Текст книги "Литературные воспоминания"

Автор книги: Павел Анненков

сообщить о нарушении

Текущая страница: 43 (всего у книги 51 страниц)

[156] Блан Луи (1811—1882) – один из деятелей французской революции

1848 г., буржуазный демократ, «социалист-доктринер». исходивший из идеи

«примирения» и «сотрудничества» классов, якобы осуществимых при условии

введения придуманной им «организации труда». Однако Луи Блан был известен в

передовых кругах России в сороковые годы не трактатом «Организация труда»

(1840), а своей «Историей десяти лет. 1830—1840» (1841—1844), содержавшей

обличения Июльской монархии. Недаром Белинский называл этот труд Луи Блана

«памфлетом», а Герцен отзывался о нем как о «чрезвычайно замечательном

явлении по взгляду, по изложению и по ревеляциям», то есть разоблачениям

(Герцен, т. II, стр. 284).

[157] Анненков имеет здесь в виду распространение идей утопического

социализма на русской почве, вылившееся к 1845 году в организацию

нелегального кружка («особенная школа», по выражению Анненкова) во главе с

М. В. Буташевичем-Петрашевским.

[158] Белинский изучал многотомный труд Луи-Адольфа Тьера «Histoire de la revolution francaise depuis 1789 jusqn'au 18 brumaire» («История французской

революции с 1789 года по 18 брюмера»). И. И. Панаев переводил для него «целые

тетрадки» о французской революции из трудов Минье, Бюше и Ру (см. И. И.

Панаев, Литературные воспоминания, Гослитиздат, 1950, стр. 242—243). «Я

читаю Тьера...– писал Белинский В. Боткину 8 сентября 1841 г.– Новый мир

открылся предо мною. Я все думал, что понимаю революцию – вздор – только

начинаю понимать. Лучшего люди ничего не сделают». В этом же письме

Белинский высказывает свои социалистические убеждения. В отличие от многих

французских социалистов-утопистов социалистическое переустройство общества

411

он не мыслит в это время без революционного переворота. (см. Белинский, т. XII, стр. 72, 66, 71). Этого не может ни понять, ни принять в Белинском либерал

Анненков, хотя и пишет о недовольстве Белинского предлагаемыми решениями, глубоком интересе его к участию в революции народных масс и т. д.

[159] Имеется в виду книга Луи Блана «Histoire des dix ans» («История

десяти лет»), появлявшаяся частями в 1841—1844 гг. Белинский познакомился с

первой частью ее в начале 1843 г. (см. Белинский, т. XII, стр. 154). В дальнейшем

Белинский понял буржуазную ограниченность Луи Блана (см., например, его

письма к В. П. Боткину от 6 февраля 1847 г., от 7/19 июля 1847 г., от 2—6 декабря

1847 г.– Белинский, т. XII. стр. 323. 385. 449).

[160] Анненков полемизирует здесь с мнением, которое в свое время не раз

высказывали Герцен, Чернышевский, Добролюбов. Например, Герцен, имея в

виду «плебейский» склад Белинского, писал в 1851 r.: «Белинский был

совершенно свободен от влияний, которым мы поддаемся... Для него истины, выводы были не абстракциями, не игрой ума, а вопросами жизни и смерти»

(Герцен, т. VII, стр. 236). Анненков почти повторяет слова Герцена, но

вульгаризирует его мысль, сводя дело к «демократической натуре». Однако

мнение, которое опровергает здесь Анненков, получило подтверждение в

последующих историко-литературных изысканиях, опровергнувших легенду о

«единстве» демократов и либералов в сороковые годы, якобы стоявших на одной

и той же либерально-западнической платформе.

[161] Вернувшись из-за границы в Петербург в ноябре 1843 г. и

направляясь, очевидно, в Симбирск, Анненков был в начале декабря 1843 г. в

Москве (см. Герцен, т. II, стр. 318), где и познакомился с Герценом в это время, а

не осенью.

[162] Темой лекции Грановского была средневековая история Франции и

Англии, (Прим. П. В. Анненкова.)

