Текст книги "Солдат… не спрашивай! (СИ)"

Автор книги: Петр Иванов

сообщить о нарушении

Текущая страница: 83 (всего у книги 88 страниц)

Глава 51. Без названия

Как оказалось, и чего в тайне опасался Сашка, в Москве их никто не ждет, царь поехал на очередную встречу с Наполеоном, Аракчеев увязался за ним, а в отсутствие «хозяина» чиновники решили на новое место не спешить. Учреждения, куда они должны были с Григорием прибыть, еще не существовало в природе, хоть не иди обратно в Санкт-Петербург. Непонятно было куда вообще следует заявить о своем появлении и что делать дальше, комендатуры в этом столетии еще не завели. Была идея отправится прямо в канцелярию к градоначальнику, благо он еще и местный «главнокомандующий», но добрый чиновник на пересыльном пункте отговорил от этого замысла, дав вполне разумный совет. И в самом деле ничего хорошего бы не вышло, по слухам Ростопчин здорово чудил, и не факт, что Александру, попадись он генералу под горячую руку помогла бы грозная аракчеевская бумажка, поскольку «главный москвич» считался одновременно и одним из самых главных недоброжелателей временщика. Решили пока снять квартиру и ждать появления в городе чинов комиссии, рано или поздно приедут эти господа. Но возникла непредвиденная трудность, без документов, без специального предписания официально никто не пустит солдат на постой, поэтому решили попытать счастья на окраине, где народ не столь законопослушен.

 – Сашка глянь! Не Софья ли это часом, жена нашенского штабс-капитана Денисова?  – вдруг огорошил своего спутника Гришка, толкнув под локоть, и действительно встреченная по дороге молодая женщина кого-то напоминала… А вот еще и дети у нее, ну точно – это скорее всего Софьюшка, белобрысые мальчики-близнецы и девочка лет шести с нею.

Пока Александр прикидывал, она или не она – все же за столько лет изменилась, Софья сама увидела приятелей и подошла к ним. Оказывается, что действительно супруга ротного командира приехала в первопрестольную несколько дней назад, поскольку в Питере мужа, убывшего в командировку, уже не застала.

 – Сашенька, Гриша пойдемте ко мне, квартира большая и хорошая, я там одна с кухаркой и детьми. Поживете пока мой Иван из Тулы не приедет. Найдется комната для вас!  – сразу же накинулась на них "мать-командирша" и как не отговаривались, пришлось в итоге согласится. Так даже надежнее, если говорить честно, то доверять "секретное оружие" и прочее барахло кому попало не хотелось, а постоянно таскать с собой винтовку не будешь. Оставив тяжести в новом жилье, Александр с Гришкой решили немного прогуляться, надо было зайти на пересылку и оставить тому самому чиновнику адрес временного места проживания, как уговаривались ранее, мало ли вдруг о них "наверху" вспомнят и начнут разыскивать.

А там как раз царила суматоха, принимали осужденных арестантов, которых пригоняли в Москву из всех северных, северо-западных, западных и многих центральных губерний. Из других в Сибирь гнали через Казань, минуя вторую столицу. Сюда же прибывали с востока и с юга крестьяне, препровождаемые в разных направлениях к своим помещикам, подследственные и беглые "не помнящие родства". Отсюда уходили все этапные партии за "Камень, за Урал, в неведомые холодные дали". В нескольких кузницах, расположенных рядом, острожные кузнецы ловко заковывали и перековывали осужденных и "препровождаемых" кандальников. Тут же цирюльники ржавыми инструментами брили им наполовину головы. Из московских тюрем и полицейских частей на Воробьевы горы привозили или волокли на мешках арестантов, наказанных кнутом, хрипло стонущих или обморочных, накрытых кровавыми кусками холста, прилипавшими к изрубцованным спинам. Зрелище, что называется сугубо на любителя, но не будем забегать, самая поганая экзотика еще ждет впереди.

