Текст книги "Мари Антильская. Книга вторая"
Автор книги: Робер Гайяр (Гайар)
сообщить о нарушении
Текущая страница: 32 (всего у книги 43 страниц)
И самой печальной новостью, какую он принес с собой, была весть о том, что он обнаружил на дороге, ведущей в Сен-Пьер, чудовищно изуродованный труп часового, который был послан из замка в город. У него были отрезаны конечности, а из груди, распоротой ударом ножа, вырвано сердце.
ГЛАВА ТРЕТЬЯ
Нападение на Замок На Горе
Уже окончательно опустилась ночь. И всех обитателей Замка На Горе сильнее, чем когда бы то ни было прежде, охватила та безотчетная, необъяснимая тревога, что всегда сопутствует наступлению темноты, особенно в первые часы, когда она особенно густа и все предметы обретают какие-то призрачные, пугающие очертания.
Стрельба из форта, не прекращавшаяся весь день, почти совсем смолкла, лишь время от времени, все дальше и дальше, слышались мушкетные залпы, явные свидетельства, что дикари все еще бродили где-то неподалеку от стен крепости. Но уже невозможно было разглядеть бухту и выяснить, по-прежнему ли к дикарям прибывает все новое и новое подкрепление.
В сущности, это было самое настоящее нашествие. Индейцы смогли в полной мере воспользоваться внезапностью вторжения. Оставалось выяснить, достаточно ли оказалось в тот момент в форте солдат, чтобы справиться с мятежом, как это, несомненно, случилось бы, будь они хоть как-то оповещены заранее. Еще одна неопределенность, еще один вопрос: как долго смогут они продержаться в осаде, насколько хватит им имеющихся в крепости запасов продовольствия?
При этом вряд ли следовало всерьез рассчитывать на помощь с Гваделупы или с Сен-Кристофа.
С огромным мужеством Дюпарке превозмог боль. Убедившись, что дикари не перешли в наступление и по-прежнему держатся на почтительном расстоянии от замка, он, полностью одетый, прилег на постель, предоставив Мари отдавать распоряжения и принимать все меры, каких могло потребовать сложившееся положение вещей.
Первым, кто, вздрогнув от неожиданности, услыхал какой-то странный шум, оказался Кенка. В тот момент Мари как раз случайно вышла во двор. Он подошел к ней и попросил прислушаться.
Теперь и она расслышала неясный шелест листьев, доносившийся откуда-то со стороны дороги.
Не теряя ни минуты, она тут же приказала подкатить пушку. Жерло ее теперь выглядывало наружу меж двух прутьев железных ворот, она была заряжена картечью и готова выстрелить в любых непрошеных гостей.
Однако шорох был какой-то странный. Он ничуть не напоминал топот большой группы людей. Скорее уж его можно было сравнить со звуком шагов солдата, обутого в тяжелые сапоги и слегка позвякивающего шпорами по каменистой дороге. Порой шаги вовсе затихали, потом довольно быстро возобновлялись.
Мари выждала несколько минут, пытаясь решить, что лучше – оставаться в неизвестности или послать кого-нибудь из стражи на разведку? Она так и пребывала в замешательстве, когда вдруг ночную тишину огласил громкий крик:
– Эй, в замке!
– Вроде кто-то из наших! – вздрогнув, воскликнула она.
Окрик повторился еще два раза.
Юная дама заметила, что с каждым разом он становился все слабее и слабее.
Она подошла к сержанту и проговорила:
– Это француз, он просит о помощи. Возможно, это посыльный с донесением из форта или какой-нибудь колонист, которому удалось спастись от дикарей. Мы должны прийти ему на помощь. Возьмите двух солдат и пойдите поглядите, в чем там дело.
Слов нет, сержант куда с большим удовольствием выполнил бы любое поручение внутри дома. Однако делать было нечего, и он, волей-неволей вынужденный подчиниться приказанию, подозвал двоих стражников и исчез из виду.
Правда, отсутствовал он совсем не долго. Ориентируясь на крики взывающего о помощи незнакомца, он довольно скоро и без труда обнаружил его, едва миновав излучину дороги. Тот лежал, рухнув без сил прямо посреди дороги, и, судя по всему, был серьезно ранен. Сержант тотчас же понял, что это не военный, а один из колонистов. Он то и дело стонал, должно быть, не на шутку страдая от ран.
