Текст книги "Дневники"

Автор книги: Николай Мордвинов

сообщить о нарушении

Текущая страница: 43 (всего у книги 47 страниц)

Дробышева – актриса, и она создает для себя новый образ, но ее данные не для Клеопатры. Видимо, для нее единственный выход – развивать роль не от деспотического характера, а от каприза. Это не то, но тогда будет хотя бы в ее данных.

Сейчас пока мало движения в роли. Она не развивается, не растет, не перерастает из одного в другое.

Хорош Погоржельский – добротный, интересный, заметный, правдышный. Молодец. В мужестве, прямоте, неподкупности ему не откажешь.

Колоритен Зубов.

Пошли на встречу с Гилгудом[603]603
  Гилгуд Джон (р. 1904) – английский актер и режиссер, получивший большую известность как постановщик и исполнитель многих ролей в пьесах У. Шекспира.


[Закрыть] в ВТО.

Интеллигент, актер, каких у нас уже не будет, лиричен, раздумчив. В моем представлении образ актера Гилгуда сложился противоречивый.

Красиво говорит, свободно держится, хорошие руки. Но лирикой, раздумьем в Шекспире можно красить не многое и не основное. У него же даже раздумчивый Гамлет никнет от отсутствия действия. Он рассуждает, а не действует, не решает.

Интеллигент у него и Ричард III. А вот Ричарда II сыграл очень хорошо. Хорош и Бенедикт.

В общем включил в репертуар тексты ролей, где можно пользоваться именно этими средствами, а потому я не понял, каков его Лир. Финал Лира меня не устроил совсем, но это [был] не весь Лир. Монолог Отелло в сенате рассказал, как если бы он говорил его сенаторам десяток раз.

Руки хорошие, выразительные, но это не руки образов, а руки данного актера, и потому везде одинаковые.

Голос высокий и разработанный, подвижный, хотя и не сильный. Интонации мне нравятся.

Говоря о Шекспире, он перемежает тексты монологами, сонетами. Говорит с собой, а не с залом. По мне, это хуже, нежели бы он говорил с залом, а потом собирался в себе-образе, покидая зал.

Принимали великолепно.

Кстати, о сочинениях. До чего я ленив. Ведь построить такой концерт из монологов игранных ролей и из тех, о которых мечтал, такая мысль родилась у меня лет десять назад. Думалось сделать это под шапкой «О любви и ненависти», но… все некогда да недосуг.

Понравилась мне и книга на пюпитре, стоящем в глубине сцены. Это импонирует моему стремлению играть на голой сцене с одной деталью.

А впрочем, и мои концерты идут примерно в том же плане, со словом и предварениями к литературному куску. Но на это не обращают внимания… и молчат.

Ну, да ладно.

В общем, хороший актер, своего почерка. Смотреть, слушать его было приятно…

29/V

Завадский, вернувшись из Англии, рассказал о впечатлении от Отелло – Оливье.

Концепция противопоставления добра и зла отсутствует. Отелло самоуверенный до конца. Яго – безликий, не волнуется, не занят. Это ослабляет действие и непонятно, почему…

Спектакль лаконичен, подобно «Лиру» Мемориального театра, но наряден.

Кипр населен киприотами.

Очень увлечены все в театре показом жестокостей, натурализмом. Если убить, так с кровью, там везде течет кровь, именно течет из каких-то приспособлений. Например: в драке Кассио с Монтано один из них задевает случайно по стоящей рядом женщине и изо лба у нее потекла кровь, залила все лицо… и т. д.

Оливье – не мавр, негр. На груди висит крест, когда начинается неверие – ревность, он срывает крест и бросает его, становится дикарем. Когда с Отелло припадок, то Оливье играет эпилепсию со всеми подробностями, до предела. Яго всовывает ему рукоятку кинжала, чтобы разжать рот, и тот с кинжалом во рту приходит в себя.

Дездемону он душит подушкой, так же натуралистически, хотя все время заботясь о том, чтобы дать актрисе отверстие, чтобы та не задохнулась.

Убивает себя Отелло ударом стилета, который выпрыгивает у него из браслета, обнимает Дездемону и в эротике умирает.

Это спектакль – монодрама. Все остальные для него. […]

30/V

Сегодня кончил работу с Манизером. Бюст с содержанием и очень похож. О. К. нашла работу интересной.

Н. Н. Блохин[604]604
  Блохин Николай Николаевич (р. 1912) – хирург-онколог. Действительный член Академии медицинских наук СССР, Герой Социалистического Труда СССР. Директор Института экспериментальной и клинической онкологии.


