Текст книги "Собрание сочинений в 4 томах. Том 1. Вечерний звон"

Автор книги: Николай Вирта

сообщить о нарушении

Текущая страница: 35 (всего у книги 47 страниц)

Глава четырнадцатая

1

Флегонт жил в Москве и выполнял поручения социал-демократа Лепешинского – агента «Искры» на севере России. Потом Флегонт получил указание перейти границу, добраться до Мюнхена и в таком-то доме, на такой-то улице, по такому-то паролю отыскать товарища Майера.

Флегонт приехал в Мюнхен, нашел указанный дом, квартиру и был немало удивлен, когда дверь ему открыл… Ленин.

В полутьме передней Ленин не узнал Флегонта: одетый в костюм хорошего покроя, в шляпе, возмужалый, он никак не походил на того мастерового, каким Ленин видел его в Питере.

– Наконец-то вы явились! – приветливо сказал он. – А мы уже начали беспокоиться. Впрочем, вы приехали как раз вовремя. – И, отступив на шаг, начал рассматривать Флегонта. – Ну, сильно же вы изменились! Идите сюда, рассказывайте.

– Нельзя ли потом, Владимир Ильич? – Флегонт замялся. – Мне назначена здесь явка… К товарищу Майеру… Помогите мне увидеть его.

– Ничего нет легче. – Ленин рассмеялся. – Я и есть Майер!

…Ленин расспрашивал о Лепешинском и внимательно выслушал новости революционного движения на родине.

В те времена Ленин жил напряженно, как никогда. Он был главной движущей силой «Искры», писал статьи и политические обзоры, руководил перепиской с агентами «Искры», связями с русскими организациями социал-демократов. Порой Ленин становился рядом с наборщиком, верстал газету, держал корректуру и ко всему тому работал над новой книгой; она называлась «Что делать?»

И не все было хорошо вокруг. Бесконечные споры с Плехановым по поводу важного и второстепенного стали почти правилом, а споры по аграрной части программы были так остры, что едва не кончились разрывом: Ленин и Плеханов стояли на противоположных позициях. Ленин настаивал на включении в программу партии пункта о диктатуре пролетариата, почитая его важнейшим. Он хотел, чтобы в программе было четко сказано о руководящей роли рабочего класса в революции. В аграрную часть программы он требовал вписать требование о национализации земли, а на первых порах требование о возвращении крестьянам «отрезков».

Плеханов резко выступил против всего, что предлагал Ленин, и только с большим трудом Ленину удалось отстоять свои позиции. Недоверие и подозрительность Плеханова, его идейные зигзаги неуклонно вели к расколу.

Тяжело приходилось Ленину: надо было иметь много терпения, много выдержки, чтобы работать сообща.

С Флегонтом он не мог говорить долго – спешил в типографию.

– Поручения организации, – сказал Ленин, – мы передадим вам на днях. Завтра Надежда Константиновна известит вас о дне, часе и месте встречи, – и распрощался с Флегонтом.

2

Обо всем, что делалось в «Искре» и в заграничных организациях русских социал-демократов, о ленинском плане построения партии и мыслях Ленина, касавшихся подготовки всенародного восстания, Флегонт узнал из беседе товарищами, которые окружали Ленина. Он слушал их, и одна мысль сверлила его сознание: наконец-то он нашел, что искал! И он, Флегонт, и еще сотни таких же, как он, будут посланы Лениным, чтобы разжигать классовую борьбу в городе и в деревне, готовить восстание, в котором должны слиться силы рабочих и деревенской бедноты.

«Неужели возможно это? – раздумывал Флегонт. – Неужели вместе с нами и отец пойдет на штурм крепостей русского царя! Так будет, так будет!»

3

…Через несколько дней Надежда Константиновна Крупская встретилась с Флегонтом в заранее условленном месте.

Беседа была короткая и деловая.

– Вы направитесь в Самару. «Искра» создает там своего рода отделение для юга России. Называться оно будет ради конспирации Юго-Восточным транспортным бюро; задача его – распространять искровскую литературу среди наших организаций. Уполномоченный «Искры» в Самаре – товарищ Клер. Вы будете ему помогать.

