Текст книги "Дневники"

Автор книги: Николай Мордвинов

сообщить о нарушении

Текущая страница: 17 (всего у книги 47 страниц)

Спектакль не доставил удовольствия. Усталость и сознание, что надо еще много сил, чтобы осуществить задуманное. И физических – подготовлять аппарат.

24/I

(БЕСЕДА С Ю. А. ЗАВАДСКИМ)

Ю.А.:

– Как ты расцениваешь последний спектакль?

– Были результативные вещи, а эта роль, как ни одна из многих моих прежних ролей, не терпит результата. Второе – «педали» заняли у меня слишком много времени и внимания. И я стал невольно играть оболочку. Третье – сыграв третий I акт, я понял, что давать такой максимум просто нельзя: это эффектно, но не расчетливо и не нужно, это не на пользу моему образу. Все это отвлекало, и я срывался. Но, с другой стороны, в эксперименте, в попытках – наша жизнь. Законсервируешь – остановишься. Может быть, рановато, рискованно именно сейчас заниматься этим…

Я люблю пробовать. Экспериментировать. Может быть, поэтому мне редко на сцене бывает скучно. Думаю, что поэтому и растут все мои роли, без исключения, сколько бы и в каких условиях я их ни играл. Пробовать надо и здесь. Может быть, ошибся «временем и местом», тогда предупреждайте, что сегодня-де злыдни сидят в зале, – может, буду осторожней. Но значит ли это, что я должен изменить свой метод?

Я поставил перед собой еще одно задание – сделать еще одно напластование на роль, думаю об этом давно и пробую изредка, но странные мысли приходят в голову. Я люблю в театре, в искусстве явно и сочно выраженное «мужское» и «женское». Мужчина – будто это даже характерное в моих ролях; у меня нет чего-то среднего или неопределенного. Это мое качество. Оно понятно мне, и оно, я знаю, заразительно. В Петруччо я могу делать все, что мне угодно, и все будет приятно, и все будет работать на роль. Другого качества эта заразительность, скажем, в моем Дон Гуане, третья – в Дике Даджене, четвертая – в Ваграме и т. д. Здесь же, чудно, право, мне показалось на последнем спектакле, что вот эти мужские качества, так явно долженствующие присутствовать в роли по всем ее звеньям, в чем бы и в какое бы время роль ни была взята, – эти мужские качества будто бы и нейдут к роли? Конечно, я думаю, вы понимаете, что я говорю не о вульгарных качествах, и не о качествах сексуальных, эротических, нет.

Я понимаю, конечно, что это означает, что качества соответствующие не найдены, и это не значит, что Отелло в моей трактовке должен быть лишен этих качеств, но какие же они?

Соображения мои, конечно, правильны, ибо верит же народ в мою – Отелло – руку; например, в то, что я владею именно мужской, физической силой, верит, что я могу где угодно и когда угодно придушить Яго собственными руками, и без усилий. Верит и во многое другое.

– Думаю, что это верно. Это интересный вопрос ты поставил… «Мужское» в Отелло – сила духа, сила физическая, страсть, без малейшей заботы о том, как это выглядит, потому что плохого в нем нет, и ему нечего скрывать…

Ты приобрел в этой работе весьма важное качество, которое жило в тебе подспудно, – открытую, как бы обнаженную душу, и это прямо-таки физически чувствуется в роли. Береги это «человеческое» искусство, все остальное – функция. Наивность и искренность (если платок сейчас с ней, то Дездемона не изменила) – в этом и есть твое обаяние в этой роли. Я верю и знаю, что в тебе есть, но будь осторожен.

– Что значит «будь осторожен»?!

– Как-нибудь после поговорим.

8/II

«ОТЕЛЛО»

Сегодня прогнали весь спектакль.

Пробовал разобраться: четвертый и пятый акты развиваю в темпе. Актерам почему-то трудно. Топорщатся. Уже надоело менять. Или не верят в то, что темп играет огромную роль в Шекспире? Каждый думает, чем он медленней все будет говорить, тем значительней получится.

Третий акт все же не получается. Четкость рисунка и моя любовь к нему почему-то мешают зрителю. Или в соседстве с мазней, они кажутся нарочитыми? Или все-таки они чрезмерны и самодовлеющи? Сидишь без движения, так что поворот головы – уже мизансцена, и это скупое и естественное кажется излишним и неестественным на фоне просто и безотчетно болтающихся рук, кстати, очень естественных.

– Я иду по правде, я не боюсь его! – сказала Викландт на замечание Ю.А., что нужно отступить, если Отелло наступает.

Что же мне прикажете делать? Заставить ее силой поверить, что меня можно бояться? Таких мест, кстати, много в спектакле, когда партнер не играет Отелло, или играет не Отелло, а самого себя.

