Текст книги "Мари Антильская. Книга вторая"
Автор книги: Робер Гайяр (Гайар)
сообщить о нарушении
Текущая страница: 17 (всего у книги 43 страниц)
ГЛАВА ДЕСЯТАЯ
Мари начинает мстить своим врагам
Небольшая шлюпка приближалась к правому борту «Задорного». Ив Дефор, выпрямившись, стоял на носу, и раскачивающие шлюпку волны, казалось, ничуть не мешали ему сохранять равновесие. С того самого момента, как они отчалили от берега, он так и стоял, не шелохнувшись, упершись кулаками в бока, твердо держась на ногах. Таким и видел его лейтенант Лавернад, наблюдавший за ним сквозь свою подзорную трубу.
Позади, меж двух гребцов, в глубине лодки полулежал человек. Он был как две капли воды похож на человека, который, еще и года не прошло, растянувшись на мехах, прибыл на остров и был торжественно встречен генералом Дюпарке. Это был генерал-губернатор Ноэль де Патрокль де Туаси.
Шлюпка ударилась об обшивку «Задорного», тотчас же был спущен трап.
– Сударь, – проговорил Ив, обращаясь к пленнику, – поднимайтесь первым.
Господин де Туаси поднялся и сделал шаг вперед, но тут шлюпку резко покачнуло от встречной волны, и он рухнул на дно. Ему пришлось ухватиться за уключины, чтобы снова подняться на ноги, и, поддерживаемый под руки бывшим пиратом, он наконец с грехом пополам добрался до веревочного трапа.
Лейтенант Лавернад в окружении своего помощника и командира корабля стоял на палубе. На губах его играла какая-то странная улыбка. Он посмотрел на господина де Туаси, который все больше и больше походил на измученную курицу, которую только что насильно искупали, потом на Ива Лефора, навстречу которому устремился в искреннем порыве, протягивая руку для приветствия.
– Сударь, – сердечно проговорил он, – уверен, командор лично поздравит вас с успешным осуществлением вашего плана. Позвольте мне от себя выразить вам свое глубокое восхищение тем, как блестяще провели вы эту операцию. Мы не потеряли ни одного из наших людей и не спалили ни единой унции пороха!
Впервые в жизни бывший пират чувствовал себя настолько взволнованным, что был даже не в силах ответить на дружеское приветствие. К глазам подступили слезы. Наконец-то его оценили по достоинству! Наконец-то задача его близка к завершению! Он прекрасно сознавал важность того, что совершил, и ценность услуги, которую оказал этим всей колонии. Однако не чувствовал от этого никакой гордости, лишь удовлетворение от доведенного до конца и хорошо выполненного дела.
Лавернад тем временем уже обращался к губернатору:
– Весьма сожалею, сударь, что события приняли для вас столь печальный оборот. К несчастью, мы по-прежнему находимся в состоянии войны, и это ведь вы, если мне не изменяет память, первым явились в Бас-Тер, направив на нас свои пушки. К вам будут относиться, как к пленнику, со всем уважением, какое вам положено. Однако сейчас мы находимся в море и, как ни прискорбно мне об этом сообщать, не сможем предоставить вам удобств, на какие вы могли бы рассчитывать. Дабы утешить и придать вам мужества, замечу, что и сам генерал Дюпарке вот уже год терпит те же лишения, которые ждут теперь вас…
Господин де Туаси поднял голову и смерил взглядом своего противника.
– Позволительно ли мне спросить вас, сударь, как вы намерены со мной поступить?
Лавернад недоуменно пожал плечами и ответил:
– Моя роль, сударь, ограничивается лишь тем, чтобы доставить вас к командору де Пуэнси. Только он, и он один, будет решать вашу участь…
И, увидев, что у пленника слегка подкосились ноги, словно желая подбодрить его, добавил:
– Не думаю, чтобы командор стал слишком долго задерживать вас у себя; по крайней мере, это дает вам хоть одно преимущество перед генералом. Скорее всего, он отправит вас обратно во Францию, где, увы, сударь, вы уже не сможете снова предъявлять свои права на наши острова…
– Я в вашей власти, сударь, – ледяным тоном ответил господин де Туаси.
