Текст книги "Литературные воспоминания"

Автор книги: Павел Анненков

сообщить о нарушении

Текущая страница: 46 (всего у книги 51 страниц)

критики Герцена революционерами-демократами шестидесятых годов (Н. Г.

Чернышевским, А. А. Серно-Соловьевичем и др.) за колебания и отступления к

либерализму в период крестьянской реформы 1861 г.

[295] В этой части воспоминаний Анненковым верно подмечены некоторые

важные черты в духовном облике Н. А. Герцен – ее внутреннее изящество, отвращение к мещанским добродетелям, ее возвышенно-романтические порывы к

жизни, выходящей за пределы семейного очага. Вместе с этим Анненков говорит

много несправедливого по адресу Н. А. Герцен, например приписывая ей

«диффамацию» прежних друзей, якобы подозрительное отношение к устоям

семейной жизни и т. д. О действительных идеалах общественной и семейной

жизни в заграничный период, об отношении к прежним друзьям, об

умонастроениях Н. А. в период до и после поражения революции 1848 г., то есть

как раз в тот момент, который описывает Анненков, см. чрезвычайно важные

новые материалы: «План автобиографии», составленный Н. А., ее «Записки», 440

относящиеся к событиям 1848 г., ее письма к Т. Грановскому, Т, Астраковой, М.

К. Рейхель и др. {ЛН, т. 63, стр. 355—. 392).

[296] «Записки – «Былое и думы».

[297] Имеется в виду издание «Полярной звезды» (1855), начатое Герценом

вскоре после создания им в Лондоне Вольной русской типографии (1853).

[298] О женитьбе Боткина на Арманс Рульяр см. также рассказ Герцена под

названием «Эпизод из 1844 года», примыкающий к четвертой части «Былого и

дум». Факты, описанные Герценом, относятся к 1843 г.

[299] «Письма об Испании» В. П. Боткина печатались в 1847 г. в

«Современнике» и вышли отдельным изданием в 1857 г.

[300] В таких уголках жило много немецких ученых, приезжавших в Париж

доканчивать свои работы, а из русских в это время там находился Н. Г. Фролов, переводивший «Космос» Гумбольдта, и П. Н. Кудрявцев, дописывавший

диссертацию «Судьбы Италии». (Прим. П. В. Анненкова.)

[301] О тяжелом состоянии Белинского, только что вернувшегося с еще

более расстроенным здоровьем из путешествия на юг вместе с М. С. Щепкиным, Боткин сообщал Анненкову в первом же своем письме по возвращении в Россию

– 20 ноября 1846 г. из Петербурга – и в нем же высказал мысль, что Белинскому

нужна такая «поездка, где он забыл бы свое положение и себя» (Анненков и его

друзья, стр. 523). Вскоре после этого, когда выяснилась необходимость для

Белинского ехать на целебные воды и встал вопрос о средствах, Боткин сразу же

стал собирать их и написал письмо Тургеневу и Анненкову, приглашая их

принять участие в подписке. Очевидно, это письмо, до нас не дошедшее, и имеет

здесь в виду Анненков. Он сразу же ответил Боткину согласием не только

денежно помочь Белинскому, но и провести с ним время в Силезии, отказавшись

от путешествия в Грецию и Константинополь. Боткин переслал это письмо

Белинскому, и оно растрогало его чрезвычайно (см. письмо Белинского к

Анненкову от 1/13 марта 1847 г.– Белинский, т. XII, стр. 341—342).

[302] Белинский выехал из Петербурга 5/17 мая 1847 г. Встреча его с

Тургеневым в Штеттине не состоялась. Белинский нашел Тургенева в Берлине

(см. письма Белинского к М. В. Белинской от 10/22 мая 1847 г. из Берлина и от 24

мая/5 июня того же года из Зальцбрунна – Белинский, т. XII, стр. 362—369).

[303] В письме к жене от 24 мая/5 июня 1847 г. Белинский писал:

«Анненков приедет к нам в Зальцбрунн 10 июня/29 мая. Мы получили от него

письмо. Июня 4-го он выезжает из Парижа». Судя по письму Белинского от 16/28

нюня 1847 г., Анненков приехал в Зальцбрунн вечером 29 мая/10 июня и пробыл

там с Белинским весь курс его лечения по 3/15 июля 1847 г. (Белинский, т. XII, стр. 368, 372).

