Текст книги "Мари Антильская. Книга вторая"
Автор книги: Робер Гайяр (Гайар)
сообщить о нарушении
Текущая страница: 3 (всего у книги 43 страниц)
– Давайте спешимся, – предложила Мари. – Дадим передохнуть лошадям и поговорим спокойно.
Лефор спрыгнул на землю. Выпустив из рук поводья своей лошади, он помог Мари, взяв ее за талию тем же манером, что и Жюли. Потом бережно поставил на траву.
Она похлопала хлыстом по широкой юбке, оправляя платье и заставив вздрогнуть от этого звука принявшихся было щипать траву лошадей, потом направилась к апельсиновому дереву, с которого ветер сорвал множество зрелых плодов. Уселась среди них, положила рядом хлыст и подняла с земли апельсин.
Лефор подошел к ней поближе, взял у нее из рук плод и молча принялся счищать с него кожуру.
Не говоря ни слова, она наблюдала за его движениями. Как могла она так ошибаться на его счет, поддавшись первому поверхностному впечатлению! Какая несокрушимая сила исходит от этого человека! Какой мощью веет от этого перебитого носа, от этого шрама на решительном квадратном подбородке, от этих сильных челюстей, будто созданных для того, чтобы разгрызать орехи!
– Послушайте, Лефор! – вновь заговорила Мари. – Я уверена, что, если мы с вами объединим усилия, вместе нам непременно удастся сделать что-нибудь для спасения генерала! Давайте-ка поразмыслим хорошенько!
– Да я только об этом и думаю, – ответил он, передавая ей очищенный апельсин и опускаясь подле нее на траву. – Вы ведь сами знаете, я не из тех, кого клонит в сон, пока дело не доведено до конца…
– Знаете, я никак не могу понять одной вещи: почему это командор так непреклонно суров к генералу? Ведь, если разобраться, вовсе не он главный его враг… Дюпарке стал им только потому, что имел несчастье подчиниться приказу господина де Туаси…
– И я тоже ломал над этим голову и пришел к выводу, что командор держит Дюпарке у себя в заложниках, надеясь потом поторговаться с Мазарини насчет его освобождения и добиться для себя каких-нибудь выгод…
– Полно, Мазарини занят войной с фрондой! У него хватает других забот, ему сейчас не до Дюпарке и даже не до господина де Пуэнси… Неизвестно еще, отвечает ли он на многочисленные жалобы на командора, которыми без конца засыпает его этот господин де Туаси!
Лефор с издевкой ухмыльнулся.
– Что и говорить, – заметил он, – кардинал и Регентство не соскучатся с этим, с позволения сказать, генерал-губернатором в изгнании, только одни хлопоты и никакой пользы!
– Возможно, они вообще не принимают его всерьез или попросту презирают…
– Еще один слабак вроде Лапьерьера!
Мари ничего не ответила. Лефор заметил, что она вдруг глубоко задумалась. Отсутствующий взгляд был устремлен куда-то далеко-далеко, к горизонту.
– Похоже, – заметил он, – у вас появилась какая-то идея…
Не желая мешать ее раздумьям, Лефор сорвал травинку и от нечего делать принялся машинально жевать ее. Наконец она прервала молчание и спросила:
– А что господин де Туаси, он все еще на Гваделупе?
– А где же ему еще быть! – ответил он. – Вообще-то жаль, что он все еще там. Будь он здесь, ему представился бы удобный случай узнать, что думают в наших краях о его новых поборах.
– Да, что говорить, и вправду очень жаль!
Однако внезапно она взяла себя в руки, будто вырвавшись из мира грез и вновь вернувшись к печальной действительности, и воскликнула:
– Ах, да что это я! Какой вздор! Видно, совсем потеряла рассудок! Придет же такое в голову! Да нет, ведь это же невозможно! Совершенно невозможно!
– Невозможно? – с недоумением переспросил Ив. – И что же это, позвольте полюбопытствовать, невозможно?
– Да один план, который только что пришел мне в голову. Я ведь уже сказала, что, должно быть, совсем потеряла рассудок. Не стоит об этом говорить…
– И все же?..
