Текст книги "По следам Карабаира Кольцо старого шейха"

Автор книги: Рашид Кешоков

сообщить о нарушении

Текущая страница: 25 (всего у книги 46 страниц)

3. ЧЕРНОВАЯ РАБОТА

Ливень смывает следы. Абдул Маремкулов сетует на свою судьбу. Подробности побега Цыганова. Гоголев устраивает разнос. Новые показания продавщицы ювелирного магазина. Издержки сыскного ремесла. Куда делся платок?

На рассвете следующего дня, после событий на ярмарке, грянула первая весенняя гроза, сопровождавшаяся проливным дождем. Город стоял насквозь промокший, серый под тяжелым пологом из свинцовых туч, которые, точно решив передохнуть, медленно наливались синевой, готовились обрушить на улицы и дома новые потоки воды.

Лейтенант Абдул Маремкулов отнюдь не благословлял погоду, лишившую его последней надежды исправить свою оплошность и по горячим следам отыскать затерявшегося в городе или его окрестностях человека в косоворотке. Увы! О каких следах может идти речь, когда все напиталось влагой, а на тротуары и проезжую часть улиц нанесло с газонов и клумб, с дворовых грядок столько земли и песку, что отделу благоустройства при горисполкоме хватит возни на двое суток, оставшихся до майского праздника. Самая заслуженная ищейка откажется работать в таких условиях.

Натянув на голову капюшон форменного плаща – сверху уже срывались крупные капли,– Абдул вздохнул и зашагал быстрее.

С тяжелым сердцем шел он сегодня на службу, заранее предвидя все, что последует, когда он переступит порог кабинета Гоголева. Дело в том, что Виктор Иванович Гоголев, старый чекист, дотошный, въедливый, крутой на расправу, временно замещал начальника управления Коноплянова и, конечно, не мог не обратить внимания на такое ЧП, как побег задержанного, которого конвоировали два вооруженных работника милиции.

Один из этих работников – Абдул Маремкулов, как ни горько это сознавать. Именно ему и придется отвечать в первую голову, поскольку он старший по званию и к тому же не впервые терпит фиаско при подобных обстоятельствах. Не с сержанта же спрашивать?!

И почему так везет некоторым?!

Семен Дуденко, рыжий выскочка, который вечно норовит вмешаться не в свое дело да еще извлечь из него выгоду, моложе Абдула почти на два десятка лет, а все у него ладится, всюду ему благоприятствует судьба и начальство! Не кто иной, как Маремкулов, должен был изловить налетчиков в день ярмарки, потому что рынок – его участок, а сделал это Семен, предоставив Абдулу везти Цыганова в управление и так бездарно дать ему уйти.

Второй подозреваемый улепетывает у него из-под носа за последние несколько месяцев.

Маремкулов зло сплюнул, но неудачно, не учел налетевшего порыва ветра и, попав себе на сапог, длинно выругался, что в какой-то мере вернуло ему душевное равновесие. В сущности, у него есть оправдание. То, что произошло, нетрудно свалить на пожарников.

До управления оставалось еще около пятнадцати минут ходьбы – лейтенант жил на другом конце города,– и можно было не торопясь обдумать свой отчет Гоголеву.

Вчера они с сержантом остановили случайную линейку и, усадив Цыганова впереди, велели кучеру ехать окольным путем, по менее оживленным улицам. Что ж, очень правильно!

Резвая лошадка рысью везла их вдоль русла Кубани, человек в косоворотке полулежал, откинувшись на спину, и, опираясь на дребезжащее крыло, сверлил Абдула острым недобрым -взглядом.

–  Чего уставился?

–  А ничего,– хрипло сказал Цыганов.– Глаза-то не свяжешь, сволочь.

