Текст книги "Собрание сочинений в 4 томах. Том 1. Вечерний звон"
Автор книги: Николай Вирта
сообщить о нарушении
Текущая страница: 36 (всего у книги 47 страниц)
1
Незадолго до очередного отъезда из Самары по делам Транспортного бюро Флегонт получил письмо от Ольги Михайловны. Она писала, что как-то ночью к ней явились Волосов и еще один эсер, по фамилии Стукачев, заявили, что действуют от имени Тамбовского комитета эсеров, и предложили объединить свою работу в деревне с деятельностью социал-демократов. И ушли, сказав на прощание: «Будем ждать ответа три недели, а потом объявим, что эсдеки полностью сдали нам тамбовскую деревню». Стукачев оставил конспиративный адрес, куда надо было послать вызов эсеровским делегатам. Совещание предложил устроить в землянке у Лебяжьего.
Флегонт взбеленился. «Стоит, черт побери, доказать этим демагогам, что и в деревенских делах социал-демократы не лыком шиты и вовсе не намерены отдавать деревенскую голытьбу в руки эсеров!»
Так он появился в Двориках. Два дня Флегонт сражался в землянке с эсерами. Их поддерживал Петр Сторожев – «представитель трудовых мужицких масс», как представил его Стукачев. Флегонт вовсе не удивился тому, что Петр якшается с эсерами.
Эсеры вели себя вызывающе нагло и договорились до того, что именно они должны руководить объединенными усилиями, потому что-де у социал-демократов никакой опоры в селах нет.
Флегонт в самый разгар никчемного спора покинул землянку и увел Ольгу Михайловну, – она тоже принимала участие в скандальном совещании.
Флегонт сказал, что хочет повидать отца. Ольга Михайловна отговаривала; Флегонт сердито заявил, что в няньках не нуждается.
Ольга Михайловна пожала плечами и сдалась, пообещав пригласить к себе Луку Лукича. Флегонт ушел в сторожку на кладбище.
В тот же вечер к Ольге Михайловне собрался Викентий. Он узнал от волостного старшины новость: земство отпустило деньги на постройку новой школы. С этой приятной вестью Викентий шел к Ольге Михайловне, все еще тая надежду восстановить былую дружбу.
Дважды Викентий заходил в школу, но Аленка твердила одно:
– Ольга Михайловна ушли.
– Куда?
– Не знаю.
– Ты не уговорила Чобу пойти ко мне работником? – как бы вскользь спросил отец Викентий.
– Ой, батюшка, уж простите его, неученого, словно бык уперся.
– Лучше сказать, как баран!
Аленка промолчала.
Викентий ушел домой, но ему не сиделось. Он то и дело раздвигал занавеску и смотрел, нет ли света в окне учительницы. Прошел час. Свет в комнате учительницы горел. Викентий направился в школу.
У Ольги Михайловны сидел Лука Лукич. Викентий удивился: какое дело могло быть у старика в школе в такой поздний час?
Лука Лукич, приняв благословение, сказал:
– Вот зашел поговорить насчет постройки школы. Подсчитал – кирпича для строительства церкви купили с излишком. Может, на школу пожертвуем?
Столь странное объяснение позднего посещения школы возбудило у Викентия смутные подозрения.
– А что ж, – согласился он, – если останется, отдай. Дело благое. Как раз бумага пришла из земства: разрешили кредит на постройку школы. Я пришел, Ольга Михайловна, чтобы сообщить вам это.
– Спасибо. Чаю хотите? – сухо спросила Ольга Михайловна. – Я сейчас! – И поспешно вышла.
«Странно, – подумал Викентий – Гм… Что-то тут…»
Ольга Михайловна возвратилась через несколько минут.
– Я не расслышала, о какой бумаге вы говорили? – сказала она, садясь на свое место в угол. – Чай сейчас будет, я подняла Алену.
– Из земства пришла бумага, разрешили кредит на постройку школы, – повторил Викентий.
Лука Лукич зевнул.
– Ну, нет сна, хоть убей! Ворочался, ворочался, дай, думаю, схожу к барышне, скажу насчет кирпича.
– Я тоже пришел порадовать Ольгу Михайловну, – вскользь заметил Викентий. – Да вижу, что она не очень рада мне.
– Я устала, – уклончиво ответила Ольга Михайловна.