– Не настаивайте, прошу вас. Вы будете смеяться надо мной, мой добрый Ив! Видите ли, я так несчастна!.. У меня будто отняли частицу меня самой, я вся в смятении, мысли путаются, голова кружится. Это все оттого, что я схожу с ума от одиночества!
– И все же, – снова взялся за свое бывший пират, – если у вас есть хоть какая-то задумка, мне все равно хочется, чтобы вы поделились со мной… Кто знает, а вдруг и мне тоже что-нибудь придет в голову…
Она окинула его внимательным взглядом. Ей все привычней становилось это необычное лицо, которое она некогда нарекла лицом убийцы. Ей нравилась исходившая от него сила, рядом с ним она чувствовала себя в безопасности. Мари положила ему на плечо руку. Он вздрогнул. Никогда еще она не вела себя с ним с такой дружеской непринужденностью, и суровое сердце бывшего пирата сразу размягчилось как нагретый воск.
Мари посмотрела ему в глаза, и в этом исполненном нежности взгляде Лефор прочел все восхищение и доверие, какие она теперь к нему питала.
– Послушайте, Лефор, – многозначительно проговорила она, – я не знаю, как вы ко мне относитесь… Должно быть, в ваших глазах я не более чем жена генерала?
Бывший пират почувствовал глубокое смятение, однако со свойственной ему прямотою и без тени колебаний ответил:
– Ах, мадам! Мне очень жаль, что вы жена генерала!
Она улыбнулась:
– Не говорите глупостей, Лефор! Мне просто хотелось узнать, достаточно ли хорошо вы ко мне относитесь, чтобы пойти ради меня на большие жертвы?
– Чем я должен для вас пожертвовать? – спросил он.
– Всем! Всем! Возможно, даже своей жизнью…
Он снова ухмыльнулся и шутливо заметил:
– Рискнуть жизнью?! Эка невидаль, мадам! Да вот уж почитай лет тридцать, как я только этим и занимаюсь…
Она еще крепче сжала рукою его плечо. Он не мог не почувствовать этого, однако с легкой горечью заметил:
– Все капитаны, с которыми меня сводила судьба, а я – что поделаешь, надо же время от времени и правду говорить – знавал куда больше отчаянных капитанов, чем хорошеньких женщин… Так вот, эти самые капитаны только и делали, что предлагали мне свою дружбу в обмен на то, чтобы я пожертвовал ради них своей жизнью!
– Полно шутить, – вновь заговорила она, – я ведь говорила вполне серьезно… Я хочу предложить вам обмен, честную сделку…
– Честную сделку? – не поверил он. – Иначе говоря, я должен буду полностью отдать себя в ваши руки и слепо подчиняться любым вашим приказаниям…
– Именно так, – решительно подтвердила она, – а в обмен на это я дала бы вам все, что бы вы ни пожелали от меня потребовать… Если мой план и осуществим, то только при условии вашей безоговорочной преданности…
– Ах, мадам! – воскликнул он. – Понимаете ли вы, какие опасные даете обещания?! Плохо вы еще знаете Лефора! И какие мысли бродят порой у него в голове!..
– Мне все равно! Ну так что, вы согласны?
Вместо ответа он крепко схватил руку, которая сжимала его плечо. Она увидела, как он весь будто раздулся от гордости, как ярче заблестели его глаза. Он привлек ее к себе.
– Нет, – едва слышно прошептал он, – вам и в голову не могло прийти, чего я мог бы от вас потребовать, но теперь-то, думаю, вы уже догадались, и если вы тут же не откажетесь от нашей сделки, то можете считать, что дело уже сделано! Слово Лефора, жизнь за один поцелуй…
– Так, значит, наша сделка состоялась? – каким-то вдруг слабым голосом спросила она, втайне радуясь, что его готовность не только как нельзя лучше послужит осуществлению ее планов, но и удовлетворит не дающее ей покоя желание.
– Состоялась! – повторил он, впиваясь ртом в ее губы.
Долго он не выпускал ее из своих объятий и оторвался от ее губ только для того, чтобы перевести дыхание. Она чувствовала себя совершенно опустошенной, без сил и задавалась вопросом, что, интересно, он собирается с ней делать. Дерзнет ли, осмелится ли пойти дальше?
