Текст книги "По следам Карабаира Кольцо старого шейха"

Автор книги: Рашид Кешоков

сообщить о нарушении

Текущая страница: 19 (всего у книги 46 страниц)

Зная, что Акбашева разыскивает Ляпунов, но не имея  понятия, по какому делу, Жунид ограничился тем, что дал Паше-Гирею прочитать показания Кабалова. Паша-Гирей небрежно просмотрел их и махнул рукой:

–  Трусливая свинья. Раскололся в два счета...

–  Вы подтверждаете его показания?

–  Да. Какое это имеет значение.

–  Бравируете, Акбашев?

– Нет. Трезво смотрю на вещи. Отрицать очевидное – грубо. Юлить и дрожать – тоже ни к чему. Есть более разумный стиль поведения...

– А именно?

Акбашев ухмыльнулся прямо в лицо Жуниду.

– Бежать, начальник, бежать...

– Не выйдет...

– Увидим.

... На другой день утром обоих арестованных, изъятые из подвала Акбашева вещественные доказательства и лошадей в сопровождении присланных Дышековым людей полуторка увезла в Баталпашинск. Жунид отправил Дыбагову телеграмму: «Арестованы известный контрабандист Паша-Гирей Акбашев и оптовый скупщик краденых лошадей Бекан Кабалов тчк Поставьте известность Ляпунова тчк Следы ка-рабаира ведут Баксан тчк Завтра выезжаем Нальчик тчк Подробности почтой тчк Шукаев».

18. В ТУПИКЕ

Почти два года не был Шукаев на своей родине. С тех самых пор, как ездил туда за женой, чтобы перевезти ее в Краснодар.

Нетрудно представить себе, с каким чувством он подъезжал к Нальчику. Все треволнения последних месяцев, горькие мысли о Зулете, которые по-прежнему не оставляли его,– все отошло на второй план, сгладилось, уступив место удивленно-радостному ощущению молодости и свежести. Так, наверное, бывает всегда, когда человек после долгой разлуки с родным домом вновь попадает туда, где прошло его босоногое детство, где он стал юношей, где встретил первую любовь. .

Маленький пузатенький автобус с брезентовым откидным верхом, напоминавший более поздних своих собратьев, полу-чившиХ меткое название «трясогузок», заносчиво катил по дороге, громыхая плохо закрепленным на моторе капотом.

Жунид и Вадим болтались на заднем сиденье, где неимоверно трясло, но оба этого не замечали: один – захваченный воспоминаниями, другой – новыми впечатлениями.

Стояло ясное ноябрьское утро, довольно теплое и голубое. Справа, вдали от дороги, над темными, покрытыми лесом спинами гор возвышался своими двумя сахарными голое вами ослепительный Эльбрус. Возле его вершин, как всегда, курились.легкие ватные облачка. А впереди, за двумя некрутыми подъемами, которые им предстояло преодолеть, лежало возле небольшой горной речушки родное село Шукаева. От него до Нальчика – рукой подать.

.. Нальчик накануне семнадцатой годовщины Октября не был похож на сегодняшний. Не было тут ни новых зданий всем известной теперь «Стрелки», ни заводов и фабрик, раз-бросанных по его окраинам, ни проспекта, обсаженного де-ревьями, ни асфальтированных улиц и площадей.

Но и тогда народ совсем юной республики готовился встретить праздник Великой революции во всеоружии трудовых успехов. На улицах люди вывешивали транспаранты и лозунги, маляры поспешно добеливали здания, пионеры убирали школьные дворы и под барабанный бой и пронзительные звуки горна учились маршировать, чтобы красиво и стройно пройти перед трибуной на праздничной демонстрации.

Из Баталпашинска Жунид созвонился с органами нальчикской милиции, теперь они с Дараевым точно знали, где им искать Мухтара Бадева. Он сидел в нальчикской тюрьме.

