Текст книги "По следам Карабаира Кольцо старого шейха"

Автор книги: Рашид Кешоков

сообщить о нарушении

Текущая страница: 26 (всего у книги 46 страниц)

4. ПОКУШЕНИЕ

Аул Калеж. Неожиданная задержка. Кто такой Сахат Кабдугов? Снова – Чохрак?.. Пуля из парабеллума. Исчезновение бондаря Мазана Караоюаева. На заводе. Са-хат отказывается продолжать разговор. Тени минувшего. Кое-что выясняется. Носовой платок с монограммой

Аул Калеж Зеленского района, куда ехала опергруппа из Ставрополя, возглавляемая Жунидом Халидовичем Шукаевым, свободно раскинулся у подножия лесистых гор, на берегу небольшой пенистой и своенравной речушки Кяфар.

Достопримечательностей тут, вроде бы, особых нет, если не. считать милых сердцу каждого горца живописных предгорий. Длинные саманные домики из двух половин, соединенных открытой терраской, подведенной под общую черепичную кровлю; плетни или массивные ограды из плоских камней, собранных за поворотом реки, где один из окрестных холмов оканчивался скалистым сланцевым уступом; зеленеющие купы молодых садов; серые стволы чинар или грецких орехов, растущих почти в каждом дворе; кривые немощеные, но широкие улицы – вот, пожалуй, и весь аул Калеж.

Но только на первый взгляд.

И сюда, в тихое прежде горное местечко, докатилась волна большой стройки, идущей по всей стране, и в прежний, привычный облик аула незаметно вошли приметы нового времени.

Над крышами и кронами садов возвышается бетонная силосная башня местного колхоза «Авангард», по главной улице, совпадающей по новым планам с достраивающейся дорогой, прошлись недавно грейдеры и бульдозеры, выровняли ее; белозубые парни с закопченными лицами посыпали гравием, песком и гудроном, утрамбовали катками, и в сторону Черкесска, на элеватор, понеслись грузовики с зерном и початками кукурузы; чуть дальше, за околицей, опять же рядом с дорогой, расположились маленькая колхозная фанерная фабрика и два крупных предприятия пятилетки, год-полтора назад вступившие в строй,– Леспромкомбинат и Маслосыр-завод, где работает теперь больше половины трудоспособного населения Калежа.

Жунид и его спутники ехали сюда по делу об убийстве инкассатора Дербентского отделения Госбанка. Ехали, правда, без особой надежды на успех: не было веских оснований считать, что именно в Зеленском районе им удастся напасть на след преступников. Сведения, поступившие в Ставрополь из Дербента, относились к числу «непроверенных».

Сообщалось, в частности, что не то в Калеже, не то поблизости от районного центра кочует цыганский табор. По отрывочным показаниям свидетелей, один из налетчиков, а, возможно, и двое, принадлежали к цыганскому племени и именно к этому табору. К ориентировке прилагался приблизительный словесный портрет одного из убийц, который у любого, мало-мальски знающего криминалиста мог вызвать лишь скептическую улыбку, так много было в описании взаимоисключающего и противоречивого. Единственная достоверная деталь: из тела убитого извлечена пуля, выпущенная из парабеллума. Характер раны свидетельствовал о том, что выстрел произведен в упор,– едва ли не приставили дуло к груди инкассатора. Но следов ожога ни на теле, ни на одежде не оказалось.

Поскольку Шукаеву по долгу службы надлежало заниматься правонарушениями среди кочевой цыганской вольницы, медленно и трудно поддающейся попыткам привлечь ее к оседлой рабочей жизни, то и отправляться в Зеленский район следовало ему. Он не возражал, потому что вот уже несколько недель ему не попадалось интересного дела, и потому, что по пути можно было заехать в Черкесск, повидаться с сыном.

Не доезжая до Калежа, они уже знали, что цыган в окрестностях аула нет,– они снялись и ушли сутки назад – об эхом Шукаеву рассказал колхозный пастух, выгнавший стадо на приречную луговину километрах в двух-трех от околицы Калежа.

Но в самом ауле их ожидал сюрприз. Еще вчера решено было здесь не останавливаться, однако остановку сделать пришлось. И надолго.

