Текст книги "По следам Карабаира Кольцо старого шейха"

Автор книги: Рашид Кешоков

сообщить о нарушении

Текущая страница: 38 (всего у книги 46 страниц)

Площадь умолкла, лишь изредка шаркали по асфальту вдоль улицы шаги запоздалых прохожих да разливались на все лады сверчки и цикады в малиннике.

Семен протер носовым платком слипающиеся, глаза и осторожно приоткрыл дверь. Так лучше видно. А его самого со двора невозможно разглядеть во мгле сарая.

Едва он успел засунуть платок в брючный карман, как на землю-, возле собачьей будки, на затененное собором пространство, влажно хлюпнув, шлепнулось что-то мягкое, тяжелое.

Дуденко вздрогнул и напряг зрение, всматриваясь в темноту. Бросали, скорее всего, со стороны ограды.

Тихо...

Темный бесформенный предмет около собачьей будки – Семен уже догадался – мог быть только отравленным куском мяса: Шукаев предвидел это.

Прошло несколько минут.

Но вот раздался тихий, едва слышный скрип отворяемой калитки. Во двор кто-то вошел.

Опять несколько секунд тишины. Потом черная тень метнулась к ореховому дереву и замерла, прижавшись к стволу

Семен встал, шагнул к двери и застыл, прислушиваясь.

По ореховым ветвям запрыгал неяркий лучик фонарика. Треснул сучок. Что-то посыпалось. Звук был глухой, дробный. «Рассыпал белкины продукты,– отметил про себя Семен.– Как бы он не уронил кольцо...»

Ночной гость копался в дупле минут пять, несколько раз щелкнул фонариком и затих.

Глаза Семена давно освоились с темнотой, и он уже прикидывал на глаз расстояние до основания ореха, чтобы успеть добежать и схватить Парамона, когда он спрыгнет с нижней ветки, росшей довольно высоко от земли.

Но вышло все иначе, чем он рассчитывал.

Отворилась дверь поповского домика, и через двор, грузно переваливаясь, засеменила Васюта. Деревянная будка уборной – Васюта направилась именно туда – находилась за церковью, в начале сада.

«Приспичило ей,– с досадой подумал Дуденко.– Не испортила бы она нам обедню».

–  Парамон (это, конечно, был он) сидел на дереве, не шевелясь. Семен уже не видел его в густой листве.

Время тянулось так медленно, что, казалось, прошел целый час.

Никакого движения.

Тишина.

Васюты не было.

Будулаев сидел на дереве.

Дальнейшее произошло так быстро, что Семену потом трудно было вспомнить последовательность событий.

На орехе хрустнули ветви, послышался звук треснувшей материи, негромкий стон и ругательство, сорвавшееся с  уст  Будулаева,  в  считанные  секунды  очутившегося  на земле.

Семен ринулся к дереву, но опоздал: Будулаев проворно вскочил на ноги и бросился бежать через двор. Посередине он круто изменил направление, потому что почти одновременно из часовни выскочил Глоба и помчался ему наперерез.

Возле ворот, слева, высилась поленница колотых дров. Парамон, добежав до нее и обернувшись, швырнул полено прямо под ноги Глобе, который упал с глухим стоном. Второе полено полетело в Семена, но он успел увернуться и, споткнувшись о камень, растянулся плашмя, ощутив во рту горький вкус пыли. Когда он поднялся, Парамон уже огибал собор

О том, что произошло дальше, мог рассказать только сам арестованный, потому что от Васюты трудно было добиться вразумительного объяснения: умом она явно не блистала Неизвестно, как выглядела ее встреча за собором с бежавшим сломя голову цыганом (по крайней мере, все были уверены, что это цыган!), но, когда Семен оказался на месте происшествия и посветил фонарем,– на садовой дорожке лежал человек с огромным расплывающимся отеком под глазом, а рядом, нависая над ним могучими телесами, стояла разгневанная Васюта и отчаянно жестикулировала.

Подоспел прихрамывающий Глоба. Его самбо с успехом заменил увесистый, далеко не женский кулак могучей поповской служанки.

Но самое невероятное было не это.

Вглядевшись в лицо задержанного, которому они тут же надели наручники, Семен Дуденко с трудом, но все же узнал порядком постаревшего и помятого жизнью, а теперь еще с кровоподтеком под глазом... Зубера Нахова.

