Текст книги "По следам Карабаира Кольцо старого шейха"

Автор книги: Рашид Кешоков

сообщить о нарушении

Текущая страница: 30 (всего у книги 46 страниц)

9. ЧЕЛОВЕК С ЧЕМОДАНОМ

Полчаса у Воробьева. Оперативная группа. Опять– встреча с Зулетой. Немного топографии. Поиски. Ненужный разговор. Медная пуговица. На пасеке. Допрос зверолова Итляшева. Третий раз в деле фигурирует чемодан. Вадим Акимович утверждает, что один из трех неизвестных – Хапито Гумжачев

Геннадий Максимович задержал у себя Шукаева и Дараева не более получаса, понимая, как дорого время: кончался май, а ни одно из серьезных преступлений последнего месяца еще не было раскрыто.

Секретарь расспросил друзей, как отнесся к их появлению Коноплянов, не чинил ли им препятствий, посоветовал без стеснения обращаться в обком в случае необходимости и, прощаясь, сказал:

–  На вас вся надежда. Очень уж распоясались бандиты. А время сейчас не простое. Тревожное время... Читали сегодняшние газеты?

–  Очень бегло,– признался Жунид.– Торопились.

–  Могу вас понять. Правда, на первый взгляд ничего особенного в газетах нет, но, если все сопоставить и прибавить то, что нам известно из секретных документов, с которыми вас знакомили...

–  Войной пахнет,– сказал Жунид.

–  Да..   Немцы усиленно передвигают дивизии у самых наших границ. Что-то готовится. А пакту мне почему-то не хочется верить.

–  Может, еще обойдется? – спросил Дараев.– Сталин, наверное, не меньше нашего знает и видит... В крайнем случае – дадим им прикурить...

Геннадий Максимович покачал головой.

– Сталину тоже нелегко. Обстановка в мире путаная, накаленная... Ну, да посмотрим. Счастливо вам. Если что – звоните.

– До свиданья.

– Спасибо.

Когда они подъехали к управлению, оперативная группа, обещанная накануне Гоголевым, уже ожидала их. Двое покуривали возле новенького газика Коноплянова. В машине сидела женщина и двое мужчин.

– Ишь ты,– шепнул Жунид Дараеву.– Даже своего драндулета не пожалел начальник.

– Поздновато хватился,– ухмыльнулся Вадим Акимович.– Воробьев же намекнул, что Коноплянов досиживает последние дни в этой должности...

  

Навстречу вышедшим из машины Дараеву и Шукаеву направились Семен Дуденко и Абдул Маремкулов.

– Здравия желаю, товарищ майор! – приложив руку к козырьку фуражки, щелкнул каблуками Дуденко.– Куда прикажете?

– Здравствуй, Семен. Рад тебя видеть. Поедем по руслу Кубани от Псыжского моста до станицы Ольгинской... Здравствуй, Абдул... Кажется из этой станицы родом зверолов, который ставил волчьи капканы в день исчезновения Барсукова и Кумратова?

– Так точно,– вытянулся Маремкулов.– Оттуда. Но Виталий Николаевич был против разработки и уточнения его показаний. Охотники гай вели... вот и выстрелы, и крики...

Женщина и двое мужчин в штатском тоже вышли из конопляновского «газика» и, подойдя, остановились в стороне, возле Дуденко. Жунид сначала не заметил их.

– Довольно,– жестко сказал он Маремкулову.– Ваши предположения оставьте пока при себе. Впрочем, они не ваши А стоило бы иметь свои. Вот когда таковые возникнут, я с удовольствием вас выслушаю.

– Слушаюсь,– недовольным тоном буркнул Маремкулов и отошел.

Шукаев увидел остальных членов своей опергруппы.

– Здравствуйте, товарищи,– протянул он руку и... встретился взглядом с Зулетой.

