Текст книги "Литературные воспоминания"

Автор книги: Павел Анненков

сообщить о нарушении

Текущая страница: 48 (всего у книги 51 страниц)

[420] Тургенев Николай Иванович (1789—1871) – видный декабрист,

эмигрант (с 1826 г.), один из первых публично поставивший вопрос об

освобождении крестьян в своих книгах «Опыт теории налогов» (1818), «Россия и

русские» (1847).

[421] Первая и законная жена Огарева, урожденная Рославлева, а не

Милославская, как ошибочно напечатано в моей статье «Идеалисты 30-х годов».

(Прим. П. В. Анненкова.)

[422] Слепцов Александр Александрович (1835—1906)—один из

организаторов революционного общества шестидесятых годов «Земля и воля», член центрального комитета этого общества. В либеральных кругах Слепцова

ценили как организатора воскресных школ. В 1860 г. Слепцов ездил за границу, вел переговоры о совместной революционной работе с Герценом и Огаревым; на

пути от них виделся с Тургеневым.

[423] Успенский Николай Васильевич (1837—1889) – печатал в

«Современнике» интересные очерки и рассказы из народного быта. В 1861 г.

460

Некрасов издал два тома его рассказов. Успенский подавал вначале большие

надежды (см. в статье Н. Г. Чернышевского «Не начало ли перемены?», 1861), но

не оправдал их; кончил жизнь трагически.

[424] Четырехугольные грибы, такие же пруды, толстые корни и другие

принадлежности деревни, где я жил летом, выдуманы были Тургеневым для того, чтобы привести в соответствие обстановку моей резиденции с ее хозяином или

предполагаемым наружным его видом. Они много потешали общих наших

друзей. (Прим. П. В. Анненкова.)

[425] Письма Мериме к незнакомке (франц.).

[426] Ссора с Толстым произошла 27 мая/8 июня в деревне А. Фета —

Степановке. После того как эта часть воспоминаний была напечатана, Анненков, разбирая бумаги Тургенева, полученные от Виардо, обнаружил письмо Толстого к

Тургеневу от 6 апреля 1878 г. с просьбой забыть ссору, письмо Фета к Тургеневу

от ноября 1874 г., проливающее свет на причину ссоры. На основании этих

документов Анненков тогда же составил дополнение к своим воспоминаниям по

поводу этой ссоры, но оно не было напечатано в свое время и опубликовано после

его смерти М. Лемке в книге: Стасюлевич, стр. 476—481.

[427] «Отчет» о романе «Отцы и дети» содержится в письме Анненкова к И.

С. Тургеневу от 26 сентября 1861 г. (опубликовано в в статье В. Архипова «К

творческой истории романа И. С. Тургенева «Отцы и дети» в журнале «Русская

литература», 1958, № 1, стр. 147—149).

[428] См. письмо И. С. Тургенева к М. Каткову от 1/13 октября 1861 г., в

котором писатель сообщал, что, вследствие полученного им письма от Анненкова

и замечаний Боткина, «переделки в «Отцах и детях» будут значительнее», чем он

предполагал (Тургенев, т. 12, стр. 323—324).

[429] О Кирсанове из «Отцов и детей». Павел Петрович Кирсанов дрался, как помнит читатель, на дуэли с Базаровым и, легко раненный, возвратился

лечиться в деревню и эффектно выздоравливать. (Прим. П. В., Анненкова.)

[430] Мы изъясняем то обстоятельство, что записка помечена:

«С.-Петербург», после того как на предыдущем письме сделана отметка:

«Париж», предположением следующего рода. Слух о московской сплетне застал

еще Тургенева на берегах Невы, как знаем. Он тогда же написал Толстому

письмо, копию с которого переслал мне из Парижа, и тогда же получил ответ от

последнего, который сообщал мне теперь из Петербурга, еще им не покинутого.

(Прим. П. В. Анненкова.)

[431] Писано еще до разрешения всего вопроса в октябре, о чем уже было

говорено. (Прим. П. В. Анненкова.)

[432] С. П. Б—ъ в своих «Воспоминаниях о селе Спасском-Лутовинове и И.