Лавернад сделал знак капитану судна, тот подошел ближе.
– Что, каюта этого господина готова? Содержать его там как арестованного. Никаких контактов. Ни одна живая душа не должна даже подозревать, что он находится у нас на борту. Полнейшая тайна.
Капитан корабля подозвал двух матросов, которые повели господина де Туаси в сторону коридоров, ведущих к каютам. Тогда Лавернад повернулся к Лефору.
– Друг мой, – обратился он к нему, – надеюсь, вы не откажетесь выпить со мной графинчик доброго французского вина. Вы принесли сюда успех, который надобно должным образом отпраздновать…
– Какой разговор! – воскликнул бывший пират. – И мы выпьем с вами за здоровье генерала, командора и нашего славного отца Фовеля, который, должно быть, с нетерпением ждет, когда наконец ему на голову наденут вожделенную митру!
Лавернад дружески обнял Лефора за плечи и повел его к себе в каюту.
Он протянул кубок Лефору, потом взял свой, и, смеясь, оба дружно воскликнули:
– За генерала, за командора и за отца Фовеля! Да хранит их Господь во здравии и да исполнит он все их желания!
Ив первым поставил на стол свой опорожненный кубок.
– Лейтенант, – проговорил он, – мне хотелось бы передать весточку одной даме, моей подруге, которая живет неподалеку от Сен-Пьера. Будет достаточно, если кто-нибудь снова вернется на берег и вручит эту записку капитану Байарделю, а уж он передаст ее кому надо… Могу ли я попросить вас дать мне перо и бумагу?
Лавернад кивнул головой и поинтересовался:
– Так, выходит, вы намерены сопровождать нас до Бас-Тера?
Ив скривил губы.
– Выходит, так, – ответил он. – Терпеть не могу, когда дело не доведено до конца. Не то чтобы я не доверял слову командора, но мне будет куда спокойней, если я самолично встречу генерала Дюпарке, когда он выйдет из своей темницы, и провожу его до Сен-Пьера. Никогда бы не простил себе, если бы доверил это дело кому-нибудь другому!
Лейтенант кивнул головой и ограничился замечанием:
– Хорошо, сейчас я дам вам перо и бумагу, а потом пошлю кого-нибудь доставить вашу записку капитану Байарделю… После чего мы немедленно снимемся с якоря…
Он встал, открыл ящик своего письменного стола, достал оттуда бумагу, перо и чернильницу и, положив все это перед Ивом, заметил:
– Хотелось бы мне познакомиться с этим вашим капитаном Байарделем… Он ведь похож на вас, не так ли?
– Как родной брат! – ответил Ив.
– В таком случае, почему бы вам обоим не обосноваться у нас на Сен-Кристофе? Генерал теперь вот-вот снова займет свой законный пост на Мартинике. На острове опять воцарится мир и спокойствие… А нам, нам так не хватает людей вашей закваски…
Лефор задумчиво почесал пером, которое держал в руках, подбородок.
– Знаете, лейтенант, – проговорил он, – жизнь научила меня, что никогда не следует ждать благодарности от тех, кому ты сделал добро. Так что если однажды ваш командор даст мне патент на плавание куда-нибудь в Испанию, то, кто знает, может, я и не откажусь!