[Закрыть]. Интеллектуальный портрет. Думает. Очень это – вы, и в жизни и в искусстве. Даже вдохновение свое, внутреннее, сдержанное. (…)

Манизер. Окончательно ли это? Проверим. Пройдем по гипсу или, в зависимости от того, как сложатся у меня дела, встретимся еще раз на глине.

1/VI

Смотрел у Манизера свой бюст в гипсе. Он стал еще лучше.

– Это одна из моих лучших работ, – сказал он мне.

6/VI

Бояджиев в своих статьях с Аникстом вместе совсем меня зачеркнули.

Ужель моя жизнь в образе кончится так же, как начиналась моя жизнь в искусстве?

Что это все значит? Та самая централизация, когда печатается мнение одного-двоих? А все остальные, кто говорил мне и писал в письмах – что, их мнение не имеет значения? Приговор выносят один-два, да к тому же те, кто спектакль видели на первых представлениях.

Как бы там ни было, но боль мне причиняют несусветную.

Я теряю силы, веру и желание…

14/VI

«МАСКАРАД»

В произведениях Лермонтова меня волнует, кроме очевидных и прекрасных качеств самих произведений, еще и то, что питало эти произведения, в чем выразилась – я это очень остро ощущаю – гражданская неустроенность человека предельно ранимого.

Как часто статья кажется знакомой, знакомой, будто все это много раз слышал или читал, и не будит она ни сознания, ни сердца, холодна, как те чернила, которыми писана […]

Конечно, трудно сказать новое. Но, может быть, и не надо тщиться говорить во что бы то ни стало новое, а рассказать о том, что тебя волнует. Кстати! В этом всегда есть залог нового; как непохож один человек на другого, так непохожи и их суждения – волнения […]

Звонил Ю.А.

– Я хочу тебе сказать перед спектаклем. Хочу посоветовать… У тебя все очень хорошо идет… Ты очень здорово развиваешь, масса нового на каждом спектакле родится, неповторимого, твоего. Можно развивать роль в двух направлениях, особенно в случаях, когда ты не в настроении или устал. Тогда тебе кажется, что спектакль не развивается и ты малоподвижен.

Можно в одном случае идти на показ, технику, стараясь добрать в роли этим путем то, что тебе кажется недобранным.

Вторая линия: возможно больший отказ от всякой подмены, а идти от увлеченности, принести себя на сцену: я, я, я… я и почти Лермонтов во мне, я – Лермонтов. Я выражаю себя. Внешнюю подчеркнутость заменить внутренним содержанием. Ну, я не буду тебе об этом повторять, ты сам любишь это.

Мне бесконечно дорого в тебе в новой редакции то новое, что замечают все чуткие люди, знающие все варианты твоего исполнения роли. Они видят и ценят очень высоко это новое.

Сознание, что устал, не получается, не добираешь – нужно подменить доверием к своим силам. Поверь себе, что самое главное – ты сам, со своим существом, с твоим огромным человеческим и актерским богатством. Я не знаю никого из современных актеров, кого бы мог поставить рядом с тобой в подлинности существования в образе, подлинности темперамента, творческого погружения в роль.

Верь себе, доверься сути твоего дара.

Ты сейчас заново живешь, ты существуешь в роли, и это самое ценное. Исчезла совсем посещавшая тебя иногда театральность. Но помни, что при недоверии к себе появляются реминисценции прошлого.

На каждом спектакле бывает кто-то, чье мнение нам с тобой не безразлично, кто-то из подлинных художников.

Вот сегодня, очевидно, будут французы.

Я смотрел у них Андромаху[605]605
  Речь идет о гастролях парижского театра «Комеди Франсэз» в Москве, в программу которых входила трагедия «Андромаха» Ж. Расина в постановке режиссера П. Дюкса. В заглавной роли – Л. Конт.


[Закрыть]… Все построено на внешнем, на технике. Это безучастное исполнение, холодное.

Нам надо утверждать нашу русскую природу актерского поведения, но идти к мочаловскому, а не к каратыгинскому, с чем я столкнулся у французов.

Ты порою сам себя недооцениваешь. Все у тебя есть и в полную меру твоего таланта, твоей богатой души.

Ты записываешь мои слова?

– Да.

– Записывать тут нечего. Я не сказал тебе ничего нового. Будь здоров. Обнимаю тебя.