Заметив приближавшуюся к нему тень, он, прерывисто дыша, слабым голосом пробормотал:
– Прошу вас, возьмите меня с собой, помогите мне идти. Отведите меня к генералу…
Трое солдат помогли ему подняться с земли и повели с собой.
Мари сразу заметила приближавшуюся группу и склонилась над раненым.
Ей не понадобилось много времени, чтобы тотчас же узнать незнакомца. Это был Жильбер д’Отремон. Но Боже, в каком ужасном виде!
Одежда его вся в пыли, разодрана и во многих местах пропитана кровью. Одно ухо было почти совсем оторвано, все лицо залито кровью. Увидев Мари, молодой человек чуть приподнялся, опершись на локоть.
– Мадам, – с трудом переводя дыхание, прошептал он, – я хотел бы поговорить с генералом… Мне чудом удалось добраться сюда… Я шел из форта.
– Генерал очень нездоров, – ответила Мари. – И пользуется всякой передышкой, всякой свободной минутой, чтобы отдохнуть… Выходит, вам удалось добраться сюда прямо из форта?.. Должно быть, вы доставили нам донесение от Мерри Рула, не так ли? Можете свободно говорить со мной обо всем.
И, не дожидаясь ответа юноши, обернулась к Сефизе, вырвала у нее из рук факел, передала его стражнику и приказала негритянке:
– Ступайте и принесите рому. Быстро! Бокал рому…
Было видно, лишь ценой нечеловеческих усилий Жильберу удается не потерять сознания. Будто торопясь высказаться, он выпалил:
– Дикари захватили все дороги. В их руках дорога на Сен-Пьер. Трижды пытались мы послать вам нарочных с донесениями из форта. Но все тщетно. Мне удалось добраться только благодаря ночной темноте…
Вернулась негритянка с графином и бокалом. Мари собственноручно до краев наполнила тафией бокал, Жильбер с жадностью выпил, и, казалось, к нему разом вернулись покинувшие его было силы. Он сделал движение, будто пытаясь подняться и сесть, прислонившись к спинке банкетки.
– Вы ранены, – проговорила Мари, удерживая его. – Не двигайтесь, лежите спокойно. Я позабочусь о вас.
Она расстегнула его камзол, но едва попыталась освободить из рукавов руки, как лицо Жильбера перекосилось от боли, а из уст вырвался жалобный стон. Только тут она заметила, что левое плечо его пронзило копье или стрела, рана была настолько глубокой, что из нее обильно сочилась кровь.
Она послала Сефизу принести все необходимое для перевязки.
– Позвольте мне сначала все объяснить вам, – попросил Отремон. – Форт в кольце. Лишь каким-то чудом мне удалось прорваться сквозь ряды индейцев. Они окружили все окрестности Сен-Пьера, вплоть до монастыря иезуитов. Из форта нет смысла стрелять, ибо дикари прячутся в густых зарослях. Из карабинов их тоже не достать, разве что кто-нибудь из них случайно попадется на глаза. Не исключено, что караибы не будут в ближайшее время атаковать форт, они просто намерены оставаться в засаде, и одному Богу известно, сколько они смогут так продержаться!
Он покачал головой, потом продолжил:
– По-моему, они действуют по наущению каких-то английских негодяев. Поверьте, подобные повадки вовсе не в привычках дикарей! Они залегли в засаде, явно пытаясь взять нас измором и никак не обнаруживая своего присутствия. Уверяю вас, мадам, это чисто английские хитрости!..
– Ну что ж! – твердо проговорила Мари. – Надеюсь, майор попытается найти выход из положения! Не позволит же он, чтобы его, словно загнанную лису, заперли в этой каменной норе! Ведь в его распоряжении пять сотен солдат, которые могут покинуть форт и отбросить прочь дикарей!
– Ах, мадам, если бы они действовали привычным манером, как привыкли воевать мы сами! Слов нет, тогда, конечно, мы смогли бы покинуть форт и атаковать их, но ведь они же прячутся! Они подстерегают нас, следят за нами исподтишка, рано или поздно мы натолкнемся на противника, который безжалостно расправится с нами, если мы атакуем его за пределами укрепленного форта…
– И что же нам теперь остается? Как в таких обстоятельствах действует майор?
– Мерри Рул только вчера вечером от одного добравшегося с Гренады на лодке колониста узнал, что на острове взбунтовались дикари.