– Заняться бы мне заодно и сельскими делами, Надежда Константиновна! Право, пора… Социалисты-революционеры засылают в села сотни людей. Я бы и товарищу Клеру помогал, и кое-что в селе делал…

– Я думаю, что так и будет.

На следующий день Флегонт получил явки, инструкции и уехал из Мюнхена.

4

Агент «Искры» Глеб Кржижановский, известный под именем Клера, жил в Самаре с женой, работал на городской электрической станции и в депо Самаро-Златоустовской железной дороги. Поселился он здесь после возвращения из ссылки.

В просторной, уютной квартире Глеба постоянно собиралась веселая и шумная компания; карты, танцы, прогулки по Волге, споры о Горьком, Толстом, Чехове, о декадентах – вот чем заполняли свободное время Глеб и его друзья.

Полиция имела достоверные донесения, что политика решительно изгонялась из дома Кржижановского, а всякий затевавший разговор на политические темы штрафовался.

Самарские социал-демократы, знавшие о прошлом молодого инженера, несколько раз пытались вступить с ним в сношения, но Глеб принимал вид человека, не понимающего, чего от него хотят.

Таким образом, никто, кроме Ленина и членов редакции «Искры», не знал, что Глеб ведет большую подпольную работу и что он является уполномоченным «Искры» в громадном районе – от Самары до Кавказа на юг и от Самары до украинских губерний на запад.

Работа Глеба и десятка его помощников, избранных и проверенных лично Лениным, заключалась в приеме транспортеров с «Искрой» и другой революционной литературой, посылаемых из-за границы через Черное море. Из Самары «Искра», книги и листовки распределялись и рассылались социал-демократическим организациям Поволжья, Пензы, Тамбова и других городов центральной части России.

Это была одна из тех транспортных баз, создание которых налаживалось с трудностями, известными лишь Ленину и тем, кто руководил работой бюро на местах, в том числе Глебу и его жене. В числе их помощников были Флегонт и Таня.

5

В воскресенье затеяли прогулку на лодках за Волгу жечь костры Как раз по этому поводу в кабинет Глеба зашел один из его сослуживцев, техник станции. Глеб познакомил его с представителем электрической компании. Техник, отдавая дань уважения комиссионеру столь известной фирмы, пригласил Флегонта принять участие в прогулке. Флегонт согласился, не забыв упомянуть, что он в Самаре не один, а с женой. Разумеется, тотчас была приглашена и супруга комиссионера.

Стоили безветренные дни, в небе, высоком и чистом, совершало свой путь солнце. Волга спокойно несла синеватые воды мимо березовых рощ и соснового леса. Компания – инженеры и преподаватели гимназии с женами, два-три чиновника земской управы, дочь богатого самарского купца – высадилась на гористом берегу, верстах в дести от города. Жена Глеба Зинаида Невзорова и супруга комиссионера Татьяна Викентьевна занялись приготовлением закуски, остальные развлекались каждый на свой вкус.

В течение всего дня Флегонту и Глебу не удалось побыть наедине. Вечером начались танцы у костров, и поговорить тоже не пришлось. Лишь на обратном пути, сидя в маленькой двухместной лодке, они смогли побеседовать, не стесняемые никем.

– Так вот о деле, – сказал Глеб, когда их лодка была на достаточном расстоянии от остальных. – Я вызвал вас по чрезвычайно важным обстоятельствам. В Тамбов отправлены две корзины с «Искрой» и другой литературой. Получатель их провалился. Незатребованные корзины были, как водится, вскрыты. Жандармы забрали их. Известно, что они хранятся в комнате тамбовского станционного жандарма; охранка все ждет, не явится ли кто-нибудь за ними. Все мои люди в разгоне. Владимир Ильич заваливает нас делами. Вам надо выручить корзины.

– Сложное дело, – сказал Флегонт.

– Поэтому-то я и поручаю его вам, – с улыбкой возразил Глеб. – В одной из книг, в переплете, хранится письмо Ленина, но мы узнали об этом, когда литература уже была отправлена. Между тем письмо очень важное: в нем Ленин пишет о создании Организационного Комитета для созыва Второго съезда партии.

Флегонт помолчал, слушая, как плещется и журчит вода.

– С этим делом одному не управиться. Дайте мне в помощь Таню.

– Еще кого?

– Придется просить помощи у Тамбовского комитета. Только тамбовцы люди жадные, всю литературу потребуют себе.