Когда «газик», распугивая индюков, важно разгуливавших вдоль обочины, вкатился в аул, шофер обратил внимание дремавшего Шукаева на толпу народа, запрудившую двор и часть улицы возле одного из окраинных домов.

Было половина седьмого утра.

– Притормози,– сказал Дараев.– Что-то рано такое столпотворение. Не стряслось ли чего?

Когда они вышли из машины, к дому подлетела «Скорая помощь», круто осадив у ворот и подняв облако желтой пыли.

Во дворе было тихо. На вытоптанном под старым тутовником пространстве, скорбно покачивая головами в папахах, шептались старики, около забора и хозяйственных построек сгрудилась молодежь, главным образом парни; из открытых окна и двери доносились женский плач и причитания.

–  Что случилось? – по-черкесски спросил Арсен у одного из мужчин.

–  Сахата чуть не убили,– был ответ.– Только в себя пришел...– и говоривший неодобрительно покосился на милицейскую форму Сугурова.– Вон сколько вас теперь понаехало. Пораньше бы надо..

Дом был большой, добротный, не в пример прочим, из кирпича, а террасу поддерживали не чинаровые бревна, как У многих, а три бетонных столба. Под навесом, в глубине двора,– плетневый амбар-сапетка под кукурузу, рядом – саманный коровник, дощатое строение для птицы, новый забор из фигурных туфовых блоков с овальными отверстиями посередине; свежевыкрашенные железные ворота – все это крепко, надежно, домовито.

Шукаев, еще минуту назад задумчивый, даже вялый, тотчас преобразился, как с ним бывало всегда, стоило ему почуять запах настоящего дела. Ни следа безразличия и сонливости. Он, конечно, заметил сбоку от ворот, в тени деревьев, почти такой же «козлик», как тот, на котором прибыли они сами, конечно, понял, что местные власти уже на месте происшествия и, не задумываясь дольше, быстрыми шагами Направился к дому

В просторной комнате врач «Скорой» осматривал пострадавшего, молодой лейтенант в милицейской форме в присутствии двух понятых снимал показания у хозяйки дома, невысокой худенькой женщины, с рано постаревшим, в морщинах, лицом, хотя было ей, пожалуй, немногим более сорока; фотограф курил у окна.

–  Что с ним? – спросил Жунид, поздоровавшись со всеми кивком головы.

–  Удар в висок тупым орудием,– машинально ответил стоявший тут же худенький младший лейтенант, с удивлением разглядывая вошедших.– А вы, собственно, кто?

–  Майор милиции. Из Ставропольского управления НКВД,– сказал Шукаев, доставая удостоверение.

–  А-а... ну, тогда другое дело. Приветствую вас, товарищ майор,– младший лейтенант встал.

–  Это мои товарищи: следователь по особо важным делам Вадим Акимович Дараев и лейтенант Сугуров. Мы – проездом.

Младший лейтенант оживился и слегка покраснел.

–  Может быть, вы, товарищ майор, поможете нам? К обыску во дворе еще не приступали. Здесь, в комнатах, я думаю, нет надобности смотреть: бандиты не входили даже во двор...

–  Мы охотно поможем,– сказал Шукаев.

Допрос и осмотр места, где произошло покушение, заняли около двух часов.

Пострадавший оказался технологом маслосырзавода Са-хатом Кабдуговым, старожилом аула.

Имя это, в первый момент показавшееся Шукаеву незнакомым, тем не менее, помимо его воли, заставило работать его память, хранившую сотни лиц и фамилий, десятки различных событий, связанных с многолетней следственной практикой и отделенных иногда друг от друга расстоянием в несколько лет. Однако на этот раз ассоциации были настолько смутными, что он отбросил всякие попытки вспомнить, зная по опыту, что, если когда-либо и слышал о Сахате Кабдуго-ве, то это всплывет со временем без особых усилий с его стороны.

Сыровар пришел в себя, обвел присутствующих мутным взглядом из-под набрякших век и, увидев жену, спросил по-черкесски, с трудом шевеля распухшими губами:

–  Ничего... не украли?

–  Нет, нет! – торопливо ответила она.– В дом не входили, убежали сразу...

Сахат Кабдугов был грузен и коротконог. Маленькие заплывшие глазки беспокойно бегали, скользя по лицам, точно кого-то искали. В них постепенно стиралось, исчезало бессмысленное выражение, сменяясь растерянностью и страхом.