– Отчего же он не поторопился поставить об этом в известность нас?
Отремон пожал плечами, показывая свое полное неведение относительно мотивов, какими руководствовался в своих действиях майор.
– К тому времени там уже успели зарезать восемь колонистов. Рул тут же поспешил послать Байарделя с кораблями береговой охраны сурово покарать дикарей и восстановить порядок на острове. Вот почему вторжение нынче утром дикарей на Мартинику застало нас врасплох. Никто даже не успел вовремя поднять тревогу. Они прибывали со всех сторон. Среди них индейцы с Гренады, с Гренадины, с Сент-Люсии… Короче говоря, сюда собрался весь флот местных дикарских племен…
Мари была вне себя от ужаса.
– Выходит, – промолвила наконец она, – Байардель отправился на Гренаду?! И одному Богу известно, сколько он будет отсутствовать, а ведь мы здесь так нуждаемся в нем и в его кораблях! Что и говорить, никак не скажешь, что майор в этой ситуации оказался на высоте!
– Да нет же! – возразил Отремон. – Вы не совсем справедливы. Ведь не мог же майор знать, что замышляют против нас караибы! Повторяю, мадам, за всем этим стоят англичане! Никогда не поверю, что дикари способны на этакую хитрость: заманить нас на Гренаду и тем временем атаковать здесь! Уж поверьте на слово, мадам, будь здесь капитан Байардель, этот сброд никогда не осмелился бы высадиться у нас на острове! Да он приказал бы забросать все эти их челноки из камнеметов! А тех, кто остался бы в живых, мы без труда отправили бы назад, в те края, что отведены для дикарей!
– Но как же вам удалось добраться сюда? – удивилась Мари.
– Поскольку ни один из наших гонцов так и не дошел до замка, я сам вызвался под покровом ночи попытать счастья в последний раз. Дикари были повсюду. Благодаря темноте мне кое-как удавалось прятаться, пока я не наткнулся на целый отряд индейцев. Они напали на меня, своими пистолетами мне удалось уложить двоих. Потом почувствовал, что и сам ранен, но мне удалось укрыться в густых зарослях, и я надолго там затаился. Они пытались меня отыскать, но тщетно, и в конце концов они ушли. Тогда я стал потихоньку пробираться сюда…
Похоже, силы окончательно оставили его, и он замолк.
– Ладно, – снова заговорила она, – а теперь надо непременно снять с вас одежду. Я должна заняться вашими ранами.
Покончив с этим, она спросила:
– И все-таки каковы же замыслы майора? Ведь он командует войсками, это в его распоряжении находятся сейчас все вооруженные силы острова! Не может же он не знать, что мы здесь окружены со всех сторон, пленники собственного замка, надеюсь, он не преминет попытаться освободить нас!
Жильбер покашлял, будто нарочно, чтобы избежать необходимости ответить на ее вопрос, однако Мари снова взялась за свое:
– Нисколько не сомневаюсь, он непременно попытается сделать что-нибудь для нашего спасения! Что за вздор, в самом деле! Ведь не может же быть, чтобы какая-то жалкая сотня дикарей, удерживающая в своих руках дорогу, преградила путь отряду хорошо вооруженных стрелков! Раз вам, Отремон, все-таки удалось пробраться сюда, то для сотни солдат это вообще не составит особого труда!
– Все это так, – возразил Жильбер. – Но ведь главное – это оборона форта. Без сомнения, весьма рискованно лишать его стольких защитников.
– А как же Мерри Рул? Неужели его нисколько не встревожило, что мы почти в когтях у дикарей и их стрелы вполне могут вконец парализовать нашу оборону? Он что-нибудь говорил по этому поводу?
– Ладно, к чему скрывать, – решился наконец Жильбер, окончательно отказавшись от попыток умолчать истинное положение вещей, – когда Рул узнал, что замок в окружении, он воскликнул: «Вот видите! Генерал не захотел меня послушаться! Он предпочел продать Гренаду иноземцу! Теперь пусть сам пожинает плоды! Ведь рано или поздно именно так и должно было случиться…»
– Иноземцу?! – переспросила Мари. – Но ведь мы продали ее французу через посредничество одного шотландца, кавалера де Мобре, вполне достойного дворянина, заслуживающего всяческого доверия.
