Текст книги "По следам Карабаира Кольцо старого шейха"

Автор книги: Рашид Кешоков

сообщить о нарушении

Текущая страница: 43 (всего у книги 46 страниц)

22. В ДЕРБЕНТЕ

Шукаев недоволен. Непонятное исчезновение. Барон не солгал. Брезентовый плащ с капюшоном. Что такое мышеловка? Глухонемой. Шукаев примеряет самбо. Катран-тун таниятун. Бриллиант попадает в надежные руки. Шейх приготовился к приему незваных гостей. Мечта Риты Сундуновой. Вместо допроса. В урочище Халкол. Дараев задает вопросы.

В Дербент они прибыли вечером. Над городом стояла июльская духота, даже у моря не чувствовалось никакого движения воздуха. Порт, погруженный во тьму, замер, лишь кое-где вспыхивали сигнальные огоньки.

В самом городе светомаскировка пока соблюдалась без особых строгостей, но участковые уже следили за этим, а в магазинах, кинотеатрах и других работающих допоздна учреждениях горели синие лампы, излучающие неприятный мертвенный свет.

На вокзале их встретил высокий подтянутый аварец в форме старшего лейтенанта госбезопасности, назвавшийся Анваром Шахтановым. Он ждал их с машиной, новенькой черной «эмкой», присланной по приказанию начальника местного НКВД, предупрежденного Гоголевым о приезде оперативной группы Шукаева.

Пока ехали к гостинице, Шахтанов коротко ввел Жунида и его спутников в курс происшедших за последние три дня событий. Наблюдением, организованным по просьбе Черкесского управления за домами ювелира Омара Садыка, бывшего цыганского вайды Феофана третьего и завалюхой на Дербентской улице, недавно покинутой хозяевами, было установлено следующее.

Времянка на Дербентской принадлежала по документам какой-то одинокой женщине, уехавшей с детьми в Кизляр и сдавшей комнаты высокому цыгану, по-видимому, Будулаеву, которого потом сменил поселившийся здесь Нахов. После отъезда Зубера в Черкесск явился неизвестный со своим ключом, грузный пожилой человек среднего роста, и обосновался в доме. Днем он выходил редко – в ларек за продуктами да в пивную, а по вечерам наведывался в слободку к барону. Тот, в свою очередь, зачастил к ювелиру. Приходил как-то к Омару Садыку горец, тоже немолодой, судя по походке, но всего один раз, и рассмотреть его не удалось.

Люди, которым поручено было по распоряжению управления следить за перемещениями этих подозрительных личностей, детально все фиксировали, но сами ничего не предпринимали, как было условлено с Виктором Ивановичем Гоголевым.

Казалось, ничто не говорило о том, что ювелир и его окружение так поспешно исчезнут из города как это произошло сегодня на рассвете.

В 4.30 к дому Садыка подошла легковая машина. За рулем сидел старик в папахе. Было еще темно, и лица его наблюдавший не видел Затем старый «форд» заезжал в слободку за Феофаном и его сожительницей цыганкой Маргаритой Сундуновой, и вчетвером они отправились на Дербентскую, 21. Из машины, которую завели во двор, вышли все. И... больше не появлялись. И во времянке на Дербентской, по-видимому, тоже никого нет Машина стоит во дворе до сих пор, а приехавшие на ней люди и одинокий обитатель времянки бесследно исчезли

Шукаев хмуро выслушал отчет Шахтанова

–  В дом на Дербентской после их исчезновения из ваших людей никто не входил?

–  Нет   Мы строго придерживались инструкции – ничего не предпринимать

–  Спасибо. Это лучшее  что вы могли сделать. – сказал Жунид.

–  Мы где-нибудь допустили ошибку? – забеспокоился старший лейтенант

–  Нет – успокоил его Шукаев – Просто досадно  Мы постоянно опаздываем   Вы не могли знать  что подвальные помещения этой хатенки и соседнего большого здания сообщаются   Они и ушли через подвал.    Единственное  что видимо  ваши люди не досмотрели  так это

–  Что?

–  Или кто-нибудь из них себя обнаружил, и потому преступники приняли такие предосторожности, или., или этот ювелир очень уж хитер  Хотел бы я знать, где они теперь.