– Вот-те и раз,– сказал Дуденко, не скрывая своего удивления.– Нахов. Старый однокашник?..

– Не надо мне такую кашу,– угрюмо пробормотал Зубер.

– Обыщите его, Глоба.

Перстень они нашли у него в кармашке для часов.

– В сени его, к попу, Глоба,– распорядился Семен. Кстати, интересно, что там с сержантом?..

– Да вот и бн. . Где вы пропадали?

Толстяк переминался с ноги на ногу Дуденко посветил ему в лицо: оно распухло от сна.

– Ясно... О вашем поведении будет доложено

Васюта, по-прежнему не уходившая, опять забормотала, замахала ручищами, что-то объясняя.

–  Уберите бабу,– буркнул Зубер.– Конь, а не баба. Я из-за нее лицо потерял!

–  Как это «лицо потерял»? – поинтересовался Семен.

–  А так,– он поднял обе руки и приложил стальной браслет к распухшему глазу.– Ну, и поднесла...

18. «ВТОРАЯ КАПЛЯ»

Авансы Улиты Щеголевой остаются незамеченными. Не то кольцо? Молчание Нахова. Данные экспертизы. Все дороги ведут в Дагестан. Драгоценности, имеют свою историю. Чернобыльский получает инфаркт. Признание продавщицы ювелирного магазина. Проводы Семена Дуден-ко. Находка в гримерной театра.

В первом часу ночи Зубер Нахов был препровожден в КПЗ управления.

Шукаев еще не спал, сидел над протоколами Васюковой и Щеголевых, сопоставляя их показания. Евдокия Щеголева – мать Улиты – упорно твердила одно и то же: никого и ничего она не знает, пусть дочь скажет, кто к ней приходил, зачем ходил, а она – старая больная женщина,– если и подрабатывает когда бурками, продавая их на базаре, то пусть ее казнят или сажают, коли есть такие законы.

Старуха или действительно была туповата, или прикидывалась, хотя в последнем случае за ней нельзя было не признать незаурядного актерского дарования. Она подкатывала маленькие, заплывшие жиром глазки, складывала руки на колыхающемся животе и клялась Богом в своем неведении относительно дочерних связей с такой неподдельной искренностью, что Жунид Халидович засомневался. Черт его знает, может, и правду говорит. Бывают такие полуюродивые старушенции, особенно из верующих (а Евдокия Щеголева исправно посещала церковь), которые живут, словно, на облаке, не замечая и не понимая, что творится вокруг.

Улита – иное дело.

Сначала она пустила в ход свои женские чары, поскольку Жунид допрашивал ее один (Денгизов, получив копию допроса Васюковой, тотчас же уехал).

Она закинула ногу на ногу, показав ему роскошную белую ляжку в том месте, где кончался чулок и начинались другие принадлежности ее туалета; изобразила на кругленькой миловидной физиономии бесхитростно-кокетливое и в то же время игривое, завлекающее выражение. Разумеется, ответы и реплики Улиты были подчинены той же цели – произвести на него впечатление своими статями.

А стати были: черные густые волосы, кокошником уложенные на затылке, большие зовущие глаза «с искрой», полные обещающие губы и тугой высокий бюст, с трудом умещавшийся под сиреневой трикотажной блузкой.

На первых порах Жунид просто не замечал авансов младшей Щеголевой, а, заметив, строгим тоном велел ей сесть поприличнее и перестать строить ему глазки. Улита обиженно поджала губы, в глазах ее заблестел мстительный огонек.

Допрос сразу пошел труднее.

И все же она не могла отрицать очевидного. Да, ее дом посещали разные знакомые. Да, Рахмана Бекбоева знает давно, но о его преступном прошлом не осведомлена. Пряжу покупала – улики налицо, никуда их не скроешь. О порохе и патронах не знает. Охотников в доме нет – кто-то подбросил. Финку, наверно, тоже. Сапоги – рабочий оставил: месяца четыре назад они ремонтировали дом, нанимали людей. Адрес? Адреса у шабашников не спрашивали. Знакома ли с Алексеем Буеверовым? Нет, не знакома. Об отношениях Рахмана с Васюковой говорить не хочет. Она, видите ли, женщина и в чужие любовные дела «не встревает». Улита так и сказала: «не встреваю». Состояла ли в интимной связи с Рахманом?.. На подобные вопросы она отвечать не обязана. Как появился Буеверов в их доме – не знает. Он ворвался в двери и ударил Шука-ева, вот и все, что она видела. Имен Парамона Будулаева и Хапито Гумжачева никогда не слыхала.