Шукаев с разрешения младшего лейтенанта и врача поручил Вадиму Акимовичу взять показания у пострадавшего и его жены, а сам с одним из милиционеров занялся осмотром двора.

Выяснить удалось следующее.

Сахат Кабдугов работал на маслосырзаводе со дня его основания, технологом был назначен полгода назад, так как, несмотря на отсутствие специального образования, показал себя неплохим работником. Недавно его посылали на курсы производственников в Кировабад.

Жил он тихо, ни в чем предосудительном замечен не был, подозрительных знакомств, вроде бы, не поддерживал.

В доме, кроме него и жены,– еще его старуха мать, больная, немощная, почти не поднимающаяся с постели. Единственный сын Кабдуговых – в армии.

В ночь покушения сыровар возвращался домой после двенадцати: засиделся за стаканом вина у приятеля, бондаря того же завода Мазана Каражаева.

Решив сократить путь,– Каражаев жил на противоположном конце аула, растянувшегося вдоль реки на несколько километров,– Сахат пошел задами, но, будучи изрядно навеселе, запутался в чужих огородах, растревожил аульных псов и, спасаясь от них, где-то свалился через плетень и разбил в кровь губы. Словом, к дому он вышел примерно во втором часу ночи, перепачканный, с расцарапанной физиономией.

Встретили его неизвестные, когда он уже брался за ручку калитки.

Двое.

Луна была затянута тучами, и относительно их внешности Кабдугов ничего определенного сообщить не мог. Один из нападавших был намного выше другого, это сыровар успел заметить. Высокий размахнулся и со словами: «Получай, подлюка, за Чохрак!» ударил его чем-то твердым. Счастье Кабдугова, что он плохо стоял на ногах. Как раз в ту секун-ду он покачнулся, и удар скользнул по темени.

Сахат упал в пыль, но тут же вскочил и – куда только хмель подевался – с завидной для его состояния и комплек-ции легкостью перемахнул через забор. Вслед грохнул выст-рел. Сахат упал во двор с простреленной выше колена ногой и ударился грудью о сложенные штабелем колотые дрова. Уже теряя сознание, он услыхал гул машины.

Одного слова «Чохрак» Шукаеву оказалось довольно, чтобы вспомнить.

Сахат Кабдугов!

Старый связник умершего в тюрьме Хахана Зафесова! Того самого Хахана, который знал все о похищении карабаи-ра, не одобрял своих бывших сообщников, но никого не выдал, верный воровскому закону, пока Шукаев не припер его к стенке. Стоп!.. Там был еще какой-то условный знак, по которому они узнавали верных людей! Ну да, фуляровый платок с монограммами, вышитыми женой Сахата!.. Два имени – самого Хахана и Кабдугова были Жуниду известны. Остальных старый хитрец Зафесов не выдал. Так и унес с собой тайну в могилу.

Что же это? Случайность? Или через столько лет ему снова попадают в руки детали давным-давно забытого дела?

Как бы там ни было, а теперь Шукаев с еще большим тщанием лазал по всем закоулкам двора, обследовал каждую пядь земли у ворот и по обе стороны туфового забора.

И был вознагражден за упорство.

Пуля застряла в саманной стенке коровника.

Он долго ходил возле забора, пытаясь представить себе, откуда стреляли, и определить направление ее полета. Вначале ничего не выходило: по всем законам баллистики, пуля должна была, пробив мякоть ноги Кабдугова, устремиться вверх, потому что ограда была довольно высока.

Младший лейтенант, присоединившийся к Жуниду, как бы прочел его мысли.

– Вряд ли стоит искать пулю. Выстрел, очевидно, был произведен снизу вверх...– как все молодые криминалисты, говорил он суховато – казенным языком: «произведен», «являлся», «не имеется».

Шукаев не ответил, рассматривая фигурные туфовые плиты с отверстиями, из которых был сложен забор.

– А если?

– Что?

– А если стреляли уже после того, как Кабдугов перелез через забор? Если стреляли через одну из этих дырок? – он поискал глазами на другом конце двора: там – коровник, амбар, в стороне, чуть позади амбара,– плетенка уборной.