Известие это поначалу раздосадовало обоих друзей. Значит, о том, что карабаир и остальные чохракские лошади находятся у Бацева, имя которого назвал им скупщик Каба-лов, нечего было и думать. Осужден Бацев, наверное, «на всю катушку», и терять ему нечего. А стало быть, он может захотеть сказать им, где находится карабаир, а может и не захотеть. И ничего с ним не поделаешь.

Визит к начальнику нальчикского управления милиции отнял у них около часа. Шукаеву пришлось рассказать во всех подробностях о деле, которое привело их в Кабардино-Балкарию, информировать о том, что Бацев принимал участие в похищении лошадей с Кенженского рудника, более подробные сведения о чем имелись у Дышекова в Баталпашинске. Потом начальник управления позвонил в ОГПУ, в ведении которого была в те времена тюрьма, и следователи получили разрешение на допрос Мухтара Бацева. Их должен был встретить заместитель начальника тюрьмы по режиму Устирхан Шебзухов, человек, хорошо известный Жуниду. Когда-то он учился в Ленинском учебном городке.

Выйдя из управления, Жунид размышлял над тем, что предпринять, если Бацев заартачится и откажется говорить. Мысли его перебил Дараев:

–  Ну, надеюсь, мы с тобой не заблудимся?

–  Выдумал,– весело ответил Жунид.– Да мне здесь каждый домик знаком. Минут через двадцать доберемся.

–  Слушай,– после некоторого молчания заговорил Дараев.– Как ты все-таки утерпел и не сошел, чтобы зайти домой, к отцу, когда мы проезжали мост?

Шукаев вздохнул и покачал головой.

–  Это мы успеем потом. Сначала – дело.

–  А мои старики давно померли,– сказал Дараев.– Я еще мальчишкой был, лет девяти...

–  Ты в детдоме воспитывался?

–  Да. Давно я никого из наших не встречал. Поразъехались, поразлетелись все... кто – куда. В Краснодаре только Женя Кондарев... Мы и учились вместе...

Жунид с любопытством посмотрел на приятеля.

–    Как ты решил стать криминалистом? Дараев улыбнулся.

– С детства мы с Женькой бредили сыщиками. Сколько двоек хватали из-за этих Пинкертонов, Холмсов, Лекоков и прочих. Урок идет, бывало, а мы книгу под крышку парты подложим и читаем, сквозь щель. Одну строчку только видно. Прочел ее – и двигаешь книжку...

– Романтично...

Вадим слегка нахмурился.

– Поднапортила мне в жизни эта книжная романтика. Воображал себя выдающимся сыщиком... И взрослым стал, а все избавиться не мог. Казалось мне, что я пуп земли. Самый умный, самый проницательный...

– Чего это ты занялся самобичеванием?

– Да так, вспомнилось...

Несколько минут они шли молча. Посредине длинной улицы росли акации, образуя своеобразный бульвар, по краям которого оставалась проезжая часть, вымощенная булыжником. Улица так и называлась когда-то Бульварной, а теперь ее переименовали по имени местного революционера.

* * *

... Тюрьма, расположенная на окраине города, на обрывистом левом берегу реки, была обнесена высоким деревянным забором с двумя сторожевыми вышками по краям.

Во внутреннем дворе стоял небольшой кирпичный домик, в котором размещалась вся администрация. Их принял заместитель начальника тюрьмы по режиму плотный молодой кабардинец. Смуглое, добродушное лицо его было чисто выбрито.

– Жунид! Вот встреча! Кого-кого, а тебя не ожидал увидеть!

– Гора – с горой, Устирхан,– пожал ему руку Шукаев.– Познакомься, Вадим, это товарищ Шебзухов – Бог здешних благословенных мест!

– Все шутишь! Рассказывай, зачем приехал.

