Текст книги "Дублинский отдел по расследованию убийств. 6 книг"

Автор книги: Тана Френч

сообщить о нарушении

Текущая страница: 162 (всего у книги 197 страниц)

Он улыбается ей, и от тяжести его ладони на макушке так хочется, чтобы все напряженные мышцы мгновенно расслабились. Хорошо бы зарыться лицом ему в плечо, закутаться в его запах – кожаной куртки, табака и мыла; грезить, наматывая пряди волос на палец и соглашаясь с каждым его словом. Она бы так и сделала, вот только тайны, которые Селена скрывает в своей голове, в любой момент могут просыпаться и теннисными шариками запрыгать по полу, если Холли не будет рядом, чтобы удержать их на месте.

– Если ты заберешь меня домой, – говорит она, – то все подумают, будто тебе что-то известно. Я не могу оставить Селену и Бекку с мыслью, что убийца в любой момент может вернуться, а им даже некуда бежать. Если они остаются здесь, они должны знать, что это безопасно. И единственный способ их убедить – показать, что здесь вполне безопасно для меня.

Отец, запрокинув голову, издает короткий смешок:

– Мне нравится, как ты это делаешь, малышка. И, если хочешь, я с радостью усажу рядком твоих подружек и скажу им, что готов поставить кучу денег на то, что здесь совершенно безопасно. Но как бы я ни любил Селену и Бекку, у них есть свои родители, которые за них отвечают, а не я.

И он говорит искренне, он действительно не думает, что им угрожает опасность. Просто хочет, чтобы Холли сидела дома, не потому что здесь ее могут убить, но потому что еще одна история с убийством может вновь травмировать ее хрупкую детскую психику.

Холли больше не нужны ласковые папочкины обнимашки. Она жаждет крови.

И яростно бросает в лицо отцу:

– Я за них отвечаю. Потому что они – моя семья.

Засчитано: отец больше не смеется.

– Может, и так. Хотелось бы думать, что я тоже.

– Ты уже взрослый. Если ты без причины впадаешь в паранойю, это твои проблемы. Не мои.

Подергивающаяся мышца на щеке отца означает, что она, кажется, ведет в счете. Эта мысль пугает Холли настолько, что хочется отыграть обратно, одним судорожным глотком втянуть сказанные слова и бежать в школу паковать вещи. Но она молчит и старается шагать шире, в ногу с ним. Гравий под их ногами шуршит в унисон.

– Иногда я думаю, что мама права, – криво усмехнувшись, говорит отец. – Ты – мое возмездие.

– То есть я могу остаться?

– Меня это совсем не радует.

– Ну, знаешь, никого не радует происходящее.

На этих словах его улыбка наконец расползается и на другую половину рта.

– Хорошо. Предлагаю сделку. Ты можешь остаться, если дашь мне слово, что расскажешь мне или следователям обо всем, что может оказаться существенным. Даже если ты это таковым не считаешь. Все, что знаешь, все, что заметила, все, что, по-твоему, неубедительно и маловероятно или даже просто тебе показалось. Согласна?

Холли приходит в голову, что, возможно, именно за этим он и приехал, а возможно, таков был его резервный план. Он же прагматик. Если не удается осуществить родительские функции, так хотя бы профессиональные.

– Да. – И искренний взгляд, которого он, наверное, ждал. – Обещаю.

Селена в спальне, и Бекка хочет отдать ей тот красный телефон. С длинными объяснениями, которых Селена не в состоянии понять, но когда Бекка говорит, вокруг нее разливается практически святое сияние и она едва не приподнимается над землей, так что, видимо, это нечто хорошее.