[304] О состоянии здоровья Белинского Анненков, очевидно, сообщал

друзьям в Париж. Н. А. Герцен писала Т. А. Астраковой в двадцатых числах июня

1847 г.: «Анненков уехал к Белинскому и пишет, что нашел его в отчаянном

положении, обещает притащить его сюда, я буду ужасно рада им, теперь мы что-

то сиротливо здесь живем» (ЛН, т, 64, стр. 519—520). Об этом же, только со

ссылкой на письмо Фролова, писал Астраковым и Герцен (ЛН, т. 64, стр. 518).

441

[305] В издании 1880 г. И. С. Тургенев впервые в печати дал точную

датировку рассказа «Бурмистр»: «Зальцбрунн, в Силезии. июль 1847 г.». Там же

Тургенев закончил и рассказ «Контора», Об успехе первых рассказов Тургенева

из «Записок охотника» см. в письме Н. А. Некрасова к В. Г. Белинскому, И. С.

Тургеневу и П. В. Анненкову в Зальцбрунн от 24 июня 1847 г. (Н. А. Некрасов, Полн. собр. соч. и писем, Гослитиздат, 1952, т. 10, стр. 70—71).

[306] Тургенев действительно побывал в Лондоне и снова съехался с

Белинским и Анненковым уже в Париже (см. письма Белинского к жене от 7/19

июля и от 3—4 августа н. ст. 1847 г.—Белинский, т. XII, стр. 380, 388).

[307] Мы все должны пойти в ученье к вам (франц.),

[308] См. об этом в статье М. П. Алексеева «Мировое значение «Записок

охотника» («Записки охотника» И. С. Тургенева. 1852– 1952. Сборник статей и

материалов, Орел, 1955).

[309] Речь идет, очевидно, об отлучках Тургенева в Куртавнель (усадьба

Виардо). С Жорж Занд Тургенев сблизился значительно позднее (см. его

«Несколько слов о Жорж Санд» – Тургенев, т. 11, стр. 266—268). В письмах

Тургенева 1847—1848 гг. встречаются указания на частые встречи с Анненковым

в Париже.

[310] И. С. Тургенев действительно много сделал для «Современника» с

момента его возникновения и до конца пятидесятых годов, будучи не только

одним из основных авторов этого журнала, но и как критик, как публицист, как

собиратель литературных сил. Из «исторических и критических» заметок

Тургенева в первых номерах «Современника» известны: рецензия «Генерал-

поручик Паткуль. Трагедия в пяти действиях». Соч. Н. Кукольника», «Письмо из

Берлина» и «Современные заметки» (I—IV); «затеяны» были статья о немецкой

литературе и статья под названием «Славянофильство и реализм».

[311] Имеются в виду такие выступления Тургенева, как «По поводу «Отцов

и детей» (1868—1869), предисловие к собранию романов в издании 1880 г.

[312] Сам Тургенев главную причину своего ареста и ссылки в деревню

видел в другом – в появлении в 1852 г. в отдельном издании проникнутых

антикрепостническим духом «Записок охотника» (ч. 1 и II). Он писал 8 марта

1869 г. поэту К. Случевскому: «В 1852 году за напечатание статьи о Гоголе (в

сущности, за «Записки охотника») отправлен на жительство в деревню, где

прожил два года...» («Первое собрание писем И. С. Тургенева», СПб. 1884, стр.

155—156), Цензурные материалы, относящиеся к первому отдельному изданию

«Записок охотника», подтверждают догадку Тургенева (см. в книге Ю. Г. Оксмана

«От «Капитанской дочки» А. С. Пушкина к «Запискам охотника» И. С.

Тургенева», Саратов, 1959).

[313] По поводу своей статьи о книге Гоголя «Выбранный места из

переписки с друзьями» Белинский писал Боткину 28 февраля 1847 г.: «Природа

осудила меня лаять собакою и выть шакалом, а обстоятельства велят мне

мурлыкать кошкою, вертеть хвостом по-лисьи. Ты говоришь, что статья

«написана без довольной обдуманности и несколько сплеча, тогда <как> за дело

надо было взяться с тонкостью»... Эффект этой книги был таков, что Никитенко, ее пропустивший, вычеркнул у меня часть выписок из книги, да еще дрожал и за

442

то, что оставил в моей статье. Моего он и цензора вычеркнули целую треть, а в

статье обдуманной помарка слова – важное дело» (Белинский, т. XII, стр. 339—

340).