– Видишь ли,– сказал Жунид, садясь.– Подробно рассказывать, пожалуй, дня не хватит. Я – коротко. В Адыгее похищены лошади: семь конематок, три жеребчика и племенной рысак карабаир. Похитителей мы нашли. Они арестованы. А вот лошади... Последний известный нам человек, который получил их, это Мухтар Бацев... Сейчас он – твой подопечный.

Шебзухов пригладил редкие волосы, прикрывавшие раннюю лысину.

–  Ясно. Видишь ли, Бацев позавчера осужден. И мы ждем только вагонзака [29]29
  Вагон для перевозки заключенных.


[Закрыть] , чтобы отправить его в лагерь. Так что вам повезло: завтра Бацева вы бы уже не застали.

–  Я хочу его допросить.

–  Понимаю. Сейчас им разносят завтрак, придется немного подождать. Пошли пока в зону. Посмотрите наше хозяйство.

–  Ну что ж. Пойдем.

... Двор был большой, квадратный, со всех сторон окруженный постройками и высоким забором. Длинное саманное здание кухни, крытое черепицей, но еще не оштукатуренное, темно-серый блок, протянувшийся из одного конца двора в другой. Там размещались камеры, общие и одиночные, и карцер.

Повсюду было чисто, даже разбиты клумбы, заросшие почерневшей травой и высохшими, сморщенными от недавних морозцев остатками цветов.

–  Ну, расскажи хоть, как живешь,– поинтересовался Шебзухов.

Но Жунид не умел и не любил рассказывать о себе.

–  Да так. Ни плохо, ни хорошо,– ответил он и перевел разговор на другое.

О чем бы они ни говорили, голова Жунида была забита иным. Бацев. Вот кто интересовал его сейчас.

–  За что он сидит?

–    Кто? – не сразу понял Шебзухов.

–  Бацев.

–  Изнасилование с последующим убийством.

–  Ты не мог бы в общих чертах охарактеризовать его

–  Почему же... могу. Ну, во-первых, он туберкулезник... Профессии не имеет. Пил, воровал. Судим дважды до этого дела. Отбывал наказание. Обозлен на всех и вся. Подобные типы хотели бы, верно, чтобы на земле вообще не было здоровых и счастливых людей, потому что они, видите ли, больны...

–  Смел? – спросил Шукаев.

–  Разве такие бывают смелыми? – вступил в разговор Вадим Акимович.– Своя шкура ему дороже всего...

–  Точно,– поддержал Шебзухов.– Трус, каких мало

Так, завтрак, по-моему, кончился. Идите ко мне в кабинет, а я распоряжусь, чтобы его привели.

Бацев вошел в кабинет развинченной походкой, слегка покачиваясь на нескладных ногах. Арестантская роба была маловата этому высокому худому детине. Из рукавов фуфайки торчали чуть ли не по локоть волосатые руки.

–   Обрати внимание, Вадим,– шепотом сказал Жунид, разглядывая заключенного.– Дегенеративный тип.

На сером, землистого оттенка, лице Бацева застыла идиотская усмешка. Он, конечно, сразу сообразил, что зачем-то понадобился приезжим, а значит, есть шанс покуражиться

–   Зачем звал, гражданин начальник? – по-русски спросил он Шебзухова.

 – Стань как следует,– строго сказал Шебзухов.– Перед тобой сотрудники уголовного розыска Адыгеи!

–   А мне – хоть персидские султаны! Здравия желаю, граждане сотрудники!

Вошел один из надзирателей и зашептал Шебзухову:

–  ... бузит... пол в карцере расковырял... железкой от рубанка руку поранил...

–  Товарищи, я отлучусь на минуту... А этого,– Шебзухов кивнул в сторону Бацева,– можете допросить без меня..

После ухода Шебзухова Бацев повел себя еще развязнее. Сел без приглашения на стул, закинул ногу на ногу и попросил закурить.

Дараев побелел от негодования. Жунид успокоил его взглядом..

–   На   Кури. Кстати, привет тебе от ПашиТирея...