С. Тургеневе», изданных в январской книжке «Русского вестника», и тут делает

ошибку, говоря, что Тургенев выдал свою дочь за «французского фабриканта

Шамера», разорившегося будто бы при франко-прусской войне. Г-н Шамеро

женат на одной из дочерей г-жи Виардо и никогда не был фабрикантом: он владел

и теперь владеет одною из первых типографий в Париже, основанной в

прошедшем столетии Фирменом Дидо,– известная издательская фирма. (Прим.

П. В. Анненкова.)

461

[433] Она явилась в марте 1862, во второй книжке «Русского вестника», как

знаем. Все слова курсивом назначены автором письма. (Прим, П. В. Анненкова.)

[434] Отрывок из этого письма М. Каткова к нему Тургенев приводит в

одном из примечаний к своему объяснению «По поводу «Отцов и детей»»

(Тургенев, т. 10. стр. 352).

[435] Муж и жена Тютчевы, Николай Николаевич и Александра Петровна

– близкие друзья Белинского в последние годы его жизни. С того же времени

завязалась тесная дружба и Тургенева с Тютчевыми, особенно с Александрой

Петровной. Ее письмо от 23 июня 1848 г. о последних днях Белинского Тургенев

приобщил к своим воспоминаниям о нем. Тютчевы «осудили» роман «Отцы и

дети» за тенденциозное изображение в нем молодого поколения.

[436] См. письмо Тургенева к Каткову от 30 октября/11 ноября 1861 г.

(Тургенев, т. 12, стр. 324—325).

[437] Неверно. Кроме «благоразумных советчиков» (Боткина, Анненкова и

др.), от Тургенева требовал переделок романа и Катков, и в журнальном варианте

писатель пошел ему на уступки, хотя затем, уже в отдельном издании, он и

восстановил в ряде случаев начальную редакцию.

[438] Н. А. Добролюбов скончался 17/29 ноября 1861 г.

[439] «Последняя статья» Н. А. Добролюбова – «Забитые люди» (о

произведениях Ф. М. Достоевского, вышедших к тому времени), напечатанная в

№ 9 «Современника» за 1861 г.

[440] Слух, оказавшийся неверным, как уже упоминали. (Прим. П. В.

Анненкова.)

[441] Эти слова принадлежат М. Е. Салтыкову-Щедрину, и высказаны они в

письме сатирика к Анненкову.

ХУДОЖНИК И ПРОСТОЙ ЧЕЛОВЕК

Из воспоминаний об А. Ф. Писемском

Анненков писал свой очерк-воспоминание о Писемском в конце 1881 – в

самом начале 1882 г., то есть вскоре же после смерти писателя (январь 1881 г.), и

называл этот очерк «пространным некрологом».

Мемуарист располагал богатым биографическим материалом, собранным к

тому времени женой и сыном писателя, но мало использовал его. В письме к Е. П.

Писемской от 28 октября 1881 г. он подчеркивал, что пишет не биографию, а

именно воспоминания и ставит своей целью «определить с некоторой

достоверностью нравственные качества» А. Ф. Писемского, «те богатства души, мысли и таланта, которые лежали в основе его природы» («А. Ф. Писемский.

Материалы и исследования», изд. АН СССР, М.—Л. 1936. стр. 17). Ив этом

качестве воспоминания Анненкова действительно являются одной из интересных

зарисовок духовного облика Писемского, его умонастроений и взглядов в

пятидесятые – шестидесятые годы, когда мемуарист особенно близко знал

писателя.

462

Вместе с тем воспоминания эти содержат и вдумчивый критический очерк

творчества Писемского, краткую, но содержательную характеристику основных

его произведений – ранних повестей, романов «Тысяча душ» и «Взбаламученное

море», драмы «Горькая судьбина»,– сопровождаемую любопытными

размышлениями об особенностях его таланта, манере письма, об отличии

памфлета от сатиры и т. д.

Анненков был одним из ближайших и верных друзей Писемского на

протяжении четверти века. Писатель дорожил его критическим мнением, делился

с ним творческими планами, неоднократно читал ему и Дружинину свои

произведения еще в рукописи. Анненков внимательно следил за творческим

развитием писателя, много писал о его произведениях. и Писемский был прав, когда в одном из писем 1875 г. признавался. что все его литературные труды

«прошли под наблюдением» дружеского и эстетического ока Анненкова («А. Ф.

