Текст книги "Дневники"

Автор книги: Николай Мордвинов

сообщить о нарушении

Текущая страница: 36 (всего у книги 47 страниц)

Орловский: «…зеленый ты еще, ух, какой зеленый!» «Всем позволительно говорить глупости, но я не люблю, когда их говорят с пафосом».

После репетиции первого акта.

Замечаешь, что каждый в пьесе говорит о своем волнении, и говорить надо о нем. Нервы у всех обнажены. «Неблагополучно в этом доме»… Все раздражены, и только я как-то ухитряюсь быть «в своих истинных интересах».

Почему Леший засмеялся? Да, наверно, еще и потому, что смеется Соня. Это как бы своеобразное объяснение в любви.

Соня ликвидирует возможный скандал, ведь она любит Лешего, следовательно, оберегает его.

Леший сам хороший, милый, светлый и к тому же хорошо относится к Войницкому. И ко всему – истинный интеллигент, то есть не дерзит ему, а доказывает. Это Войницкий злится, а Леший – сдержан, и где-то разряжается в «пафосе». Леший не учитывает, что для Войницкого Елена Андреевна – все. Рухнет его любовь, рухнет жизнь, у него ничего, кроме нее.

Петрейков говорит, что, когда я объяснял, это было вернее, чем в варианте «возрождения». Это верно. Конфликт – необнаженный, приспособления должны быть мягче, душевнее, благороднее. Он – душевный, широкий.

Марецкая говорила о любви Е[лены] А[ндреевны] к Лешему.

Мне кажется, для начала отношений было бы вернее, если бы она была заинтересована человеком. С ним интересно, «она замирает от его обаяния»… Да, он – личность, он – «в самом деле леший», он дышит, он – вольный ветер, а она задыхается и не догадывается открыть окно, и я думаю, что ей с ним интересно. Ор умен, живой, красив, глаза светятся мыслью, горячностью. […]

Масса подводных течений. Вторые горизонты. Подспудно.

Серебряков – один из тех, кто краснеет, бледнеет, теряет самообладание, когда ему надо завоевывать внимание к себе. Он не борется за первенство, оно уже много лет к нему приходит само собой, и поэтому трудно переживает и капризничает, когда это не случается.

10/XI

Второй акт.

А нет ли в этом акте, как и в предыдущем, того, о чем Соня говорит: «Вот вы часто бываете у нас, и я тоже иногда бываю у вас со своими. Сознайтесь, что вы этого никак не можете простить себе… Так как я хочу сказать, что ваши демократические чувства оскорблены тем, что вы коротко знакомы с нами. Я – институтка, Елена Андреевна – аристократка, одеваемся по моде, а вы – демократ… Вы сами копаете торф, сажаете леса… одним словом, вы народник…»

А он на это (не опровергает) – «не будем говорить об этом!»…

Серебряков неправ не в том, что он работал всю жизнь – это правильно и хорошо, а в том, что требует от всех и каждого за это мзды – преклонения и отравляет этим всем жизнь.

Леший входит – влетает, довольный, радостный, что гонялся с ветром и обогнал его, и тем, что он сейчас увидит Соню. Вбежал и прежде всего, конечно, увидел ее.

Явление шестое.

Первую половину фразы, может быть, сказал от двери и… увидел, растерялся. Значит, правда, что Войницкий живет с ней. Значит, люди-то с дрянцой… Долго ходил, думал, решал и не выдержал. Он обеспокоен. Соня живет здесь, значит, знает тоже. Какой пример… и т. д. и т. п. Он непосредствен и искренен в своем неприятии.

Явление одиннадцатое.

Леший сердит на Серебрякова, Войницкого, Ел. Ан. и не замечает, что говорит с Соней неуважительно даже. А когда она сказала ему об этом, он посмотрел ей в глаза… и засмеялся, и стал прежним, стесняющимся, любящим.

Улыбка сходит с уст. Он долго, застенчиво смотрит на нее. Мне кажется, что он прислонился к шкафу, колонне, смотрит на нее и без движений говорит, говорит…

Черную душу в красивой оболочке он предполагает в Ел. Ан., и ему бесконечно грустно за человека вообще и за то, что Соня живет здесь.

К Войницкому относится отныне, не скрывая этого, отрицательно.

Я думаю, что Соне нужно обязательно сопротивляться Лешему. Он взглянет на нее ласковыми, смеющимися глазами, и она вдруг понимает, что говорит глупости, но гордость и желание отстоять надуманное заставляют ее снова защищаться и т.д…. Ведь у нее рушатся все ее представления о жизни, преподанные ей в Институте благородных девиц, заимствованные ею у профессора, его матери. Говорили ей, что хороший человек ходит в крахмале, а этот в вышитой рубашке, учился в медицинском институте, а копает собственными руками торф… И так это все непохоже, и так это все расстраивает ее, что с последними словами даже заплакала. Такое несоответствие!

