Текст книги "По следам Карабаира Кольцо старого шейха"

Автор книги: Рашид Кешоков

сообщить о нарушении

Текущая страница: 29 (всего у книги 46 страниц)

8. ВСЕ КАРТЫ В ОДНИХ РУКАХ

Странная привычка. Из истории знакомства Шукаева с Воробьевым. Давняя трагедия. Разговор с Денгизовым. Галину Васюкову «берут на заметку». «Рисование». Золотых дел мастер тоже отбыл в Дагестан.

Ставрополь, старый русский город на Северном Кавказе, расположился на возвышенности, изрезанной оврагами и родниковыми балками, что в известной мере определило и его облик. Улицы, лежащие на разном уровне; неширокие пешеходные мостики через балочки, по дну которых текут в дождливое время мутные потоки; разновысокие фундаменты зданий, построенных на неровных покатых местах. Растительности сравнительно немного – иссушают ее, покрывая степной белесой пылью, астраханские ветры, приносящие немало хлопот земледельцам.

После революции Ставрополь вырос, обновился и рядом со старомодными кирпичными купеческими особняками в два, редко в три этажа, имевшими важно-надутый вид из-за обилия пилястров, выносных затейливых крылец с навесами и козырьками и даже лепных украшений с претензией на помпезность, выросли новые административные и жилые дома, строгие и суховато-казенные, как все, что возводилось в пору торжества архитектурного конструктивизма.

Краевое управление НКВД занимало как раз одно из таких строений – трехэтажное холодновато-серое здание под крышей из оцинкованного железа, в левом крыле которого помещался угрозыск и специальное отделение по борьбе с преступностью среди цыган, находившееся в ведении Жуни-да Шукаева. Он обосновался в последнем по коридору угловом кабинете первого этажа, одно окно которого выходило на улицу Дзержинского, а из другого через узкий переулок хорошо видны были аллеи городского парка.

В кабинете все просто и непритязательно – Жунид никогда не придавал значения ни удобствам, ни декоруму,– а потому его совершенно устраивали потертый двухтумбовый письменный стол, изрядно продавленный диван, обтянутый желтовато-коричневым дерматином, такой холодный снаружи в любое время года, что на него редко кто отваживался садиться, сейф, тумбочка с графином для воды, приставной столик с телефоном и полумягкое кресло, в котором сидел обычно сам хозяин.

Главным достоинством комнаты Жунид считал тишину Помимо толстых стен здания, этому способствовали массивные двери, которые Шукаев велел обложить ватой и оббить клеенкой, и двойные рамы, щели в которых были тщательно заделаны ветошью и заклеены длинными полосками оберточной бумаги.

Тишину Шукаев считал одним из самых необходимых условий для нормальной работы. Именно здесь, в рабочем своем кабинете, запирался он вечером в одиночестве, когда сотрудники управления, кроме дежурных, расходились по домам, и просиживал долгие часы в прострации, нещадно дымя папиросой и не замечая, что рассыпает пепел себе на мун-дир и на брюки. Отрешенное сосредоточенное состояние, похоже на нирвану, ибо Жунид все отключал в себе, кроме тех сил и центров, которые работали на дело, действовало на него успокаивающе, как сильный наркотик. Наутро он просыпался с головной болью, выжатый, как лимон, но удовлетворенный, потому что ночные бдения его редко бывали бесплодными: какая-то нужная мысль, ускользавшая нрежде, обязательно посещала его в такие часы. Он не раз задумывался, почему это, и приходил к выводу, что сама потребность в целенаправленном уединении возникала у него лишь после того, как информация по делу, которым он в данный момент занимался, начинала перехлестывать чрез край, требовала оценки и систематизации. И ничего мистического, ничего искусственно-надуманного тут не было. Количество должно было перейти в качество. Диалектика.

Он внутренне улыбнулся, вспоминая иллюстрацию к рассказам Конан-Дойля, которыми увлекался в детстве,– окутанный дымом знаменитой трубки зловеще-темный силуэт Шерлока Холмса. Что ж, все верно: если отбросить литературную романтизацию, старик Конан-Дойль был прав.

Конечно, так бывало не всегда, раз на раз не приходится,– случалось и Жуниду завершать расследование без вечерних сидений в запертом кабинете, случалось что-то ловить на лету, без подготовки, как теннисисту, отражавшему очередной мяч, но когда противников много, когда одним ударом невозможно было разрубить запутанный узел, Шукаев прибегал к испытанному способу и оставался до полуночи, а то и до утра один в почти пустом управлении.