Наступило молчание. Кто-то тихо прошел по коридору, потом чуть слышно закрылась входная дверь. Это Чоба побежал к Никите Семеновичу с просьбой тотчас же прийти в школу.
– Алена, кто там ходит? – крикнула Ольга Михайловна.
– Я, барышня, – послышался голос Аленки. – Подавать самовар, что ли?
– Давай.
Аленка закрыла за собой дверь. Ольга Михайловна неторопливо собрала посуду. Викентий пристально наблюдал за ней.
– Чоба дома?
– Спит, – ответила Ольга Михайловна.
Пока пили чай, пока говорили о кирпиче, об отпущенном кредите и строили всякие планы, прошло полчаса. Аленка поманила Ольгу Михайловну.
Ольга Михайловна вышла в коридор; ее ждал Никита Семенович.
– Беги на кладбище, – шепнула ему Ольга Михайловна, – и скажи Флегонту, чтобы он не приходил ко мне. Здесь Викентий.
Никита Семенович опрометью бросился на кладбище. В сторожке никого не было. Он повернул назад, добежал до школы и увидел, как в освещенном дверном проеме появилась и исчезла фигура Флегонта.
Никита Семенович крепко выругался, хотел пойти домой, но тут же передумал, вернулся к школе и стоял у двери до тех пор, пока Лука Лукич, Флегонт и поп не разошлись по домам.
2
Лука Лукич услышал знакомые тяжелые шаги в коридоре, подошел к двери, открыл ее, сказал:
– Погоди, Флегонт! – и обернулся к попу.
Ольга Михайловна сидела, побледневшая и растерянная.
– Вот что, батюшка, – заговорил Лука Лукич, – мне известно, как ты злобен на моего сына и на зятя своего Флегонта. Я не знаю, что сейчас в твоих мыслях, но единое вероподобно для меня, что ты за милую душу выдашь Флегонта.
– Ты с ума спятил, старый? Да как ты смеешь говорить такое?
– Нет, я в твердом уме. Слушай… Из-под меня один кирпич – веру в царя – сам государь вышиб. Из-под меня другой кирпич – веру в нерушимость моего семейства мои сыновья и внуки вышибают. Подо мной последний кирпич остался: богом, правдой его зовут. Ежели ты донесешь, что я с Флегонтом у Ольги Михайловны виделся и тем ее под топор подведешь, знай, от бога тем же часом отрекусь. А уж тогда ничто меня не устрашит. И первый, кого я на тот свет отправлю, будешь ты, поп. Теперь делай, что хочешь.
Лука Лукич отошел от двери. На пороге показался Флегонт.
– Ну, ну, батя, зачем же так! – сказал он добродушно. – Сядем рядком, поговорим ладком. Здравствуйте, отец Викентий.
– Здравствуй, Флегонт, – хмуро ответил тот. – Нет, не доносчик я, Лука.
– Пожалуй, похуже, – усмехнулся Флегонт. – Если я сейчас говорю с вами, то только затем, чтобы сказать: рад бы я был забыть, что вы отец моей жены… Но что поделаешь – так уж случилось.
– Я на тебя тоже в обиде, Флегонт, но молчу.
– За что вы в обиде на меня? Уж не за то ли, что мы пригвоздили вас к позорному столбу! Уж не потому ли, что всему свету показали – вот, мол, волк в овечьей шкуре?
– Вот, вот, – мрачно ответил Викентий.
– Ольга Михайловна, вы что притихли?
– Ничего, Флегонт Лукич, вы не обращайте на меня внимания… Может, мне уйти?
– Зачем же? – улыбнулся Флегонт. – Тут дело шире и глубже семейного. Вам только польза послушать нас.
– Вот ты и твои единомышленники сочинили обо мне листовку, – помолчав, начал Викентий. – Вы порочите мое имя и уверяете, будто я агент охранки…
– Состоите вы на службе в охранке или нет, не суть важно, – прервал его Флегонт. – Важно, что охранке ваши мысли на руку. А что касается листовки – дело это распадается на две половины. Верно, листовка была пущена. Могу сказать, что главной заводчицей была ваша дочь. Не знаю в подробностях, что между вами вышло, но Татьяна никогда о вас не вспоминает…
– Она меня не вспоминает, я – ее! – Викентий побледнел.