– А она им и послана. Приметы книжки, в которую вложено письмо, такие: переплет обычный, но на обложке, в названии, одна буква стерта и едва видна.

– Запомнил. Когда выезжать?

– Завтра же.

– Будет сделано.

Лодка миновала излучину. Показались огни Самары.

6

Через неделю после этого разговора в дежурное помещение жандармского железнодорожного управления станции Тамбов вошла молодая, хорошо одетая женщина. Дежурный жандарм осведомился, чем он может ей служить.

Дама сказала, что у нее украли паспорт, назвала фамилию, имя, отчество. Пока жандарм, вытянув рот трубочкой и посапывая, писал протокол, пострадавшая рассеянным взглядом осматривала комнату.

Она была разделена на две части: в одной помещался дежурный, – тут стоял диван для отдыха, стол, два стула; другая, отделенная деревянной решеткой, служила кладовой и запиралась решетчатой дверью.

Устав сидеть, женщина встала, сделала несколько шагов по комнате, прошла мимо кладовой, мимоходом заглянула в нее, увидела между всякими вещами, забытыми пассажирами, две корзины, зевнула, сделала еще несколько шагов по комнате и снова села.

Подписав протокол, она ушла. Это была Таня.

На следующий день, в час прихода скорого поезда, на железнодорожных путях, вблизи вокзала, раздались выстрелы.

Из помещения дежурки выбежали жандармы и поспешили к месту, где шла стрельба.

Там, перебегая между вагонами, стреляли и взрывали петарды пять человек из тамбовской организации социал-демократов во главе с Флегонтом.

Как только жандармы оставили помещение, трое молодых парней в белых фартуках с бляхами носильщиков вошли в дежурку, выломали дверь кладовой и через несколько минут появились на перроне с корзинами.

Кто-то из публики закричал: «Держи их!» Флегонт вынул револьвер и крикнул: «Молчать! По вагонам!»

Все шарахнулись от него. Какая-то дама упала в обморок. Пассажиры, толкая друг друга, полезли в вагоны. Когда носильщики скрылись, Флегонт перемахнул через ограду, отделявшую платформу от привокзальной площади; здесь его поджидал извозчик.

Флегонт прыгнул в пролетку. Лошадь помчалась по аллее, ведущей в город. Доехав до Обводной улицы, Флегонт оставил пролетку, пробежал два квартала, перехватил подвернувшегося извозчика, а через несколько кварталов покинул его.

Убедившись, что погони за ним нет, он спокойно направился к месту, назначенному для встречи с Таней. Туда же тамбовские товарищи должны были доставить корзины.

Несколько экземпляров книги Ленина «Что делать?», в том числе и экземпляр с условным знаком, Флегонт взял себе.

Одному из тамбовских товарищей было поручено отвезти остальную литературу в Дворики и спрятать до поры до времени в землянке, в кургане у Лебяжьего озера.

Литературу запаковали в сундук и в тот же день отправили по назначению.

…Глеб, выслушав отчет Флегонта, восхищенно сказал:

– Вы просто молодчина!

Так и прозвали Флегонта в подполье – «Молодчина».

Глава пятнадцатая

1

Листрат все чаще заговаривал с Викентием о своем желании уйти на заработки в Царицын.

Викентий сказал, что отпустит его, когда найдет подходящего батрака. Листрат назвал Чобу. Тот отказался батрачить у попа по причине, о которой помалкивал. Мысли его были прикованы к кургану и к кладу, спрятанному атаманом Он много раз бывал у Лебяжьего и всякий раз не осмеливался открыть двери землянки, читал молитву, крестился, плевался по три раза во все стороны. Ему чудились вокруг голоса, огни, тени – он убегал.

Потом в селе начались непонятные для Чобы происшествия, и хотя сам он, как ему казалось, никаким образом задет ими не был, тем не менее участие в них принимал.

Ольга Михайловна, после того как Аксинья Хрипучка отказалась принять на зиму молодых, приютила их в школе, – Аленка помогала учительнице в домашних делах, Чоба топил печи.

Устроившись на новом месте, пастух выпил для храбрости «мерзавчик» и пошел за кладом.