Ему понадобилось все его самообладание, чтобы не смутиться и не покраснеть. Он только невнятно кашлянул и на мгновение приостановился, торопливо пожал маленькую теплую ладонь.

–  Вы, значит, с нами, Зулета Хасановна? – выручил его Вадим, тоже здороваясь с ней.

–  Да,– ответила она.

Шукаев потряс руку фотографу и дактилоскописту, несколько энергичнее, чем это требовалось, облегченно вздохнул и, уже окончательно справившись с собой, бодрым голосом сказал:

– По машинам, товарищи!

Еще вчера по картам и документам они с Вадимом успели примерно изучить район Кубани, который сегодня намеревались осмотреть. В трех километрах от восточной окраины пригородной зоны Черкесска, близ реки Псыж, проходит старая проселочная дорога на аул Хабль, а ниже железнодорожного моста – скотопрогонная тропа, ведущая к соседнему аулу Халку. Оба эти пути – и проселок, и тропа – кратчайшие из Черкесска на Шахар, где расположена ткацкая фабрика. В хорошую по.году, если нет сильных дождей, по ним вполне можно проехать на газике, а если хоть немного развезет – только на мажарах и арбах. Проселочной дорогой – чуть больше двенадцати километров, тропой – почти вдвое меньше, в то время как поездом – все двадцать. Правда, пастушья тропа идет напрямик, через густой лиственный лес, подступающий вплотную к обрывистому берегу Псыжа. Именно здесь был извлечен из воды труп Барсукова. Тут, неподалеку, есть лесистый овраг. Рассматривая карту вместе с Жунидом, Дараев предположил, что если убийство совершено днем, то скорее всего, где-то в районе оврага. Шукаев тут же добавил, что, если вечером, то вероятнее – холмогорье, огибаемое и рекой, и проселком вблизи железнодорожного моста.

В задачу оперативной группы входило сегодня еще раз обследовать местность, тщательно обшарить все закоулки, осмотреть каждый куст, каждый метр земли, ибо Шукаев, как и Бондаренко, был внутренне убежден, что Кумратова тоже нет в живых. Жунид помнил из материалов дела, как хорошо отзывались об охраннике его сослуживцы и односельчане. Даже исчезновение ружья из его дома не поколебало уверенности Жунида в невиновности сторожа. Дараеву он своих соображений пока не высказывал, наперед зная, как полезно бывает, если напарник имеет противоположную точку зрения или хотя бы отличную от его собственной.

Дуденко и фотографа Шукаев пригласил в свою машину, чтобы освободить в конопляновской место для проводника ищейки, которого они должны были подобрать по дороге в школе служебного собаководства.

К восьми утра опергруппа была уже возле моста через Псыж, который делал здесь некрутой поворот, устремляясь в ложбину между холмами.

Солнце поднялось над курчавыми, поросшими лесом макушками холмов и как будто остановилось, не решаясь двинуться выше и вступить в борьбу с полупрозрачным утренним туманом, застоявшимся с ночи в низинах и балках, стлавшимся над рекой легким синеватым шлейфом.

Было сравнительно тепло, на небе – ни облачка, ветра тоже нет, только от росистых луговин и полянок тянуло сыроватой прохладой. Словом, утро обещало ясный солнечный день, а значит, хорошую работу.

Проводник, тонкий жилистый черкес в милицейской форме, по знаку Жунида отпустил поводок, и собака, прижав уши и поводя длинным породистым носом, медленно двинулась в чащу. Фотограф и дактилоскопист устроились на опушке, под могучим стволом старого бука, на толстом сером пне, выступавшем из почвы у основания дерева, и вполголоса о чем-то болтали: их дело начнется позже, если будет обнаружен труп сторожа. Зулета стояла на берегу Псыжа, кбвыряя носком сапога песок. Она вообще была молчалива rt задумчива, как человек, которому не дает покоя какая-то не очень веселая мысль.