Коровник был недавно обмазан глиной, и это облегчило поиски. Достав перочинный нож, Жунид ковырнул вмятину с растрескавшимися краями и, подставив ладонь, извлек пулю Она сидела неглубоко.

Подошел Дараев, закончивший с допросом.

–  Смотри,– сказал Жунид, раскрывая ладонь.– По-моему, из парабеллума. Хотя, конечно...– он обернулся к младшему лейтенанту, смотревшему на него с восхищением   – нужна баллистическая экспертиза. Обязательно.

–  Где ты ее нашел? – спросил Дараев.

–  В самане. Возьмите,– он протянул пулю младшему лейтенанту.– Приобщите ее к делу по всей форме

Тот ушел в дом.

– Вадим, у меня есть все основания не очень-то доверять Кабдугову и его семейке,– сказал Жунид, когда они остались одни.– Допроси-ка еще раз старуху и жену. Разумеется, сделай так, чтобы не обидеть этого мальчика,– он кивнул вслед удалявшемуся младшему лейтенанту.– Если будет трудно... Напомни им Хахана Зафесова.

Вадим Акимович посмотрел на него с удивлением.

–  Ты думаешь?..

–  Потом объясню. Разве тебе ни о чем не говорит название – Чохрак?

Дараев потер лоб.

–  Чохрак... Чохрак. Постой... неужели?..

–  Да,– сказал Жунид.– Не думаю, чтобы это было случайностью. Давай, время не терпит. Я еще покопаюсь...

Но дальнейшие его поиски ни к чему не привели. Больше никаких следов ночного происшествия не было Брать ищейку не имело смысла – во дворе и на улице все было истоптано десятками ног. Жуниду очень хотелось обыскать дом, но он решил пока воздержаться: покушение ведь произошло на улице.

Когда Сахата Кабдугова положили в машину, чтобы везти в райбольницу и толпа стала медленно расходиться, Жунид кивнул Арсену и Вадиму

– Пошли. Едем к Мазану Каражаеву.

Младший лейтенант местной милиции сел в свой «газик» и поехал вперед, чтобы показать дом бондаря.

* * *

Бондаря маслосырзавода Мазана Каражаева, черкеса пятидесяти пяти лет от роду, одинокого вдовца, похоронившего недавно жену, дома не оказалось. На заводе им сказали, что он уволился позавчера по собственному желанию, а где он теперь, никто объяснить не мог. О взаимоотношениях

Кабдугова и Каражаева тоже ничего нового узнать не удалось: встречались, иногда выпивали вместе, по работе сталкивались не особенно часто: мастерская Мазана – в стороне от цехов.

Жунид уже собирался уезжать в райцентр и, скорее для формы, чем в силу необходимости, задал директору завода еще один вопрос:

–  Скажите... этого, бондаря вашего, ни с кем из посторонних не видели? Я имею в виду людей, не принадлежащих к числу жителей Кал ежа?

–  Я видел,– сухо сказал директор, недовольный, что разговор снова возобновился. Тут – последний день месяца, надо давать предмайский план, с завода не вывезено еще несколько десятков тонн готовой продукции, не хватает машин, а он, вместо того, чтобы заняться организацией погрузки, сидит в кабинете и отвечает на вопросы, вовсе не относящиеся к покушению.

–  Где? Когда? Как они выглядели? – не обращая внимания на нелюбезный тон собеседника, спросил Шукаев.

–  Позавчера. Я ехал в Черкесск. На мосту через реку Кяфар – это здесь, неподалеку от завода,– Каражаев стоял с двумя не знакомыми мне людьми.

–  Вы знаете всех жителей аула?

–  Да, почти всех. Но это неважно... я уверен, что те были не наши...

–  Почему?

–  Калежане так не одеваются. На одном – какой-то странный восточный наряд: феска, халат. Может,– из Средней Азии?

–  А второй?

–  Он стоял спиной к машине. Да я и не рассматривал его  заинтересовался тем, в феске.

–  Приметы? .

–  Немолодой,– пожав плечами, сказал директор.– Лицо – худое, длинное. Вот и все.

–  Припомните хорошенько, это очень важно.

–  Может, какая-нибудь деталь, мелочь,– вставил Вадим,– знаете, на первый взгляд,– пустое... А для нас – зацепка.