[314] Примечание Н. X. Кетчера—«Сочинения В. Белинского», ч. 11, М.

1861, стр. 115. Рецензия Белинского на третью часть воспоминаний Ф. Булгарина

действительно была кем-то изуродована, и ее журнальный текст резко отличался

от рукописного. Однако мысль Анненкова о какой-то «терпимости» Белинского

по отношению к его прежним врагам не подтверждается фактами.

[315] Белинский познакомился с книгой левогегельянца Макса Штирнера

«Единственный и его достояние», очевидно, еще в Петербурге (она была

напечатана в России, но в начале 1846 г. запрещена цензурным комитетом). В

письме к Боткину от 17 февраля 1847 г. Белинский спрашивал: «Прочел ли ты

книгу Макса Штирнера?» (Белинский, т. XII, стр. 332). Не исключена

возможность, что и чтение этой книги, являвшейся апологией буржуазного

индивидуализма, и разговоры о ней с Анненковым и Тургеневым, знавшим Макса

Штирнера лично, . натолкнули Белинского на тот ход мыслей, который

воспроизводится ниже в воспоминаниях. Характерно и то, что, вскрывая

реакционную сущность идей, развиваемых Штирнером, Белинский трактует

интересующую его проблему в духе не только «разумного эгоизма» (Л.

Фейербах), но и общественной солидарности, идеи, характерной для

революционно-социалистических учений того времени. Трактовку этой

проблемы, показывающую подход Белинского не к альтруизму, как думал

Анненков, а к материалистическому пониманию истории, Белинский подчинял

главной задаче своей эпохи – «пробуждению в народе чувства человеческого

достоинства», осознанию им своих коренных интересов, о чем и писал в

известном письме к Гоголю.

[316] Отзыв Белинского о «Сикстинской мадонне», оспаривавшего мнение

«романтиков, особенно Жуковского», см. в его письме 1847 г. к Боткину из

Дрездена (Белинский, т. XII, стр. 384), а также в статье «Взгляд на русскую

литературу 1847 года» (там же, т. X, стр. 308—309).

Может быть, под влиянием вышеизложенных мыслей Белинский и получил

представление о «Сикстинской мадонне», которую потом видел в Дрездене, как

об ультрааристократическом типе. Он перевел ее божественное спокойствие, так

опоэтизированное у нас В. А. Жуковским, на простое определение, по которому в

лице ее выражается равнодушие к страданиям и нуждам низменного нашего мира

или, другими словами, полное отсутствие альтруистических чувств. (Прим. П. В.

Анненков)

[317] Об этом «движении» Белинский с оказией писал Анненкову по своем

возвращении из-за границы в Россию (см. его письма от 1—10 декабря 1847 г. и

от 15 февраля 1848 г.). В последнем письме он сообщал: «Дело об освобождении

крестьян идет, а вперед не подвигается» (Белинский, т. XII, стр. 436—439, 468).

[318] В этой части воспоминаний Анненков явно искажает облик

Белинского. «Революционера и агитатора» видели в нем не его враги, а в первую

очередь его друзья и последователи – Герцен, Огарев, лучшие из петрашевцев, а

за ними Чернышевский, Добролюбов и все молодое поколение революционеров-

443

разночинцев. Герцен справедливо называл Белинского «самой революционной

натурой николаевского времени» («Былое и думы», гл. «Н. И. Сазонов»). Иначе

воспринимали Белинского его «друзья» либералы при жизни и тем более после

смерти критика. Так, К. Д. Кавелин, собираясь писать о Белинском, сообщал 5

сентября 1848 г. Грановскому: «Это будет документом для будущей биографии

нашего друга и благородного мученика либерализма в России» (ЛН, т. 67, стр.

597). В таком же духе характеризует Белинского и Анненков.

[319] Как бы презрительно ни отзывалась потом критика о всем запасе

мелких наблюдений, едких воспоминаний, горького опыта, накопившихся у нас в

течение многих лет молчания и терпения и открывших наконец исход для себя

под видом единственно нужного и возможного искусства, все-таки должно

сказать, что эта литература обличений как выражение обиженного личного или

народного чувства имеет еще смысл, которого ни один историк нашего общества

не пропустит без внимания. (Прим. П. В. Анненкова.)