Писемский. Материалы и исследования», изд. АН СССР, М.—Л. 1936, стр. 294).

Проникновение в психологию творчества Писемского, характеристика и

силы и слабости его как художника – самая ценная сторона воспоминаний

Анненкова. По его справедливому мнению, Писемский обладал замечательной

«непосредственной силой творчества», но ограниченность его умственного

горизонта, бедность миросозерцания и идеалов, а следовательно, и отсутствие

внутренней «дисциплины» сплошь и рядом приводили к тому, что писатель

оказывался «под деспотическим управлением воображения и фантазии, которые

могли играть им (и играли) по своему произволу».

Осмысление общественного значения публицистической и художественной

деятельности Писемского – наиболее слабая сторона воспоминаний Анненкова.

Мемуарист не скрывал от своих друзей, что он писал очерк о Писемском с явной

тенденцией, во-первых, «выбелить грехи героя», то есть оправдать Писемского в

глазах либеральных кругов, развеять миф о его «измене» в годы реформы

прежним, якобы либеральным убеждениям, а во-вторых, противопоставить образ

Писемского-консерватора, «простого человека», представителя «русской толпы»,

– «героическим фигурам» русского освободительного движения и тем «ослабить

значение идолов нынешнего времени», то есть революционеров-разночинцев (см.

письмо Анненкова к М. М. Стасюлевичу от 23/11 февраля 1882 г. в сб.

Стасюлевич, стр. 399).

Анненков безусловно прав, когда подчеркивает и своеобразие и единство

общественно-политической позиции Писемского в литературном движении

пятидесятых и шестидесятых годов, его разноречие с либералами, его трезвый

взгляд на вещи, его скептицизм в отношении либеральных реформ, его

органическое недоверие и даже ненависть ко всевозможным либеральным

прожектам и упованиям.

Будучи в целом человеком консервативных взглядов, откровенно и прямо

нападая в шестидесятые годы на революционно-демократический лагерь, Писемский вместе с тем оказывался чужд и ретроградной идеологии «верхних»

слоев дворянско-буржуазного общества, вел «непрерывную войну» с царской

цензурой, оберегавшей «чистую» публику от его «площадных» разоблачений и

грубого юмора.

463

Анненков верно подмечает в лучших произведениях Писемского, в его

обличениях мотивы того темного, консервативного демократизма, который

свойствен в период ломки крепостных устоев и зажиточному мужику, и

волостному писарю, и мелкопоместному дворянчику, и мелкочиновной

разночинской сошке.

Но Анненков не только «оправдывает», но и явно идеализирует

Писемского, когда приписывает ему «духовное родство» с народом, именует

«историческим великорусским мужиком» вроде второго Ломоносова и т. д. или

когда темный и грубый натурализм, свойственный многим произведениям

Писемского («плотяной реализм», как говорил Щедрин), приравнивает к

«народному мышлению».

Тенденциозность Анненкова в обрисовке идейно-литературной борьбы

шестидесятых годов и черты явной апологии в характеристике Писемского и его

творчества вызвали нарекания со стороны А. Н. Пыпина при печатании

воспоминаний в четвертой книжке «Вестника Европы» за 1882 г. Очевидно, Пыпину принадлежит и то примечание, которое редакция журнала сделала к

характеристике шестидесятых годов, имеющейся в воспоминаниях (смотри ниже).

Анненков не согласился с мнением Пыпина. Когда воспоминания были уже

напечатаны, он писал М. М. Стасюлевичу от 15/3 апреля 1882 г. из Бадена: «Хотя

А. Н. Пыпин не совсем доволен статейкой, но все-таки остаюсь в убеждении, что

образ и обстановка Писемского верны и не без занимательности для современного

поколения написаны» (Стасюлевич, стр. 400). Тепло отозвался о воспоминаниях

Анненкова Тургенев. «Какая славная его статья о Писемском»,– писал он М. М.

Стасюлевичу из Парижа 26/14 апреля 1882 г. (там же, стр. 202).