Все знали об этом его обыкновении, давно перестали вышучивать его и принимали «странную» привычку, как должное.

В ставропольском угрозыске Шукаев работал уже более шести лет, снискав немалый авторитет и уважение, нажив, сколько полагается, врагов и завистников, тем более, что характер у него был, как он сам выражался, «не сахарный», а отношение к людям, которых он по-прежнему, как и в годы юности, делил лишь на две категории – «стоящих» и «нестоящих», оставалось неизменным: «стоящие» заслуживают внимания и всяческой поддержки, а «нестоящие» только путаются под ногами.

Не изменил он и прежним своим симпатиям и привязанностям: для него были и оставались примером Михаил Коло-сунин, теперь – генерал, начальник краевого управления НКВД и его заместитель Шахим Денгизов – люди, с которыми свело его в свое время дело карабаира. Третьим' был человек штатский, знакомством с которым Шукаев немало гордился.

Это – Геннадий Максимович Воробьев, первый секретарь Черкесского обкома партии.

Еще в начале тридцать восьмого года, вскоре после принятия известного постановления ЦК ВКП (б) об усилении партийного контроля над деятельностью органов расследования, работники крайкома партии стали чаще посещать управление НКВД, интересуясь главным образом политико-воспитательной работой среди офицеров и специальной их подготовкой. Среди них был и инструктор райкома Воробьев. Он чаще других присутствовал на партийных собраниях, нередко выступал, обратив на себя внимание Шукаева своей эрудицией и деловитостью. Они познакомились и подружились.

Знакомство прервалось, когда Воробьев уехал по новому назначению – первым секретарем в Прикумск.

Спустя год после его вступления в должность, в районе Прикумска было совершено тяжкое злодеяние. В селе Орловском неизвестные бандиты вырезали всю семью председателя колхоза.

Однако ни в первые дни после убийства, ни по прошествии нескольких недель преступление так и не было раскрыто. Вот тогда Геннадий Максимович вспомнил о Шукаеве и, употребив все свои связи, добился, чтобы дело поручили ему.

Жунид не обманул ожиданий: через месяц преступники предстали перед судом.

С тех пор Воробьев никогда не забывал Шукаева, хотя виделись они теперь редко.

*   *   *

Жунид был не в духе. В такое состояние его обыкновенно повергали неудачи. Даже с друзьями и людьми, которых он глубоко уважал, он здоровался хмуро, бывал неразговорчив и при малейшей возможности избегал собеседников.

Нынче он имел для этого основания, потому что, к величайшей его досаде, ни одно из начинаний, предпринятых им по текущим делам последнего месяца, не сулило исхода в ближайшем будущем. Разыскивая в Зеленском районе убийц Дербентского инкассатора, он, как известно, не преуспел в этом, а, наткнувшись совершенно случайно на другое дело – попытку убийства сыровара Кабдугова и напав на след бежавшего из заключения Хапито Гумжачева, снова уперся в загадку старого зафесовского платка. Никто в Черкесском бюро технической экспертизы и в управлении не смог ему толково объяснить, куда делся второй фуляр с монограммой, в который налетчики на ювелирный магазин обернули камень, чтобы оглушить продавщицу.

Воробьев был тогда в отъезде, Коноплянов не счел нужным позволить Жуниду подробно ознакомиться с историей на ярмарке. А идти к Гоголеву и Леонтьеву, говорить с ними через голову Коноплянова значило поставить обоих заместителей в неудобное положение перед их непосредственным начальником. Так Шукаев и уехал ни с чем.

Единственную надежду Жунид возлагал на Денгизова, которому собирался рассказать о своих подозрениях и догадках.

Из Дербента дополнительных сведений не поступало, и Шукаев послал туда Арсена – проверить имеющиеся данные на месте, а сам намеревался через Денгизова попытаться воздействовать на Черкесское управление НКВД, чтобы последнее предоставило возможность ему, майору Шукаеву, ознакомиться с материалами расследования по ограблению «Ювелирторга» и исчезновению кассира и начальника сторожевой охраны Шахарской ткацкой фабрики. Опыт и интуиция подсказывали ему, что все это каким-то образом связано, и нужно лишь сопоставить разрозненные факты, как он найдет главное звено, за которое удастся вытянуть и всю цепь.

