Текст книги "Солдат… не спрашивай! (СИ)"

Автор книги: Петр Иванов

сообщить о нарушении

Текущая страница: 17 (всего у книги 88 страниц)

Глава 10. Без названия

Отзвучали со сцены слова великого классика, полные неподдельного трагизма, медленно ползет плюшевый занавес, но это не конец спектакля – антракт, предстоит смена декораций, и отчасти актеров.

 – Фальшивят-с ваши комедианты сегодня Филипп Карлович, Дездемона ровно торговка селедкой на базаре кричит-с, без души играют-с!  – выразил неудовольствие толстый и важный господин в модном малиновом фраке своему соседу по ложе, аристократически растягивая слова и добавляя к месту и не к месту непременное "-с",  – Сэр Уильям Шекспир-с право слово, был бы недоволен-с эдакой игрой-с!

 – Не волнуйтесь ваше сиятельство, сейчас мы быстро все поправим, запоют как надо!  – и бывший историк, нашарив рукой скрытую на крючке под портьерой плеть-треххвостку, стремительно кинулся исполнять желание дорогого вельможного гостя, на ходу он выкрикнув дежурившему в коридоре экзекутору,  – Арапке тридцать палок, не жалей черномазого придурка, а с этой б… Дунькой я сам расправлюсь!

Хлопнула, точно пистолетный выстрел дверь гримерной, и спустя мгновение маленькое помещение наполнил до отказа истошный женский визг, со своими крепостными актерами, бестолковыми куклами из плоти, "гость из будушего" никогда не церемонился. Но вскоре просто обрабатывать плетью толстый дунькин зад ему надоело, почему бы не совместить приятное с полезным?

 – Подмылась ли ты на ночь Дездемона? Сейчас проверю!  – старая хохма, времен студенческих любительских спектаклей, здесь в устах Степаныча прозвучала совсем не смешно…

Дуняшку за загривок и мордой в стол, юбки верхние и нижние – не преграда, взлетели наверх точно невесомые лепестки цветка и барин приступил к привычному и весьма приятному занятию. Вся женская крепостная прислуга в его владениях, а равно и "актерки" его домашнего театра давно уже смирились с милыми чудачествами своего господина, и покорно ему отдавались по первому требованию, тех кто дерзнул противиться ожидала очень печальная участь. На ссылке в Сибирь барин уже давно не экономил, как тогда в Москве, а связи в столичной полиции позволяли легко подвести строптивицу под "покушение на жизнь господина", что уже однозначно грозило кнутом, и пожизненной каторгой.

Распластанная на туалетном столике бедная девка даже слезу пустить не смеет, боится сложный грим на лице испортить и тогда наказание будет уже совсем иным. Еще немного времени и в лоно начинающей "звезды сцены" будет впрыснут внушительный "творческий заряд". Краем уха Виктор Степанович улавливает приглушенные толстыми стенами особняка вопли "арапа" Ахметки, которому не посчастливилось получить от рождения негроидные черты лица. Как бывший историк и профессионал, Степаныч любил достоверность, не раз подмечая опытным глазом недостатки в художественных фильмах и ругаясь на очередную дешевую "голливудскую поделку". Раз шекспировский Отелло – мавр, значит должен быть негром, а поскольку натуральные арапы в городе на Неве чересчур дороги для использования в театре, то пришлось подыскать местный эквивалент среди крепостных. Смотри как вопит сердешный, на совесть бьют на конюшне, так и слышно по по всему дому. Подумать, только всего тридцать палок по пяткам, и столько шуму. Нет, определенно китайцы, наши косоглазые братья, знают толк в пытках и телесных наказаниях – великая древняя цивилизация, не то, что российские лапотники.

 – Молодец кучер старается ведь!  – проноситься в распаленном похотью мозгу мысль. Надо обязательно поощрить верного слугу, может отдать ему эту Дуняшку, пусть побалуется, если продать как актерку ее не получиться. Только и талантов у дурочки, что хорошая память, а так ни кожи ни рожи, сгодиться только в бордель самого низшего пошиба категории "за гривенник", предназначенный для солдат, матросов и прочего уличного отребья.