[163] Грановский приступил к чтению публичных лекций в конце ноября

1843 г. и закончил курс 22 апреля 1844 г. В этот же день в доме С. Т. Аксакова

состоялся «дружеский» обед, о котором говорит здесь Анненков (описание обеда

см. в «Литературных воспоминаниях» И. И. Панаева, Гослитиздат, 1950, стр. 203

–205). Мысль о возможности примирения со славянофилами разделял в это

время и Герцен, обвиняя Белинского в «крайностях», хотя и понимал:

«Неблагородство славянофилов «Москвитянина» велико, они добровольные

помощники жандармов» (Герцен, т. II, стр. 319). Когда весть о мнимом

примирении «московских друзей» со славянофилами дошла до Белинского, он

заметил, по свидетельству Панаева. «Какое это примирение? И неужели

Грановский серьезно верит в него? Быть не может!..» (И. И. Панаев,

Литературные воспоминания, стр. 206).

[164] Veuillot Луи (1813—1883) – французский реакционный публицист, представитель католической партии. «Рёге Duchene» («Отец Дюшен») – газета, выходившая во время Великой французской буржуазной революции и

отличавшаяся резкостью тона, крайней прямолинейностью выводов.

[165] Статья, или «юмористическое письмо», Герцена «Москва и

Петербург» написана, по его собственному свидетельству, в Новгороде в 1842 г. В

412

свое время не была напечатана в России по цензурным условиям и ходила по

рукам. Впервые напечатана во 2-м листе «Колокола» рт 1 августа 1857г. с

небольшим предисловием (см. Герцен, т. II. стр. 33-42).

[166] Анненков имеет в виду крестьянскую реформу 1861 г. и судебную

реформу 1864 г. Если первая была проведена крепостниками с наибольшим

сохранением остатков крепостничества, то вторая являлась наиболее буржуазной

из реформ шестидесятых годов. Гражданский суд перестраивался по образцу

западноевропейского буржуазного суда, c гласностью следствия и судебного

разбирательства, с привлечением присяжных заседателей, адвокатуры и т. д.

[167] Портрет Герцена, нарисованный здесь Анненковым, тенденциозен.

Само собой разумеется, что раздражение, каким проникнута вся характеристика, вызывалось у Анненкова не «абстрактным либерализмом» Герцена, а его

решительным переходом на позиции революционной демократии и его борьбой с

бывшими «друзьями», то есть русскими либералами. Это и именует здесь

Анненков «готовностью попрать все связи и воспоминания, все старые

симпатии». «Стояние на карауле... при всякой частной и национальной

склонности» – выступление Герцена в защиту польского восстания 1863 г., окончательно оборвавшее его многолетние дружеские связи с бывшими

приятелями из либералов, в том числе и с Анненковым (см. последнее из

дошедших до нас писем Герцена к Анненкову от 6 августа 1864 г.– «Звенья», 1934, стр. 424).

[168] Мне вспомнился при этом характеристический анекдот. После 1848

года один из русских эмигрантов, Сазонов, вздумал составить альбом из

портретов тогдашней немногочисленной русской эмиграции, которую называл

настоящей Россией. Он обратился к Герцену за портретом. «Я согласен дать,—

отвечал Герцен,– мой портрет в коллекцию, но с тем, чтобы в нее был принят и

сотоварищ мой – крепостной лакей, недавно убежавший от своего барина в

Париже». (Прим. П. В. Анненкова.)

[169] К числу поэтических страниц, каких у Герцена много, принадлежит

описание его последнего путешествия в Неаполь и посещения там монастыря

кармелитов. Горькие, глубоко печальные и трогательные мысли, внушенные ему

тихим монастырем, показывают состояние его души и принадлежат к

драгоценным автобиографическим остаткам, которыми следует дорожить по

справедливости. (Прим. П. В. Анненкова.)

Анненков имеет в виду «письмо» Герцена «С континента» (1863),

действительно проникнутое скорбью человека, убеждающегося в том, что.

вопреки всем утопическим надеждам, ненавистный ему буржуазный,

«мещанский» строй становится уделом даже стран, «запоздавших» в своем

развитии (Герцен, т. XVII, стр. 286). Есть основание предполагать, что эту статью, вплоть до ее терминологии, Анненков и положил в основу «Воспоминаний» как

своего рода психологическую «разгадку» драмы Герцена.