13/II

«ОТЕЛЛО»[173]173
  Спектакль «Отелло» поставлен Ю. А. Завадским. Режиссер Ю. А. Шмыткин. Художник – М. А. Виноградов, композитор Ю. С. Бирюков. Кроме Н. Д. Мордвинова в спектакле были заняты: Дож Венеции – Б. А. Лавров (позднее – А. М. Калинцев), Брабанцио – Н. П. Темяков, Грациано – В. А. Сабуров, Лодовико – Ф. В. Блажевич (позднее – А. Т. Зубов), Кассио – И. Н. Русинов (позднее – М. М. Названов, Б. В. Иванов), Яго – Б. Ю. Оленин (позднее – А. А. Петросян), Родриго – А. С. Осипов (позднее – А. А. Консовский, А. М. Адоскин), Монтано – Л. П. Лунич (позднее – С. С. Годзи), Дездемона – З. М. Шигаева (позднее – И. П. Карташева), Эмилия – О. А. Викландт (позднее – Т. С. Оганезова), Бианка – В. И. Балабина, Е. Г. Марголина (позднее – И. Е. Соколова).


[Закрыть] – Премьера

Весь зал из генералов… от войск, печати, актеров, драматургов…

Бороться с такой аудиторией стоит труда! А отсюда понятно, как шел спектакль и как его принимали…

Мы струсили, дали им волю рассуждать и кашлять, начали вяло и робко. Это Шекспиру противопоказано.

16/II

«ОТЕЛЛО»

Ю.А. перед спектаклем рассказал нам телефонный разговор с Юзовским[174]174
  Юзовский Иосиф Ильич (1902–1964) – театральный и литературный критик. Автор книги «Образ и эпоха» (М., 1947), посвященной воплощению драматургии У. Шекспира на советской сцене, статьи «Шекспир и советская сцена» («Шекспировский сборник», М., 1947).


[Закрыть].

– Ты подумай, он сказал: «Ничего, приличный спектакль!» (между прочим, он сказал, что ты стал играть лучше, чем в Ростове). Советовал… «Перед спектаклем не говорите!» Я что-то Юзовскому не верю. «Не говорите!» Нет, скажу. Он говорит о красовании.

– Может, где-то попадаю и на это. А вы как думаете?

– Видишь ли, я так зол был, что не очень понял, о чем он говорил… У меня есть к вам предложение. Я, сличая все замечания, вольно или невольно стараюсь на них ответить. И стал замечать, что начал отвечать на противоположные требования. Не кажется ли вам, что можно зайти в тупик, если всех без разбора слушать будешь? Сколько людей, столько мнений. Но у нас-то есть свое или нет? Или мы от него отказываемся? Возможно и это, но тогда давайте решим, от чего мы отказываемся и к чему стремиться будем. Так же можно дойти до абсурда. Я не говорю о Юзовском, может быть, он и прав, но нельзя же идти все время и от каждого мнения на поводу. Мы имеем свою судьбу и в чем-то ее уже оправдали. У нас маловато сил бывает, чтобы воплотить наши желания. И воли маловато. Тоже правда. Но у нас есть желания, которые могут заменить, в худшем случае, и силу и волю. Так почему же мы нервничаем? Или наши цели неблагородны? Или мы не граждане? Или мы делаем что-то противозаконное? Почему мы нервничаем? Не получается сегодня, получится завтра. Нам надо иметь не кучку снобов перед глазами, а зрителя, которому мы хотим сказать что-то очень дорогое и важное. Не зазнаваться, не задаваться, но и не путаться в трех соснах, как бы эти сосны ни переставляли у нас под носом. Пусть они сами в них запутаются. Долой рабское послушание к далеко не искреннему и даже не самостоятельному мнению!..

22/II

«ОТЕЛЛО»

Стал опасаться дня, в который идет этот спектакль. Все равно, что на Эльбрус надо подниматься. Голоса совсем нет, не то что остужевского… Борьба идет не с ролью, а с собой.

3/III

«ОТЕЛЛО»

Лучше, чем в прошлый раз.

У меня несколько изменений.

Решил сократить монолог в сенате: «о великом мире, говорит»… затем сразу – «Блестящие мечи»…

Утвердил сокращения на втором Кипре.

Благодаря темпу нашел хорошие куски в третьем акте. Сегодня впервые после акта долго аплодировали. Нить действия стала больше в моих руках. «Уточнить, выяснить, выведать, вытащить, выдавить»…

В четвертом акте понравилась походка перед обмороком – зашатался, закружился, замотался, как-то впервые отдался куску – эффект был большой. В зале из мертвой тишины выросло мгновенно какое-то шушукание, потом опять тишина, потом беспокойство, и на обмороке – зал замер. В себе я понял это впервые. По внутреннему – это ново и внешне – этому не было похожего. А реакции я такой не знал.