–  Вы оставайтесь здесь, товарищи,– кивнул Шукаев мужчинам под чинарой и полуобернулся к Зулете.– И вы... Лесок здесь, на холме, невелик... мы управимся и втроем...

–  Если можно, товарищ майор, я тоже пойду,– сказала Зулета.

–  Пожалуйста! – он тронул Дараева за рукав.– Пошли, Вадим. Лейтенант Дуденко и лейтенант Маремкулов – с нами! Двинули!

Туман таял медленно, неравномерно, клочьями застревая между ветвей и постепенно растворяясь в воздухе под теплыми солнечными лучами.

Собака шла неуверенно, то и дело останавливалась и, повизгивая, виновато поглядывала на проводника. Он понукал ее, и тогда она снова с готовностью бросалась вперед, но рвение ищейки не могло обмануть Жунида – следа она не брала, чего, впрочем, и следовало ожидать: времени прошло много, были дожди. Только случай мог им помочь.

Шукаев шел чуть позади Дуденко и Маремкулова и чувствовал сзади легкие шаги Зулеты. Ему хотелось обернуться и заговорить с ней, но он не знал, как это сделать и мысленно перебирал всякие поводы, даже строил заранее фразу, с какой обратиться к ней, но так и не произносил ее.

– Я не хочу тебя огорчать,– вдруг услышал он ее голос.– Но едва ли мы сегодня что-нибудь найдем... Третья неделя идет. Что тут могло сохраниться?..

– Я понимаю,– обернулся он, и, подождав Зулету, пошел рядом.– Но для очистки совести – надо. Кстати, ты подскажешь мне, где было найдено тело кассира?

– Конечно. Еще довольно далеко. За мостом.

Он снова назвал ее на «ты» и, к своему удивлению, заметил, что далось ему это легко и никакой неловкости он не испытал, как в первую их встречу в Черкесске, после долгой разлуки.

– Ты ничего о себе не рассказываешь...– неопределенным тоном сказала она, и нельзя было понять – вопрос это или осуждение, или просьба...

– А что рассказывать? Жил. Работал.

– У тебя есть новая семья?

– Нет. Не обзавелся.

Ему на мгновение показалось, что она смутилась и замолчала. Он глянул на ее лицо, но тень листвы прикрыла его, и выражения ее глаз он не уловил.

– А...

– Что?

– А ты?

– Ты же видел.

– Ну... я же не знаю... Может быть...

– Нет,– перебила она и тут же перевела разговор на другое. По освещенному сейчас солнцем лицу ее пробежала тень досады. «Ненужный разговор,– понял Жунид.– Незачем было его затевать». Они еще поговорили о деле, которое Жуниду надлежало расследовать,  она заметила,  что теперь это вовсе не просто, потому что многое, наверное, сделано не так и не вовремя – кто только не прикладывал руки – не было ни единого руководства, ни, следовательно,  разумно  направленных действий   Шукаев  поддакнул, смутно сожалея, что в ее голосе опять появилось прохладное  безразличие,  и  вдруг  обратил  внимание,  что Дараев, видимо, намеренно отстал и идет где-то сбоку, не глядя в их сторону.

– Вадим,– позвал Жунид.– Чего ты отбился? Иди сюда.

К полудню вернулись на поляну, где оставили фотографа и эксперта по отпечаткам пальцев. Оба мирно подремывали, прислонившись спинами к стволу чинары. Саквояж дак-тилоскописта и фотоаппараты висели на суку.

Жунид устало опустился на трухлявый пень и зло сплюнул. Дараев бросил на землю плащ и тоже сел.

–  Ничего? – зевнув спросил фотограф.

–  Абсолютно,– сказал Семен, очищая палочкой сапоги, перемазанные глиной.

–  Два раза дождь прошел,– буркнул Маремкулов, доставая пачку «Прибоя».– Что останется?

Проводник с овчаркой тоже отошли в тень. Собака улеглась позади фотографа, положив морду на лапы и только шевелила ушами, прислушиваясь к звукам леса.

