Текст книги "Литературные воспоминания"

Автор книги: Павел Анненков

сообщить о нарушении

Текущая страница: 41 (всего у книги 51 страниц)

Гоголя из прошлого Запорожья» («Атеней», 1926, кн. 3).

[043] Анненков преувеличивает. Юмор Гоголя не «замолк окончательно» и

в последний период его развития. Доказательство – проникнутые юмором главы

из второго тома «Мертвых душ». Подчеркивая народный характер гоголевского

юмора, Н. А. Некрасов писал в «Заметках о журналах за октябрь 1855 года»,—

«что анекдот о «черненьких и беленьких» обошел всю Россию прежде, чем вторая

часть «Мертвых душ» явилась в печати, возбуждая всюду смех, тысячи забавных

применений... мы сомневаемся, чтоб кем-либо мог быть выбран пример с

большею меткостью и вместе умеренностию, обличающею такт истинного

художника» (Н. А. Некрасов. Полн. собр. соч. и писем, Гослитиздат, 1950. т. 9, стр. 343, 344).

[044] Анненков вольно цитирует здесь ироническое замечание Гоголя,

содержащееся в воспоминаниях Ф. В. Чижова (см. Гоголь в воспоминаниях, стр.

228). Зиму 1842/43 г. Гоголь проводил в Риме и жил в одном доме с Н. М.

Языковым. Гоголь в это время чаще всего был погружен в свои невеселые думы и

391

планы, Языков тяжело болел. Этим и объясняются «апатические вечера у Н. М.

Языкова», о которых пишет Анненков.

[045] Хомякова Екатерина Михайловна – жена славянофила А. С.

Хомякова и сестра поэта Н. М. Языкова, умерла в Москве в начале февраля 1852

г.

[046] Известный наш художник Ф. А. Моллер, оканчивавший свою

«Русалку», писал в это же время портрет Гоголя. По возвращении моем из

Субиако я раз застал в его мастерской Гоголя за сеансом. Вероятно, сеансы эти и

были причиной, помешавшей Гоголю принять участие в нашей прогулке.

Показывая мне свой портрет, Гоголь заметил: «Писать с меня весьма трудно: у

меня по дням бывают различные лица, да иногда и на одном дне несколько

совершенно различных выражений», что подтвердил и Ф. А. Моллер. Портрет

известен: это мастерская вещь, но саркастическая улыбка, кажется нам, взята

Гоголем только для сеанса. Она искусственна и никогда не составляла главной

принадлежности его лица. (Прим. П, В, Анненкова.)

[047] В журнальном тексте и в Воспоминаниях и критических очерках

ошибочно напечатано: «В октябре 1842 года». Должно быть: В октябре 1841

года», так как Гоголь уехал в Россию в сентябре 1841 г.

[048] Анненков вольно цитирует здесь строки, заимствованные из

опубликованного в издании Кулиша изложения воспоминаний С. Т. Аксакова о

Гоголе.

[049] Цитируются отрывки из заключительной части письма Гоголя к С. Т.

Аксакову из Рима от 5 марта ст. ст. 1841 г. (Гоголь, т. XI, стр. 331).

[050] Цитируются отрывки из письма Гоголя к А. С. Данилевскому из Рима

от 7 августа н. ст. 1841 г. (Гоголь, т. XI, стр. 342 и 343).

[051] Мнение Анненкова о «совершенном окончании» второго тома

«Мертвых душ» в конце 1846 или же в 1847 г. прямо не подтверждается.

[052] Трудно сказать точно, какое из писем Гоголя к Н. М. Языкову имеет в

виду Анненков. Гоголь писал больному поэту о Грефенберге в ряде писем 1843 г.

Ближе всего к изложению Анненкова подходит письмо Гоголя к Н. М. Языкову из

Эмса от 18 июня н. ст. 1843 г. (Гоголь, т. XII, стр. 192—195), хотя возможно, что в

памяти мемуариста слились в одно два-три письма Гоголя по этому поводу и не к

одному Языкову только (см., например, письмо к А. С. Данилевскому от 20 нюня

н. ст. 1843г.—Гоголь, т. XII, стр. 201).