–  Мне кажется, мы должны ехать прямо туда,– заметил Дараев.

–  Ты прав, Вадим,– кивнул Жунид и повернулся к Шахтанову.– Анвар, гостиница подождет. Давайте на Дербентскую

* * *

Окраинная мощеная улица. Темно, пусто. Трехэтажное здание, о котором говорил -на допросе Парамон Будула-ев, было единственным и выделялось на темнеющем фоне неба черным прямоугольником. В верхних этажах – квартиры, внизу – продмаг и какие-то конторские помещения – на дверях висело несколько разнокалиберных вывесок.

«Эмка» остановилась за квартал, и они подошли сюда пешком. От стены высокого дома отделилась фигура.

– Ты, Хайдар? – спросил шепотом Анвар Шахтанов.

– Я.

– Ну, что?

– Ничего. Тихо

– Ладно. Мы идем туда

– Мне с вами?

– Да. Это, Хайдар, товарищи из Черкесска

– Здравия желаю! Сержант Латипов.

– Здравствуйте,– протянул ему руку Жунид.– Давайте попросту   Я – майор Шукаев. Это – капитан Дараев, лейтенанты Сугуров и Маремкулов  Идемте  Ближе познакомимся завтра   Абдул, Арсен, осмотрите-ка здесь подвалы,– он показал рукой на трехэтажное здание – Они должны иметь сообщение с подвалом вон той хибарки. Той, да?

– Да,– подтвердил Шахтанов.

Будулаев не солгал Одно из многочисленных ответвлений заброшенного полуподвального помещения в жилом доме рядом с подозрительным обиталищем грузного человека, явившегося из Черкесска (Жунид был уверен, что это Буеверов) соединялось узким проходом с погребом времянки Проход был просто завешен мешковиной

Они проникли в домик с двух сторон Жунид, стараясь не производить шума, открыл наружную дверь своей знаменитой отмычкой из набора, полученного некогда от Семена Дуденко, а Арсен и Абдул – через подвал

Времянка была пуста.

Короткий обыск (света они не зажигали, посвечивая себе фонариками) сразу обнаружил немаловажную улику Под раскладушкой, стоявшей незастеленной в одной из двух маленьких комнатушек домика, валялся скомканный брезентовый плащ с капюшоном. Он весь задубел и засох от грязи и был измазан не то известью, не то цементным раствором. В погребе – молодая картошка, полмешка муки, бочонок с вином, так, во всяком случае, заявил Маремкулов, понюхав пробку.

В комнатах – никакой обстановки. Два колченогих стула, матрац на полу, накрытый грубошерстным одеялом, матрац на раскладушке и груда пивных и водочных бутылок на кухонном столике-шкафчике возле плиты.

–  Больше нам здесь делать, по-моему, нечего,– сказал Вадим Акимович, гася фонарик.

–  Поедем к ювелиру,– решил Жунид.– Но сначала – вот что. Анвар, я думаю, мы оставим здесь, внутри, Хайдара и лейтенанта Маремкулова. Устроим им мышеловку. Чем черт

не шутит – не исключено, что они возвратятся... Помните, в «Трех мушкетерах» у Дюма гвардейцы Ришелье организовали такую мышеловку в особняке Бонасье? Вот и мы позаимствуем из классики...

–  Кто-то должен сделать это же в слободке, у Феофана,– напомнил Дараев.

–  Арсен. Мы завезем его,– обращаясь к старшему лейтенанту, сказал Шукаев,– даже если придется дать крюк. У Феофана надо тоже оставить засаду. А у Омара Садыка нам

с Вадимом хотелось бы побыть подольше.

–  Есть! – воспринял это как приказ старший лейтенант.– Едем!

–  Сейчас. Еще осмотрим двор.

Старый довоенный «форд» стоял во дворе. В машине они ничего не нашли, во дворе – тоже. Ключа от зажигания не было.

– Все-таки мне кажется, что они вернутся,– сказал Жунид.– Преступники обычно группой идут на дело, но разбегаются по одному. Когда запахнет жареным, у них – каждый за себя... Ладно. Поехали!

В слободке они задержались не более пяти минут. Наблюдавший за домом цыганского барона оперативный сотрудник местного угрозыска, торопясь и робея перед краевым начальством, доложил, что с утра никаких перемен нет... Никто не являлся. В доме, скорее всего, пусто.

