Текст книги "Солдат… не спрашивай! (СИ)"
Автор книги: Петр Иванов
Жанр:
Альтернативная история
сообщить о нарушении
Текущая страница: 5 (всего у книги 88 страниц)
– «Я аристантец не собака, я такой жи чаловек… Бросил ложку сам заплакал, начал хлеб с водой кусать…» – этот стон у нас песней зовется, позднее Александр узнал, что по наставлениям рекрутам положено орать при передвижениях что-то бодрое и воинственное, но здесь пока будущие воины предпочитали унылые и протяжные арестантские мотивы. Невольно и он поддался всеобщему упадочному настроению, затягивает знаете ли такое, как наркотик. И к вечеру когда пропитанная дорожной пылью до ушей колонна выбиваясь из сил доползла до острога острога звучало уже нечто иное…
"Таганка-а-а, я твой бессменный арестант… Погибли юность и талант в твоих стенах." – народ у нас восприимчив к таким вещам, один раз услышали и понеслось, песня понравилась, смысл тут дело десятое, лишь бы звучало душевно, под стать настроению. Слова конечно со временем претерпят искажения, так "юность" может превратиться в "унос", "талант" в "талан", но сам мотив останется в народной памяти на долгие века. Партионный офицер приехавший в пересыльную тюрьму заранее, в самом деле чего ему тащится с арестантами, несказанно удивился тогда, уж не "скубентов" осужденных к отдаче в солдаты, набрали ли целый этап? Да нет, он смотрел их еще там в городе, рожи вроде у всех мужицкие, сплошь одно мещанское и крестьянское быдло, "благородных" нет – этих он с первого взгляда привык отличать. А жаль, прямо руки чешутся, врезать бы хоть одному такому умнику в нежное и холеное рыло, так что бы сломанные зубы хрустнули.
Вот таким образом завершился у Сашки второй день в прошлом, за ним последовал третий и далее он окончательно сбился со счета. К этапу постепенно присоединяли другие партии рекрутов, и вскоре по дороге уже ползли неровной колонной почти три сотни "арестантов", некоторые из бедолаг не выдержали тягот пути, их сперва везли в обозе, а позднее когда места на телегах уже не было, стали оставлять в острогах по дороге. Все происходило по одному заведенному сценарию: утром встали, похлебали баланды с черным хлебом, охрана всех пересчитала и приковала на прутья, железный наручник стал таким же привычным и естественным для нашего современника, как когда-то браслет часов. А далее опять бесконечная пыльная дорога, даже дешевой противной водки уже не купить – деньги закончились на третий день, и он опять вновь и вновь оказывался вдали от вожделенного замка… В чем же дело: или фатальное невезение, или конвойные были не столь тупыми, как ему показалось с первого взгляда. Все эти дни изнурительного долго пути слились в его памяти в один единственный и почти бесконечный. В итоге под занавес он совершенно, как бы одурел и отупел – защитная реакция организма, но в этом то было и спасение… Если убежать или спрятаться нельзя, то надо слиться с общей серой массой, иначе здесь не выжить: торчащий гвоздь бьют по шляпке. Как бы не была жестока система, но в первую очередь она лупит по "необычным", поэтому единственная защита – маскировка, до поры до времени. А там посмотрим, проклятый бункер врезался в память, точно клеймо каленным железом, уже не стереть никак, однажды он туда вернется и тогда… кто знает. Главное теперь сохранить свое собственное "я", не превратиться в "оловянного солдатика", эдакого бездушного робота из мяса и костей.
Солнце медленно, точно нехотя пытается спрятаться за тающий в дымке горизонт, последний длинный день уходящего лета на исходе, вечер вступает в свои права. Кипит, аппетитно булькает в большом ведерном котле на небольшом костерке наваристая пшенная каша, щедро заправленная салом, дежурное солдатское лакомство и уже раздражает вкусным ароматом обоняние голодных людей. Вдали слышны тихое ржание, распряженных на ночь, лошадей обоза, да негромкая беззлобная перебранка выбирающих места для ночлега арестантов, все настолько устали от долгого перехода, что даже сил нет по-настоящему высказать, что на сердце за день накипело. У самого дальнего костра, за компанию вместе с конвойными солдатами коротает время странный человек, чье присутствие здесь совсем неуместно. Это не арестант, и не начальник-офицер, а так… не поймешь кто, загадка – случайный гость. Он уже почти полчаса пытается втолковать вполголоса что-то очень важное сидящему отдельно от других нижних чинов в сторонке пожилому партионному унтер-офицеру, а тот только недоверчиво крутит седой головой и время от времени односложно возражает, и лишь в конце у них с трудом, но завязывается настоящий разговор.
