Текст книги "Дублинский отдел по расследованию убийств. 6 книг"

Автор книги: Тана Френч

сообщить о нарушении

Текущая страница: 165 (всего у книги 197 страниц)

– Но сегодня – боже, мы как будто расстались всего месяц назад. Мы так хохотали, я не помню, когда в последний раз так смеялась. Раныне-то мы всегда веселились. Вспоминали всякое – как переделали школьный гимн, жутко смешно, со всякими похабными шуточками, – и спели его, прямо там, в баре. Все слова вспомнили. Тридцать лет я думать не думала об этой песенке, готова была поклясться, что ни слова не сохранилось в памяти, но только глянула на Ди – и пожалуйста, все вернулось.

– Буянить по кабакам в твоем возрасте… – качает головой отец. – Да тебя в другой раз туда не пустят.

Но он улыбается, широко и весело, и от этого тоже кажется моложе. Ему нравится такая мама.

– Ой, нас, наверное, слышали все вокруг? Я и не заметила. И знаешь, Фрэнк, в какой-то момент Ди говорит: "Тебе, наверное, пора домой?" И я такая: "Зачем?" Когда она сказала "домой", я представила родительский дом. Свою спальню, где я жила, когда мне было семнадцать. И я подумала: "С какой стати мне туда торопиться?" Я настолько глубоко погрузилась в 1982-й, что полностью позабыла, что существует настоящее.

Она улыбается, смущенно и восторженно, прикрывая ладошкой рот.

– Наплевала на ребенка, – кивает Холли отец. – Запиши на случай, если надумаешь настучать на нее.

А в голове у Холли: поляна, Джулия, давным-давно еще, иронично приподнятый уголок рта: это не навсегда. Дыхание перехватывает: она ошибалась. Они – навсегда, навсегда недолговечны и смертны, это «навсегда» пронизывает их до костей и сохранится внутри, когда все закончится, целое и невредимое.

– Она мне подарила… – Мама роется в сумке, достает фотографию с пожелтевшими краями, кладет на барную стойку: – Смотрите. Это мы: я, Дейрдре и Мириам. Это мы.

Голос срывается. Одну секунду Холли с ужасом думает, что мама собирается заплакать, но потом видит, что она закусила губу и улыбается.

Три девушки, на год-другой старше Холли. Школьная форма, герб Килды на лацканах. Юбки длиннее, мешковатые блейзеры уродливы, но если бы не это и не взбитые прически, они вполне могли сойти за девчонок из их старшего года. Они дурачатся и выпендриваются – надутые губки, кокетливо отставленные бедра – на фоне старинных чугунных ворот. Холли несколько раз судорожно моргает, прежде чем узнает задние ворота школы. Дейрдре посередине, растрепанные кудри падают на лицо, изящная фигура, пышные ресницы и озорной взгляд. Мириам – маленькая, светленькая, с пушистыми волосами – мило улыбается сквозь брекеты. А справа Оливия – длинноногая, голова откинута назад, руки подняты к волосам, то ли изображает модель, то ли просто дурачится, на губах бледно-розовый блеск. (Холли представляет себе, с каким отвращением посмотрела бы мама, накрась Холли губы таким блеском.) Она просто красавица.

– Это мы изображали Bananarama[49], – поясняет мама. – Или кого-то в этом роде, неважно. В том семестре мы организовали музыкальную группу.

– Ты играла в ансамбле? – поражается отец. – То есть я – фактически фанат звезды?

– Мы назывались "Кисло-Сладкие". – Мама смеется, качая головой. – Я играла на клавишных – ну как играла? Я занималась фортепиано, и мы решили, что уж с синтезатором-то точно справлюсь, но вообще-то получалось отвратительно. А Ди умела играть только на фолк-гитаре, и никто из нас толком не знал музыкальной грамоты, так что в итоге звучали мы кошмарно, но зато отлично проводили время.