 – Ваш млость!!!  – выпалил скороговоркою неведомо откуда взявшийся мальчишка-посыльный,  – Их просят до сцены!

 – А сука бестолковая, марш вперед работать!  – с трудом оторвавшись от начатого дела Степаныч пинком, прямо по толстой голой заднице выставил "примадонну" Дуньку за дверь, даже не дав девке сперва прикрыть стыд пышными "господскими" юбками. Что за собачья жизнь, опять ему не дали кончить в бабу! Взревев как раненый зверь он заметался по гримерке, натыкаясь на стены, сметая со столиков банки-склянки и прокидывая вешалки с одеждой и париками. Бабу барину! Ба-а-бу!!! Полжизни бы отдал, только бы женщину сейчас сюда любую хоть саму страшную и старую, но ведь не прибегут на зов, небось попрятались по углам и дрожат как мыши. Неожиданно Степаныч-Пферд заметил, что он в помещении гримерной не один: парнишка-курьер не убежал вместе с Дунькой, а забился в угол и таращит на него испуганные, по полтиннику расширенные глаза. Конечно, не каждый день такое захватывающее зрелище увидишь – господин барон Пферд со стоящей как кол елдой между ног, мечется по артистической уборной и крушит в ярости все, что попадается под руку, только стекло хрустит под ногами.

 – Ну поди сюда скотина!!!  – сказал, нет скорее прорычал терзаемый неистовым желанием бывший российский интеллигент,  – Как тебя звать щенок?

 – Грицько…  – еле-еле слышно промямлил тот, страшась даже взглянуть в глаза разгневанному барину.

Дай бог память, да это же тот хлопчик-хохол, что знакомые поляки в прошлом году подарили на очередной пьянке в счет покрытия старого карточного долга? Мордашка смазливая и кудряшки как у девчонки, а голова тупая точно валенок, сколько не учили, сколько не били, так и не смогли ни к чему путному панский подарок приспособить, только на бессловесные роли голозадых ангелочков-купидонов в постановках и сгодился, да и в качестве подметальщика заднего двора в другое время.

 – На колени раб!!! Пасть открой, а глаза закрой, вот так молодец! Сейчас барин тебе покажет птичку…  – и тронулось, покатилось… подробности этой дикой и неприятной для нормального человека сцены "любви" пожалуй стоит опустить и оставить за кадром…

 – Смотри-ка оказывается, какой редкий талант у мальчишки скрывался как старается, аж причмокивает,  – подумал удовлетворенный Петрович, надо будет наградить умельца хоть двуегривенным на конфеты, не иначе мальчонка опытный уже и сам напросился на специфическую барскую ласку.

Животная страсть теперь окончательно выпустила Степаныча из своих жестоких объятий, теперь возникло желание и "за жизнь" немного поговорить, пусть даже с этим ничтожным бестолковым рабом. С дворовыми девками общатся было бессмысленно, тупые, безмозглые дряни только ревут белугами после соития, как правило, дельного слова от них вовек не услышишь, даже от постоянных "любимых" наложниц. Нет что бы понять, посочувствовать и морально поддержать господина в его ежедневных тяжких трудах, это ведь какую прорву денег он тратит на содержание этих дармоедов, а уж нервов сколько извел! Один театр вместе с декорациями, костюмами и машинами в кругленькую сумму обошелся, почти как пехотный полк. Неизвестно еще удастся ли вернуть вложенные средства на продаже в розницу крепостных актеров и на возможно… на военных подрядах: провиант, снаряжение, лошади и так далее. Знатного хмыря, имеющего связи в Провиантской Экспедиции, того самого, что сейчас развалился на диване в ВИП-ложе, он уже добрый месяц пытается окрутить на предмет выгодных контрактов, но пока безуспешно. Ранее он пробовал и российский балет поднять на мировой уровень, была в Питере преходящая мода у господ аристократов на "танцорок" и "балерунок", но успешного бизнеса не получилось, разве что полезные связи появились через "театральных" девок в различных ведомствах. И вот теперь в том же самом доме, где год назад нанятый итальянский балетмейстер дрессировал с помощью палок и леденцов тощих деревенских девчонок, Степаныч устроил драматический театр. Дело пока шло неплохо, он даже определенную известность получил в кругах питерских ценителей искусства, вот только с доходом пока не очень, его можно сказать совсем не было. Одни сплошные убытки и потери, так двух девок уже пришлось задарма презентовать "любителям прекрасного" из окружения всемогущего Аракчеева, не подмажешь, не поедешь.