– Капитан Лефор, – каким-то вдруг торжественным тоном произнес Лавернад, – по правде говоря, этот патент на плавание у меня в кармане. Там у нас, в Бас-Тере, есть один фрегат, шестьдесят четыре пушки, все вооружение в полном порядке, только и ждет, чтобы его спустили на море… Не хватает только капитана. А называется это судно, капитан Лефор, «Атлантом»…
Ив посмотрел в глаза Лавернаду, призадумался, потом, будто приняв наконец решение, промолвил:
– Знаете, я буду иметь в виду ваше предложение… Кто знает, может, когда-то мне и придется им воспользоваться… Да только – всякому овощу свое время… Но если уж вы хотите доставить мне истинное удовольствие, – добавил он, немного поразмыслив, – тогда повторите при генерале Дюпарке, когда мы с ним увидимся, те слова, которые вы только что мне сказали: «…Капитан Лефор…» Просто больно уж мне охота поглядеть, какую он при этом скорчит физиономию!.. Знаете, люди так чудно устроены, что им вечно приходится орать на ухо то, что они так и норовят напрочь позабыть, если, конечно, речь не идет об их собственных делах!
Мари уже давно поджидала Жюли и, отчаявшись, решила завтракать в одиночестве.
Она едва притронулась к еде и уже умирала от тревоги, когда во дворе замка послышался цокот копыт.
Уверенная, что это долгожданная Жюли, она со всех ног бросилась навстречу. Однако служанка оказалась еще проворней.
Лицо Жюли сияло от радости. От нетерпения и быстрой езды она с трудом переводила дыхание, на щеках играл лихорадочный румянец. Она прижала руки к груди, потом залилась каким-то нервным смехом, который не на шутку озадачил Мари.
– Ты заговоришь в конце концов или нет?! – взволновалась она. – Даю слово, ты напилась там в форте с каким-нибудь фузилером!
– Ах, мадам! Мне столько всего надо вам рассказать, что прямо не знаю, с чего и начать!.. Такие дела, мадам, что даже не верится!.. Лефор… Господин де Туаси…
Она как-то резко хохотнула, потом воскликнула:
– Ах, мадам! Я такое узнала!.. Вот это месть так месть!.. Так им и надо! Вы только послушайте! Эти корабли, над которыми мы с вами ломали голову… В общем, эту эскадру послал сюда господин де Пуэнси… Они прибыли нынче ночью. Из форта их даже не заметили, а может, и заметили, да слишком поздно. Десятка три людей уже успели высадиться на берег… А вел их Лефор…
– Лефор? Ив Лефор?! Не может быть!
– Еще как может, мадам… Да, Лефор… Собственной персоной… тот самый, что приезжал тогда сюда…
– Ты его видела?
– Нет, мадам, сама-то я его не видела, но зато генерал вскорости вернется сюда… Его освободят из плена… Весь Сен-Пьер об этом говорит, по правде говоря, там сейчас только об этом и говорят… – Мари глубоко вздохнула, кровь отхлынула от лица, ее охватила такая слабость, что она с трудом удержалась на ногах.
– Пожалуй, мне лучше присесть, – едва слышно прошептала она. – Все это так неожиданно, так невероятно… А ты уверена, что все это правда? Ты не ослышалась? Генерал снова будет на свободе? Но как?
– Так оно и есть, мадам. Вот я и говорю, Лефор высадился на берег с тремя десятками людей. Они уже давно условились с капитаном Байарделем, так что он спокойно вошел в крепость, и даже ни одна пушка не пальнула. Сперва Лефор обезоружил господина де Лапьерьера и его адъютанта, этого Мерри Рула, и посадил их под домашний арест, пока не отплывут корабли… А потом отправился в монастырь иезуитов вместе со своими солдатами, которых называют флибустьерами. В монастыре они захватили в плен господина де Туаси и тут же переправили его на фрегат!
– Пресвятая Дева! – воскликнула юная дама. – Неужели это возможно? Выходит, Лефор… Нет, это невероятно!..
– Я вполне понимаю вашу радость, мадам… Вот это реванш так реванш!..
Мари с трудом справилась с переполнявшими ее чувствами.
– Скажи, – спросила она, – а что Лапьерьер с Мерри Рулом? Что с ними будет?