"Спасибо", – говорит Селена и прячет телефон в прорезь матраса, потому что именно там должен лежать секретный телефон, но почему-то ее собственного секретного телефона там больше нет. Может, Крис пришел и забрал его, а свой красный оставил Бекке, чтобы написать ей позже, когда будет возможность, ведь сейчас он, вероятно, занят, только как-то это странно, хотя она не может сообразить почему. Бекка смотрит на нее, и Беккин взгляд падает куда-то внутрь Селены и опускается прямо на то место, которое очень болит. Поэтому она просто говорит спасибо и после уже не помнит, зачем они сюда пришли. Бекка достает из гардероба ее флейту, вкладывает в руки и спрашивает: "Какие ноты тебе нужны?" – и Селена готова расхохотаться, потому что Бекка выглядит такой спокойной и взрослой, так сосредоточенно роется в нотной папке – вылитая сестра милосердия. Хочет сказать: вот кем тебе надо стать после школы – медсестрой, но представляет, какими глазами посмотрит на нее Бекка, и прячет поглубже растущий в гортани комок смеха.

– Телеманна, – говорит она. – Спасибо.

– Вот. – Бекка находит ноты, захлопывает папку. Потом наклоняется и прижимается щекой к щеке Селены. Ресницы Бекки крылышками мотыльков щекочут кожу Селены, а губы у нее каменно-ледяные. От нее пахнет скошенной травой и гиацинтами. Селене хочется прижать ее теснее и вдыхать этот запах, пока не выветрится дурное, пока кровь не очистится, словно ничего никогда не происходило.

Потом Селена успокаивается как может и слушает, как ритм сердца замедляется, как ее утягивает во тьму. Она думает: вдруг, следуя дальше и дальше по тоннелю, она встретит Криса? Он, возможно, и умер, раз уж все так говорят, но не мог же он взять и исчезнуть – ни вкуса его кожи, ни его жаркого будоражащего запаха, ни звонкого заливистого смеха. Наверное, если она как следует сосредоточится, то сможет определить, в каком направлении его искать, но ее все время отвлекают.

В кабинете Маккенны какие-то люди задают ей вопросы. Она молчит и держится, не рыдает, не впадает в истерику.

Как и предупреждала Холли, их вызывают в кабинет Маккенны по одной. Сама Маккенна, пожилой толстый мужик и темноволосая женщина сидят в ряд за длинным полированным столом директрисы. Бекка никогда раньше не замечала – те пару раз, когда она оказывалась тут, она была слишком напугана, чтобы вообще что-либо замечать, – что кресло Маккенны очень высокое, специально чтобы вы чувствовали себя маленьким и беспомощным. Но когда за столом сидят трое, а высокое кресло только у одного, это выглядит забавно: представляешь, как у женщины-детектива ноги болтаются в воздухе или что Маккенна и дядька-детектив карлики.

Они начинают с общих вопросов. Бекка вспоминает себя несколько месяцев назад и воссоздает тот давний образ, съеживается, заталкивает ноги далеко под стул и отвечает по большей части собственным коленкам. Если вы очень стеснительны, на остальное люди обычно не обращают внимания. Дядька-детектив делает пометки в блокноте, подавляя зевок.

Потом женщина-детектив спрашивает, изучая выбившуюся нитку на обшлаге рукава, как бы между делом: "А что ты думаешь о том, что твоя подруга Селена встречалась с Крисом?"

Бекка хмурится в замешательстве:

– Лени никогда с ним не встречалась. Может, они и поболтали раз-другой в "Корте", но это было давным-давно.

Брови детектива удивленно ползут вверх:

– Ну нет же. Он точно был ее парнем. Ты что, не знала?

– Нет у нас никаких парней, – неодобрительно бурчит Бекка. – Моя мама говорит, я еще слишком мала для этого. – Ей нравится такая формулировка. Вот наконец-то и пригодилось то, что она выглядит как ребенок.

Женщина-детектив, мужчина-детектив и Маккенна – все ждут, пялясь на нее из-за солнечных бликов на поверхности стола. Они такие массивные, такие грозные и волосатые, они думают, что вот сейчас прижмут ее покрепче, рот ее сам собой распахнется и оттуда потоком хлынет информация.