[320] Письмо Гоголя по поводу статьи Белинского о «Выбранных местах из

переписки с друзьями» (появилась во второй книге «Современника» за 1847 г.) было переслано критику из Петербурга и попало в Зальцбрунн одновременно с

письмом Гоголя к Анненкову, адресованным в Париж (его постоянный адрес в то

время). Этим и объясняется тот факт, что Анненков говорит о письме Гоголя, присланном Белинскому якобы через него, в то время как критик в своем ответе

сообщает, что это письмо «переслал» ему N (очевидно, Н.Я.Прокопович, через

приятеля Белинского Н. Н. Тютчева – см. письмо последнего к Белинскому от 22

июня 1847 г. в сб. «В. Г. Белинский и его корреспонденты», 1948, стр. 278).

Ответное письмо Белинского точно помечено: «15 июля н. с., Зальцбрунн». Это

был день их отъезда из Зальцбрунна в Париж через Дрезден и Франкфурт на

Майне, намеченный заранее, о чем Белинский уведомлял жену в письме от 25

июня/7 июля 1847 г. (Белинский, т. XI I, стр. 377). Анненков сообщает, что

Белинский оставил копию с готового текста письма к Гоголю для себя. Ее-то, по

всей вероятности, он и читал в кругу Герцена по приезде в Париж, а не «черновое

своего пись-ма», как пишет далее Анненков (см. о Белинском в Париже у Герцена

в «Былом и думах» в гл. XXV и LXI, а также в ЛН, т. 61, стр. 88).

[321] Письмо Белинского ошеломило Гоголя. Сохранилось три варианта его

ответного письма к критику. Гоголь сетовал на «ожесточение» Белинского в

письме к Анненкову из Остенде от 12 августа 1847 г. (Гоголь, т. XIII, стр. 362—

364) и все же признал: «Бог весть, может быть, и в ваших словах есть часть

правды» (Гоголь, т. XIII, стр. 360), Весть о переписке Белинского с Гоголем, очевидно, через Анненкова вскоре дошла и до Москвы. Уже в письме от 24—25

августа 1847 г., являвшемся прямым ответом на сообщение Анненкова о

состоянии духа Белинского, о его и Анненкова переписке с Гоголем, Боткин

писал: «Бог знает, как любопытно прочесть письмо Белинского к Гоголю и ответ

его, равно и письмо Гоголя к вам» (Анненков и его друзья, стр. 548).

[322] О заграничных впечатлениях Белинского см. в его письмах к жене и к

Боткину (Белинский, т. XII, стр. 362—398).

[323] Анненков цитирует письмо Боткина с существенными пропусками

(оно напечатано полностью в книге Анненков и его друзья, стр. 541—545, так как

444

являлось одновременно и письмом к Анненкову). Это как раз то самое письмо, в

котором Боткин наиболее откровенно защищает буржуазию от социалистической

критики Белинского и Герцена. Письмо Боткина является ответом на письмо к

нему Белинского из Дрездена от 7/19 июля 1847 г., в котором была и приписка

Анненкова (Белинский, т. XII, стр. 383—385).

Книга Луи Блана – «История десяти лет», изданная в 1841 г., в начале

сороковых годов на время увлекла Белинского и сыграла известную роль в его

духовном развитии, но в 1847 г., прочитав ее заново, Белинский обнаружил в ней

антиисторизм, риторику и всякого рода натяжки, хотя по-прежнему отмечал, что

«основной взгляд на буржуази Луи Блана не совсем неоснователен» (Белинский, т. XII, стр. 449).

[324] К польскому вопросу Белинский всегда относился только с гуманной

точки зрения, находя, что жертвы истории и собственных грехов могут

возбуждать глубокое сострадание, как вообще и все угасшие национальности

прежних эпох.– Политической стороны польского вопроса он никогда не касался

и постоянно обходил его с равнодушием. (Прим. П. В. Анненкова.)

[325] Об отъезде из Парижа см. письмо Белинского к жене от 22 сентября н.

ст. 1847 г. (Белинский, т. XII, стр. 397—398).

[326] Вольная цитата из письма Белинского к Анненкову из Берлина от 29

сентября н. ст. 1847 г., в котором он описывает свои дорожные приключения

(Белинский, т. XII, стр. 398—403).