Шукаев усмехнулся, достав из стола фотографии, те же, которые показывал Галине Васюковой и Сугурову, и разложил их на столе перед Улитой.

–  Кого-нибудь знаете?

Она посмотрела.

–  Нет.

Он медленно, не торопясь, собрал снимки, все с той же полуулыбкой протянул ей копию показаний Галины.

–  Прочитайте, пожалуйста.

В конце концов Улите пришлось признать, что шашлычник Алексей Петрович Буеверов приходил к ним несколько дней назад и позавчера. Хотел видеть Рахмана. Но никаких его вещей в доме нет и почему он напал на Шукаева – она «ума не приложит». Что же касается цыгана по имени Парамон, то пусть Васюкова не морочит голову: таких знакомств у нее, Улиты, нет. Галина всю жизнь ревновала Рахмана к ней – вот и возводит напраслину.

– Подумайте денек,– сказал Жунид, давая ей подписать протокол.– Предъявить вам обвинение в связях с преступниками, в использовании краденой шерсти и укрывательстве очень нетрудно. За одно это – тюрьма. Подумайте. Учтите, что сейчас еще у меня нет данных экспертизы. А к вечеру будут анализы пороха и патронных гильз, отпечатки пальцев на документе, похищенном Васюковой в управлении, и на сапогах... Тогда ваше положение едва ли улучшится. Если же перестанете запираться, это облегчит вашу участь. Вы мог ли бы и помочь нам...

Щеголева зло сверкнула, глазами и отвернулась.

– Как хотите,– он позвонил и сказал вошедшему конвоиру: – Уведите арестованную.

... Шукаев поднял голову от бумаг, глянул на похрапывающего во сне Вадима и устало провел по лицу ладонью. Который день подряд он ложится за полночь. А конечных результатов не видно. Картина, правда, прояснилась,– он, пожалуй, смог бы довольно точно описать, как было совершено убийство Барсукова и Кумратова и кем совершено, однако... Убийцы пока на свободе.

Все это так не похоже на дела, которыми ему приходилось заниматься прежде. Те, особенно поиски карабаира, требовали чуть ли не ежедневных переездов с места на место – он тогда исколесил весь Северный Кавказ,– а теперь вот уже сколько времени сидит в Черкесске, по крупицам собирая улики и подбираясь к самой сути.

Не беда. Главное – он убежден, что действует правильно.

Еще несколько штрихов, и надо начинать облаву. В полном смысле этого слова.

Еще немного надо потерпеть. По-прежнему, туманна история с кольцом. Ему обязательно нужен этот перстень и хотя бы один из его похитителей – Парамон Будулаев. Лишь бы все обошлось благополучно с засадой Семена.

В дверь негромко постучали.

–Да?

Вошел лейтенант Дуденко.

–  Товарищ майор, я...

–  Тсс... Не шуми. И садись. Что там?

–  Вот,– волнуясь, выдохнул Семен и тряхнул своей огненной шевелюрой.– Вот оно. И взяли мы не Парамона, а Нахова...

Жунид даже привстал, принимая перстень из рук Семена.

– Так вот он какой... Но почему же – Зубер?.. Кольцо было странной формы. Шукаев никогда прежде не видел таких. Сам ободок лишь в нижней, обращенной к ладони (если надеть на палец) части перстня был узким. Далее он постепенно расширялся, образуя вверху округлое, широкое, сантиметра в полтора или немногим меньше, основание, на котором из того же мельхиора, покрытого потемневшей, тускло блестевшей зернью, покоилось нечто вроде миниатюрной короны, увенчанной на вид плоским, но крупным камнем. Возникло впечатление, что большая его часть скрыта внутри короны.

Жунид надел перстень на указательный палец, повертел им, поднес к свету Мелкие грани александрита заиграли кроваво-красными огоньками.

–  Хорош,– сказал Дуденко, любуясь перстнем.– Хоть и дешевый, даже не серебряный, а хорош... Умели работать дагестанские мастера...