Бацев поперхнулся дымом и закашлялся. Кашлял он долго, надрывно. «Да, туберкулезник,– подумал Жунид.– Вот почему он такой серый»

Уняв кашель, Бацев застыл на стуле, с затаенным страхом глядя на Шукаева.

–   Что ж ты молчишь? Боишься его?..

–   Кто его не боится,– хрипло прошептал заключенный. Дараев хотел что-то сказать, но Жунид предупреждающе тронул его за локоть.

–   Так вот слушай, Бацев. Я знаю – ты ничего не опасаешься сейчас. Получил, мол, под завязку, больше все равно не дадут. Можно, стало быть, куролесить. Но вот Пашу-Гирея ты боишься. Он ведь везде тебя достать может. Так?

Глаза Бацева злобно заблестели.

–   А хоть бы и так? Вам-то что?

–  Видишь ли, я не имею права сказать тебе то, что скажу сейчас, но у меня нет выбора. Мне нужен карабаир племенной жеребец, которого ты получил от Паши-Гирея за одиннадцать кенженских лошадей. Видишь, мы знаем, что ты участвовал в кенженском деле...

–  И что дальше?

–  Паша-Гирей арестован. Пойман с поличным. И для облегчения своей участи он дал правдивые показания. Он же назвал мне твое имя. И еще просил передать – я этого, разумеется, в протокол не внес,– что, если ты не поможешь мне найти карабаира и других чохракских лошадей, то этим повредишь ему. Словом, думай.

–  А если вы врете, гражданин начальник? Не верю я.

–  Придется поверить,– зевнул Жунид.– Д в общем – твое дело. Доказательства я тебе приводить не намерен. Хотя могу сказать, что знаю один подвал в Абухабле..

–  Ладно,– прервал Бацев.– Я скажу.

С лица его слетела вся наигранность и наглость, перед Жунидом сидел теперь больной, неприятного вида человек, угрюмый, озлобленный.

–  Жеребец и весь косяк у Салима Суншева. В селении Тамбуково... Дайте еще закурить, гражданин начальник!

–  Держи.

–  И передайте Паше-Гирею, что я.

–   Ладно. Можешь идти.

Вацев, сгорбившись, вышел.

– Тебе повезло,– ухмыльнулся Вадим.– Бацев клюнул на твою удочку  Видно, Паши-Гирея он действительно боится

– На это я и рассчитывал,– отозвался Жунид.– Идем, сейчас как-нибудь доберемся к моему старику, а потом – в Тамбуково. Кстати, надо позвонить туда, узнать, живет ли там Суншев. Бацев ведь мог и обмануть.

– Там торжество сегодня,– сказал Вадим.

– Какое?

–   Пуск колхозной электростанции. Пришла лампочка Ильича в ваши горы...

* *  *

Начальник местного управления милиции принял их еще более радушно, чем утром. Пока они были в тюрьме и занимались Бацевым, дело об угоне лошадей с Кенженского рудника, имевшее почти трехмесячную давность, «завертелось» полным ходом. Уже арестовали какого-то подозрительного дружка Бацева, а следователь прокуратуры выехал в тюрьму для повторного допроса Мухтара.

В управлении Жунид получил не слишком подробные, но достаточно определенные сведения о Салиме Суншеве. Старик действительно жил в Тамбуково. Звонить не пришлось. В прошлом Суншев судился, как барышник и скупщик краденого скота, отсидел свой срок и вот уже год, как ни в чем не был замечен. Работал подсобником на недавно закончившемся строительстве колхозной ГЭС.

Начальник сам предложил Жуниду и Вадиму машину для поездки в Тамбуково и, узнав, что в пригородном селении, в пяти километрах от Нальчика, живет семья Шукаева, дружески посоветовал ему проведать родных, тем более, что это по дороге, а утром отправляться в Тамбуково. Суншев за полдня никуда не уйдет.