Флегонт сдул пепел с цигарки.
– Ладно, речь не о том. Так вот о листовке. Ну, а вы, Викентий Михайлович, вы-то как нас выставляете в своих речах и проповедях?
– Я нигде и никогда не говорил, будто вы кем-то куплены. Я борюсь с вами честными средствами… А вы какими?
– Погодите, – остановил его Флегонт. – Ведь у нас тоже есть свои мысли. Мы знаем, в чем человеческое счастье и где причина человеческих несчастий – короче, и нам есть что сказать народу… И куда его позвать, мы тоже знаем, и будущее его тоже видим. Так вот об этом самом нам не токмо что писать, говорить не дозволено. Почему – хочу я спросить вас?
– Потому, что вы за насилие, за кровь, за уничтожение классов.
– Давайте разберемся, кому мы хотим добра и от кого хотим избавиться… Разве мы трудящемуся, честному мужику прочим разгром? Рабочему человеку? Доктору, скажем, или чиновной пешке? Солдату или какому-нибудь там офицеру? Может быть, мы ученым людям прочим гибель? Читали вы такое в наших сочинениях? Мы говорим народу: уничтожить насильников. И уничтожим, ежели станут сопротивляться.
– Вот, вот! – подхватил Викентий. – А ведь это же люди, живые сердца, души, радости, печали… Значит, их скопом под топор?
– Так их же малая кучка, а что они с народом делают? – гневно воскликнул Флегонт.
– Мне жалко каждого человека. Не для того он создан, чтобы его убивали или чтобы из него сосали кровь.
– Но ведь сосут, сосут же из народа кровь! – вмешалась Ольга Михайловна. – Разве вы не видели избитого Луку Лукича? За что его били? – Ольга Михайловна возвысила голос. – Почему его не пожалели?
Чоба и Аленка, разбуженные громким говором, подошли к дверям и слушали спор. Лука Лукич много раз переходил с места на место. Ольге Михайловне тоже не сиделось, и она то останавливалась перед Викентием, то перед Флегонтом.
– … Я не хочу ни зла, ни пролития крови, ни вражды, – все более возбуждаясь, отвечал ей Викентий. – Я за мирное решение всех споров.
– Ты три месяца об этом толкуешь! – Лука Лукич был возбужден не меньше Викентия. – А что толку? Только распалил село. Волчимся друг на друга, как сроду не бывало! Вот тебе твое «примирение»…
– Три месяца не срок.
– А уж ежели ты еще год этим займешься, так в селе ножи в ход пойдут, помяни мое слово.
– Вы бы потише! – умоляюще сказала Ольга Михайловна. – Под моими окнами стражник шатается.
– Ничего, барышня, вмешался Чоба, – там Микита сторожит.
Ольга Михайловна приложила палец к губам, но говорившие не слышали слов Чобы.
– Ты знаешь, Лука, что я за мужиков, что вся моя жизнь в том и состоит, чтобы мужику жилось лучше, что только за это я и борюсь?
– Вот и мы за это же боремся, – снова начал Флегонт. – Если вам верить, то и царь за то же самое борется. И эсеры… И мой батька. Все за мужика, но на чьей стороне правда? Как насчет мужиков старается царь, мы знаем…
– Царь окружен дурными советниками, – заметил Викентий.
– Уж не вы ли желаете занять их место? – с недоброй улыбкой спросил Флегонт.
– Я знаю, как примирить людей.
– Людей? – переспросил Флегонт. – Каких? Мужиков, что ли? Мы вас бьем за то, что вы хотите, чтобы они остались на веки вечные послушным стадом.
– Ложь! Разве ты не из того же стада? Не я ли тебя учил, не тебе ли отдал самое заветное, что у меня есть, – дочь? И чем ты мне отплатил? Зачем меня называешь агентом?
– А зачем же вы так горячо принимаете к сердцу эти слова, если вы не агент? Обойдите их молчанием! – Ольга Михайловна холодно усмехнулась.
– Нет, не поймем мы друг друга, – устало пробормотал Викентий.