[053] Смирнова Александра Осиповна (1809—1882), урожденная Россет —

в молодости приятельница Пушкина, в дальнейшем святоша и реакционерка,

«калужская губернаторша», к которой Гоголь адресовал ряд своих писем в

«Выбранных местах из переписки с друзьями». «Это... и злая светская бабенка,—

писал о ней Анненков,—сделавшаяся ко времени Гоголя одной из матерей

Восточной церкви и проповедницей аристократизма, долженствующего спасти

нас от наплыва канальи в литературе, управлении к в свете» (Стасюлевич, стр.

328).

[054] В «Библиотеке для чтения» к этому месту было дано примечание:

«Все отрывки из писем Гоголя к Н. Я. Прокоповичу, приводимые в нашей статье, не изданы. Полная переписка находится в руках его семейства и при будущих

392

изданиях писем Николая Васильевича, вероятно, войдет в состав их. Она

драгоценна по многим отношениям и особенно потому, что содержит в себе ключ

к уразумению многих жизненных подробностей, не выговоренных Гоголем перед

другими» («Библиотека для чтения», 1857, № 11, отд. «Науки», стр. 28).

[055] В журнальном тексте и в Воспоминаниях и критических очерках

ошибочно: в октябре 1842 г.

[056] Анненков несколько упрощает цензурную историю первого тома

«Мертвых душ». «Затруднения», встретившиеся в Москве, заключались в том, что

Московский цензурный комитет склонен был вообще запретить произведение к

печати, и Гоголь поспешил взять рукопись обратно. С Белинским он направил ее

в Петербург, для того чтобы через своих знакомых, кн. В. Ф. Одоевского и гр. М.

Ю. Виельгорского, получить разрешение на печатание, может быть, даже и прямо

у министра просвещения Уварова. «К счастию,– писал Белинский,– рукопись

не попала к сему министру погашения и помрачения просвещения в России»

(Белинский, т.XII, стр. 103). Учтя временно изменившуюся к лучшему

политическую «погоду», В. Ф. Одоевский по настоянию Белинского отдал

рукопись цензору А. В. Никитенко. Последний разрешил 9 марта 1842 г. рукопись

к печати, но изменил название на более туманное и завуалированное, исключил

повесть о капитане Копейкине и ослабил множество мест в самом тексте.

[057] Отрывок из этого письма к Данилевскому приведен у нас несколько

выше.

[058] Приводится с пропуском отдельных слов письмо Гоголя к Н. Я.

Прокоповичу из Москвы от 15 мая 1842 г. (Гоголь, т. XII, стр. 59—60).

Многоточие и курсив принадлежат Анненкову. Приписку, имеющуюся в этом

письме, он приводит ниже, опустив ее концовку.

[059] Известное письмо Уварову (между 24 февраля и 4 марта 1842 г.) – см.

Гоголь, т. XII, стр. 39—41.

[060] Имеется в виду письмо Гоголя к М. А. Дондукову-Корсакову, тогда

попечителю С.-Петербургского учебного округа и председателю цензурного

комитета (см. Гоголь, т. XII, стр. 41—42).

[061] Приводится с некоторыми неточностями письмо Гоголя к Н. Я.

Прокоповичу из Москвы от 24 февраля 1842 г. (Гоголь, т. XII, стр. 39).

[062] Письмо Гоголя к П. А. Плетневу от 6 февраля 1842г., на которое

ссылается и которое цитирует здесь Анненков, вызвано было, очевидно, другими

причинами: поначалу Гоголь хотел, но потом испугался, что его «светские»

друзья могут направить рукопись прямо Уварову. Письмо начиналось словами:

«Из письма Прокоповича я узнал, между прочим, что вы хотите рукопись отдать

Уварову. Отсоветуйте это делать <черновой вариант; «Ради 'бога, этого не

делайте»>. Уваров был всегда против меня, хотя я совершенно не знаю, чем

возбудил его нерасположение Оно, казалось, началось со времен «Ревизора»

(Гоголь, т. XII, стр. 32—33).

[063] Здесь и выше цитируется концовка письма к Н. Я. Прокоповичу от 13

марта 1842 г. (см. Гоголь, т. XII, стр. 44).

[064] Анненков излагает здесь первую часть письма Гоголя к П. А.

Плетневу от 17 марта 1842 г. (см. Гоголь, т. XII, стр. 45—46).

393

[065] Анненков основывается здесь на переписке Пушкина с П. В.