Взяв лопату и лом, спрятанные в камыше, Чоба вошел в землянку, засветил фонарь, закрыл дверь и начал копать землю, все время читая молитву. Работал быстро, землю наружу не выносил, чтобы ею же засыпать яму. Он вырыл колодец аршина в полтора глубиной. И тут лопата стукнулась о что-то твердое.

Чоба выронил лопату, вытер лоб, еще три раза прочитал молитву и одеревеневшими руками снова принялся копать. Лопата часто ударялась о железо, а Чоба все рыл и рыл. Он осветил дно ямы – перед ним была покатая поверхность сундука, обитая железными полосами.

– О, господи, клад!..

Послышалось мяуканье. Чоба в полумраке увидел чьи-то глаза, сверкающие зеленым огнем.

Чоба задрожал, хотел было прочитать молитву, но от страха забыл начало. Между тем мяуканье становилось все более настойчивым, а зеленые глаза приближались. Чоба перекрестился – мяуканье смолкло.

Нечистый!

Чоба клал кресты направо и налево. Вдруг рядом с собой на выброшенной земле он увидел черного кота, показавшегося ему неестественно огромным.

– Нечистый, нечистый, сгинь, сгинь! Господи, спаси, господи, спаси, матушка-троица! – шептал Чоба, крестя кота, а тот продолжал мяукать.

Чоба кинул в него комом земли; кот отскочил в угол, свет фонаря упал на него, и кошачья тень на стене землянки приняла какие-то странные очертания. Чоба кидал в кота землей, кот бегал по землянке, то пропадая в темных углах, то снова появляясь. В ужасе Чоба открыл дверь.

– Господи, помилуй, господи, помилуй, – бормотал он, – не накажи, не накажи…

Кот подошел к двери, повел глазами, да и был таков.

Если бы Чоба не испугался, он бы сообразил, что это был обыкновенный деревенский кот, пробравшийся в землянку, чтобы поохотиться за мышами. Но пастуху было не до умозаключений; он верил, что нечистый явился в курган, чтобы спасти атаманские сокровища и Книгу Печатную.

2

Кое-как Чоба пришел в себя, снова окрестил землянку вдоль и поперек, прочитал раз двадцать молитву и начал окапывать землю вокруг сундука. Показались замочные петли. Чоба утроил усилия; пот лил с него ручьем. И вдруг под сундуком что-то хрястнуло, и он сразу осел на пол-аршина, словно провалился. По-видимому, сундук стоял на чем-то гнилом и держался лишь породой, охватившей его со всех сторон. Чоба сел на край ямы и наблюдал за сундуком. «Неужто, – размышлял он, – нечистый сильнее молитв?» Так он просидел минут пять. Повременив, Чоба ударил сундук ломом. Сундук стоял крепко. Чобе подумалось, что преисподняя, пожалуй, куда глубже, чем эта яма… Может быть, молитвы и хождение в церковь помогли ему и нечистый обессилел? Может, попробовать открыть сундук?

Набравшись духу, Чоба залез в яму и приподнял крышку. Сундук был полон каких-то газет и листков.

Чоба все понял: нечистый все-таки одолел его! Атаманские сокровища он превратил в бумагу. «Ладно, – рассуждал Чоба, – вот попощусь, причащусь, буду еще смиренней, худого слова никому не скажу, – авось господь превратит бумажные листки в деньги».

Он закрыл сундук, засыпал яму.

Не случись у него размолвки с Викентием, он бы, конечно, по простоте душевной рассказал попу, как дьявол помешал ему взять клад. Но попа Чоба побаивался.

«Кому же рассказать, у кого попросить совета, как одолеть колдовство? – размышлял Чоба по дороге домой. – Неужто учительнице? И то – она и добра, и приветлива, и народ к ней льнет, да и Листратка советовал держаться к ней поближе».

Чоба рассказал о своих мытарствах Ольге Михайловне. Ей ничего не стоило уговорить Чобу молчать о найденном сундуке. Пуще всего она наказывала Чобе не проболтаться о находке попу.

Чоба даже Аленке ничего не сказал. А сундук с литературой Андрей Андреевич и Сергей ночью вывезли из кургана и спрягали в надежное место.

