вокруг стало совершенно незнакомым.

Я заказал еще кружку с двойным «Джеймисоном» – я не видел другого способа дотянуть до утра, стереть из мозга кошмарный образ, сотканный из скользких коричневых костей, сваленных в темную яму, и стука комьев земли, похожего на торопливый топот маленьких ножек.

7

Меня оставили в покое на пару часов – такой деликатности я от своих родственников не ожидал. Первым объявился Кевин: сунул голову в дверь, как мальчик, играющий в прятки, исподтишка отправил эсэмэску одной из своих подружек, пока бармен подавал кружку, и топтался вокруг моего стола. Я спас его от отчаяния и махнул рукой, дескать, садись. Мы молчали. Через три минуты к нам присоединились мои сестрички, стряхивая капли дождя с курток, хихикая и бросая любопытные взгляды по сторонам.

– Господи, – сказала Джеки, считая, что говорит шепотом, и размотала шарф. – Я помню, как мы до смерти хотели сюда попасть, только из-за того, что девочек не пускали. Похоже, правильно не пускали?

Кармела критически оглядела сиденье и обмахнула его салфеткой.

– Слава Богу, ма не пришла. Ее бы от этого места перекорежило.

– Ма собиралась прийти? – Кевин встревоженно огляделся.

– Она беспокоится за Фрэнсиса.

– Скорее мечтает проконопатить ему мозги. Она ведь не явится за вами, а?

– Она может, – хмыкнула Джеки. – Ты же знаешь, секретный агент Ма…

– Нет, я сказала ей, что ты домой уехал. – Кармела коснулась губ кончиками пальцев с видом то ли виноватым, то ли озорным. – Прости меня Господи.

– Ты гений! – Кевин с искренним облегчением откинулся на спинку сиденья.

– Согласна. Она бы только нам плешь проела! – Джеки вытянула шею, пытаясь поймать взгляд бармена. – Меня сегодня обслужат?

– Сам схожу. Вам что взять? – с готовностью предложил Кевин.

– Джин с тоником.

Кармела придвинула стул к столу.

– Как думаешь, у них грушевый сидр есть?

– Господи, Кармела!

– Я не пью крепкое, ты же знаешь.

– Я не пойду заказывать позорный «Бэбишам». Меня мигом вышвырнут.

– Все будет нормально, – успокоил я. – Тут у них тысяча девятьсот восьмидесятый; за стойкой небось целый ящик грушевого сидра.

– И бейсбольная бита для парня, который его спросит.

– Вот я и спрошу.

– О, Шай явился! Наконец-то! – Джеки приподнялась с места и помахала рукой. – Пусть он сходит – все равно пока не сел.

– А кто его звал? – поинтересовался Кевин.

– Я, а что? – взвилась Кармела. – Вы оба могли бы в вашем возрасте вести себя прилично друг с другом, хотя бы сегодня. Мы тут из-за Фрэнсиса, а не из-за вас.

– Выпьем за это, – сказал я, чувствуя, как приятное опьянение переходит в стадию, когда все вокруг становится ярким и мягким, когда ничто на свете – даже физиономия Шая – не действует мне на нервы. Обычно при первых признаках теплого тумана я немедленно перехожу на кофе. В этот вечер я приготовился оттянуться по полной.

Шай добрел до нашего уголка, смахнул рукой капли с волос.

– Надо же, ты соблаговолил сюда заглянуть! – язвительно заметил он. – И своего приятеля-копа сюда приводил…

– Его тут приняли как родного.

– Эх, жаль, я не видел. Что пьешь?

– Ты платишь?

– А что?

– Вот и славно, – сказал я. – Мне и Кевину «Гиннесс», для Джеки – джин с тоником, а Кармеле – «Бэбишам».

– Интересно, как ты его закажешь, – подначила Джеки.

– Я? Запросто. Смотрите и учитесь. – Шай подошел к бару, легко привлек внимание бармена – явно был постоянным посетителем – и торжествующе помахал нам бутылкой сидра.

– Чертов задавака! – скривилась Джеки.

Шай вернулся, неся все напитки разом – такая ловкость требует долгой практики.

– Ну скажи нам, Фрэнсис, – начал он, выставив ношу на стол. – Весь этот шурум-бурум из-за твоей чувихи? – Все замерли, а Шай продолжил как ни в чем не бывало: – Да бросьте, вы чего? Вы сейчас лопнете, небось охота спросить то же самое. Ну как, Фрэнсис?