Она растянулась на траве и закрыла глаза, защищаясь от ослепительного солнечного света. Он снова склонился над нею, с восхищением любуясь ее лицом, будто человек, который только что нашел сокровище и все еще не в силах привыкнуть к мысли, что оно и вправду принадлежит ему – достаточно протянуть руку, чтобы завладеть им.
Однако он нашел в себе смелость и принялся ласкать ее шею, плечи, грудь. Он почувствовал, как напряглись, затрепетали ее груди, и сказал себе: нет, это не сон. Никогда в жизни не надеялся он, что ему выпадет удача обладать женщиной столь прекрасной, существом, которое казалось ему почти божественным. Он даже не думал теперь о том, что это жена генерала, человека, которого он любил более всего на свете, ведь это она сама предложила себя, чего же ему еще оставалось желать…
– Мари, – заверил он ее нежным голосом, – очень скоро вы сможете потребовать от меня всего, чего пожелаете! Я не стану торговаться и не пожалею для вас ни души, ни сил, ни жизни!
Он снова страстно поцеловал ее, и она ответила на его поцелуй с таким пылом и такой готовностью, что он почувствовал себя во власти какого-то любовного опьянения, никогда еще прежде не испытанного.
По зовущим движениям юной дамы он понял, что она уже устала ждать, но все мешкал, давая ей сделать первые шаги, забавляясь ее невольной угловатостью, ее неловкими, словно ощупью, ищущими прикосновениями и находя в этом особое, ни с чем не сравнимое наслаждение, потом наконец бросился на нее и придавил всем телом с такой неистовой силой, что ей показалось, она вот-вот задохнется. Почти тотчас же она громко вскрикнула. Он довольно ухмыльнулся.
Под тяжестью этого великана, который словно заполнил ее всю целиком, щедро одаривая своей любовью, Мари испытывала нестерпимую боль и в то же время благословляла свои страдания, ибо мыслями была сейчас не с Ивом, а с Кенка. То, что доныне, когда она изучала взглядом своего раба, казалось ей невозможным, теперь представлялось вполне осуществимым, и оттого желание это выросло в ней с еще большей силой, окончательно подготовив к новым ощущениям, для которых она теперь уже вполне созрела физически, хоть и никогда не могла думать иначе как с отвращением…
ГЛАВА ТРЕТЬЯ
Мари и Ив обмениваются своими планами
Верного пса, вот кого ей хотелось сделать из него, верного и преданного ей до самой смерти. Легкими движениями она поглаживала его по вискам, так проводят ладонью по спине славного доброго зверя.
Он все еще переваривал свое счастье, с закрытым ртом, утомленный, точно после очень вкусной и слишком обильной трапезы. Мари, как и ожидала, была теперь спокойна, возбуждение ее улеглось, и все мысли обрели четкость и ясность.
Она подвинулась к нему ближе, уселась рядом и положила голову на его плечо.
– Послушайте, Лефор, у меня есть один план, и чем больше я о нем думаю, тем больше он кажется мне осуществимым, пусть даже на первый взгляд и чересчур дерзким.
Он слушал ее, весь внимание.
– Мысль эта пришла мне в голову, когда я думала, что господин де Туаси человек слабый и незначительный, – продолжила Мари. – Помните, мы ведь с вами согласились во мнении, что, в сущности, командор не должен испытывать особой вражды к генералу, не так ли?
– Само собой! – согласился он. – И что из этого?
– Похоже, как мы с вами и говорили, вся ненависть командора направлена против этого так называемого губернатора в изгнании…
– Ясно, так оно и есть…
Она отстранилась, чтобы посмотреть ему в глаза, и с каким-то необычайно серьезным видом проговорила:
– А что, если мы предложим командору обменять Дюпарке на господина де Туаси?
– Но ведь, насколько мне известно, господин де Туаси пока еще не в наших руках, – без всякого замешательства заметил Ив.
– Но он может в них оказаться, – с легким оттенком лицемерия возразила она. – Неужели же вы, Лефор, не в состоянии похитить этого человека?