– Возможно, мадам, кто знает. Однако, судя по всему, Рул так и не простил вам этого, ибо потом добавил: «Если бы они продали этот остров мне, эти индейцы никогда бы и пикнуть не посмели! Никогда! Уж кто-кто, а я-то смог бы их усмирить! Что ж, кто знает, может, все это и к лучшему!..»
С минуту Мари молчала, словно целиком погрузившись в какие-то невеселые мысли.
– Послушайте, – проговорила она наконец, – а не кажется ли вам, что из желания отомстить майор так и не прислал нам никакого подкрепления?
Жильбер отрицательно помотал головой.
– Да нет, ну что вы, право! Думаю, он сказал это просто в сердцах. А если он не прислал вам помощь, то, скорее всего, просто потому, что не смог!..
С минуту они сидели друг против друга, не произнося ни единого слова. Мари не сводила глаз с сильной волосатой груди молодого колониста. Заметила, какие крепкие у него мускулы. Только что произнесенное ею имя кавалера де Мобре неожиданно воскресило в ее памяти облик галантного шотландца. И она с удивлением обнаружила, что за всеми тревожными событиями последнего времени совсем забыла о нем. Потом вспомнила, как на Гренаде Жильбер тонкими чертами лица и обходительными манерами напомнил ей кавалера. Правда, с тех пор, как она вновь увиделась с Реджинальдом, это сходство уже казалось ей куда менее разительным.
Жильбер, судя по всему, очень страдал от нестерпимой боли, у него даже не было сил поднять голову, чтобы взглянуть на Мари. Как странно, подумала она, единственным чувством, какое вызывал он в ней сейчас, было сострадание. Нет, ее даже не восхищало то, что ему удалось прорваться сквозь окружение дикарей и добраться до замка. Она лишь жалела его, сочувствуя его страданиям. Он с трудом вздохнул полной грудью. Здоровой рукой он крепко сжимал онемевшее, распухшее, изуродованное плечо.
И все же нашел в себе силы слабым голосом спросить:
– А у вас есть здесь хоть какие-то запасы провианта?
– Провианта? – удивившись вопросу, переспросила она.
– Да, съестных припасов. Сколько времени вы смогли бы продержаться в окружении?
– Трудно сказать… У нас есть зерно, маниока, несколько живых свиней. Мы постараемся заколоть их как можно позже. Если нам удастся закоптить мясо и бережно оделять продуктами всех, думаю, сможем продержаться дней десять…
– Вы сказали, дней десять? – с облегчением переспросил он. – Думаю, этого вполне достаточно. За это время все наверняка так или иначе закончится. Либо дикари всех нас перережут, либо мы окончательно возьмем над ними верх!
– Почему вы так думаете?
– Да сам не знаю… – признался он. – Просто у меня такое ощущение… вернее, предчувствие, не более того.
Она подошла к нему поближе и присела.
– Послушайте, Отремон, мне кажется, вы что-то от меня скрываете. Не может быть, чтобы то, что вы только что мне сказали, оказалось простым предчувствием… Вы что-то знаете, что-то такое, чем не хотите поделиться со мной.
– Да нет же. Уверяю вас, мадам. Я вовсе ничего от вас не скрываю. Просто я уверен, что все это дело рук англичан. Так что через пару недель они непременно высадятся на острове и мы будем спасены… если за это время нас не успеют перебить индейцы. Вот и все, что я могу вам сказать. И я не единственный, кто разделяет эти опасения. Вот Мерри Рул там, в форте, так он даже подозревает, будто весь этот бунт подстроил тот самый иностранец, которому вы продали Гренаду.
– Ах, Боже мой, какой вздор, – крепко сжав кулачки, с негодованием возразила она. – Это он просто от злости! Завидует, вот и все! Никак не может простить, что Гренада уплыла у него из рук… В любом случае, Жильбер, прошу вас, если вы увидитесь с генералом, не говорите ему ничего об этих подозрениях…
– Можете целиком на меня положиться, мадам.
Она встала. В смятении, раздираемая противоречивыми чувствами. Нет, она отказывалась верить в предательство Реджинальда.
– Я велю приготовить вам комнату, – обратилась она к гостю. – Вы ранены и не можете оставаться здесь, внизу. Жюли присмотрит за вами. Она единственная женщина в доме, кроме меня, которая еще не потеряла голову от страха.
– А как же мадемуазель де Франсийон? – поинтересовался он. – Как ведет себя она?