– Оставь Фрэнсиса в покое, – заявила Кармела тоном строгой мамаши. – Кевину сказала и тебе повторю – ведите себя прилично.

Шай засмеялся и подтянул себе стул. Впрочем, еще до того, как мой мозг затуманился, я точно решил, что следует рассказать обитателям Фейтфул-плейс или кому-либо из моей семьи – по большому счету это одно и то же.

– Ничего страшного, Мелли. Точных результатов пока нет, но, похоже, обнаружили останки Рози.

Джеки коротко вздохнула, и наступила тишина.

Шай протяжно свистнул.

– Упокой ее душу, Господи, – тихо сказала Кармела. Они с Джеки перекрестились.

– Твой полицейский так и сказал Дейли, – заговорила Джеки. – Тот, про которого вы говорили. Но конечно, никто не знал, можно ли ему верить… Копы, сам понимаешь. Мало ли что скажут – ну, типа, не ты, остальные. Вдруг он просто хотел, чтобы мы думали, что это она.

– А как они узнали? – спросил смертельно бледный Кевин.

– Еще не узнали, – ответил я. – Проверяют.

– ДНК и прочее?

– Понятия не имею, Кев. Это не моя область.

– Твоя область… – вмешался Шай, крутя в руке стакан. – А я-то все гадаю: что же именно ты делаешь?

– То да сё, – ответил я. По понятным причинам мы в спецоперациях обычно болтаем гражданским о работе в сфере прав на интеллектуальную собственность или о такой же скучной фигне – чтобы беседу пресечь на корню. Джеки считает, что я занимаюсь реализацией стратегических решений кадровой политики.

– А они смогут сказать… ну, в общем, что с ней случилось? – спросил Кевин.

Я пожал плечами и сделал большой глоток из кружки.

– Что, Кеннеди об этом с Дейли не говорил?

– Ни словечка. Они умоляли рассказать, что случилось с Рози, просто умоляли, а он ни в какую. Ушел – и оставил их гадать.

Джеки сидела, выпрямившись от возмущения; даже ее прическа словно стала выше.

– Представляешь, их родная дочь, а он заявляет, что, мол, их не касается, убили ее или нет. И пускай он твой приятель, Фрэнсис, но это просто отвратительно.

Даже я не ожидал, что Снайпер произведет такое сильное первое впечатление.

– Кеннеди мне не приятель, – пояснил я. – Так, мелкая сошка, мы иногда по работе сталкиваемся.

– Ну тебе-то он расскажет, что с Рози случилось? – поинтересовался Шай.

Я оглядел зал. Градус разговоров чуточку изменился – они стали чуть быстрее и сосредоточеннее: новости наконец добрались и сюда. На нас никто не смотрел, отчасти из уважения к Шаю, отчасти потому, что в этом пабе почти каждый понимал, как важно уединение. Я облокотился на стол и сказал, понизив голос:

– Мне, конечно, не поздоровится, но Дейли имеют право знать все, что известно нам. Только Кеннеди меня не выдавайте.

Шай изобразил скептическую ухмылку мощностью в киловатт, но остальные серьезно закивали, раздуваясь от гордости: наш-то, Фрэнсис-то, столько лет прошло, а он – прежде всего парень из Либертис и только потом – коп, а мы все такие сплоченные. «Фрэнсис на нашей стороне» – вот какую весть девчонки разнесут по соседям в качестве приправы к моим крупицам вкусной информации.

– Очень похоже, что ее убили, – объявил я.

Кармела ахнула и снова перекрестилась.

– Господи, спаси и сохрани! – прошептала Джеки.

– Как? – спросил побледневший Кевин.

– Это пока неизвестно.

– Но ведь узнают же?

– Вероятно. После стольких лет сложно сказать, но в лаборатории классные спецы работают.

– Как эксперты в «Месте преступления»? – У Кармелы загорелись глаза.

– Ага, в точности как там, – подтвердил я, донельзя обрадовав сестер. Впрочем, услышь мой ответ ребята из техотдела, их удар бы хватил – они лютой ненавистью ненавидят «Место преступления».

– Только они не волшебники, – сухо сообщил Шай своей кружке.