[327] Имеется в виду Щепкин Дмитрий Михайлович (1817– 1857), старший

сын Михаила Семеновича, математик, филолог, приятель Белинского; жил тогда в

Берлине, увлекаясь египтологией. Белинский пробыл у Щепкина неделю и через

Штеттин и Кронштадт возвратился в Петербург 24 сентября 1847 г.

МОЛОДОСТЬ И. С. ТУРГЕНЕВА

1840—1856

Настоящие воспоминания задуманы и создавались вскоре после смерти И.

С. Тургенева, последовавшей 3 сентября 1883 г. Этим объясняется форма

воспоминаний (вступление напоминает некролог) и особенно тон

«умиротворения» на тех страницах, где идет речь об общественно-политическом

значении творчества Тургенева. В данной работе Анненков почти совсем не

касается той острой идейной борьбы в критике за и против произведений

молодого Тургенева, которая была ему хорошо известна и о которой он вкратце

писал в «Замечательном десятилетии».

В последний раз Анненков виделся с Тургеневым в Париже в начале мая

1883 г. (см. Стасюлевич, стр. 415). Смерть писателя застала его в Киеве. По-

видимому, в это время и возникла у Анненкова мысль написать воспоминание-

очерк о Тургеневе за сорок лет, в течение которых он так близко знал писателя.

Анненков разобрал имевшуюся в его распоряжении переписку Тургенева, которая

должна была составить фактическую основу воспоминаний, но вскоре убедился, имея в виду себя, что «серьезной корреспонденции с русскими друзьями

445

покойник предавался редко. Он гораздо более говорил с ними по душе, чем писал

искренно» (Стасюлевич, стр. 419).

Вскоре после похорон Тургенева, в октябре 1883 г., проездом в Берлин

Анненков виделся в Петербурге с М. Стасюлевичем и договорился о печатании

воспоминаний. Однако задача оказалась более трудной, чем предполагалось

вначале. 24 октября 1883 г. Анненков уже писал Стасюлевичу: «Переписка

Тургенева, разобранная мною еще на месте, напоминает некоторые

обстоятельства его жизни – это ее единственная заслуга,– но света на его

личность проливает мало... Придется шарить в собственных воспоминаниях и в

них искать настоящего ключа к его образу мыслей» (Стасюлевич, стр. 419). И

естественно, что воспоминания распались на части, а написание их растянулось

на ряд лет.

Уже с первых шагов работы над «Молодостью И. С. Тургенева» Анненков

испытывал острый недостаток в фактических материалах. Кроме переписки и

соответствующих глав из «Замечательного десятилетия», он использовал свои

статьи о Тургеневе, в частности «О мысли в произведениях изящной

словесности» (1855), привлек для работы библиографическую роспись сочинений

Тургенева, появившуюся в ноябрьской книжке «Исторического вестника» за 1883

г., воспоминания Н. В. Берга и Е. М. Гаршина, напечатанные там же,

воспоминания о семье И. С. Тургенева В. Н. Житовой, бывшие у него в рукописи

(цитируются) – и все же не избежал множества фактических ошибок.

Тревожил мемуариста и самый характер повествования. Посылая

воспоминания в печать, Анненков выражал опасение, не будут ли они приняты за

«диффамацию», так как он имел намерение написать о поведении Тургенева в

молодости «совершенно откровенно» (Стасюлевич, стр. 423, 425).

При жизни автора «Молодость И. С. Тургенева» напечатана однажды в

«Вестнике Европы», 1884, № 2. В настоящем издании печатается по тексту

«Вестника Европы» с устранением замеченных опечаток и с теми

незначительными поправками, которые намеревался сделать сам Анненков. 12

апреля 1884 г. он писал М. Стасюлевичу, что Валерьян Майков «утонул не в

Парголове», как у него было сказано, «а близ Ропши. Поправка небольшая, но не

знаю, можно ли будет ее сделать. Также следовало бы поместить, как опечатку, франц. слово «point» – вместо «pointe», как следовало бы в том месте, где

говорится об эпиграммах Тургенева» (Стасюлевич, стр. 429).