Фотограф встал, повесил аппараты на шею.

–  Так что? По машинам?

–  Подожди-ка,– сказал Дараев, наблюдая за ищейкой, которая вскочила и обнюхала место, где только что сидели.– Она что-то нашла!..

Проводник нагнулся и, снова выпрямившись, протянул Шукаеву маленькую, позеленевшую медную пуговицу. Оторвана она была «с мясом» – кусок вывалянной в глине материи неопределенного цвета остался на ушке.

– Поводите собаку вокруг,– распорядился Дараев. Жунид рассматривал пуговицу.

–  Похоже – от гимнастерки? Вадим, как были одеты Кумратов и Барсуков в день получения денег?

–  На кассире был штатский костюм в полоску. Рубашка – сатиновая, синяя...

–  А охранник?

–  Галифе суконные, черные и военного покроя рубашка с отложным воротничком и двумя карманами на груди.

–  Верно. Пуговицы?

Вадим Акимович развел руками:

–  Неизвестно.

–  Запиши. Надо проверить. Так или иначе – нам необходимо ехать в аул Хабль.

–  У Барсукова на одежде таких пуговиц не было,– сказала Зулета.– Это я могу утверждать.

* * *

В половине двенадцатого, когда солнце стояло почти в зените, прекратив бесплодные поиски на холмогорье, с единственным трофеем – медной пуговицей,– Жунид и его спутники двинулись дальше.

Проселок был старый, разбитый, с глубокими, продавленными колесами бричек колеями по краям, и ехать пришлось чуть ли не шагом.

Вскоре показалась Кубань, не очень широкая здесь, с берегами, поросшими камышом. Места вокруг лежали живописные – балки, широкие овраги, пересекавшие друг друга по всем направлениям, повсюду – распустившиеся березки, молодой орешник, кусты терновника и духмяный, пьянящий запах весенних трав и цветов.

Ехавшая впереди машина Коноплянова, в которой старшим был Маремкулов, вдруг резко затормозила.

– Что там? – приотворив дверцу своего «газика», крикнул Жунид.

– Тут не проедешь...– выходя на дорогу, ответил Маремкулов. – Пешком надо. Если вообще – надо...– последние два слова он произнес совсем тихо, так, что никто его слышать не мог.

Проселок неожиданно проваливался в крутой яр и шел дальше по его дну, в самом начале оврага, заваленного двумя сраженными молнией, наполовину обуглившимися стволами.

– Да...– протянул фотограф, щелкнув для порядка затвором лейки.– Хорошо трахнуло...

– В конце яр расширяется,– сказал Дуденко.– Поляна. Пасека колхозная.

– Далеко? – спросил Жунид.

– Метров триста.

– Тогда идем. Со мной – Вадим, вы... и вы...– он кивнул проводнику и Семену и добавил на этот раз тоном, недопускающим возражений: – Остальные подождут здесь.

Сбоку от проселка, перегороженного поваленными деревьями, змеилась вниз едва заметная тропинка, заросшая травой.

На дне яра Вадим Акимович заметил резкие вдавленные полосы – следы колес пароконной подводы и вмятины конских копыт.

– Займитесь, братцы,– сказал Шукаев.– По-моему, следы не сегодняшние и не вчерашние. Да и в стороне от дороги. Если найдете более или менее четкие – сфотографируйте.

– У нас есть гипс и все необходимое,– сказал фотограф.– Можем снять отпечатки по всей форме.