Она ожидала, что он вздрогнет от неожиданности, станет спорить, попытается ее разубедить. Но он лишь с невозмутимой кротостью ответил ей:
– Какой разговор! Конечно, я могу похитить этого господина де Туаси, Лапьерьера, кардинала Мазарини и даже саму королеву-мать, если только об этом попросите меня вы, Мари… Нет, в самом деле, не вижу, что бы помешало мне похитить этого губернатора в изгнании, если таково будет ваше желание!.. Только вот командор, согласится ли он на такой обмен?
– Об этом надо будет спросить у него самого!
– А кто, интересно, у него об этом спросит? Для честного, порядочного француза, который сохраняет верность своему королю, звенеть шпорами на острове Сен-Кристоф – занятие довольно опасное! Если я туда отправлюсь – а если таково будет ваше желание, я, конечно же, так и сделаю, – то сильно рискую остаться там вместе с нашим славным генералом, а ведь у меня, увы, нет такой прекрасной и доброй девушки, которую бы тревожила моя участь… И потом, если я тоже окажусь в плену, кто же тогда похитит господина де Туаси?..
– Неужели вы не знаете никого, кого можно было бы послать парламентером на Сен-Кристоф?
Тонким концом трубки Ив почесал затылок с видом, красноречиво говорящим о глубочайших раздумьях.
– Не знаю… Нет, просто ума не приложу! – немного помолчав, признался он.
– Но послушайте, – с некоторым раздражением промолвила Мари, – если уж полагаете, что сможете похитить губернатора в изгнании, то, должно быть, куда легче найти человека, который мог бы передать на Сен-Кристоф наше предложение, не так ли?!
– Все, нашел! Считайте, что дело в шляпе!.. – воскликнул он. – Совсем забыл рассказать вам об одном святом отце, которого обвиняют в прелюбодеянии с негритянкой, рабыней одного плантатора, а это может стоить ему двух тысяч фунтов сахару, не говоря уже о серой сутане! Тысяча чертей, как же я мог забыть! Это один монах-францисканец, я как раз собирался попросить вас замолвить за него словечко перед Лапьерьером, чтобы они закрыли это дело и прекратили судебное преследование. Этот монах, с тех пор как попал на остров, вбил себе в голову дурацкую мысль подвергать гонениям колонистов и жен плантаторов, которые, как выражается небезызвестный нам славный судья, вступают в преступные сношения, в результате которых появляются на свет цветные дети, маленькие мулаты и мулаточки… По мне, так пусть себе рождаются, природа есть природа… Лично я бы, мадам, с легким сердцем дал отпущение грехов отцу Фовелю, пусть даже, как утверждает эта негритянка Клелия, он и повинен в рождении того маленького цветного Иисуса, которого она предъявила нынче утром в зале суда.
– Для начала неплохо бы узнать, действительно ли этот ваш монах может быть нам полезен, – холодно заметила Мари.
– Ну конечно! Я же этого францисканца знаю как облупленного, он умеет выпустить пулю почти так же метко, как и я, и, ко всему прочему, обладает еще тем достоинством, что не задает лишних вопросов, когда перед ним стоит чарка с добрым ромом. Все, решено, вот этого монаха я и отправлю к господину де Пуэнси! Повторяю, я знаю его как облупленного и уверен, случись что там, на Сен-Кристофе, фортуна повернется к нему спиной, он без всяких колебаний объявит себя членом Святой инквизиции – без всяких, впрочем, на то оснований, – но добьется, что его выпустят на свободу!..
– Вы можете за него поручиться?
– О, мадам! Настолько, насколько можно поручиться за монаха, который, напившись так, что на нем уже пояс трещит от натуги, стелет себе удобную постельку между двух пушек нашего форта! Это верный человек, тут уж сомневаться не приходится!.. Особенно если мы вырвем его из лап правосудия!
– В таком случае, – продолжила Мари, – я непременно поговорю об этом монахе с Лапьерьером, пусть он даст понять судье, чтобы тот оставил его в покое. Так что, если вам удастся его отыскать, можете немедля сообщить ему о наших планах.