17/VI

Смотрел у французов «Фигаро»[606]606
  Спектакль «Комеди Франсэз» «Женитьба Фигаро» Бомарше. Художница – С. Лалик. В МХАТ комедия «Безумный день, или Женитьба Фигаро» была поставлена в 1927 году К. С. Станиславским совместно с Е. С. Телешевой и Б. И. Вершиловым.


[Закрыть].

Интересное впечатление. Хотя быстро говорят, легко двигаются, а действие стоит на месте. Ровно, профессионально, равнодушно.

Мхатовский спектакль произвел на меня впечатление французского, горячего, а французский спектакль – холодного, щегольского и, да простят меня поклонники всего заграничного, – пустого.

Ложь такое дело, что либо надо продолжать лгать, если начал, либо остановиться и сознаться во лжи. Ну, может не нравиться наш русский театр, но зачем же противопоставлять ему плохое иностранное?

Взаимоотношения в спектакле начисто неверные. Например, премьер Фигаро может стоять к графу, к графине спиной, обращаться с ними, как равный, независимо. Отсюда перекос взаимоотношений. Нет борьбы одних за овладение другими, за свое счастье. Игра без опасности проиграть.

Среднего качества декорации и, как всегда у них, великолепные костюмы. Например, у Сюзон белая кофточка и черная колоколом юбка, вышитый пояс. Вдруг она, играя на гитаре, поднимает ногу, ставит ее на возвышение и… из-под черной юбки – ярко-красная с воланами нижняя. Это одно мгновение…

1/VII

Вчера и сегодня расширенный президиум художественного совета при Министерстве. Говорилось о результатах работ после Пленума ЦК и о планах на будущее. Интересного ничего не было, кроме выступления Е. Суркова. Очень интересный, обстоятельный и аргументированный доклад о современном театральном искусстве. Говорил и о «Маскараде», Лире, Забродине и об отношении критиков ко всему иностранному.

Кстати, не делом он занимается вообще. Сесть бы ему за стол, стал бы хорошим деятелем, но…

Я сказал Суркову, что хорошо бы ему написать развернутую статью, а то и брошюру на тему доклада, это серьезно и значительно, а то в газетном отчете останутся рожки да ножки.

– А что, это мысль!

На совещании много говорилось о Брехте.

Я и говорю Ю.А.: – А что, если все-таки Галилей[607]607
  Пьеса «Жизнь Галилея» Б. Брехта.


[Закрыть]?

– Это мысль. Это твоя роль. Но я жду. Для тебя пишут пьесу о Хемингуэе (?).

13/VII

«МАСКАРАД»

Сегодня Ю.А. – 70 лет!

Будем чествовать. Основные торжества по этому поводу перенесены на осень.

После спектакля приветствие получилось сердечным. Явились все из Управления, некоторые писатели, драматурги. На сцене при закрытом занавесе говорили, поздравляли. За кулисами даже выпили немного.

Я говорил: —Ю.А., дорогой! Дорогие товарищи, друзья!

Я буду говорить от себя лично, но в силу того, что все мы в большей или меньшей степени, в той или иной мере являемся учениками нашего юбиляра, выдающегося режиссера страны, то, может быть, эти слова будут от нас всех.

Не бог весть какие способности требуются от человека, чтобы сказать о хорошем или плохом актере, когда он – актер, и всем ясно, что он хороший или плохой актер. Не требуется больших данных, чтобы сказать – это плохая или хорошая работа актера. Не надо кончать ГИТИСа, ГИКа, университета, чтобы честно поставить отметку за его работу. Но чтобы определить в маленьком побеге дар, чтоб почувствовать возможность роста этого побега и помочь этому росту, для этого требуются вкус художника, талант воспитателя и ответственность гражданина.

За долгий, сложный путь всего нашего театра, начиная от «частной студии Завадского» до Академического театра имени Моссовета, у нас были ошибки и победы. Об ошибках сейчас говорить не место и не время, а, кроме того, о них пусть пишут критики, ошибки их почему-то больше вдохновляют, об успехах же мы должны знать, и помнить, что успехами мы обязаны в большей степени вкусу юбиляра, таланту воспитателя, выдающемуся режиссеру Ю.А.

Сто лет вам жить! Не сдавайте позиций, Ю.А.! А вот сегодня я прослушал на радио запись спектакля «Маскарад» (писали 10 лет тому назад)… и ужаснулся. Ужель у меня бывали такие спектакли, ужель я так могу опустошать свое исполнение! Это непостижимо. Я прослушал первый акт и заявил, что не хочу перевода записи на пластинки. […]

– Но запись любима народом. Мы получаем массу писем с требованием перевести ее на пластинки. Она не забракована никем, ни на радио, ни у нас, и вы не вправе протестовать.