Холли не может оторваться от фотографии. Девушка на фото не обычный человек из плоти, ее ноги не стоят прочно на незыблемой жизненной почве; это фантастический фейерверк, состоящий из миллионов различных возможностей. Эта девушка – не юрист, замужем за Фрэнком Мэкки, мать одной-единственной дочери, дом в Далки, нейтральные цвета, мягкий кашемир, "Шанель № 5". Все лишь подразумевается, туманно проглядывает в глубине ее естества – ровно так же, как и сотни других потенциальных жизней, которые она не выберет и которые будут запросто стерты в мгновение ока. Трепет охватывает Холли.

– А где Мириам? – спрашивает она.

– Не знаю. Без Ди было уже не то, и во время учебы в колледже мы постепенно разошлись. Я тогда была жутко серьезной, очень амбициозной, вечно что-то зубрила, а Мириам предпочитала развлекаться и крутить с парнями, так что… – Мама смотрит и смотрит на фотографию. – Говорили, что она вышла замуж и переехала в Белфаст, сразу после колледжа. Больше я о ней ничего не слышала.

– Если хочешь, – предлагает Холли, – я могу поискать ее в интернете. Она наверняка есть в фейсбуке.

– О, дорогая моя, – вздыхает мама, – спасибо большое, но я не знаю… Не знаю, справлюсь ли. Понимаешь, о чем я?

– Кажется, да.

Отец кладет руку маме на спину, тихонько поглаживает между лопаток.

– Может, еще бокал вина?

– Ой, нет. Или, может, да. Не знаю.

Отец нежно касается ее затылка и идет к холодильнику.

– Как давно это было… – мама касается фото кончиками пальцев. Игривая живость выдохлась, осталась задумчивая печаль. – Невероятно, как же так получилось, что прошло столько времени, а я и не заметила…

Холли тихонько возвращается на свой табурет и кончиком ножа меланхолично передвигает кусочки лука.

– Ди не очень счастлива, Фрэнк, – говорит мама. – Она была такой яркой, уверенной – как ваша Джулия, Холли, всегда у нее был готов остроумный ответ на любой вопрос. Собиралась пойти в политику или стать тележурналистом, который задает политикам неудобные вопросы. Но рано вышла замуж, потом муж не хотел, чтобы она работала, пока дети не закончат школу, а сейчас она может рассчитывать только на позицию секретарши. По ее рассказам, он совершенно отвратительный тип – ей я этого не сказала, конечно, – она хотела бы с ним расстаться, но они так долго прожили вместе, что она не представляет, как сумеет обойтись без него…

Отец протягивает ей бокал вина. Мама берет его автоматически, не глядя.

– Ее жизнь, Фрэнк, ее жизнь совсем не похожа на то, о чем она мечтала. Все наши планы, мы рассчитывали взять штурмом этот мир… завоевать одним махом… Такого поворота она и помыслить не могла.

Мама никогда в жизни так не разговаривала в присутствии Холли. Она задумчиво подпирает щеку рукой и смотрит куда-то в бесконечность – кажется, вообще забыла, что Холли тоже здесь.

– Собираешься еще с ней встречаться? – спрашивает отец. Холли видит, что ему хочется коснуться мамы, обнять ее. Она и сама хотела бы сейчас прижаться к маме, но сдерживается, потому отец тоже сдержался.

– Может быть. Не знаю. Она через неделю возвращается в Америку, к мужу и временной работе. Подольше задержаться не может, а ей еще надо встретиться со всеми родственниками. На этот раз мы пообещали друг другу, что будем переписываться по электронной почте… – Мама проводит пальцем по лицу, словно впервые обнаружив морщинки вокруг рта.

– Можно обдумать планы на отпуск в этом направлении, – предлагает отец. – Если хочешь.

– Ой, Фрэнк, какой ты у меня славный. Но она же не в Нью-Йорке или Сан-Франциско, а где-то… – Мама недоуменно смотрит на бокал в руке, отставляет его. – В Миннесоте, в маленьком городишке. Оттуда родом ее муж. Не знаю, стоит ли…

– Если мы прилетим в Нью-Йорк, то можем встретиться с ней там. Ты подумай.