–  Заткни глотку,– беззлббно сказал Маремкулов.– Я тебе поругаюсь...– но не успел закончить фразы, потому что линейка накренилась, переезжая через неглубокую канаву, кучер рванул вожжи, чтобы выровнять ее, лошадь дернулась вправо и загородила собой и экипажем чуть ли не всю дорогу. Как раз в это время – Абдул и сержант не успели даже толком сообразить, что произошло,– из-за поворота на полной скорости вылетела красная пожарная машина и, вильнув, ударила линейку в заднее колесо. Кучер свалился на постромки у самого передка, а Маремкулов и сержант покатились по пологому песчаному откосу к тихо плескавшейся Кубани Когда Абдул, весь в мокрых пятнах, вывалянный в песке, выбрался на дорогу, напяливая на бегу смятую фуражку, Цыганова нигде не было. Возница, чертыхаясь и на чем свет стоит понося милицию и случай, втравившие его в «историю», уже выпутался из постромок и силился поднять лежавшую на боку линейку.

–  Где он? – выдергивая из кобуры наган, закричал лейтенант.

–  Откуда мне знать? Я за ним не приставлен. Видать, малый не промах: пока ехали, он об крыло веревку-то перетер. . вон она валяется... Ну, и дал деру.

Сирена пожарной машины уже завывала где-то вдали.

– Даже не остановились, гады,– зло пробормотал Абдул и, решив, что беглецу выгоднее всего податься не в город, а в сторону моста, где Кубань делала поворот, а берега ее были укрыты густым ивняком и акацией, принял решение, не лишенное здравого смысла, и, кто знает, если бы еще немного везения, может быть, ему не пришлось бы сегодня ожидать неизбежного разноса в управлении.

Поставив линейку на колеса с помощью подоспевшего толстого сержанта, у которого багровела на лбу отменная шишка, Маремкулов забрал у возмущенного кучера кнут, взобрался на передок, тряхнул вожжами, и они помчались вперед.

Метрах в четырехстах от места аварии они почти настигли Цыганова: петляя среди прибрежного кустарника,, он бежал к мосту.

– Стой! Стрелять буду! – закричал Абдул. И, не медля, выстрелил, целясь в ноги, но промахнулся.

Выругавшись, он прицелился снова, но косоворотка вдруг исчезла из поля его зрения. Лейтенант резко осадил лошадь, соскочил с линейки и побежал к берегу, продираясь сквозь колючие заросли молодой акации. Когда он достиг невысокого обрыва над рекой, камешки и комья земли еще скатывались с цокотом вниз, к воде, а голова и плечи Цыганова виднелись над поверхностью реки далеко сзади,– он саженками плыл вниз по течению, отчаянно размахивая руками.

Абдул вскинул пистолет, но не выстрелил, потому что беглец нырнул.

Так повторялось несколько раз, пока пловец не скрылся за уступом русла Кубани, а Маремкулов запоздало опомнился, подумав, что у него есть транспорт, на котором можно достигнуть противоположного берега по мосту, уже видневшемуся вверху

Пока они, препираясь с кучером, наконец, тронулись и преодолели расстояние, отделявшее их от того предполагаемого места, где Цыганов мог выбраться на сушу, того и след простыл

На левом берегу Кубани начиналась слободка.

Сколько ни бродили Маремкулов с сержантом от дома к дому, стуча в калитки и взбудоражив окрестных собак, никто из жителей, выходивших на стук с опаской и медлительностью, приводившими Абдула в бешенство, не смог им ничего сказать о бесследно исчезнувшем человеке в косоворотке.

Маремкулов этим не ограничился: скрепя сердце, он послал сержанта в управление – за кавалерийским взводом Ду-денко и уже вместе – Абдулу тоже привели оседланную лошадь – они прочесываж до самых сумерек рощу и лесок за слободкой.

Ничего! Как в воду канул. Изволь теперь отвечать, инспектор уголовного розыска лейтенант Абдул Маремкулов..

* * *

Виктор Иванович Гоголев пользовался среди сослуживцев непререкаемым авторитетом. Даже начальник управления Конопляное, человек, отличавшийся повышенным самолюбием (чтобы не сказать – самомнением!), частенько рубивший сплеча и не признававший при этом никаких резонов, вынужден был с ним считаться. Сейчас Конопляное находился в Ставрополе, и бразды правления держал в своих руках Гоголев. К чести его сказать, он вовсе не стремился стать «калифом на час» – он был абсолютно лишен честолюбия и в своем отношении к работе руководствовался бескорыстным, хотя с точки зрения некоторых несколько устаревшим принципом: как лучше для пользы дела. Одни тайные недоброжелатели – а у хороших людей в них нет недостатка – обвиняли его в лицемерии, другие считали наивным простачком, не понимающим собственной выгоды. Сам же Виктор Иванович не придавал никакого значения закулисной болтовне. Впрочем, вряд ли до него доходили всякие сплетни.