– Посоветуйтесь с Ю.А. Мы сейчас играем другой спектакль, более совершенный, более правильный, лермонтовский, а этот – декламационный, холодный, рассудочный, будто его не я играю, он в сторону картины, играя в которой, я еще не знал об Арбенине многого. Да и на спектаклях я не играл так. Ведь спектакль нравился, его полюбили, а за то, что я слышу, любить нельзя.

17/VII—1/VIII

Две недели жили на Цне, в турлагере Дома ученых. Отдохнули, порыбачили, накупались. Пришли в себя. Лукомские[608]608
  Лукомские – семья врачей, знакомые Н. Д. Мордвинова.


[Закрыть] (невропатолог и психиатр) сказали: – Поражались, как правильно решен переход от нормы до потери сознания в роли Арбенина.

Это хорошо… это мне дорого.

4/VIII

«МАСКАРАД»

Последний в сезоне.

Редко стал играть, будет сегодня тяжело, температура 30°.

Не знаю, как доберусь сегодня до сути. Душа молчит.

Надо как-нибудь заняться анализом состояний в ролях – проследить, какая разница в существовании в Арбенине и в Отелло; в этих ролях и в ролях современных: душа, тело, руки, походка, голос.

5/VIII

Сегодня был у председателя Комитета радио и телевидения. Говорил о переводе записи на пластинку. Он с готовностью отозвался на наши волнения и обещал дать приказ перезаписать спектакль. Большое, громадное ему спасибо, а то я себе места не нахожу с тех пор, как возник вопрос о переводе спектакля на пластинку.

Я говорил Харламову, что эта работа Завадского – вдохновенная, что он давно не был таким творческим и хотел записать сам. Он давно так не работал, и не запечатлеть его работу недозволительно.

«ЛЕНИНГРАДСКИЙ ПРОСПЕКТ»

РЯЗАНЬ (гастроли театра)

Играли хорошо. Серьезно. Я радуюсь, что вместе с декорациями и пр. не развалился сам спектакль. Роли растут, а не превращаются в свою противоположность, как с некоторыми спектаклями.

Публика много смеялась, плакали. […]

Ответное слово пришлось держать мне.

– Дорогие наши зрители!

Дорогие товарищи рязанцы! Друзья!

Вы проявили к нашим спектаклям такой повышенный интерес, окружили их таким взволнованным вниманием, наговорили в наш адрес столько дорогих нам слов, что, по чести сказать, я не знаю, как ответить вам!

В одном мне легко признаться искренне и чистосердечно, что интерес, внимание и тепло, идущие из зрительного зала, смех, аплодисменты и слезы ваши – нас радуют. Это дает нам новые силы для работы.

Нам радостно, что вы волнуетесь – а мы это слышим, – что вы смеетесь, негодуете, плачете. Ибо в этом мы видим назначение театра, оправдание нашего искусства.

Театр только тогда имеет право на жизнь, пока он заставляет думать, решать, негодовать, утверждать, смеяться, плакать…

Не будь этого, наше искусство превратится в сухое назидательство, скучную лекцию или, наоборот, в пустое развлекательство.

Мы приложим все усилия, чтобы в дальнейшем наш театр, Академический театр имени Моссовета (звание нас не перестает радовать, очевидно, потому, что получили его не по наследству, а заработали своим трудом), делал спектакли, которые бы не оставляли зрителя равнодушным, чтобы они звали, заставляли решать основные вопросы бытия, чтобы они рождали ненависть, гнев, радость. […]

24/IX

«МАСКАРАД»

Первый в сезоне.

Играл я сегодня собранно и легко, сильно, во многом совсем заново. Удался первый акт, легкий, веселый, жизнерадостный и отстраненный от толпы. Во втором акте особенно удалась сцена игорного дома.

Вообще второй акт пошел на злость и рваность речи. Это очень красит роль.

Третий акт – смятение, погружение в страшный мир, за черту, где человек не властен.

Работой сегодня я доволен. Это еще шаг вглубь и в новое.

26/IX

ПЕНЗА

На собственные гастроли в связи со 150-летием Лермонтова. Встретили и приняли в городе горячо.

1/X

МОСКВА

Смотрел «Опечаленную семью»[609]609
  «Опечаленная семья» – пьеса Б. Нушича. Поставлена на сцене Театра имени Моссовета югославским режиссером М. Беловичем.