[328] В только что изданной переписке Густава Флобера с Ж. Занд

(«Nouvelle Revue», dec. 1883) очень часто упоминается имя Тургенева; еще в 1866

году Г. Флобер писал: Позавчера и вчера я обедал с Тургеневым. Этот человек

обладает таким изобразительным даром, даже в разговоре, что он нарисовал

портрет Ж. Занд, облокотившейся на балкон замка м-м Виардо в Розе. Под

башней был ров, во рву лодка, и Тургенев, сидя на скамье этой лодки, глядел на

вас снизу вверх. Заходящее солнце играло на ваших черных волосах (франц.). В

другом месте он восклицает: Я говорил вам, что Тургенев нанес мне визит? Как

бы вы полюбили его (франц.). (Прим. П. В. Анненкова.)

[329] Анненков встретился с И. С. Тургеневым в конце 1840 г. в Берлине, о

чем он писал в заключении гл. XII «Замечательного десятилетия». Но

446

познакомились они значительно позднее, очевидно в 1843 г. в Петербурге, когда

Тургенев, сблизившийся к этому времени с Белинским, стал часто бывать у

критика, в обществе Некрасова, И. И. Панаева, Н. Н. Тютчева, на встречах по

субботам у А. А. Комарова. В конце тридцатых – начале сороковых годов

Анненков имел довольно смутное представление о людях, в кругу которых

вращался молодой Тургенев за границей (о Н. В. Станкевиче, М. Бакунине, Т.

Грановском и др.), и действительно передает здесь лишь «слухи», которые до него

могли тогда доходить. В дальнейшем от Белинского и Грановского, от самого

Тургенева и наконец из материалов, собранных для издания «Переписки» и

составления биографии Н. В. Станкевича, он узнал много нового о жизни и

духовных увлечениях Тургенева тех лет, о чем и упоминал в биографическом

очерке «Н. В. Станкевич» (1857).

[330] Белинский познакомился с Тургеневым в феврале 1843 г. (см.

Белинский, т. XII, стр. 139), но слышал о нем и знал его произведения, подписываемые «Т. Л.», значительно раньше. См., например, его письмо к В. П.

Боткину от начала июля 1842 г. (т а м же, стр. 111). Через Белинского Тургенев

познакомился и с Герценом, но не в 1840 г., как пишет Анненков, а, по-видимому, в начале 1844 г., и не в Петербурге, а в Москве, когда жил там в феврале – апреле

этого года. Отзыв Герцена э молодом Тургеневе, который Анненков передает

здесь довольно точно, содержится в письме Герцена из Москвы к Кетчеру от 1/13

марта 1844 г. [А. И. Герцен, Полн. собр. соч. и писем, под ред. Лемке, т. III, :тр.

386).

[331] Неточно: рецензия Тургенева на упомянутую книгу А. Н. Муравьева

появилась в 1836 г. в августовской книжке «Журнала министерства народного

просвещения», а «фантастическая драма з пятистопных ямбах» «Стено» была в

1836 г. у П. А. Плетнева лишь на рассмотрении. Напечатаны же были в 1838 г. в

«Современнике» стихотворения «Вечер», «К Венере Медицейской».

[332] В «Отечественных записках» первой половины сороковых годов за

подписью «Т. Л.» были напечатаны «Старый помещик», Нева», «Человек, каких

много» и др. И. И. Панаев вспоминал впоследствии: «Тургенев начал свое

литературное поприще элегиями и поэмами, которые всем нам тогда очень

нравились, не исключая и Белинского» И. И. Панаев, Литературные

воспоминания, М. 1950, стр. 250).

[333] В первой книге «Современника» под редакцией Некрасова и Панаева

(1847) Тургенев напечатал цикл стихов «Деревня»; в письме к Белинскому из

Парижа от 26/14 ноября 1847 г. он уже сообщал, увлеченный прозой и

драматургией: «Закаюсь писать стихи» (Тургенев, т. 12, стр. 45).

[334] Поэма «Параша. Рассказ в стихах» живо заинтересовала Белинского, и

он не раз говорил о ней и в печати и в письмах.

[335] Белинский в статье «Русская литература в 1845 году» писал о поэме

Тургенева «Разговор», что она «написана удивительными стихами... исполнена

мысли; но вообще в ней слишком заметно влияние Лермонтова...» (Белинский, т.

IX, стр. 390—391). Стихи и особенно поэмы Тургенева – «Параша», «Разговор»,

«Помещик» – вызвали «горячую оппозицию» не только московской, но и

петербургской ретроградной журналистики. О поэмах Тургенева, в частности о

447

«Разговоре», отрицательно отозвались П. А. Плетнев в «Современнике», К. С.