– Нет ваша милость, пожалте сперва деньги на кон, наше дело служивое, сами знаете как взыщут ведь за беглого то! Спина у меня чай не казенна, стока палок не перетерпит!
– Бог с тобой унтер, поймаете по дороге бродяжку или нищего заместо моего человека приспособите, научите откликаться на нужное имя, что в первый раз, что ли? Бывало ведь и раньше, ни криви брат душой, я наслышан о ваших хитрых проделках!
– Простите ваше степенство, сулят нашему брату завсегда много, а ну у вас и таких денжищ и нету? – после долгих раздумий все же соглашается унтер-офицер.
– За чем дело встало, пошли дружок к моему экипажу, там сразу и отсчитаю тебе положенный задаток, ровно треть от общей суммы, как уговаривались. Остальное получите после успешного дела, если конечно не подведете меня.
Унтер как бы нехотя поднялся с насиженного места вслед за щедрым на предложения гостем и двинулся по тропинке, но не один, солдат с мрачным и неживым, словно из камня вырезанным лицом последовал за ним, словно тень.
– А этот черт еще нам зачем, мы так не договаривались господин унтер-офицер! – его недавний собеседник, обернулся и резко отреагировал на неожиданное появление нового действующего лица. В самом деле такие делишки принято обделывать с глазу на глаз, посторонние свидетели им не к чему.
– Энтот со мной будет, мне едино с имя делится надоть, иначе никак неможно. Пущай посмотрит, что я от их не скрадываю ничаво. – и со всех сил пытается сделать "честное лицо" господин конвойный "ундер", как обычно его величают в народе, получается плохо и фальшиво. С такой протокольной мордой лучше бы и не пытался, кого он хочет обмануть? Но к сожалению, условия здесь диктует он – унтер, и приходиться смириться с появлением незваного "контролера".
Быстро шелестят под грубыми корявыми пальцами нижнегог чина нежные черно-белые бумажки ассигнаций, как не похожи они на красивые современные купюры, тысяча, другая и еще…. – денежки как известно точный счет любят. Однако, расчет здесь у каждого свой, особый. Стандартная цена за рекрута – 800 полновесных серебряных рублей. Но нередко, человек из податных сословий желающий откупиться от "почетной обязанности" 25 летней службы, платит и целых 2000-2500-ть за услуги так называемого "добровольца", обычно сюда включают и услуги посредника. Унтер сильно рискует своей собственной шкурой в случае провала махинации, и посему хочет за труды получить никак не менее рыночной цены "товара", еще минимум 2000 надо дать солдату, в чьем непосредственном ведении находятся арестанты-рекруты на этапе, и еще две "штуки" разделить между остальным конвоирам, чтобы не видели чего не надо, плата "за молчание".
– Ваш светлость, добавьте ищо стока же на задаток! – от волнения, или от охватившей его жадности, служивый перешел на самую грубую лесть, возведя партнера в княжеское достоинство, – Партионному нашенскому поручику надоть дать завсегда, а не то их благородие непременно взыщет с нас за подмену рекрута! Ен подлец у нас энто глазастый, на мякине ево не проведешь!
Как же без этого, на долю, якобы своего обер-офицера расчетливый унтер просит сразу четыре тысячи, верно собираясь прикарманить половину. Да уж и цены у них, дерут три шкуры с живого и с мертвого, целую деревню вместе с крепостными крестьянами и сельскохозяйственными угодьями уступили недавно дешевле "Карлычу"… Вот ведь какие жадные тупые сволочи! Ругаясь сквозь зубы, человек в добротном дорожном сюртуке английского сукна, споткнувшись о порожек, торопливо лезет в свою легкую бричку-одноколку, на таких обычно разъезжает уездное начальство и небогатые помещики. Он поспешно вытягивает из толстенного дорожного чемодана еще одну пачку ассигнаций в добавление к уже перешедшим в жадные загребущие руки унтера. Его внимание полностью отвлечено текущими расчетами и он совсем не замечает как округлились вдруг щелочки глаз на заплывшем от многодневного систематического пьянства лице унтера, а его подручный с повадками профессионального душегуба неслышно, точно крадущийся хищник, занимает позицию за спиной жертвы… ой зря, скоро наступит развязка и беспечность будет жестоко наказана!