Товарищество М. О. Вольфа, предпринявшее первое посмертное издание

сочинений А. Ф. Писемского (1884) и уже напечатавшее в первом томе

биографический очерк о писателе С. Венгерова, пошло на то, чтобы вырезать этот

очерк и заменить его более доброжелательными по тону воспоминаниями

Анненкова. Анненков, вероятно, просмотрел текст воспоминаний для книжной

публикации, изменил название на «А. Ф. Писемский как художник и простой

человек. Критико-биографический очерк». Была также опущена фраза в конце

воспоминаний:

«Мы расстались, выражая надежду свидания по лету будущего года», в

отдельных случаях внесены малозначительные изменения.

В настоящем издании воспоминания печатаются по журнальному тексту

(«Вестник Европы», 1882, № 4).

[442] См. более подробный и откровенный рассказ Анненкова о разгуле в

это время правительственной реакции в России в его очерке «Две зимы в

провинции и деревне».

[443] Анненков называет здесь состав так называемой «молодой редакции»

«Москвитянина», объединения временного, во многом случайного и крайне

расплывчатого в идейно-творческом отношении. Мемуарист идеализирует роль и

значение этого объединения, замалчивает откровенно реакционные черты в его

деятельности – и пропаганду идей «чистого искусства», и проповедь

464

«народности» в славянофильском духе, и апологию под видом «нового слова»

слабых, мелодраматических и идиллических сторон в произведениях

Островского, Потехина и того же Писемского.

[444] Анненков жил в это время в Симбирске. Повесть Писемского

«Тюфяк» (второе из напечатанных его произведений) была опубликована в

октябрьском и ноябрьском номерах «Москвитянина» за 1850 г. Повесть «Сергей

Петрович Хозаров и Мари Ступицына. Брак по страсти» – в февральском —

апрельском номерах того же журнала за 1851 г.

[445] Письма Писемского к И. И. Панаеву, которые имеет здесь в виду

Анненков, до сих пор не обнаружены. Интересов провинциальной читающей

публики Писемский касался и в своей переписке с Некрасовым (см., например, его письмо к Некрасову от октября 1854 г. по поводу успеха «Фанфарона» – «А.

Ф. Писемский. Материалы и исследования». М.—Л. 1936, стр. 78—79).

Знакомство Писемского с Панаевым состоялось, очевидно, в начале 1851 г., когда

Писемский приезжал из Костромы в Москву. Роман «Богатый жених» стал

публиковаться в «Современнике» в 1851 г. с октябрьской книжки и печатался

вплоть до майского номера 1852 г.

[446] Неточно: Писемский переехал на жительство в Петербург в конце

1854 г.

[447] Велеречивые и крайне туманные рассуждения о «новом сильном

слове», вызвавшие в дальнейшем ходе литературной полемики немало насмешек, впервые высказаны были Ап. Григорьевым в обозрении русской литературы за

1851 г. («Москвитянин», 1852, книги 1, 2, 3, 4) по поводу «Бедной невесты» А. Н.

Островского.

[448] Взаимоотношения писателей «Современника» и «молодой редакции»

«Москвитянина» были значительно сложнее, чем это представляется Анненкову.

Вопреки его мнению, и Тургенев и редакторы «Современника» всегда одинаково

отрицательно относились к направлению «молодой редакции» «Москвитянина», в

том числе и к эстетско-славянофильской критике Ап. Григорьева. Но они уже с

первой комедии Островского высоко оценили его дарование, сразу же заметили

талантливые произведения Писемского и постарались в дальнейшем сблизиться

не с «московским кружком» вообще, как это получается у Анненкова, а именно с

этими писателями и помочь им избавиться от влияния реакционной

славянофильской доктрины.

[449] Рецензия Тургенева «Несколько слов о новой комедии г. Островского

«Бедная невеста» появилась в мартовской книжке «Современника» за 1852 г.

Автор выразил в ней свое сочувствие и уважение драматургу, «действительно

замечательному и даровитому», а вместе с тем в конце статьи, имея в виду дурное

влияние славянофилов на Островского, Тургенев пожелал ему как можно скорее

«выпутаться из тех сетей, которые он сам наложил на свой талант» (Тургенев, т.