–  Ну и отлично. Действуйте   А мы пока пройдем на пасеку

Овраг дальше, как и говорил Дуденко, расширялся и переходил в лощинку, края которой были здесь пологими, и по ним можно было выйти или выехать в любую сторону. Слева, в низине, текла Кубань, метрах в семистах отсюда, а справа луговина круто поднималась вверх. Вдали торчал серый скалистый уступ, освещенный солнцем, а по склону, петляя среди кустов, бежал родничок. На косогоре ровными рядами стояли белые низенькие ящики, над которыми монотонно гудело работящее пчелиное племя, и некрашеная фанерная будка пасечника, крытая горбылем и толем. Чуть поодаль – две березки, между ними – врезанная в стволы широкая чинаровая пластина, заменяющая стол, и две скамейки по обеим его сторонам, на врытых в землю березовых чурбаках. На одной из скамеек сидел мужчина в широкополой войлочной шляпе и старом, неопределенного цвета дождевике. Увидев приезжих, он встал и с достоинством ждал приближения гостей.

Жунид хотел было приветствовать хозяина по-черкесски, но, рассмотрев еще издали его скуластое лицо с узкими раскосыми глазами, понял, что перед ним ногаец или калмык.

–  Здравствуйте! Бог – в помощь! Пасечник поклонился.

–  Здравствуй, Юсуф,– сказал Семен.

–  Вы знакомы? – удивился Шукаев.

– Колхозны ларок на базар знаишь? – улыбаясь во весь рот и показывая два ряда великолепных зубов, спросил Юсуф.– Приходи за медом. Мед – палчики облизать будешь...

На вид ногайцу можно было дать и тридцать и пятьдесят. Широкоплеч, с полным округлым лицом, с большими руками и толстыми икрами ног, казалось, с трудом втиснутых в новые кирзовые сапоги, с раскатистым зычным голосом, он, пожалуй, и создан был для таких вот мест под солнцем, где шумит река, курлычат журавли в небе, поет свою неумолчную песню лес под весенним ветром да шумят ранние грозы. Помести такого в самую просторную комнату, и будет ему там тесно и неуютно, а комната сразу сделается маленькой и жалкой.

–  Почему, Юсуф, не интересуешься? Зачем мы приехали? – улыбаясь, спросил Семен.

–  Зачем спрашивать? – все с тем же невозможным ак

центом и все так же озаряя собеседников заразительной улыб-

кой, ответил ногаец.– Когда милица приходит,– значит, плохой дела случился. Значит, спрашивать нада, узнавать нада, искать нада. Так или не так я сказал?

–  Так, Юсуф, так,– улыбнулся Жунид.– Кое о чем мы действительно хотели бы вас расспросить. Мы рассчитываем на вашу помощь. Знаете – если люди не помогут, и милиция ничего не сможет сделать...

–  Хорошо сказал, началник,– удовлетворенно закивал пасечник.– Правилно сказал. Люди нелзя забывать. Помнить нада. Верить нада. Не всакий, люди – разный бывает...– он хитро подмигнул и раскатисто захохотал, так что за будкой ворчливо тявкнула собачонка.– Садись, началник. Спрашивай. Будем говорить, чего знаем.

–  Пасека давно вывезена сюда?

–  Один месяц будет.

–  Третьего мая вы уже здесь находились?

–  Находились. А как же – находились,– с готовностью отвечал Юсуф.—Три дня до праздник приехали.

–  Третьего мая вы ничего подозрительного не заметили? Чужие здесь не проезжали?

–  Проезжал, проезжал...– Юсуф пригладил усы, передохнул и начал рассказывать, изредка делая паузы, когда ему не давалось какое-нибудь слово по-русски.

Вадим Акимович быстро записывал, раскрыв планшет на импровизированном столе.

Юсуф показал, что именно третьего мая – он хорошо помнит – тачанка, запряженная парой лошадей гнедой масти, примерно за полчаса до захода солнца, то есть часов в семь-половине восьмого, проезжала по оврагу, мимо пасеки. Седоков было трое, но рассмотрел он их плохо, потому что солнце било прямо в глаза из-за уступа серой скалы. Он их окликнул, но они не остановились: наоборот, хлестнули коней и скрылись в лесу. Юсуф увидел только бросившийся ему в глаза небольшой чемодан, блеснувший замками на повороте, который один из неизвестных держал на коленях, и широкую спину возницы в брезентовом плаще и кепке. Двух других не разглядел совсем.