– Ах, лучше не спрашивайте! – пожала плечами Мари. – Я даже не уверена, сумеет ли она спастись бегством, если перед нею вдруг вырастет один из дикарей… Она занимается детьми… и, похоже, ничто на свете более ее не волнует. Я по-своему рада, что она не показывается мне на глаза. Сущая восковая кукла, сударь. Что вам еще сказать о ней? Женщина, вылепленная из воска, и больше ничего!
– Но я вовсе не собираюсь ложиться в постель, – возразил Отремон. – Дайте мне тоже оружие, ведь, думаю, у вас его здесь вполне хватает, и я буду сражаться вместе с остальными…
Несмотря на все страхи, ночь прошла без происшествий. Теперь уже никто не мог ничего понять, все лишь терялись в догадках. Подобный тактикой караибы нарушали все свои воинственные традиции. Обычно они дожидались темноты, потом забрасывали дома своими наводящими ужас горящими стрелами, а когда обитатели жилищ, дабы не сгореть заживо, выскакивали наружу, стреляли в них из луков или убивали дубинами.
На сей раз дикари не подавали никаких признаков жизни. Можно было подумать, будто все обманулись, став жертвами какой-то странной коллективной галлюцинации и вообразив себе дикарей, которых на самом деле вовсе и не было.
Однако едва забрезжил рассвет, как на склонах Морн-Фюме тут же пришла в движение длинная красная цепочка. Многие сотни людей, в безукоризненном порядке выстроившись в ряд, стали медленно спускаться с холма в сторону Сен-Пьера.
Судя по всему, это было началом атаки. Мари с генералом еще больше укрепились в этих подозрениях, когда несколько минут спустя увидели, как вслед за первой красной линией пришла в движение и вторая.
При той скорости, с какой передвигались дикари, было маловероятно, чтобы они смогли покрыть солидное расстояние до наступления следующей ночи. А чтобы напасть на замок, им пришлось бы переправиться через расселину в скалах, а потом карабкаться по очень крутому, почти отвесному склону, где они стали бы легкой мишенью для защитников замка. Стало быть, опасность была не так уже велика.
Цепочки же, направлявшиеся в сторону Сен-Пьера, напротив, передвигались весьма быстро. Стоя у окна и наблюдая за всеми этими приготовлениями к атаке, Жильбер д’Отремон все больше укреплялся во мнении, что дикари действуют, подчиняясь не одному из своих вождей, а следуя какой-то несвойственной им стратегии, явно навязанной им иноземцем. Целью их было как можно теснее сжать кольцо вокруг крепости и как можно ближе подойти к Замку На Горе – двум наиболее важным стратегическим пунктам всей этой местности.
С горькой усмешкой на устах представил он себе, какую неоценимую выгоду могут извлечь из всех этих маневров англичане – да, он упорно видел за всем этим коварный план англичан, ведь теперь все внимание защитников форта и замка полностью поглощено дикарями. Море свободно, и корабли могут войти в бухту, фактически не рискуя ничем!
Все это казалось ему настолько очевидным, что он не смог не поделиться своими соображениями с Мари, когда та зашла его проведать.
– Вот увидите, мадам, английские корабли не заставят себя ждать, и вы скоро увидите их в бухте Сен-Пьера! Помяните мое слово, они сделают вид, будто пришли спасать своих друзей от нашествия караибов, но потом воспользуются случаем и завладеют всем островом! Ничуть не удивлюсь, если узнаю, что нас и вправду предали!
– Замолчите, – с раздражением бросила юная дама, сразу почувствовав за этими словами скрытое обвинение в адрес кавалера де Мобре. – Полагаю, у майора достаточно пушек, чтобы одновременно стрелять и по морю, и по суше! Как жаль, что генерал болен! Какая жалость, что он не в состоянии сам добраться до крепости!
Жильбер ничего не ответил. Впрочем, как раз в тот самый момент форт подал наконец свой громовой голос. Все, кто мог передвигаться, кого еще не пригвоздил к земле ужас, высыпали во двор, чтобы полюбоваться потрясающим зрелищем.
Теперь форт изрыгал потоки огня, воздух буквально сотрясался от шума и грохота. Дым, гигантскими струями вырывавшийся из бойниц, временами почти совсем окутывал волнистой серой пеленой поле боя, потом мало-помалу рассеивался, разрывался на клочья и исчезал, уносимый ветром. Но через несколько минут ему на смену приходила новая дымовая завеса.