[170] Горячие статьи его о Грановском в «Московских ведомостях», 1844, и

в «Москвитянине», 1844, еще и тем были замечательны, что он протягивал в них

руку славянской партии, предлагая мир на честных условиях. Вот что

выговаривал он у нее для своих единомышленников:

413

«Нет положения объективнее относительно прошедшего Европы, как

положение русского. Конечно, чтоб воспользоваться им, недостаточно быть

русским, а надобно достигнуть общечеловеческого развития, надобно именно не

быть исключительно русским, то есть понимать себя не противоположным

Западной Европе, а братственным» («Москвитянин», 1844 г., № 7). Партия

славянофилов отчасти приняла эти условия мира, как увидим, но с оговорками, много их изменившими. (Прим. П. В. Анненкова.)

Первая статья Герцена «Публичные чтения г. Грановского (Письмо в

Петербург)» напечатана в 1843 г. в «Московских ведомостях» от 27 ноября (№

142); вторая – в «Москвитянине», 1844, №7, с подзаголовком от редакции:

«Сообщено». Белинский отрицательно отнесся к той и другой статье, но высказал

это Герцену лишь в письме от 26 января 1845 г., когда с публичными лекциями, в

противовес Грановскому, выступил Шевырев. «Если бы ты имел право между

первою и второю лекциею Шевырки тиснуть статейку – вторая лекция, наверное, была бы принята с меньшим восторгом. По моему мнению, стыдно хвалить то, чего не имеешь права ругать,– писал Белинский,– вот отчего мне не

понравились твои статьи о лекциях Грановского; (Белинский, т. XII, стр. 250).

[171] Указание на 1834 г. как начало увлечения сен-симонизмом (год ареста

Герцена, Огарева и др.) неточно. М. К. Лемке, например, не без основания

замечал, что «сен-симонизм был уже знаком» Герцену – двадцатилетнему

юноше (А. И. Герцен, Полн. собр. соч. и писем, под ред. М. Лемке, т. I, стр. 525).

Об этом см. письмо Герцена к Н. П. Огареву от 19 июля 1833 г. (т а м ж е, стр. 117

–118). О кружке Герцена с обильной публикацией писем Анненков писал в

дальнейшем в биографическом этюде «Идеалисты тридцатых годов»,

напечатанном в «Вестнике Европы» 1883 г. (см. также Анненков и его друзья. стр.

1—110).

[172] См. об этом в заключении гл. VII, части первой «Былого и дум»

Герцена.

[173] Это отразилось и в переписке Белинского. В ряде его писем 1840 г.

Герцен за свою якобы «отсталость» в философии называется в насмешку

«спекулятивной натурой» (см. Белинский, т. XI, стр. 529, 556).

[174] Речь идет об известном московском салоне Авдотьи Петровны

Елагиной (1789—1877). Личная привлекательность и разносторонняя

образованность Елагиной сделали ее дом в тридцатых и сороковых годах одним

из наиболее любимых и посещаемых средоточий литературных и научных сил

того времени. Ее салон посещали Чаадаев, Гоголь, Герцен, Грановский. Кавелин.

В дневнике Герцена сохранилась запись об А. П. Елагиной, относящаяся ко

времени, о котором идет речь в воспоминаниях Анненкова: «... чрезвычайно

умная женщина, без цитат. просто и свободно. Она грустит о славянобесии

сыновей. Между тем оно растет и растет в Москве» (Герцен, т. II, стр. 242).

[175] В конце 1844 г. Н. М. Языков написал и пустил по рукам три

рифмованных памфлета: «К не нашим», «Послание к К. Аксакову», «Послание к

П. Я. Чаадаеву», которые справедливо расценивались как прямой донос на

Чаадаева, Грановского и Герцена. 10 января 1845 г. Герцен записал в своем

дневнике: «Стихи Языкова с доносом на всех нас привели к объяснениям, 414

которые, с своей стороны, чуть не привели к дуэли Грановского и Петра

Киреевского... После всего этого наконец личное отдаление сделалось

необходимым» (Герцен, т. II, стр. 403).