Если бы Жунид знал, как обернутся дальнейшие события и что может произойти за эти полдня, он отложил бы поездку к семье!

Шофер попался словоохотливый и болтал с Дараевым, а Жунид молчал, рассеянно вслушиваясь в их разговор. Мысленно он был уже дома.

Своего отца, мать, брата и сестер он не видел два года. Как-то они живут? Мать, наверно, совсем постарела...

Семья Шукаевых принадлежала к числу тех счастливых кабардинских семей, верных национальным традициям, где родители смотрят на каждого вновь родившегося ребенка, даже если живется им трудно, не как на лишний рот, а как на продолжателя рода, как на будущего человека, который обязательно прославит свою фамилию. Два брата и пять сестер, кроме отца с матерью, садились к очагу в небольшом турлучном домике Шукаевых. И с детства между ними царили" дружба и взаимное понимание

Жунид был старшим и, как издавна повелось у горцев, самым уважаемым в семье. Его примеру следовали остальные, к его советам прислушивались. Но положением своим он никогда не злоупотреблял.

Отец Жунида, потомственный коневод, весь свей век трудился и воспитал детей в духе несложной, но справедливой морали, которая вся умещалась в рамки мудрой пословицы: «Береги честь смолоду».

Постигнув уже при Советской власти азы грамоты, Ха-лид Шукаев видел честь и славу своих детей в ученье. И всех сумел «вывести в люди». Среди братьев и сестер Жунида были врач, учительница, агроном. А младшие еще учились в городе – в ЛУГе, как называли тогда Ленинский учебный городок. Сейчас старики, скорее всего, жили одни: из писем отца Жунид знал, что одна из сестер в командировке, а другая приезжает только, на каникулы, она учительница и живет с мужем в другом селении.

... Прежде чем выехать на шоссе, они остановились возле старенького кирпичного здания вокзала, где оставили свои немудреные пожитки. Приезжая домой, Шукаев никогда не забывал о подарках. Отцу – четверть хлебной водки, к которой он не то чтобы имел особое пристрастие, но предпочитал всем иным напиткам, исключая разве что медовую кабардинскую махсыму, матери – большой флакон одеколона и шерстяной платок, сестрам – отрезы на платья, брату – городские туфли, книги и недавно появившуюся в продаже, но еще дефицитную наливную ручку. Словом, никто не был забыт.

–  Волнуешься? – участливо спросил Дараев, когда, проехав по обсаженной тополями дороге к мосту, они поверну ли на проселок.

–  Понимаешь,– простодушно ответил Жунид.– Каждый раз, как приезжаю,– волнуюсь... Мать уже немолода... да и отец тоже. Хотя оба они крепкие, на здоровье не жалуются...

Дараев вздохнул с затаенной завистью. Жунид тотчас же понял состояние своего товарища, который вырос без родителей, и сконфуженно сказал:

–   Они тебе понравятся, вот увидишь.

... Селение было небольшое, дворов на сто или чуть больше. Машина остановилась возле чисто выбеленного домика с навесом, разделенного на две половины. В левой жили старики, в правой – молодые и гости, в которых у Халида Шукаева никогда не было недостатка. Недаром старик любил повторять, добродушно усмехаясь в усы: «Если у тебя нет гостей, плоха твоя судьба».

Вокруг дома тянулась изгородь из жердей акации. В глубине двора стояли коровник, курятник и небольшой плетеный ду [30]30
  Ду (каб.) – хранилище для початков кукурузы.


[Закрыть] под кукурузу.

На шум мотора вышел высокий худой старик в черкеске и коричневой барашковой папахе. Он сразу узнал сынй, но не бросился, всплеснув руками, ему навстречу, как ожидал Вадим, наблюдая их встречу, а остановился, исполненный достоинства, поджидая, пока подойдет сын. Они обменялись сдержанным рукопожатием, и Жунид тотчас же обернулся, подозвав Вадима и шофера и представляя их отцу.