– Ну что? Теперь наконец по рукам солдат, теперь доволен?
– Да-а-а! Фролка коли, матерь ево чорта нах! – вдруг неожиданно "взрывается" командой с виду невозмутимый и спокойный ранее унтер-офицер, сказал – словно выстрелил, на одном дыхании.
Бывший профессор судорожно пытается развернуться и выхватить из кармана жилета маленький блестящий пистолет, куда там… Уже поздно, острая боль справа по лопаткой словно парализует тело, и штык почти на палец выходит, точно грифель красного автоматического карандаша, слева наискосок из его груди, прямо под соском, разрывая при движении дорогую, качественную ткань верхней одежды. Страдания умирающего тела и медленно наползающий мрак завершают эту жестокую сцену. Последнее, что он успевает почувствовать – это цепкие и волосатые, как у обезьяны, руки унтера обшаривают его карманы и срывают часы с цепочкой. Зачем, там же золота нет ни грамма, это дешевая китайская подделка под старину?
– Живее дурень! Сымай с ево сапоги и в овраг отволочем… Глядишь, волки ево доедят. – Эти слова еще услышит в сумерках угсающего сознания, Карл Федорович Пферд, бывший когда-то в ином мире совсем другим человеком.
ААА!!! Мать его… Тьфу, присниться же такое непотребство, нарочно ведь не придумаешь! Бывший Степаныч, а ныне "Карлыч" проснулся в холодном поту и вскочил с кровати, рука сама автоматически хлопает по спине, пытаясь найти источник жгучего раздражения. Ну конечно это обычный клоп присосался, развели тут погань мерзавцы средневековые, у местных аборигенов тараканы считаются признаком зажиточности, а с ними обычно соседствует и эта кусачая постельная дрянь. Заедают гостей даже в богатых аристократических домах, а на постоялых дворах так и вообще лютуют как заправские хищники в джунглях. Но сон что называется в руку, хотел было он по горячим следам вчера кинуться спасать своего современника, и не состоявшегося телохранителя – Сашку, но вовремя одумался. Видно не судьба, как нибудь в другой раз он попытаемся ему помочь. В самом деле этапные солдаты – та еще отпетая публика, туда списывают из войсковых частей самых худших отморозков за различные проступки и преступления. Если эти скоты увидят "большие" деньги, то убьют нанимателя без малейшего сожаления, одному страшно с ними связываться. В увесистом кожанном саквояже у него приятно греет душу фантастическая сумма в ассигнациях, равная стоимости двух боевых фрегатов со всем парусным, артиллерийским вооружением и морскими припасами впридачу. Такой драгоценный груз надолго без присмотра оставить нельзя, приходиться при длительных отлучках таскать тяжелую ношу с собой, местные аборигены – они любопытные как кошки и пронырливые точно помойные крысы, за всеми не уследишь… Замочек на его заветном кошельке-чемодане хиленький, одна видимость да злоумышленники могут и на ощупь прямо через кожу определить, что там внутри находятся толстые тугие пачки бумажных денег. Нет покоя простому российскому миллионеру ни днем, ни ночью: он осторожно пошарил рукой под койкой и успокоился – все в порядке, здесь они родимые, дензнаки образца 1773 года. Так взял бы и побольше из хранилища бункера с собой в Москву, но уж очень здоровые бумажки, почти как современный А4 формат. В ХХ веке, в наше время – великая редкость, с большим трудом отыскали его соратники по Проекту у российских коллекционеров-нумизматов единственный не поврежденный временем и людьми экземпляр. И то купить раритет не удалось, не продал владелец, лишь выпросили на время, якобы "для изучения". Современная полиграфическая техника творит буквально чудеса, тем более что изначально все купюры проходят под одним номером, защита от подделки получается минимальная.