Нащокиным в 1836 г., в частности на его письме от 27 мая 1836 г., в котором поэт

просил передать Белинскому свое сожаление, что не успел с ним видеться и

вручить ему «тихонько от наблюдателей» экземпляр «Современника». Из

ответного письма П. В. Нащокина к Пушкину мы знаем о согласии молодого

Белинского, в свою очередь, «работать» на Пушкина, то есть участвовать в

«Современнике». Подробное об истории приглашения Белинского в

«Современник» Пушкина см в статье Ю. Г. Оксмана: «Переписка Белинского.

Критико-библиографический обзор» (ЛН, т. 56, стр. 233—235).

[066] В конце декабря 1841 г., в «рождественские праздники», Белинский

был в Москве, встречался (и, по-видимому, не однажды) с Гоголем, а в январе

1842 г. привез рукопись первого тома «Мертвых душ» в Петербург для

продвижения через петербургскую цензуру.

[067] Предположение Анненкова не подтверждается. В письме к Гоголю из

Петербурга от 20 апреля 1842 г., на которое ссылается мемуарист, Белинский не

мог касаться «внутреннего значения» «Мертвых душ» по той причине, что не

читал поэмы до ее опубликования. «С нетерпением жду выхода Ваших «Мертвых

душ». Я не имею о них никакого понятия: мне не удалось слышать ни одного

отрывка...» (Белинский, т. XII, стр. 108). О том, что Белинский не знаком был с

«Мертвыми душами» до появления их в печати, хорошо знал и сам Гоголь (см.

его письмо к Н. Я. Прокоповичу от 15 мая 1842 г,– Гоголь, т. XII, стр. 59– 60). В

письме же Гоголя к Прокоповичу от 11 мая 1842 г.. которое цитирует Анненков

ниже, содержался ответ писателя на уговоры Белинского осознать значение

своего творчества для России и порвать с реакционными кругами, с реакционной

журналистикой, в частности с «Москвитянином» Погодина и Шевырева.

[068] Приписка содержится в письме Гоголя к Н. Я. Прокоповичу из

Гастейна от 27/15 июля 1842 г. (Гоголь, т. XII, стр. 85).

[069] Когда «Мертвые души» вышли из печати, Анненков жил в Париже,

«хранительно напутствуемый» (см. «Письма из-за границы», IX и Х – Анненков

и его друзья) Александром Ивановичем Тургеневым (1785—1846) – участником

литературных кружков двадцатых– тридцатых годов, приятелем Пушкина, Жуковского. А. И. Тургенев имел обширные знакомства в литературных и

политических кругах и, по меткой характеристике Герцена, являлся своеобразной

«европейской кумушкой, человеком в курсе всех сплетен разных земель и стран».

[070] См. письма к Н. Я. Прокоповичу из Гастейна от 27/15 июля 1842 г., из

Рима от 14/26 ноября 1842 г. (Гоголь, т. XII, стр. 84– 86. 118—120).

[071] См. Письма Гоголя, т. V, стр. 508, Письмо к Шереметевой.

[072] Имеется в виду и цитируется письмо Гоголя к Н. Н.Шереметевой из

Рима от 24 декабря 1842 г. (5 января 1843 г.) (Гоголь, т. XII, стр. 132—133).

[073] Анненков цитирует начало письма Гоголя к Н. Я. Прокоповичу

(Гоголь, т. XII, стр. 187). Во втором случае курсив Анненкова.

[074] Цитируется с незначительными отклонениями отрывок из письма к В.

А. Жуковскому из Ниццы от 2 декабря н. ст. 1843 г. (Гоголь, т. XII, стр.239).

Курсив Анненкова.

394

[075] «Подражание Христу» – сочинение средневекового мистика Фомы

Кемпийского (1380—1471). Гоголь посылал это сочинение в январе 1844 г. из

Ниццы в Россию С. Т Аксакову, М. П. Погодину и С. П. Шевыреву, сопровождая

посылку специальным письмом (см. Гоголь, т. XII. стр. 249—250).

[076] Оба письма относятся к 1844 г.– от 10 февраля н. ст. из Ниццы и от

10 мая н. ст. из Франкфурта (см. Гоголь, т. XII, стр.254—256, 297—299).