Народу во дворе было много, в данный момент формировался новый этап, на этот раз из Москвы. Гриша остался снаружи поговорить с местными девками и бабами, а Сашка подался в канцелярию. В толпе зрителей и провожающих преобладали простые люди, и прочая "не аристократическая публика"  – войлочные шапки и колпаки, поношенные фуражки и разноцветные головные платки, чуйки и косоворотки, потертые кафтаны, холщовые и кожаные фартуки мастеровых, поношенные башмаки, стоптанные сапоги и лапти. Но пришли и многие москвичи других сословий: видны были лакированные цилиндры, широкополые шляпы, форменные картузы чиновников и военных, разноцветные сюртуки, нарядные платья купчих и мелкопоместных дворянок.

Едва делопроизводитель – коллежский регистратор записал указанные данные в свой гроссбух, как снаружи раздались пронзительные женские и детские крики и скверная ругань, такое впечатление что там что-то случилось, драка не драка, но нечто похожее.

 – Помещики за своими приехали, сейчас комедию будут ломать!  – объяснил причину возникшего переполоха чиновник и они с Александром вышли наружу посмотреть на бесплатное "представление".

 – Руки прочь убери дрянь эдакая! Захочу и заберу, ибо власть от государя императора имею!  – орал во всю глотку некий красноносый господин в потертом сюртуке, пытаясь отобрать у ссыльной крестьянки пятилетнего мальчишку, баба однако упиралась изо всех сил и ребенка не отдавала. Народ вокруг, пришедший кто простится, кто подать по давней московской традиции "несчастненьким" милостыню открыто негодовал, многочисленные женщины, жалея мать плакали.

 – Они эдак каждый раз соизволят поступать!  – регистратор мрачно сплюнул под ноги, ему такое зрелище тоже было неприятно, хоть и насмотрелся всякого непотребства на службе за долгие годы,  – Сошлют в Сибирь кого из негодных к работе своих крепостных, а потом приедут сюда и детей ихних изымают, по закону имеют полное право. Народ в столице богатый, глядишь, купцы-староверы шапку по кругу пустят и соберут бабе за дитя рублей под триста серебром и остатняя публика прибавит сотню-другую от себя. Иной барин сюда к этапу прибывает, иной прямо к благодетелям на домы за деньгами едет. У нас эдак целое общество образовалось по откупу таких детишек.

Между тем барин с помощью конвойного солдата сумел успешно отстоять от покушений матери свою малолетнюю "крещеную собственность". Женщина валяется у него в ногах, умоляя отдать ей назад ребенка, но без выкупа господин на такую великую жертву не согласен. Далее все вышло так, как и предсказал чиновник. Пошла чья-то шапка по кругу, люди скидывается, кто десятку, кто по-беднее гривенник, даже Александр с Гришкой уделили толику от своих небольших капиталов на такое благое дело. Довольный жлоб-"предприниматель", распихав по карманам в карманам монеты и ассигнации, швырнул, как ненужную вещь, рыдающей бабе мальчонку: "На тебе дура – подавись!"

 – Это еще чего служба, вот при матушке Екатерине единожды разрешили помещикам на каторгу крестьян сдавать в зачет рекрутской квитанции, такой Содом начался… Думали, почитай вся московская губерния, без остатку, на Акатуй и в Нерчинск отправится, хорошо хоть запретили сей безбожный промысел сразу!  – поделился невеселыми воспоминаниями чиновник.

 – И часто у вас так бывает?  – не смог сдержать удивления при виде столь безобразного торга, задал вопрос Сашка, когда они вернулись в этапную контору.