Выручить своего несостоявшегося напарника он намерен обязательно, но только не сейчас – это дело подождет до времени, когда прибудут все остальные "гости из будущего", числом не менее полусотни. Тогда и решится наконец вопрос с надежной вооруженной охраной из числа местных жителей, без этого в любом случае трудно продолжать дальнейшую намеченную работу по "коррекции прошлого". С этапа Александр сам по себе не никуда сбежит, Виктор Степанович справлялся у знающих людей, все опрощенные в один голос уверяли: без пособничества конвоя или невероятно везения, подобное чудо невозможно – все известные случаи можно пересчитать по пальцам одной руки. Будем надеяться, что Сашка парень крепкий и стоически перенесет все тяжелые прелести военного обучения в полку, выдержал же он в свое время службу в Советской Армии, про нее ведь тоже наши современные средства массовой информации каких только ужасов не рассказывали. Кроме того, с точки зрения профессора, его спутник сам виноват в создавшемся неприятном положении. Сашка не дождался тогда возле бункера своего "наставника", какой черт его понес в уездный город, а затем еще и на базар – неизвестно.
Проклятые деньги просто невыносимо жгут руки, их надо немедленно превратить в серебро, золото или ликвидную недвижимость, хоть в тех же рабов – крепостных на худой конец. Через полгода новый царь движимый желанием наполнить казну запустит печатный станок и бумажный рубль упадет в цене вдвое-втрое по отношению к серебряному, произойдет своего рода дефолт, к слову – первый в истории России. К черту любые сомнения, вперед в Москву, и только в Златоглавую, время неумолимо поджимает, надо действовать быстро. Кроме фальшивых ассигнаций у него имеются при себе все положенные всякому приличному человеку и дворянину документы и рекомендательные письма, полный джентльменский набор. Не должно быть никаких серьезных проблем с полицией, если верить Александру Сергеевичу Пушкину и другим источникам, она занята исключительно политикой, а не ворами и проходимцами. В крайнем случае десяток-другой сотенных бумажек в карман полицмейстеру, или другому высокопоставленному чиновнику – и дело в шляпе. Уровень коррупции в начале века 19-го высок как никогда, и российская империя по этой части безусловный лидер.
Он ведь сюда в прошлое, отнюдь не "на дурачка" пожаловал и не с голыми руками и "пустой" головой. В свое время Виктор Степанович долго и упорно готовился к "вживлению" в начало 19-го века. Пришлось немало прорепетировать, он даже сыграл в студенческом театре Хлестакова в "Мертвых душах", по мнению профессионалов вышло очень даже неплохо, теперь должны все труды воздаются сторицей. Что до языка, то по "легенде" он "курляндец", плохой немецкий в комбинации с плохим русским – для замоскворечья сойдет и так, а в "высшее общество" пришелец из будущего пока не полезет, всему свое время… Далее можно будет нанять себе какого-нибудь приблудного французика из иммигрантов или настоящего немца для практики, этого добра в Петербурге начала 19-го века хватает.
Глава 3. № 13 – число несчастливое, или каждому – свое
…Чирк-чирк, острый кусочек твердого мела безжалостно царапает кожу даже сквозь жесткую ткань штормовки. Крест на спине, словно крест на той далекой безмятежной мирной жизни, теперь все – завтра или послезавтра ему, Сашке предстоит стать на 20–25 лет солдатом российской императорской армии, и никак «откосить» от этой почетной миссии не получится. Долго их держали под охраной в бараке на окраине мелкого и грязного провинциального городка, названия которого он так и не запомнил, много их потом будет в его жизни: Пернов, Козлов, Глупов и так далее – все на одно лицо, точно патроны в обойме. Почти неделю пришлось спать на голых дощатых нарах, условия жизни такие, что даже «бичевка» – временное пристанище бомжей двадцатого века теперь показалась бы теперь верхом комфорта. Потом стали прибывать из частей приемщики, обер-офицеры и фельдфебели, дело что называется пошло в гору. Плац перед старыми гнилыми бараками оживился начальственным матом, командами и криком, стал немного похож на базар на котором поймали Александра, нет точнее – на конскую ярмарку, где в роли продаваемых жеребцов выступали люди – рекруты. «Покупатели»-офицеры громко шумели и бранились, до чего стал плох живой «товар» в этом году, не иначе всех высоких и сильных парней забрали в гвардию и в артиллерию, остались на подбор одни худосочные и кривоногие, никуда не годные уродцы. Группа к которой принадлежал Сашка, всегда стояла особнячком с краю площадки, их пока «приемщики» из воинских частей не трогали. Офицеры, прибывшие из полков, разбирали в первым делом «сдаточных обычным порядком» крестьян или мещан, очередь же остальных – «отловленных», почитаемых заведомо неблагонадежными, наступит потом.