Аксаков – во второй книжке «Москвитянина» за 1845 г., а затем в «Московском

сборнике на 1847 год», Сенковский – в «Библиотеке для чтения», С. Шевырев —

неоднократно в «Москвитянине» в 1846 и 1848 гг.

[336] Нападки ретроградной критики на Тургенева, вопреки мнению

Анненкова, не прекратились и с появлением рассказов из «Записок охотника»

( см. к примеру озлобленную статью С. Шевырева в первой книжке

«Москвитянина» за 1848 г., в которой Тургенев, в ряду других писателей

«натуральной школы», объявлялся «копиистом», не имеющим поэтического

призвания).

Рассказ «Хорь и Калиныч» появился в первой книжке обновленного

«Современника» за 1847 г. в отделе «Смесь». Тургенев писал, П. В. Анненкову 4

декабря 1880 г.: «В начале моей карьеры успех «Хоря и Калиныча» породил

«Записки охотника» (И. С. Тургенев, Собр. соч., изд-во «Правда», т. 11, стр. 357).

[337] Тургенев определился на службу в середине 1843 г., а в начале 1845 г.

берет отпуск, из которого уже не возвращается в министерство. О службе

Тургенева см. статью Ю. Г. Оксмана «И. С. Тургенев на службе в министерстве

внутренних дел» (Учен. зап. СГУ, т. LVI, стр. 172—183). Официальные

документы см. в комментариях к «Сочинениям И. С. Тургенева», т. XII, 1933, стр.

692—697.

[338] Рецензия Тургенева на драму С. А. Гедеонова появилась в № 8

«Отечественных записок» за 1846 г. и довольно объективно оценивала это

выспренно-романтическое произведение.

[339] О кружках того времени Тургенев писал не однажды. В «Гамлете

Щигровского уезда» (1849) в уста героя – провинциального Гамлета —

Тургенев, в соответствии с логикой этого характера, вложил осуждение

кружковых отношений. В «Рудине» же он дал поэтические страницы о кружке

Покорского.

[340] Цитируются воспоминания В. Н. Житовой, напечатанные

Стасюлевичем в «Вестнике Европы», 1884, № 11, по ходатайству Анненкова. Эти

воспоминания подтверждают биографическую основу рассказа «Муму».

[341] Имеется в виду так называемый «лишний человек», ставший,

благодаря Тургеневу, нарицательным именем в пятидесятых – шестидесятых

годах. Родовые черты этого типа – духовную раздвоенность, безволие, идейную

бесхарактерность, свойственные дворянскому либерализму,– Тургенев

обрисовал в «Дневнике лишнего человека», напечатанном в № 4 «Отечественных

записок» за 1850 г. Сам писатель считал, что «Дневник» – «хорошая вещь»

(Собр. соч., изд-во «Правда», т. 11, стр. 87), однако его друзья, критики-либералы

– А. В.Дружинин, П. В. Анненков – отнеслись к «Дневнику» иначе. Дружинин, например, писал в № 5 «Современника» за 1850 г., что эта повесть принадлежит

«к самым слабым произведениям автора «Записок охотника» (отд. VI, стр. 50).

Анненков же в развернутом обзоре повестей Тургенева «О мысли в

произведениях изящной словесности» (перепечатан в отд. II Воспоминаний и

критических очерков под названием «И. С. Тургенев и Л. Н. Толстой») вообще не

упомянул это произведение.

448

[342] Имеются в виду ходкие тогда эпиграммы Тургенева на Дружинина, Кетчера, Никитенко, Анненкова и др.

[343] «Первая любовь» посвящена Анненкову, напечатана в «Библиотеке

для чтения», 1860, № 3. Эта повесть особенно дорога была Тургеневу в силу ее

автобиографической основы (см. «Воспоминания о Тургеневе» Н. А. Островской

в «Тургеневском сборнике», 1915).

[344] В сцене, которую описывает здесь Анненков, участвуют: Григорьев

Аполлон Александрович (1822—1864) – поэт, литературный критик

славянофильского направления; Случевский Константин Константинович (1837—

1904) – поэт, сторонник «чистого» искусства, впоследствии редактор

«Всемирной иллюстрации», а затем «Правительственного вестника».

Информировал Тургенева об отношении русских студентов в Гейдельберге к

«Отцам и детям». Этим и объясняется интересное письмо Тургенева к

Случевскому от 14 апреля 1862 г» по поводу романа «Отцы и дети».