[Закрыть]. Посмотрел опечаленных и опечалился сам. Какие разные по достоинству уживаются спектакли в театре Завадского. Диву даешься.

16/X

«МАСКАРАД»

Сегодня торжественный спектакль, посвященный 150-летию со дня рождения Лермонтова[610]610
  Н. Д. Мордвинов был членом Всесоюзного юбилейного комитета по подготовке и проведению 150-летия со дня рождения М. Ю. Лермонтова.


[Закрыть].

А я… устал, сердце болит… у меня всегда все сикось-накось. Ну, дай бог!

Были звонки – хвалят вчерашнее выступление в Большом театре.

Завадский: Хорошо, что нашли форму выступления. Видишь, и выиграли (?)

В театре выступление одобряют, кто видел. Поздравляют меня, как будто это мой юбилей, а не моего дорогого Михаила Юрьевича.

Великолепный спектакль. Как ни странно, а у меня собранный, спокойный и творческий, хотя зал переполнен и много именитых. Малый театр назначил сегодня тоже «Маскарад».

Огромный успех. Триумф. Овация.

И. Андроников сказал слово к зрителям. На сцену вышли тт. из лермонтовского комитета: Андроников, Грибачев, Тихонов, Соболев и др.

Ю.А. доволен, обнимает – «давай поцелуемся!» На сцене выводил меня вперед, на что зрители ответили овацией.

«Мы еще что-нибудь с тобой выдумаем», – сказал он.

[…] Мой долг перед Михаилом Юрьевичем я выполняю с увлечением, восторгом, любовью. Это и мой праздник.

20/X

АЛМА-АТА

Был у Люшеньки… маленькая запущенная могилка… Плита сохранилась в том виде, как я ее оставил, – расчет был правильный, но… ужасно тяжело… Невыносимо…

22/X

Показывали город. Город очень изменился, и к лучшему. Показывали места, где я снимался. Удивительно: знают и помнят, а я забыл. Показали и электростанцию в горах, где я копался в котловане… Интересно, волнительно – не могу отделаться от грустных воспоминаний. Невольно все окрашивается в глубокие осенние тона, хотя зелень на деревьях и краски горят буйно. […]

Наконец заказал надгробие, и на душе – легче. А горло, губы, язык пересыхают катастрофически. Врач качает головой, как буду вести себя сегодня на концерте?

Просят сняться на местах съемок «Котовского» и в Забродине для полнометражного фильма о декаде русской литературы и искусства в Казахстане.

23/X

«ЛЕНИНГРАДСКИЙ ПРОСПЕКТ»

[…] Впечатление?

Прежде всего от самого здания. Я знал, что именно здесь играл, по этому помещению меня помнят здесь, но… или устал от воспоминаний, или очерствел, но я был безразличен.

Впечатление от труппы… Бедно все. И декорации, и режиссерская мысль, и, увы, обычное исполнение.

Приняли радушно и с любопытством и никак не могли повторить, сыграть то, что они играли. Репетиция трудная, я пытаюсь понять, что они делали, а они старались мне помочь и облегчить мое существование, и от всего этого репетиция мало продуктивная. Завтра будет полуимпровизация.

24/X

Беда. Сахар в крови, ацетон.

Врач: «Надо лечь. Я понимаю, что некогда… а если будет хуже? Это надо сделать».

Предлагают лечь в больницу.

Выдюжу!

«ЛЕНИНГРАДСКИЙ ПРОСПЕКТ»

(Спектакль в Театре им. Лермонтова, Алма-Ата)

Зал переполнен! На все спектакли билеты проданы. […]

Выход мой, через паузу встретили аплодисментами, видимо, не узнали сразу.

Зал внимателен предельно. А режиссер говорил потом, что в зале, особенно в старшей его части, все время идет разговор о моих работах, воспоминания о годах войны: «такие сосредоточенные, взволнованные лица, как будто к ним после долгой разлуки неожиданно вернулся родной человек».

Спектакль приняли овацией.

25/X

Камень получается хороший. В низкой оградке. Каждое посещение трясет меня до основания, никак не справлюсь… Назначенная встреча с театром отменена по моей просьбе. Худо мне.

Не бываю у Люльки – места себе не нахожу, побываю, расстроюсь так, что не знаю, куда деться.

Надгробие поставлено – красный гранит на старом основании.

29/X

Слово на торжественном вечере:

– Что я могу сказать после десятидневной напряженной работы здесь? А вот что мне хочется сказать, дорогие товарищи алма-атинцы, москвичи, представители других городов и республик, наши гостеприимные хозяева и гости.