Халид поклонился и протянул Дараеву руку.

– Салам алейкум, дорогой гость,– с едва уловимым кабардинским акцентом сказал он.– Мой дом – твой дом, друг моего сына – мой друг.– Потом пожал руку шоферу и пригласил всех в комнату.

Здороваясь и глядя в глаза старика, Вадим все понял. Внешняя холодность встречи вовсе не означала, что отец недоволен приездом сына. В глазах у Халида блеснули слезы радости. Но, верный стародавним кабардинским обычаям, он не должен был обнаруживать своих чувств при посторонних. То же самое повторилось и в доме, когда появилась мать. Она подавила светящуюся в глазах нежность к сыну и только ненадолго прижалась седой головой к грубому сукну его пальто. И тут же смущенно отпрянула, бросив извиняющийся взгляд на мужа.

Когда закончилась веселая церемония раздачи подарков, прерываемая восклицаниями и одобрительными возгласами, мать исчезла на кухню стряпать, а мужчины уселись в комнате на тахте и на стульях – вести свой мужской разговор. Хозяин из уважения к гостям говорил по-русски, ни разу не позволив себе перейти на кабардинский язык.

Из младших Шукаевых дома оказался только Аубекир, колхозный агроном, очень похожий на старшего брата, разве что немного плотнее его.

Кунацкая, в которой они сидели, была обставлена просто, но уютно. У стены – тахта, над ней – ковер, увешанный оружием, в углу, у небольшого окна, до половины задернутого белой занавеской,– шкаф для посуды, этажерка с книгами и журналами, над ней – круглый черный репродуктор, посредине комнаты – прямоугольный стол и венские стулья.

Говорили об урожае, о том, что нынче хорошо уродила кукуруза, о стаях лошадей, которых выращивает местный конезавод, о ценах на рынке, о пуске гидроэлектростанции в Тамбуково.

А потом последовало угощение. Да какое! Вадим Дараев еще ни разу в своей жизни столько не ел и не пил. Между прочим, он впервые попробовал гедлибже [31]31
  Гедлибже – кабардинское национальное блюдо – курица, жаренная в сметане.


[Закрыть] и пришел в восторг от этого «гениального», как он выразился, изобретения кабардинской кухни.

Запомнился ему и торжественный ритуал в конце пиршества, когда тамада [32]32
  Тамада – старший на пиру, за столом.


[Закрыть] (конечно, им был Халид) встал и принялся священнодействовать над блюдом с только что поданной к столу бараньей головой. По неписаным застольным законам голову следовало разделать таким образом, чтобы каждый из гостей получил свой кусок с добрым и непременно символическим словесным напутствием от тамады. Напутствие это никак невозможно было приготовить заранее или заучить на все случаи жизни. Никогда ведь не знаешь, кто сегодня придет к тебе в гости. А то, что уместно сказать одному, совсем нелепо может прозвучать для другого. И в обязанности тамады входило умение импровизировать.

Халид ловко вынул мозг, положил его на тарелку и, разделив пополам, протянул Вадиму и Жуниду.

–  Вы оба,– сказал он,– наш уважаемый и дорогой русский гость и мой старший сын, делаете работу трудную и очень нужную людям. И чтобы делать ее хорошо, нужно думать – много думать, тогда сумеешь отличить плохих людей от хороших. Так примите же это, будьте мудры и прозорливы и да сопутствует вам удача!

Потом хитро посмотрел на шофера и, отделив от головы глаза, протянул ему.

– От остроты твоего глаза зависит твое уменье водить автомобиль. Будь же всегда зорким, сынок.

– А ты, младший сын мой,– обратился старик к Аубекиру,– ты человек земли. Ты агроном и должен слышать голос земли. Он разный: летом, в жару, он сухой и звонкий, когда пашня просит влаги, весной он едва различим, когда поля ждут первой борозды. А ты услышь его вовремя и скажи людям, когда нужно пахать, сеять и поить землю  Возьми это, сын мой! – и Халид протянул Аубекиру бараньи уши...