– Теперь их, должно быть, уже выпустили на свободу. Корабли-то уже, наверное, подняли якоря, а Байардель получил приказание отпустить их на свободу, как только отплывут фрегаты…
– А Лефор?
– Говорят, тоже уплыл на Сен-Кристоф на одном из этих кораблей… Ах, мадам, тысяча извинений, совсем забыла… Когда я уже уезжала из форта, один из солдат командора принес капитану Байарделю какую-то записку, а он отдал ее мне, чтобы передать вам… Вот она.
Сквозь слезы Мари торопливо пробежала глазами лаконичное послание бывшего пирата, потом еще раз перечитала его вслух для Жюли:
– «Пусть эта бумага передаст вам почтительные приветы от одного верного друга. Вы увидитесь с этим другом, не пройдет и двух недель, да только вряд ли в тот момент ваши взоры будут обращены в его сторону. Тогда, мадам, у вас найдутся дела поважнее, чем думать о нем и даже встречаться с ним, и не ему вас за это упрекать. В ожидании этот друг почтительно целует ваши пальчики. Ив Лефор».
– Что бы это все значило? – не поняла Жюли.
– По правде говоря, – призналась Мари, – я и сама толком не поняла, что означает вся эта таинственность… «Вряд ли в тот момент ваши взоры будут обращены в его сторону… У вас найдутся дела поважнее…»
– Да нет, мадам! – воскликнула служанка. – Напротив, все ясно как Божий день. Я ведь вам сказала, что генерал вот-вот вернется. Что его отпустят на свободу. Вот Лефор его и привезет… И он хочет сказать, что в тот момент вам будет совсем не до него, ведь вы, мадам, будете слишком заняты встречей с господином Дюпарке…
– Неужели это правда, даже не верится!
– А чего тут сомневаться, мадам, так оно и будет! Видели бы вы, как рады жители Сен-Пьера! А уж солдаты! Клянусь вам, ни одного не нашлось, кто бы посочувствовал, видя кислую рожу временного губернатора!.. А Байардель… Говорят, его теперь произведут в майоры! И представьте, когда увели господина де Туаси, он даже не сопротивлялся. Ах, мадам, много бы я отдала, чтобы увидеть такое собственными глазами!.. Говорила я вам, что таких, как Ив Лефор, больше не сыскать… Это ведь он все сделал…
– Все это так, – заметила Мари, – да только не знаю, не совершили ли они ошибки, не прихватив с собой заодно и господина де Лапьерьера…
– Да неужто вы думаете, будто он может учудить что-нибудь опасное теперь-то, после всего этого?! – воскликнула Жюли. – Да ему уже и в форте-то никто не подчиняется! Все только смеются, да и только… Ничего, погодите, вот вернется генерал, он еще нам за все заплатит…
– Да, ты права, Жюли, – со счастливой улыбкой на устах согласилась Мари. – Вот это реванш!
Она поднялась, ей надо было побыть одной, собраться с мыслями. Но в тот день Мари так и не удалось отдохнуть, ибо судьбе было угодно, чтобы она сразу осознала всю глубину своей победы.
И правда, не успела она уединиться в спальне, как к Замку На Горе подъехал какой-то всадник. В дверях его встретила Жюли.
– Мадам отдыхает, – проговорила она. – Не знаю, сможет ли она вас принять, но сейчас пойду доложу…
Это был Мерри Рул.
Жюли предложила ему присесть и исчезла. Госпожу свою она застала в спальне, та перечитывала записку Лефора.
Увидев сквозь полуоткрытую дверь Жюли, она выпустила из рук бумагу и окинула ее вопросительным взглядом. Глаза ее, рот, все лицо так и лучились от смеха.
– Мадам! – вполголоса, боясь, как бы ее не услышали снизу, выпалила Жюли. – Реванш продолжается: там прискакал этот адъютант господина де Лапьерьера, желает вас видеть.