–  Да-а-а...– рассеянно протянул Шукаев и, сняв кольцо, снова поднес его к настольной лампе. Камень сверкнул темно-красным боком.

На лице Жунида появилось недоуменное выражение.

– Что же это?

Семен вопросительно смотрел на него, не понимая.

–  Камень-то красный, правда, есть немного фиолетовый оттенок...

–  Ну, красный,– обеспокоенно повторил Дуденко.– А в чем дело?

–  А в том...– Жунид бросил кольцо на стол и, подскочив к книжному шкафу, стал рыться в одной из папок.

–  Вот, смотри,– сказал он, лихорадочно листая бумаги.– Да где же он... Вот, читай...

Семен прочитал вслух то место из протокола допроса заведующего ювелирным магазином, которое Жунид отчеркнул ногтем:

– «Кольцо крупное, из мельхиора, с самоцветом густо зеленой окраски...» – Да, действительно...– растерянно добавил он.– Зеленый. Выходит, это другое?

– Выходит,– развел руками Жунид.– Так или иначе – завтра утром вызовешь Паритову и заведующего сюда, в управление. Предъявим им кольцо. Часа в два, после обеда. Раньше я не освобожусь. Надо разобраться с вещами, изъятыми у Щеголевых, и еще кое с чем. А сейчас – едем к Нахову.

*  *  *

С тех пор, как Жунид видел брата своей бывшей жены, прошло восемь лет. Нахов заметно постарел, лицо несколько обрезалось, у глаз и в уголках рта – морщины. Еще более отдаленным стало его сходство с Зулетой.

Вспомнив о ней, Шукаев насупился. Он не видел ее больше недели и только сейчас понял: ему все время не доставало ее.

В хлопотах и беготне он не отдавал себе-отчета в том, почему частенько стал испытывать необъяснимое чувство пустоты и бесполезности своего существования, заполненного одной работой.

А сейчас, увидев перед собой хмурое, заросшее не менее как трехдневной щетиной лицо Нахова, внезапно все понял.

Да. Ему не хватало Зулеты. Довольно себя обманывать! Весь этот месяц, иногда встречаясь с ней по службе, слыша о ней от других, зная, как она живет и что делает, он постепенно привыкал к своим мыслям о ней, к тому, что она рядом, спокойная, ровная в обхождении, деловитая. К Заурчику он ходил теперь в детский сад, гулял с ним, когда выдавался редкий свободный час, провожал до дому, но в квартире на Орджоникидзе больше не появлялся, упрямо держась прежних, официально-прохладных отношений с Зулетой.

Жунид провел рукой по глазам, как бы стирая нахлынувшие воспоминания.

– Ну, что, Нахов? – спросил он, показывая Семену глазами, что записывать не надо– допрос будет предварительный.– Рассказывай, зачем вы с Парамоном устроили весь этот спектакль на ярмарке? Кто поручил вам выкрасть в ларьке кольцо? – он положил перстень на стекло, покрывавшее письменный стол в кабинете для допросов.

Зубер Нахов метнул на Шукаева короткий оценивающий взгляд, который мог означать только одно: нечего, мол расспрашивать, не на того напал. Сначала посмотрим, что тебе известно, а потом подумаем – отвечать или нет. И, как бы подтверждая это, Зубер обронил сквозь зубы:

– Время не тяни, гражданин начальник. Ночь на дворе. Сам знаешь – грамотный я. Давай – скажи, в чем меня обвиняют... потом посморкаем...

Шукаев повертел кольцо в руках, задумчиво любуясь игрой камня.

– Ладно,– сказал он жестко.– Вы обвиняетесь в нанесении телесного повреждения продавщице ювелирного ларька Фатимат Паритовой и в краже вот этого перстня, с которым вас сегодня задержали. Имя вашего сообщника известно – Парамон Будулаев. Знаем мы и о том, что разбойное нападение вы совершили по требованию дербентского ювелира Омара Садыка, но навлекли на себя его гнев тем, что перестарались: по наущению вашего главаря Феофана завернули камень, которым ударили продавщицу, в фуляровый платок. К вашему сведению таких платков пять, вышитых в свое время женой бывшего барышника по сбыту краденых лошадей Сахата Кабдугова. Посередине платка монограмма самого Кабдугова, в уголках – ротмистра Унарокова, Хапито Гум-

жачева, Ляляма Балаева, Хахана Зафесова и Феофана третьего... Когда-то платок служил паролем, с помощью которого члены шайки сносились между собой... Ну, что? Вам этого мало?