Обыск у барона они тоже сделали очень поверхностный – не было времени. В сундуке нашли довольно много отрезов, поношенных вещей, вероятно, краденых, две обоймы патронов от пистолета. Оружия не было.

Оставив Арсена, уехали.

За усадьбой Омара Садыка никто в тот вечер не следил. Дербентскому управлению тоже не хватало людей. Пост был снят днем, часов в пять.

Попали они к шейху не сразу. Пока Жунид возился с калиткой, пытаясь отворить запор снаружи, во дворе подняла оглушительный лай собака, метавшаяся на цепи, судя по лязгающим металлическим звукам, разносившимся по всему переулку.

–  Кто? – спросил изнутри женский голос.

–  Милиция! Открываете,– приказал Жунид.– Анвар, вы останетесь здесь. Если кто появится – берите сразу, без разговоров.

–  Есть.

После долгих расспросов и препирательств, женщина впустила их. Это была еще довольно красивая смуглая горянка лет сорока. Закрываясь рукой от света фонаря, она неохотно повела их в дом. По дороге цыкнула на бесновавшегося пса. Тот умолк, но продолжал рычать, пока за ними не закрылась дверь прихожей.

– Где мастерская? Быстро!

Она молча показала вниз. С веранды, по-видимому, опоясывающей дом с трех сторон, исключая фасад, в подвал вели крутые каменные ступени.

Спустившись, они очутились перед дверью, окованной медными листами.

–  Как вас зовут? – спросил Шукаев у женщины.– Вы жена Омара Садыка?

–  Бахор. Не жена. За домом смотрю.

Она говорила отрывисто. В ее чуть раскосых, очень крупных черных глазах Жунид не заметил ни боязни, ни озабоченности. А голос ее, глуховатый, низкий, казался злым.

Бахор подняла с полу почему-то валявшуюся здесь гирю от ходиков и с силой стукнула три раза в медную обшивку двери.

Ей пришлось повторить эту манипуляцию три раза, пока, наконец, за дверью не послышалось шарканье ночных туфель. Кто-то подошел к двери с той стороны, постоял молча.

– Открывайте! – крикнул Вадим Акимович. Никакого ответа.

И вдруг человек за медной дверью издал странный звук, заставивший обоих вздрогнуть. Это было нечленораздельное мычание. Но Бахор нисколько не удивилась.

– Манаф,– сказала она.– Он глух и нем от роду.

Мастер. Патент у хозяина есть. Не знаю, чего хотите...

Говорила она по-русски довольно чисто, с небольшим акцентом.

Манаф потоптался перед дверью.

Дараев взял гирю и еще трижды ударил ею по обшивке.

–  Цитадель,– пробормотал он.

Звякнул ключ, и дверь отворилась.

По ту сторону ее стоял человек огромного роста, с массивной лохматой головой, порядком уже поседевшей, с широченными плечищами, сутулый, похожий на гориллу. Сходство это усугублялось тяжелым лбом и нависающими над маленькими беспокойными глазками надбровными дугами.

– Хорош,– прошептал Вадим Акимович.– Питекантроп.

Манаф был в стеганом среднеазиатском халате, на ногах – шлепанцы из войлока, обшитые по носкам зеленой тесьмой.

– Ы-ы? – промычал он.

Бахор сделала ему знак рукой – пропусти, мол. Он попятился.

– Вы – с нами,– сказал Дараев, увидев, что домоправительница Омара Садыка сделала движение, как бы собираясь уйти.

Шукаев достал удостоверение и, раскрыв его, поднес к глазам Манафа. Тот долго, медленно читал, шевеля губами.

–  Вы сказали, он глухонемой от рождения? – с сомнением спросил Дараев.

–  Сказала.

–  Вы солгали,– строго посмотрев на нее, отрезал Шукаев.– Он читает. И губы при этом у него двигаются, как у человека, который когда-то мог говорить.

Бахор сверкнула глазами и ничего не ответила.

Манаф сделал приглашающий жест. Видимо, на него произвело впечатление служебное удостоверение Шукаева. Глухонемой буквально преобразился – мрачное, грубое, словно вытесанное топором из твердой породы лицо его вдруг стало угодливым, толстые губы растянулись в неприятной подобострастной улыбке.