Когда Маремкулов, нерешительно постучав и услыхав низкое басовое «Да?» Гоголева, вошел в кабинет, там уже сидели у приставного столика Леонтьев и Бондаренко.

– Садитесь,– кивком ответив на приветствие лейтенанта, сухо сказал Виктор Иванович.

От его широких плеч, погрузневшей к пятидесяти годам фигуры и открытого простого лица, с крупными, очень русскими чертами, исходило впечатление спокойствия и уверенности. И только немного резковатый глубокий бас показывал, что он недоволен.

Леонтьев слегка отодвинулся вместе со стулом, давая Маремкулову место, и, не глядя на него, хмуро сказал:

–  В общих чертах нам все известно. Расскажите подробнее, как вы умудрились его упустить.

–  И не вздумайте сваливать на пожарников,– добавил Бондаренко.– Я справлялся: на ферме совхоза «Пригородный» возник пожар – под угрозой оказалось почти все поголовье овец, и пожарники спешили. Сирена была включена, когда они проезжали по городу... ее нельзя было не услыхать. Спали вы... что ли?

Маремкулов вздохнул: последняя спасительная соломинка, за которую он рассчитывал ухватиться, ускользнула у него из рук.

– Никак нет, не спал...– угрюмо отозвался он.– Виноват.

– Мы знаем, что вы виноваты,– перебил Виктор Иванович.– Но на поблажку не надейтесь – будете наказаны в дисциплинарном порядке. Думаю, этот случай, кстати, уж» второй в вашей практике и за небольшой срок, послужит предметом обсуждения и на партийном собрании.

Маремкулов засопел и не смог удержаться от реплики, которая лишь ухудшила его положение.

– Из-за какого-то паршивого ворюги...– пробормотал он.– Даже украсть, как положено, не сумел. Дрянное колечко. Выбросил, наверное, где-то под куст...

Начальник угрозыска заерзал на своем стуле.

–  Неужели вы не понимаете, лейтенант, что в нашем деле не может быть мелочей? Именно тот факт, что разбойное нападение на продавщицу,– придись удар чуть правее, неизвестно, как бы она выкарабкалась,– нападение вдвоем из-за дрянного, как вы говорите, кольца,– разве это не настораживает?

–  Есть в деле один странный момент,– сказал Виктор Иванович, согласно кивнул в сторону Бондаренко.– Вот Сергей Тимофеевич говорит, что пострадавшая как-то неохотно давала показания. Конечно, это можно приписать испугу, вполне естественному в ее состоянии...

–  Да,– подтвердил Бондаренко.– Из нее буквально приходилось вытягивать каждое слово...

Гоголев задумчиво покрутил металлическую крышку на чернильнице, потом поднял глаза на Маремкулова и несколько секунд изучал его пасмурное лицо, словно видел впервые в жизни.

– Вот что, Абдул,– сказал он наконец по-прежнему строгим тоном, но без признаков раздражения,– хочу посоветовать вам больше думать. Поймите, сыскная работа без этого невозможна. В конце концов – не в названии суть. Пока что вы получите строгий выговор, а когда вернется Коноплянов, видимо, он тоже не пройдет мимо, и у вас еще будут неприятности. Сейчас, лейтенант, речь идет о вашей судьбе как работника угрозыска. Задумайтесь, сделайте выводы.

–  Есть. Я могу идти?

–  Идите.

Когда дверь закрылась за Маремкуловым, Виктор Иванович укоризненно посмотрел на Леонтьева.

– Слабо поставлена у нас воспитательная работа с людьми, Петр Яковлевич. Слабо. А ведь это – ваш хлеб.

Петр Яковлевич пожал плечами.

–  Вы правы. Руки не доходят.

–  Ладно,– встал Гоголев, кладя свою широкую плотную ладонь на стол, будто показывая этим жестом, что часть разговора окончена и теперь речь пойдет о другом.– Оставим пока эту тему... Что собираетесь делать, товарищи?