 – Вот-с имеется запись,  – охотно ответил ему регистратор, посмотрев свои служебные книги,  – 24 числа сего месяца уходила партия: 132 человека каторжане и ссыльные по судебным приговорам и еще 57 крестьяне, которые без суда, из них сорок беспаспортные, следующие к помещикам, а 17 – мужчины, высылаемые по приказам трех помещиц и одного помещика в Сибирь. С ними добровольно следуют семь жен и двое малых детей. А пять жен оторваны от своих дитятей. Они умоляют о милосердии, чтоб отдали им хотя бы самых малых, кои не достигли еще 12 лет. Господам благодетелям удалось выкупить лишь одну девочку 3 лет… уж больно дорого просил хозяин. А в другой партии на той же неделе среди высылаемых в Сибирь по воле господ помещиков было два отрока 9 и 12 лет от роду. Ни начальник тюрьмы, ни начальник конвоя не изъяснили мне, почему столь строго наказаны малолетние, возможно ли это по какому закону, али порядку.

У Александра, когда он вышел из казенного здания, вдруг неожиданно возникло очень сильное желание, хоть кого-нибудь покарать за этот самый "законный порядок".

 – Гриша ты мешок для нашего барахла купил?  – спросил он приятеля, когда выбрался из конторы на свежий воздух.

 – А то как же, как уговаривались!  – ответил тот, действительно для хозяйственных нужд хотели приобрести тару взамен пришедшей в негодность в дороге,  – Ты чего задумал?

 – Да вот хочу этого скота, что ребенка у бабы отнимал, проучить немного! Он никак в трактир побежал?

 – Куда же ему еще деватся, по всему видно зашибает сей дворянчик и крепко!

Двинулись они за этим сальным господином в сюртуке прямо по пятам, нисколько не скрываясь. Как оказалось Григорий ошибся, не в смысле, что "их милость" алкоголик – это за версту видно по лицу, а насчет истинной цели посещения последним питейного заведения. Оказывается все не так просто, друзья пристроились недалеко, за соседним столом благо на них никто внимания не обращал. Рядом беспечно беседовали двое, один – тот самый мелкий помещик, недавно устроивший безобразную сцену на пересыльном пункте, а другой похоже, судя по мундиру – судейский чиновник.

 – Благодарствую Лаврентий Нилыч, без вас мне этого мошенника Тимошку с его бабой и отродьем в дальний путь бы не спровадить.

 – Не жалко вам сударь их, все же тоже люди, тож православные христиане?

 – Оброк не мне год не платил, вишь болен де и работать не может? Ничего в Сибири теперича отработает!  – и обладатель сюртука довольно похлопал себя по тугому карману.  – На нем, на его бабе, да их приплоде почитай целый капитал составил.

 – Долг платежом красен, мне за труды надобно!  – напомнил судейский, и ему уделили с барского плеча пару ассигнаций.

 – Есть у меня еще одна семья. Фроловы прозываются, экие мерзавцы. Батюшка мой покойный изводил их под корень, да извести никак не смог до конца, уж в рекруты парней и мужиков сдавал и ссылал бывало в Сибирь, а все не переводятся…  – продолжил изрядно захмелевший помещик.

 – Как угодно вашей милости,  – чутко уловил пожелание заказчика судейский чиновник, предвкушая очередной жирный куш,  – Желаете негодяев под бунт подвести, с кнутом, клеймением и рванием ноздрей? Но эдак будет дороже, чем просто сослать.

 – Желаю!!! Под бунт! Только сыновей у этого скота сперва в рекруты сдам в следующий набор, а затем пусть под кнутом подыхает, али в Сибири на каторге!  – решился после недолго раздумья сюртук и на его пропитой сальной роже расплылась блаженная улыбка,  – Один черт имение в опеке и этого мужика у меня никто из соседей не укупит, так хоть денег на нем заработаю.

Пока эти двое обсуждали свои "далеко идущие" планы, у Александр прикидывал, где бы сподручнее избить господина "благородного" коммерсанта. Григорий подсказал, что прямо у трактира не стоит, слишком много ненужных свидетелей, несмотря на вечернее время, а значит надо ловить его на одной из боковых улочек.