– Отыскать его?! – возмутился Лефор. – Да чего проще! Сейчас прямо сразу спущусь к нему в часовню, должно быть, он молится там о спасении своей грешной души, а нет – так сидит себе в «Большой Монашке» и заливает свои печали… В любом случае можете считать, что дело сделано.
– А как насчет господина де Туаси?
– Это уже мое дело, – заверил ее бывший пират. – Вроде я уже доказал вам, что на Лефора можно положиться, так или нет?
– Как вы думаете, нельзя ли будет сделать это побыстрее?
– Как только монах вернется назад с ответом командора.
– А вам известно, где найти господина де Туаси?
– Да если потребуется, я весь мир переверну вверх тормашками, отыщу его хоть на краю света и самолично приведу к господину де Пуэнси!
– Благодарю вас, Лефор! – проговорила она. – Теперь я вижу, что не ошиблась в вас. Мой план казался мне неосуществимым, но теперь, благодаря вам, поговорив с вами, я уверена, да-да, совершенно уверена в успехе.
– Ах, мадам! Лефор умеет быть благодарным…
– Я тоже, – заверила она его. – Как только генерал снова будет здесь, вы будете вознаграждены, как того заслуживаете…
– Но ведь я уже вроде получил свое вознаграждение, – с бесстыдной ухмылкой заметил он, – правда, если вы сочтете, что я достоин большего, я не против повторить.
– Ладно, давайте поговорим серьезно. Думаю, мы не можем действовать, не поставив в известность Лапьерьера. Ведь как ни говори, а он здесь временный губернатор. До настоящего времени, при всей своей бесхарактерности, он понимал нас и действовал заодно. Не исключено, что он согласится помочь и на сей раз…
– Ясное дело, – согласился Лефор. – Тем более что мне ведь понадобится корабль, надо же как-то отправить на Сен-Кристоф моего францисканца… А кто же, как не губернатор, сможет мне его дать…
– Вы говорите про этого монаха, будто уже заручились его согласием!
– А как же может быть иначе? Ясное дело, согласится, куда он денется! Да клянусь вам, он непременно примет наше предложение, хотел бы я знать, как он сможет выкрутиться, чтобы заплатить две тысячи фунтов сахару. Кроме того, судья уже в курсе, что за штучка этот монах, ведь я как бы в шутку рассказал ему кое-что о его повадках, так что этому францисканцу без нас теперь нипочем не выкрутиться, уж можете мне поверить!
– Ах, да услышит вас Бог! – вздохнула Мари. – А главное, да поможет он вам в нашем деле!
ГЛАВА ЧЕТВЕРТАЯ
Лефор вербует людей
Вот уже несколько минут, как Лефор звонил у дверей маленькой часовенки францисканцев, целиком построенной из дерева, с небольшой колокольней, которую даже не было видно со стороны моря, так надежно скрывали ее заросли кокосовых пальм и мощные стены форта Сен-Пьер. Только что опустилась ночь, и лошадь Ива нетерпеливо била копытами, требуя положенную ей порцию овса.
Наконец в крошечном оконце, прорубленном в массивной деревянной двери, показался черный глаз, который придирчиво оглядывал Лефора.
– Прошу простить меня, отец настоятель, что в такой поздний час потревожил ваш покой, но я оказался здесь по просьбе одного умирающего, который желает, чтобы отец Фовель принял у него последнее причастие…
– Гм!.. Сын мой, – послышался низкий, степенный голос из-за дверей, – я и сам бы не прочь узнать, куда запропастился этот отец Фовель… А кто умирающий?
– Да один колонист, что живет в квартале неподалеку от Галер, а может, где-то у Якорной стоянки. Во всяком случае, клянусь честью, что смогу найти этот дом с закрытыми глазами.
– Скажи, сын мой, а как имя этого человека? Я ведь знаю почти всех в Сен-Пьере…
– Отец настоятель, не надо требовать от меня слишком многого. Мне достаточно было узнать, что отца Фовеля здесь нет, выходит, мне еще рано думать об отдыхе. Я должен разыскать его во что бы то ни стало…
– Это не так-то просто, сын мой, вы потеряете слишком много времени на поиски… Может, лучше, если я сам пойду с вами…
– Нет-нет, отец настоятель, умирающий хотел только отца Фовеля…
– А если вам так и не удастся его разыскать? И несчастный тем временем испустит дух…
Но Лефор уже схватил свою лошадь под уздцы и сунул ногу в стремя.