Мастерская сейчас была освещена одной-единственной электрической лампочкой без плафона, висевшей под сводчатым потолком.

Вдоль наружной стены (наверху были три небольших зарешеченных окошка) – длинный узкий стол, обитый зеленым сукном с латунным бортиком по краю. Три круглых вертящихся стула с мягкими сидениями, похожих на те, которыми пользуются пианисты. Возле каждого стула на столе – хромированные тисочки, полированные коробки с разновесками и точные весы под стеклянными колпаками. На стене – три подвесных сейфа. В углу – большой высокий сейф из трех отделений, расположенных одно над другим.

– Все – по науке,– с интересом рассматривая мастерскую, сказал Шукаев и, заметив тень, мелькнувшую на стене (Манаф на мгновение оказался сзади них), отпрыгнул в сторону, точно подброшенный пружиной. Короткий стальной прут в два пальца шириной, загремел со звоном на цементный пол, а гигантское туловище Манафа изогнулось – он от размаха потерял равновесие. Жунид не стал ждать, пока глухонемой снова бросится на него и, воспользовавшись тем, что Манаф, балансируя, стоял к нему боком, опять прыгнул, с силой швырнув обе ноги вперед.

Бахор рванулась к выходу, но ее настиг у двери Дараев и после короткой борьбы защелкнул на ее запястьях наручники.

– Держись, Жунид! – оставив женщину, крикнул Вадим и бросился на помощь другу.

От страшного удара ногами в бедро Манаф рухнул всей своей громадой на пол, свалив при падении один из стульев, но тут же вскочил и замахнулся, намереваясь обрушить похожий на кувалду кулак на голову встававшего с пола Жу-нида. Подоспевший сзади Дараев схватил занесенную для удара руку Манафа, повис на ней и заломил к себе, через плечо. Глухонемой застонал, упав на колени. Этой секундной передышки Жуниду хватило, чтобы подняться и, выхватив из кармана пистолет, ударить Манафа рукояткой по голове.

–  Ах ты, гад! – бросая обмякшее тело гиганта, сказал Вадим Акимович, отдуваясь.– И мы с тобой хороши: рты пораззинули... связать его?

–  Не надо,– морщась и потирая локоть, сказал Шукаев.– Он понадобится нам со свободными руками. Сейчас очухается и поговорим...– Он снял пистолет с предохранителя.– А если опять вздумает дурить, продырявлю за милую душу...

Дараев обернулся к Бахор, молча стоявшей в углу мастерской.

–  Сейчас вы это ему скажете. Вас он поймет.

Бахор резко мотнула головой.

–  Нет! Ничего не скажу.

– Тогда мы как-нибудь сами,– пожал плечами Дараев.– Если он не поймет и все-таки опять кинется, на вас падет его кровь...

Видимо, это подействовало. Когда мастер пришел в себя и мутным бессмысленным взглядом уставился на Жунида, Бахор сказала несколько слов на неизвестном им языке.

Побагровевшее лицо Манафа приняло осмысленное выражение. Он сел на полу, внимательно глядя на губы Бахор и, кивнув ей, потрогал ладонью шишку на затылке.

–  Табасаранский, по-моему,– шепнул Шукаев Вадиму.

И – к Бахор: – П реведите, что вы сказали?

–  Он вас не тронет...– Бахор поджала тонкие губы и отвернулась.

Манаф встал, покосившись на пистолет, который Жунид держал в руке. Замычал что-то.

–  Что он говорит? – повелительно спросил Дараев.– Перестаньте упорствовать, Бахор. Помогите нам, вам же будет лучше...

–  Имейте в виду – ваш хозяин обвиняется в пособничестве убийцам,– добавил Жунид.– Не говоря уже о торговле фальшивыми драгоценностями...

–  Нет!

–  Как хотите,– Шукаев сделал шаг по направлению к Манафу и показал ему дулом пистолета на сейфы.– Открывай!

Глухонемой не заставил его повторять. Повиновался он теперь быстро и беспрекословно, если понимал сразу, чего от него хотят. Если же не понимал, вопросительно смотрел на Жунида, слегка наклонив кудлатую голову, как это делают дворовые псы, пытаясь сообразить, чего требует от них хозяин.