Удивительным делом мы занимаемся эти десять дней. Удивительным! Ведь что отзывчивее сердца человеческого, большого, живого сердца человеческого? Особенно когда оно бьется в унисон, работает синхронно с разумом? Да ничего! Недаром искусство апеллирует к чувству.

На выступлениях я слышал это сердце – бьющееся, трепетное, горячее сердце советского человека, которое хочет жить, жить в мире, творить, горевать, радоваться, плакать и улыбаться.

Да, да – улыбаться и плакать!

Награди человека холодным, равнодушным сердцем, лиши его возможности огорчаться, ненавидеть, отчаиваться, подниматься, и он лишился какой-то тайны, которая и есть собственно – человек! В этой тайне человек во всем его величии, широте, глубине.

Человеколюбец, художник и мыслитель Горький рекомендовал чаще напоминать человеку, что он – хороший: он и будет лучше.

Дорогие товарищи художники! Мы имеем все основания и возможность говорить нашему советскому человеку, что он – хороший!

Что же остается? Остается отдать все силы таланта на то, чтобы он стал еще лучше.

Вот в чем я утвердился, что почувствовал с особой остротой в эту декаду.

25/XI

МОСКВА

«МАСКАРАД»

Утром был в ВТО на совещании: «Современное прочтение драматургии Лермонтова».

Очевидно, такие обсуждения закон для этого учреждения. Постные лица ученых и критиков, доклад по написанному Ломунова…

[…] Дальше заставили говорить меня. Я развез начало, думал «историей становления образа» рассказать о главном, но увидел, почувствовал, что им это все «до лампочки», и свернул выступление, не сказав главного.

Может быть, будет выступать Вульф, которая сидела холодная, сдержанная и злая.

Она мне не сказала ничего. Марков нашел выступление «интересным», кто-то из сидевших рядом со мной в президиуме отнесся горячее к Варпаховскому. […] И опять убедился, что никчемное это занятие, и до того всем все неинтересно, даже собственные выступления, что диву даешься. Да откуда у нас может быть искусство, если и удачи не вдохновляют? Меня хоть слушали постно, но слушали, а Ломунова[611]611
  Ломунов Константин Николаевич (р. 1911) – литературовед, критик. Доктор искусствоведения. Профессор.


[Закрыть] и следующего [оратора] не слушали, демонстративно разговаривали.

Говорят, хорошо выступил Варпаховский, но не на тему. Он говорил о Мейерхольде.

Вульф, Данкман[612]612
  Данкман Инна Александровна (р. 1922) – с 1947 года режиссер Театра имени Моссовета.


[Закрыть], Буромская[613]613
  Буромская Евгения Михайловна (р. 1909) – заслуженный работник культуры РСФСР. С 1951 года помощник главного режиссера по литературной части Театра имени Моссовета.


[Закрыть] не выступали, говоря, что конференция не подготовлена и скучна.

Спектакль шел хорошо. Играл легко и свободно.

Нашел новое для пятой картины: часть первого монолога – обращаю к портрету Нины.

А карты падают из рук («в мире все условно») в два приема: сначала пошли все одна за другой, а последняя – через цезуру.

Немного увлекся первым актом и передал чуть больше, чем необходимо, а это не на пользу.

25/XI

ЗАМЕТКИ К ВЫСТУПЛЕНИЮ В ВТО

На заседании «Современное прочтение драматургии Лермонтова»

Наших критиков стало устраивать все, что угодно, лишь бы разное.

Есть возможность еще раз ублаготворить их, создав из «Маскарада» – комедию.

Конечно, можно достичь какого-то пункта и кружным путем, лишь бы доехать. Можно и забыть, что «Маскарад» – романтическая драма.

А может быть, это не «новое прочтение», а просто неодоленность материала? или несогласие с автором? […] Разве может быть достоинством исполнение, когда Казарина играют… Арбениным? Это же диаметрально противоположные образы!

В первом варианте – романтичность в жизненно достоверной обстановке, может быть, не всегда помогающей образу Лермонтова…

Съемки – дело сложное, и особенно, когда снимается фильм по емкому материалу.

Конечно, и корректно рассказанный материал сыграет сам за себя, но сыгранной ролью можно считать ту, хотя бы на определенный промежуток времени, когда она продумана, проверена, откорректирована главным режиссером – зрителем.

Ю.А. любит говорить, что со мной он не работал. И так и не так.