Бекка смотрит на них и чувствует, как ее собственная плоть начинает беззвучно трансформироваться в нечто новое, в некую безымянную субстанцию родом с горных, поросших лесом вершин. Границы ее столь крепки и ослепительны, что эти рыхлые существа слепнут, лишь взглянув на нее; она непрозрачна, она непроницаема, она в миллион раз плотнее, больше и реальнее, чем любой из них. Они ударяются об нее и разлетаются в пыль.

Ночью Холли как можно дольше не засыпает, наблюдая за остальными, словно одним взглядом может защитить их. Она сидит, обхватив руками колени, слишком взбудораженная, чтобы лечь, но понимает, что никто не захочет поговорить. Сегодняшний день выдался очень уж долгим.

Джулия разметалась по кровати. Бекка грезит, глаза темные и громадные, чуть поблескивают, кажется, что она следит за чем-то невидимым. Селена притворяется спящей. В свете из окошка над дверью лицо ее выглядит неважно – опухшее и багровое в нежных местах. Она как будто сильно избита.

Холли вспоминает то время, когда была совсем ребенком и как все рухнуло в мире вокруг и внутри нее. Медленно, незаметно, большая часть налипшего тогда кошмара уже сошла. Время лечит. Она уговаривает себя, что Селене оно тоже поможет.

Хочется в кипарисовую рощу. Она мечтает, как лунный свет омоет их, укрепит их кости, и они смогут выдержать этот груз. Понимает, что безумие даже думать о том, чтоб выбраться туда сегодня ночью, но, засыпая, все равно отчаянно жаждет этого.

Когда дыхание Холли выравнивается, Бекка садится, достает свою булавку и чернила из тумбочки. В полумраке линия синих точек поперек ее бледного живота выглядит, как фрагмент какой-то странной орбиты, от грудной клетки к пупку и обратно к ребрам по другой стороне. Осталось место еще для одной точки.

Селена дожидается, пока и Бекка наконец угомонится. Потом проверяет, нет ли для нее сообщения в красном телефоне, но он пропал. Она сидит в комке простыней и хочет забиться в исступлении, неистовствовать, кричать и царапаться, если это действительно был привет от Криса. Но не может вспомнить, как это делается – руки и голос словно отделены от остального тела, – да и все равно это чересчур хлопотно.

Она мучительно, до тошноты, пытается понять, действительно ли видела его, потому что все время ждала Криса и мечтала о нем. Чем упорнее она старается припомнить, тем коварнее понимание ускользает, и уклоняется, и насмехается над ней. И догадывалась ли она в глубине души, что все так закончится? В конце концов она смиряется, что так никогда и не узнает правды.

Она успокаивается, замыкается в себе. Тщательно отгораживает часть сознания для необходимых действий вроде душа и домашних заданий, чтобы люди не беспокоили ее по пустякам. А остальное сосредоточивает на одной мысли.

Позже она понимает, что нечто уничтожило Криса, чтобы спасти ее.

Еще позже понимает, что это нечто само хочет обладать ею и отныне и навеки она принадлежит ему.

Она обрезает волосы, как приношение, тем самым сообщая неведомому, что поняла. Делает это в ванной и сжигает в раковине мягкую светлую копну. На поляне было бы лучше, но они не возвращались туда с тех пор, как все случилось, и она не знает, вдруг это оттого, что остальным известны какие-то причины, о которых она не догадалась. Волосы мгновенно вспыхивают с такой силой, которой она не ожидала, пухх! и глухой гул, как далекий лесной пожар. Она отдергивает руку, но недостаточно быстро, и на запястье остается маленький ожог.

И еще несколько недель она ощущает на себе запах паленого, дикий и священный.

Иногда куски сознания отваливаются. Сначала это ее пугает, но позже она понимает, что раз они пропали, то и не нужны, и больше по этому поводу не тревожится. От ожога остается красный шрам, который потом белеет.