Леонтьев посмотрел на Бондаренко. Сергей Тимофеевич откашлялся: он всегда немного робел в присутствии Гоголева.

–  Еще раз допросить Паритову. По-моему, она не все сказала. Просмотреть последние дела об ограблениях. Проследить за поведением и знакомствами всех, кто в прошлом был связан с преступным миром, а таковые у нас в городе и в районах имеются. Произвести, наконец, ревизию и переучет в ювелирном магазине: возможно, пропали и другие ценности? Вот, кажется, все.

–  Хорошо,– одобрил Гоголев.– Приметы налетчиков уточните еще раз у пострадавшей, размножьте и раздайте всем сотрудникам. Маремкулову – оформить документы о телесных повреждениях, нанесенных Паритовой. Непонятно, почему до сих пор Наховой не поручено ее освидетельствовать.

–  Поручено,– вставил Леонтьев.– Она вчера вечером ездила в больницу. Я имею в виду Нахову. Акт, наверное, уже готов...

–   В таком случае – все.

Вернувшись к себе, Бондаренко не сел за письменный стол, как обычно, а остановился у окна и, закурив, некоторое время рассеянно смотрел на улицу. Под окном покачивались на ветру зеленеющие кроны могучих развесистых кленов, посаженных, наверное, в незапамятные времена, шел мелкий дождь..

... Может быть, Маремкулов прав? Обыкновенная, неумелая попытка грабежа? Чего-то или кого-то они испугались, схватили первую попавшуюся безделушку и – давай Бог ноги?

Нет. Какая-то не дававшаяся в руки деталь, мелочь, какая-то странность была в истории похищения мельхиорового кольца. Почему возникло это непонятное ощущение значительности случившегося, хотя внешне дело выглядело до смешного простым?..

Бондаренко даже потер рукою висок. Вздохнув, подошел к столу и поднял телефонную трубку.

– Галя, Сергей Тимофеевич говорит. Машину мне.

* * *

Паритова находилась в республиканской больнице. Она уже вставала, через день-два ее должны были выписать. Заведующая хирургическим отделением любезно предложила Бондаренко свой кабинет, и пострадавшую привели туда на допрос.

Несколько минут Сергей Тимофеевич изучающе смотрел на продавщицу.

Еще молодая, но рано располневшая женщина. Неприятный изгиб губ – такое впечатление, будто она все время чем-то недовольна. Глаза красивые, темные. Встречаясь взглядом с Бондаренко, она их кокетливо отводила. Из-под белой марлевой косынки на голове – блестящие густые волосы цвета воронова крыла. Нос прямой, породистый.

– В первый раз с вами беседовали наспех,– вкрадчиво сказал Сергей Тимофеевич.– Поэтому мне придется соблюсти некоторые обязательные в таких случаях формальности...

– Пожалуйста,– неожиданно тонким пискливым голоском ответила она и манерно подкатила веки.– Только я долго не могу. Головные боли, знаете...

– Я долго вас не задержу. Фамилия, имя, отчество?

– Паритова. Фатимат Махмудовна.

– Возраст?

Она опять пококетничала, развела руками, но ответила:

–  Тридцать четыре.

–  Национальность?

– Черкешенка. Но зачем все это?

– Вы предупреждены, что за дачу ложных показаний по статье номер девяносто пять следует уголовное наказание вплоть до лишения свободы сроком до двух лет?

_ Боже мой! Какие строгости! Да, мне говорили...

– Отлично. Вы замужем?

– Конечно.

– Где сейчас находится ваш муж?

– Он в отпуске. Уехал в Дагестан к старому другу, к кому – точно не знаю.

– Кем и где он работает?

– Завхозом драмтеатра.

Задав еще несколько незначительных вопросов, Бондарен-ко отложил в сторону перо и наполовину исписанный лист протокола.

– А теперь вспомните хорошенько приметы нападавших. Еще раз.

– Я же говорила.

– Начнем с того, который вас ударил.

– Я плохо рассмотрела. В папахе. Галифе и гимнастерка из серого сукна. Местный, видно, кавказец... А тот, что витрину разбил,– высокий, глаза, как у татарина... черный. Рубашка на нем была с косым воротом.