На «козлы и обезьяны» – аплодисменты.

Пятый акт играл по воспоминаниям…

На спектакле – Держинская[175]175
  Держинская Ксения Георгиевна (1889–1951) – оперная певица, народная артистка СССР. В 1915–1948 годах – в труппе Большого театра. Сведений о том, что в ее репертуар входила партия Дездемоны, обнаружить не удалось.


[Закрыть], Кемарская[176]176
  Кемарская Надежда Федоровна (р. 1899) – оперная, опереточная певица, режиссер, народная артистка РСФСР. С 1926 года работает в Музыкальном театре имени К. С. Станиславского и Вл. И. Немировича-Данченко. Работа над партией Дездемоны была ею начата по предложению дирижера С. А. Самосуда, но осталась незавершенной.


[Закрыть] – Дездемоны. Ю.А. говорит, что хвалят.

Добронравов – выбрался… Вот прошибло! Просил передать привет, и на вопрос Ю.А.:

– Завидуешь?

– Завидую. – И, грустно отмахнувшись рукой, сказал: «Чудный театр, замечательные актеры!»

7/III

«ОТЕЛЛО»

Холодный спектакль. Как будто кто оборвал меня. На душе пусто. Ничего не обласкало воображения. Бывали приличные места, но какие-то никакие…

Не получается у меня выход, на котором настаивает Ю.А.: весь в радости и улыбке… Сегодня мне показалось, что надо, наоборот, все спрятать, затаить: «Так хорошо, так прекрасно, как не переживал еще в жизни». И боюсь расплескать это хорошее, и не знаю, как вести себя в зависимости от этого.

Чтобы во втором акте забыться, что нахожусь в кругу людей, – забыться от неожиданной встречи и отдаться радости встречи целиком и без тормозов. Поняв, что тебя окружают люди, засмущаться и постараться скрыть происшедшее извещением о победе.

В сенате – «Я, право, так счастлив, что не знаю, как говорить. Я на это счастье права не имею. Я более горд, чем был. Я сильнее стал в тысячу раз. Но как о таких вещах говорить? Это не о «подвигах, раздорах, битвах»… о которых я привык говорить. О своем же чувстве к Дездемоне – я не говорил никому…»

Как можно скорей и плотней сближаться с основной задачей. Действовать, действовать… забыв обо всем. Есть еще забота о заразительности. Она отвлекает и делит внимание.

Пастернак: «Только что перевел Отелло. Все время протестую против текста, но увлекся и забыл о нем».

По-видимому, ему понравилось. Говорил о находках: «О весьма интересном медиумическом существовании героя». Вот хватил!

14/III

«ОТЕЛЛО»

Первую половину спектакля играл худо. Все мешало. Вялый. Ничего не интересно. Все опостылело. Не мог отвязаться от впечатления вчерашнего вечера в ВТО[177]177
  речь идет об обсуждении спектакля Театра имени Моссовета «Отелло» в ВТО.


[Закрыть].

Понял, что нужно найти в себе силу сдерживать свои все нарастающие и разнообразные по своему существу волнения.

Вторую половину третьего акта – мужественней, злей, нет, свирепей, не сгибаясь. – Это начало получаться.

Четвертый акт – сломленный, неровная походка, сбивающаяся мысль, и над всем – одна постоянная, капающая – «Платок, платок…» И это играл сегодня, как и пятый акт, хотя без большого подъема, но верно.

Подбодрило сообщение, что А. Толстому, «несмотря, что не любит трагедий», спектакль «очень и очень нравится». «За сорок лет – это наиболее сильное впечатление от спектакля. А финал – гениален». И спросил, «представлен ли спектакль на Сталинскую премию?».

– Отказали под предлогом, что опоздали с заявкой.

16/III

Репетиция «ТРАКТИРЩИЦЫ»

Предложил целый ряд новых ракурсов.

– В предложенном рисунке мне тесно, я думаю, что мне надо играть в другом ключе.

– С чем ты не согласен и что изменить по-твоему?

Предложил первую картину играть ранним утром. Кавалер вместо возвращения с охоты, которое никак не доходит, потому что является он из оркестра, как из подвала, – появляется со стороны моря. После крепкого, добротного сна выкупался (а как он купался? – наверно, дурачился, кувыркался, брыкался, нырял, как дельфин) – и вот, возвращаясь с моря в ночных туфлях, по пути одеваясь и запивая прекрасное настроение добрым бургундским, вступает в действие. Чтобы по мере роста влюбленности, постепенно одеваться… и выйти к Мирандолине на решающую встречу в полном параде и с цветком в петлице. После же того, как она к нему в комнату не пришла (3-й акт), выйти растерзанным, в одной рубашке, в пуху и перьях. (Он распотрошил перину с досады и переворошил всю мебель в гостинице.) Предложил Ю.А. массу всяких вещей, разворошил всю пьесу и наметил, каким образом Кавалер может взять, с его точки зрения, инициативу в свои руки, когда, как ему кажется, сердце Мирандолины растопилось.