Сейфы были пусты.

Ни одной побрякушки, ни одной пылинки золота.

–  Где другие два мастера? – спросил Жунид.

–  В армию забрали,– сказала Бахор и села на стул, звякнув браслетами.

–  Сними с нее наручники, Вадим,– попросил Шукаев.– Они еще пригодятся нам для более крупной дичи...

Глухонемой, ссутулившись, стоял возле раскрытого настежь большого сейфа и выжидательно смотрел на них. Маленькие глазки его, казалось, совсем ушли в глубь массивного черепа и поблескивали двумя настороженными враждебными точками.

Жунид передал пистолет Вадиму Акимовичу.

– Подержи-ка его под прицелом... Сейчас мы произведем маленький эксперимент...

Он поманил Манафа указательным пальцем на середину мастерской, поближе к лампе, и полез во внутренний карман кителя. Жесты его и все поведение вдруг сделались нарочито замедленными и многозначительными.

Даже глухонемой, видимо, почувствовал, что готовится нечто из ряда вон выходящее, какой-то подвох, направленный, конечно же, против него, и еще больше вобрал тяжелую голову в плечи, не спуская с Жунида заинтересованного, следящего взгляда.

Дараев тоже взирал на друга с не меньшим интересом и недоумением.

Жунид достал, наконец, из кармана плоскую металлическую коробочку от монпансье, неторопливо открыл, заслоняя пока крышкой от Манафа и Бахор ее содержимое, потом громко и членораздельно, стараясь, чтобы глухонемой в этот момент видел движения его губ, произнес:

– Манаф! Вот она... «вторая капля»,– и повернул коробку к свету.

Красноватым пламенем вспыхнул александрит. Это было мельхиоровое кольцо.

Единственное пока неясное Жуниду звено в этой цепи преступлений, которую они распутали почти до конца.

Шукаев сам потом признавался, что действовал в тот вечер без заранее обдуманного плана, потому что на выработку такового просто не было времени. Он сымпровизировал, основываясь, очевидно, на подсознательном предчувствии, что именно здесь, в логове старого пройдохи Омара Садыка, он наконец откроет секрет перстня, который, сам по себе не имея ровно никакой ценности, так интересовал ювелира.

И он не ошибся.

Правда, то, что произошло в следующие мгновения, было настолько непредвиденным, настолько похожим на сюжетный ход авантюрного романа, что ни один из них не в состоянии был сразу выйти из шокового состояния, в которое повергло их дальнейшее поведение глухонемого и то, что потом последовало.

Увидев перстень, Бахор ахнула и произнесла загадочную для Вадима Акимовича фразу. Не удивился поначалу Жунид, немного знавший арабский язык.

– Катрантун таниятун! – с суеверным благоговением сказала Бахор и сложила на груди руки, как для молитвы

Манаф замычал, замотал головой, как бы отказываясь верить в реальность происходящего. И, потянувшись к коробочке, которую протягивал ему Шукаев, тотчас же, словно обжегшись, отдернул руку...

– Ну! – теряясь в догадках, требовательно и жестко сказал Жунид, наступая на него и по-прежнему держа коробку с кольцом в вытянутой руке.– Ну!

Кроме этого невразумительного междометия он не мог сказать ничего другого, потому что не знал, чему приписать испуг, и мистический ужас, и нескрываемую алчность, одновременно отразившиеся на лице глухонемого.

И он был вознагражден. И за смелость, и за осторожность.

Манаф снова подошел, не спуская глаз с губ Жунида, будто не веря себе и ожидая подтверждения. Так ли он понял, что от него требуется.

Дараев тоже инстинктивно почувствовал, что необходимо еще одно, может быть, совсем небольшое усилие, чтобы истина, наконец, открылась перед ними. Он взвел курок и повторил шукаевское «Ну!»

Манаф трясущимися руками взял жестяную коробку, как будто это по меньшей мере была гремучая змея, и снова посмотрел на Шукаева.

– Быстро! Ну!

Глухонемой полусогнулся в поклоне, перестав сомневаться. Движения его стали точными и вкрадчивыми, теперь он словно не замечал присутствия в мастерской посторонних.

