Текст книги "Мари Антильская. Книга вторая"
Автор книги: Робер Гайяр (Гайар)
сообщить о нарушении
Текущая страница: 29 (всего у книги 43 страниц)
– Была бы крайне удивлена, если бы это и вправду случилось!
– Вы были бы удивлены?! Да нет, вы ошибаетесь, Мари, ведь на самом деле так оно и будет!.. Прошу вас, присядьте-ка вот сюда и послушайте хорошенько, что я вам скажу – но не как враг, а с тем вниманием, каким удостаивают друга, что является в ваш дом, желая быть вам полезным и оказать услугу…
Вопреки своей воле она послушно подчинилась. Успокаивая себя при этом: кто знает, может, и вправду она узнает из его уст нечто такое, что станет для нее настоящим откровением. Да и Мобре выглядел довольно необычно. Куда девалась его привычная насмешливая улыбочка, он был серьезен как никогда. Говорил степенно, со значением, как человек, весьма уверенный в себе. Даже расстался со своей привычной игривостью, обычным зубоскальством, какие неизменно скрывались за каждым сказанным им словом.
Поначалу она уселась с явной настороженностью, потом расположилась поудобней, с интересом приготовившись слушать, хоть и ни за что на свете не желая показать, что увлечена.
– Мне уже приходилось говорить вам, что я дипломат, – начал он. – А Макиавелли, дорогой мой дружочек, должно быть, уже просветил вас, что дипломаты – это люди, которые призваны предотвращать войны, хотя, правду сказать, именно они-то нередко и оказываются их виновниками… А вот мне, представьте, хотелось бы стать исключением из этого печального правила… Это единственное честолюбивое желание, каким я еще могу себя тешить… Вы спросите меня – если вам уже не случалось задавать себе этот вопрос ранее, – как, каким таким чудом художник-маринист вдруг сделался дипломатом… Вы знаете, что произошло у нас в Англии. Впрочем, почти то же самое, что и у вас во Франции… Когда в стране происходят революции, все, что было на дне, сразу всплывает на поверхность. И тотчас же начинается борьба за теплые места – на одном удобно располагается тот, кто не имеет на то никаких прав ни по достоинствам, ни по рождению, на другом оказывается человек вполне добродетельный и исполненный желания служить отечеству. Что поделаешь, Кромвель неизбежно, самой судьбою, обречен был увлечь в те водовороты, что создавало за кормой стремительное движение его корабля, людей самого разного сорта. Не скажу, что я и вправду полностью разделяю все его взгляды, – смеясь, добавил он. – И все-таки так уж случилось, что какая-то сильная волна вдруг подхватила меня и принесла к его берегу… Я почувствовал вкус к ремеслу дипломата… Есть ли нужда говорить вам больше? Я единственный дипломат, который хочет избежать войны! Единственный, кто наряду с любовью к своей родине желает блага и стране, которой завтра суждено стать ее другом и союзником. Вспомните, что я вам говорил: Кромвель назовет короля Франции своим братом! Да-да, Кромвель, простой гражданин моей страны!
– И что же дальше? – спросила Мари, помимо своей воли все больше и больше заинтересованная тем, что он говорил, ибо вдруг неожиданно для себя начинала видеть в Реджинальде человека куда более значительного, чем могла предполагать, в любом случае – человека, призванного сыграть в этом мире весьма важную роль. Он только что лишь чуть-чуть приоткрыл ей свою тайну… Теперь остается выяснить, можно ли ему верить. Ведь, в сущности, он признался ей, что является посланцем человека, который до настоящего времени считался врагом Франции! О чем же тогда вести речь?
Однако какой-то внутренний голос говорил Мари: «Но разве не благодаря ему Мартиника получила секрет отбеливания сахара, который обеспечит богатство острова и всех его колонистов? Не будь он искренним, какой, спрашивается, ему интерес делать мне признания подобного толка? Разве не предпочел бы он тогда оставить меня вместе с Жаком в полном неведении касательно его миссии и настоящих дел?»