– Ладно. Спасибо. – Глубоко вздохнув, мама поднимает с пола сумочку, прячет фотографию. – Холли, – протягивает к ней руку, улыбаясь, – иди-ка сюда, дорогая, дай тебя поцелую. Как прошла неделя?

Ночью Холли не спится. В доме жарко натоплено, но стоит отбросить одеяло, как спина начинает зябнуть. Она слышит голоса родителей в спальне: мамин голос все радостнее и живее, но потом вспоминает про Холли и тут же переходит на шепот; ритмичный баритон папы – он что-то добавляет, вызывая взрыв маминого смеха. Когда они затихают, Холли лежит в темноте, стараясь не шевелиться. Думает, не написать ли одной из подруг, проверить, спит или нет, но не может решить, кому именно, да и, в общем, не знает, что сказать.

– Лени, – окликает Холли.

Проходит, кажется, несколько часов, прежде чем Селена, читающая лежа на кровати, поднимает голову:

– Ммм?

– А в будущем году как мы будем жить, кто с кем?

– А?

– Старшие ведь живут по двое. Ты уже выбрала, с кем хочешь жить?

Окно залито плотной дождевой пеленой, они вынуждены торчать в помещении. В общей гостиной девчонки играют в настольные игры, пробуют новый макияж, строчат эсэмэски. Запах тушеной говядины непостижимым образом просочился из столовой даже в спальню. Холли от него слегка подташнивает.

– Какого черта, – Джулия переворачивает страницу, – на дворе февраль. Если тебе обязательно надо чем-то заморочиться, как насчет идиотского проекта по исследованию социальной осознанности?

– Лени?

Двухместные комнаты дамокловым мечом нависают над всем четвертым годом. Многие дружбы разлетаются в прах под аккомпанемент рыданий, потому что кто-то выбрал не ту соседку. Большую часть года все настороженно ходят вокруг да около, прощупывая почву, чтобы переехать в новую комнату максимально безболезненно.

Селена, слегка приоткрыв рот, растерянно отвечает, как будто Холли предложила ей полететь в космос:

– С кем-то из вас, девчонки.

Холли становится не по себе.

– Понятно, да. Но с кем именно?

От Селены никакой реакции; пустое место, эхо. Бекка почувствовала неладное и вытащила наушники.

– А хочешь знать, с кем я собираюсь жить? – говорит Джулия. – Потому что если ты ни с того ни с сего начинаешь психовать по поводу фигни, которая начнется невесть когда, то уж точно не с тобой.

– Я не тебя спрашиваю. Что будем решать, Лени? – Она хочет, чтобы Селена села, поразмыслила и придумала что-нибудь, как она умеет, чтобы не задеть ничьих чувств, – например, тянуть жребий из шляпы. Пожалуйста, Лени, умоляю. – Лени?

– Ты решай. Мне все равно. Я читаю.

Холли сама слышит, что ее голос звучит резко, напряженно и чересчур громко:

– Мы должны решить все вместе. Только так. Ты не должна вынуждать нас принять решение за тебя.

Селена вновь утыкается в книгу. Бекка задумчиво посасывает шнур от своих наушников.

– Хол. – Джулия многозначительно улыбается Холли, то есть дело серьезное. – Мне нужно кое-что забрать из гостиной. Пойдем-ка со мной.

Холли совершенно не расположена сейчас подчиняться распоряжениям подруги.

– Что вдруг тебе понадобилось?

– Пошли. – Джулия уже сползает с кровати.

– Такое тяжелое, что одна не дотащишь?

– Ха-ха-ха, как смешно. Пошли уже.

Ее настойчивость помогает Холли собраться. Может, стоит откровенно поговорить с Джули; может, вдвоем они найдут разумный вариант. Бекка смотрит, как они выходят из комнаты. Селена не обращает внимания.

Темнеет рано, и свет в коридоре кажется желтоватым. Джулия приваливается к стене, скрестив руки на груди.

– Какого черта ты устраиваешь?

Она даже не понижает голоса: дождь, стучащий по подоконникам, заглушает все звуки.