– Никаких запоминающихся примет? Шрам, татуировка на руках. Ничего?

– Татуировка – да! – оживилась Паритова.– На локте у высокого. Рукава закатаны у него были...

– Что изображено? Она покачала головой.

– Разве я разглядывала...

Бондаренко записал. Потом снова отложил ручку и будничным голосом, как бы между прочим, спросил;

– Скупкой давно занимаетесь?

Ему показалось, что на мгновение в ее глазах затрепетал страх. А, может быть, почудилось? Ответила она спокойно:

–  С год, наверное. Хорошо, что ввели скупочные отделы. Государству выгодно. Ведь с тех пор, как закрыли «Торг-син», приток золота резко уменьшился.

–  О-о! – удивился Бондаренко.– Вы, очевидно хорошо осведомлены о таких вещах?

–  Я – нет. -Это муж...– она осеклась.

–  Что – муж? – не дождавшись конца фразы, спросил Бондаренко.

–  Ну... он много читает. Рассказывал мне: как-то читал статью в «Вокруг света», или еще где, не помню,– о золотом балансе страны.

Сергей Тимофеевич отметил про себя, что говорит она по-русски правильно, без акцента, не затрудняясь в выборе слов.

–  Какое у вас образование?

–  Десять классов. И курсы счетных работников.

–  Ну, что ж, спасибо,– сказал Бондаренко, вставая и показывая тем, что допрос окончен. Пододвинул к ней листок.– Прочитайте и подпишите.

Когда она вернула ему ручку, он вдруг спросил:

– Сколько вы заплатили за мельхиоровое кольцо?

Он ждал. Он очень ждал, что вот сейчас реакция будет необычной, ему казалось, что его вопрос повергнет ее в растерянность, потому что он чувствовал – дело с перстнем нечисто. Но ничего этого не произошло. Без тени смущения на лице, с искренним недоумением она переспросила:

–  Какой перстень?

–  С темно-зеленым камнем     очень большим камнем Неужели не помните?

–  А-а.    этот  Помню, почему же  Он давно у нас валяется, чуть ли не с момента открытия скупочного отдела. Но я не помню его стоимости. Да он недорогой. Ума не приложу, зачем и кому он понадобился.

–  Откуда вы знаете, что кольцо исчезло? – подался к ней Бондаренко

Она усмехнулась.

–  Заведующий наш приходил. Апельсинов мне принес Он и сказал.

–  Вам известен адрес Чернобыльского?

–  Вы и о нем уже знаете?

–  Отвечайте, пожалуйста, на вопрос

–  Ради Бога. Конечно, известен. Переулок Псыжский пять.

–  Квартара?

–  У него свой домик.

Из больницы Сергей Тимофеевич вышел чернее тучи В его голове уже выстраивалась до визита сюда стройная, как он думал, версия, в которой было отведено место и для Фатимат Паритовой, но после допроса версия эта основательно поколебалась.

Вернувшись в угрозыск, он все-таки позвонил Абдулу Маремкулову и приказал выяснить, сколько заплачено скупочным отделом за украденное кольцо. Мысленно ругнул,себя, что не сделал этого раньше.

Через полчаса Абдул явился к Сергею Тимофеевичу с актом судебно-медицинской экспертизы о телесных повреждениях, нанесенных Паритовой, и доложил:

– Двести рублей с копейками, товарищ майор, стоило это кольцо. Документы – в порядке, все проведено через кассу, я проверял...– и добавил торжествующим тоном' – Я же говорил – оно ни черта не стоит

* * *

Сергей Тимофеевич Бондаренко всю жизнь считал себя чернорабочим в криминалистике. Все, чего он добился, он добился трудом, усердием, вошедшим в поговорку среди работников управления. Ему ничего не давалось легко, и он знал причину, потому что принадлежал к той, довольно редкой породе людей, которые научились более или менее точно оценивать собственные достоинства и недостатки. Первое, что он предпринимал, какое бы дело ни попало в его руки,– это собирал сведения. Любые – возможные и невозможные, прямо или косвенно относящиеся к расследованию. Пока он не исчерпывал последних шансов на сбор таких данных, пока что-то еще можно было выяснить и сопоставлять, он выяснял и сопоставлял, а потом уже пробовал строить догадки и предположения. Метода эта часто избавляла его от непродуманных скоропалительных решений, но отнюдь не способствовала ускорению следствия. Если же он пытался нарушить заведенный порядок и поступал наоборот, расследование шло вкривь и вкось, и ни одна из его версий подтверждения не получала.