…………………………………………………

Посиделки закончились и полуштоф в облезлом сюртуке заткнутый человеческою головой вместо пробки вывалился из гостеприимного питейного заведения наружу, а за ним отправились и друзья-приятели, прикидывая дорогой, где бы этого господина сподручнее "проучить". Ему было, по-видимому, лет пятьдесят. Лицо, его не имело ничего особенного: желтое, стекловидное, морщинистое, па подбородке несколько бородавок, которые в медицине называются мышевидными, с рыжими, завившимися в кольцо волосами, какие отпускают па бородавках для счастья дьячки и квартальные. На "благородном" носу небольшой шрам, глаза мутные и серые, волосы – странная вещь, черные, густые, почти без седин, так что их можно было бы назвать даже очень красивыми, если бы картину не портили не две-три небольшие, в грош величины, плешинки, виною которых, очевидно, были не природа и не добрая воля. Между людьми, которых зовут пьющими, и настоящими пьяницами – огромная разница. От первых несет вином только в известных случаях, и запах бывает сносный, даже для некоторых не чуждый приятности: такие люди, будучи большею частию тонкими политиками, знают испытанные средства к отвращению смрадной резкости винного духа и не забывают ими пользоваться. Употребительнейшие из таких средств: гвоздика, чай в нормальном состоянии, гофмановы капли, фиалковый корень, наконец, лук, чеснок. От вторых несет постоянно, хоть бы они неделю не брали в рот капли вина, и запах бывает особенный, даже, если хотите, не запах – как будто вам под нос подставят бочку из-под вина, которая долго была заткнута, и вдруг ототкнут. Господин помещик, фамилию которого Александр так и не узнал никогда, принадлежал ко второй категории и отбивал резкий запах сивухи различными настойками. В любом случае следить за "сюртуком" можно было исключительно посредством обоняния, столь уж резким ароматом от него разило шагов за десять. По-доброму бить морду надо было сразу у кабака, но нижние чины замешкались – все же вторая столица и вот теперь им приходится следить за "энтим распьянущим чортом", как сразу назвал господина помещика Григорий. Сашка спихнул обязанности Пинкертона на приятеля, а сам отдался всецело обозрению Москвы, хоть и вечер начинается, а посмотреть тут было на что.

Петербург – административный центр страны, город по преимуществу административный, бюрократический и официальный. Едва ли не целая треть его народонаселения состоит из "служивых", и число штатских чиновников едва ли еще не превышает собою числа военных офицеров. В Петербурге все служит, все хлопочет о месте или об определении на службу. В Москве вы часто можете слышать вопрос: "чем вы занимаетесь?" в Петербурге этот вопрос решительно заменен вопросом: "где вы служите?" Слово "чиновник" в Петербурге такое же типическое, как в Москве "барин", "барыня", "купец", "приказчик" и так далее. Чиновник – это туземец, истый гражданин Петербурга. Если за состоятельным петербуржцем пошлют лакея или посыльного мальчика, девочку хоть десяти лет, каждый из этих посланных, отыскивая в доме квартиру, будет спрашивать у дворника или у жильцов: "Здесь ли живет чиновник, имярек такой-то?", хоть искомый может не иметь никакого чина, нигде не служить и даже намерений таких не иметь. Такой уж специфический петербургский "норов"! Петербург любит подтрунить над Москвою, над ее неловкостью, патриархальностью и типично российским безвкусием. Москва кольнет Питер тем, что он не умеет говорить "по-русски". В Петербурге, на Невском проспекте, гуляют в два часа люди, как будто сошедшие с журнальных раскрашенных картинок, выставляемых в окна модных ателье. Даже старухи фланируют по бульварам с такими узенькими талиями в рюмочку, что делается смешно, а на гуляньях в Москве всегда попадется в самой середине цивильно одетой толпы какая-нибудь бочкообразная матушка с платком на голове и уже совершенно без всякой "талии".