– Мерри Рул? – удивилась она.
– Он самый, мадам, Мерри Рул собственной персоной, и, как всегда, не поймешь, что у него на уме… Так что, примете его или нет?
– Ну разумеется! Должно быть, он хочет мне что-то сообщить!.. Может, я от него узнаю какие-нибудь важные новости… Попроси его немного подождать…
Жюли снова исчезла, а она слегка припудрила осунувшееся от слез лицо, придала ему выражение суровое, но спокойное и торопливо переоделась в строгое темное платье, в котором выглядела безутешной вдовой. Потом неспешно стала спускаться по лестнице.
При звуке ее шагов Мерри Рул сразу вскочил и бросился ей навстречу. Однако, не дойдя до нее, остановился и, склонившись в глубоком поклоне, почтительно приветствовал молодую даму.
– Добрый день, лейтенант… – едва слышно проговорила она. – Чему обязана вашим визитом? Вас, должно быть, послал ко мне господин де Лапьерьер? Уж не для того ли, чтобы поговорить со мной насчет этого Замка На Горе?
– Вовсе нет, мадам. Я приехал, чтобы сообщить вам потрясающую новость, новость, которая, мне думается, доставит вам огромную радость, и мне хотелось быть первым, кто принесет вам это известие.
– Ах, неужели? Не может быть! – проговорила она, мастерски изобразив удивление.
Однако сердце сразу же тревожно забилось в груди. Она уже догадывалась, какую потрясающую новость собирается сообщить ей Рул. Она ведь уже знала ее от Жюли. И теперь ей предстоит получить подтверждение тому, во что она все еще не решалась поверить.
– Да, мадам, – заявил Рул, – я явился сюда, чтобы сообщить вам, что с завтрашнего дня у ваших дверей будут дежурить два стражника…
– Ах, неужели! – воскликнула Мари, изменившись в лице и чувствуя, как у нее буквально подкашиваются ноги. – Благодарю вас, сударь… Присядьте же, прошу вас…
– Да, – подтвердил лейтенант, – я отдал распоряжение, чтобы пара часовых несла охрану у дверей вашего дома. Они будут сменяться ежедневно, но содержание их вам придется взять на себя…
– Благодарю вас, – еще раз повторила она. – Полагаю, что за это я должна благодарить также и господина де Лапьерьера?
Лицо Мерри Рула скривилось в недовольной гримасе.
– Мадам, – несколько смущенно заявил он, – должен сообщить вам также, что нынче в ночь в Сен-Пьере произошли весьма серьезные события. – Он улыбнулся, а затем продолжил: – Не думаю, впрочем, чтобы вас огорчил оборот, который приняли эти события. В сущности, вы, должно быть, и сами догадывались, что господин де Лапьерьер не питал к вам никаких дружеских чувств и даже совсем напротив… Я знаю, какие именно коварные планы вынашивал он в отношении вашей персоны. Он задумал поставить вас на колени и силою добиться вашего расположения с помощью целой вереницы гнусных затей, которые заставили бы вас глубоко страдать… Так, после последнего моего визита к вам, когда я, держа свое обещание, попросил его предоставить вам охрану, он ответил категорическим отказом и даже, более того, сознался мне в своем намерении реквизировать этот замок, дабы вооружить его для своих собственных нужд…
– Ах Боже мой! Неужели это правда? – изумилась Мари.
– Да, мадам. И должен признаться, что так оно и было бы, ибо ему даже удалось заручиться поддержкой господина де Туаси, не случись тех событий, о которых я только что вам упоминал…
Он внимательно уставился в пол, глубоко вздохнул, будто на него давила какая-то тяжесть, потом, после долгой паузы, продолжил:
– Этой ночью, мадам, к нам в форт прорвался Лефор с отрядом сен-кристофских флибустьеров, за спиной у них была флотилия из нескольких вооруженных до зубов фрегатов, они посадили под арест нас с господином де Лапьерьером.