– Я хочу добавить, – после молчания заговорил Флегонт. – Какой бы вы расчудесный человек ни были, вы враг моей идеи, а стало быть, и мой личный враг. И не потому Таня сейчас вам враг, что она плохая дочь или что вы с ней крупно поговорили, а потому, что вы идете против ее дела. Если хотите знать наше с ней сокровенное желание – оставьте свое занятие. Ничего для вас и для народа путного из этого не выйдет. Никого вы не примирите, а что худо себе сделаете, – это уж вернее верного! Вот наш совет. А там ваша воля. Но имейте в виду: в покое мы вас не оставим.
– Я от своего дела не откажусь, – твердо заявил Викентий.
– Ну что ж! Тогда воевать нам.
– Недалеко, ох, недалеко ты смотришь, отец Викентий! – только и сказал Лука Лукич.
Викентий встал, остановился перед Флегонтом и, глядя вбок, глухо проговорил:
– Тане скажи: я жду ее. Дверь дома для нее всегда открыта. – И вышел.
В дверях показалась Аленка, позвала Ольгу Михайловну. Отец и сын, оставшись вдвоем, помолчали.
– Ухожу я, батя.
– Когда?
– Сейчас. И то задержался.
– Куда?
– Много у меня дел.
Лука Лукич вздохнул.
– А где тот адвокат, Флегонт?
– Жив и здоров.
– Уж не он ли над тобой начальник?
Флегонт улыбнулся.
– Как сказать… Ты меня родил, вырастил, а Владимир Ильич самое главное мне открыл: ради чего жить и что надо делать, чтобы всему народу, всем, кто трудится, было хорошо. Как бы тебе объяснить… Я душой родился, его узнав.
– Он больших умов человек, Флегонт, ба-альших. Таких умов я, кажись, не видывал. Ты иди за ним. А не говорил ли он, когда мужику можно ждать послаблений?
– Он пишет, что это от самих мужиков зависит. Если станет мужик на нашу сторону, если поймет нас.
– Что мне делить?
– Тут вместо меня Ольга Михайловна…
– Это я давно понял.
– Захочешь поговорить со мной – поговори с ней. То, что хотел бы узнать у меня, узнаешь у нее. И верь ей, как мне.
– Мы ей все верим.
– И меня жди, батя. Я приду… Жди… – Флегонт встал.
– Прощай. Благослови тебя господь на ратный подвиг. Лука Лукич обнял сына. Флегонт ушел.
3
Через неделю Ольгу Михайловну вызвали в Тамбов к инспектору народных училищ. Она сразу почувствовала что-то неладное: слишком уж поспешен был вызов.
Доложили инспектору, тот попросил госпожу Лахтину явиться вечером.
В назначенный час Ольгу Михайловну ввели в кабинет инспектора. Там сидел незнакомый ей человек. Был он в отлично сшитом костюме, пахло от него тончайшим одеколоном, в глазах светился живой ум. Он мягко улыбнулся при виде смущенного лица Ольги Михайловны.
– Ольга Михайловна Лахтина, если не ошибаюсь? – проговорил незнакомец. – Простите за эту нелепую неожиданность, но не я тому виной. Вас просто забыли предупредить, что с вами будет разговаривать не инспектор. Прошу, садитесь.
– Что вам угодно? – Ольга Михайловна села в кресло напротив незнакомца. Она как-то вдруг успокоилась.
– Мне угодно, Ольга Михайловна, чистосердечно объясниться с вами.
– Относительно какого же предмета? – холодно осведомилась Ольга Михайловна.
– Относительно предмета, который весьма интересует меня и вас.
– Милостивый государь, я не имею чести вас знать. – Ольга Михайловна поднялась. – Я не знаю предметов, которые могут вас интересовать в связи со мной.
– Да вы садитесь. – Незнакомец рассмеялся. – Мне представилось, что внезапность и некоторая загадочность всегда занимательны, а для сельских учительниц тем более. Ведь скучно в глуши-то! Каждый день все одно и то же, те же лица, те же интересы… Или в сельской жизни есть свои прелести? Свои загадки, например?
Ольга Михайловна все поняла.
– По поводу этих загадок и прибыл. Разрешите представиться: подполковник Филатьев. Знакомая фамилия?
– Знакомая, – спокойно ответила Ольга Михайловна. – Очень знакомая.
– Когда-нибудь мы должны были с вами встретиться, не правда ли? Ну, я просто ускорил эту встречу, только и всего. У нас с вами есть общий знакомый, так что разговор будет в высшей степени интересным и для вас и для меня. Кстати, о знакомых… Сказать, от кого я вам привез поклон? А вот и не догадаетесь! От Григория Ефимовича Распутина. Знаете такого?