– А вот это ты зря, – заметил я. – Наши ребята могут рассказать обо всем, что попадается им на глаза – засохшие капли крови, мельчайшие количества ДНК, сотни разных видов ран, да что угодно! Пока они выясняют, что сделано, Кеннеди со своей группой разберется, кто это сотворил. Переговорят с каждым, кто тут жил, выяснят, с кем Рози дружила, с кем ссорилась; кто ее любил, кто нет – и почему; что она делала – секунда за секундой – в последние дни жизни; заметил ли кто что-нибудь необычное в ночь исчезновения; заметил ли кто странное поведение соседей тогда или чуть позже… Копы будут чертовски тщательны, и у них уйма времени – столько, сколько понадобится. Что угодно, любая мелочь может оказаться важной.

– Матерь Божья, – перевела дыхание Кармела. – Ну точно как в телевизоре, правда? С ума сойти.

И в пабах, и в гостиных, и в кухнях – обитатели Фейтфул-плейс уже припоминали, просеивали старые воспоминания, сравнивали и проверяли, выдвигали миллион теорий. В моем районе сплетни – это вид спорта, поднятый на олимпийский уровень. Я никогда не возражал против сплетен и уважаю их всей душой. Информация – это оружие, и среди множества холостых зарядов непременно найдется уйма боевых. Все сплетники примутся извлекать на свет божий подробности залпами, и все эти сплетни так или иначе вернутся ко мне – а Снайпер, раз так обидел Дейли, пусть теперь помучается, пытаясь вытащить сведения хоть из кого-нибудь в радиусе полумили. А если у кого-то найдется причина для беспокойства, то пусть себе беспокоится на всю катушку.

– Если я услышу хоть что-нибудь, что должны знать Дейли, мимо них это не пройдет, – пообещал я.

Джеки протянула руку и тронула меня за запястье.

– Фрэнсис, знаешь, я все надеялась, что там кто-то другой – ну, какая-нибудь ошибка, что угодно…

– Бедняжка, – тихо сказала Кармела. – Сколько ей было? Восемнадцать?

– Девятнадцать с хвостиком, – ответил я.

– Господи… Чуть старше моего Даррена. И столько лет оставалась в этом жутком доме! Родители с ума сходили, разыскивали ее, а в это время…

– Вот уж спасибо вашему П. Дж. Лавери, – со вздохом заметила Джеки.

– Будем надеяться, – сказал Кевин и допил кружку. – Кому еще по одной?

– Можно, – кивнула Джеки. – А что значит – будем надеяться?

Кевин пожал плечами.

– Я просто говорю – будем надеяться, что все кончится хорошо.

– Бог мой, Кевин, как может кончиться хорошо? Бедняжка умерла! Ох, Фрэнсис…

– Лучше надеяться, – вмешался Шай, – что копы не нароют ничего такого, а то как бы нам всем не пришлось жалеть. Лучше бы парни Лавери выкинули чемоданчик в мусор и не будили спящих собак.

– А что они могут нарыть? – спросила Джеки. – Кев?

Кевин отодвинулся от стола и заговорил с необычайно строгим видом:

– Я сыт этими разговорами по горло, и Фрэнк, наверное, тоже. Я сейчас еще выпивки закажу, а если вы не смените пластинку, уйду домой.

– Нет, вы гляньте, – сказал Шай, улыбнувшись уголком губ. – Мышонок зарычал. Классно, Кев, ты прав на все сто. Лучше поговорим про «Оставшихся в живых». Давай нам по кружечке.

Мы взяли еще по одной, потом еще. Дождь с новой силой застучал в окна, но бармен запустил отопление на полную катушку, и о погоде напоминал только холодный сквозняк – когда открывали дверь. Кармела набралась смелости пойти к бару и заказать полдюжины горячих бутербродов, а я только сейчас понял, что последнее, что я ел, – полтарелки маминой поджарки, и сейчас меня обуревает зверский голод, когда готов пронзить кого-нибудь копьем и съесть тепленьким. Шай и я принялись обмениваться шуточками, от которых у Джеки джин-тоник брызнул через нос, а Кармела взвизгивала и шлепала нас по запястьям, когда доходило до соли анекдота; Кевин один в один изобразил мамочку за рождественским обедом – мы попадали, содрогаясь от беспощадного, неудержимого смеха.

– Прекрати! – Джеки судорожно глотала ртом воздух. – Клянусь Богом, я не выдержу и описаюсь.

– Это обязательно, – подтвердил я, пытаясь отдышаться. – И тогда придется самой брать тряпку и все вытирать.

– А ты зря смеешься, – сказал мне Шай. – На это Рождество будешь мучиться там же, где и все мы.

– Хрень. Буду спокойненько дома потягивать односолодовый вискарь и ржать, вспоминая вас, несчастных уродов.