[077] Толстой Александр Петрович (1801—1874) – граф,

высокопоставленный царский чиновник, губернатор в ряде городов, а с 1856 г.—

обер-прокурор синода; ханжа и мракобес. Сыграл мрачную роль в судьбе Гоголя

и был одним из косвенных виновников сожжения второго тома «Мертвых душ».

Гоголь сблизился с Толстым за границей, в последние годы жил в доме Толстого

в Москве.

[078] Гец фон Берлихинген (1480—1562) – немецкий имперский рыцарь,

участник Крестьянской войны в Германии, герой одноименной трагедии

молодого Гете (1773).

[079] Поездка эта принадлежала к числу тех прогулок, какие Гоголь

предпринимал иногда без всякой определенной цели, а единственно по

благотворному действию, которое производили на здоровье его дорога в

путешествие вообще, как ему казалось, (Прим, П, В, Анненкова.)

[080] Как видим, Гоголь, вопреки мнению, будто он утратил за границей

«чувство современности», был хорошо осведомлен о том, какие проекты отмены

крепостного права возникали в правительственных сферах. В данном случае в

своих рассуждениях о «пролетариатстве», о кровной связи русского крестьянства

с землей и т. д. он имеет в виду секретную записку министра внутренних дел Л. А.

Перовского «Об уничтожении крепостного состояния в России» (ноябрь 1845 г.) и

вызванные ею мнения реакционно настроенных дворянских кругов, всячески

сопротивлявшихся отмене крепостного права. Белинский, характеризуя позицию

«верхов» в вопросе об отмене крепостного права, писал П. В. Анненкову (1—10

декабря 1847 г.): «Трудность этого решения заключается в том, что правительство

решительно не хочет дать свободу крестьянам без земли, боясь пролетариата, и в

то же время не хочет, чтобы дворянство осталось без земли, хотя бы и при

деньгах» (Белинский, т. XII, стр. 436).

[081] В журнальном тексте («Библиотека для чтения», 1857, № 11, отд

«Науки», стр. 49—50) в этом месте следовали слова, опущенные в издании

Воспоминаний и критических терков: «На первых порах Гоголь силится оживить

все старые свои убеждения и примирить их с новым воззрением: он поясняет, оправдывает, изменяет смысл новой теории, возбудившей такой ропот, чтобы

спасти от нее что-либо. Попытка напрасная! Корень созерцания, добытого с таким

трудом, могущественно врос в его сердце и никаких прививок к себе не

допускает. Обязанный уступить требованием современной жизни и неизбежным

условиям творчества, Гоголь страдает и изнемогает под этим игом. Создание

делается нравственной мукой. Жизнь его неожиданно разошлась двумя струями, двумя течениями, и чем более старается он прорыть им одно общее ложе, тем

сильнее расходятся они в разные стороны. Измученный и подавленный

395

неблагодарным трудом, он в третий, последний раз уничтожает рукопись

«Мертвых душ», но уже вполне и навсегда, и нисходит сам в могилу».

ЗАМЕЧАТЕЛЬНОЕ ДЕСЯТИЛЕТИЕ 1838—1848

В «Замечательном десятилетии» наиболее ярко проявилось свойство

Анненкова-мемуариста, подмеченное И. С. Тургеневым, его «энциклопедически-

панорамическое перо» (см. письмо к Анненкову от 15/27 февраля 1861 г.).

Сложность темы, многоплановость материала обусловили и форму воспоминаний

– членение их на массу небольших главок, содержащих то живые зарисовки, то

критические экскурсы и раздумья автора.

Анненков долго вынашивал «Замечательное десятилетие». Поначалу, как

всегда у Анненкова, это были «разбросанные заметки», отдельные наблюдения и

мысли, которые он заносил на бумагу по мере их возникновения. По-видимому, ими то он и пользовался, рассказывая П. Г. Чернышевскому в начале пятидесятых

годов о Белинском. И лишь впоследствии, уже в семидесятых годах, из этих

разбросанных заметок стало складываться «нечто органическое».

Судя по переписке, Анненков вплотную приступил к созданию

«Замечательного десятилетия» осенью 1875 г., после свидания с Пыпиным летом

этого же года в Петербурге и по его настоятельному совету (см. письмо

Анненкова Стасюлевичу от 25/13 марта 1876 г.– Стасюлевич стр. 321—322).