–  Нет  Впрочем, постойте...– директор покрутил пальцем в воздухе около своей головы.—, Ну, да. Уши у него нелепые.,  торчат, как лопухи.

–  Что ж, спасибо. Вы нам очень помогли,– вставая, сказал Жунид.– Больше не смеем вас задерживать.

Полдня ушло на опрос соседей бондаря и других жителей Калежа.

Кто еще видел старика в феске? Куда мог исчезнуть Мазан Каражаев, если накануне, поздно вечером, он находился дома, потчевал собственным вином сыровара? Почему так поспешно уволился?'

Пришлось съездить в больницу, повторно допросить Са-хата – не знает ли он, куда мог пропасть его вчерашний собутыльник. Сыровар несколько оправился от потрясения, в щелочках-глазках его уже не было такого явного страха. Лежал он в отдельной палате, что как нельзя более устраивало Шукаева.

–  Давно знакомы с Мазаном Каражаевым?

–  Давно. Семь-восемь лет будет,– охотно ответил Кабдугов.

–  Отношения между вами были хорошие?

–  А как же? Считай – кунаки.

–  О чем беседовали с ним вчера?

–  Про все говорили. Как бывает? Стакан выпил – хозяина похвалил, второй выпил – про урожай, третий – когда яблоки в саду снимать. Всякий разговор...

Отвечал Кабдугов спокойно, неторопливо, как любой уважающий себя горец.

– Почему ваш товарищ уволился?

Сахат долго молчал, сосредоточенно смотрел в потолок, точно рассчитывая прочитать там готовый ответ.

–  Кто его знает...– наконец протянул он и приложилтыльную сторону ладони к посиневшим раздувшимся губам.– Про то я не спрашивал. Человек сам знает, чего хочет.

–  Он не говорил, что собирается куда-нибудь после вашего ухода?

–  Нет. Не говорил.

–  У вас есть враги? Или недоброжелатели? Подозреваете кого?

–  У кого же их нет, врагов? – деланно зевая, сказал Сахат и отвернулся к стене.– Устал я, начальник. Голова болит.

–  Еще один вопрос. Вы не встречали в районе Калежа пожилого человека в феске и среднеазиатском полосатом халате?

Кабдугов резко дернулся на постели и застонал, видимо, от боли в ноге, потом быстро, нервно заговорил по-русски:

– Зачем приставал, начальник? Разве я сам себя бил? Разве сам себя стрелил? Почему дышать не даешь, болеть не даешь? Надо абреков искать – ищи, зачем меня давить? Масло надо давить, сыр надо давить, больной человек отдыхать надо!

–  Полегче, Кабдугов,– вы говорите с майором НКВД,– не утерпел младший лейтенант.

–  Ничего,– успокоил его Жунид.– И снова к Сахату: – Значит, не встречали?

–  Нет. Не видал. Не видал, не знаю...

Врач, стоявший сзади Шукаева, положил руку ему на плечо и слегка нажал, давая понять, что допрос придется прекратить.

Солнце позолотило верхушки лесистых гор, окаймлявших аул с юго-запада, когда после многочисленных бесплодных расспросов одному из них повезло. Опрашивая колхозного чабана, приходившего ночью в Калеж за продуктами, Арсен Сугуров услыхал, наконец, долгожданное «да». Да, видел бондаря Мазана Каражаева минувшей ночью. И не только видел: тот ночевал у него в чабанском домике, в семи-вось-ми верстах отсюда, на горном пастбище. Что-нибудь говорил? Нет, ничего особого не говорил. В геологоразведку утром пойдет, на работу наниматься – слышал, там рабочие руки нужны.

–  Где стоит геологоразведка? – нетерпеливо перебил его Арсен.

–  Аул Бгидес знаешь? Оттуда дорога в ущелье Кяфар – километров пять-шесть от пастбища будет. Отсюда ближе. Если машина есть, езжай в Бгидес по дороге, там покажут

Было уже около пяти вечера, когда они, наскоро перекусив провизией, которую извлек из багажника запасливый шофер, двинулись по направлению к аулу Бгидес. Младший лейтенант по совету Жунида отправился в райцентр: нужно было срочно произвести баллистическую экспертизу.

– Послушай,– сказал Дараев, откинувшись на спинку сиденья,– может, ты хоть изредка будешь изменять обыкновению и делиться с нами своими догадками? Например, мне хотелось бы знать, как это все связано с чохракской историей?