– Послушайте, отец настоятель, – обратился он к нему, – если вам случится увидеть отца Фовеля раньше меня, прошу вас, скажите ему, что я буду ждать его в таверне «Большая Монашка»…
– В таверне?! – не веря своим ушам, воскликнул настоятель.
– А где же еще, ясное дело, в таверне!..
С момента своего любовного приключения с Мари под апельсиновым деревом Ив Лефор ощущал себя почти полубогом, который еще не успел остыть, только что вылезши из теплой постели богини. Будучи, в общем-то, человеком трезвым и обеими ногами твердо стоящим на грешной земле, он тем не менее горел нетерпением поскорее приступить к исполнению великой миссии, ибо был уверен, что создан для дел крупных и значительных.
А потому появился в дверях таверны, громко звеня шпорами, с торжествующим видом и вызывающей наглостью достойного сына Гаскони.
Народу было много. На столах, еще засыпанных хлебными крошками и залитых вином, солдаты из форта резались в ландскнехт. Другие не торопясь потягивали из своих кружек и обменивались мнениями насчет судебного процесса и слишком уж сурового приговора; однако в самой глубине залы Ив тотчас же распознал капитана Байарделя в компании отца Фовеля. И немедленно решительным шагом направился в их сторону.
– Здравствуй, монах, привет, дружище! – воскликнул он, подвигая к себе стул и усаживаясь между ними, монах же тем временем сделал вид, будто поднимается с места, дабы избежать его общества.
Ив проворно поймал его за серую сутану и насильно усадил за стол.
– Отец мой, – заговорил он таким любезным голосом, на какой только был способен, – нынче утром вы сказали мне на прощанье слова, которые, если разобраться, вряд ли пристали истинному милосердному христианину!
– Что я слышу! – вскричал отец Фовель. – И такой бесчестный хулитель и наглый лжец смеет упрекать меня в недостатке милосердия?
– А что, разве не вы весь этот месяц каждый Божий день ловили со мной рыбку в мутной водичке Рокселаны? – как ни в чем не бывало поинтересовался Ив. – Может, мне это приснилось или я спутал вас с каким-нибудь другим монахом? Может, у него была в точности такая же тонзура, как и у вас?
– Вы поклялись перед судьей, будто я любитель ловить рыбку в мутной водице, хотя лучше, чем кто-нибудь другой, знаете чистоту моих помыслов! Вы как самый последний негодяй нарочно играли словами, чтобы опорочить меня перед судом! Почему бы вам не сказать, что я, конечно, ловил с вами вместе рыбу, но не в мутной воде, а просто в речке?.. Вместо этого вы заронили подозрения в душу судьи, человека честного и неподкупного, но поверившего вашим лживым показаниям!
– Ничего не поделать, монах, – проговорил Ив с какой-то мрачной печалью в голосе, – похоже, вам и вправду придется выложить две тысячи фунтов сахару! А поскольку сахарного тростника у вас вроде бы не водится, вам волей-неволей придется обратиться к почтенному господину Трезелю, который сможет вам его продать… Не думаю, чтобы отец-настоятель был в восторге от вашего поведения… У меня даже такое подозрение, что уже завтра он споет вам песенку, которая придется вам совсем не по вкусу…
– Мне неведомо, сын мой, что вы имеете в виду, говоря об отце-настоятеле, что же касается вас, то вы покрыли себя срамом и бесчестьем!
Лефор оглушительно похлопал в ладоши и приказал принести выпивку. В ожидании кружек он поочередно переводил взгляд с капитана на монаха, у которого предвкушение выпивки вконец отбило охоту уходить восвояси.
– Я вот все думаю, – проговорил Ив с видом одновременно важным и таинственным. – Могу я доверить вам один секрет или нет?..
– Уж не сомневаетесь ли в моей надежности? – высокомерно поинтересовался Байардель.
– Да в вашей-то нет… А вот что касается этого монаха, то тут у меня есть известные опасения! Посудите сами, можно ли доверять человеку, который ночами шляется по баракам и совращает там негритянок?