Я же сидел в зале, видел, куда, в какую сторону направляется спектакль, когда многие мои (прежние) находки не сменяются другими, а развиваются, уточняются, обрамляются и оттого деваются рельефнее.

Но я солгу, если скажу, что мне удобнее без репетиций.

Нужно содружество единомышленников.

Парадокс – чем точнее рисунок, закрепленнее – тем свободнее существую.

А еще и тем отличается первый вариант от последнего, что если для первого я и был подготовлен моей любовью к Лермонтову и работой над его произведениями, то к последнему, хотя я и стал старше на двадцать лет, я накопил опыт работы, тренировку именно на эту роль. И еще – проверенность на зрителе – этом великом режиссере, пусть не обидятся режиссеры, ведь и они учатся у зрителя, хотят они этого или не хотят.

И в первом спектакле, хотя и с подготовкой, полученной в кино, я сыграл по наитию. Сколько же от большой, глубокой роли останется, если не было [настоящей] подготовки?

Лермонтов – не только мятежный, но и тревожный, и чтоб играть его – надо уметь тревожить себя.

Я замечаю: не любит народ простого, которое прикрывает пустое.

Актеры, как, впрочем, и все люди, не любят тревожить себя, а иногда даже возводят духовное безучастие в принцип.

Создан рисунок, он и скажет за себя. «Щадите себя, чего вы размахались», – сказал мне однажды кто-то из актеров Малого театра. А в других театрах даже систему Станиславского поставили под сомнение, так как последователи ее, видите ли, «скорее умирают».

По возможности, не тревожить себя ни физически, ни психически. Но сила наша в том именно, чтобы беспокойное стало привычкой. Молодость наша в том, чтобы силы наши, главным образом духовные, но по возможности и физические, были легко возбудимы.

Я люблю репетиции и рядовые спектакли, когда идет работа… В других случаях – демонстрация.

Как-то так получалось до сих пор, что у меня ни одна роль не стала потом хуже, чем на премьере, и наоборот – они, как правило, вырастали и даже изменялись по содержанию.

Думаю, это потому, что я даю на каждый спектакль себе хоть небольшие, но непременные задачи, хоть на кусочек. Очевидно, эта крупица и делает роль живой на каждом спектакле, с большим или меньшим приближением к правде, не [позволяет стать] повтором.

Время от времени советы Ю.А.

Новые впечатления от других спектаклей, литература, музыка, живопись, скульптура, обмен мнениями с людьми, смотрящими спектакль.

Кстати, кто хочет знакомиться с моими работами по тому, что о них написано, особенно по тому, что написано по премьерным впечатлениям, могут быть уверены, что ошибутся. Я не люблю и не любил премьер. Это – судорога. Я люблю не 1-й, не 50-й, не 100-й спектакль, я люблю – 3-й, 51-й, 93-й, 102-й и т. д., словом – не торжественные.

Я люблю спектакли торжественные изнутри, а не от афиши, когда собирается много людей, сопротивляющихся своим впечатлениям.

Слов нет, я и некоторые мои товарищи, большие актеры, часто требуем от Ю.А. уточнений в мизансценах. Я люблю, когда рисунок найден, закреплен, облюбован, выискан, тогда, закрепленный в форму – вот парадокс, – я становлюсь свободным и импровизирующим.

Тогда я получаю право на такое существование в роли, которое освобождает меня для главного – жизни в образе.

Я знаю, что руки у меня соответствуют строго выисканному [рисунку], ноги не идут против образа, интонация, на худой конец, если я пуст, скажет за меня, мизансцены сохранят образ спектакля и т. д.

Тогда мне не тесно в образе и спектакле, не давит меня деспотизм формы; наоборот, [она] дает мне волю изменять однажды найденное, если запросилось что-либо лучшее, более точное, более интересное.

Любопытный у меня был разговор с одной провинциальной, именно провинциальной, актрисой: ее кумиром был Иванов-Козельский[614]614
  Иванов-Козельский Митрофан Трофимович (1850–1898) – русский актер-гастролер.


[Закрыть], знаменитый гастрольный актер. И то, что увлекало эту актрису в Козельском, противоположно МХАТ; это то, что он был свободен и мог делать, что хотел и как хотел, мог менять рисунок роли.

Я думаю – правда, я не видел Козельского, – что здесь очень много напутано и свалено в кучу…

Я не Козельский, но на моих гастрольных спектаклях, когда я выезжал в другие труппы, было много импровизационного. Это диктует обстановка – другие актеры, [другие] решения и образ спектакля.