Жунид недовольно засопел: он не любил, когда к нему приставали с расспросами раньше времени, до того, как разрозненные факты сложатся в его голове в более или менее стройный ряд, а собственные домыслы получат хоть некоторое подтверждение.

– И мне хотелось бы знать,– проговорил Шукаев недовольным тоном, но тут же сделал над собой усилие: все-таки спрашивал не кто-нибудь, а его лучший друг и соратник.– Ладно. Скажу. Только не вздумайте заранее выстраивать версию... она пока не выстраивается...

–  Ум – хорошо, а три лучше,– извиняющимся голосом сказал Вадим Акимович.– Авось, и мы с Арсеном будем тебе полезны.

–  Так вот,– сказал Жунид, окончательно отбросив колебания.– Сахат Кабдугов – тот самый человек, жена которого в свое время вышила фуляровые платки как опознавательные знаки для старой лисы Хахана Зафесова, упокой аллах его грешную душу, собственного мужа и еще троих, чьи имена Хахан так и не назвал тогда. Кстати, допрашивал я его при тебе.

–  Стой... стой! – инициалы – посередине платка были С. К. Кажется, я вспоминаю...

–  Ну, и отлично. Фуляр, если помнишь, был изъят при обыске у ротмистра Унарокова. Кабдугов, судя по тому, что нам удалось установить давным давно, порвал связи с конокрадами, да и ремесло это основательно подзабыто за последние годы. Но у меня есть подозрение...

–  Какое? – не выдержал молчавший до сих пор Сугуров.

–  Не старые ли дружки наведывались к Сахату прошедшей ночью? Как-никак он был причастен к их аресту.

–  Ты знаешь, я ведь совсем не в курсе дела. Что с ними со всеми стало? Столько лет прошло.

Шукаев посмотрел на часы.

–  Скоро приедем на место. Поэтому я коротко. Ты прав, тебе следует оживить в памяти чохракское дело Так вот   – Буеверов, Бекан Кабалов и Аушев, у которого мы нашли карабаира, отсидев разные сроки, сначала в Чите, а затем – в Сиблаге, были освобождены первыми. Ляляму Бадаеву – по ходатайству мусульманской азиатской– лиги – срок был сокращен вдвое. Он освободился и уехал, кажется, в Дагестан. Одноухий Тау, или Рахман Бекбоев...

–  Правая рука Асфара,– вставил Вадим.

–  Точно. Он отсидел, по-моему, восемь лет   Живет в районе Черкесска и ни в чем дурном, вроде бы, не замечен. Азамат Мамакаев – бывший главарь банды в Чечне – расстрелян по приговору Верховного суда РСФСР. Просьба его о замене смертной казни пожизненным тюремным заключением была отклонена. Кто еще?.. Так... продолжают отбывать сроки Хапито Гумжачев, контрабандист Паща-Гирей Акбашев,

бывший белогвардеец Ивасьян, Хахан Зафесов умер в тюрьме. Что же касается цыган – Феофана третьего и Парамона Будулаева, то я, к стыду моему, ничего о них не знаю. Надо бы выяснить...

– Ты и так великолепно осведомлен,– сказал Дараев.

– Поморочили они нам с тобой головы,– улыбнулся Жунид.– И не только нам с тобой.

Вадим Акимович наклонился к плечу Жунида и, как видно, хотел о чем-то епросить, но передумал. Шукаев увидел его голову в зеркале, укрепленном вверху передней стенки кабины.

– Ну, что еще тебя интересует?

– Да ладно...

– Спрашивай, раз хотел.

– А где Зубер Нахов?

– Братец моей бывшей супруги? – притворно беспечным тоном переспросил Жунид.– Тоже отсидел свое. А куда подался – не знаю. Может, опять в тюрьме. Неисправимый тип. Но жулик и вор мелкий.

Показались первые домики аула Бгидес. Ущелье реки Кяфар здесь расширялось, образуя довольно просторную долину. Сады, огороды, пастбища, овцефермы – население Бги-деса занималось главным образом скотоводством.

Геологоразведка, как и сказал им чабан из Калежа, разбила лагерь в боковом ущельице, на берегу большой речки, скорее – ручейка, бойко стекавшего с гор. Вода в нем была мутнйя, глинистая от дождей.