– Вы хотите, чтобы я был проклят во веки веков! – в негодовании вскричал отец Фовель. – Вы добиваетесь, чтобы я поклялся вам именем Господа, чтобы я совершил богохульство… Мало вам того, что сделали, вы еще хотите, чтобы я отрекся от своей веры!
– Ну что вы, святой отец, – изображая раскаяние, проговорил Ив, – у меня и в мыслях не было требовать от вас таких жертв. Но мне и вправду хотелось бы, чтобы вы поклялись именем Христа, что все, что упадет сейчас с моих уст и достигнет ваших ушей, никогда уже не выйдет наружу ни из одного отверстия вашего благочестивого тела! Как я уже сказал, это большой секрет, можно сказать, великая тайна!
– Ну ладно! Тогда я поклянусь вам на своих четках, – сдался монах, – что если на сей раз, в кои-то веки, с ваших уст сорвутся хоть какие-то разумные речи, то клянусь не повторять это никому на свете!
Они чокнулись и дружно выпили, после чего Ив склонился к столу и тихим голосом произнес:
– Мы собираемся освободить генерала Дюпарке.
Байардель в полном изумлении откинулся на спинку стула.
– Освободить генерала?! – не поверил он. – Но как?
– Тсс!.. Я и сам еще не знаю, как это сделать, но мы освободим его, и это так же верно, как и то, что через мгновенье эта чарка будет пуста, будто в ней ничего и не было! Теперь слушайте меня и, ради всего святого, не перебивайте…
Отец Фовель явно проявлял немалый интерес к происходящему, внимательно прислушиваясь к Иву, он не спускал взгляда с его лица, маленькими глотками и явно желая протянуть удовольствие потягивая при этом из своей кружки.
– Так вот, мне пришло в голову, что для господина де Пуэнси пленник вроде нашего генерала Дюпарке – не более чем запертый в клетку скворец.
– Ясное дело, – ни минуты не размышляя, подтвердил Байардель.
– Тсс!.. А теперь представьте себе, друзья мои, что сказал бы командор, если бы его пленник, генерал Дюпарке, в той же самой темнице Бас-Тера вдруг взял в один прекрасный день и превратился в господина де Туаси, а?
Капитан весь затрясся от гомерического хохота.
– Так вот, – продолжил Лефор, – у меня такое впечатление, что, предложи мы командору в обмен на генерала Дюпарке этого самого так называемого «губернатора в изгнании», тот сразу же закричит: «Заметано! По рукам! Давайте его сюда! Провалиться мне на этом месте!» – во всяком случае, что-нибудь в этом роде!
– Гм!.. – хмыкнул Байардель.
– Сын мой, неужто вы и вправду думаете, – усомнился монах, – будто высокородный, почтенный дворянин вроде господина де Пуэнси выражал бы свои чувства словами, лишенными даже малейших признаков куртуазности? Вы говорили словно простолюдин, который всю жизнь только и разговаривал что с лошадьми!
– Ну и что, монах, да пусть бы даже и так, разве от этого я меньше достоин называться творением Божьим, так что вы уж лучше выбирайте выражения, когда говорите с самим Лефором! Ума не приложу, святой отец, откуда взялись эти манеры, но должен заметить, что, с тех пор как вы стали посещать по ночам бараки с негритянками, у вас, по-моему, стало туговато с головой и вы перестали понимать нормальный человеческий разговор. У меня тут на поясе есть вполне подходящий ножичек, может, он сойдет, чтобы немного прочистить вам мозги? Впрочем, в этом нет никакой нужды, а чтобы дать вам, господин святой отец, возможность на деле проверить, каким именно манером выражает свои мысли этот самый де Пуэнси, я, пожалуй, просто-напросто пошлю вас к нему в гости. Эта идея случайно пришла мне в голову, когда я сидел и от нечего делать грыз яблоко! «Послушай-ка, – сказал я себе, – да ведь у тебя есть один знакомый монах, который сможет красиво поговорить с командором и который уж, во всяком случае, знает наверняка, что тот думает о своем пленнике!» И надо ли добавлять вам, отец мой, что в глубине души я еще добавил к этому: «Если этот монах окажется достаточно хитер, чтобы справиться с этим делом, тогда не только развеется словно дым, что курится из коптильни при восточных пассатах, скверная история, которая сейчас изрядно отравляет ему жизнь, но и уверен, не успеет вернуться сюда наш генерал, мы и оглянуться не успеем, как этот наш монах уже будет щеголять в митре!» Вот что я сказал себе, господа хорошие, когда чистил апельсин, то есть я хотел сказать, если вы забыли, грыз свое яблоко!