Мари подняла на него глаза, в которых сверкнула надежда.
– Вот так, – снова заговорил он, – у нас отняли наши шпаги и до отплытия эскадры посадили под домашний арест. Тем временем Лефору с помощью своих флибустьеров удалось захватить в плен господина де Туаси и переправить его на один из фрегатов, дабы сделать узником господина де Пуэнси, а взамен командор отпустит на свободу генерала Дюпарке…
– О Боже! – воскликнула Мари, стараясь скрыть радость, что наконец-то получила подтверждение своим надеждам. – Так, значит, скоро к нам снова вернется генерал?
– Весьма возможно, мадам. Пусть господин де Пуэнси и считается мятежником, но оттого он не перестал быть истинным дворянином, и его слову можно верить…
– Но отчего же, – поинтересовалась Мари, – вы говорите «считается мятежником»? Ведь в глазах Регентства он и вправду настоящий мятежник, не так ли?
– Увы, мадам, так оно и есть! Но это не мешает ему быть разумным правителем, который сделал много хорошего для наших островов, так же, как, впрочем, и генерал. Приходится только сожалеть, что кардинал Мазарини, возможно, послушавшись дурных советчиков, отрешил его от должности… Но генерал непременно вернется, в этом нет никаких сомнений. Что же до господина де Лапьерьера, то события минувшей ночи сделали его таким посмешищем, что вряд ли он осмелится показаться кому-нибудь на глаза в те дни, которые еще остались до возвращения настоящего губернатора.
Он снова как-то смущенно улыбнулся.
– Будучи нынче ночью подвергнут тем же оскорблениям, я тем не менее вовсе не считаю себя униженным, во всяком случае, не до такой степени, чтобы, как иные, забыть о долге и оставить свой пост! Ведь, полагаю, мадам, вам известно, что уж я-то всегда хранил верность генералу Дюпарке, не так ли?
Не говоря ни «да», ни «нет», Мари ограничилась лишь каким-то неопределенным жестом.
– И именно потому, что я всегда был ему верен, я намерен сделать все, что в моих силах, чтобы заменить недееспособного временного губернатора, пока к нам не вернется генерал. Ведь не может же этот остров, пусть даже на пару дней, оставаться без всякой власти… Надеюсь, мадам, вы со мной согласны?
– Ну разумеется, сударь.
– Моя верность генералу Дюпарке сделала из господина де Лапьерьера, который казался моим другом, моего самого смертельного врага… Но поскольку теперь он уже, по сути дела, не имеет никакой власти, то я решил начать с того, чтобы удовлетворить ваше желание и поставить сюда часовых.
– Еще раз благодарю вас.
– Я вполне отдаю себе отчет, – признался он, – что обязанности, какие занимал я при господине де Лапьерьере, возможно, заставляли думать, будто я полностью разделял его убеждения и, как и он, желал, чтобы генерал Дюпарке никогда не вернулся на этот остров. И в доказательство этому могут привести тот факт, что я заодно с самим господином де Лапьерьером был лишен оружия и посажен под арест. Когда вернется генерал, найдутся люди, которые будут пытаться выдвинуть против меня обвинения, очернить меня в его глазах. Как, чем смогу я тогда оправдаться? Ведь побежденные всегда не правы, несмотря на то, что верность моя, мадам, не подлежит никакому сомнению. Могу ли я надеяться, что вы сможете это подтвердить?
– Но позвольте, сударь, – возразила Мари, – я ведь не занимаюсь делами острова. Да у меня и нет на это никаких прав; впрочем, вы же сами не так давно говорили мне то же самое…
– Но разве вы не подруга генерала?
– А вот это, – с лукавой улыбкой возразила она, – уже не более чем домыслы господина де Лапьерьера!