Глава шестнадцатая

1

Вспомнив заявление Лужковского на суде о том, что Улусов готов миром договориться с мужиками насчет аренды земли, Викентий послал земскому письмо с просьбой приехать в село. Прошла неделя, Улусов, обозленный решением суда, носа не показывал в Дворики. Тогда Викентий решил пойти на крайнюю меру.

Придравшись к какому-то церковному празднику, он устроил торжественную обедню. Для вящего блеска в литургии участвовали три окрестных попа.

Улусов получил официальное приглашение к обедне. Тот, понимая, что затевает поп, уклониться от приглашения не смог.

После обедни Викентий попросил задержаться в церкви Улусова, огненно-рыжих близнецов Акулининых, мрачного и самодовольного «нахала» Ивана Тимофеевича Туголукова, старика Зорина, волостного старшину, старосту Данилу Наумыча, лавочника Ивана Павловича, Луку Лукича, Петра и Сергея Сторожевых, Фрола и еще кое-кого с Большого порядка.

Викентий особенно обрадовался, увидев среди оставшихся Никиту Семеновича и Андрея Андреевича: в последнее время он редко видел их в церкви.

Пригласив всех сесть, для чего в церковь заранее были собраны скамейки и табуретки, Викентий заговорил о земельных делах.

Чтобы хоть как-нибудь смягчить неизбежный взрыв страстей, Викентий объявил, что он отдает свою землю обществу, за исключением луговины и восьми десятин, потребных для его хозяйства.

Мужики приняли заявление Викентия довольно равнодушно: дар попа не мог выручить село из беды.

Фрол сердито заметил:

– В луговине, батюшка, вся цена вашей земли. А та, что вами миру отдается, ничего не стоит.

– Дареному коню в зубы не смотрят! – прошамкал старик Зорин.

Викентий обиделся.

– Не оставлять же мне свою скотину без корма, – сердито заметил он.

Никто ему не возразил. «Нахалам» поповский подарок был ни к чему, прочим не терпелось схватиться насчет земли с Улусовым. Когда покончили с дележом поповских десятин, Викентий обратился к Улусову.

– Никита Модестыч, мы решили жить в добром мире и согласии. Готовы ли вы отдать землю тем, кто арендовал ее почти сорок лет?

В церкви наступила зловещая тишина.

Улусов, побледнев, с хрустом сжимал и разжимал пальцы. Помедлив, он процедил с усилием:

– Да, согласен, если, в свою очередь, вы готовы забыть недоразумения, возникшие между нами, и перестанете натравливать на меня горлодеров.

Андрей Андреевич при этих словах вскочил, Лука Лукич одернул его.

– Значит, – переспросил Лука Лукич, – землю вы нам в аренду отдаете?

– Да.

– А какая будет арендная цена? Обдерете небось?

Викентий гневно сказал:

– Храм не лавочка. Сторговаться можно где угодно, а главное, слава богу, решено. Благодарю вас, Никита Модестыч. – Викентий благословил Улусова.

Однако настроение присутствующих от заявления Улусова не улучшилось; неясность с арендной платой омрачила тех, кто был кровно заинтересован в барской земле.

Из церкви расходились молча, погруженные в невеселые думы. Викентий тоже не слишком радовался.

Дома его ждали попы. Викентий не поскупился на угощение и выпивку; попы, захмелев, развязали языки и, забыв всякую учтивость, начали поносить хозяина за его решение отдать мужикам землю.

Нахаловский священник объявил Викентия «мятежником и исчадием антихриста», другой обвинял его в распространении ереси и желании пустить по миру все священство, третий орал, что он подговаривает мужиков отобрать у попов землю и не платить им за требы.

Викентий насилу отделался от разъяренных коллег.

2

Вечером Лука Лукич, по поручению арендаторов, должен был сторговаться с Улусовым насчет цены.

Торг получился скандальный. Андрей Андреевич и мужики с Большого порядка спорили с Улусовым до хрипоты. Четыре часа шла торговля. Улусов скидывал с первоначально запрошенной им платы по пятаку да гривеннику, а мужики го кричали о новой кабале, живодерстве и ненасытной жадности помещика, то взывали к его совести, соглашались надбавить еще пятак и еще гривенник.

Викентия никто не захотел слушать, а когда он обратился с увещеванием, Лука Лукич одернул его:

– Молчи, батюшка, нечего тебе мешаться в мирские дела!