– Я просто спросила, – огрызается Холли. – Тоже мне проблема…

– Ты ее нервируешь. Не приставай к ней.

– Слушай, что такого-то? Мы же должны определиться.

– Это ее нервирует, и если ты продолжишь на нее наезжать, она просто расстроится, и все. Мы всё обдумаем, решим и просто сообщим ей, а она согласится с любым предложением.

Холли точно так же скрещивает руки и встает напротив, зеркальным отражением Джулии.

– А если я считаю, что Лени тоже имеет право голоса?

– Ой, я тебя умоляю… – раздраженно закатывает глаза Джулия.

– А что такое? Почему нет?

– Тебе что, мимоходом сделали лоботомию? Ты прекрасно знаешь, почему нет.

– Ты хочешь сказать, она не в себе. Поэтому.

– Она в порядке, – почти по слогам произносит Джулия. – Просто ей нужно разобраться с кучей всякой хрени в себе, вот и все. И не ей одной, если на то пошло.

– Это не то же самое. Лени не может справиться. Даже с самыми обычными вещами – не справляется. Что с ней будет, когда мы перестанем опекать ее ежеминутно…

– Ты имеешь в виду, когда мы поступим в колледж? Через несколько лет? Прости, но я не вижу здесь никакой трагедии. К тому времени она будет в полном порядке.

– Ей не становится лучше. Ты сама понимаешь.

Истина мечется между ними, острая и опасная, как бритва: ей не стало лучше с тех пор; с того момента как; ты сама знаешь с какого. И ни одна не решается протянуть руку и коснуться режущей правды.

– Думаю, мы должны заставить ее поговорить с кем-нибудь, – предлагает Холли.

Джулия в ответ громко хохочет:

– С кем, с сестрой Игнатиус? О да, тогда у нее сразу все наладится. Сестра Игнатиус царапину вылечить не может…

– Не с сестрой Игнатиус. Со специалистом. С доктором, например.

– Боже милостивый… – Джулия отскакивает от стены, тыча в Холли сразу двумя указательными пальцами. Она готова в любой момент броситься в бой. – Даже не думай! Я серьезно.

Холли едва удерживается, чтобы не ударить Джулию по рукам.

– С каких это пор ты мной командуешь?! (Ярость – это даже хорошо, так легче.) Не смей мне приказывать! Никогда.

Последний раз они дрались по-настоящему, когда были совсем еще малявками, но сейчас, глаза в глаза, готовы кинуться друг на друга, руки ищут, что бы вырвать и выкрутить. Первой отступает Джулия, отворачивается и устало опирается о стену.

– Слушай, – говорит она, обращаясь к струям дождя за окном, – если ты волнуешься за Лени, хоть немножко, ни в коем случае не пытайся тащить ее к психологу. Просто поверь мне на слово: это худшее, что можно для нее сделать. Договорились?

Внутри каждого слова – бездна смыслов, свитая в клубок беспредельность. Холли не в состоянии разобраться в них, в несмолкающем гомоне их мелких секретов она не может вычленить, что именно Джулия знает или о чем догадывается. Не в ее правилах отступать, совсем на нее не похоже.

– Прошу тебя, сделай одолжение. Поверь мне. Пожалуйста.

В самых укромных уголках души, о существовании которых Холли и не подозревала, она хочет думать, что все по-прежнему так просто и понятно.

– Ну, наверное… – соглашается она. – О’кей.

Джулия поворачивается к ней лицом. Подозрения мешают Холли, хочется выкинуть какой-нибудь номер, она не знает что. Может, заорать сейчас во весь голос или показать средний палец, выйти за дверь и никогда больше не возвращаться.

– Так как? – решает поставить точку Джулия. – Не потащишь ее к психологам?

– Если ты уверена.

– Я абсолютно уверена.

– Тогда ладно. Не буду.

– Отлично. А теперь пойдем раздобудем что-нибудь в гостиной, пока Бекка не побежала нас искать.

Они идут по коридору, в ногу, смятенные и одинокие.

Холли отказывается от своего намерения, не потому что так сказала Джулия. А потому что у нее появилась другая мысль.