Одним словом если Питер – лицо российской империи, грозное, строгое и напыщенное, то Москва – ее толстая задница. Вдвойне удивительно, ибо в 21 веке, откуда прибыл Александр, все было с точностью до наоборот, там витриной страны являлась Москва…

Первопрестольная – город купеческий, что бы там про не не говорили бойкие писаки. Достаточно поглядеть на Замоскворечье, чтобы убедится в этом утверждении. Ядро коренного московского народонаселения составляет купечество, плюс его немалая "челядь"-обслуга. Девять десятых этого многочисленного сословия носят православную, от предков завещанную бороду, длиннополый сюртук синего сукна и сапоги с кисточкою, скрывающие в себе оконечности плисовых или суконных брюк. Одна десятая позволяет себе брить бороду и, по одежде, по образу жизни, вообще по внешности, сильно походит на "благородных", иначе говоря мелких дворян средней руки. Большинство старинных барских домов перешло в начале века в собственность купечества, местные "знатные роды" постепенно проживаются-спиваются-вырождаются. По смерти Петра Великого Москва сделалась убежищем опальных дворян высшего разряда и местом отдохновения удалившихся от дел вельмож, но к началу следующего века ситуация изменилась далеко не в пользу дворянства. И вообще этим огромным зданиям, памятникам уже отживших свой век нравов и обычаев суждено, почти всем без исключения превратится или в казенные заведения, или, как мы уже сказали, поступить в распоряжение богатых коммерсантов.

Но не в одних княжеских и графских палатах,  – хороши также эти купцы и в собственных дорогих каретах и колясках, которые вихрем несутся на превосходных лошадях, блистающих самою дорогою сбруею: в экипаже сидит "поштенная" и весьма довольная собою борода, возле нее помещается плотная и объемистая масса ее дражайшей половины, разбеленная, разрумяненная, обремененная жемчугами, иногда с платком на голове и с косичками от висков, но чаще в современной французской шляпке, а на запятках стоит лакей-сиделец в длиннополом иноземном сюртуке, в рыжих сапогах с кисточками, пуховой шляпе и в зеленых перчатках… Проходящие мимо купцы средней руки, приказчики и мещане с удовольствием пощелкивают языком, смотря на лихих коней, и гордо приговаривают: "Вишь, как наши-то каковы!" Московские же дворяне, смотря из окон, с досадою думают: "Мужик проклятый, развалился в экипаже, как и бог знает кто!" Для русского купца, особенно москвича, упитанная статная лошадь и толстая важная жена – первые и важнейшие блага в жизни… В Москве повсюду встречаете вы купцов, и все показывает вам, что Москва, по преимуществу, город купеческого сословия. Ими населен Китай-город, они исключительно завладели Замоскворечьем, и ими же кишат даже самые аристократические улицы и места в Москве, каковы – Тверская, Тверской бульвар, Пречистенка, Остоженка, Арбатская, Поварская, Мясницкая и другие улицы. Базисом этому многочисленному сословию в Москве служит еще многочисленнейшее сословие: это – мещанство, которое создало себе какой-то особенный костюм из национального русского и из басурманского немецкого. В этом стиле неизбежно красуются черные перчатки, войлочная шляпа или картуз такого замысловатого устройства, в котором равно изуродованы и опошлены и русский и иностранный типы головного убора, выростковые сапоги, в которых прячутся нанковые или суконные штанишки, сверху что-то среднее между долгополым еврейским лапсердаком и кучерским кафтаном, красная александрийская или ситцевая рубаха с косым воротом, а на шее обязательно грязный пестрый платок косынки. Прекрасная половина этого сословия представляет своим костюмом такое же дикое смешение русской одежды с европейскою: мещанки ходят большею частью в платьях и шалях "порядочных" женщин, а волосы прячут под шапочку, сделанную из цветного шелкового платка, белила, румяна и сурьма составляют неотъемлемую часть их самих, точно так же как стеклянные глаза, безжизненное лицо и желтые зубы. Это мещанство есть везде, где только есть русский город, даже большое торговое село – старые знакомые Александра, еще по провинции. Молоденькие, правда ничего, попадаются такие, что прямо хоть стой, хоть падай, иная так стрельнет озорными глазками в солдатиков – любого бравого молодца убьет на месте.