–  Нехорошие люди...– заключил свой рассказ пасечник.

–  Почему вы так подумали? – спросил Дараев, продолжая писать.

–  Наша звал,– принялся объяснять Юсуф.– Два раза кричал. Голова не ворочал никто. Хороший люди стал бы, гости пришел. Зачем торопился, куда спешал?

–  Это все? – коротко спросил Жунид, прерывая разглагольствования пасечника.

–  Что видел – сказал,– несколько недовольный ответил Юсуф и снова погладил усы.

–  Спасибо вам,– встал Дараев.– Подпишите, пожалуйста, вот здесь.

Ногаец взял карандаш, помусолил смоченным слюной пальцем и, устроившись поудобнее, начал выводить свою фамилию с такой истовой медлительностью, что Жунид вздохнул, переглянувшись с Дараевым, и полез в карман за «Казбеком». Когда долгая церемония подписывания наконец благополучно завершилась, и внизу, на исписанном листе появилась корявая, с буквами разной высоты, расползающимися по всем направлениям, подпись пасечника, Жунид снова вздохнул, на этот раз с облегчением. Торопливо попрощавшись с ногайцем и отказавшись от меда, который он настойчиво предлагал им отведать, они скорым шагом направились к тому лесу, где их ждали машины.

–  В Ольгинскую! И поживее! – сказал Шукаев шоферу, когда они сели.– Вечер на носу, а мы почти ничего недобились. Кроме одного...

–  Что ты имеешь в виду? – спросил Дараев.

–  Чемодан.

–  А что – чемодан?

–  Вадим, я не узнаю тебя,– покачал головой Жунид.– Разве ты не читал материалы дела вместе со мной?..

–  Подожди, подожди! – Вадим Акимович остановил его движением руки.– Ты прав: меня надо было бы высечь! Показания буфетчика столовой, где обедали после получения денег в Госбанке Барсуков и Кумратов! Фибровый чемодан. Он был пуст. На владельца его толком никто не обратил внимания...

–  То-то же,– удовлетворенно похлопал его по плечу Шукаев.– А теперь снова – чемодан. И на коленях. Разве пустым его держали бы на коленях?

–  Ты думаешь...

–  Не знаю. Я пока констатирую факт. Жаль, что ни Юсуф, ни буфетчик не заметили, какого он цвета. Может, это два разных чемодана. А может,– один и тот же...

–  Да...– протянул Дараев.– Задача со многими неизвестными.

Жунид промолчал, думая о своем. Потом, когда они уже выезжали на асфальт, вдруг сказал, как будто продолжая только что нрерванный разговор:

–  Пожалуйста, выясни, как– будем в Черкесске,– пили что-нибудь за обедом кассир, охранник и этот... третий, с чемоданом?

–  В столовой спиртное не подают. Правда, они могли принести с собой.

–  Вот именно.

*  *  *

В станицу Ольгинскую ездили втроем – Жунид, Вадим и Арсен. Оперативную группу, выделенную Гоголевым, Шукаев оставил в районе пасеки с заданием засветло, насколько удастся, выяснить, в каком направлении проследовала тачанка, о которой рассказал ногаец Юсуф.

В Ольгинской им пришлось до самых сумерек дожидаться Итляшева, охотника, слышавшего днем третьего мая крики и выстрелы в лесу, на правобережье Кубани. Вернулся он часов в семь с двумя трофеями – зайцем и лисицей, попавшими в расставленные накануне капканы. Заперев животных в деревянные клетки, стоявшие во дворе, зверолов, несколько встревоженный визитом милиции, вернулся в дом, где его ждали, чтобы допросить, Шукаев и Дараев. Арсен остался в машине.