Он почувствовал, как в нем поднимается злость. В тот момент он особенно ясно понимал, какая безудержная отвага толкнула его прийти сюда после всех событий минувшей ночи. Но для него это был вопрос жизни и смерти, только так мог он обеспечить свое будущее!
– Ах уж этот господин де Лапьерьер… – заметил он. – Но ведь он был не единственным, кто так думал. Это, если угодно, единодушное мнение всех обитателей острова Мартиника… Я ведь, кажется, уже упоминал вам, что ходят упорные слухи, будто вы с господином Дюпарке тайно обвенчались?.. В любом случае, всем известно, каким влиянием над ним вы пользовались, и несомненно, вновь обретете его, едва он вернется назад…
Поскольку она по-прежнему глядела на него с улыбкой, но не произнося ни единого слова, он сменил тон и с жаром воскликнул:
– Ах, мадам! Вы не можете знать, какие обязанности накладывает звание солдата. Он должен всегда подчиняться приказу. Раз уж ты поступил на военную службу, то должен слепо повиноваться, никакого отказа, никаких отговорок. У солдата нет другого выбора, кроме как исполнять то, что приказывает ему вышестоящее начальство. Вот и выходит, что даже самый наипреданнейший слуга короля, подчиняясь сержанту, если он простой солдат, или лейтенанту, случись ему дослужиться до сержанта, может сделаться самым жестоким цареубийцей!.. Виновен ли он? Несет ли ответственность за свое преступление?.. Если рассуждать по-человечески, то следовало бы сказать: «Нет!» Однако, если его мятежное начальство не одержит верх, он все равно будет осужден. А дерзни он не повиноваться приказу, все равно его ждет наказание, и, возможно, еще более жестокое… Так вот, мой случай, мадам, весьма сходен с тем, что я только что вам описал… У меня не было другого выхода, кроме как подчиняться распоряжениям временного губернатора. Губернатора, назначенного лично самим генералом. Мог ли я подозревать его в измене? И можно ли всерьез ставить мне в вину, что я подчинялся приказаниям того, кто был назначен на эту должность человеком, неизменно внушавшим мне чувства самой сердечной верности?
– Вы весьма искусно построили свою защиту, сударь! – ответила Мари. – Видит Бог, послушать вас, недолго подумать, будто вы и вправду совершили что-нибудь предосудительное! Но если вы хранили верность генералу, то чего же вам опасаться? Не думаете же вы, будто он станет винить вас за предательство господина де Лапьерьера?
– Но ведь когда Лапьерьер пойдет ко дну, он попытается увлечь за собою всех, кого сможет… Вы ведь понимаете, что я имею в виду?..
– Да нет, по правде говоря, не совсем…
– Да полно вам! – запальчиво воскликнул он. – Будто вы не знаете господина де Лапьерьера! Будто вы никогда с ним не встречались! Будто вы сами ни разу с ним не говорили! Помните, что он вам здесь однажды говорил? Он ведь угрожал вам, не так ли?.. Так вот, припомните-ка хорошенько, чем он тогда вам угрожал…
– Это была наглая выходка, сударь! А подобные воспоминания я всегда стараюсь как можно скорее изгладить из памяти… – сухо ответила она.
– Покорнейше прошу извинить меня, мадам, но сейчас речь идет уже не обо мне, а о вас – о вас и ради вас! Можете ли вы поручиться, будто в отсутствие генерала вели себя совсем уж безупречно?
Мари побледнела как полотно и, выпрямившись, свысока окинула его презрительным взглядом.
– А вот теперь уже вы позволяете себе дерзости, сударь, – проговорила она. – Я бы просила вас взвешивать свои слова.
– Помнится, однажды вы позволили мне говорить с вами со всей откровенностью, – ответил он. – Не соблаговолите ли еще раз даровать мне это право?..
Она утвердительно кивнула головою с обескураживающей холодностью, которую он, одержимый своей идеей, похоже, даже не заметил.