Шахим Алиханович Денгизов находился в недельной командировке, его ждали со дня на день.

Вышло так, что когда он приехал, Жуниду не понадобилось самому начинать щекотливый разговор о Коноплянове и его твердокаменном упрямстве: Денгизов вызвал Жунида сам и, как водится, без всяких предисловий сказал:

–  Все знаю. Наслышан о твоих подвигах. Вчера заезжал в Черкесск. Как ты?.. Поймал этого типа, как бишь его? – Цыганов, что ли? И упустил?

–  Взял его Арсен,– уточнил Жунид.– А упустил Маремкулов..  Шахим Алиханович, я хотел вас просить...

–  Подожди, подожди,– улыбнулся Денгизов.– Сначала послушай, что я скажу. Может, тогда тебе и просить ни о чем не придется...– Шахим Алиханович провел рукой по своей все еще пышной, но основательно побелевшей за последние годы шевелюре и испытующе посмотрел на Жунида. В глазах его запрыгали веселые огоньки.– Ну, что? Небось взялся бы за все эти дела разом, если бы предложили?..

–  Шахим Алиханович, зачем вы спрашиваете?...

–  Знаю, знаю,– усмехнулся Денгизов.– От работы ты никогда не бегал. Так вот: с тебя магарыч. Сам Воробьев ходатайствовал, чтобы шахарское дело передали тебе. А значит – и ярмарку, и Калеж, поскольку Гоголев тоже связывает все это в один узелок, и Дербент с тебя не снимается, хотя, думается мне, вплотную заняться следует прежде всего Черкесском. Если дагестанцы выяснят что-нибудь новое, они сообщат. Соответствующую бумагу мы тебе сочиним, Колосунин подпишет, он – в курсе. И – давай. Действуй. Сроков не ставим – неверная практика. Верим, что ты и сам тянуть не будешь.

Шукаев встал. Хандру его как рукой сняло. О таком повороте он и не мечтал. Не просто ознакомиться с интересующими его материалами, а получить их в свои руки, имея самые широкие полномочия. Жунид знал, что, если Денгизов что-либо поручает, то никогда не связывает рук подчиненным.

– Я могу сегодня же выехать? Шахим Алиханович посмотрел на часы.

–  Та-а-к... 12. 30. К часу мы тебе оформим мандат. С высоким начальством это тоже оговорено. Кого возьмешь с собой?

–  Сугурова. Он вернется завтра из Дербента и пусть сразу же отправляется ко мне в Черкесск. И Дараева. Он согласится, если вы отпустите...

Денгизов опять едва заметно улыбнулся.

–  Старая дружба не ржавеет? Ладно. Забирай и Вадима. По-моему, у него сейчас ничего серьезного нет. Желаю вам успеха...– он поднялся и энергично потряс руку Жуниду.– Перед отъездом зайдешь минут на десять. Дам тебе пару советов...

–  Есть.

–  Давай. Собирайся.

* * *

Документ, выданный майору милиции Жуниду Халидовичу Шукаеву Ставропольским краевым управлением и подписанный Колосуниным, действительно открывал перед подателем его двери всех следственных органов Северного Кавказа и Давал немалую свободу действий. За областными управлениями, разумеется, оставлялось право продолжать дознание по тем же делам, но предлагалось согласовывать принимаемые меры с Шукаевым и оказывать ему всяческую помощь людьми и транспортом.

В Черкесск они с Вадимом приехали в пятом часу вечера. Наскоро умывшись и перекусив в гостинице, заказали назавтра номер Арсену Сугурову и пешком пошли в управление.

Погода была ясная, солнечная, по городу вместе с майским ветерком носился сладковатый запах сирени.

– С чего начнем? – спросил Дараев, когда за поворотом улицы показалось здание управления.

– С Коноплянова,– весело ответил Жунид и подмигнул другу – Визит – не из приятных, но, говорят, долг прежде всего

– Он, я слышал, не очень-то ласково принял тебя неделю назад?

– Я не барышня и в ласке не нуждаюсь,– уже без улыбки отозвался Жунид.– Начнем мы с изучения собранных данных по обоим делам. Кровь из носу – сегодня надо это закончить. Хоть целую ночь будем сидеть..

Коноплянов принял их холодно, как, впрочем, и следовало ожидать. Не заметно было, чтобы с него окончательно слетел тот напыщенно-важный вид, который он всегда принимал, разговаривая с посетителями с высоты своего начальственного положения, но рукой по столу он на этот раз не хлопал и в густом баритоне явно поубавилось категорических ноток.