Поскольку Итляшева до сих пор официально никто не допрашивал из опасения вызвать гнев Коноплянова, решившего вопрос по обыкновению с плеча: «Охотничий гай – и баста!», Вадим Акимович составил протокол по всей форме в присутствии двух соседей, согласившихся быть понятыми.

На этот раз им повезло больше, во всяком случае у Жунида был вид человека, который впервые за долгое время почувствовал, наконец, что он на верном пути. Оживился он, когда Итляшев заговорил о трех незнакомых мужчинах, показавшихся ему подозрительными.

– Чем они обратили на себя ваше внимание? Зверолов не понял вопроса и недоуменно смотрел на Дараева. Густые брови охотника поднялись вверх, придавая его сухому, аскетического склада лицу сходство с большой, сильной, но доброй птицей. Доброту и спокойное достоинство, как у многих людей, которые проводят долгие дни в лесу, наедине с природой, излучали глаза Итляшева – задумчиво-неподвижные, внимательные, глаза человека, который никогда не лжет.

–  Почему они вам не понравились? – упростил вопрос Шукаев.

–  В лицо не смотрят,– негромко ответил Итляшев

Неторопливо достал кисет с махоркой, свернул цигарку.– И один к одному не подходят...– говорил он по-русски довольно хорошо, правильно строил фразы.

–  Как это – «не подходят»?

–  Барсук со змеей рядом не живут,– охотно объяснил он.– Лиса с волком – нет. А эти... вышли к дороге – сразу видно – чужие один к другому, совсем не подходят.

–  Вы запомнили их?

Итляшев слегка пожал плечами и бросил снисходительный взгляд на Дараева.

–  Я охотник.

–  Тогда – как они выглядели?

Итляшев откашлялся, полез в карман суконной куртки за носовым платком, степенно вытер тонкие губы и стал рассказывать с той же спокойной обстоятельностью, которая сквозила в каждом его движении. По его словам, на одном из встретившихся ему неизвестных была одежда с чужого плеча. На угловатом высоком человеке, лица которого он не видел, потому что тот, сморкаясь, прикрыл его носовым платком, мешковато сидел комбинезон, какие носят железнодорожники и мастеровые паровозных депо. Глаза Итляшев запомнил: маленькие, бегающие и злые. Второй – ниже среднего роста, грузноватый, в брезентовом плаще с капюшоном и охотничьей винтовкой, но не охотник. На вопрос Жунида, почему Итляшев сделал такой вывод, зверолов ответил: «Сытый. Толстый, Руки чистые, белые. Ружье плохо держит. Не охотник». Третий... тут Итляшев неожиданно развел руками – не знаю, мол, что и сказать.

–  Не рассмотрели его?

–  Почему не смотрел? Все видел, все помню. Однако, крашеный он.

–  Как это – «крашеный»!? Что вы имеете в виду? – не утерпел Шукаев.

–  Брови крашены, борода. Под папахой седые виски, а борода и брови черные, как будто сажей намазал. Чужой весь, не настоящий.

–  Грим,– прошептал Жунид.

–  Как сказал? – спросил зверолов.

–  Нет, ничего. Продолжайте.

Итляшев слегка насупился. Не любил, видимо, когда его перебивали. Посмотрел на притихших, скромно сидевших в углу на стульях понятых, как бы призывая их в свидетели, что не по его вине затягивается дело, и коротко, но с прежней степенностью, закончил:

– Тот, крашеный, мешок на спине держал. В мешке – баул. Все.

– Почему вы решили, что это баул? – подался к нему Жунид.

– Оглянулся я, когда они прошли. Сначала думал – коробка, потом, смотрю, ручка торчит.

– В мешке был четырехугольный предмет?

– Конечно.

– Тогда не баул, а чемодан?

– Не знаю. Разве это – не одно?

– Не совсем,– доставая чистый лист бумаги, сказал Дараев,– баул другой формы.

– Значит – чемодан.