Мы слышали, впрочем, что собрания в доме Елагиных все-таки должны

были прекратиться под конец вследствие все более и более возраставшей

горячности споров между встречавшимися там людьми обеих партий. Довольно

привести один пример: в 1845 году разница в суждениях о памфлете Н. М, Языкова «Не наши» и о поступке автора, его написавшего, чуть не вызвала дуэли

между П. В. Киреевским и Т. Н. Грановским, едва устраненной друзьями их.

(Прим. П.В.Анненкова.)

[176] Возможно, имеется в виду рецензия Белинского 1843г. на «Разные

повести», извлеченные из реакционного журнала «Маяк» и изданные отдельной

книжкой. Белинский обвинял авторов в «клевете на лапотную и сермяжную

действительность», и эти слова его, как явствует из контекста, действительно

выражали презрение и даже ненависть, но не к «мужицкому быту», как пытались

это демагогически истолковать славянофилы, а к пошлой псевдонародной

литературе, которая под видом «народной» усиленно насаждалась в эти годы

реакционной и продажной журналистикой (см. эту рецензию – Белинский, т.

VIII, стр. 13—15).

[177] По-видимому, под впечатлением резкой рецензии Белинского на

«Старинную сказку об Иванушке-дурачке» Н. Полевого Герцен писал Н. X.

Кетчеру очень близкое к тому, о чем говорит здесь Анненков: «...зачем он

<Белинский> в «Отечественных записках», как только дело дойдет до

национальных бредней, поминает о лаптях и о сермяге? Неужели он не знает, что

ни то, ни другое не носится pargout (по собственному вкусу (франц.) или par esprit de parti (по партийному духу (франц.), а из бедности... А по сему, я думаю, не

вовсе прилично аристократически хвастать сапогами и смеяться над людьми, носящими лапти...

Гуманность, гуманность – великое дело!». (А. И. Герцен, Полн. собр. соч. и

писем, под ред. М. Лемке, т. III, стр. 397). Однако Белинский как раз и не хотел

знать «гуманности» в отношении к славянофилам, улавливая в их проповеди и

спекуляцию на любви к родному и фарисейский лжепатриотизм, отводивший

глаза от бедственного положения народа.

[178] Памфлет Белинского «Педант. Литературный тип» был напечатан за

подписью «Петр Бульдогов» в «Отечественных записках», 1842, № 3. В герое

памфлета Лиодоре Ипполитовиче Картофелине изображался главный критик и

теоретик журнала «Москвитянин» С. П. Шевырев. Памфлет произвел

«чрезвычайное впечатление» в кругу «Москвитянина» и славянофилов и повлек

за собой то объяснение Грановского, о котором говорит здесь Анненков, но, по-

видимому, не с самим Шевыревым, а с Киреевским, о чем свидетельствует

письмо В. Боткина в редакцию «Отечественных записок» от 14 марта 1842 г. (см.

А. Н. Пыпин, Белинский, его жизнь и переписка, СПб. 1908, стр. 396).

[179] Рассказ Белинского. (Прим. П. В. Анненкова.)

[180] См. «Былое и думы», гл. XXX.

[181] Рассказ Т. Н. Грановского. (Прим. П. В. Анненкова.)

415

[182] Цикл статей Герцена «Дилетантизм в науке» был напечатан в

«Отечественных записках» 1843 г. (№№ 1, 3, 5, 12). «Радикализм» статей Герцена, о котором говорит Анненков ниже, состоял в их материалистической

направленности.

[183] О спорах Герцена со славянофилом А. С. Хомяковым см. в гл. XXX

«Былого и дум».

[184] Известное письмо Чаадаева – первое из его «философических

писем», напечатанное в № 15 «Телескопа» за 1836 г. и послужившее поводом к

правительственному запрещению этого журнала. Разделяя в письме

теологический взгляд на историю, Чаадаев видел причину тяжелого положения

России в том, что она восприняла христианство из «жалкой, презираемой всеми

Византии». Несмотря на теологическую точку зрения автора, «голос из гроба», как записал Герцен в дневнике 1842 г. (сентябрь), письмо Чаадаева было

воспринято современниками как «обвинительный акт» против николаевского

режима и официальной церкви.