Зубер избегал теперь взгляда Шукаева. Руки его, лежавшие на коленях, беспокойно зашевелились. Но он продолжал молчать.

– Тогда пойдем дальше. В Дербенте нам известен адрес дома, в котором вы скрывались. Арестовать хозяина не составит труда. Местопребывание барона в дербентской слободке нам тоже известно. Выследили вас и в тот же день, когда вы были у Омара Садыка...

   

Произнося это имя и в первый, и во второй раз, Жунид совершал ошибку. Но узнал об этом много позднее. Сегодня же, к концу так ничего и не давшего допроса Нахова, он чувствовал, что язык у того связан не по собственной воле. Он явно кого-то боялся, и нужен испуг еще больший, чем Нахов испытывал сейчас, чтобы заставить его говорить. Но кого он боялся? Сначала надо было узнать. Феофана? Будулаева? Если цыганского барона, то почему он нарушил его приказ – ни под каким видом не появляться в Черкесске?

И как могло случиться, что в дупле оказался перстень с красным, а не с зеленым камнем? Или таких мельхиоровых колец несколько?

Есть над чем поломать голову.

Шукаев отпустил Семена Дуденко спать, велел конвоиру отправить Нахова в камеру и вернулся к себе.

Шел третий час ночи.

Он достал из кармана носовой платок, помочил водой из графина, обтер мокрым платком лицо, помотал головой, как бы стряхивая с себя сон, и, сев в кресло, выдвинул большой ящик стола.

Там, занимая всю середину ящика, лежала огромная толстая книга в сафьяновом переплете с золотым обрезом, которую Дараев по его просьбе, заручившись заранее официальным письмом, подписанным Леонтьевым, с великим трудом выпросил в книгохранилище городской библиотеки.

Жунид толком не прочел, как она называется, потому что буквы на обложке были затейливо выписаны под старославянскую вязь – что-то о ювелирах двора его императорского величества, о сокровищах российской короны и других стран и империй...

Иллюстрирована она была цветными литографиями, написана в помпезно-официозном тоне, на каждой странице мелькали титулы князей, герцогов, султанов и шахов, некогда или теперь (издание 1915 года) владевших известными камнями и драгоценностями.

Он медленно переворачивал тяжелые листы, вчитываясь в непривычный текст.

Он прочитал об императорском скипетре, принадлежавшем некогда Екатерине II, описание царских регалий – большой императорской короны, малой короны, державы, орла к скипетру; ювелирных изделий, принадлежавших монаршей фамилии.

Жунид перевернул еще несколько страниц. Его не интересовали царские безделушки.

В разделе, посвященном народному ювелирному искусству, он нашел скупое описание дагестанских колец, очень массивных, скульптурных, с дополнительными украшениями из монет, черневых и штампованных узоров, с зернью и филигранью. На цветной литографии было изображено несколько таких колец, и Жунид, разглядывая их, покачал головой и прошептал вслух:

– Действительно... Такие же массивные... даже похожи. Значит, тут все верно, без подделки.

Он оглянулся на заворочавшегося во сне Вадима и поправил козырек лампы, чтобы свет падал только на стол.

Ну, еще немного. Должно же быть в этой чертовой книжище что-нибудь о камнях! Еще полчаса – и спать!

Ага! Наконец...

«Алмаз Шах»... Знаменитый алмаз с желтоватым нацве-том, имеющий три подписи на персидском языке:

«Бурхан-Низам шах второй 1000 г.»; «Сын Джеганхир шаха Джехан шах 1051 г.»; «Каджар-Фатх-Али шах султан 1242 г.».

«Повидал этот камешек»,– подумал Жунид,– сначала им владели правители Ахмеднагары, а после ее захвата он попал в руки династии Великих Моголов. В конце концов камень попал в Персию и был подарен шахом Хосрев-Мирзой Николаю I, как выкуп за убийство Грибоедова.

Все это не то, не то...

Вот!..