Сел на вертящийся стул, с ловкостью, которой трудно было ожидать от его толстых, как сардельки, пальцев, вынул кольцо, вставил в тисочки и выдвинул из стола ящик с инструментами.

Надев на голову обруч из легкого металла, оканчивающийся впереди линзой, как у врача-ларинголога, повертел винт, подгоняя стекло по своим глазам, и, вооружившись длинной, похожей на зазубренную иглу пластинкой и миниатюрными щипцами с фигурными вырезами на рабочей части, принялся ворожить над кольцом.

Из тисочков торчала коронка перстня – конусообразное утолщение, оканчивающееся овалом, в который и был вправлен александрит. Такие массивные, скульптурно-выпуклые перстни изготавливались, как стало известно Жуниду недавно, только дагестанскими народными умельцами.

Они оба подошли к Манафу  став у него за спиной.

Бахор тоже не выдержала и стала с другой стороны. Лицо ее взялось красными пятнами, глаза лихорадочно блестели.

Жунид и Вадим переглянулись. И они были не на шутку взволнованы странной сценой.

Манаф зажал щипцами шишак перстня, покрытый мельхиоровой зернью, а пластинкой поддел овальный ободок, толщиной не более полумиллиметра, как видно, удерживающий камень.

Ободок щелкнул и соскочил на сукно.

Глухонемой вынул пальцами александрит, небрежно швырнул его на стол и, как фокусник, крутнув ручку тисков и подхватив перстень, перевернул его и потряс.

В отверстие, где до того находился камень, выпало на стол что-то сверкающее, рассыпав по зеленому сукну желтовато-голубые блестки преломленного света.

Манаф глубоко вздохнул и уронил руки на колени.

Жунид взял выпавший из перстня камень и поднес его к свету. Камень заиграл, заискрился голубыми, оранжевыми, зеленовато-розовыми бликами.

– Что это? – срывающимся голосом спросил Вадим Акимович.

Манаф сидел не двигаясь, как человек, внезапно лишиб шийся сил. Бахор, как завороженная, судорожно вцепилась побелевшими пальцами в бортик стола, смотрела на блистающую точку в руках Жунида.

–  Это «катрантун таниятун». В переводе с арабского -«вторая капля». Один из бриллиантов персидского шаха Собственность Ротшильдов, а затем – Самуила Чернобыльского. Двадцать шесть с половиной каратов! Целое состояние! – любуясь алмазом, торжественно сказал Шукаев.– На эту стекляшку можно построить целую танковую колонну или эскадрилью самолетов! Не зря мы, Вадим, работали почти два месяца! Меня теперь меньше будет мучить совесть, что люди воюют, а мы тут...

–  Меня тоже,– сказал Дараев, принимая бриллиант из рук Жунида.– Красив, ничего не скажешь. Туба не дура была у восточных правителей.

–  Да-а-а...

–  Я пойду за Анваром? – возвращая камень, спросил Дараев. Пусть увозит их в КПЗ,– он кивнул на Бахор и Манафа.– Мы с тобой еще поковыряемся здесь. Без ужина выдержим?

– Выдержим. Пусть Шахтанов за нами вернется, как только оформит арест. И пусть возьмет с собой любого ювелира, нотариуса, понятых и усиленную охрану...

*   *   *

Ни поужинать, ни поспать им в ту ночь не пришлось.

Старший лейтенант Анвар Шахтанов вернулся из управления, куда сдал Манафа и Бахор, с целой командой. С ним приехал заспанный нотариус, худой старичок в пенсне с золотушным больным лицом, эксперт дербентской ювелирной конторы, заместитель начальника управления НКВД, понятые – два пожилых мужчины, тоже, видно, недавно поднятые с постели и не очень понимавшие, чего от них хотят, и охрана – шесть человек, вооруженных карабинами.

После составления тут же, на месте, необходимых документов, удостоверявших, при каких обстоятельствах обнаружен бриллиант голубой воды под названием «вторая капля» или по-арабски – катрантун таниятун, камень был торжественно упрятан в привезенный из управления переносной сейф, сразу же опечатанный сургучом, и на двух машинах, в одной – сотрудники милиции и госбезопасности, в другой – охрана, препровожден в городское отделение Госбанка.