17/III

Сегодня Ю.А. предельно внимателен.

В антрактах на «Забавном случае» уводил меня с репетиции «Трактирщицы» и представлял гостям, знакомил.

Спектакль «Забавный случай» нравится, но Толстой, пользуясь моим присутствием, высказывал свои впечатления об Отелло:

– Огромное впечатление. Вы заставили меня плакать. У меня издается «Грозный»[178]178
  Речь идет о драматической дилогии А. Н. Толстого «Иван Грозный» («Орел и орлица» и «Трудные годы»), напечатанной в журнале «Октябрь» (1943, № 11–12).


[Закрыть], и мне будет приятно, если вы ознакомитесь с пьесой. Я вам пришлю.

Потом много рассказывал об исполнителях Отелло, которых видал на своем веку.

26/III

«ТРАКТИРЩИЦА»

Спектакль шел ровней, слаженней, выверенней. Первый выход еще не получается, и не пойму почему… Может быть, песенку свою добавить на выход? Что-то не дотянул.

С Марецкой очень приятно играть. Живое общение, и играет она здорово.

Подавляющее большинство отзывов просто великолепные, а на душе почему-то нет полного удовлетворения. Почему бы? Чего-то мне все не хватает, хотя спектакль очень удачен. Грызет что-то… и не дает покоя.

Нет беспредельной, безоговорочной власти над зрительным залом. Где-то близко. Вот-вот, но нет… Очевидно, это «чуть» и характеризует настоящее искусство.

30/III

«ОТЕЛЛО»

Трудно подниматься на эту гору! С предыдущего вечера знаешь о том, что у тебя завтра спектакль.

Начал формально, но потом выправился. Первые три акта играл выше, чем последующие два.

Может быть, интересный кусок, сегодня наметившийся:

Перед «Подлец» – взглянуть на балкон, как на Дездемону, и усомниться в доводах Яго. И уже после этого ринуться к Яго, чтобы вырвать у него тайну.

Константин Симонов долго сидел у меня молча (он, кажется, не любит нашего театра – ему не понравился «Русский вопрос»[179]179
  Н. Д. Мордвинов, очевидно, имеет в виду постановку пьесы К. М. Симонова «Русские люди», осуществленную Театром имени Моссовета в эвакуации в 1943 году (пьеса же «Русский вопрос» была поставлена театром в 1947 году).


[Закрыть] у нас), потом сказал:

– Я два года был на фронте. Насмотрелся таких ужасов! И очерствел… Думал, вряд ли найдется что-то, что меня сможет взволновать. И вот я целый вечер волнуюсь и плачу. Очень давно не испытывал такого наслаждения. Спасибо за все. А как, по-вашему, смотрит зал?

– Мне кажется, что он сначала сопротивлялся. Не доверял спектаклю.

– Нет, он просто хочет смеяться и протестует против темы. И все же подчиняется.

5/IV

«ОТЕЛЛО»

Ю.А. говорит, что уже появляются люди, которые приходят по второму-третьему разу.

Толстой пришел второй раз.

Тарханов целовал Ю.А., благодарил за спектакль, при случае хотел рассказать подробно.

11/IV

«ОТЕЛЛО»

Как никогда, не хотелось идти на спектакль. До театра добрался, наконец, через два с половиной часа. Грим не ладился. Все как-то по-будничному знакомое. На сцене почему-то начал думать, что должен забыть текст?

Зал слушал хорошо, внимательно. Первую половину роли начал выправлять, даже кое-что сыграл прилично. Во второй же половине… О, ни на что не похоже! Холоден, как сосулька. Голос не подчиняется… Так и не мог выправиться. Все по проторенной дорожке. На душе безразличие и серость… Провал… Черная дыра… Существую или нет – не знаю. Борюсь, но играть все равно не хочу…

Новую, чудную роль? – Спать! и больше ничего…

На фронтах победы! Великие победы! Крым берут, Украина почти освобождена! Идут в Румынию.

Это ли не радость?

Что же на душе так пусто? тягостно пусто? Ужель сил было только на двадцать спектаклей? Или, не получив поддержки, они сникли?

Да нет, не так! Найдутся силы, хотя отдохнуть, без сомнения, надо.

9/V

«ОТЕЛЛО»

Шумный успех. Но публика сегодня нехорошая – улица. Эрмитаж.