Бриллиант с голубым оттенком, абсолютно чистый, шестиугольной правильной формы с изумрудной гранью. Вес – двадцать шесть с половиною каратов. Один из двух знаменитых камней, по преданию, составлявших собственность персидских шахов и носивших романтическое название «Две капли воды», был подарен шахом богатой французской путешественнице, настоящее имя которой так и осталось неизвестным. Позднее камень был перекуплен русским купцом Лаврентьевым и продан Ротшильдам за 150 тысяч рублей золотом.

Все сходилось.

Именно этот бриллиант был похищен у ювелира Чернобыльского во Владикавказе в 1914 году.

Жунид закрыл книгу и задумался.

Почему, собственно, он пустился в эти ювелирные «изыскания»? Логичного, точного ответа на вопрос не было.

Как и Бондаренко в свое время, Шукаев понимал, что ради простого двухсотрублевого кольца никто, если он в своем уме, не станет совершать разбойничьего нападения на магазин. А такие отпетые типы, как Парамон Будулаев и Зубер Нахов,– тем более.

Настораживало с самого начала скопление фактов, косвенно указывающих именно на особую окраску ярмарочного происшествия, безусловно связанного с людьми, имеющими дело с драгоценностями. Паритова Фатимат, неохотно дававшая показания, ее муж Умар, завхоз драмтеатра (стоп! Улита там же работала гримершей! Совпадение ли это? Проверить!), Чернобыльский, старик, не внушающий доверия ни Сергею Тимофеевичу, бывшему начальнику черкесского угро, ни ему, Жуниду. А тут еще объявляется новое лицо, тоже подозрительное – Омар Садык.

Не слишком ли много ювелиров?

Шукаев на всякий случай сделал заявку в регбюро Севе-ро-Осетинского управления НКВД – разыскать ему все, что возможно, на Чернобыльского Самуила Исааковича, в свое время сидевшего несколько месяцев во Владикавказском ЧК по обвинению в утайке золота. Потом его освободили, потому что при обыске найдено было немного.

Особенного ничего не содержалось в письме, поступившем из Орджоникидзе, но одна фраза заинтересовала Жунида: «... в 1914 году у Чернобыльского был якобы украден бриллиант весом в 26,5 карата, весьма ценный, о чем была заметка в «Терских ведомостях».

Ни слова не говоря ни Вадиму Акимовичу, ни Арсену, Жунид раскопал эту заметку в «Терских ведомостях». Он молчал по той простой причине, что ничего конкретного у него не было, даже предположения – так, интуиция, которая постепенно приобретала характер уверенности.

Ну, хорошо! Он бы понял, если бы весь сыр-бор разгорелся из-за такого редкого бриллианта, как тот. Но причем здесь мельхиоровое кольцо?.. Может, это тоже своего рода пароль? Как фуляровый платок Хахана Зафесова?..

Пойди, разберись. Ясно одно – теперь все дороги ведут в Дагестан. Пока молчит Рахман, находящийся между жизнью и смертью, пока закрыл рот чем-то или кем-то напуганный Нахов, надо ехать в Дербент. Если Буеверов еще в Черкесске, то его не выпустят, а если уже смотался, то, сидя, сложа руки, его все равно не поймаешь.

Завтра в Черкесске его удерживает не так уж много дел. Надо, во-первых, передопросить Щеголеву, имея на руках данные экспертизы; во-вторых, предъявить перстень старику Чернобыльскому, обставив эту процедуру как можно остроумнее и неожиданнее, а после обеда показать тот же перстень Паритовой и завмагу. И последнее – попросить Зулету осмотреть Рахмана. Ему так нужно, чтобы Одноухий Тау произнес хоть несколько слов.

Он еще раз достал из кармана перстень, полюбовался причудливыми переливами красного камня при отсвете лампы, положил кольцо в ящик стола, тихонько разделся, чтобы не разбудить Вадима, и лег на свободный диван.

Заснул он сразу, как будто провалился в глубокий черный колодец.

*  *  *

Данные экспертизы окончательно подтвердили версию Шукаева. На ружье нашли отчетливые отпечатки пальцев, сходные с теми, которые сохранились на голенищах сапог, найденных у Щеголевых. И те, и другие были сверены с картотекой регбюро и оказались принадлежащими Алексею Буеверову, осужденному в свое время за связь с бандой ротмистра Унарокова.