На эту мысль ее натолкнула как раз идея насчет психолога. Тогда, в прошлый раз, ее отправили к психотерапевту. Он был вообще-то придурок, и нос у него вечно потел, и он задавал вопросы, которые его и вовсе не касались, поэтому Холли просто играла с его идиотскими головоломками и молчала, но он продолжал говорить и однажды произнес нечто, оказавшееся впоследствии правдой. Сказал, что ей станет легче, когда судебное разбирательство закончится и она будет точно знать, что произошло; знание, сказал он, поможет выбросить из головы случившееся и сосредоточиться на других вещах. Так и получилось.

Прошло несколько дней, прежде чем Джулия перестала подозрительно коситься и начала оставлять Холли и Селену вдвоем. И вот они в "Корте", и Джулии нужно купить отцу открытку ко дню рождения, а Бекка вспоминает, что должна отправить бабушке открытку с благодарностями. Селена с пакетом из художественной лавки медленно бредет к фонтану, Холли догоняет ее, и Джулия уже не может ничего изменить.

Селена веером раскладывает тюбики с краской на черном мраморе и проводит пальцем по цветным этикеткам. С другой стороны фонтана кучка мальчишек из Колма, но они к ним не подойдут. Понимают, что не стоит.

– Лени, – начинает Холли и долго ждет, пока Селена решает наконец поднять глаза. – Знаешь, от чего тебе станет лучше?

Селена и на нее смотрит, как на облако, бесцельно и прекрасно плывущее по небу.

– А?

– Если ты выяснишь, что на самом деле произошло, – говорит Холли, и сердце у нее пускается вскачь. – В прошлом году. И если виновного арестуют. Это поможет. Правда ведь? Как ты думаешь?

– Тш-ш-ш… – Лени берет Холли за руку, а у нее самой рука холодная и мягкая, и сколько бы Холли ее ни сжимала, тверже она не становится. Равнодушно позволяя Холли тискать ее ладонь, Селена возвращается к своим краскам.

Давным-давно Холли узнала от отца, что, если хочешь, чтобы тебя не поймали, не следует торопиться. Сначала она покупает книжку в большом букинистическом магазине, в субботу, когда там полно народу. Через пару месяцев мама и не вспомнит: «Мне нужна эта книга для школы, можно десять евро, я на минутку», а в магазине быстро забудут светловолосую девчонку со старой книжкой по мифологии и альбомом по искусству, которым она отведет матери глаза. Она находит в телефоне фотографию с Крисом на заднем плане и распечатывает ее на школьном принтере во время перерыва на обед; у всех почти сразу сотрется из памяти, что она немножко задержалась, возвращаясь из туалета. На выходных она аккуратно вырезает и клеит, лежа на полу своей спальни, надев перчатки, утащенные из химической лаборатории, и держа наготове плед, под который можно сунуть работу, если вдруг постучатся родители, а запах канцелярского клея, напоминающий о школьных поделках, быстро выветрится у них из головы. Книгу она выбрасывает в урну в парке около дома; через неделю-другую ее очистят. Потом прячет карточку под подкладкой зимнего пальто и ждет подходящего момента.

Она ждет знака, подтверждающего, что нужный день настал. Но понимает, что не получит его, не в этом случае; а может, и вообще никогда, может, такого и не бывает.

И принимает решение самостоятельно. Услышав, как Далеки ноют: "О, блин, этот тупой проект, чертова туча времени на него уходит, придется тащиться в мастерскую во вторник вечером, какая тоскааааа", Холли говорит в конце занятия по изо: "Вечером во вторник продолжим?" И смотрит, как остальные согласно кивают, стряхивая в мусорную корзину обрывки медной проволоки и раскрошенный мел.