Крис мертв уже четыре дня, когда Джулия узнает, что Финна исключили за взлом сигнализации, и начинает ждать, что копы придут за ней.

Их изводили расспросами о романе Селены и Криса, но все оказалось лишь хитроумной иллюзией, о которой предупреждала Холли, – выглядит грозно, пока не подойдешь поближе и не увидишь, что это лишь мираж, ничего подлинного. Он и рассеялся через несколько дней активных мотании головой. Значит, Джемма не смогла полностью заткнуть Джоанну и та все же вякнула что-то своей поганой пастью. По-честному, тут, конечно, помогло бы только хирургическое вмешательство, но ей, должно быть, все же удалось пробиться сквозь толстенные кости черепа Джоанны – вот, поди, коррида была, мама не горюй – и растолковать этой дуре, что ради собственного блага стоит помалкивать о подробностях.

Но объяснить то же самое Финну Джулия не могла (Привет, это Джули! Помнишь, как ты думал что я использую тебя чтобы потрах с твоим другом? Знаешь, что было б реально круто? Не говори пжл про это копам. Спс пока!!). Оставалось скрестить пальцы и изо всех сил надеяться, что он каким-то чудесным образом сам узнает про все штуки, о которых твердила Холли, но это как раз тот случай, когда одной надеждой не поможешь. Кучка сопляков из Колма против двух опытных детективов. Разумеется, кто-нибудь в итоге расколется.

Она не знает, что скажет, когда за ней придут. Пока видит два варианта: вывалить все начистоту про то, что не она одна встречалась с Крисом, или все отрицать и надеяться, что родители найдут ей хорошего адвоката. Месяц назад она без всяких сомнений заявила бы, что лучше сядет в тюрьму, чем подставит Селену, но обстоятельства изменились, и все настолько чудовищно запуталось, что она практически не контролирует ситуацию. Лежа без сна, она прокручивает в голове оба сценария, пытаясь вообразить себя в каждой из ролей. И тот и другой представляются невероятными, но Джулия понимает – это вовсе не значит, что они невозможны. Весь мир раскололся на части и сошел с ума, невнятно лопоча.

К концу недели она решает, что копы затеяли с ней какую-то психологическую игру и ждут, что она сломается, не выдержав состояния неопределенности. И вообще-то это работает. Уронив папку, – они с Беккой рылись в библиотеке, собирая папки с материалами от прошлых экзаменов по ирландскому, чтобы позаниматься, – она подпрыгнула чуть не до потолка.

– Эй, – окликает Бекка. – Все нормально.

– У меня хватает ума самой решать, что нормально, а что нет, – шепотом рявкает Джулия, подбирая с ковра пыльные страницы. – И поверь, все, мать его, совсем не нормально.

– Джули, – ласково произносит Бекка, – все хорошо. Честно. И будет просто замечательно. – И легко поглаживает Джулию по плечу, по руке, словно успокаивая нервное животное.

Джулия резко выпрямляется, чтобы выпалить новую резкость, и встречает спокойный взгляд карих глаз, ни тени испуга, даже легкая улыбка. Впервые за несколько недель она внимательно присматривается к Бекке. И видит, что Бекка вообще-то уже выше нее и что – в отличие от Селены, и Холли, и, господь свидетель, самой Джулии – она не выглядит как дерьмо. Напротив: кажется ухоженной и даже какой-то светящейся, словно ее кожу заменили чем-то более плотным и таким белым, что оно поблескивает странным металлическим блеском, можно постучать костяшками пальцев. Она прекрасна.

Это заставляет Джулию отстраниться еще дальше. У нее нет сил никому ничего доказывать; она хочет только опуститься на мерзкий ковер, привалившись головой к книжным шкафам, и сидеть так долго-долго.

– Ладно, – говорит она вместо этого, засовывая под мышку кучу папок. – Пошли.