Под конец Дараев уже плохо соображал. Отказываться от чарки во время очередного тоста было нельзя, он понимал это, и не заметил, как его разморило. Жунид и Аубекир уложили Вадима спать.

... Перед сном Жунид побродил по дому. Все оставалось здесь по-прежнему, во всем чувствовалась хозяйственная рука матери. И только не было в комнате брата маленькой фотографии Жунида в металлической рамке, которая прежде всегда стояла на маленьком столике у окна, где они в детстве готовили уроки. Портрет на стене висел, а фотография исчезла.

–  Я отдал ее Зулете, сын,– услышал он за своей спиной голос отца   Старик вошел неслышно и, проследив за взглядом Жунида, все понял

–  Она была здесь?

–  Зулета? Да.– Халид подошел ближе и положил руку на его плечо– Она ждет малыша.,  твоего...

Жунид резко обернулся:

–   Это еще неизвестно, моего или чужого...

Отец покачал головой.

–  Если человек падает и хочет встать, надо помочь ему подняться  Я верю ей, -сын... это будет твой ребенок. И она хочет подняться.

–  Значит, Зулета все тебе рассказала?

–  Да – Халид медленно пошел к дверям в свою половину, но на пороге задержался.

–  Ты мужчина. И тебе трудно. Это я понимаю... Но у Шукаевых в роду еще не водилось, чтобы семья перестала быть семьей. Подумай об этом. Только не спеши и не горячись..

–  Чем она сейчас занимается? – глухо спросил Жунид.

–  Работает в Нальчике. В амбулатории. И учится в медицинской школе.

– Где?

–   В Краснодаре. Кажется, это называется – заочно. Ну доброй ночи. Ложись. Час поздний.

После ухода отца Жунид долго не мог заснуть. Значит Зулета приезжала сюда. Выпросила у стариков его фотографию. У нее не было своей, он ведь не слишком любил сниматься. Впрочем, при его работе это и не рекомендовалось. Эх, Зулета, Зулета. .

*  *  *

Через сутки, когда, преодолев на управленческой полуторке несколько десятков километров, они прибыли в Тамбу-ково, селение светилось огнями Строители сдержали свое слово, и к семнадцатой годовщине Октября электростанция дала первый ток.

Настроение в селе царило праздничное люди бродили по улицам, шумно разговаривали, в каждом окне горел свет

Но в Тамбуково следователей подстерегала неожиданность. При пуске электростанции разрядом тока был убит Салим Суншев. Обрывалась последняя нить. Других имен И адресов у Шукаева не было, если не считать предположения

Хапито Гумжачева, что карабаир находится где-то за Тереком. Тупик.

... Вернулись в Нальчик поздно ночью. В управлении милиции лежала телеграмма на имя Шукаева:

«Результате допросов задержанных вами лиц выяснил некоторые дополнительные данные тчк Сообщаю наиболее важные тчк Тау Бекбоев находится банде Азамата Мамакае-ва окрестностях Грозного тчк Монограммы платке Зафесова прочтены тчк Язык арабский тчк Установлена еще одна явка зпт поселок Докбух Лялям Бадаев тчк Желаю успеха тчк Охтенко».

– Что будем делать, Вадим? – спросил Шукаев, когда они вышли из управления.

– Сейчас, я думаю, доберемся до твоего дома и завалимся спать. А утром решим.

– Это само собой. А все-таки?

– Ты ведь решил уже, зачем спрашиваешь?

– Хочу знать твое мнение.

–   Надо ехать в Грозный. Кстати, ведь там Денгизов?

Жунид улыбнулся. Когда люди долго бывают вместе, они начинают понимать друг друга с полуслова.

–  Там,– сказал он.– Расследует дело об убийстве председателя сельсовета в Бай-Юрте. Мамакаевская банда орудует в тех же местах...