Порох в мешочке, изъятый при обыске в доме Улиты, и те несколько крупинок, которые Дараев нашел на подоконнике в комнате квартиранта вдовы Пилипчук, были признаны идентичными. Эксперты произвели их химический анализ, анализ на содержание влаги – все совпадало. Гильзы подходили к ружью Кумратова и тоже имели, правда, неясные, но похожие отпечатки на те, которые были обнаружены на ружье и сапогах. Пуля, извлеченная из трупа Барсукова, была выпущена из ружья Кумратова. На финском ноже с наборной ручкой никто своих следов не оставил.

Итак, здесь почти все ясно. Шукаев еще не представлял себе некоторых деталей, но был убежден, что один из участников убийства Барсукова и Кумратова, скорее всего игравший роль наводчика,– это Рахман Бекбоев, второй, непосредственный исполнитель – Алексей Буеверов, а третий... Третьим мог быть и Парамон, и Хапито Гумжачев, и еще кто-либо пока неизвестный.

Оставалось для окончательного установления истины привезти в больницу охотника Итляшева и пасечника Юсуфа. Если первый узнает в Рахмане человека, который вместе с двумя другими находился в полдень на опушке, в.получасе ходьбы от глухого холмогорья, где, как предполагал Жунид, и произошло убийство, а второй – человека, сидевшего с чемоданом на коленях на бричке, проехавшей мимо пасеки,– то всякие сомнения относительно участия Тау в преступлении, отпадут.

Что ж, он прав: пока Рахман без сознания, пока арестованная Улита врет и изворачивается, а Нахов и вовсе молчит, пока не пойман Буеверов и вообще неизвестно, где он находится, можно ехать в Дербент.

То-то Арсен обрадуется!

А здесь останутся Вадим и Маремкулов.

В Дагестане за домом Омара Садыка, Феофана и «конспиративной» квартирой Нахова, которую он так неосмотрительно покинул, уже установлено наблюдение. Дараев все сделал, как полагается. Полдня не отходил от телефона.

Все это Шукаев знал уже в пять часов утра. Абдул Маремкулов превзошел самого себя. Получив данные экспертизы поздно вечером, он чуть свет уже явился в управление и, как было приказано, разбудил Жунида.. Тот тихонько оделся, чтобы не потревожить спящего Дараева, и вышел с Абдулом в кабинет Гоголева, еще не вернувшегося из командировки.

– Ну, спасибо, Абдул,– серьезно, без улыбки сказал Шукаев.– Очень вовремя. Спасибо...

Лейтенант Маремкулов вышел из кабинета с гордо поднятой головой. Оказывается, слово похвалы приятно! Это было для него открытием довольно неожиданным: до сих пор он не признавал за словом каких-либо ценностей.

Жунид вернулся в «комнату отдыха» и хотел уже растолкать Вадима, но тот сам открыл глаза, тут же подскочил по привычке и сел на кровати.

–  Что? Ты почему меня не разбудил?  Как там, у церкви?

–  Успокойся. Порядок,– улыбнулся Жунид.– Должен же я был дать тебе поспать. Не так часто это нам удается.

–  Кольцо нашли? – натягивая брюки, спросил Вадим.

–  Найти-то нашли,– Шукаев полез в ящик стола,– но камень в нем не зеленый, а красный...– он пошарил в ящике и, достав перстень, бросил его на постель Дараеву...—

Посмотри сам.

Вадим Акимович взял кольцо и подошел к окну, чтобы получше его рассмотреть. Через секунду он обернулся, бросив сердитый взгляд на Жунида.

–  Не время все-таки шутки шутить!

–  Чего ты? – удивился Шукаев.

–  Зачем ты мне голову морочишь? Красный... Сам ты красный,– он вдруг обеспокоенно, уже не хмурясь, посмотрел на друга и зажал кольцо в кулаке.

Теперь настала очередь разозлиться Жуниду:

–  Дьявол! Что ты несешь? В чем дело, наконец?

–  Ты не шуми, не шуми,– примирительно заметил Дараев и, поискав глазами, показал Шукаеву на зеленый абажур настольной конопляновской лампы, которую Гоголев давно отдал им для ночной работы.

–  Какого она цвета?

–  У тебя все дома? – Жунид покрутил возле виска пальцем.– Ты, что, вообразил, будто я дальтоник?