Но время идет, с десяти часов вечера Москва уже пустеет, и особенно осенью скучны и пустынны эти кривые улицы с еще более кривыми переулками. Широкие проспекты Петербурга, сравнительно с "московской деревней", почти всегда оживлены народом, который куда-то спешит, куда-то торопится. На них до двенадцати часов ночи довольно людно, и до утра везде попадаются то там, то сям запоздалые. Кондитерские и портерные весь день полны народом: немцы, французы и другие иностранцы, туземные и заезжие, пьют, едят и читают газеты. Многие улицы в Москве, как то: Тверская, Арбатская, Поварская, Никитская, обе линии по сторонам Тверского и Никитского бульваров, состоят преимущественно из "господских" домов. И тут вы видите больше удобства, чем огромности или изящества. Во всем и на всем печать семейственности: и удобный дом, обширный, но тем не менее для одного семейства, широкий двор, а у ворот, в летние вечера, многочисленная дворня или всевозможные вольные "приживалы". Везде разъединенность, особенность, "феодальность"  – каждый живет у себя дома и крепко отгораживается заборами и запорами от соседа. Это еще заметнее в Замоскворечьи, этой чисто купеческой и мещанской части Москвы: там окна наглухо завешены занавесками, ворота закрыты на могучие засовы, при ударе в них раздается сердитый лай цепной собаки, все мертво, или, лучше сказать, сонно. Любой дом или домишко на окраине похож на маленькую крепостцу, приготовившуюся выдержать долговременную осаду.

Последнее обстоятельство играло на руку Александру, "подведомственному" здесь просто некуда приткнуться, осталось только выждать пока стемнеет и народу на улицах убавится. Все шло удачно, пьяненький "сюртук" свернул в сторону, хотел должно быть срезать расстояние, пройдя в шель между домами на соседний переулок. Надо сказать, что застройка на окраинах второй столицы местами была "патриархальная" как в дереве и нередко участки разделяли небольшие проходы-тропки, где телега уже не проедет, а отдельный пешеход еще вполне пройдет. На выходе из одного такого туннеля подвыпившего помещика и подкараулили Сашка с Гришкой, заранее обежав дом по другому пути. Мешок на голову и кулаком в "солнышко", чтоб не шумел сильно, хотя последнее пожалуй излишне, пьяница только икнул и замолк…

 – Тащим его обратно в ту дыру!  – принял решение Александр, "учить" негодяя прямо на улице он счел неудобным, хоть это и не Тверская, а безымянный проулок в предместье.

 – Слышь, Лександр, а энтот вродь повыше? Не обознались часом?  – у сообщника возникли подозрения и как оказалось вполне оправданные.

 – Сейчас поглядим!  – и в самом деле, Александр не уловил запаха сивухи, которым был буквально пропитан "сюртук", за которым они уже битый час следили.

 – Твою мать! Ты кто таков будешь?  – невольно вырвалось у Гришки, когда в полумраке они, сняв мешок, разглядели хорошенько пойманного. Судьба зло подшутила над приятелями, в последний момент пьяница-помещик свернул куда-то в сторону, пойди разберись в этих окраинных лабиринтах, здесь сам черт ногу сломит.

 – Студент я братцы мои, приехал в университет поступать, а вы господа почто разбойничаете?  – откликнулся ошеломленный столь бесцеремонным обращением молодой парень, по виду совсем еще "зеленый", и принялся поправлять смятый щегольской воротничок по последней мещанско-купеческой моде. Действительно ни перегара, ни сального сюртука, ни отвратной морды – как они так обмишулились? По виду юноша из небогатых мелкопоместных дворян, может быть поповский, купеческий, или обер-офицерский сын – другой бы не стал шататься на ночь глядя по неспокойным местным улицам. Что поделать, раз ошиблись, то пришлось извинится, прости дружок, не за того тебя приняли.