11, стр. 146). Этой же мыслью был проникнут и фельетон И. Панаева «Канун

нового, 1853 года. Кошемар в стихах и прозе нового поэта», прямо направленный

против «пустозвонных речей» Ап. Григорьева по поводу «Бедной невесты». Как

известно, Островский разорвал вскоре свои отношения со славянофилами и

сблизился с «Современником». Писемский же был менее последователен.

465

Иной, нежели Тургенев, Некрасов и Панаев, действительно

«эклектической» позиции держались в этом вопросе А. Дружинин и сам

Анненков, так же как и «молодая редакция» «Москвитянина», исповедовавшие

теорию «чистого искусства».

[450] Речь идет о рассуждениях Писемского по поводу фактов, сообщаемых

о петровском времени в известном «Дневнике» Ф. В. Беркгольца (или

Берхгольца), генерала русской армии, из голштинских дворян. Впервые дневник

этот в переводе на русский язык был издан славянофилом А. И. Кошелевым в

Москве в 1857—1860 гг. и являлся тогда литературной новинкой.

[451] См. также о чтении Писемского в «Литературных воспоминаниях» И.

И. Панаева (Гослитиздат, 1950, стр. 174).

Кстати об этих чтениях. Он действительно передавал мастерски

собственные сочинения, находя чрезвычайно выразительные интонации для

всякого лица, выводимого им на сцену (в драматических его пьесах это выходило

особенно эффектно). Так же мастерски рассказывал он множество уморительных

анекдотов из его встреч с разными лицами своей молодости. Подобных анекдотов

были у него целые короба, и в каждом из них выражался более или менее

законченный комический тип. Многие из этих типов были им обработаны позднее

и попали в его сочинения. Но репутация великого актера, которая была ему

составлена в Москве и которой он очень гордился,– не выдержала

окончательной пробы. Так, при исполнении им роли городничего в «Ревизоре»

Гоголя, данном на публичном спектакле в пользу лигературного фонда, который

был тогда в большой моде (1860), он оказался слабым и монотонным, изображая

эту живую фигуру. Дело в том, что Писемский всегда счастливо находил одну

верную ноту в предоставленной ему роли и по ней создавал все лицо

исключительно, пренебрегая всеми другими оттенками его. Однажды я был

свидетелем, как Писемский, в присутствии покойного Мартынова, вздумал

оправдывать эту грубую, упрощенную манеру понимания изображенных лиц и

утверждал, между прочим, что гениальный создатель «Ревизора», кажется, писал

свою комедию не для сцены, потому что в городничем его беспрестанно

встречаются вводные мысли и отступления, сбивающие с толку актера и

мешающие ему проводить роль в надлежащем единстве. Великий наш комик, который был также и очень сильным теоретиком своего искусства, горячо

возражал на эту мысль, объясняя пространно и чрезвычайно ясно, что все эти a parte, побочные мысли и подробности совершенно необходимы автору и

представляют благодарную задачу для истинного актера, помогая ему выказать в

полном блеске свое дарование и слиянием всех этих отдельных черт в один

полный образ создать характер, способный остаться надолго в преданиях

театрального мира. Писемский, кажется, остался при своем мнении. (Прим. П. В.

Анненкова.)

[452] См. об этом: Горбунов И.Ф. «Из моего дневника. 1855 год»—«Новое

время», 1881, № 1778.

[453] Речь идет об участии Писемского в так называемой «литературной

экспедиции» 1856—1857 гг., предпринятой писателями по приглашению

морского ведомства с целью исследования быта жителей, занимавшихся морским

466

делом и рыболовством. Писемский путешествовал в районе Баку, Астрахани и

свел в дальнейшем свои впечатления и наблюдения в ряд интересных очерков:

«Путевые очерки», «Армяне», «Татары», «Астраханские калмыки» и др.

[454] Речь идет об издании петербургскими издателями Ф. Г. Стелловским и

А. С. Гиероглифовым сочинений А. Ф. Писемского в трех томах, начатом в 1861

г. Четвертый, дополнительный том появился в 1867 г.