Внезапно к грохоту канонады и треску мушкетов прибавился барабанный бой. И вместе с ним со всех сторон к замку стали приближаться красные человечки.
Всех обитателей замка сразу охватило лихорадочное возбуждение. На сей раз это была самая настоящая атака – и атака хорошо подготовленная и заранее спланированная. Караибский барабан мог передавать приказы на любые расстояния. Было нетрудно представить себе, что точно такие же сцены разворачивались сейчас и в Макубе, что по ту сторону Монт-Пеле, и в Форт-Руаяле, и в Карбе, и в Ривьер-Пилоте. Караибы наводнили весь остров…
Высунувшись из окна своей комнаты, генерал отдавал приказы. Мари бросилась к неграм, пытаясь объяснить им, что от них требовалось, ведь они не могли понимать слов Дюпарке. Она выстроила их в ряд подле пушек, предупредив, что им не следует пугаться при звуке залпов, а напротив, они должны и сами стрелять в любую фигуру, которая будет двигаться, когда из каронады вылетит ядро.
Объяснения пришли как раз вовремя, ибо внезапно на расстоянии мушкетного выстрела от замка словно из-под земли выросла цепочка дикарей. Как и все прочие, они двигались неспешным шагом.
Мари выбежала на склон перед замком. Они были так близко, что ей были отчетливо видны даже искривленные странными гримасами лица индейцев и все украшения, какие они нацепили на себя, отправляясь в этот военный поход.
Барабанщик шествовал в самом центре цепочки. Барабан представлял собою кусок ствола бавольника, или сырного дерева, длиною примерно в два локтя. Барабанщик повесил его на шею с помощью кожаных ремешков и с силой бил обеими ладонями по туго натянутой коже, время от времени разнообразя эти мерные удары быстрыми триолями, легко касаясь барабана кончиками пальцев.
По мере того как эта цепочка заметно продвинулась вперед, сзади вдруг выросла новая – будто из-под земли появилась, словно те, кто шел впереди, вдруг каким-то чудом раздвоились, создав точно такую же вторую цепочку. Не прошло и нескольких минут, как чудо вновь повторилось.
На том расстоянии, где находились теперь дикари, пушка, заряженная картечью, могла непоправимо расстроить их ряды, вызвав многочисленные жертвы. Стоя подле канониров и с трудом сдерживая нетерпение, Мари повернулась и бросила на Дюпарке вопросительный взгляд. Генерал по-прежнему застыл у окна, облокотившись о подоконник и с пистолетами наготове. «Интересно, о чем он думает, – задала она себе вопрос, – почему так медлит?!»
А со стороны форта все грохотали залп за залпом. За ними следовали выстрелы из мушкетов. Должно быть, огнестрельное оружие применяли против дикарей, не пострадавших от пушек и пытавшихся скрыться.
Все защитники замка пребывали в каком-то тревожном смятении. Никто не мог уразуметь, почему генерал до сих пор не отдает приказа стрелять, ведь дикари находились уже так близко, что их без труда можно было перебить из пушки или мушкета. Мари же еще менее других понимала, что на уме у мужа, что он задумал, почему медлит…
Наверное, Дюпарке выжидает, пока индейцы начнут карабкаться по склону, но Мари казалось слишком рискованным подпускать их так близко. И, поддавшись какому-то непреодолимому внутреннему порыву, сама скомандовала:
– Огонь!..
И канониры, не в силах ослушаться этого властного приказа, тут же поднесли запалы. Одновременно щелкнули затворы мушкетов.
И все вокруг сразу изменилось. Не успел рассеяться дым, как перезаряженные каронады уже сделали новый залп. Туго натягивая канаты, откатывались назад пушки, солдаты с криками протягивали друг другу банники, ведра, мешки с порохом. Наугад в росший по склонам холма кустарник, в зарослях которого могли укрываться караибы, летели пули из мушкетов. Грохот пуль напоминал стук бесчисленных градин, падающих на крытую сланцем кровлю.
Когда дым рассеялся и ничто уже не скрывало поля боя, Мари с трудом могла поверить в реальность зрелища, что открылось вдруг ее взору.