– Да    Я знаю  Хорошо.,  можете приступать..  Гоголев и Леонтьев предоставят вам..

Лишь под конец короткого разговора Виталий Николаевич не удержался от саркастического замечания:

– Будем рады поучиться у вас, как распутывать заковыристые дела,– сказал он и наклонил голову, показывая, что аудиенция закончена.

По приказу Гоголева им вручили объемистые папки с делами и предоставили в их распоряжение пустующую пока комнату – кабинет Бондаренко. Сергей Тимофеевич уехал в Гомель, а новый начальник угрозыска еще не был назначен.

– Займись ювелирным ларьком,– сказал Жунид, зажигая настольную лампу и пододвигая Вадиму одну из папок. А я фабрику возьму. Потом обменяемся.

Первый час прошел в молчании. Только шелестели переворачиваемые страницы да росла груда окурков в пепельнице, стоявшей около Шукаева.

– Не нравится мне,– наконец не выдержал Вадим Акимович.

– Что?

– Бондаренко достаточно опытный мужик, и по материалам расследования это видно: в порядочке каждая мелочь... Но есть несколько непростительных промахов.

– Каких?

– Никто не занимался мужем продавщицы Паритовой, завхозом театра. Отпуск взял в апреле. И почему-то – Дагестан.   Я бы проверил, куда и зачем ездил этот завхоз

– Вот мы и проверим.

Еще час молчания. Дараев давно кончил и сидел, задумчиво глядя в окно на темневшую за окном верхушку старого клена, слабо освещенную с одной стороны уличными фонарями   Потом встал, потянул носом и открыл форточку

– Надымил ты,   не продохнешь.

В это время послышался звук вставляемого в замочную скважину ключа Со стороны приемной Жунид приложил палец к губам Ключ, торчавший изнутри, повернулся и выпал с глухим стуком на ковровую дорожку, протянутую под дверью В приемной застучали каблучки – удаляющиеся шаги женщины. Шукаев одним рывком подскочил со стула, открыл дверь, и Вадим услышал его голос в коридоре.

– Одну минуту, девушка!

Когда Дараев выбежал в коридор, Жунид уже разговаривал с ней. Это была Галина Васюкова, секретарь-машинистка начальника угрозыска. В руках она держала пачку газет и журнал «Советская милиция».

Шукаев глянул на часы.

– Уже восемь, Галя. Рабочий день давно кончился. Когда мы входили сюда с Виктором Ивановичем, вас в приемной не было...

– Я... я забыла. Положить Сергею Тимофеевичу почту Я всегда так делаю утром, а сегодня забыла.

– И вернулись ради этого из дому?

Ее бледное напуганное личико взялось красными пятнами.

– Да... я побоялась... он должен завтра-послезавтра приехать... он ведь еще никому не передал дела... поехал устраивать семью... Ну, думаю... лучше я вернусь, положу почту

ему на стол. Он иногда очень рано на работу приходит..

– Что ж, похвально,– делая вид, что не замечает ее смущения, сказал Шукаев – Положите, конечно   Пошли Вадим.

– Здравствуйте, Галя,– с удивлением глядя на нее сказал Дараев

– Здравствуйте   Простите, Вадим Акимович, я не узнала вас

– Ладно уж   Что-то вы сегодня в расстроенных чувствах

Они вернулись в кабинет Бондаренко Васюкова осторожно, как хрупкую бьющуюся вещь, положила газеты и журнал на приставной столик и ретировалась

– Странно? – спросил Жунид, когда она ушла.– Или нет? Тыщи объяснений, конечно, можно найти. Предположим, она тайно влюблена в Бондаренко и хотела воспользоваться случаем – просто посидеть в его кабинете, подышать, так сказать его воздухом... А, может, действительно, такая уж она исполнительная и совестливая, мало ли?..

– Но не исключено и худшее,– сказал Вадим.

– Да, конечно. Однако Гоголеву пока не скажем. Возьмем себе на заметку,– Шукаев снова взял карандаш и лист бумаги.– Ладно, вернемся к делу.– Через минуту он уже что-то азартно строчил и черкал.