[455] И здесь и ниже Анненков дает явно панегирическую характеристику

критику А. В. Дружинину, англоману, реакционеру и эстету по своим

литературно-общественным убеждениям. Анненков был близок к Дружинину по

антидемократической и эстетской направленности своей критической

деятельности. Консерватизм в общественных вопросах, защита теории «чистого

искусства» сближали с Дружининым А. Ф. Писемского.

[456] Писемский вошел в состав редакции «Библиотеки для чтения» в конце

1857 г. и вскоре же стал соредактором Дружинина по этому журналу, стремясь

привлечь к участию в нем и своих приятелей по «молодой редакции»

«Москвитянина». С 1861 по 1863 г., в связи с болезнью Дружинина, А. Ф.

Писемский уже единолично редактировал «Библиотеку для чтения».

[457] Это место воспоминаний Анненкова редакция «Вестника Европы»

сопроводила следующим примечанием: «Мы согласимся также, что история этой

эпохи преждевременна, и, давая место настоящим воспоминаниям о Писемском

как любопытному личному свидетельству об этом писателе и как одной стороне

мнений, предполагаем возвратиться к этому времени с другими историческими

данными.– Ред.». («Вестник Европы», 1882, № 4, стр. 639).

[458] Анненков тенденциозен и односторонен в характеристике эпохи

первого демократического подъема. Но он довольно верно передает то огромное

впечатление, которое произвела на современников статья Н. Добролюбова

«Темное царство», появившаяся в июльской книжке «Современника» за 1859 г.

См., например, о значении этой статьи свидетельство Н. В. Шелгунова (Н. В.

Шелгунов, Сочинения, 1895, т. II, стр. 683).

[459] Судя по логике мысли, Анненков имеет здесь в виду не

консервативную и либеральную партии в собственном смысле этих слов, а в

первую очередь обострение борьбы в период революционной ситуации между

революционно-демократическим лагерем, во главе с Чернышевским и

Добролюбовым с одной стороны, и партиями «порядка», либеральной и

консервативной – с другой.

[460] «Свисток» в качестве сатирического отдела «Современника» начал

выходить с 1859 г. Его душой были Н. Добролюбов и Н. Некрасов, участие в

«Свистке» принимали И. Панаев, М. Михайлов, Н. Чернышевский, М. Салтыков-

Щедрин и др.

[461] Фельетоны Писемского стали печататься в «Библиотеке для чтения» в

1861 г. с первого же номера этого журнала. Вначале они шли от имени карьериста

и приспособленца-либерала «статского советника Салатушки», затем под ними

появилась подпись «старой фельетонной клячи» – Никиты Безрылова. В ряде

своих первых фельетонов Писемский высмеивал приспособленцев-либералов, а в

467

дальнейшем стал цинично и грубо нападать на радикально настроенную

молодежь.

Особое возмущение в передовых кругах вызвал его фельетон,

опубликованный в декабрьской книжке «Библиотеки для чтения» за 1861 г. и

содержавший прямую клевету на журналистов прогрессивной печати. Журнал

«Искра» напечатал ответ Писемскому, обвиняя его в поругании русского

печатного слова. Писемский отвечал фельетонами, еще более грубыми и

циничными, чем декабрьский. Эта полемика привела к вызову Писемского на

дуэль издателями «Искры» В. Курочкиным и Н. Степановым и завершилась

решением писателя в конце 1862 г. отказаться от редактирования «Библиотеки

для чтения».

[462] Писемский переехал на жительство в Москву в начале 1863 г.

[463] Анненков имеет в виду появление в период общественной реакции

шестидесятых годов так называемых «антинигилистических» романов,

обличавших революционно настроенную молодежь.

[464] «Плотничья артель. Деревенские записки» была опубликована в

сентябрьской книжке «Отечественных записок» за 1855 г. Рассказ «Старая

барыня» появился в февральской книжке «Библиотеки для чтения» за 1857 г., рассказ «Батька» – в январской книжке «Русского слова» за 1862 г. Роман

«Тысяча душ» был напечатан в первых пяти номерах «Отечественных записок» за

1858 г., драма «Горькая судьбина» – в ноябрьской книжке «Библиотеки для

чтения» за 1859 г.

[465] Уваровская премия была присуждена Писемскому Академией наук за

драму «Горькая судьбина» в 1860 г., одновременно с премией Островскому за

драму «Гроза».