– Гм!.. – хмыкнул монах, высасывая из своей кружки последние капли.
– А вот я, к примеру, такого мнения, – вкрадчивым голосом вставил свое слово Байардель, – что капитаны для того и существуют, чтобы в один прекрасный день стать майорами. Просто им надо дать возможность отличиться.
– Минуточку, – прервал его Ив. – Я говорил с этим монахом, и у меня сложилось такое впечатление, что он понял меня почти так же хорошо, как если бы я пересказывал ему Священное Писание. Я объяснил ему, что мне нужен монах-францисканец, чтобы отправиться на остров Сен-Кристоф и повидаться там с господином де Пуэнси. Может, вы, отец Фовель, знаете какого-нибудь монаха из вашей конгрегации, который хотел бы в один прекрасный день стать архиепископом, а?
– Все мои несчастья, – с обреченным видом проговорил монах, – начались в тот день, когда я встретил вас на своем пути! Вы пытались совратить меня к греху гордыни! Но я отдал бы тонзуру за полную кружку этой живительной влаги, если бы, Господь свидетель, хоть минуту колебался, оказать ли мне услугу такому достославному человеку, как вы, господин Лефор.
– Вот это разговор, святой отец! Давно бы так! Ведь умеете говорить по-человечески, когда захотите! Выходит, вы согласны отправиться к командору и выяснить у него, согласен ли он обменять генерала на господина де Туаси? Если разобраться, чем вы рискуете в этой своей серой сутане, под которой прячутся ваши пистолеты? В полной безопасности, с ног до головы!..
– Так оно и есть! Только, чтобы добраться до Сен-Кристофа, мне не помешал бы какой-нибудь кораблик…
– Терпение! Не все сразу! Вы же не даете прихожанам облатку прежде исповеди! Я достану корабль, а потом мы с вами встретимся, и я объясню вам, святой отец, во всех подробностях, что от вас нужно… А пока мне достаточно, что вы дали свое согласие, и еще поклянитесь, что доставите сюда ответ командора, и без всякого промедления!
Отец Фовель тяжело вздохнул.
– Да хранит нас Бог, – промолвил он как бы про себя, – от того легкомыслия, с каким мы поддаемся чужой воле…
Ив окинул его разгневанным взглядом.
– Мне странно слышать подобные речи, – сердито бросил он, – от монаха, которого отец настоятель может лишить духовного сана быстрее, чем я опрокину в рот эту чарку с вином, от монаха, который совращает негритянок, а потом сваливает на других плоды своих греховных похождений! Помнится, капитан Кид любил повторять пословицу: «Поселите вместе вора и святого отшельника, и либо вор станет святым, либо отшельник превратится в вора». И вот вам доказательство, что это сущая правда. Подумайте, отец мой, хорошенько подумайте. Если вам дорога ваша сутана, если вы хотите остаться в лоне святой церкви, то советую вам – отправляйтесь на Сен-Кристоф. У вас просто нет другого выхода! И тогда, обещаю вам, негритянка Клелия вспомнит, что отцом маленького эбенового Иисуса, которого она носит теперь на руках, был какой-то заезжий моряк, который бороздит моря и океаны одному Богу известно где или уже отдал Богу душу в пасти какой-нибудь акулы. В сущности, для судьи это без разницы!.. И потом еще митра… Да-да, отец мой, вы не ослышались, именно митра! Ах, как бы она пошла к вашим седым волосам, уж, во всяком случае, куда больше, чем этот жалкий колпак, как две капли воды похожий на половинку тыквенной калебасы, из которой я хлебаю вонючий суп своей подружки Жозефины Бабен!