Вадим Акимович стал ходить по комнате, от стола – к углу и обратно, по-прежнему молча,– кто-кто, а уж он-то отлично знал, что соваться к Жуниду с разговорами, когда он занят, так же бесполезно, как пробовать сдвинуть с места каменную стену. Поднимет голову от стола, посмотрит сквозь тебя невидящими, потусторонними глазами и снова уткнется в бумагу.

Прошло еще около сорока минут, когда Жунид, кончив писать, произнес, в конце концов, долгожданное: «Все. Точка».

Дараев и теперь не стал любопытствовать, ожидая продолжения.

– На, посмотри,– Жунид протянул Вадиму Акимовичу листок бумаги с какими-то странными схемами и записями: кружки, прямоугольники, квадраты, внутри которых мелким бисером что-то написано, а на них, в разные стороны – стрелки, ровные, косые, дугообразно изогнутые.

Дараев поднес листок к лампе и стал с интересом рассматривать.

Жунид встал, потянулся и, обойдя стол, заглянул Дара-еву через плечо.

– Понимаешь?

– Не очень,– признался Вадим.– Слева вот эти ромбики и кружочки...

– Их можно было бы и не рисовать, это я так, для пущей убедительности. Смотри: седьмого марта. Чита. Бегут из заключения Хапито Гумжачев и Паша-Гирей Акбашев. Дальше. Шестнадцатого апреля. Дербент. Нападение на инкассатора Госбанка. Из тела убитого была извлечена пуля и установлено – парабеллум. Заметь, оружие редкое. Идем дальше: двадцать седьмого апреля, Черкесск. Кража в ювелирном магазине. Паритову ударили камнем, завернутым в платок Хахана Зафесова (или Сахата Кабдугова – как тебе угодно)...

–  Постой, я начинаю понимать.

–  Не постою  Слушай теперь до конца  Ночь с двадцать девятого на тридцатое апреля, аул Калеж. Покушение на сыровара Сахата Кабдугова   Нам с тобой удается установить, что в покушении принимал участие бежавший Хапито Гумжачев. И снова – платок Зафесова  И снова – пуля из парабеллума. Кстати, можно предположить, что Сахата ударили камнем, завернутым в этот платок, на нем есть дырка и следы крови  Я вчера звонил   кровь Сахата   Зачем завернули – не знаю Ночь была, можно и просто камнем стукнуть Может, ритуал какой-нибудь бандитский   Не это главное

Главное в истории с Сахатом – три детали-

–  Гумжачев, платок и пуля из парабеллума.

–  Точно Не перебивай...– Жунид увлекся и наседал сзади на сидящего Вадима, тыча пальцем в листок со своим рисованием.– Третьего мая. Дело, которое нам с тобой поручено. Черкесск – Шахарская прядильная фабрика  Исчезают Барсуков и Кумратов почти с полумиллионом бумажек   Через неделю обнаруживается труп Барсукова в Псыже Из тела извлекают пулю: охотничье ружье шестнадцатого калибра  Вот все. А теперь сопоставь..

–  Уже сопоставил,– перебил Дараев – И сам могу тебе расписать, как по нотам...

–  Ну, давай.

–  Если еще пронумеровать...– Вадим Акимович размашисто написал карандашом на схеме несколько цифр рядом с обозначенными Жунидом числами месяца – Итак, выходит, что в каждом из четырех первых преступлений есть общие, как ты выразился, детали. Дело первое – Гумжачев. В четвертом – тоже он. Второе – парабеллум, четвертое – то же самое. Третье и четвертое – платок Зафесова. Вот и получится, что побег Гумжачева и Акбашева, убийство инкассатора в Дербенте, кража в ювелирном магазине в Черкесске и покушение на Сахата Кабдугова – явно связаны между собой.

–  Скажем так предположительно связаны,– поправил Жунид.

–  Как же это никому не пришло в голову до тебя разложить такой пасьянс? – спросил Вадим, возвращая листок со схемой Щукаеву

–  И не могло прийти. Бондаренко занимался только делом Цыганова и немного шахарским. В ауле Калеж были мы с тобой и Зеленский райотдел. То есть никто практически не имел возможности взять все дела в свои руки и раскинуть такой, как ты говоришь, пасьянс.

– Да...– Вадим Акимович встал.– Может быть, действительно одни и те же? Хапито и Паша-Гирей?

Жунид пожал плечами и достал новую папиросу.

– Это нам с тобой еще предстоит выяснить. Запиши-ка себе на первый случай...

Дараев достал блокнот и снова сел.