 – Впредь, когда барин спрашивает, всегда представляйся как положено, называя имя, фамилию, должность, номер противогаза и размер трусов!  – в обращении со слугами он всегда старался придерживаться строгого военного порядка, нечего их сволочей распускать. Рабы должны всегда чувствовать жесткую руку господина, пуговица оторвалась или вид неопрятный всегда подлежали суровому взысканию, кучер-экзекутору без дела скучать не приходилось, розги так и свистели под вечер, а по выходным случалось и сутки напролет доносились крики истязаемых людей с конюшни, работы у "домашних" палачей было много.

 – М-м-мы…па-а-ан…  – только и смог ответить его случайный партнер, размазывая по лицу сопли пополам с той белой липкой субстанцией, что первоначально предназначалась Дуньке в качестве своеобразного поощрения.

 – Мазепа что ли?  – припомнил барин старинное ругательное прозвище малороссов, знакомое еще по Москве. В ту пору, когда громадные обозы чумаков с солью, бывало едва тащились по раздолбанным российским дорогам, и любимое занятие встречных было дразнить их: "Че хохол, Мазепа ваксу поди съел?".

 – М-м-мыыыы… Бандера мы, вельможный пан…  – наконец справился с соплями и другими жидкостями во рту парнишка, обиженно выпятив круглые полные, как у девки губки.

Виктор Степанович не смог удержаться от распиравшего его смеха, давно он так не веселился с тех пор как покинул двадцать первый век, неужели это предок того самого самостийного и незалежного "вождя", похож немного внешне или нет? У того ведь тоже аналогичные наклонности были, если верить его современникам-полякам, нет надо определенно поощрить разумного юнца, вдруг да в самом деле прапрадедушка столь известной исторической личности. Неплохое начало для государственности одной пограничной с Россией "великой державы"…

 – Беги к экономке, скажешь барин велел тебе целковый на сладости выдать. Да постой, морду сперва утри от молофьи, вот полотенце возьми с вешалки.

За три последних года, проведенных в начале 19-го века наш современник сумел добиться вполне ощутимых успехов в жизни. Только вот с титулом не повезло, баронство удалось купить без особого труда, помогли добрые люди за отдельную плату, а вот выше поднятся никак нельзя. Денег у бывшего историка, что называется было, как у дурака стекляшек. Несмотря на карточные проигрыши и не всегда удачный бизнес, современники его не без оснований считали одним из немногих столичных миллионеров. Перебравшись из надоевшей Москвы в северную столицу, он сумел провернуть ряд на редкость удачных дел, благо в памяти осталось немало нужных сведений по данному периоду истории. Самое значимое пожалуй – его афера с векселями. Он занял у различных столичных ротозеев-кредиторов внушительные суммы ассигнациями под хороший, очень высокий процент с условием выплаты долга в свою очередь "бумагой", а затем быстро превратил полученные средства в недвижимость и благородные металлы. Успел что называется проскочить перед поездом на переезде, грянул неожиданный для большинства населения дефолт, бумажный рубль обесценился почти вчетверо, а Степаныч честно заработал на этом событии первый свой миллион. "Без лоха, как говорят мудрые люди, жизнь плоха", этот девиз долгое время висел у него в кабинете в красном углу вместо иконы в золоченой рамочке. Позднее его сменил другой, изобретенный лично бароном: "Кого не уе…, того нае…", а что такого, у его знаете ли официально в гербе красная башня фаллического вида в голубом поле стоит и крепко сжатый кулак в латной перчатке имеется.