[466] По-видимому, суть переданной здесь беседы с актером Мартыновым

по поводу финала «Горькой судьбины» была известна в свое время близким

приятелям писателя, в том числе и Анненкову. А в 1881 г., когда мемуары о

Писемском уже обдумывались и писались, Анненков располагал и записью этой

беседы, сделанной, очевидно по памяти, женой и сыном Писемского (см.

публикацию этой записи и комментарий к ней А. П. Могилянского в Собр. соч. А.

Ф. Писемского, т. 9, изд. «Правда», М. 1959, стр. 607—608).

[467] Драма «Ваал» появилась в апрельской книжке «Русского вестника» за

1873 г.

[468] Младший сын Писемского, Николай, застрелился в феврале 1874 г.

[469] На чтениях в Обществе любителей российской словесности,

приуроченных к открытию памятника Пушкину в Москве и состоявшихся в

начале июня 1880 г., А. Ф. Писемский выступал с речью: «Пушкин как

исторический романист» (речь не сохранилась). На музыкально-литературных

вечерах 5 и 8 июня он читал стихотворения поэта «Гусар» и «Полководец».

ДВЕ ЗИМЫ В ПРОВИНЦИИ И ДЕРЕВНЕ

С генваря 1849 по август 1851 года

468

Этот документ является лишь планом или конспектом воспоминаний, но он

настолько интересен и содержателен, что считаем возможным напечатать его в

качестве приложения в настоящем издании. История этого документа, по-

видимому, такова. Когда «Замечательное десятилетие» было уже вчерне

закончено и отослано для прочтения М. М. Стасюлевичу и А. Н. Пыпину, Анненков, интересуясь их мнением о своих «Записках», писал 26 декабря 1877 г.:

«Я хотел, по выслушании вашего мнения, еще продолжать их, так как переходная

эпоха от 48 года до 58 года (вторая замечательная эпоха нашей литературы) мне

хорошо была знакома со всеми ее людьми и со всеми ее ошибками, бунтами

втихомолку и раздумьем, как выйти из болота, породившими движение

шестидесятых годов, продолжающееся и доныне» {Стасюлевич, стр. 351).

Очевидно, продолжение «Замечательного десятилетия» и было тогда же начато

Анненковым, но дело не пошло дальше «памятных заметок».

Л. Н. Майков, готовя к изданию посмертный сборник Анненков и его друзья

(1892), составленный из работ Анненкова, не вошедших в Воспоминания и

критические очерки. И писем к нему Гоголя, Белинского, Герцена, Огарева и др., располагал рукописью этих «заметок». В предисловии к сборнику он писал: «В

дополнение к этим письмам напечатаны: воспоминание П. В. Анненкова о его

последней встрече с Гоголем, извлеченное из памятных заметок Павла

Васильевича, которые еще не могут быть преданы печати...» (стр. VII). Очевидно, эти «памятные заметки» были набраны тогда же при подготовке сборника к

печати, но Майкову удалось опубликовать из них лишь «Последнюю встречу с Н.

В. Гоголем».

В дальнейшем Н. Лернер в книгах из библиотеки В. И. Саитова обнаружил в

одном переплете с сборником Анненков и его друзья восемнадцать гранок набора, содержащих в цельном виде эти «памятные заметки». По свидетельству Н.

Лернера, в кратком анонимном предисловии к ним значилось: «Этот очерк

составляет лишь черновой набросок, а местами только план статьи, подлежащий

обработке. Набросок относится к 1870-м годам» («Былое», 1922, № 18, стр. 3). Н.

Лернер опубликовал в «Былом» эти заметки, опустив ранее напечатанную

«Последнюю встречу с Н. В. Гоголем».

В настоящем издании «Две зимы в провинции и деревне» печатаются в

сводной редакции, на основании печатных заявлений Л. Майкова и Н. Лернера, по

тексту первых публикаций («Былое», 1922, № 18, стр. 4—18; Анненков и его

друзья, стр. 515—516).