– Ружье какое?

– Бердана.

– Вы не разговаривали с этими людьми?

– Я здоровался. Приветствовал, как положено. Не ответили. Мимо прошли. В глаза не смотрели.

– В котором часу это было?

– Тень от деревьев была,– сказал Итляшев. Вадим и Жунид переглянулись.

– А точнее не можете вспомнить? Часов при вас не было?

– Не носим. Зачем часы? И так скажем. Сейчас... Капканы проверил, домой пошел. Идти – два часа, немного больше, чем два. Дошел, разделся, руки помыл еще... смотрел – четыре часа было – значит...

– Значит, вы встретили их в половине первого, или где-то без четверти час?

– Так.

Это Жунид тоже записал в свой блокнот.

– Ну, что же. Спасибо вам,– Шукаев встал и протянул охотнику руку.– Большое спасибо вам, дорогой товарищ Итляшев. Благодаря вашей наблюдательности нам удалось установить нечто очень важное.

Итляшев тоже поднялся, с видимым удовольствием пожал руку Жуниду.

– Сейчас жена стол соберет, ужинать будем. Барашек есть, паста есть. Гостями будете.

– Нет  Благодарим, но – не обижайтесь – времени у нас в обрез,– сказал Дараев, протягивая зверолову протокол для подписи.– Вот здесь подпишите... и вы,– повернулся он к понятым.

– Да. Мы должны ехать, вы уж нас простите,– поддержал друга Жунид.– Для застолья не время сейчас – бандитов ловить надо.

Вопроса не последовало. Итляшев был не только наблюдателен, но и сдержан.

Когда они сели в машину, Шукаев довольно потер руки.

– Наконец-то хоть что-то конкретное,– сказал Вадим Акимович. У него тоже поблескивали глаза.– И этого человека не допросили по горячим следам. Какое головотяпство.

– А что «наконец-то»? – хитровато улыбаясь и глядя сбоку на Дараева, спросил Жунид.

– Опять чемодан,– сказал Вадим и погрозил другу пальцем.– Нечего прикидываться, ты не хуже моего понимаешь, что деталь, которая в третий раз попадается нам по пути, не может быть случайной. Сам же меня пристыдил!

О чемодане говорили буфетчик столовой, где после получения денег обедали Барсуков и Кумратов, пасечник Юсуф и, наконец, Итляшев...

– Значит?..

– Значит, по крайней мере один из людей, фигурирующий в показаниях этих трех лиц,– преступник. Он был с ними в столовой,– тогда фибровый чемодан был еще пуст; он тащил чемодан в мешке – по-видимому, еще пустым; и он же держал его На коленях, сидя на бричке, проезжавшей мимо пасеки Юсуфа. Вот тогда чемодан, пожалуй, уже был набит деньгами...

– Уж не фантазируете ли вы, доктор Ватсон? – усмехнулся Жунид, поддразнивая друга.

Тот не уловил шутливой интонации и принялся доказывать свою правоту.

– Пойми, Жунид,– в показаниях Итляшева все чрезвычайно важно: и чемодан, и берданка, если ты заметил, и загримированный третий. Я почти уверен, что эта троица и убила обоих. Они же – похитили деньги.

– Ладно, сдаюсь,– замахал руками Шукаев.—. Я хочу только, чтобы ты заметил себе: праздновать еще, ох, как рано. Мало знать все эти мелочи – убийц найти надо. Скоро месяц, как совершено преступление, а у нас пока – одни мелочи.

– Разве наша вина, мы всего третий день, как начали...

– Слабое утешение. Ладно. Поехали.

– Куда теперь? – спросил Арсен таким тоном, точно его вовсе не заинтересовал только что услышанный разговор.

Шукаев посмотрел на часы. Половина десятого

–  В аул Хабль. Я не засну спокойно, пока не побываем у Кумратова.

–  Я тоже,– сказал Дараев.