Викентий, оскорбленный гневным окриком Луки Лукича, не проронил больше ни одного слова.

Между тем торг час от часу становился все шумнее и превращался в свалку. Началась ругань, взаимные попреки… Улусову припоминали его злодейства и притеснения; князек огрызался. Несколько раз он порывался встать и уйти, но его не пускали.

Лука Лукич требовал, чтобы Улусов скинул два рубля с назначенной им арендной платы за каждую десятину земли. Улусов уступал восемь гривен. Наконец он согласился скинуть полтора рубля, заявив, что больше ни гроша не уступит. Пошумев с полчаса, мужики согласились, – да и что им было делать?

Когда начали составлять новый арендный договор, Лука Лукич отказался подписать его.

– Я в хомут весь мир запрягать не желаю, – заявил старик.

Договор подписал Данила Наумович.

3

Слухи, один противоречивее другого, бродили по селам; рождались они неизвестно где. В газетах туманно писали, будто со дня на день надо ждать манифеста, облегчающего положение крестьян. Говорили, что круговая порука отменена и разрешен выход из общины отдельным крестьянам.

Как-то Викентий зашел к Луке Лукичу. У него сидели Фрол и Андрей Андреевич. Петр спросил попа, правда ли, мол, будто мужикам обещают разные права?

Викентий подтвердил.

– Просьба любого члена общества, заявившего, что он хочет взять свой надел в собственность, должна быть сходкой удовлетворена, – объяснил он Петру.

– И я… Скажем, и я могу того же от мира требовать? – задыхаясь от волнения, проговорил Петр.

– Можешь.

Петр, ничего не сказав, стремительно вышел из избы. Все молча посмотрели ему вслед.

– Дождался! – буркнул Андриян. – Ну, теперь его никакая узда не удержит.

Лука Лукич мрачно сплюнул.

– Но этот указ все равно ни к чему, – тоскливо заметил Андрей Андреевич. – Куда нам из мира уходить? На какие земли?

Помолчали. Заговорил Фрол.

– А насчет земельной милости в газетах ничего не пишут?

– Не знаю, о какой ты милости говоришь, – холодно ответил Викентий. – Не понимаю тебя.

– Где ж тебе понять нас! – вызывающе сказал Лука Лукич, упершись взглядом в потолок. – Слава богу, у тебя землицы осталось предостаточно.

– Агроном вчера сказывал, – вмешался Фрол. – Какой-то министр спросил царя: не пора ли, мол, отменить земских. А царь ему в ответ: «Пока жив, такого указа не будет».

– Врет он, – раздраженно бросил Викентий. – Вот прищемят ему язык, будет знать, как болтать глупости.

– Почему глупости? – с насмешкой возразил Лука Лукич. – Государю без начальства, как нам без рук. Скотине нужен кнут, мужику начальство. Дело известное. Теперь над нами новое начальство поставили. Вчера объявили… Стражника прислали.

Андрей Андреевич ухмыльнулся:

– Видел я его. Ух, грозен! На одном боку шашка, на другом револьвер… Ходит гоголем, усы аж до самых глаз. А глаза навыкате, красные, злющие. У-ух, харя!..

– Да уж, скотина не из последних! – заметил Фрол.

Лука Лукич одобрительно посмеялся.

Викентий строго посмотрел на него. «Бунтует, – решил он, все еще бунтует, старый дурак!»

– Однако, спать пора, – притворно зевнув, сказал Лука Лукич Тебе завтра, батюшка, за алтарем руками махать, а нам на току цепами. Все ты нам разъяснил, премного мы тебе благодарны. А в глазах у нас непроглядная темень.

– Темень, темень, – подтвердил Фрол. – И не спорьте со мной.

4

Стражник Степан Провыч в первые же дни знакомства с мужиками прочно укрепил о себе мнение, как о человеке драчливом, грубом и тупом. Мужики чесали в затылках: «Еще одного бог послал по нашу душу!»

Степан Провыч нанес визит попу, объяснил, что он из унтеров, и тут же окрестил всех двориковских мужиков пугачевцами. На прощанье, вытянув руки по швам, стражник отрапортовал:

– Так что, батюшка, в каменоломне все в порядочке. Там, я слышал, какие-то сборища происходили, но теперь, шалишь, веду надзор, ни один смутьян туда не проникнет.