– Этого я тоже знаю. – Ольга Михайловна была готова решительно ко всему.
– Представьте, Ольга Михайловна, вылез из своих сибирских трущоб и объявился в столице. В высших сферах его славят пророком, провидцем и так далее.
– Чудеса!
– Именно. Чего только на Руси не бывает! Ну, познакомились, подружились, и в минуту откровенности Григорий Ефимович душу мне открыл. «Любил, – говорит, – в жизни одного человека, по-настоящему любил, и сейчас люблю…» И назвал вашу фамилию!
– А моя фамилия вам, конечно, уже была известна?
– Ну, ясно. Как же не быть известной, вы же нам во все колеса палок понатыкали. Впрочем, об этом потом… Я о Грише, предмет-то больно уж любопытный! Я ему и скажи, Григорию Ефимовичу: скоро, мол, увижу госпожу Лахтину. Тут он совсем душу нараспашку. Поклон просил передать, велел сказать, что ежедневно за вас молится, прощения просит за прежние хамства. – Филатьев посмеялся. – Что скажете, а? Вот уж поистине: жизнь – фантазерка непревзойденная!
– Вы что же, господин Филатьев, только за тем сюда приехали, чтобы передать мне Гришкин поклон и поговорить о жизни-фантазерке? – усмехаясь, проговорила Ольга Михайловна.
– Отчасти, отчасти и за этим, – рассеянно ответил Филатьев. – Главная моя цель в другом… Вы, конечно, знаете Флегонта Сторожева и его супругу?
– Знаю.
– О!..
Делая вид, что она вполне откровенна с Филатьевым, Ольга Михайловна преследовала далеко идущие цели. Она поняла, что Филатьев знает все или почти все. Так это и было на самом деле. После того как Викентий объявил Филатьеву о решительном разрыве с охранкой, тот следил за каждым шагом попа. Последние весьма печальные для полковника сведения о неминуемом крахе затеи Викентия заставили его поехать в Тамбов и сыграть ва-банк. Прямых улик против Ольги Михайловны у Филатьева не было. Но подпольную деятельность против примиренческих замыслов Викентия могла вести только Ольга Михайловна. Так думал Филатьев. Но у Ольги Михайловны против него был сильный козырь – и она тоже решила действовать напрямик.
Филатьев подошел к окну, побарабанил пальцами по стеклу. Он собирался с мыслями. Откровенность учительницы потрясла этого видавшего виды человека.
– Прегадостная погода, а? И что за город – центральная площадь, а кругом какие-то кучи, канавы… Черт знает что! – И, обернувшись, спросил: – Как поживает Викентий Глебов?
– Неважно.
– Почему?
– Вы же знаете.
– Гм… Скажите, что с ним происходит?
– А собственно, почему я должна отвечать на ваши вопросы? Ведь я не на допросе.
– Нет, нет, избави бог, это потом. Если, конечно, будет необходимость… Просто я знаю, что вы ближайший друг Викентия Глебова.
– Была, – прозвучал короткий ответ.
– Были или есть – это не важно, – заметил Филатьев. – Главное в том, что и вы и я очень хорошо знаем этого человека. Поэтому я и решил поговорить о нем с вами.
– А почему бы вам не поехать к нему?
– Не совсем удобно, – доверительно сказал Филатьев. – В ваших Двориках завелась агентура революционеров. Из моего приезда они, знаете, такое испекут… Вы же первая постараетесь.
– Разумеется.
– Черт побери, однако!
– Что – однако?
– Однако смелая вы! – с восхищением сказал Филатьев.
4
Наступило молчание. Каждый обдумывал следующий ход. Впрочем, Ольга Михайловна понимала, что преимущества на ее стороне, и улыбалась, зорко наблюдая за Филатьевым.
– Меня, Ольга Михайловна, в сущности, интересует один вопрос: вы, что же, убежденная социал-демократка или в родстве с эсерами?
– Вернее будет сказать, что я сочувствую социал-демократам и никак не сочувствую эсерам.
– Вот как! Значит, марксистка? Ах да, вспомнил… Ваш братец, да и вы… Как же, как же! Стало быть, цель у вас партийная?