«Пули немецкие, пули турецкие, пули французские, палочки русские.» Какая же сука Некрасов, прямо душит злость – «палочки», сразу видно он из тех «Кому на Руси жить хорошо». Лучше уж были пули чем такое «счастье», он Сашка согласен снова отправиться в Афганистан на войну, там ему было несравнимо легче, хоть и опаснее… Невыносимо ноют сломанные ребра, каждый вздох отдается острой болью, но терпи солдат, стисни зубы и терпи, иначе нельзя, нет выхода. Бессмысленные ружейные приемы доводящие людей порой до настоящего черного безумия, до пены на губах и совершенно дикий «фрунт» – так здесь называют эту жестокую строевую подготовку. С утра до вечера плац оглашался громогласным ревом команд, хором повторяемых унтерами, буханьем сапог и прикладов и в довершение – звонкими звуками ударов по живому телу. Их здесь учат, точнее дрессируют по старому, еще покойного императора Павла Первого воинскому уставу, вот только сплошь и рядом нарушают его сами наставники безбожно. Позднее, готовясь к экзамену на унтер-офицера, Александр заодно мельком просмотрит и этот оригинальный сборник военной мудрости начала 19-го века. Там конечно, на взгляд нашего современника, много несуразностей, есть вообще дикие требования, так например за случайный выстрел в бою по противнику солдата могли расстрелять, огонь в строю следовало вести строго залпами по команде офицера. Но черным по белому в той толстой книге было указано, что при обучении нижних чинов насилие применять строго запрещено, максимум дозволенного – наставник мог «править руками» стойку или положение тела рекрута и все. Видимо, не задумывался совершенно бедняга император, почему в его стране слова «учить» и «бить» означают примерно одно и тоже, пока его самого верные слуги престола не «поучили» табакеркой и шарфиком. Лучше бы действительно в ходу были палки… их главный учитель, он же главный палач, его имени никто из солдат не запомнил, уж слишком замысловатое оно и вычурное для русского слуха, какой-то фон Фр…фф, они тогда называли его Немцем, вкладывая в это слово всю жгучую ненависть рядового солдата к жесткому, тупому и ублюдочному начальству. Этот садист, не иначе у человека были серьезные проблемы с психикой, находил прямо особенное удовольствие в жестокой муштровке нижних чинов с утра до вечера, даже нередко на обед не отлучался, так его сам процесс занимал. Главным инструментом для управления «серой скотинкой» у Немца была не пресловутая «палка капрала», а тяжелый и длинный кавалерийский палаш в железных ножнах, этим оружием он орудовал поистине виртуозно, с одного удара ломал ребра и пальцы, пробивал головы. Обычная дневная норма у него состояла в том чтобы покалечить, как минимум, одного-двух человек, но иногда этот фашист входил в азарт, и пробегая вдоль строя, лупил своим длинным железным дрыном всех подряд, пока из сил не выбивался, тогда горе тем, кто оказывался в крайних рядах и на кого сыпались удары. В довершение всеобщего ужаса, сам главный «учитель» еще и по-русски толком не говорил, только матерно ругался и размахивал своим палашом. Вчерашние крестьяне и мещане, недавно забритые в солдаты, долго не могли никак понять, чего же от них собственно хотят. Избитые нижние чины на следующий день вынуждены были снова вставать в строй на плацу, симулянтов и притворщиков Немец не терпел, и перед отправкой в лазарет отпускал на солдатскую спину положенные по уставу 300 розог, которые отличались от печально известных палок-шпицрутенов только названием. Правда, ни разу такого количества «палок» по воспоминаниям Александра не выходило, забитые и запуганные фельдфебель и унтер-офицеры считать удары в присутствии отца-командира не осмеливались. Подневольные и неумелые палачи, взятые из числа своих же нижних чинов, назначенных по жребию, били свою жертву до тех пор, пока «нерусское благородие» не давало отмашку. Частенько на выходе после очередного «справедливого наказания» получался уже полутруп. Местная медицина не только не лечила, но еще и почти не кормила своих узников, справедливо полагая что, зачем на них ценные продукты тратить, все равно помрут. Такой вот страшный и безжалостный конвейер получался: плац – лазарет – кладбище, не мало из тех с кем Александр прибыл в часть уже прошли по нему, это дорога в один конец. Были в батальоне кроме Немца и другие офицеры, но они, как правило, пьянствовали в городе с веселыми «девицами», и только на больших построениях по церковным праздникам и торжественным дням нижние чины с удивлением обнаруживали перед