– Вы спрашиваете, что же дальше? – продолжил он. – Думается, могу со всей твердостью заверить вас, что пройдет немного времени, и испанские владения на Антильских островах получат изрядную взбучку от английского флота. Падет Куба… Падет Ямайка!
Мари охватила страшная тревога. Теперь она жадно ловила каждое слово Мобре.
– Да-да, вы не ослышались, – медленно, с расстановкой повторил он, – я сказал, именно испанские. И, насколько мне известно, никакие другие…
Этакое утверждение из уст дипломата – не равносильно ли оно угрозе? Что помешает английскому флоту, которому сейчас нет равных на всех морях, атаковать французские владения тем же манером, каким они намерены поступить с испанскими? Кто в состоянии обуздать честолюбивые амбиции Кромвеля?
– Но послушайте, – заметила она, – ведь сам факт, что вы с такой настойчивостью подчеркиваете, будто эта участь уготована владениям испанским, и только испанским, думается, весьма красноречиво говорит о том, что там подумывали и о других владениях, а именно наших… Одно из двух: либо господин Кромвель вдруг проникся к нам каким-то особым великодушием и снисходительностью, что было бы весьма удивительно, либо он опасается приема, какой будет ему оказан, если он осмелится приблизиться к стенам наших фортов…
Реджинальд снисходительно улыбнулся и покачал головой.
– Неужели, Мари, вы и вправду думаете, будто такой форт, как Сен-Пьер, в состоянии оказать сопротивление тридцати – сорока вооруженным до зубов английским кораблям? Приходилось ли вам когда-нибудь видеть наши военные корабли? Нет, милая Мари, конечно, нет!.. А теперь послушайте меня хорошенько: я здесь как раз затем, чтобы избежать этой войны. Но только в этом случае мне придется предложить взамен нечто вроде… даже не знаю, как и назвать… ну, скажем, вознаграждения за убытки, компенсации, разменной монеты, что ли, генеральному штабу морского флота, которому, судя по всему, понадобится база на одном из французских островов, чтобы разделаться с Кубой и Сан-Доминго… И мне хотелось бы, чтобы этой компенсацией или разменной монетой непременно стала Гренада. Ведь, в сущности, что такое Гренада? Какая-нибудь пара сотен колонистов, не больше! Остров, который не приносит никаких барышей! Или, во всяком случае, где еще не сделали никаких серьезных вложений! Остров, населенный, если не считать этих двухсот колонистов, одними дикарями, но остров, который стал бы бесценным для английского флота благодаря глубоководной и отлично защищенной Каренажской бухте…
– Иными словами, вы хотите сказать, что мы могли бы купить себе покой в обмен на Гренаду?
– О нет, вовсе не в обмен, ведь я предлагаю купить его у вас по поручению господина де Серийяка!
– И как намерен поступить с ним господин де Серийяк?
Реджинальд сделал жест, призванный одновременно изобразить полное безразличие и глубокую скуку.
– Нам-то что за дело! К чему задавать себе подобные вопросы? Оставим это господину де Серийяку, пусть делает с ним все, что ему заблагорассудится!
– Но ведь, если он уступит затем Гренаду, французское владение, англичанам, это же будет настоящее предательство!
– Ах, Мари, дорогая моя Мари, ну к чему все эти громкие слова?! Заметьте, ведь именно с громких слов и начинаются все войны. Они вечно изрядно отличаются от реальности. Давайте сделаем предположение: вы продаете Гренаду господину де Серийяку и вам сразу удается избежать серьезного конфликта, в результате которого в руках англичан рискуют оказаться Мартиника, Гваделупа и все прилежащие острова. Это ведь и есть дипломатия, чистой воды дипломатия, разве не так? Вы отводите беду, защищаете своих подданных, помогаете сохранить человеческие жизни, предотвращаете голод и лишения… А уж как господин де Серийяк распорядится потом Гренадой – это его забота. Но называть господина де Серийяка предателем только потому, что он поступил бы таким же манером, как и вы, променяв этот остров на мир и покой, но только в более обширных пределах… это уж, увольте, чересчур… Неужто вам и вправду хотелось бы, чтобы этот благородный дворянин кончил на виселице?!