Заметил, что на непосредственную реакцию, вроде вздоха, оха, прищелкивания языком и пр., чем сегодня изобиловал зал, и на что другая часть зрителя всегда реагирует смехом, – надо наступать непосредственно, не дать этой реакции дойти до сознания этой, другой части зрителя, и тем снять их смех, хотя бы у тебя была пауза в этом месте. Потому что смех этот не по существу, он не нужен, он отвлекает.

Сегодня думал: всю первую половину роли – играть на абсолютной сдержанности. Он привык закручивать себя на все гайки и по роду профессии и по расовому происхождению. Итак, пружина завернута. И когда она прорывается, явно обнаруживаются все качества, которые его отличают от окружающих. Этим достигается и взрывчатость, и разнообразие в рисунке, и экономия сил, и интересность приспособлений. Я это где-то наблюдал у восточных и у азиатских народов.

Характер Отелло открыт. Это так, и когда он свободен, тогда и открыт. Но в момент опасности он хитер. В бою же он не полезет непременно напролом, нет, он и схитрит, и выход найдет, и обманет неприятеля, на то он и полководец. Где ему ничто не угрожает, он легок, открыт, доверчив; но как только возникает опасность, он привык мобилизоваться, он становится настороженным и очень расчетливо осторожным. И тогда он напоминает льва или тигра, которого я наблюдал, когда тот наготове. Ни один мускул не двинется, только хвост иногда, редко, как палкой, стукнет из стороны в сторону. Отсюда – «если двинусь я иль руку подниму»… Он просто боится двинуться и уж, во всяком случае, зная за собой это, всячески «завинчивает себя». Но уж если двинулся, то ему трудно себя остановить.

На спектакле все вышло приблизительно, а точнее – вовсе не вышло. Буду пробовать. Это меня сейчас очень интересует.

Прочел рецензию на «Отелло» Мокульского[180]180
  Имеется в виду статья С. С. Мокульского под названием «Отелло» в Театре имени Моссовета», напечатанная в журн. «Огонек» (№ 11).


[Закрыть]. Еще раз… Может, в самом деле трагическое – не моя стихия? В чем дело, зал-то в большей и основной части не только принимает, но и взволнован? Или я занимаюсь самоуспокоением?

Места не нахожу себе…

16/V

«ОТЕЛЛО»

Прочел еще рецензию, на сей раз Бояджиева[181]181
  Речь идет о статье Г. Н. Бояджиева «Путь к правде», напечатанной в газ. «Литература и искусство» (1944, 13 мая).


[Закрыть]… Вроде все силы иссякают…

Вижу, слышу, мне говорят, что Отелло будит мысль, чувства; фронтовики, потерявшие способность волноваться, волнуются. Документы, же припирают меня к стене и не дают вздохнуть… Что за черт? Тот же Бояджиев говорил, что не принимает трактовки Яго, а в рецензии хвалит?

19/V

«ОТЕЛЛО»

На спектакле – Хмелев, Попов, Гиацинтова.

Ко мне никто не зашел. Со слов Ю.А.:

Попов: «Хочется все суше, скупее… Ты, Юра, как 30-летний, надавал мизансцен такое количество, что идет в ущерб исполнителям». Обо мне и других актерах, очевидно, не говорил, не удостоил…

О мизансценах я говорил Ю.А., что спектакль надо играть на голой сцене, тогда богатство мизансцен сыграло бы положительную роль. А то навешали роз на кусты и думаем, что приблизили жизнь…

Хмелев: «Очень интересно делает роль Коля. Боюсь, что успех его собьет с толку (как нарочно было столько аплодисментов, словно зал протестовал против рецензий, будто хотел меня этими аплодисментами поддержать). Нужно, чтобы он не поддался шумихе и шел все вглубь и вглубь…»

Нет, нет… Не терять идеала, идею, образ… Внешний и внутренний образ. Не успокаиваться. Не искать оправданий, не смущаться разноречивостью суждений. Добиться того, чтобы всё принимали и чтобы все принимали без рассуждений. А раз этого нет, стало быть, тема не поднята до полного наполнения. Не дать возможности думать, пусть думают после спектакля, а на спектакле пусть только чувствуют.

31/V

«ОТЕЛЛО»

Скучища! Боролся, кое-что нашел, но… впору отказаться от роли.

2/VI

Чтобы тебя поняли, нужно очень точно и умело говорить, но для этого, так же как минимум, нужно, чтобы тебя хотели слушать.

6/VI

«ОТЕЛЛО»

Очень плохой спектакль. Ничего не получается. Сбился с толку… надоело бороться… Шмыткин утверждает, что хорошо играл, «свой голос», приятно… У Шмыткина ведь все навыворот!