[345] Речь идет о начинающем тогда литераторе Константине Николаевиче

Леонтьеве (1831—1891), с которым Тургенев познакомился в 1851 г. в Москве, заинтересовался его романом «Булавинский завод» и пытался напечатать хотя бы

его начало, но не смог по цензурным условиям (см. М. К. Клеман, Летопись

жизни и творчества И. С. Тургенева, М.– Л. 1934, стр. 60—62).

[346] Цензурное разрешение на отдельное издание «Записок охотника» в

двух частях (в этом издании впервые напечатан очерк «Два помещика») было

получено 6/18 марта 1852 г уже после ареста Тургенева, книга подверглась

обследованию в цензурном ведомстве, а затем в середине августа последовала

резолюция Николая I об отстранении от должности цензора В. В. Львова, разрешившего это издание (см. об этой истории в книге Ю. Г. Оксмана «От

«Капитанской дочки» А. С. Пушкина к «Запискам охотника» И. С. Тургенева», Саратов, 1959).

[347] В письме к Аксаковым от 6/18 июня 1852 г. Тургенев сообщал о своих

встречах с историком И. Е. Забелиным: «Я в Москве много говорил с Забелиным, который мне очень понравился; светлый русский ум и живая ясность взгляда. Он

возил меня по кремлевским древностям» (Тургенев, т. 12, стр. 113).

[348] Неточно: Тургенев ездил в Германию в 1842 г.; он был в Париже и

путешествовал по Франции вместе с В. П. Боткиным и Н. М. Сатиным в 1845 г.; в

1847 г. он выехал за границу в середине января.

[349] Тургенев продолжал участвовать в «Отечественных записках»

Краевского и после перехода «Современника» к Некрасову и Панаеву; так, например, в первой книжке этого журнала за 1847 г. напечатаны его повесть

«Бреттёр» и рецензия на очередное издание произведений Казака Луганского. На

страницах «Отечественных записок» появлялись произведения Тургенева и в

дальнейшем.

[350] В изданиях «Молодости И. С. Тургенева» в 1909 и 1928 гг. 1846 год, проставленный Анненковым в журнальной публикации, переправлен на 1847.

Едва ли это правильно. Из контекста ясно, что Анненков имеет здесь в виду не

календарный, а, условно говоря, «литературный» год, то есть период идейно-

литературного подъема, отмеченный разновременным появлением тех

449

произведений, которые он называет. Как известно, период этот сменили тяжелые

годы правительственной реакции, на что и намекает Анненков в конце абзаца,

[351] Анненков имеет в виду зарисовки Тургеневым революционных

событий 1848 г. во Франции – «Наши послали!» (впервые напечатано в 1874 г.),

«Человек в серых очках» (впервые появилось в печати в 1880 г.). Анненков был в

то время в Париже вместе с Тургеневым, Бакуниным и Герценом. Он хорошо знал

о тесном общении Тургенева с русской и международной революционной

эмиграцией, но посчитал «целесообразным» и в данном случае представить

писателя вне «социального движения».

[352] Неточно: Тургенев был уже в России, когда занемогла его мать.

Известие о ее безнадежном состоянии он получил в Петербурге в день ее смерти

(см. М. К. К л е м а н, Летопись жизни и творчества И. С. Тургенева, М.—Л. 1934, стр. 57).

[353] Здесь и в своей статье о Писемском Анненков несколько

преувеличивает «терпимость» Тургенева, И в 1852 и в 1853 гг. в переписке

Тургенева встречаются довольно резкие отзывы о произведениях А. Ф.

Писемского (см., например, его письмо к Некрасову от 28 октября 1852 г., письмо

к Панаеву и Некрасову от 6/18 февраля 1853 г.– Тургенев, т. 12, стр. 124, 147).

[354] Л. Н. Толстой выслал «Детство» в «Современник» с письмом к

редактору журнала 3 июля 1852 г. Произведение было напечатано в № 9

«Современника» за 1852 г. под названием «История моего детства». «Отрочество»

же создавалось им с ноября 1852 г. по январь 1854 г. и появилось в № 10

«Современника» за 1854 г. Зимой 1855 г. Л. Н. Толстой приехал из Севастополя в

Петербург и жил некоторое время у Тургенева (см. о его приезде «прямо с