Они подъехали к самой буровой. Из палатки, раскинутой возле вышки, вышел худой, несмотря на раннюю весну, загорелый человек в засаленных брезентовых штанах, голый до пояса.

– Кто это к нам пожаловал? – спросил он на чистейшем русском языке, хотя по облику в нем нетрудно было угадать горца. Лицо – смуглое, горбоносое, на остриженной под нолевку голове – войлочная сванская шапочка.

– Майор милиции Шукаев,– протянул руку Жунид.– Мои товарищи – Дараев и Сугуров. По тому же ведомству.

– Буровой мастер Кадыров,– согнав с лица улыбку, сказал человек из палатки.– Чем могу вам помочь?

– К вам не приходил сегодня утром или днем некий Мазан Каражаев? Небольшого роста, плотный, пятьдесят пять лет... Черкес.

– Не надо,– опять улыбнулся Кадыров.– Знаю. Был. Он и сейчас здесь. Мы взяли его подсобником.

Жунид окинул взглядом лагерь. Еще две палатки стояли поодаль. Людей не видно.

– Они купаться пошли,– понял его мастер.– Там, выше, озерко есть. Рабочий день у нас кончился. Вот-вот должны подойти.

Геологи действительно скоро вернулись. Бондарь, узнав, что сотрудники милиции приехали к нему, мгновенно побледнел и полез в карман за табаком. Пока он шарил там, Жунид вполголоса сказал Кадырову:

–  Нам бы с ним поговорить без свидетелей. .

–  Пожалуйста,– так же тихо ответил тот,– можно в моей палатке.

–  Нет, спасибо, мы – в машине.

Шукаев сел на место шофера, который, воспользовавшись передышкой, прилег на траву в тени палатки. Каражаева Жунид посадил рядом с собой. Вадим и Арсен устроились сзади. Арсен приладил на планшете лист бумаги,– приготовился писать протокол.

Шукаев начал безо всяких околичностей:

–  Я – майор НКВД. Вам известно о том, что вашего знакомого и сослуживца Сахата Кабдугова едва не убили двое неопознанных бандитов?

–  Нет, не знаю,– поспешно ответил бондарь, подобострастно засматривая в глаза Жуниду.– Кто убил, почему убил?

–  Вопросы задаю я. Чуть не убили,– уточнил Шукаев и, окинув бондаря быстром испытующим взглядом, тут же решил отказаться от своего первоначального намерения провести допрос по всей форме.

–  Не надо ничего писать, Арсен,– сказал он, продолжая изучающе разглядывать Каражаева, который ерзал и мялся, не зная, куда деваться и пребывая, по-видимому, в крайне расстроенном состоянии.

Жунида часто выручало приобретенное с годами умение сразу, в момент, определить, какую избрать линию поведения в разговоре с подозреваемым или свидетелем, линию, которая наилучшим образом соответствовала бы психологическому настрою допрашиваемого.

Внешний вид, те неуловимые для неспециалиста'и ненаблюдательного человека признаки, которые могли свидетельствовать о страхе или решимости уйти от ответа, о стремлении под напускной бравадой скрыть истину, о безразличии, о показной или подлинной растерянности – все это замечал, все регистрировал его внимательный глаз, непроизвольно, автоматически схватывающий нужную информацию в считанные секунды.

Временами это требовалб немалых усилий с его стороны в тех случаях, когда попадался достойный противник, и «обойти» его было еще заманчивее, еще интереснее.

Мазан Каражаев был весь, как на ладони.

– Вас устроит, если мы не будем вести протокола и, возможно, ограничимся сегодняшней беседой с вами? Разумеется, если вы ничего не скроете от нас...– Жунид не без умысла повел этот разговор по-русски. Во-первых, его должен был слышать Дараев, а, во-вторых, он по опыту знал, что человек, вынужденный отвечать не на родном языке, скорее может проговориться.

– Ай-ай,– запричитал Мазан.– Как скрывать, зачем скрывать? Ради аллаха, товарищ майор... Шайтан попутал, гражданин майор...

– Вы можете называть меня, как хотите. Вас пока ни в чем не обвиняют.

Это незаметное, будто случайное «пока» не прошло мимо ушей бондаря, и он опять побледнел.