– Лапьерьеру известно много разных вещей, – как-то глухо произнес он. – Об этом кавалере де Мобре, к примеру… Кроме того, у него есть всякие подозрения… Как и многие, он подозревает, не было ли у вас чего с вашим негром Кенка и, упаси Боже, не только с Кенка, но и с другими тоже… Сознаете ли вы, какие опасности вас подстерегают, если Лапьерьер, упаси Боже, в приступе гнева расскажет обо всем этом генералу Дюпарке? Если он поделится с ним всем, что знает, и намекнет о своих подозрениях?
– Что же он такое может знать? И в чем, интересно, он может меня подозревать? – осведомилась Мари.
И Рул, уткнув в нее указующий перст, назидательно воскликнул:
– Но ведь эту фразу, мадам, которая только что невольно сорвалась с ваших уст, можно считать почти признанием! Что он может знать? В чем он может вас подозревать? Да в чем угодно! И если это будет вашей единственной защитой, люди поверят всему, что им скажут!.. Я уже приезжал сюда, чтобы предложить вам свою дружбу. Ну так как же, нужна ли она вам? Готовы ли вы в обмен на мою дружбу предложить мне свою?
– Что вы подразумеваете под дружбой, сударь?
– Но, кажется, я уже достаточно ясно дал вам это понять?..
– Похоже, мы с вами по-разному понимаем одни и те же слова, – заметила Мари. – Помнится, вы уже предлагали мне дружбу, когда были здесь в последний раз, однако смысл, какой вы в это вкладывали, наводит меня на мысль, что вы путаете дружбу с совсем другим чувством. Любовь, дружба, вожделение, страсть – похоже, у вас в голове, сударь, все эти чувства несколько перемешались…
– Уж не думаете ли вы, – с какой-то мукой в голосе поинтересовался он, – что чувства, которые я к вам испытываю, стоят меньше, чем чувства какого-то заезжего кавалера или презренного негра?
Увидев, как она внезапно побледнела словно полотно, он поспешно добавил:
– Поймите меня правильно, мадам, и не придавайте словам смысла, которого я не собирался в них вкладывать. Я всего лишь хотел сказать, что мои чувства достойны такого же уважения, как и чувства любого другого. Может, вы думаете, я не страдал, когда узнал о подозрениях господина де Лапьерьера? Ошибаетесь, мадам! Я люблю вас, и страдания мои тем более мучительны, ибо я вполне отдаю себе отчет, что вы для меня недоступны, я ведь прекрасно вижу это по вашему взгляду. Да, страдания мои тем более мучительны, ибо я знаю, что вы вполне доступны для всех прочих. И вот что я говорю себе. Я говорю себе, что пожертвовал бы ради вас всем – собою, своим будущим, честью, состоянием, репутацией, – чем, несомненно, не могли бы похвастаться те, кому уже удавалось добиться вашей благосклонности, а ведь я прошу не более чем вашей дружбы… Да, именно дружбы, и поверьте, сегодня я, как никогда раньше, понимаю и ценю смысл этого слова. Так неужто же я так и не заслужил награды и мне совсем не на что надеяться?..
– Что ж, ладно, сударь, будем друзьями!.. Друзьями в том смысле, как понимаю это я. Однако вынуждена лишить вас надежд, которые вы, похоже, питали, когда были у меня в прошлый раз. Нет, сударь, не надейтесь, никогда, ни за что на свете не стану я вашей любовницей…
– Что ж, так тому и быть, – помрачнев, промолвил он. – Но речь сейчас не обо мне, а о вас… Ах, мадам, никогда не стоит зарекаться, кто знает, что готовит нам будущее… Взять хотя бы печальный пример господина де Лапьерьера! Кто бы мог подумать еще вчера, что сегодня он превратится в ничто?
В ответ она ограничилась любезной улыбкой, после которой, несмотря на произнесенные ею только что слова весьма жестокого свойства, он почувствовал, как в нем снова пробуждается слабая надежда.