– Но я никак не могу взять в толк, – не унималась Мари, – как это такой всесильный человек, как господин Кромвель, позволил себе унизиться до переговоров с нами!
Он кинулся к ней и опустился на одно колено.
– Ах, Мари, – вскричал он, – милая Мари, вы не понимаете?! Неужто это правда? Неужто вы не догадываетесь, что по ту сторону океана и понятия не имеют о том, что творится сейчас в этих краях? Капитан Томас Уорнер, что заправляет делами на Сент-Кристофере, похоже, вообще забыл, что на свете существует Европа! Он пользуется советами одного приора, такого же пьяницы, как и он сам. И уж, во всяком случае, не от них Кромвель может получать достоверные сведения об истинном положении дел в этой части света. Протектор куда больше доверяет суждениям своего посланника, своего осведомителя, наделенного особыми полномочиями!.. И если я говорю вам, что я ваш друг, то надо мне верить, надо довериться мне во всем!
Коленопреклоненный у ее ног, он говорил все это с такой искренностью, с таким пылким, влюбленным, красноречивей всяких слов выдающим глубокие чувства взглядом, что ей показалось, будто он говорит правду.
Она улыбнулась. Если все это так, подумала она про себя, то ведь, если разобраться, это благодаря ей, благодаря дружбе, что связывает ее с этим человеком, им удастся отвести смертельную опасность, нависшую над Гваделупой и Мартиникой! И что такое, в сущности, Гренада в сравнении с нападением англичан на все французские владения в этих краях?..
Он не шелохнулся – он по-прежнему стоял перед нею, опустившись на колено, будто моля ее о помощи.
– Ну, хоть теперь-то, – вновь заговорил он, едва увидев, как на устах ее заиграла слабая улыбка, – хоть теперь-то вы поверили, что я и вправду друг вам? Если бы я вынашивал какие-нибудь коварные замыслы, разве дал бы я вам возможность получить секрет отбеливания сахара? Разве стал бы я делать вам такие признания, не будь у меня уверенности, что в вас я найду человека, который сможет меня понять? Ведь теперь вы знаете обо мне вполне достаточно, чтобы бросить меня в одно из мрачных подземелий Сен-Пьера, где со мной обращались бы как со шпионом. Слов нет, это вряд ли понравилось бы господину Кромвелю… Но главное, все это время я вынужден был бы оставаться в бездействии и в конце концов не смог бы осуществить своего замысла – избежать войны и решить самые сложные вопросы мирным путем…
Не было сомнений: он не лгал. Внезапно ее словно осенило. Ах, как напрасны были все ее страхи! Она-то думала, будто сюда явился влюбленный, видела в нем просто чересчур настойчивого любовника, а на самом-то деле это оказался тонкий дипломат, которому доверена важнейшая миссия. Как же глупа она была, вообразив, будто он вознамерился соблазнить Луизу! Человек такого ума и таких здравомыслящих суждений!
– Могу ли я рассчитывать на вашу помощь, чтобы убедить генерала продать господину де Серийяку Гренаду?
– Но почему бы вам не поговорить с ним самому?
– Вы же сами видели, я уже попытался, но он, похоже, ничуть не склонен не только расставаться с Гренадой, но даже вести об этом хоть какие-то переговоры. По правде говоря, мне не хотелось бы повторять господину Дюпарке то, что я сказал вам, движимый одной лишь нежной к вам привязанностью… Ведь мужчина, генерал-лейтенант, никогда не сможет посмотреть на вещи теми же глазами, что женщина, подруга, какие бы услуги я ему ни оказывал. Но я слыхал от людей, да и сам вполне уверен, что если вы пожелаете мне помочь, он согласится уступить Гренаду…
– Да, пожалуй, если я стану настаивать, – согласилась она едва слышно, – он не сможет мне отказать.