–  Не злись. Скажи лучше – какого цвета плафон?

–  Зеленый, черт подери! Зеленый! – заорал Шукаев и пошел на Вадима.– Отдай сейчас же перстень!

Дараев открыл было рот, собираясь возразить, но промолчал. Он терялся в догадках. Разжал ладонь и протянул Жуниду кольцо. В солнечном луче, бившем из окна, оно изумрудно сверкнуло граненым камнем.

– Что? Час от часу не легче!

Жунид тоже подбежал к окну, поднес перстень к самому свету: камень блестел, искрился густо-зеленым сочным цветом.

Щукаев в нервном шоке сел на диван, провел рукой по глазам.

– Вчера, Вадим, камень в кольце был другой. Я готов поклясться. Темно-красный. У меня есть свидетель – Семен Дуденко. И я не дальтоник, можешь не волноваться. Но объяснить всю эту чертовщину я не могу...– Он снова стал крутить перед глазами кольцо, потер камень пальцем.– Может, он там как-нибудь поворачивается? Как лампа Аладина? С сюрпризом, так сказать?

Но самоцвет сидел в своем гнезде плотно, словно слившись с мельхиоровым шишаком, венчающим кольцо.

–  Если тут и есть какой-нибудь секрет,– сказал Дараев,– то нам с тобой не разобраться. Нужен ювелир.

–  Вот мы к нему сейчас и поедем,– согласно кивнул Жунид.– Иди умывайся, перекусим в столовой, захватим Арсена и – в переулок Псыжский. К его степенству Самуилу Исааковичу.

Пока Дараев умывался у раковины, расположенной в углу комнаты, Жунид кое-как запихал в свой портфель подшивку «Терских ведомостей» и книгу о монарших драгоценностях.

Арсен (ему два дня назад Леонтьев дал для жилья другую комнату: втроем им было тесновато) пришел сам, подтянутый, начищенный, готовый выполнять новые поручения своего шефа.

–  Молодец, что явился без зова,– сказал Жунид, пожимая ему руку.– Сейчас – завтракаем и едем к Чернобыльскому! По дороге я расскажу тебе и Вадиму все, что знаю и о чем догадываюсь по делу о краже кольца. А в Дербент мы с тобой завтра поедем вдвоем.

–  Правда? Вот это здорово, Жунид Халидович! Да с вами я...– он запнулся и умолк, зная, что Шукаев словесных излияний не терпит, да и сам Арсен обычно бывал молчаливым и сдержанным.

– Я думаю,– твердо сказал Шукаев,– что в Дербенте и будет финал.– Все дороги ведут туда. Но... «посморкаем», как говорит Зубер Нахов.

*  *  *

По дороге Жунид сдержал свое обещание и рассказал им все, что знал и предполагал по поводу кражи кольца.

–  Так вот зачем тебе понадобились архивные газеты и этот фолиант из хранилища,– сказал Вадим Акимович, покачивая головой.– Ну, и скрытный же ты, брат. Сколько я тебя знаю, вечно вот так про себя что-то маракуешь, а нам – ни слова...

–  Поэтому, наверно, и зашел в тупик,– недовольно отозвался Жунид, выбросив догоревшую папиросу в приспущенное окошко машины.– Понимаешь, Вадим, мы бессовестно медленно движемся вперед. Это меня беспокоит. Ты не хуже меня знаешь, что делается сейчас на фронте. Фашисты у стен Смоленска, под Киевом, наша армия предпринимает буквально героические усилия, чтобы как-то остановить

немцев и стабилизировать положение, а мы...

–  Перестань хандрить,– тоже нахмурился Дараев.– Мы делаем, что в наших силах. И с удовольствием ушли бы на фронт, пусть даже в самое пекло, только бы твердо знать, что делать сию минуту, как поступить завтра. А мы копаемся в дерьме и вынуждены идти наполовину вслепую, с завязанными глазами. Это тоже не очень-то легко... Скажи честно, ты разве не подавал рапорта?

–  Подавал,– признался Жунид.

–  Ну, и что?

–  Вызвал Геннадий Максимович Воробьев, продрал с песочком, сказал: не позволено дезертировать. Сейчас, мол, когда столько уже известно, бросать расследование равносильно дезертирству.