Скучно…

От меня пошли и остальные…

16/VI

«ОТЕЛЛО»

Спектакль играл со все возрастающим напряжением и увлечением. Легко варьировал ставшие мне привычными куски, мизансцены, интонации, ритмы… Сумел отойти и обрадовался. Стало свободно и легко, а потому – увлеченно.

Очень горячо приняли четвертый акт. «Козлы и обезьяны…» вызвали долго не смолкавшие аплодисменты. В третьем акте нахожу покой. Очень мешает затянутым ритмом Оленин. Такие паузы, что переждать их почти невозможно, они противоестественны в поведении Отелло, приходится изобретать добавочные оправдания, что безусловно не на пользу роли. Но сделать ничего не могу. Он не верит и не хочет, а нашим все равно. Не думаю, что он сам от этого в выигрыше. Не думаю! Жизненно, сценически, логически необходимо двигать дальше. Всем и все уже давно известно, а он все жует и жует… В логике поведения самого Яго это не может иметь места, потому что на то он и Яго, чтобы чувствовать меру. В логике сцены этого не может быть. Логике Отелло это противопоказано. А для исполнителя Отелло такие паузы смерти подобны.

11/VII

Тарханов сказал, что «актер этот через несколько лет сыграет роль так, что о нем будут говорить все. На нем нужно строить репертуар. А Отелло он сыграет обязательно».

16/VII

Опять смотрел «Встречу в темноте»[182]182
  Спектакль «Встреча в темноте» Ф. Ф. Кнорре был поставлен Ю. А. Завадским и Г. М. Лебедевым. Роль Вари играла В. П. Марецкая.


[Закрыть]. Впечатление лучше. Спектакль спасен изобретательством Ю.А. и обаянием Марецкой. Пьеса по-прежнему не нравится.

17/VII

Сегодня мимо нашего дома провели тысяч десять пленных немцев… Рослые все, черти… сильные, но грязные, оборванные и даже без обуви некоторые…

Ненависть, смешанная с жалостью…

Противная славянская мягкость…

Хотелось бросить буханку хлеба… «На, жри…»

Репетирую «Воров»[183]183
  Речь идет об инсценировке рассказа А. П. Чехова «Воры», в которой Н. Д. Мордвинов играл роль Мерика; вместе с «Трагиком поневоле», «Егерем», «Тапером» и «Хористкой» входила в «Чеховский спектакль», подготовленный к сорокалетию со дня смерти писателя.


[Закрыть]. Что-то скучно. Сам хвалит песню и пляску. «Великолепно танцуешь, Коля. А поешь как настоящий цыган. Работай вглубь. Тебе фамилию надо изменить на Мордкина![184]184
  Мордкин Михаил Михайлович (1881–1944) – известный русский танцовщик, балетмейстер. С 1924 года жил за границей.


[Закрыть]». Не спасет спектакль ни та, ни другая фамилия. Народ не любит спектакля из нескольких пьес. Лучше бы за этот срок сделать пьесу, которая войдет в репертуар, благо у нас их немного. Какой был спектакль, посвященный Пушкину![185]185
  В 1937 году, к 100-летию со дня смерти А. С. Пушкина, Ростовский-на-Дону театр имени М. Горького поставил «Каменного гостя», в котором Н. Д. Мордвинов играл Дон-Гуана.


[Закрыть] (В Ростове)… И то…

9/VIII

«ОТЕЛЛО»

Сегодня в первый раз почувствовал, что первый акт могу играть сильнее, чем играл до сих пор. Что-то открылось новое в поведении на сцене.

Нужны физические силы и силы. И чтобы не сбивать их понапрасну, необходимо, как на беговой дорожке, установить дыхание и не сбивать его. Распределить голос рационально. Как только начинаешь сбиваться с дыхания, голос не наполнен, начинаешь форсировать, и силы быстро покидают тебя.

Из всего акта явно не получилось «Прощание». «Клятву» – пробовал на отчаянии, вот-вот заревет слезами. Надо проверить еще. Чего-то не понял.

Четвертый акт был лучшим в спектакле.

В пятом что-то упустил вожжи. Разболтался, устал. Нельзя!

Реакции все узаконившиеся. После третьего акта – дольше обычного.

Роль растет заметно.

11/VIII

ЧЕХОВСКИЙ СПЕКТАКЛЬ

Ю.А. считает настоящей победой спектакля – это «Тапер» у Плятта[186]186
  Р. Я. Плятт играл в «Чеховском спектакле» сцену «Тапер», Н. И. Павленко исполнял роль Толкачева в «Трагике поневоле», Т. А. Лопаткина – роль Пелагеи в «Егере», О. А. Викландт – Любки в «Ворах».


[Закрыть]. Действительно, играет с надрывом неврастеника. Очень хорошая работа. Вообще талантливый человек… и строгий в своем искусстве.