Он взял ее руки в свои.
– Ах, Мари, мощь Англии растет день ото дня. Но пока я жив, с вами не случится никакой беды. Я буду давать вам советы. Я сделаю из вас самую могущественную женщину!
– Но мой муж и так обладает огромной властью…
– Я знаю вам цену, Мари, и знаю, что говорят о вас люди. Я беседовал с этим бандитом Лефором, и он тоже говорил мне о вас!.. Не будь вас, чем был бы сейчас генерал? И где? Возможно, уже мертвецом или все бы еще томился в неволе!.. Это вы должны править островом… Пусть через него, его устами, но только вам по плечу по-настоящему распоряжаться делами на острове, решать его судьбу. Послушайте же меня, последуйте моим советам, и вы никогда об этом не пожалеете! Подумайте о будущем вашего малыша Жака!
Она внимала каждому его слову. Ею снова овладели неясные мечты о безраздельной власти.
– Так что же, способны ли вы довериться мне? – переспросил Реджинальд.
И на сей раз она уже утвердительно кивнула головой. Он поднялся, положил руки ей на плечи – она слегка обняла его за шею. Он смотрел на нее с высоты своего роста. Когда она подняла лицо, он наклонился и впился губами в ее губы.
Когда они расцепили объятья, она проговорила:
– Я прошу вас только об одном, Реджинальд, будьте осторожны! Осторожность и еще раз осторожность! Не будем рисковать по пустякам, чтобы не проиграть в крупной игре! Чтобы не разрушить все наши замыслы!
ГЛАВА ЧЕТЫРНАДЦАТАЯ
Кавалер де Мобре добивается своих целей
Жюли с кавалером скакали бок о бок и уже приближались к Замку На Горе. Субретка еще была бледна от паломничества, что совершили они по дороге из Сен-Пьера в места, с какими у Жюли и без того было связано множество воспоминаний самого приятного свойства.
После полудня он несколько часов рисовал в форте, пробежался по всем его переходам и закоулкам, посетил склад боеприпасов, расспросил о том, как действуют железные каронады, камнеметы, сделал наброски формы французских солдат, принадлежащих к разным родам войск: ландскнехтов, уланов, канониров и ополченцев… И ни на минуту не переставал сыпать вопрос за вопросом, издавать восхищенные возгласы, выражая так свое самое искреннее изумление – к примеру, когда ему сказали, что в случае нападения с моря огонь из форта Сен-Пьер будут поддерживать и орудия, размещенные в Замке На Горе.
– Этот лейтенант Мерри Рул, которого мы видели издалека, – поинтересовался, – это ведь тот самый всадник, что я встретил на дороге по пути в замок, не так ли? Вы ведь, кажется, говорили мне, будто у него было намерение приобрести остров Гренаду?
Служанка одним словом подтвердила его предположение.
– …Что же до капитана Байарделя, которого вы описали мне как этакого несравненного полководца, то, увы, похоже, мне так и не суждено увидеть его воочию! Что поделаешь, в такой краткий визит можно надеяться осуществить лишь три четверти того, что хотелось бы… Но не кажется ли вам, Жюли, что вы несколько преувеличиваете, осыпая капитана столь лестными похвалами? Вы ведь, кажется, даже говорили, будто это он помог Лефору освободить генерала Дюпарке, не так ли?.. Любопытно было бы узнать, как это ему удалось? И что за роль он вообще сыграл во всей этой истории?
Как-то вяло, без всякого удовольствия, Жюли ответила на его вопросы. Рассказала, как Ив со своими флибустьерами высадился на острове, а благодаря вмешательству Байарделя из форта не раздалось ни единого выстрела.