Викентий вспылил:

– Мне-то какое дело, за чем вы там надзираете! И к чему этот рапорт? Что я вам – становой пристав?

Стражник ушел в глубоком смущении.

Дня через два Степан Провыч принес в волостное правление сорванный им с дверей «Чаевного любовного свидания друзей» листок, на котором от руки, но очень разборчиво был написан стих:

 
Император Павел Первый был чухонец самый скверный.
Вслед за этой чухной-стервой стал царем Александр Первый!
 

И конец такой:

 
По России прошел слух: миротворец наш протух!
Александр был миротворец, Николай – виноторговец.
Николай вином торгует, а министры знай воруют.
 

Листок висел на дверях все утро, и кое-кто из грамотных парней успел заучить его наизусть. Люди ходили из двора во двор, посмеивались и хвалили смельчаков, вывешивающих листки.

Впрочем, никаких проявлений возмущения Улусов и стражники не замечали.

Мужики, пользуясь прохладной сухой погодой, домолачивали хлеб. В школе шли занятия. Слухи о тайных сборищах в каменоломне прекратились.

Не прошло и двух недель, как в селе снова был обнаружен листок – на этот раз его приклеили к дверям волостного правления. Листок доставили Улусову, и он взревел от бешенства.

– И ведь что затеяли! – кипятился Улусов, прискакав в Дворики и решив кольнуть в больное место ненавистного ему попа. – Они, батюшка, под самый корень нас с вами подрубают… Смотрите, что написано… Нет, как хотите, отец Викентий, но вашу примирительную затею я не разрешу. И думать перестаньте!

Викентий, оправдываясь, пролепетал что-то невразумительное. Улусов не слушал его…

Снарядили следствие, начались повальные обыски. Улусов обшарил школу, обыскал комнату Ольги Михайловны, переворошил все в избе Луки Лукича.

Викентий, дабы подать пример, разрешил сделать обыск у себя. Правда, перед тем решил понадежнее припрятать всякую нелегальщину, которой увлекался в молодости. Собрав ее, Викентий отправился в школу. Вернуть доверие Ольги Михайловны, восстановить с ней добрые отношения, узнать, кто на селе стоит на его пути, – такова была цель попа.

Обыск в школе уже окончился, – Улусов со своей свитой бушевал в доме Луки Лукича.

Ольга Михайловна встретила попа вызывающе холодно. Викентий объяснил, зачем он пришел. Ольга Михайловна даже не пожелала взглянуть на пакет с нелегальщиной.

– Остерегаетесь? – напрямик спросил ее Викентий. – Боитесь, что, спрятав у себя то, что я принес, вы тем самым становитесь моим соучастником и что я смогу вас держать в своих руках?

– Я ничего не боюсь, – с презрением ответила Ольга Михайловна. – Просто не желаю иметь с вами никаких дел.

– Я допускаю вас до самого сокровенного, что есть у меня, – с волнением заговорил Викентий. – Вот, смотрите! – Он раскрыл пакет. – Здесь нелегальные книги, письма Филатьева, копии моего письма Филатьеву о полном разрыве с ним… Читайте, читайте, я доверяю вам все свои секреты. Вот письмо Филатьева об олигархии и сатрапах, которые держат государя на цепи… В этом письме его мысли об устранении великих князей от управления государством. Здесь он пишет о необходимости созыва земского собора. Я отдаю в ваши руки свою судьбу и судьбу Филатьева! Почему вы не верите мне?

Ольга Михайловна, как показалось Викентию, смягчилась.

– Хорошо, – сказала она. – Но что вам, собственно, от меня нужно?

– Доверия! – пылко произнес Викентий. – Такого же, какое я оказываю вам. Я не настаиваю, чтобы вы спрятали все это у себя. Я сам зарою эти книги и письма в риге, в двух шагах влево от ворот, запомните. И прошу вас, если со мной что-либо случится, выкопать пакет и передать Тане. Пусть и она знает – я порвал с охранкой.

– Не порвав со своими идеями, – заметила Ольга Михайловна. – Впрочем, мне нет охоты пускаться с вами в спор. Хорошо, я сделаю так, как вы просите. До свидания! – И принялась за тетрадки.

Викентий ушел, проклиная себя.