Нет, он не из тех, кому от Бога дано снимать звезды с неба – нечего ему надеяться на всякую там интуицию, нечего ждать озаряющих мгновений, надо просто работать.

В молодости Бондаренко окончил рабфак, как и многие его сверстники из рабочих семей, потом был призван на военную службу, побывал на Халхин-Голе, по ранению демобилизовался и был направлен на службу в органы НКВД. Начал с должности инспектора регбюро и вот уже два года он – начальник угрозыска в Черкесске. С новыми товарищами по работе сошелся быстро, прижился, как говорят; обладая характером спокойным, уравновешенным, может быть, даже несколько флегматичным, он умел ладить с людьми, не чурался общения с ними в неслужебное время, был обязателен, трудолюбив и честен. Было в управлении, пожалуй, только два человека, с которыми у Бондаренко как-то не складывались взаимоотношения,– Гоголев и Коноплянов. Перед Виктором Ивановичем Гоголевым он беспричинно робел, а с Конопляновым у них была явная несовместимость, обнаружившаяся сразу, как только Сергей Тимофеевич появился в управлении.

Копаясь в бумагах и протоколах по делу о попытке ограбления ювелирного магазина, Бондаренко корил себя за то, что изменил обыкновению и, не выяснив всех обстоятельств, соблазнился неожиданно возникшей догадкой, которая, по-видимому, оказалась ошибочной и спутала ему карты.

Поначалу он был почти убежден: налицо симуляция кражи – зачем бандитам брать никчемную побрякушку, если рядом – золото и драгоценности? Кража явно инсценированная. Но зачем? Возможно, за кольцо выплачена скупочным отделом крупная сумма подставному лицу, а когда все уляжется, будет поделена по сговору? Настораживало, правда, что удар, нанесенный Паритовой, был довольно силен – едва ли она могла добровольно согласиться получить увечье. Впрочем, нападавший мог просто не рассчитать. Камень-то был обернут платком. Кстати,– как это он опять упустил – надо узнать у Абдула, подвергли ли платок технической экспертизе?

Первую трещину версия Бондаренко, еще неясная, получила, когда очкарик-заведующий, с самого начала произведший на шефа угрозыска впечатление человека, не умеющего лгать, заявил, что перстень мельхиоровый и стоит недорого. Проверка Маремкулова поставила точки над и: двести рублей. Кто станет из-за такой мизерной суммы огород городить?

Бондаренко вздохнул и, открыв шестидневку, стал записывать, что ему следует предпринимать по делу в течение всей недели.

В этих записях был весь Бондаренко. Медлительный, но надежный Бондаренко, который ничего не забудет, ничего не упустит.

Он поднялся из-за стола, устало потянулся и вспомнил об утреннем визите Дараева. Такого бы ему следователя – они бы вдвоем черту рога свернули. Потом взял телефонную трубку и сказал секретарше:

– Галя, позвоните, пожалуйста, в бюро технической экспертизы, спросите, они уже дали заключение о платке?.. Ну, этот, в ювелирном магазине. Камень в него был завернут...

Галина Васюкова, секретарь-машинистка Бондаренко, вошла в кабинет минут через десять. Это была девица лет двадцати восьми-двадцати девяти, нескладная и худая, явно засидевшаяся в девах и потому манерная. Но сейчас у нее был виноватый, слегка испуганный вид.

–  Сергей Тимофеевич... платок пропал!

–  Как «пропал»?

–  Не знаю. Его приносил на экспертизу лейтенант Маремкулов.

– А кто принял?

– Никто не принимал.

– Роспись есть?

– Там, говорят, какая-то закорючка.

– Черт знает что! – не выдержал Бондаренко.– Ладно, Галя, идите. Я сам выясню.

Она ушла, неслышно притворив за собой дверь.