[470] Анненков возвратился в Россию в конце сентября 1848 г. О его

настроении в это время можно судить по его письмам 1848 г. из Парижа к братьям

(«Исторический сборник», 1935, № 4, стр. 245—260), по его рассказам Гоголю в

сентябре 1848 г. о революционных событиях во Франции Гоголь, т. XIV, стр. 87), по его разговорам с друзьями в сентябре этого же года, отголосок которых мы

находим в недавно опубликованном письме К. Кавелина к Т. Грановскому (ЛН, т.

67. стр. 598).

В пятой части «Былого и дум» Герцен воспроизводит одну из последних

своих бесед с Анненковым, перед отъездом его из Парижа в Россию:

469

«– Итак, решено,– спросил я Анненкова прощаясь,– вы едете в конце

недели?

– Решено.

– Жутко будет вам в России.

– Что делать, мне ехать необходимо; в Петербурге я не останусь, уеду в

деревню...» (Герцен, т. X, стр. 231).

По приезде Анненков вскоре исполнил свое намерение, подталкиваемый к

тому же и надвинувшимся разорением,– уехал в симбирскую деревню.

[471] О «крестьянском вопросе», то есть робких подступах к отмене

крепостного права, обсуждавшихся секретным порядком в правительственных

сферах в 1847 г., Анненков знал из писем Белинского к нему (см. Белинский, т.

XII, стр. 436– 439, 468).

[472] Ожидание войны – в связи с намерением царя задушить военной

силой революционное движение в странах Европы, в частности в Венгрии.

[473] Специальный секретный «особый» комитет, созданный царем в конце

февраля 1848 г. во главе с морским министром А. С. Меньшиковым для проверки

упущений цензуры в периодической печати с целью искоренения «вредного

направления» в литературе, обратил особое внимание на повесть М. Е.

Салтыкова-Щедрина «Запутанное дело», напечатанную в марте этого года в

«Отечественных записках». 21 апреля Салтыков был арестован и содержался

сначала на адмиралтейской, а затем на арсенальской гауптвахте (см. С. Макашин, Салтыков-Щедрин. Биография, т. 1, М. 1951, стр. 294). 27 апреля царь утвердил

доклад следственной комиссии по его делу и приказал сослать писателя в Вятку.

[474] Граф Бутурлин Д. П. (1790—1849) – действительный тайный

советник, член государственного совета; с 1848 г. председатель секретного

цензурного комитета с особыми полномочиями, созданного в целях пресечения

вольномыслия; настаивал на закрытии университетов, был сторонником

установления казарменного режима в учебных заведениях, сокращения программ, исключения философии из числа наук, преподаваемых в университетах.

[475] Имена братьев Анненкова, Ивана и Федора, сравнительно часто

встречаются в его переписке с друзьями – Боткиным, Белинским и др. И тот и

другой занимали видные должности (Иван дослужился до генерал-адъютанта, Федор был в пятидесятых годах нижегородским губернатором) и живо

интересовались литературными делами и знакомствами своего младшего брата.

Иван содействовал доступу П. В. Анненкова к рукописям Пушкина еще при

жизни Белинского, в 1847 г. (см. ЛН, т. 56, стр. 191), а затем привлек его к

изданию сочинений поэта, заключив для этой цели в 1852 г. контракт со своим

однополчанином П. П. Ланским, женатым на вдове Пушкина.

Федор Анненков, будучи уже нижегородским губернатором, со своей

стороны тоже «содействовал» этому делу – он помогал брату «распространять» в

1855 г. его издание среди купцов, съехавшихся на нижегородскую ярмарку.

«Признаюсь,– писал Е. И. Якушкин, встретивший тогда в Нижнем П. В.

Анненкова сего «товаром»,– официальные меры для сбыта изданий Пушкина

мне очень не понравились, тем более что они не нравились и купцам» (см.

«Декабристы на поселении», М. 1926, стр. 18).

470

О третьем брате Анненкова, Александре, сведения очень скудные. Известно

только, что он нигде не служил, жил доходами с именья и вел разгульный образ

жизни.

Катерина Ивановна – дальняя родственница Анненковых, компаньонка их

отца в последние годы его жизни. Стрекалов – родственник по матери. Адель Б.

– очевидно, Адель Николаевна Бекетова, впоследствии жена музыканта В. Н.