Приятен Павленко. Хорошо, что он вернулся в театр. Великолепная работа у Лопаткиной в «Егере». Убедительна и… очень знакома Викландт. Остальное маловразумительно.

13/VIII

Говорил на худсовете: – Я глубоко верю, что есть пьесы, которые будут волновать и заставлять раздумывать над своей жизнью, в какое бы время они ни были поставлены. Отелло будет глубоко необходим, когда бы этот чернокожий ни появился перед зрителем. А вот для Гамлета, например, нужно найти подходящее время. Полнокровный, всеобъемлющий оптимизм возрожденцев Шекспира не может оставить равнодушным любого в любое время. Это не ново для театра и для части зрителя. Но пройдет десять – пятнадцать лет, и для нас с вами многое станет не новым, в то же время подрастет молодежь, которую надо воспитывать и для которой все ново. Так для нее мы живем и работаем или для себя? Тем более, что лучше, праздничней, оптимистичней материала не найти. Было бы совсем великолепно, если бы появилась пьеса, которую можно было бы сыграть в первые дни победы, а она недалека, было бы великолепно ответить таким произведением на те усилия, которые положила страна, чтобы эта победа состоялась; но пьесы нет и не предвидится. А как было бы замечательно раскрыть занавес и начать праздничный спектакль. А вы – «Гамлет»! Или «Чайка»! Нелепо меня подозревать, что я не люблю или не признаю «Гамлета», но я не верю в то, что «Чайка», например, вызовет тот интерес, на который Ю.А. рассчитывает, а сил она отнимет массу. Ставить «Чайку» после МХАТ надо по-новому. А готов театр к этому новому прочтению или это только «мало использованная пьеса»?

Я только что прочел пьесу еще раз и сказал себе, что я счастлив, что живу не с «Чайкой» вместе и что мне почти не хочется знать этих милых, никчемных людей. Дайте мне насладиться силой, радостью, гордостью, всем тем, чем меня наполняют люди и их дела, прямо противоположные чеховским.

«Укрощение» – это то произведение, на основе которого можно передать ликование жизни, непрерывную борьбу, что так импонирует нашему времени и что так быстро находит ответный отклик в сердцах зрителей.

Почему я ратую за «Укрощение»? Это не современная пьеса, но в ней можно найти созвучное нашим стремлениям. В ней карнавал чувств, фейерверк желаний, страстей, утверждающих свет, право любви, право веры в человека и человеческое. Вот тогда театр и зритель вместе смогут крикнуть:

«Да здравствует солнце,

Да скроется тьма!»

Театр в это мгновение скажет наисокровеннейшее слово усталому и героическому народу, вынесшему на своих плечах чудовищную тяжесть. Пройдет время, этот спектакль тоже будет звучать, он не умрет. Но самое великое свое слово он может сказать именно в первые дни по окончании войны. Поймите меня верно, примите прямо, я не имею никаких мыслей, кроме одной – сделать для театра самое верное и самое нужное, а моему народу – настоящий праздник. Надеяться на советскую пьесу трудно, пока писатели придут в себя, а если она будет, никто не поставит нам в вину, что мы сделали две пьесы, наши великие дни стоят не только двух…

4/IX

Говорил с Ю.А.

Хочет сделать из «Чайки» второго «Отелло». Из ролей вытянуть шекспировские страсти, а поэтому назначил меня на роль… Тригорина.

– Не понимаю себя в этой роли и прошу меня не занимать. Если мне позволено будет отнестись к образу по-своему, а я его не боготворю, мягко выражаясь, и прелести в нем и его действиях явно не вижу, то работать буду, если это в вашей постановке не предусмотрено, то лучше не портить ни себе, ни вам нервы. Я люблю быть защитником своего персонажа, либо его прокурором, а иначе играть не умею. А тут защищать я не захочу, а обвинять вы не дадите. – Любоваться же этим субъектом я не имею никакого желания. Сердце не поворачивается. Я понимаю, что суд должен произнести зритель (он его, кстати, произнес в жизни), а я – «правдиво» изобразить. Но, во-первых, с чьей точки зрения это «правдиво», а во-вторых, я не в том благорастворении, чтобы быть к таким людям безучастным.

3/X

А вот о днях войны и близкой победе нет ни слова, ни пьес, ни романов…

Шостакович ответил, а мы нет.

В искусстве жизнь человеческая не эффект, а смысл. Смерть не только повод для той или иной картины или пьесы, это – конец жизни. На коленях надо стоять перед такой темой, а не делать такой факт поводом для собственного возвышения.

31/X

«ОТЕЛЛО»

Спектакль прошел на большом уровне.

Ю.А. прибегал после каждого акта и неизменно хвалил.

Попробовал кое-что изменить: в сенате, например, вел себя свободно и непринужденно, делился своими соображениями, подходя и чуть касаясь одного из сенаторов.