Однако в начале XXV главы «Замечательного десятилетия»,

рассказывающей о жизни в Соколове в 1845 г., есть такая фраза: «Лето 1845 года

оставило во мне такие живые воспоминания, что я и теперь (1870 год), по

прошествии с лишком 25-ти лет...» и т. д.

Трудно поверить, что это «опечатка», не замеченная ни Анненковым, ни

редакторами. Не правильнее ли будет предположить, что мемуарист приступил к

созданию этих воспоминаний около 1870 г., в связи со смертью Герцена.

За несколько месяцев до этого (в июле—августе 1869 г.) Анненков

встречался в Аахене с больным В. П. Боткиным, внимательно расспрашивал его о

Белинском, желая вызвать на воспоминания, читал письма Белинского к В.

Боткину. Характерен и тот факт, что накануне смерти В. П. Боткину читали

биографию Станкевича, написанную Анненковым, и он пополнял ее своими

замечаниями (см. об этом Анненков и его друзья, стр. 578, 580). В этом же году

Анненков вел корректуру воспоминаний И. С. Тургенева о Белинском, и это тоже

не могло не оживить его личных воспоминаний из дорогой для него эпохи

сороковых годов.

Второй этап работы Анненкова над «Замечательным десятилетием» связан с

замыслом А. Н. Пыпина в начале семидесятых годов создать монографию о

Белинском. В числе других лиц, близко знавших критика, Пыпин обратился и к

Анненкову. Оживленная и содержательная переписка, завязавшаяся между ними

(см. ЛН, т. 57, стр. 304—309– сообщение Т. Ухмыловой, и т. 67, стр. 539—554 —

публикация К. П. Богаевской), а затем и самая монография Пыпина, которая стала

печататься в 1874 г. в «Вестнике Европы» с 3-й книжки, открыли Анненкову

«многое совершенно новое» для него «и положительно объясняющее то, о чем»

396

он «только догадывался». «Все эти откровения,– писал Анненков Стасюлевичу,

–приводят в порядок собственную нашу мысль» (Стасюлевич, стр. 311).

Анненков тщательно выверял факты, используя богатейшую переписку

свою и чужую, изучал журнальную полемику тех лет, делал попытку, но, очевидно, безуспешную, познакомиться с пятой частью «Былого и дум» Герцена, тогда не опубликованной. А когда работа в основном была завершена, Анненков

на различных стадиях поправок и переделок знакомил с нею Стасюлевича, Пыпина, близких друзей Белинского – Н. Н. и А. П. Тютчевых и, наконец, И. С.

Тургенева (сентябрь 1879 г.).

Известно, что летом 1879 г. Стасюлевич был у Анненкова в Бадене, чтобы

вместе с автором договориться об исключении из рукописи целого ряда мест «для

многих страниц» еще до представления воспоминаний в официальные инстанции.

Насколько существенны были исключения, сделанные в рукописи Стасюлевичем

и Анненковым, мы не знаем. Но обращает на себя внимание хотя бы такой факт: если судить по нумерации глав, то и в журнальной публикации, и в издании

«Замечательного десятилетия» в третьем томе Воспоминаний и критических

очерков (1881) отсутствуют X XI и XXII главы, в которых, по логике, речь должна

была идти о «натуральной» школе. Были ли эти главы недописаны самим

Анненковым или они почему-либо исключены авторам и Стасюлевичем перед

публикацией – неизвестно, но вряд ли такого рода пробел объясняется

авторским и редакторским промахом.

Появлению «Замечательного десятилетия» в печати во многом

способствовали широкие знакомства Анненкова и Стасюлевича в

правительственных сферах, в частности ходатайство за воспоминания Анненкова

М. Н. Островского (брата драматурга), тогда товарища министра, перед Л. С.

Маковым, тогда министром внутренних дел, и И. В. Гурко, гогда временным

петербургским генерал-губернатором (см. об этом Стасюлевич, стр. 370—371).

Сыграло свою роль и общее ослабление строгостей цензурного режима в период

второго демократического подъема (1879—1881).

Впервые «Замечательное десятилетие» было напечатано в «Вестнике

Европы», 1880, №№ 1, 2, 3, 4, 5, и перепечатано с небольшими изменениями в

Воспоминаниях и критических очерках, отд. III, стр. 1—224.