[185] Неандер Август (1789—1850) – духовный писатель, автор книги

«Жизнь Христа», написанной против книги Штрауса (см. прим. 60 к стр. 199).—

Гфрёрер Август-Фридрих (1813—1861) – историк церкви католического

направления. В дневнике Герцена за 1844 г. есть упоминания и записи по поводу

чтения «Истории христианской церкви» Гфрёрера (см. Герцен, т. II, стр. 344, 347).

[186] Точные немецкие тезисы Герцена – его материалистические и

атеистические убеждения (намек на увлечение Л. Фейербахом).

[187] Из речи Петра I в ответ на поднесение ему сенатом 22 октября 1721 г.

титула «императора всероссийского» и «отца отечества» (в связи с празднованием

Ништадтского мира, заключенного со Швецией).

[188] Анненков почти буквально воспроизводит отрывок из статьи М. П.

Погодина «За русскую старину» («Москвитянин», 1845, № 4), являвшейся в

известной мере программной и написанной в ответ на статью западника Е. Ф.

Корша «Бретань и ее жители» («Московские ведомости», 1845, №№ 25—27).

[189] В переписке Белинского, в письмах и дневниках Герцена середины

сороковых годов мы находим несколько иное представление о взаимоотношении

«редакции» «Москвитянина», то есть М. Погодина и С. Шевырева; с

«теоретиками» славянофильства – А. С. Хомяковым, К. Аксаковым, Ю.

Самариным и братьями Киреевскими. Личная порядочность последних, в отличие

от нравственной нечистоплотности главарей редакции, не заслоняла от

Белинского и Герцена единства ретроградных «начал» учения, реакционности

общественно-политической линии тех и других.

В статье «М. П. Погодин и борьба классов» Г. В. Плеханов писал, что как

«Москвитянин» прямо соприкасался с идеологией официальной народности, так и

славянофилы в своей «теории и практике» прямо соприкасались с

«Москвитянином» (Г. В. Плеханов, Соч., т. XXIII, стр. 45—101).

[190] Это случилось по приезде Белинского из-за границы, и критик не

говорил, а писал об этом 15 февраля 1848 г. Анненкову, бывшему тогда за

границей (Белинский, т. XII, стр. 465).

416

[191] См. о Белинском «в другой среде», вне своего круга, в «Литературных

воспоминаниях» И. И. Панаева (Гослитиздат, 1950, стр. 256—259, 296—300).

[192] Это утверждение Анненкова неверно, потому что мемуарист

абстрактно и формально трактует вопрос о «дельном» в учении славянофилов, то

есть об отношении их к народным началам, к «народному быту». Когда К. Д.

Кавелин в одном из писем 1847 г. на основании ряда последних «программных»

статей Белинского (таких, как «Взгляд на русскую литературу 1846 года», «Ответ

«Москвитянину» и др., в которых критик выступает страстным обличителем

«космополитов-западников») заговорил о славянофильских нотах в статьях

Белинского, последний ответил ему: «Терпеть не могу восторженных патриотов, выезжающих вечно на междометиях или на квасу да каше... но, признаюсь, жалки

и неприятны мне спокойные скептики, абстрактные человеки, беспаспортные

бродяги в человечестве» (Белинский, т. XII, стр. 433). Очевидно, Анненков не

понял этой борьбы в двух направлениях Белинского. демократа в последние годы

и потому здесь и ниже говорит об «уступках» Белинского славянофилам.

[193] Речь идет о брошюре К. С. Аксакова «Несколько слов о поэме Гоголя

«Похождения Чичикова, или Мертвые души» (1842). Белинского «возмутили» в

этой брошюре и выспренний тон Аксакова и попытка славянофильских кругов

(Аксакова, Шевырева), приписав Гоголю «эпическое созерцание» жизни на манер

древних, представить его героев носителями русского «субстанциального», а

значит, положительного начала и тем ослабить обличительный пафос «Мертвых

душ». На брошюру К. Аксакова Белинский откликнулся заметкой «Несколько

слов о поэме Гоголя «Похождения Чичикова, или Мертвые души», напечатанной

в «Отечественных записках», 1842, № 8, а затем, после ответа К. Аксакова, опубликованного в № 9 «Москвитянина» за 1842 г., остро полемической и

развернутой рецензией «Объяснение на объяснение по поводу поэмы Гоголя

«Мертвые души», опубликованной в № 11 «Отечественных записок» этого же

года.