– Возьмите себя в руки и перестаньте нервничать,– жестко сказал Жунид.– Обещаете говорить правду?

– Обещаем! Сто раз! Аллахом клянусь, гражда... товарищ майор!..

– Хорошо. В таком случае скажите нам, давно ли вы знакомы с пожилым человеком, одетым в халат и феску? Вас видели в ним позавчера. Имени его я вам не назову, это преждевременно...– Жунид поймал в зеркале удивленный, осуждающий взгляд Дараева и незаметно моргнул ему. Шукаев отлично понимал, что «удочка», на которую он намеревался поймать Мазана, была заброшена так откровенно, так наивно, что крючок буквально торчал наружу. Именно на это он и рассчитывал. Но ответ бондаря даже для него явился полной неожиданностью. О такой удаче можно было только мечтать.

– Зачем тебе назвать? – испуганно залепетал Мазан, судорожно схватив Жунида за пуговицу пиджака.– Сам скажу, все сам,– он так торопился, видимо, боясь, как бы строгий майор не опередил его, что даже стал заикаться: – Пло-о-хой он человек, со-о-всем плохой! Как встретил его, сон нешел, спать не мог! Хапито Гумжачев ему фамилия!

Жунид с трудом удержался от восклицания.

– Это нам известно. Кто был с ним? Кто второй?

– Мустафа Зизарахов,– с такой же готовностью сказал Мазан.– Дрянь мужик, пропавший совсем     без вина рука трясет .

–  Давно знаете их?

–  Один аул жили, соседи жили.   Сколько? – он наморщил лоб, вспоминая.– Давддать год, может больше

–  Как попал сюда Гумжачев? – вмешался Вадим Акимович.– Он имеет отношение к покушению на Кабдугова?

–  Разве я знаю? – тотчас обернулся бондарь, отпуская пуговицу Жунида.– Клянусь, не знаю   Мустафа привел Сахата дом просил показать.

Мазан Каражаев рассказал все. О том, как он лишился покоя, встретив в ауле Гумжачева в компании забулдыги Зизарахова, окончательно спившегося за последние годы. Мустафу знали многие: он не имел постоянной работы, жил подачками и случайными заработками, скитался,– видно, не прошла ему даром бурная молодость, едва не приведшая его на скамью подсудимых по делу разбойника Унарокова. Мазан, конечно, ничего не подозревал о старых грехах и связях Мустафы, но зато отлично понимал, что его бывший знакомец Хапито Гумжачев, по слухам получивший десять лет заключения, с ведома властей и с чистыми намерениями не мог ни с того, ни с сего появиться в Кале-же. Дотошность и требовательность, с какой Хапито расспрашивал бондаря даже о самых, казалось бы, незначительных подробностях жизни сыровара Кабдугова, наводила на размышления. Мазан, трусливый, робкий Мазан, безответность которого вошла в пословицу среди аульчан, был объят растерянностью и страхом Страх заставил его уволиться, заколотить досками окна в доме и уйти к геологам, подальше и от Хапито, и от родного гнезда.

Последней уступкой судьбе была выпивка, вдвоем с сыроваром, на которую Мазан пригласил Кабдугова по приказу Хапито. «Не задержишь его до полуночи – считай, что твоя песенка спета»,– пригрозил Гумжачев.

–  Вы не предупредили Кабдугова? – с укором спросил Дараев.

–  Я маленький человек,– взмолился бондарь.– Я боялся... Однако, сказал Сахату, что Хапито привязал коня в Калеже.

–  Когда сказали?

–  Вчера.

–  Как он отнесся к этому?

– Белый стал. Злой стал. Ушел, вино не допил. Шукаев уже не сомневался, что догадка его верна  покушение на сыровара – дело рук Хапито. Не простил старый бандит Сахату предательства в ауле Псидах.

Но почему сам потерпевший не назвал его имени?

Отпустив бондаря и сказав на буровой, чтобы к Каража-еву там относились по-прежнему, ибо допрашивался он как свидетель и ни в чем предосудительном не замешан, Шукаев велел шоферу ехать в Калеж, к дому Кабдугова. Зря он сразу не поступил так, как диктовало ему первое побуждение – напрасно отказался от обыска в доме Сахата.