Он удачно и своевременно женился, сделал хорошую партию, взяв немалое приданное в том числе землями и крепостными душами заодно. Деньги, что называется сами шли к деньгам, его состояние постоянно множилось, но насытится он никак не мог – все время хотелось большего. Семейная жизнь, так уж получилось, у бывшего историка совершенно не сложилась, жена оказалась весьма неравнодушна к "невинным" забавам муженька, которые он не захотел оставить и после заключения брака. Поэтому спустя два месяца после свадьбы его дражайшая супруга баронесса Пферд скропостижно скончалась от желудочных колик, вызванных скорее всего отравлением цианистым калием. Это вещество еще совершенно незнакомо, как местным медикам, его получит немецкий химик Роберт Вильгельм Бунзен только в 1845 году. Поэтому разоблачения и соостветствующего наказания можно было не опасатся. Историк был безутешен и горевал вполне искренне, ведь ему пришлось потратить на эту глупую и вздорную дуру одну из 20-ти драгоценных таблеток, предусмотрительно захваченных им из будущего на всякий пожарный случай. Он же ей дал полную свободу заводить любовников хоть целую роту, так чего же ему не пошли навстречу? Теперь никто и ничто уже не ограничивало его веселую разгульную жизнь, проблемы же с законом здесь принято решать путем взятки, важно только вовремя "позолотить" ручку нужному человеку. Главное чтобы все прошло "тишком", без громкого скандала и разбирательств, если информация дойдет до царя, то виновника могут действительно наказать "по закону" или по произволу, как угодно его императорскому величеству будет. В противном случае сплошь и рядом даже "мокрые" дела судейские спускают постоянно на "тормозах", или вариант – "тянут" десятилетиями, пока не помрут естественной смертью свидетели, истец или даже сам ответчик.

Соседи нового помещика, барона Пферда всегда поражались, почему у курляндца в деревнях сплошь одни некрасивые девки и бабы: "ни одного пригожего лица не встретишь". Ничего сверхъестественного, просто Степаныч сразу же выгодно распродал всех своих более-менее смазливых девиц и баб в публичные дома от Москвы до самых до окраин российской империи, как в песне поется. Действовал он по "юридически чистой" схеме, отработанной ранее в первопрестольной с Варькой, вот и остались на селе одни страхолюдины. "Барин"-историк не брезговал в поисках хорошего дохода абсолютно ничем, столичным прожигателям жизни наскучили русские девки? Прекрасно – через бартер с кавказцами и персами он наладил поставки в российские дома свиданий персиянок, черкешенок, негритянок и прочей "ненашей" экзотики, специально для богатых, для любителей. Привез он так же парочку негров-атлетов из Эфиопии, надо же позаботиться и о знатных дамах, пока мужья развлекаются в обществе "потерянных, но чрезвычайно милых созданий". К удивлению историка-сводника, африканцы действительно умели немалый успех и пользовались спросом в высшем обществе, вот только не среди столичных женщин…

В своих загородных имениях, число коих постоянно увеличивалось, доморощенный фон-барон никаких новшеств не вводил, справедливо полагая, что лучший сельскохозяйственный инструмент в российских условиях – это палка в руках жестокого надсмотрщика. Пусть князья Волконские, Бобринские, и прочие титулованные и не очень идиоты, покупают заморские машины и орудия, строят конные заводы и вводят новые сельскохозяйственные культуры, Степаныч озадачился простым выбором подходящих управляющих для своих новых имений. В основном выколачиванием денег из крестьян по оброку у него занимались иностранцы из числа подонков, набранных по особому конкурсу в питерских портерных. Но были так же и свои отечественные "специалисты" из отставных унтер– и обер-офицеров. Например, один такой палач держал в страхе не только порученную барином ему деревню, но и весь уезд заодно, недаром крестьяне его прозвали "сатаной". Господина барона совершенно не волновало, что происходит на селе, урожай – не урожай, да хоть конец света, но оброк должен быть собран вовремя и в полном объеме, пусть они там хоть грабят на большой дороге или баб своих на позорный "промысел" в город посылают. Как ни странно такой подход к ведению дел обеспечил ему не только вполне стабильный высокий доход с поместий, но и создал репутацию строго и рачительного хозяина в среде провинциальных землевладельцев. Не все помещики имели возможность столь изощренно мордовать своих крепостных, для этого "верные" и безжалостные люди нужны на местах, и связи в верхах на случай непредвиденных форс-мажорных обстоятельств, вот и завидовали ему "черной завистью". Классика русской литературы в чистом виде: у Пушкина главным провинциальным авторитетом ведь выведен самодур и жестокий рабовладелец Троекуров, а не либерал и "добрый барин" Дубровский, об того местные чуть ли не ноги вытирают. Пфердовские крепостные крестьяне неоднократно пытались жаловаться властям, но их всегда пороли за казенный счет и возвращали хозяину, так положено по закону, да и приплачивал барон кое-кому из чиновников немного ну и прикармливал соотвественно. Далее обычно начиналась расправа с "кляузниками" и "бунтовщиками", кому снова жестокая порка, кого в Сибирь в ссылку на поселение, кого в солдаты – отечеству ведь нужны защитники. В самом крайнем случае, если очередной управляющий перегибал палку, и дело доходило до кровопролития и трупов, господин барон с чистым сердцем сдавал негодяя властям под суд и ставил на его место нового, не менее свирепого. А как вы хотели – "наша власть должна быть страшной", иначе народ избалуется и чего дорого захочет свободы, Степаныч быстро стал в новом мире приверженцем этого принципа.