 – Полицию почему не стал звать?  – не преминул спросить Сашка, по его представлениям случайный человек бы сразу заорал "караул!". Студент объяснил ему, в чем дело, оказывается он уже успел плотно пообщаться с местными "стражами беспорядка" и вторично с ними встречаться не хотел.

Владимир, а так звали нового знакомого, как и егеря прибыл в первопрестольную накануне с целью поступить после гимназии на обучение в Московский Университет. Почему не в казанский – тот ближе, сказать трудно, видимо по причине "так захотелось", к слову обучение в ВУЗе тогда вопреки представлениям Сашки было абсолютно бесплатное, но учились только 3 года. Самое начало XIX века характеризовалось в России либеральными начинаниями в области образования. В 1802 году было создано Министерство народного просвещения – специальный государственный орган, который со временем стал не столько органом, способствующим развитию народного образования, сколько средством надзора. Молодой монарх Александр I, взошедший на престол в начале XIX века, обратился к новым общественным силам, которые помогли бы ему укрепить его положение – к либеральному реформизму, так как это привлекло бы на его сторону большинство просвещенных дворян. Открылась "отдушина" и для других "неподатных" сословий, первоначально в высшие учебные заведения принимали всех, кто смог выдержать вступительный экзамен, за исключением разве что крепостных и женщин. Но к сожалению крах реформатора Сперанского, случившийся позднее, подрубил на корню и развитие системы образования, там опять вернулись к сословно-кастовым началам.

Прибывшего на покорение второй столицы лопоухого провинциала Володю местные старожилы, что называется сразу взяли в оборот. Первый же попавшийся на пути "полицай" ласково встретил "понаехавшего" гостя столицы словами: "Постой-ка братец, а не беглый ли ты часом? А ну пойдем со мной!" Далее Владимиру пришлось пару часов провести в участке доказывая, что он "не верблюд", документы остались на квартире, а посылать за ними в полиции наотрез отказались. Выручила молодого человека природная смекалка, он назвался старшим лакеем князя Юсупова, известная "громкая фамилия" ожидаемое действие возымела. Надавав юноше тумаков "для порядку" и вытряхнув деньги из карманов, чины полиции задержанного милостиво отпустили на все четыре стороны, велев напоследок: "Чтоб больше не попадался, экий прохвост!" После такого знакомства с разбойниками, официально состоящими на "государевой службе" будущий студент не особенно удивился и столкновению с нижними чинами, если полиция почти открыто грабит обывателей, то и военным не зазорно. Опять автор занимается тотальным очернительством, скажет иной патриот-читатель? Бог с вами любезный, просто посмотрите по любой поисковой системе происхождение термина "архаровец" и все станет на свои места. Правда, к моменту появления в Москве Александра и Григория, генерал от инфантерии Николай Павлович Архаров, бывший с 1775 столичным обер-полицмейстером, уже давно отставлен, но кадры сохранились, в неприкосновенности остались и заведенные "традиции и обычаи". Архаров в 1780-е создал из всяческого отребья отдельный полк, называвшийся первоначально "архаровским", а служащих в нем московский народ прозвал "архаровцами". Это формирование наводило "порядок" в городе с крайней жестокостью и самоуправством, фактически терроризировало москвичей. Архаровцы славились "нетрадиционными методами сыска", многие из них сами являлись бывшими преступниками, хотя и формально раскаявшимися, но сохранившими прежние грубые привычки и бесцеремонность обращения с гражданами. Не прошло и полгода, как полк стал пользоваться дурной славой, а слово "архаровец" приняло тот смысл, который мы сейчас в него вкладываем. Ну конечно с точки зрения современных историков деятельность генерала по поддержанию порядка была "эффективной", но примерно то же самое говорят и о всей "крепостнической системе" в России. Вот только выводить хитрые циферки в оправдание рабства и произвола – это отнюдь не на своей шкуре пробовать палки и прочие прелести… бумага она все стерпит.