Красные ряды индейцев рассеялись, раздробились. Сотни людей, всего несколько минут назад медленно, неотвратимо, в безукоризненном порядке надвигавшихся на замок, теперь в не поддающемся никакому описанию хаосе усыпали склоны холма. Они валялись на земле, скрючившись, грязные, перемазанные поверх краски «руку» слоем пыли, копоти и пороха. На красных телах почти не было видно ран – разве что кому оторвало руку или ногу. Многие тела сотрясались в судорожных конвульсиях. С криками и стонами иные пытались спастись бегством, ковыляя на раздробленной, истекающей кровью культе. В воздухе по-прежнему висело облако желтоватой пыли. То тут, то там оглушенные поначалу выстрелами индейцы теперь поднимались на ноги и, дрожа всем телом, пытались найти хоть какое-то убежище.
Мари приказала прекратить огонь. Дикари уже и так получили достаточно суровый урок и, скорее всего, теперь не скоро решатся снова возобновить атаку.
Кое-кто из них пытался вынести с поля боя раненых и убитых. Мари решительно запретила стрелять в них. Им теперь еще долго придется возиться с этими чудовищно изуродованными телами, и для обитателей замка они в ближайшее время не представляли уже никакой опасности.
Мари с трудом могла отличать друг от друга раненых аборигенов. У нее было такое впечатление, что многие из них куда-то переместились или вовсе исчезли из виду – впрочем, вовсе не удивительно, ведь караибы, уцелевшие после обстрела из каронад, поспешили утащить подальше тех собратьев, кто пострадал поменьше.
Внезапно Мари вспомнила, что ведь именно по ее команде началась страшная бойня. Но у нее не было никаких сожалений – убитые, все эти трупы не вызывали у нее ни малейших угрызений совести. Зато в тот момент она подумала о генерале, и ей в голову пришла мысль, что, отдав в его присутствии приказание открыть огонь, она превысила свои полномочия и, должно быть, генерал теперь в ярости. И все же у нее хватило храбрости обернуться и выдержать его взгляд. Генерал не шевельнулся. Он все еще держал в руках два пистолета и, судя по всему, поступил так же, как и все остальные, – тоже стрелял… Глаза его были устремлены на усеянный изуродованными, истекающими кровью телами склон холма. Похоже, зрелище вызывало в нем искренние сожаления. И все же он посмотрел вниз, встретился взглядом с Мари и улыбнулся. Тут же до нее донесся его возглас:
– Что ж, думаю, теперь они надолго образумились!.. Мари, дружочек мой милый, велите же угостить этих славных людей, – продолжил он, указывая рукою на негров и солдат, – доброй порцией рома!
Рабов уже и так распирало от гордости из-за своих боевых подвигов. А весть о том, что им причитается добрая порция рому, вызвала приступ бурной радости. Некоторые из них принялись плясать, словно дети, весело размахивая мушкетами.
Канониры и солдаты смеялись, празднуя победу.
Теперь со склона холма доносились душераздирающие вопли, безнадежные, жалобные мольбы о помощи, леденящие душу, последние стоны умирающих.
Теперь там с каждой минутой становилось все больше и больше караибов, которые шли туда, чтобы вынести своих. Видя, что из замка более не стреляют, а значит, опасность миновала, они сбегались со всех сторон.
Сержант из стражи нетерпеливо топнул ногой.
– Надо стрелять! Перебить их всех! Перебить всех этих поганцев до единого! Вот увидите, они найдут способ где-нибудь спрятаться, а потом нападут на нас ночью и застанут врасплох, дикари ни за что не сдадутся после такого поражения!
– Что ж, ничего не поделаешь! – ответила Мари. – Стало быть, придется еще раз ответить им тем же манером!
Остаток дня прошел в замке без всяких новых происшествий.
Вблизи форта бой тоже продолжался все утро, потом и там вскоре воцарилась такая же тишина. Дикари больше не показывались.
Однако незадолго до того, как опустилась ночь, солдаты, что охраняли орудия, заметили, что заросли кустарников будто сами по себе передвинулись куда-то в сторону.
Более того, до них непрерывно доносился шелест листвы, а пару раз они заметили даже человеческие фигуры, которые, отделившись от кустов, проворно перепрыгивали от одних зарослей к другим.
Стало быть, караибы вовсе не намерены покидать поле боя. Они явно готовились к новой атаке. И обитателям замка не оставалось иного выбора, кроме как, не смыкая глаз, ждать и быть начеку…