Конечно же, были и восклицания, и расспросы, и обычные в таких случаях полуфантастические предположения, немало утомившие обоих друзей. Лишь когда машины уехали, оставив Жунида и Вадима с понятыми и Анваром Шах-тановым, они, наконец, облегченно вздохнули.

– Да-а-а... наделал ты шуму,– восхищенно сказал Дараев, в изнеможении садясь на стул.– Дербент... да что Дербент – весь Кавказ такого, наверное, сто лет не слыхал...

Жунид посмотрел на часы.

–  Идем дальше. Промедление сейчас, как говорят, смерти подобно. Я попрошу вас, Анвар, оказать нам еще одну услугу.

–  Располагайте мной...

–  Надо съездить на Дербентскую и на Таборную, в слободку. Выяснить, как там дела. А мы закончим здесь обыск, опечатаем дом и будем вас ждать. Кстати, я забыл... Нужно, по крайней мере, двух человек на охрану этого дома. И что бы они сменялись..

–  Есть. Организую!

–  Вы уж простите нас за доставленные хлопоты,– сказал Вадим Акимович.

–  Ну, что вы! – внешне невозмутимое, спокойное лицо старшего лейтенанта Шахтанова светилось удовлетворением.– Да вы мне не хлопоты доставили, а такое удовольствие... Честно говоря, я не думал, что в наше время возможны такие вещи! Я имею в виду бриллиант. Если позволите, я буду с вами до конца, пока мы не выловим эту шайку!

–  Спасибо,– благодарно кивнул Жунид.– Тогда поезжайте.

Обыск у Омара Садыка еще раз показал, что ювелир заранее подготовился к приему незваных гостей. В глухом подвале – скорее подземелье,– ход в которое они обнаружили под большим сейфом, не было ничего, кроме инструментов и пустой старинной шкатулки. На дне ее, обтянутом бордовым шелком, Жунид обнаружил с помощью лупы пылинки золота. Здесь, видно, шейх хранил драгоценности.

В нескольких коробках и ящиках лежали тщательно упакованные и пересыпанные мятой ковры, халаты, штуки тончайшего индийского шелка, серебряная посуда – вазы, кальяны, подносы и кубки. Несколько пар сафьяновых чувяк, искусно расшитых восточным узором. Все это было увязано, упаковано. Омар Садык, по-видимому, захватил с собой лишь самое ценное, не занимающее много места, возможно, рассчитывая вернуться за остальным. Но то, что хозяин задумал бежать, было совершенно ясно. В комнатах шкафы и шифоньеры стояли полупустые. Полы и стены ничем не покрыты. От висевших на стенах ковров остались только прямоугольные следы невыцветшей побелки.

Составив протокол обыска и опись найденных вещей, Жунид и Вадим отпустили понятых.

Шел второй час ночи.

Шахтанов приехал возбужденный. На Дербентской, 21 был арестован Алексей Буеверов. Спутнику его (они явились после полуночи вдвоем) удалось бежать, легко ранив ножом Хайдара Латипова. Нож только скользнул между ребер, слегка вспоров кожу. Хайдар стрелял по беглецу, но, кажется, не попал. Что же касается дома барона в слободке, то туда до сих пор никто не являлся.

Анвар Шахтанов привез с собой двух милиционеров, которые остались дежурить в усадьбе Омара Садыка, возле опечатанного дома.

По приезде в управление, где было уже довольно многолюдно, несмотря на поздний час (история с бриллиантом всколыхнула работников аппарата), их ожидала еще одна неожиданность. Туда только что явилась смертельно уставшая, едва державшаяся на ногах Маргарита Сундунова, подруга Феофана третьего.

* * *

Одна из пуль Омара Садыка ранила под Ритой лошадь. Доскакать ей удалось только до подножья скалы, на которой возвышалась древняя сторожевая башня. С трудом устояв на ногах после того, как лошадь пала, цыганка пошла пешком.