В большинстве случаев изменения носили стилистический характер. В ряде

случаев имела место замена отдельных усложненных или неточных фраз и

выражений более ясными и простыми или более точными (так, например, в

журнальном тексте по поводу книги Штрауса было:

«Германия произвела в самое это время книгу...» В книжном издании имеем

более точное: «Германия произвела несколько ранее книгу...» О Герцене за

границей в журнальном тексте было: «Какая готовность попрать все связи и

воспоминания, симпатии...» и т. д. В книжном тексте имеем: «Какая готовность

попрать все связи и воспоминания, все старые симпатии...» и т. д.).

В отдельных случаях Анненков ввел в книжный текст и более

существенные изменения. В гл. XXXIII в характеристике воззрения Огарева на

нравственность Анненков заменил грубую и явно несправедливую фразу о

«демократических умах», искавших якобы «установить равенство даже и по

397

отношению органических и психических отличий человека» (журнальный текст) на более объективную: «установить общие правила и начала даже и для...» и т. д.

В гл. XXIX. учитывая, очевидно, протесты печати и лично ф. М.

Достоевского, Анненков смягчил в книжном издании категоричность своего

утверждения, будто «Бедные люди», по требованию писателя, были напечатаны в

«Петербургском сборнике» с какой-то особенной каймой. В книжном тексте он

опустил фразу: «Роман и был действительно обведен почетной каймой в

альманахе», но все же оставил слова о том, будто таково было требование

молодого Достоевского.

В настоящем издании «Замечательное десятилетие» печатается по Тексту

Воспоминаний и критических очерков с проверкой и уточнениями по журнальной

публикаций. Явные опечатки и авторские описки устранены. Наиболее

существенные поправки в тексте и разночтения оговариваются в примечаниях.

[082] В. Г. Белинский переехал из Москвы в Петербург в конце октября

1839 г. для ведения критического отдела в журнале «Отечественные записки».

Большую роль в привлечении Белинсксго к сотрудничеству в обновленном

журнале сыграл И. И. Панаев (1812—1862) – беллетрист реалистического

направления, един из основных сотрудников «Отечественных записок», а с 1847

г., вместе с Н. А. Некрасовым – издатель обновленного «Современника». Панаев

был искренне привязан к Белинскому, принимал горячее участие в его нелегкой

судьбе, сочувствовал его идейным устремлениям и с конца тридцатых годов до

последних дней критика принадлежал к его ближайшему окружению (см. об

отношениях Белинского и Панаева во второй части «Литературных

воспоминаний» последнего и в его «Воспоминании о Белинском»—Гослитиздат, 1950. редакция текста, вступительная статья и примечания И. Г. Ямпольского).

Вскоре по приезде в Петербург, очевидно через Панаева, Белинский вошел в

«молодой и шумный» кружок А. А. Комарова. Поначалу кружок этот состоял из

любителей литературы и искусства, из начинающих литераторов,

группировавшихся вокруг прогрессивных тогда изданий Краевского. «Субботы»

А. А. Комарова посещали И. И. Панаев, П. В. Анненков, И. И. Маслов, М. А.

Языков, Н. Я. Прокопович, художник К. А. Горбунов, в дальнейшем – Н. II.

Тютчев, А. Я. Кульчицкий и др. На одной из «сходок» у Комарова П. В. Анненков

и познакомился с Белинским. Первое упоминание об Анненкове, равно как и о А.

А. Комарове, в письмах Белинского относится к середине июня 1840 г.

«Доставитель этого письма, г. Анненков,– писал Белинский В. П. Боткину 13

июня,– мой добрый приятель, хоть я виделся с ним счетом не больше десяти

раз... ты увидишь, что это бесценный человек, и полюбишь его искренно. От него

ты услышишь многое обо мне интересное, о чем не хочу писать... Анненков тебе

сообщит и о моих новых знакомствах, особенно о Комарове. Я вошел в их кружок

и каждую субботу бываю на их сходках» (Белинский, т. XI, стр. 530).

[083] Каченовский Михаил Трофимович (1775—1842) – журналист,

профессор истории Московского университета. В исторической науке заявил себя

критиком авторитета Карамзина. По этой причине Каченовский, очевидно, и

сочувствовал молодому Белинскому, тоже потрясавшему литературные

авторитеты.