[194] В действительности же Белинский и Герцен, в отличие от

славянофилов и таких западников, как Н. Кетчер, были далеки от того

поверхностного и прямолинейного противопоставления столиц, которое

приписывает им Анненков. См. об этом у Герцена в очерках «Москва и

Петербург» (1842), «Станция Едрово» (1846), у Белинского – в статье

«Петербург и Москва» (1844).

[195] В своих «Воспоминаниях о Белинском» Тургенев относит личное

знакомство с критиком к «лету 1843 года». Однако, по свидетельству Белинского, оно произошло в середине февраля 1843 г. через П. В. Зиновьева, с которым

Тургенев был за границей (Белинский. т. XII, стр. 139). До этого Белинский уже

внимательно следил за выступлениями Т. Л. в печати – так подписывался

Тургенев под своими первыми произведениями (см., например, Белинский, т. XII, стр. 111). Когда в апреле 1843 г. вышла в свет «Параша». Рассказ в стихах» за

подписью Т. Л., Белинский отозвался о произведении Тургенева восторженной

рецензией, появившейся в майском номере «Отечественных записок».

Характерно, что уже в первых письмах с упоминанием о Тургеневе встречаются

указания, что Белинский воспринимает его как своего «союзника» против

417

славянофильского лагеря (см., например, письмо к В. Боткину от 31 марта – 3

апреля 1843 г.– Белинский, т. XII, стр 151).

[196] Подавляющее большинство видных славянофилов (А. Хомяков, И. и

П. Киреевские, Ю. Самарин и др.), как это стало известно с опубликованием их

дневников, переписки и т. д., несмотря на демагогические речи и помещичье, фрондерство, были в сороковые годы, хотя и с разного рода оговорками, монархистами, безоговорочными сторонниками таких крепостных устоев, как

помещичья собственность на землю, и помышляли лишь о безземельном

освобождении крестьянства с соизволения самодержавия.

Западники же не были едины в этом вопросе. Грановский, питая горячую

вражду к крепостническим порядкам, склонялся в этом главном вопросе эпохи к

буржуазно-просветительской точке зрения. Большинство западников-либералов

(Кавелин, Анненков и др.) стояло за личное освобождение крестьян, за

«европеизацию» порядков, в виде конституционной монархии, при сохранении

помещичьей собственности и преимущественного политического положения

дворянства, как единственного «образованного» сословия. Такие же «западники», как Е. Ф. Корш, В. П. Боткин и даже Н. Кетчер довольно равнодушно относились

к этому вопросу. Иное дело Белинский, а за ним Герцен и Огарев. Белинскому

была свойственна истинно демократическая ненависть ко всему

крепостническому строю и его порождениям снизу доверху.

[197] Белинский и Герцен иначе думали о «нравственном» характере своих

врагов, а их писания (Дмитриева, Языкова и др.) справедливо воспринимали как

доносы и именовали в подцензурной печати не иначе, как «юридическими

бумагами» и т. п. «Из манеры славянофилов видно, что если б материальная

власть была их, то нам бы пришлось жариться где-нибудь на лобном месте»,—

записал Герцен в дневнике 20 ноября 1844 г. (Герцен, т. II, стр. 390).

[198] В действительности отрицательное отношение Белинского к

сборникам «харьковскому», «архангельскому» и другим объяснялось тем, что в

них не было ничего «местного», а печатались те же непризнанные столичные

«гении» – Бенедиктов, Кукольник, Шевырев и др.; кроме того, все эти сборники, помимо «провинциальности», отличались, как правило, еще и славянофильской

или националистической тенденцией. См., например, рецензии Белинского на

«харьковский сборник» «Молодик», издаваемый И. Бецким (Белинский, т. VII, стр. 87—92, т. VIII, стр. 105—111).