Путь предстоял неблизкий. До шоссе, где можно было рассчитывать на попутную машину,– тридцать два километра. Сюда, к башне, они обычно попадали одной и той же дорогой в те редкие дни, когда Феофан или сам Омар собирали банду на своего рода «оперативные совещания». До урочища Халкол ехали автобусами или на попутных, затем, сойдя на развилке, поднимались к колхозному кошу, где у них был свой человек – Жабраил Аушев – бывший барышник, некогда промышлявший торговлей крадеными лошадьми, скрывавший в свое время у себя в доме знаменитого карабаира. Теперь Жабраил заметно сдал, постарел и отяжелел. Отсидев два года по чохракскому делу, вроде бы остепенился и работал старшим табунщиком в местном колхозе. Почему и как Жабраил Аушев попал в Дагестан и стал доверенным Омара Садыка, Рита не знала.

У Жабраила они брали лошадей и верхами добирались до башни. Оповещали Феофана и его братию о предстоящем сборище обыкновенно Зубер Нахов или Парамон Будулаев.

Рита Сундунова прожила со своим господином и главой Феофаном третьим больше десяти лет. Уходя из табора в 1930 году после крупной ссоры с большинством цыган, входивших в него и недовольных методами правления заносчивого и ненасытного барона, он прихватил и ее, тогда шестнадцатилетнюю, без памяти влюбленную в него девчонку.

Он обращался с ней варварски. Заставлял, как многие таборные цыгане-мужчины, с утра до поздней ночи клянчить милостыню на вокзалах, базарах и других людных местах, заставлял воровать (впрочем, этому ремеслу она была обучена и прежде), бил, если она приносила ему мало денег.

Рита безропотно сносила издевательства и побои – постоянная, рабски преданная, безответная.

Когда Феофан получил пять лет за участие в преступных делах ротмистра Унарокова, она ждала барона. Наскребла денег, переселилась в Алтайский край, где он отбывал свой срок.

Здесь, в Дербенте, они обосновались три года назад, и Рита вздохнула свободнее. Барон стал несравненно мягче, чем прежде, а та жизнь, которую они вели, жизнь, по-прежнему несовместимая с требованиями закона, поскольку Феофан снова взялся за прежнее, не умея ничего другого, хоть и отдаленно, но все же походила на добропорядочное существование: они купили домик, Рита завела нехитрое хозяйство – огород, куры, свиньи.

В глубине души Рита, жалкая, неграмотная Рита, у которой не было ничего, кроме ее красоты и терпения, мечтала о том времени, когда ей удастся оторвать Феофана от уголовной среды и темных дел, удастся уговорить его жить спокойно и честно. С детства теплилась в ней где-то под спудом эта неосознанная мечта по чистой жизни, которая со временем, с годами, принимала все более ясные, конкретные очертания.

И она видела: самым главным, самым страшным препятствием к этому был отвратительный ей старикашка Омар Садык, который, точно паук, впился в Феофана, с каждым днем приобретая над ним все большую власть.

Она многое знала. Поначалу Садык опасался ее, но, видно, поняв, как самоотверженно, до гробовой доски, предана цыганка грубоватому и в общем-то бесхарактерному Феофану, перестал стесняться и не обращал внимания на ее присутствие.

Теперь все кончилось! Ничего больше не будет! Она знала, она ощущала своим женским чутьем, что старик принесет беду в ее непрочное цыганское счастье.

Она брела по усыпанной камнями тропе, обдирая ноги и не чувствуя боли. По лицу ее катились злые слезы обиды и гнева, развязавшиеся во время скачки волосы развевались на ветру, продувавшем теснину, и только одно чувство, одна страсть владела сейчас ее смятенной душой – отомстить!

Отомстить старику любой ценой!

Когда она, обессилевшая, грязная (несколько раз падала по дороге), с опухшим от слез лицом, на котором -по-прежнему горели яростным мстительным огнем большие черные глаза, появилась у ворот управления, ее вначале не пустили.

– Куда, куда, красотка! – загородил ей дорогу дежурный.– Да ты уж не пьяна ли?

–  Пусти, слышь! Мне – к самому главному! Пусти, ну!

–  Ни больше, ни меньше, как к самому главному? – дежурный засветил карманный фонарик, разглядывая странную посетительницу. И, видимо, заподозрив неладное, спросил уже более серьезным тоном: – А ты кто такая? От куда?

–  Заявить я... заявить надо!.. Да пошел ты...– далее последовало непечатное, и Рита, обнаружив неожиданную силу, оттолкнула дежурного, потеряв равновесие, тот едва не упал со ступенек, на которых стоял, загораживая перед ней вход.