398

[084] «Библиотека для чтениям – ежемесячный журнал «словесности, наук, художеств, промышленности, новостей и мод», основанный в Петербурге в 1834

г. на средства издателя-книготорговца А. Ф. Смирдина (1795—1857); до конца

1856 г. выходил под редакцией профессора восточных языков Петербургского

университета О. И. Сенковского (1800—1858) – «Известные сатурналии» —

беспринципные, рассчитанные на скандальный эффект критические оценки О. И.

Сенковского с целью дезориентировать, «запугать молодое поколение»

(Белинский). Сенковский превозносил, например, ходульно-романтические драмы

Н. Кукольника, стихи Бенедиктова и глумился над произведениями Гоголя, над

поэзией Пушкина и Лермонтова– «Чем взял Сенковский? – писал Белинский в

начале 1840 г. – Основною мыслию своей деятельности, что учиться не надо и

что на все в мире надо смотреть шутя» (Белинский, т. XI, стр. 453).

[085] Греч Николай Иванович (1787—1867) – литератор, автор довольно

популярной в свое время повести «Черная женщина», редактор журнала «Сын

отечества» и соредактор Ф. В. Булгарина (1789– 1859) по газете «Северная

пчела». До разгрома декабристов Греч придерживался либерального направления, а после 1825 года круто повернул вправо и вкупе с Булгариным стал ревностным

сторонником правительственной реакции. «Сиамские близнецы», как их

называли, Греч и Булгарин представляли крайнюю реакционную «партию» в

литературе того времени, связанную с 111 отделением и опиравшуюся в своей

травле всего передового и прогрессивного на поддержку высокопоставленных

чиновных кругов.

Жалобы эти не остались без последствий для литературы. При издании

Пушкина (1854 г.) возникли цензурные затруднения при передаче суждений

нашего поэта о Державине, так как прежде того состоялось распоряжение

цензурного комитета оберегать от непрошеных критик имена Державина, Ломоносова, Карамзина, а также и личность самого Булгарина. Никто не

чувствовал тогда обиды, наносимой первым трем великим именам нашего

отечества этим уравнением их с персоной издателя «Северной пчелы». (Прим. П.

В. Анненкова.)

[086] Анненков имеет здесь в виду литературно-философский кружок

тридцатых годов, объединившийся вокруг воспитанника Московского

университета Николая Владимировича Станкевича (1813—1840) и состоявший, главным образом, из той части московской университет. ской молодежи, которая

увлекалась тогда немецкой философией. Наряду с кружком Герцена,

интересовавшимся преимущественно социально-политическими вопросами, кружок Станкевича сыграл важную роль в развитии русской передовой мысли. Но

Анненков не был в кружке Станкевича; он только с появления Белинского в

Петербурге «получил понятие» о нем (ЛН, т. 67, стр. 547) и потому впадает здесь

в ошибку, когда, очевидно со слов В. П. Боткина, объявляет Белинского «простым

эхом» суждений и приговоров, существовавших в недрах кружка. Такую же

ошибку он допускает и в «Биографии Н. В. Станкевича» (1857). Спорной, а

подчас и неверной является характеристика, которую дает Анненков ниже первой

обзорной и просветительской по своей направленности статье Белинского

«Литературные мечтания».

399

[087] Анненков имеет в виду Сергея Николаевича Глинку (1775—1847) —

редактора издателя журнала «Русский вестник», одержимого ура-

патриотическими и националистическими идеями.

[088] Кольцов уже введен был тогда Станкевичем в круг московских друзей

его и, по всей вероятности, был косвенной причиной тех надежд, которые

выражал Белинский на людей среднего положения, (Прим, П. В. Анненкова.)

[089] Заговор против литературы – борьба так называемого с

литературного триумвирата», то есть Булгарина («Северная пчела»), Греча («Сын

отечества») и Сенковского («Библиотека для чтения»), против передовой русской

литературы того времени во главе с Пушкиным и Гоголем. В этой борьбе

«литературный триумвират» опирался на поддержку официальных кругов и

«светской черни».

[090] Пушкин прибавлял, по тому же свидетельству, секретно и еще

замечание, что у Белинского есть чему поучиться и тем, кто его ругает, (Прим, П.

В., Анненкова.)