Она действует педантично. Тараторит без умолку, отвлекая девчонок, когда они проходят мимо Тайного Места, чтобы никто не заметил, что там ничего нового нет. Незаметно откладывает телефон на стул, задвигает стул подальше под парту, чтобы никто не увидел случайно и не напомнил ей. Взволнованно восклицает: "Ой, блин, телефон!" – уже после отбоя. Утром стремительно бежит по пустым коридорам, прикалывает, делает шаг назад, видит (короткий вскрик, ладошки ко рту, как будто кто-то следит), достает конверт и деревянный нож, вынимает кнопку так аккуратно, словно там и в самом деле могут быть отпечатки пальцев. Впрочем, когда она несется по коридору обратно, каждый шаг, эхом отражаясь от стен, словно оставляет на них темные следы.

Подруги не удивляются, когда она сообщает, что у нее разыгралась мигрень, – за последние два месяца она трижды изображала приступы, имитируя симптомы, подсмотренные у мамы. Чтобы Холли не скучала, Джулия оставила ей свой айпод. Лежа в кровати, Холли смотрит, как девчонки уходят на занятия, с таким чувством, будто видит их в последний раз. Бекка на полпути еще пролистывает домашку по теории массовых коммуникаций, Джулия подтягивает носок, Селена с улыбкой машет ей через плечо. Еще минуту после того, как за ними захлопнулась дверь, Холли кажется, что у нее никогда не хватит духу подняться и сесть.

Медсестра дает ей таблетки от мигрени, укрывает одеялом и предлагает поспать. Холли действует быстро. Она знает, во сколько отходит следующий автобус в город.

Накрывает ее уже на остановке, на прохладном утреннем воздухе. Сначала она думает, что и вправду заболела, что ее поступок навлек на нее проклятие и сейчас все, о чем она солгала, станет правдой. Холли настолько давно не испытывала ничего подобного, что просто не узнала это чувство. Раньше оно было огромным, темным, как запекшаяся кровь; теперь это металл, щелочь, чистящий порошок, разъедающий тебя, соскребающий слой за слоем твою душу. Это страх. Холли боится.

Автобус ревет, как испуганное животное, водитель косится на ее школьную форму, ступени предательски покачиваются, когда она поднимается на верхнюю площадку. На задних сиденьях расположилась компания парней в худи, они слушают хип-хоп и буквально раздевают Холли глазами, но ноги не способны понести ее обратно, вниз по лестнице. И она присаживается на краешек переднего сиденья, уставившись на убегающую под колеса дорогу и слушая грубый хохот позади, напряженная, готовая к нападению. Если парни подойдут ближе, она нажмет тревожную кнопку. Тогда водитель остановится, поможет ей спуститься по лестнице, она спокойно сядет в автобус, идущий обратно к школе, вернется в спальню и ляжет в кровать. Сердце колотится в горле, вызывая тошноту. Хочется к папе. Хочется к маме.

Песенка сперва звучит еле слышно, с трудом прорываясь сквозь грохот хип-хопа. А потом – как удар в грудь, как будто вдохнула совсем другого воздуха.

Вспомни, о вспомни, как мы были юными, такими юными…

Предельно ясно, каждое слово. Перекрывая шум двигателя, заслоняя выкрики гопников в капюшонах, песня подхватывает их и несет в город. Автобус парит над дорогой, взмывает над всеми кочками, на двух колесах огибает рассеянных пешеходов, и все светофоры зеленые. Никогда не думала, что потеряю тебя, и никогда не думала, что найду тебя здесь, никогда не думала., что все, что мы потеряли, так близко…

Холли вслушивается в каждое слово. Припев, опять припев, и еще, и она ждет, что песня вот-вот кончится. Но та продолжает звучать, и даже громче. Мне осталось только…

Автобус подруливает к остановке. Холли делает гопникам ручкой на прощанье – оторопело раскрытые рты, не поймут, издевается, что ли, но слишком медленно соображают – и слетает вниз по шатким ступеням.

На улице песня продолжает звучать. Глуше и отрывистее, проскальзывая между обычными городскими шумами, но теперь Холли знает, к чему надо прислушиваться. Мелодия вьется перед ней тонкой золотой нитью, ведет ее, ловкую, гибкую, пританцовывающую, между афишными тумбами и фонарными столбами, мимо спешащих на службу деловых костюмов и жалких попрошаек, дальше, к Стивену.