– Только.
– И личных целей никаких нет?
– Моя цель состоит в том, чтобы Глебов прекратил развращать людей своими выдумками. Своими или вашими – это все равно.
– Но он глубоко идейный человек.
– Идеи его порочные, а используете их в своих видах вы. Не будете же вы отрицать этого?
– Гм…
– Так-то. Там, где для вас только честолюбивые планы и расчеты, там для крестьян гибель.
– Вот уж тут вы не правы, Ольга Михайловна! Неужели вы полагаете, что я просто банальный честолюбец? Боже мой! – воскликнул Филатьев. – Да пожелай я сделать себе карьеру, только карьеру, неужели бы я не нашел другого пути?
– Этот путь для вас не хуже и не лучше другого.
– Нет, поверьте, я идейно разделяю то, чем руковожу, могу присягнуть в этом. Карьера и честолюбие, Ольга Михайловна, что параллельные линии. Я хочу спасти государя и его государство.
– И возвеличить себя.
– Что?
– Я сказала: и возвеличить себя… Спаситель государства – шутка сказать!
– М-да!..
– Так слушайте. Я и все, кто со мной, решили вашей идее и вашей карьере всячески препятствовать.
– Значит, как я и предполагал, это вы втыкаете палки в наши колеса?
– Вы очень догадливы.
Филатьев сел за стол и внимательно поглядел на Ольгу Михайловну.
– Вы молодец, честное слово!
– Допускаю, что кое-какие достоинства у меня есть.
– Послушайте… Вы представляете, что бы мы сделали, соединив наши силы. И какая бы вас ожидала жизнь. Работа самая увлекательная! И самая ослепительная карьера, Черт с ними, с этими мужиками и попами, а?
Ольга Михайловна пожала плечами.
– Мне нравится жить в глуши. Я не хочу ничего, кроме того, что имею.
– Да, теперь я понимаю, почему этот священник без ума от вас. Я любуюсь вами. И как женщиной, и как врагом. Приятно иметь дело с сильными личностями.
– Вряд ли вам сейчас доставляет удовольствие иметь дело с сильной личностью.
– Признаться… Как враг вы меня бесите до предела, как женщина – волнуете бесконечно. Нет, нет! – заметив движение Ольги Михайловны, вскричал Филатьев. – Можете быть совершенно покойны, я не пошляк.
– Может быть, перейдем к делу?
– Да. – В тоне Филатьева прозвучала нерешительность: он не мог придумать, что ему предпринять. Разговор выбил его из привычной колеи. Так много знать – и чувствовать полное бессилие. Дурацкое положение! – Вы представляете, госпожа Лахтина, что будет, если я прикажу вас арестовать? Вот сейчас, здесь…
– Отлично представляю. Но вы меня не арестуете.
– Почему же? – хмуро процедил Филатьев.
– Есть одно обстоятельство – гибельное для вас.
– Какое же?
– Видите ли, когда в селе шли обыски, Викентий Глебов спрятал нелегальщину, которая была у него, в известное мне место. Туда же он спрятал и ваши письма.
Филатьев заерзал на стуле.
– Видите, как это вам неприятно! Когда я уезжала из Двориков, я сказала друзьям, где хранятся секреты Глебова.
– Чертовская предусмотрительность!
– Да, вы правы… Так вот, если я завтра не вернусь в село, мои товарищи возьмут письма из тайника и передадут кому следует. И думаю, что выпады против олигархии и прочая демагогия сильно помешают вашей карьере. Теперь арестуйте меня.
– Если я дам слово?..
– Слово?
– Расписку, если хотите!..
– Зачем?
– Что я вас никогда не трону. Вы не обменяете это на мои письма?
– Нет, конечно. Они еще нам пригодятся.
Филатьев побледнел. Это было поражение, тем более страшное, что он не видел никакого выхода! Он скручен по рукам и ногам, и кем? Сейчас же поехать в Дворики, сделать обыск?.. Но о его приезде немедленно узнают и примут все меры, чтобы скрыть письма… Фантазия, изобретательность оставили его. Он видел только пропасть, куда может упасть при малейшем неверном движении. Такое чудовищное совпадение обстоятельств!
– До свидания, господин подполковник. Можете быть совершенно уверенным, что я не шутила с вами.
Ольга Михайловна вышла.