[091] Масальский К. П. (1802—1861), Степанов А. П. (1781—1837),

Тимофеев А. В. (1812—1883), Кукольник Н. В. (1809—1868) – посредственные

литераторы официозно-реакционного направления, развращавшиеся похвалами и

поддержкой барона Брамбеуса (литературный псевдоним Сенковского),

Булгарина и Греча. Имея в виду целую школу литераторов, группировавшихся

вокруг «литературного триумвирата», Герцен писал: «Подобные цветы могли

расцвести лишь у подножья императорского трона да под сенью Петропавловской

крепости» (Герцен, т. VII, стр. 221).

[092] Для поддержания этого издания Гоголь принял на себя роль

пропагандиста и собирал подписки со всех своих знакомых в Петербурге – и, прибавим, чрезвычайно настойчиво и энергично. Каждый из нас должен был

иметь и имел своего «Наблюдателя». (Прим. П, В. Анненкова.)

[093] «Телескопа – журнал, издававшийся в Москве в 1831—1836 гг. с

приложением еженедельника «Молва»; редактировался профессором Н. И.

Надеждиным. В этом журнале и газете с 1834 г. вел борьбу с «литературным

триумвиратом», главным образом, Белинский. Журнал был закрыт

правительством в 1836 г. за напечатание «Философического письма» П. Я.

Чаадаева. – «Московский наблюдатель—журнал, издававшийся в 1835—1837 гг.

под редакцией В. П. Андросова при ближайшем участии С. П. Шевырева и М. П.

Погодина. Вначале Пушкин и Гоголь поддерживали этот журнал, рассчитывая, что он будет серьезно «бороться с литературными концессионерами». Но

Шевырев и Погодин повели дело так, что уже с первых номеров «Московский

наблюдатель» заявил себя врагом не «Библиотеки для чтения», не изданий

Булгарина и Греча, а «Телескопа» и в первую очередь Белинского. «Московский

наблюдатель» влачил жалкое существование, и уже в статье «О движении

журнальной литературы в 1834 и 1835 году» Гоголь писал о его безжизненности.

«Современник» Пушкина, напечатавший в первом номере вышепоименованную

статью Гоголя, наносившую главный удар «Библиотеке для чтения», тоже вскоре

захирел со смертью поэта.

400

[094] «Литературные воспоминания» И. Панаева, «Современник», 1861,

февраль. (Прим. П. В. Анненкова.)

[095] Очевидно, Анненков не имеет здесь в виду какого-то определенного

факта – размолвки Белинского с Герценом, несогласий его с Грановским или же

столкновений с отдельными членами кружка Станкевича – В. Боткиным, М.

Бакуниным, К. Аксаковым и др. на почве издания «Московского наблюдателя» и

резких выступлений критика в печати. Белинский и Герцен не были еще

друзьями, с Грановским у критика дело не дошло до размолвки, а столкновения с

К. Аксаковым и др. не приобрели еще остро конфликтного характера. Мемуарист

обобщает множество фактов, предположительно трактует высказывания

Белинского, имея в виду «разрыв» его с «московскими друзьями» в самом

широком смысле этих слов, то есть тот «разрыв», ту подспудную

дифференциацию в кружках, те накапливавшиеся разногласия в них, которые

вскоре выльются в размежевание. В таком широком плане трактует Анненков

ниже и отрывки из отдельных статей Белинского.

[096] И здесь и выше с незначительными отклонениями приводятся отрывки

из статьи Белинского «О критике и литературных мнениях «Московского

наблюдателя», напечатанной в книгах 5-й и 6-й «Телескопа» за 1836 г. (см.

Белинский, т. II, стр. 172 и 177); в двух последних случаях курсив принадлежит

Анненкову. Очевидно, лирический пафос этой статьи действительно навеян, как

проницательно догадывается Анненков, осложнениями отношений Белинского с

друзьями по кружку Станкевича, обвинявшими его в «крайностях», в нападках на

«личность» – особенно в связи с появлением незадолго перед этим резкой статьи

против Бенедиктова. Даже Н. Станкевич писал тогда о Белинском, что он якобы

«оскорбил» «человеческую сторону» .Бенедиктова.

[097] Анненков вольно цитирует здесь отзыв Белинского о «Современнике»

из его рецензии на вторую книжку этого журнала (см. Белинский, т. II, стр. 234).