На Кипре изменил обстоятельства: раньше – появлялся на Кипре, не зная, что Дездемона здесь, а отсюда – целая гамма переживаний при встрече, теперь – попробовал играть, зная, что она здесь, и поэтому просто бежал ей навстречу. Как будто бы вернее… Я даже подпрыгнул хохоча. Очевидно, это понравилось. Ю.А. одобряет. Проверю еще несколько раз. Это мне тоже нравится.

Самочувствие от спектакля – исключительное. С одной стороны, будто все это происходило со мной, а с другой стороны – я ни на мгновение не забывал, что передо мной зрительный зал. Я жил жизнью героя. Какое-то двойное существование. Жизнь моя, героя, человека, и с другой – меня, актера, зрителя… и то и другое вместе, и порознь, и неделимо. И все это очень свободно, не натужно, легко – вот основное ощущение от сегодняшнего исполнения. Весьма приятное ощущение.

Легко и свободно шла линия нарастания, легко и естественно менялись куски, краски, от хохота до слез и наоборот… Просто и сами собою буквально лились слезы. Непринужденно и послушно выражал голос. Нет, у меня не было вообще такого спектакля. Это первый. Только бы не покинуло меня это творческое самочувствие! Это, очевидно, та самая творческая радость, вдохновение, чем дорожит художник. Труден путь, но цель его радостна!

Многие приходили, жали руку, целовали…

Впервые слушал Вертинского.

Хороший и оригинальный артист. Нашел свой стиль. До чего многогранна и разнообразна русская порода! Только представить себе: от – и до!

Наглядное представление об эмиграции.

Лучший агитатор за Советскую власть. Нужно было бы разрешить его концерты открыто. Впрочем, машин у театра столько, сколько не найдешь ни на одной самой знаменитой премьере.

Но почему это нравится девушкам и женщинам – это для меня загадка.

Для эстрадников блестящий образец, как надо делать свои номера. Технически безупречно. Выискано, ничего лишнего. Это мне нравится.

По приему однообразно. Интереса хватает на одно отделение. Жест и интонация заставляют предполагать, что, прослушав 3–4 песенки, будешь знать всего Вертинского.

Чувство к нему смешанное. И какая-то жалость к его старости (а вот у Качалова красивая старость). Эта подогнутая ножка, коленка к коленке, а другая – слабая, дрожащая, уже не держит. Улыбка несчастная, немного обиженная судьбой и вместе с тем такая милая. И книксен – и жалость к себе и изумление. И понимаешь, что сделано это хорошо, и удивляешься тому, как это можно было целую жизнь отдать такой ерунде.

Человек знает славу почти всего мира, и как-то вдруг не хочется такой славы. Право же, не хочется.

Нечто «нафталинное».

Вышел на улицу, и этот ноябрьский, холодный вечер показался таким приятным и своим.

26/XII

«ОТЕЛЛО»

Решил все ломать. Заново прожить…

Первый выход – только одно движение – переход к отцу, остальное все неподвижно, с опущенными глазами, чтобы не рассердить его, глаз в глаз обычно раздражает наступающего. «Ну еще что? Ну…»

Сенат – убрать звук. Только в одном месте оставить – «Я прошу»… но взял себя в руки и опять говорил, собой владея…

Кипр – внизу сказали, что Дездемона здесь, поэтому бежит, ищет, находит и замер, и уже после паузы… «О, воин мой, прекрасный…»

Драка на Кипре. Не играть темперамента, а сдержаться и, сдержавшись, искать виновного: «Кто?» 3-й акт – весь сдержанно, без движения. Финал не получается. Все наверху. Неинтересно. Неуглубленно. Что делать – пока не знаю.

Четвертый и пятый акты прошли… да так себе прошли…

29/XII

«ОТЕЛЛО»

Нет радости…

Трудно мне…

Всего стал бояться…

Один…

Наскучило все время думать о голосе, темпераменте, силах… Что значит не построено режиссерски и с расчетом…

Не моя роль что ли, действительно? Все похвалы принимаю как дань моему поту, а не искусству, одаренности.

Первая роль, которая мне не дает покоя и радости. Нет творчества…

Приходишь на спектакль с такими черными мыслями, что жить не хочется… Сколько раз надо заставить себя, сломить и направить соответственно настроение, чтобы выйти…

Четвертый и пятый акты играл лучше…

Идет дискуссия в «Советском искусстве» о театре. О нас ни слова.

Начинают падать силы, опускаются руки…

30/XII

Решил окончательно, что нельзя показывать, обнажать счастье, которое Отелло испытывает (это первый выход). Нехорошо это…

Пришел на память пример.

Как-то не очень кстати видеть взрослого, пожилого человека, забывающего от любви и возраст и положение…