– Мне доводилось встречаться с Ивом Лефором, – заметил он. – А послушать вас, так можно подумать, будто это ему можно приписать все заслуги в успешном осуществлении этой операции. Байардель же, по сути дела, не сделал ровным счетом ничего – разве что дал команду не стрелять. Да и чем он, в сущности, рисковал? Разве поблизости не было лефоровских флибустьеров, которые в случае чего могли бы его защитить?..
В ответ она лишь вздохнула.
– Уж не воображаете ли вы, – снова принялся за свое кавалер, – что если бы остров атаковали с моря, то капитан Байардель мог бы и вправду дать решительный отпор? Ведь, насколько я понимаю, в его распоряжении нет ничего, кроме каких-то жалких баркасов!.. Кстати, о Лефоре… А какие у него отношения с генералом? Как вы думаете, примчался бы он сюда, потребуйся тому его помощь? Вам ведь, должно быть, известно, что он теперь командует весьма мощным кораблем, «Атлантом», с шестьюдесятью четырьмя пушками на борту. Это самый грозный крейсер на всем Карибском море!
– Не знаю, – созналась она, – по правде говоря, я ведь не очень-то разбираюсь в военной стратегии… Вам бы лучше расспросить обо всем самого генерала…
– Боже мой, как же я сам об этом не подумал! – проговорил он. – Конечно же, милочка, если он скоро вернется и у нас будет время поговорить с ним до моего отъезда, я не премину последовать вашему разумному совету! А вы, оказывается, прехитрая бестия!
И он расхохотался без всякой видимой причины, чем немало озадачил Жюли…
– Я вот тут подумал про этого Мерри Рула… Похоже, не видать майору острова Гренада как своих ушей, но зато в виде возмещения убытков он, скорей всего, получит руку мадемуазель Луизы де Франсийон!
– С чего это вы взяли?
– Да так, мизинец подсказал… Да-да, скажем, именно мизинец. Мне ведь все известно, крошка. Черт побери, вот вы, к примеру, подслушиваете же вы под дверьми, чтобы знать, что происходит в доме… Почему бы, спрашивается, и мне тоже не обзавестись кое-какими сведениями доверительного свойства, а?.. Вот я и говорю вам, что мадемуазель, если возникнет такая нужда, послужит утешением майору Мерри Рулу…
– Да быть того не может!
– Хотелось бы мне знать, по какой же такой причине вам кажется, будто этого никак не может случиться…
– Да хотя бы потому, – ответила Жюли, – что уже мне ли не знать мадемуазель Луизу… Если честно сказать, я даже очень привязалась к ней душой… Прежде-то мне бы и в голову не пришло, будто она может быть такой нежной, такой чувствительной… А вот намедни вечером, подумать только, захожу я к ней комнату, а она опустилась на скамеечку для молитвы и плачет горькими слезами…
– Плачет?..
– Как слышали, сударь, так и было. Я спрашиваю: что это с вами такое случилось? А она тут же поднялась с колен да как бросится мне на шею. Но не думайте, будто она перестала плакать, совсем наоборот. Не поверите, весь корсаж мне слезами залила. Мадемуазель Луиза любит вас, кавалер, вот дела-то какие! Она сама мне призналась. Она вас любит, а плакала она потому, что вы собираетесь вскорости от нас уехать. Так что Мерри Рулу-то она непременно откажет, тут и думать нечего…
– Да полноте! – возразил Реджинальд. – Уж генерал с мадам Дюпарке не преминут найти такие доводы, против коих она никак не сможет устоять, вот так-то! Не сомневаюсь! Можете вполне положиться на мои предсказания.
– И это все, что вы нашли сказать? Ну и тип же вы, сударь! Я ему рассказываю, что эта девушка души в нем не чает, можно даже сказать, просто влюблена без памяти, а он и бровью не повел, будто это его совсем даже и не касается… Ну, мыслимое ли это дело?
– Боже милостивый, – цинично возразил он, – да меня все любят без памяти. Тут уж ничего не поделаешь. Вот и вы, Жюли, вы ведь тоже в меня влюблены, правда, вы пока еще этого не знаете, но очень скоро и сами поймете. Что ж, прикажете мне всякий раз волноваться и поднимать из-за этого шум?