строем неких совершенно незнакомых «их благородий» в помятых офицерских мундирах, да еще и с опухшими от многодневных возлияний мордами. Позднее, год спустя, когда батальон превратился в полк, состав обер-офицеров сменился полностью, новый командир всех алкоголиков «вычистил» со службы без всякой жалости и снисхождения. Но это будет еще не скоро, а пока Проклятый Немец буквально царил в этом аду, который по недоразумению считался воинской частью. Третий батальон Омского егерского корпуса, или тринадцатого егерского полка в другое время назвали бы штрафным или дисциплинарным, но местные военные специалисты еще не додумались до такого специфического изыска. Внимательный критик и знаток эпохи «нового времени» вправе возмутиться – егеря, это же «элитные войска», что-то вроде современных ВДВ или пресловутого, столь любимого авторами детективов СпН ГРУ? Все правильно, так и было… но только лет за пятьдесят до описываемых событий, а в начале 19-го века господствующая «линейная» тактика низвела егерей до обычной, даже скорее «второсортной» пехоты, малопригодной для генерального сражения. Известный исторический факт: В Новгородском мушкетерском полку, который под Аустерлицем бежал на глазах у Александра первого, офицерам было запрещено носить темляки на шпагах, солдатам – тесаки. Обер-офицеров не производили в чины и не увольняли, а солдатам добавили еще по 5-ть лет службы, куда уж дальше и так до «дембеля» доживают лишь считанные единицы? И как крайняя степень наказания – полк переименовали в 43-й егерский! Кроме того, в начале 19-го века егерские батальоны из корпусов только начали сводить в полки, подобная перетряска в штатном составе, обычное явление в начале каждого нового царствования, сопровождалась привычным российским бардаком и неразберихой.
От верной, почти неминуемой смерти, в этом "чистилище" Александра тогда спасла, как ни странно, столь ненавидимая ранее строевая подготовка, полученная в рядах советской армии. Большое спасибо товарищу прапорщику, ведь прав мужик оказался на сто процентов – все в жизни пригодится, даже бессмысленная, на первый взгляд, шагистика. На фоне остальных "косолапых" рекрутов он выглядел вполне прилично, может быть поэтому и уцелел. А так поневоле за Сашку в строю "глаз цепляется", не скроешься – "Он вышел ростом и лицом" как в песне, только вот благодарить за это родителей нижний чин бы теперь не стал, лишнее внимание – лишний удар ножнами палаша от Немца. Не подвело и здоровье, так несмотря на явные успехи в строю, "палка капрала" дважды за этот тяжелый год прошлась по бокам и голове солдата Сашки, но на удивление сломанные ребра срослись быстро и боль утихла, всего за несколько дней… В другой жизни для этого потребовался бы минимум месяц сроку, а тут словно на собаке все прошло мигом, он даже и не заметил почти. Совершенно необъяснимый феномен, может организм в чрезвычайной ситуации мобилизовал все свои ресурсы, а может быть и некое, еще никем не изученное, побочное следствие перемещения во времени.
Почему он тогда не сбежал, ведь это сделать так просто, батальон все же каторжная тюрьма, нижних чинов на ночь не приковывают цепями к нарам. Но это только так кажется, бегали от невыносимой службы солдатики и не раз, вот только дальше полусотни верст никто уйти не сумел, всех поймали и вернули. Далее сами понимаете – "правый суд" и приговор, прогон сквозь строй и 1500 палок безжалостно рвущих живую плоть, да еще под руководством сумасшедшего, жаждущего крови Немца, легко превращает даже цветущего здоровяка в умирающего калеку. В центральной России нижнему чину успешно дезертировать из части практически невозможно, другое дело окраины, где иногда исчезали целые взвода подчистую. К тому же, в отличие от других потенциальных беглецов, Александру был смысл уходить только в одну сторону. Надо было, кровь из носу, вернутся назад к бункеру на горе возле Сосновки, только оттуда теоретически была возможность попасть домой – обратно в 21-столетие. Для этого требовалось пройти почти триста с лишним верст по густонаселенной местности, не имея при себе ни денег, ни документов, ни транспорта, ни даже сообщников из числа местного населения – такой побег выглядел совершенно бесперспективным. Ничего не поделаешь, остается только собрать всю волю в кулак и терпеливо ждать, когда судьба сократит это немыслимое, непреодолимое расстояние. Он верил, что рано или поздно, это случиться, должна наконец закончиться эта черная полоса в его жизни, всему рано или поздно приходит конец.