Еще через неделю она понимает, что копы не придут. Финн не назвал ее имени. Он мог воспользоваться шансом и выторговать себе временное отстранение вместо исключения из школы, подкинуть копам новую жертву, чтобы прикрыть собственную задницу, но не стал этого делать.

Она хочет написать ему, но все слова звучат как Ха-ха-ха, ты в дерьме, лох ушастый, а я нет. Хочет разузнать у его друзей, как он, но вдруг он рассказал им все, и теперь они ее ненавидят, или не рассказал, и тогда пойдут всякие слухи, или они расскажут ему, и тогда он возненавидит ее еще больше, и все это дерьмо забурлит еще гаже. И вместо того чтобы отправить сообщение, она ждет, пока все уснут, и ночь напролет ревет, как глупая маленькая плакса.

Спустя две с половиной недели мир перестает вращаться вокруг Криса Харпера. Похороны прошли; всё уже сто раз обсудили, как вокруг церкви стояли фотографы, кто плакал и как Джоанна упала в обморок во время службы и ее пришлось выносить на свежий воздух. Имя Криса сошло с первых полос, эпизодически появляясь лишь в коротких заметках, закрывающих пробелы на газетных страницах. Детективы покинули школу. До экзаменов осталось несколько дней, и учителя теперь впадают в бешенство, вместо того чтобы утешать бедняжек, которые ни с того ни с сего начинают рыдать на уроках или видят в коридорах призрак Криса. Он постепенно переместился на периферию: присутствует фоном, но где-то в стороне.

По пути в "Корт", под пышно, уже по-летнему, зеленеющими деревьями, Холли предлагает:

– Сегодня ночью?

– Чего? – возмущается Джулия. – И нарваться прямиком на дюжину приятелей твоего папаши, дожидающихся как раз таких отмороженных недоумков? Ты что, серьезно?

Бекка перепрыгивает на одной ножке трещины на асфальте, но ядовитый тон Джулии заставляет ее отвлечься. Селена продолжает молча шагать, запрокинув лицо к нежно колышущейся листве. Холли поддерживает ее под локоть, чтобы она не врезалась во что-нибудь.

– Нет там никаких детективов. Отец постоянно жалуется, что не может добиться надзора даже над крупными наркодилерами, вряд ли они будут следить за школой для девочек. Так что сама ты отмороженная дура.

– О, какая удача иметь под рукой эксперта по работе полиции. Тебе, полагаю, никогда не приходило в голову, что, может, твой папочка не все тебе рассказывает?

Джулия испепеляет Холли самым яростным лучше заткнись взглядом, но Холли не отступает. Она давно ждала; она считает, это единственное, что может им помочь.

– Ему и не нужно мне ничего рассказывать. У меня есть мозги…

– Я хочу, – говорит Бекка. – Нам это необходимо.

– Может, вам и в тюрягу попасть необходимо? Мне точно нет.

– Нам это действительно нужно, – настаивает Бекка. – Только послушай себя. Ты превращаешься в настоящую стерву. Если у нас будет эта ночь…

– Ой, умоляю, не грузи меня этой хренью. Я превращаюсь в стерву, потому что вы предлагаете идиотские идеи. И они не становятся менее идиотскими, если мы…

– Вы о чем? – внезапно вскидывается Селена.

– Забудь, – успокаивает Джулия. – Неважно. Продолжай размышлять о розовых котятах.

– Насчет погулять сегодня ночью, – говорит Бекка. – Я хочу, Хол тоже, Джули не хочет.

Селена переводит взгляд на Джулию:

– Почему ты не хочешь?

– Потому что если даже копы не следят за этим местом, это все равно тупая идея. Ты вообще в курсе, что экзамены начинаются на этой неделе? Ты что, не слышишь каждый божий день: «Вы должны хорошо спать; если вы не выспались, вы не сможете сосредоточиться и не сможете нормально подготовиться…»

– Боже правый! – воздевает руки Холли. – С каких это пор тебя волнуют указания сестры Игнатиус?