[199] Вопрос об отношении Белинского к славянству значительно сложнее, чем это представляется Анненкову, который попросту приписал критику

западническую точку зрения, а потом зачислил его на этом основании (см. ниже) в разряд доктринеров-централиазаторов типа Б. Чичерина. Белинский

действительно резко отрицательно относился к панславистскому движению, но не

потому, что боялся «возвышения племенного творчества» за счет «европейского

образования», как пишет Анненков, а потому, что отлично понимал реакционный

характер этого движения, возбуждаемого идеологами так называемой

официальной народности (М. Погодин), славянофилами (Хомяков и др.) и

поддерживаемого в правительственных сферах. По справедливому мнению

Белинского, панславистская пропаганда, раздуваемая крепостниками и

418

реакционерами, отвлекала внимание от бедственного положения народа в России, от разрешения насущных «национальных» вопросов и ничего хорошего не сулила

угнетенным народам. Этим объясняются некоторые его резкие оценки тех

явлений, которые подчас не заслуживали такой резкости. Выступая против

панславизма, Белинский вместе с тем сочувствовал национально-

освободительным движениям славян (см. в письмах Белинского отзыв о

Мицкевиче, о польском революционере Мерославском, его гневные обличения

усмирителей Польши – Белинский, т. XI, стр. 576, т. XII, стр. 402).

[200] См. об этом в заключительной части статьи Белинского «Объяснение

на объяснение по поводу поэмы Гоголя «Мертвые души» (1842).

[201] Судя по нумерации, дальше должны были следовать гл. XXI и XXII, очевидно выяснявшие то, что «происходило вокруг имени Гоголя», то есть

говорившие о гоголевском направлении, так как в конце гл. XX сделан лишь

приступ к этому.

[202] Тоже нежинский товарищ Гоголя, пробивавшийся в литераторы с

большими усилиями и посещавший для того разные литературные круги. (Прим.

П.В. Анненкова.)

[203] Данное письмо Гоголя является ответом на единственное дошедшее

до нас письмо Анненкова к Гоголю от 11 мая 1843 г., напечатанное в книге: «Н. В.

Гоголь. Материалы и исследования», I, стр. 127. Письмо Анненкова было

адресовано в Рим, где Гоголя уже не было, почему в его письме и значится, что

художник Иванов переслал ему петербургский адрес Анненкова и сообщил о

готовности последнего выполнять поручения Гоголя. Начало и заключительная

часть письма приводятся с незначительными отклонениями (см. Гоголь, т. XII, стр. 251—256).

[204] Под «московской партией» подразумевается круг славянофилов вкупе

с М. Погодиным и С. Шевыревым.

[205] Анненков приводит это письмо Гоголя, опустив его деловое начало и

заменив ряд слов другими: слово «тьмит» словом «темнит», «присовокупите» —

«присоедините», «оставим yтo» – «.оставлю yтo». Курсив принадлежит Гоголю

(Гоголь, т. XII, стр. 297—299).

[206] В 1847 г. Анненков получил не одно, а четыре письма от Гоголя из

Остенде: от 12 августа н. ст., от 31 августа н. ст., от 7 сентября н. ст. и от 20

сентября н. ст. (см. Гоголь, т. XIII). Гоголь знал, что Анненков в дружеских

отношениях с Белинским, Герценом, Тургеневым, и его письма проникнуты

интересом к этим людям, олицетворявшим уже новую, мало знакомую ему

Россию.

[207] Анненков цитирует середину письма Гоголя из Москвы Н. Я.

Прокоповичу от 29 марта, по-видимому, 1850 г., так как в 1848 г. Гоголь не был в

Москве. Курсив принадлежит Анненкову (см. Гоголь, т. XIV, стр. 174).

[208] По свидетельству современников, к середине сороковых годов

влияние «Отечественных записок» во главе с Белинским настолько возросло, а

его разоблачения славянофильского учения действовали так неотразимо, что это

вызвало тревогу в славянофильском лагере. До 1845 г. славянофилы не имели

своего прямого печатного органа. С конца 1844 г. они решили приспособить для

419

этой цели «Москвитянин», который на определенных условиях и перешел в их

руки с января 1845 г. Что «Москвитянин» новой редакции был задуман как орган, вокруг которого должны сплотиться все не согласные с Белинским, доказывается