Но меняешь, и, кстати, чаще в худшую сторону, то, что особенного значения для рисунка роли не имеет; основное же остается, и остается непременно, иначе будет разрушен образ. […]

Рисунок роли – совокупность внешнего и внутреннего.

Выражение образа – мизансцены, поведение, звук-интонация и внутренняя логика образа, его первичные задачи, устремления…

Наверно, гениальные актеры постигают сложнейшие задачи мгновенно, но им закон не писан, они сами создают закон. Я верю в труд. Я вижу, как мои товарищи, очень одаренные люди, добиваются результата трудом, сосредоточенностью, увлеченностью… Хотя и Шаляпин говорил о труде, и К. С. был великим тружеником, а Чайковский каждый день решал задачи по гармонии…

Ну, а нам и сам бог велел.

2/XII

Смотрел генеральную «Объяснения в ненависти»[615]615
  Пьеса И. В. Штока. Постановщик Ю. А. Завадский. В спектакле играли Г. К. Некрасов (Курников), С. С. Годзи (Шашеев), Л. В. Шапошникова (Варвара Алексеевна), Г. С. Бортников (Василий Воробьев), Т. А. Чернова (Люба) и другие.


[Закрыть].

Говорил на худсовете.

– Спектакль нравится… Спектакль-раздумье. Почерк Ю.А., но спектакль затянут. Необходимо активизировать концы сцен, на них наступать новой сценой, тем двигать действие.

Артисты рассиживаются и, как правило, играют роли в раз заданном ритме и темпе, не развивая их.

Необходимо уточнить некоторые тексты. Артисты говорят тексты своими словами. Это невозможно слушать.

Прекрасно решены декорации Васильевым. При черном фоне, сером поле – белая дорожка из глубины авансцены и немного деталей. Лаконизм предельный. Хочется лишь немного разнообразить дорогу то пятнами, то цветом. Завидую артистам, что они играют в таком строгом оформлении. Давняя моя мечта!

Бортников – хорошая работа. Умен, свободен, содержателен, афористичен. Но и он не развивает роль. Однообразен и повторяется от роли к роли. Невозможно смотреть на его голову, особенно со спины – девушка в картузе. Такое в строю не положено, как не положено и сидеть при старшем, без его разрешения.

Есть изыск, он уводит от современного.

Красная гвоздика на полу в финале: надо отыграть ее, либо отшвырнуть в сторону, либо наступить на нее, но не брать с собой – это подарок не от искреннего человека. Да надо ли переодеваться? Получается не солдат, а премьер театра.

Хорошие данные у парня, но удержится ли он, не собьется ли с толку? Много хвалят его… Новиков погорел на этом. А Ю.А. не дает говорить об этом никому, как это было и с Новиковым.

Чернова очень озабочена тем, чтобы донести до зрителя болезнь героини и то, как она скрывает ее. […]

Некрасов хорош и убедителен, но жаль, есть сходство с «Совестью». Прекрасная работа у Годзи, особенно в первой части. Во второй надо резче сломать роль. Чрезмерно потерт костюм. Это уже подзаборник. Шапошниковой надо найти иное начало – для той женщины, из-за которой весь сыр-бор.

8/XII

Директор оркестра им. Осипова просит дать «Калашникова»[616]616
  То есть читать «Песню про купца Калашникова…» в сопровождении оркестра имени Н. П. Осипова.


[Закрыть] во Дворце съездов 3/I утром, для иностранцев в программе «Русская зима».

 Зондировал почву для разговоров о поездке в феврале по Закавказью – Баку, Ереван, Тбилиси – с «Калашниковым», на 10 дней. Ах, как бы я хотел это сделать! Но не отпустит меня театр.

13/XII

«ЛЕНИНГРАДСКИЙ ПРОСПЕКТ»

(КУЙБЫШЕВ)

Утром репетиция всех сцен. Вообще актеры относятся доброжелательно и предупредительно. Один Скворец (Пономарев[617]617
  Пономарев Сергей Иванович (р. 1913) – актер, заслуженный артист РСФСР. С 1958 года – в труппе Куйбышевского драматического театра имени А. М. Горького.


[Закрыть]) дал весьма откровенно понять, что менять ничего не будет и что «не будет и новых текстов!», хотя я ничего не предлагал ему, а только просил сказать слово в слово. Интересно!

Аншлаг. Спектакль приняли хорошо.

Режиссер: «Удивительное сочетание в образе и индивидуального и типичного. У меня тесть такой – кадровый ленинградский рабочий, тоже удивительного такта, внимания, доброты, крепкого сердца».