Особая забота была у него конечно же была о подрастающем поколении, снова прямо как у классика: "Дети – это наше будущее". Так в окрестностях Петербурга был основан закрытый пансион для девочек, а управляющие в поместьях получили четкие указания прислать туда всех "пригожих на лицо" девиц в возрасте от 7 до 10 лет. Дело вела "генеральша Амалия", с виду представительная и родовитая дама, но на самом деле известная в узких кругах любителей "клубнички" варшавская бандерша польского происхождения. Степаныч соблазнил ее немалым окладом и процентом от реализации "красного товара". Девиц добросовестно учили четыре года примерно по той же программе, что и в Смольном институте, кроме специфических, можно сказать – специальных предметов конечно. Выпускные экзамены по спецпредметам обычно принимал лично Виктор Степанович: отличницы поступали на стажировку в его домашний гарем с перспективой дальнейшего трудоустройства на ниве оказания сексуальных ВИП услуг – содержанками например к богатым господам, хорошисток иногда продавали горничными и гувернантками зачастую в приличные дома. Самую многочисленную категорию выпускниц – "троечниц" понятное дело, с нетерпением ждали публичные дома и прочие "заведения" Питера, Москвы и других крупных городов, эти девицы вполне сгодятся для удовлетворения потребителей средней руки. В последние годы ближе к 1810, в связи с наплывом в столицу знатных и не очень французских и немецких эмигрантов, возник немалый спрос и на нетрадиционные для России сексуальные услуги. Виктор Степанович уже всерьез подумывал об открытии специальной школы-интерната для воспитания крестьянских мальчиков из числа как собственных его крепостных, так и закупленных на стороне, но к сожалению, судьба распорядилась иначе и осуществить столь грандиозные замыслы он не успел.

Читатель вправе спросить, почему столь бурную и незаконную деятельность вовремя не пересекли власти, да и дворовые своего "веселого" барина должны были давно убить за такие фокусы. Ответ прост до безобразия – от справедливого возмездия по закону Степаныча спасали деньги и связи среди "хороших людей", зачастую презентованная вовремя нужному человеку девка решала все проблемы с местной юстицией. Что до рабов, так зря он что ли докторскую защитил по теме противостояния крепостных и их хозяев? Он все предусмотрел до самых мелочей, сразу же завел в Питере вольнонаемную вооруженную охрану и среди его окружения, среди "ближних" или домашних дворовых никогда не было крепких мужиков и парней, кроме избранных экзекуторов вроде уже известного читателю кучера Степана. Исключение составляли актеры домашнего театра, но туда он брал только абсолютно забитых и покорных. На кухне тоже трудились исключительно наемные кухарки и повара, барин совсем не желал получить на завтрак хорошую дозу мышьяка от родных очередной своей жертвы. Не держал он по 200–500 дворовых "бездельников" при себе, как многие его столичные современники, обходился минимальным количеством "вольных" слуг, за вычетом гарема конечно. Поэтому в Питере, среди столичного общества барон Пферд слыл человеком передовым, европейцем. Консерваторы почитали его чуть ли не революционером и отпетым "вольтерьянцем", а ведь зря. Впрочем, надо сказать, что известность у него была несколько специфическая, его советами, услугами, деньгами и девушками столичные аристократы охотно пользовались, но приглашать к себе столь же откровенно брезговали. Раз только и удалось ему принудить одну молоденькую графиню рассчитаться "натурой" за один должок… Не принимал Пферда высший круг общества, но он пока и не особо комплексовал по этому поводу. Примут рано или поздно, куда они от него убогие дегенераты денутся?