–  Первое. Проверить по числам: не могли ли они, используя, конечно, современные средства передвижения, быть во всех этих местах последовательно? Чита, Дербент, Черкесск, Калеж. Я думаю, быть могли, но подготовить преступление без наводчиков и других лиц едва ли могли успеть.. Второе: запросить тюремное начальство в Чите – какой марки мог быть пистолет у Хапито и Паши-Гирея. Третье: проверь мелочи. Если ты обратил внимание, там.. – он кивнул на стол, где лежали папки с делами,– есть сведения о происшествиях, которыми должен был заниматься ОБХС – не подтвердившиеся хищения овец в совхозе «Пригородный»,– кстати, именно там горела ферма,– и шерсти на Шахарской фабрике. И еще что-то в таком роде... Подожди, где же?.. Да, Сахат Кабдугов. Бондарь подозревал, что тот сбывал сыры налево. Пусть РОМ пощупает Сахата. Может, оно и не понадобится нам, а, может, и сгодится. Знать надо, на всякий случай...

–  Есть. Записал.

–  Наверное, все.

–  Что будем делать завтра?

Жунид снова посмотрел на часы. Было половина девятого.

–  Ещесегодня. Сейчас едем с тобой на Псыжскую, 5.

–  Куда?

–  На улицу Псыжскую, 5. К Самуилу Исааковичу Чернобыльскому, бывшему золотых дел мастеру, ныне пенсионеру,– гася в переполненной пепельнице папиросу, сказал Жунид.– Поехали. Я хочу сам видеть и слышать этого старика. А потом мы с тобой перекусим и ляжем спать.

На пороге их встретил Гоголев.

–  Ну, как? Поработали?

–  Спасибо, Виктор Иванович,– за обоих ответил Жунид.– Помозговали. Завтра, если можно, мы попросим у вас машину.

–  К которому часу?

– К семи, если можно. Прямо – к гостинице.

– Будет вас ждать у подъезда в 7.00.

– Спасибо.

* * *

Псыжская улица оказалась довольно далеко от управления, на самой окраине, где почти не было крупных зданий – одни старенькие одноэтажные дома так называемого частного сектора. Фонари горели редко, через один, через два, на домиках тоже не было лампочек, и Жунид с Вадимом минут десять катались по темной улице взад-вперед, перебудили всех дворовых псов, пока отыскали, наконец, пятый номер. Из неосвещенного двора, обнесенного глухим деревянным забором, поверх которого торчали макушки раскидистых кустов цветущей сирени, никто на стук не выходил, только заливались разноголосым лаем соседские собаки справа и слева. Потом сбоку скрипнула калитка, и мужской голос с акцентом спросил:

–  Кто нада? – сам говорящий предпочел оставаться за полуоткрытой калиткой, не выходя на улицу.

–  Чернобыльский нужен. Самуил Исаакович.

–  Нет его. Уехал.

–  Куда? Надолго?

–  Дагестан уехал. Не знаю,– ответил неизвестный одновременно на оба вопроса и, загремев засовом, удалился.

–  Неразговорчивый тут народ,– заметил Вадим Акимович.

–  Ночь на дворе,– шагая к машине, стоявшей посередине улицы, рассеянно сказал Жунид.– Значит... опять Дагестан.

–  Я тоже обратил на это внимание, сначала Паритов, затем,– Чернобыльский,– отозвался Дараев, обходя лужу.– Кстати, ты заметил, когда чертил, что и побег Хапито с Пашой-Гиреем, и убийство в Дербенте, и кража кольца, то есть три первых дела, каждое в отдельности, связаны с покушением на Сахата

–  Заметил,– сказал Жунид уже в машине.– Зато шахарское дело никак и ни с чем как будто не связано. Единственное, за что, по-моему, мы должны зацепиться, это – охотничье ружье. В показаниях жены Кумратова есть о нем: охранник был завзятым охотником. А ружье исчезло

–  С него завтра и начнем?

–  Нет. Я думаю, надо сначала разыскать зверолова, который слышал выстрелы на лесосеке

–  Куда теперь? – спросил шофер.

–  В гостиницу. На сегодня все. Завтра с утра – к Воробьеву, в обком. Потом будет трудный день, так что надо хорошенько выспаться.

–  Ты пойдешь к Заурчику? Лицо Жунида посветлело.

–  Пока не могу,– с сожалением сказал он.– В ближайшие несколько дней дел у нас с тобой будет предостаточно.