тем, что к участию в журнале, используя недовольство московских западников

«крайностями» Белинского, предполагалось привлечь Герцена и Грановского, не

говоря уже о Корше. Сплочению этих разнородных сил должно было

способствовать и выдвижение в качестве редактора И. В. Киреевского, слывшего

среди славянофилов и западников «эклектиком» (Герцен). О переменах в

редакции были осведомлены находившиеся за границей Гоголь и Жуковский. «Я

рад, между прочим, тому,– писал Гоголь 26 декабря н. ст. 1844 г.,– что

Москвитянин переходит в руки Ивана Васильевича Киреевского. Это, вероятно, подзадорит многих расписаться... Чего доброго, может быть, Москва захочет

доказать, что она не баба» (Гоголь, т. XII, стр. 424). Однако надежды не

оправдались. Появление в это время стихотворных доносов Н. М. Языкова

привело к окончательному разрыву со славянофилами Герцена, Грановского и др., а вместе с этим отпал и вопрос об их участии в славянофильском органе. На

первых порах славянофилы ревностно принялись за издание, но выпустили всего

лишь три книги и, подготовив материал для четвертой, снова передали журнал

Погодину. В № 1 «Москвитянина» за 1845 г. были напечатаны стихи В. А.

Жуковского, М. Дмитриева, Н. М. Языкова, появилась статья М. Погодина

«Параллель русской истории с историей западных европейских государств, относительно начала», а также начало статьи И. В. Киреевского «Обозрение

современного состояния словесности» (имела продолжение в №№ 2 и 3); в

следующих книгах были напечатаны статьи А. С. Хомякова: «Письмо в

Петербург» (№ 2), «Мнение иностранцев о России» (№ 4); статья П. В.

Киреевского «О древней русской истории» (№ 3) и др. На эти-то статьи и

ссылается Анненков ниже.

[209] Статья С. П. Шевырева называлась «Взгляд русского на современное

образование Европы» и была напечатана в № 1 «Москвитянина» за 1841 г. Статья

И. В. Киреевского, конечно далекая от шевыревских несуразностей, по существу

не только не наносила удара Шевыреву, а, наоборот, во многом углубляла и

развивала основные положения его статьи. Белинский не нашел в статье «ничего

нового», хотя отметил, что «не новое» было высказано с таким мастерством, какое редко встречается в оригинальных статьях русских писателей. Основную

мысль статьи Киреевского хорошо выразил Герцен, когда писал, сравнивая статьи

М. Погодина и И. В. Киреевского и уличая редакцию в непоследовательности: «Г-

н Погодин доказывает, что два государства, развивающиеся на разных началах, не

привьют друг к другу оснований своей жизни; г. Киреевский стремится доказать, напротив, что славянский мир может обновить Европу своими началами»

(Герцен, т. II, стр. 137).

[210] Неточно: третья статья И. В. Киреевского, посвященная «текущим

явлениям литературы», появилась в мартовской книжке «Москвитянина» за 1845

г. (отд. «Критика», стр. 18—30) и отличалась, по характеристике Белинского,

«больше чем легкостью». Киреевский повторял в ней избитый булгаринско-

шевыревский тезис, будто «Отечественные записки» гоняются за Западом и

420

подрывают авторитеты отечественной литературы. Уничтожающий разбор этой

статьи Белинский дал в обзоре «Литературные и журнальные заметки»,

напечатанном в майском номере «Отечественных записок» (Белинский, т. IX, стр.

67—74).

[211] Известная книга Кюстина – С u s t i n e, «La Russie en 1839» («Россия

в 1839 году»), записки маркиза Кюстина, легитимиста, о своем путешествии в

Россию, изданные в 1843 г. в Париже и запрещенные в России.

[212] В этом месте Хомяков приводил в пример таких мудрых и светлых

эпох, сложившихся, однако же, без участия формального знания,– царствования

Федора Ивановича, Алексея Михайловича и императрицы Елизаветы Петровны, о

чем было уже говорено, (Прим, П. В, Анненкова.)

[213] Это смелое положение А. С. Хомякова, всеми замеченное и не

оставленное без возражения, показывало еще раз, как далеко увлекал его

блестящий ум, наклонный к решительным словам и афоризмам, ради