– Сожалею, благородный кавалер, что не могу вам ответить, как вы того заслуживаете, что поделаешь, положение не позволяет. И все же, была не была, позволю себе заметить, что мадемуазель де Франсийон для мужчины вроде вас очень даже завидная партия. Да и генерал с мадам никогда бы вам не отказали, попроси вы ее руки… И вдобавок ко всему, вы навсегда остались бы у нас в замке…
– Вот видите, как вы ко мне привязались! – смеясь, воскликнул он.
– Что ж, вы вольны воображать себе все, что вам угодно. Но, хотите верьте, хотите нет, у меня и вправду просто душа болит за эту несчастную малютку, мадемуазель де Франсийон. А уж если судьбе будет угодно отдать ее в руки этого толстяка Мерри Рула, тогда она вовсе пропала… Послушайте, кавалер, ну почему бы вам на ней не жениться?!
– Нет, – твердо отрезал он. – Я женюсь только тогда, когда вконец устану от чужих жен.
На какое-то мгновенье она, казалось, полностью погрузилась в какие-то свои мысли. Она думала о Луизе. Отчаянье мадемуазель де Франсийон и вправду глубоко ее тронуло. Она искренне сочувствовала ее страданиям. Девушка казалась ей слишком нежной, слишком хрупкой, слишком незащищенной, чтобы выдержать удар, что, судя по всему, уготовила ей судьба. Она видела в юной аристократке натуру, в корне отличающуюся от ее собственной, даже в некотором смысле и вовсе противоположную.
– Ну и что, – заметила она наконец, – все равно истинно благородный дворянин сжалился бы над бедняжкой и поступил бы так хотя бы ради того, чтобы сделать ее счастливой…
– Вот-вот! – возразил Мобре. – Иными словами, вы советуете мне навеки связать себя нерасторжимыми узами с этой крошкой, дабы она не очутилась в постели этого скучного толстяка, майора этого острова. Так вот, и думать об этом забудьте! Эта ваша мадемуазель де Франсийон, мало того что она не замедлит смириться со своей участью, она еще и найдет себе немало утешений, что заставят ее мигом забыть о своей мимолетной страсти!.. Я ведь скоро снова сюда вернусь. Но тысяча чертей! Ну-ка посчитаем… Одна… две… три… Черт побери, три женщины будут ждать здесь моего утешения!.. Нет, увольте, это уж слишком! Послушайте, милочка, ведь и мои силы тоже не безграничны!
Они уже доехали до крутого поворота, за которым их взорам открывался замок. И сразу замолкли. Жюли первой миновала главные ворота и сразу же заметила коня, вокруг которого хлопотал Кенка. Животному, судя по всему, пришлось проделать неблизкий путь, ибо пот покрывал всю шерсть вокруг седла большими белесыми пятнами.
– Это лошадь генерала! – сообщила она. – Выходит, господин Дюпарке уже вернулся…
Кавалер с трудом сдержался, чтобы не кинуть свою лошадь на попечение Жюли, так не терпелось ему поскорее увидеться с губернатором. Он предоставил служанке возможность самой спешиться, потом, нарочито не спеша, тоже спрыгнул на землю. Медленно направился к Кенка, отдал несколько распоряжений касательно ухода за своим конем, вытащил из седельной сумки свои бумаги и, не обращая уже никакого внимания на Жюли, будто ее и вовсе не было на свете, зашагал к дому…
Мари, заслышав, как они подъезжали, уже поджидала его. И сразу бросилась к нему.
– Жак вернулся, – сообщила она. – Он переодевается с дороги. У меня было время поговорить с ним насчет Гренады…
– И что же? – вполголоса поинтересовался он, на сей раз не в силах ни обуздать своих чувств, ни скрыть тревоги.
– Мне удалось убедить его…
Реджинальд с облегчением вздохнул и вновь обрел свою обычную улыбку.