– Да насрать мне на сестру Игнатиус. Но мне не все равно, если в следующем году я вынуждена буду заниматься, к примеру, рукоделием только потому, что провалила…

– О да, разумеется, из-за одного часа одной-единственной ночи ты полностью…

– Я хочу пойти, – говорит Селена. И останавливается.

И все остальные вместе с ней. Поймав взгляд Джулии, Холли грозно смотрит в упор. Впервые за долгое время Лени вообще чего-то захотела.

Джулия набирает побольше воздуху, как будто готовится выпалить очередной аргумент, решающий. Потом смотрит на подруг и откладывает его на потом.

– Ладно, – скучным голосом произносит она. – Какая разница. Но если это не…

– Не что? – уточняет Бекка.

– Да ничего. Ладно, давайте попробуем.

– Эге-гей! – Бекка радостно подпрыгивает, да так высоко, что срывает цветок с дерева.

Селена идет дальше, по-прежнему разглядывая листья, Холли все так же поддерживает ее под руку.

Они почти на пороге "Корта"; от сладкого запаха пончиков рот наполняется слюной. Внутри у Холли, там, где сердце, что-то сжимается, тянет книзу. Сначала она думает, что это чувство голода. И только потом понимает – это горечь утраты.

Облака полосками летят по тонкому месяцу за окном. Девочки одеваются, и движения наполнены переживаниями каждого прошлого опыта, первого полушутливого поверить-не-могу-что-мы-такое-творим, магией крышечки, взмывающей над ладонью, пламени, превращающего лица в золотые маски. Они натягивают капюшоны и, держа обувь в руках, медленно, как танцоры-мимы, спускаются по лестнице и чувствуют, как постепенно вновь наполняются жизненной силой, как мир трепещет и расцветает, словно дожидался именно их. Улыбка трогает кончики губ Лени; Бекка, будто в благодарственной молитве, разворачивает ладони к бледному светящемуся окну. Даже Джулия, которая думала, что достаточно благоразумна, чтобы не поддаваться на глупости, ощущает, как надежда зарождается в груди и растет, заполняя ее, до боли, что, если, может быть, вдруг мы действительно сможем…

Ключ не поворачивается.

Они потрясенно смотрят друг на друга.

– Дай я попробую, – шепчет Холли.

Джулия уступает место. Пульс все чаще.

Не поворачивается.

– Они сменили замок, – шепчет Бекка.

– Что будем делать?

– Убираться отсюда.

– Пошли.

Холли не может вынуть ключ.

– Давай, давай, давай же…

Страх охватывает, как пожар. Селене приходится прижать руку ко рту, чтобы не закричать. Ключ скрежещет в замочной скважине, Джулия отталкивает Холли – "Черт, ты что, сломала его?" – и хватает ключ двумя руками. В миг, когда кажется, что он и вправду застрял, все четверо готовы завизжать в голос.

А потом ключ выскакивает, Джулия почти шлепается на Бекку. Общее ууффф и шумная возня вполне могут разбудить полшколы. Они убегают, неуклюже заворачивая за угол в скользящих носках, зубы стиснуты от страха. Наконец спальня, и дверь закрывается чересчур резко, и они срывают одежду, натягивают пижамы и прыгают в постели, как испуганные зверьки. К тому времени, как староста решается выбраться из кровати и проверить, что там за шум, просовывая голову в каждую дверь, они уже взяли себя в руки и дышат ровно и спокойно. Старосте все равно, прикидываются они или нет, если не выкинули ничего такого, за что ей влетит; она небрежно окидывает взором спящие лица, зевает и закрывает за собой дверь.

Никто не произносит ни слова. Глаза закрыты. Они лежат неподвижно и ощущают, как изменяется мир вокруг и внутри них, как становятся жесткими границы, как все шальное, первозданное, бесшабашное и задорное остается по ту сторону, как оно растекается вдоль периметра, а потом медленно испаряется, превращаясь в нечто иллюзорное, забытое.