От этих черезчур "благородных господных" честному и полезному бизнесу были сплошные проблемы, однажды зарвавшийся Степаныч был жестоко бит по морде молодым гвардейским офицером, из-за очередной девки кажется вышел скандал. Но и тут природный ум и сообразительность его выручили, как всегда и ранее. После некоторых поисков он завел себе собственного "подставного поединщика", иначе говоря профессионального дуэлянта – bretteur-а, или по меркам ХХ века – личного киллера. Молодцу грозила пожизненная каторга за весьма неприглядные деяния и стоило немалых денег его "отмазать" от заслуженного возмездия, что впрочем окупилось впоследствии сторицей. Теперь каждый потенциальный обидчик неоднократно подумает на предмет "а стоит ли?", прежде чем поднимать руку на господина барона, слишком уж нехорошая слава была у его французского приятеля и приживала.

Страна готовилась к войне с Наполеоном, и наш пострел тоже собирался принять в этом захватывающем действии посильное личное участие. Нет воевать – не для него, убить ведь могут или покалечить благородного человека, подыхать на полях сражений – это удел крепостного быдла и тех немногих дураков, что его ведут на убой. Другое дело поставки продовольствия и других предметов снабжения для военного ведомства, это и патриотично и выгодно. Заранее зная, чем закончиться очередное сражение можно весьма неплохо заработать на такой важной информации…

Что еще? Читатель вправе спросить, почему бывший историк до сих пор не попытался найти бункер на горе возле Сосновки, ведь там осталось столько нужных и полезных для начала 19-го века вещей? Нет не забыл Степаныч ничего, он неоднократно вспоминал о этой своей потенциальной "заначке", особенно в моменты временных финансовых затруднений. Но каждый раз на пути к столль заманчивой "халяве из будущего" возникали непреодолимые препятствия. Начнем с того, что холм на склоне, где находиться прибывшее из 21-го века бомбоубежище с артефактами, принадлежит казне и в частные руки его не продадут. Поэтому купить эту территорию, обнести высоким забором, и потихоньку заниматься поисками и раскопками было нельзя. В одиночку или небольшой группой рыскать по окрестностям Сосновки можно долго и безуспешно, точное местоположение "клада" неизвестно. Другое дело если разделить местность на квадраты и привлечь для прочесывания сотню-другую поисковиков, но как сохранить секретность такого мероприятия? Разнесется по всей округе слух, что на горе у Сосновки ищут клад, и тогда совсем не факт, что заветный бункер найдут люди Степаныча-Пферда. А это уже что называется… белый пушной зверек в двери скребется. Там ведь остались еще три миллиона с лишним фальшивых ассигнаций, целый арсенал различного огнестрельного оружия, "военные" карты и вдобавок – досье на "известные персоны" и еще масса интересных и полезных вещей. Даже самый тупой абориген-полицейский или другой чиновник, на которого повесят расследование без труда сообразит, что между фальшивками, стволами и "душкой Пфердом", которого все еще не забыли в дворянском собрании города N, существует определенная связь, и далее ниточки неизбежно потянуться в Москву, а оттуда и в Питер. Тут уже не отделаться даже особо крупной взяткой: фальшивые деньги, оружие и документы в специально оборудованном тайнике – это уже по местным меркам "заговор", информация обязательно дойдет до царя и до Аракчеева. "Замять" такое дело будет невозможно, ни за какие деньги. Получалось как ни крути, что пока овчинка выделки совершенно не стоила.

Таким образом, оценив все плюсы и минусы предполагаемой операции по поиску бункера, Степаныч решил отложить эту операцию до лучших времен. Ведьмина горка, как называют холм местные жители, еще добрых 100-о лет не попадет в сферу хозяйственной деятельности, следовательно ее тайна останется нераскрытой.