– Надеюсь, вы не рассказали ему ни слова из того, что я доверил вам давеча… Это секрет… Секрет, который должен остаться только между нами.
– Нет, Реджинальд. Я ничего ему не сказала. Только дала ему понять, что мы с вами говорили насчет уступки Гренады господину де Серийяку и что вы просветили меня на этот счет. Гренада, надежно укрепленная господином де Серийяком, стала бы для нас солидной поддержкой в случае нападения на острова. Ведь не секрет, что мы все свое внимание уделяем Мартинике и волей-неволей вынуждены порой пренебрегать Гренадой. А когда нам не придется более тревожиться о Гренаде, мы сможем еще больше сделать для Мартиники… И вдобавок ко всему наши дети все равно получат недурное наследство и с того, что у нас останется…
– Тем более что господин де Серийяк заплатит вам весьма приличную цену… Благодарю вас, Мари… Я не ошибся в вас! В одном вашем ноготке больше мудрости, чем в головах всех прочих обитателей Мартиники, вместе взятых!
Демарец уже принес на подносе прохладительные напитки, когда в гостиной появился генерал. Он был в веселом расположении духа и с довольным видом потирал руки.
Сразу заметив гостя, он тотчас же направился к нему и, протянув руку для приветствия, воскликнул:
– Добрый день, кавалер! Весьма рад вас видеть. Я без остановок доскакал сюда от самого Форт-Руаяля. И уж думал, что вконец загоню свою лошадку, пробираясь по самым труднодоступным местам, но мне так хотелось вернуться до вашего отъезда…
– Вы, должно быть, смертельно устали, генерал.
– Смертельно, другого слова и не подберешь… И еще с этой проклятой подагрой – вот уж воистину подвиг!
– От всего сердца благодарю вас, генерал. Я тоже счастлив и в восторге от вашего восхитительного гостеприимства. Я наслаждался здесь всеми радостями, каких только можно было пожелать, и к тому же успел немало потрудиться!
– Тем лучше, весьма рад!.. Но я не намерен вас отпускать, не выполнив прежде самого сокровенного вашего желания… Сейчас мы с вами выпьем пуншу… Демарец, подайте-ка пунш.
Он указал Мобре на стул, и тот немедленно уселся. Генерал устроился подле него.
– Ну так что же? – поинтересовался кавалер. – Удалось вам повидаться с моими голландцами?
– Да, я встречался с капитаном «Мадейры» и видел ваших голландцев. Все устроилось самым наилучшим образом. Вы и представить себе не можете, как я вам признателен. Десять из этих голландцев уже работали на южных сахароварнях. Они немедля взялись за дело. Первые пробы были сделаны при мне, в присутствии отца Бонена, главы иезуитов Форт-Руаяля. И результаты превзошли все наши ожидания!
Он был счастлив как ребенок, и эта радость вызвала улыбку на устах Реджинальда. Генерал протянул ему бокал, взял другой себе и, прежде чем поднести его ко рту, проговорил:
– За ваше здоровье и ваши успехи. Я в неоплатном долгу перед вами, кавалер, и никогда не устану это повторять! Теперь торговля наша пойдет в гору! Это принесет процветание всем колонистам острова, а стало быть, и всей Мартинике!..
Он отпил глоток напитка, в котором плавала четвертинка лимона, потом снова обратился к гостю:
– Итак? Вас по-прежнему интересует Гренада?
– Более чем когда бы то ни было прежде, – заверил его Мобре. – И вот по какой причине: если бы мне удалось, генерал, убедить вас вступить в переговоры с господином де Серийяком, которые не потребовали бы слишком много времени, я мог бы скорее стать свободным, иначе говоря, покончить со своей миссией и наконец обосноваться здесь, на острове, воспользовавшись концессией, что вы любезно пообещали мне предоставить…
– Кстати, теперь у меня уже есть кое-что для вас на примете. Очень доходные земли. Пригодные как для индиго и табака, так и для сахарного тростника… Да-да, вот видите, я уже все обдумал!