 – Коли не убили, так надобно отметить знакомство!  – с ходу предложил предложил студент, и троица двинулась по направлению к одному из трактиров. По дороге парню объяснили, кого и за что собирались бить, новый знакомый намерения егерей полностью одобрил,  – За такие делишки "темная" почитай в самый раз будет! Совсем нелюди – дитя у матери отымать вздумали.

Трактирчик, куда студент привел егерей, оказался на редкость уютным, столы чистые и никто под ними не валяется и даже специфический запах сивухи не бьет в нос, половые в относительно белых рубашках и никто из посетителей по пьяни нецензурных песен не орет. То же самое, что в 21 веке – места надо знать, где-то просто люди чай и водочку пьют с обильной закуской и беседы ведут, а где-то идет шальной разгул, заканчивающийся обычно потасовкой, поножовщиной и прочими интересными событиями.

За чаркой "злодейки" разговорились, оказывается в руки Сашке и Гришке попался будущий филолог, или как тогда называли эту дисциплину "словесность", иногда добавляя "изящная". Александра всегда ставила в тупик непонятная тяга соотечественников к подобным гуманитарным "наукам", вроде бы в 18-х и 19-х столетиях и людей умных в России хватало, а вот из ученых мировую известность получил только Ломоносов, позднее Менделеев все остальные "российские" мировые знаменитости фактически были иностранцами на службе российской империи.

 – Тебе чего лавров Баркова захотелось?  – попытался он вразумить студента,  – Физика, математика, химия – там просто поле для трудов не паханное. Изучал бы их…

 – Так все уже давно открыто, еще Галилеем и Ньютоном! Экий ты братец темный, я погляжу!  – ответ несколько обескуражил Александра, но сдаваться он не спешил, может хоть одного отечественного Теслу или Герца получится вырвать из цепких загребущих лап этой самой пресловутой "словесности". Почему бы не попробовать, физика начинает входить в начале 19-го века в моду. Вольта уже предположил, а затем и доказал, что электричество можно получать с помощью химических реакций, и создал в 1800 году первый такой источник тока, вырабатывавший электричество. В Царскосельском лицее Александру Пушкину и его однокашникам на уроках физики показывали уже не только лягушачью лапу, но и "вольтов столб".

 – В механике может быть так и есть, но как насчет электричества и магнетизма?  – попытался он поддеть бывшего гимназиста и будущего студента,  – Неужели можно принять на веру весь этот бред о эфире, флюидах и перетекающей магнитной жидкости?

 – А ты солдат откуда слова то такие ученые знаешь?  – изумился новый знакомый, и отодвинул подальше от себя недопитую чарку, неужели сработало? Или просто праздное любопытство, но Александр решил продолжить, а вдруг да получится.

 – Вот например задачка – возьми гальванический элемент, тьфу оговорился… Вольтов столб одним словом… намотай из медного провода катушку,  – Александр продемонстрировал на пальцах, понял ли его студент или нет, но показал как уж смог,  – Далее подключи кратковременно эту хрень между полюсами столба, а рядом держи компас.

 – Ну и что, эдак только попусту медь изведешь?  – усомнился в целесообразности такого странного опыта Владимир, но в глазах у парня появилось нечто похожее на интерес,  – В чем суть сего фокуса?

 – Слушай внимательно – компас! Магнитная стрелка в момент замыкания отклонится, дернется! Что там твой новый гимназический учебник Шрадера на этот счет говорит?  – унтер не мог сдержать снисходительной улыбки, и в самом деле, о электромагнитной индукции в этом мире еще ничего не знают, более-менее изучена только электростатика. По крайней мере такое мнение сложилось у Сашки после знакомства с соответствующей литературой разве, что книги у штабс-капитана Денисова немного устарели к 1809 году.