– Я очень рад, генерал! Теперь вам остается только решиться уступить мне Гренаду. А потом небольшое путешествие до Сент-Кристофера и обратно – и вот я уже колонист!
Дюпарке снова взял свой бокал, не спеша потянул пунш и заметил:
– Я говорил об этом деле с моей женой. Признаться, я отнюдь не был склонен расставаться с этим островом… Но в конце концов мадам Дюпарке нашла весьма убедительные доводы, и мне пришлось согласиться, тем более что вы вполне заслужили мою самую искреннюю признательность. Итак, я готов продать вам этот остров как доверенному лицу, представляющему интересы господина де Серийяка. Думаю, мы быстро с вами придем к согласию касательно условий продажи. Единственное, что меня беспокоит, это каким манером господин де Серийяк предпочтет со мной расплатиться.
– С этим у нас не будет хлопот! Половину суммы я передам вам из рук в руки наличными, а на другую половину выпишу вексель.
– Превосходно, сударь! Мы с вами уладим все эти дела после ужина. Я намерен послать Демареца в Сен-Пьер за Дени Меланом, юристом, а потом вы сможете покинуть нас, когда вам будет угодно…
В тот момент в комнату вошла Мари. И сразу прочитала по лицам обоих мужчин, что они весьма довольны друг другом. Жак пояснил ей, к какому решению они только что пришли.
Однако в ответ она воскликнула:
– Но вы так устали, генерал! Почему бы вам не отложить все это дело до завтра? Думаю, господин де Мобре вполне может подождать еще один день… И потом, подумайте о бедном Дени Мелане, ему ведь как-никак уже стукнуло шестьдесят… Согласитесь, просить человека в таком преклонном возрасте проделать верхом путь от Сен-Пьера до замка, да еще глубокой ночью…
– Разумеется, – согласился Реджинальд. – Мы вполне можем заняться этим завтра. И даже, если вам будет угодно, генерал, вместе спустимся в Сен-Пьер и посетим этого юриста… Я намерен откланяться и пуститься в путь послезавтра спозаранку.
– Послезавтра так послезавтра, это как вам будет угодно, – ответил генерал.
Кавалер поднял голову и увидел, что к ним неслышными шагами приближается мадемуазель де Франсийон. Она услыхала последнюю фразу и судорожно прижала руки к груди. Она была бледна как полотно.
Реджинальд де Мобре же тем временем расспрашивал генерала насчет караибов. Он интересовался, правда ли, что нет никаких оснований опасаться племен, занимающих северную часть этого острова, и не предпринимали ли они когда-нибудь попыток вторгнуться в южную часть.
– Нет, ни разу, – ответил Дюпарке, – никогда. Хотя это вовсе не значит, будто им можно полностью доверять. Несмотря на все наши соглашения, они вполне способны спуститься в один прекрасный день с холмов и перерезать глотки всем нашим колонистам. Но я принял на этот случай свои меры предосторожности. Я намерен надежно укрепить этот замок, сделать его еще более неприступным, чем сейчас. Кстати, кавалер, если желаете, пойдемте со мной, и я покажу вам постройки, которые задумал возвести здесь, чтобы в них могли постоянно жить две сотни вооруженных солдат, и место, где я размещу батарею из двадцати пушек, в случае атаки с моря они смогут поддерживать своим огнем боевые действия из форта Сен-Пьер.
– Подумать только! – удивился Реджинальд. – А мне и в голову не приходило, что у вас есть подобные намерения. И как вы полагаете, скоро ли вам удастся завершить ваши приготовления?
– Месяца через два. Здесь, в этих краях, никогда не следует тратить времени попусту. Если некоторым деревьям требуется десяток лет, пока они начнут приносить плоды, – что ж, ничего не поделаешь, но вот по этой-то самой причине и следует сажать их, не теряя времени! Здесь даже час потеряешь – и уже ничего не наверстаешь никогда… Пойдемте же, кавалер…