Читал сцену на репетиции, и так она понравилась режиссеру и актрисе!..

Первый акт.

А ведь Леший стесняется. Соня посадила его с собою. Очевидно, все обратили на это внимание. Лешему неловко, старается отвести догадку… Он и о погоде, и паузит, и смеется, говорит о первом, что приходит на язык.

В монологе Леший проверяет реакции на каждом. Поэтому монолог должен быть все время разный, в зависимости от того, к кому данный кусок обращен.

«Им обоим палец покажи, сейчас же захохочут».

Медицина ему осточертела, очевидно, потому, что не видит он в ней того, к чему готовился, – помощи людям, так как помогает в основном Серебряковым и таким же капризным барынькам.

Приглашает на рыбную ловлю, как бы найдя отдушину: на оговорку Сони – «Поедемте к лешему…» – открыто захохотал на ее смущение, а остальные, очевидно, на нее зашикали.

На репетиции первого и второго актов читали. Бесполезное занятие.

11/XI

Первый акт.

Вчитываюсь, и все больше убеждаюсь, что я «белая ворона». Серебряков с ним ни слова, как и Ел[ена] Ан[дреевна]. Войницкий смеется над ним. Желтухин – недоброжелателен из-за Сони… так что Лешему не очень удобно в этой компании.

Петрейкову нравится, когда я в монологе мягок. Мягкость эта не исчерпывает смысла. Я знаю, что мне всеми силами надо избежать кафедры, митинга, трибуны, того, что будет Лешего роднить с нашими днями, а в равной мере и мечтательности, в чем была сила Станиславского в Астрове.

Надо разъяснить людям, что стоит только нагнуться и поднять ценность, и не потребуется губить дорогое, невозвратимое. Это видение выхода, это знание пусть роднит его с нашими днями, в этом его движение в современность.

Монолог о лесах надо разбить по адресатам (к кому обращен каждый кусок). Разное отношение к каждому лицу разобьет монотонность и трибуну.

Профессора – он побаивается.

К Ел[ене] Ан[дреевне] – настороже.

Соню – любит, и ее мнение ему дорого.

Войницкого – уважает и ценит.

Орловский – добродушный, значит равнодушный.

Войницкая – отвлеченная, оторванная от них.

Вафля – недалекий.

Ф[едор] И[ванович] – по бесшабашности может сжечь все леса.

Войницкий и Леший – антагонисты, но мне очень хочется развить к нему симпатию. Почему-то мне кажется, что Леший к Войницкому относится с вниманием и уважением, как к таланту, и тогда, кстати, в четвертом акте Леший будет очень горько огорчен, что так грубо обошелся с ним во втором акте.

Второй акт.

Серебряков ревнует жену ко всем. Ревнует всех к ней. Заходится потому, что не видит к себе почитания и капризами вымещает недостающее. Он садистически настраивает на внимание к себе. Окно – открыто, и ему важно играть, что ему холодно. Ел[ена] Ан[дреевна] поняла, что ему холодно, закрыла окно – ему душно. Это можно было бы сыграть. Он действительно не жил, как Орловский, и теперь хочет оплаты за упущенное. Он стар и торопится взять свое. Его раздражает здоровье Орловского, хотя Орловский прожил жизнь припеваючи, ни в чем себе не отказывая, да и теперь ездит за границу, а он, Серебряков, действительно стар, да и болен. Ему, наверно, не по себе с молодой женой, и он другим доказывает, что над нею властен. Он решил продать имение не ради Ел[ены] Ан[дреевны] и Сони – до Жоржа и его матери ему совсем нет дела, он хочет от них отделаться, – а ради себя, чтобы пожить, благо дача в Финляндии – это мода, дорогая мода, и не так скромна, как он подает это. Как крыса грызет пол, как ржа, он грызет молодую жену за то, что он стар, а она молода. Ему нужно обожание.

Ф[едор] И[ванович] сын своего отца. Он здоров за десятерых.

«Разве это скука? Вот в Сибири – там была скука…» И об этой скуке он говорит так сочно, смачно, что скука превращается в его сильном организме в нечто весьма полнокровное и здоровое.

Что значит для него пощечина Ел[ены] Ан[дреевны]? Ошеломила? Выбила? Такого с ним не бывало. Она заставила его уважать Ел [ену] Ан [дреевну].

Третий акт.

«Ради тряпок, ради того, чтобы щегольнуть – рубить леса…»– это надо выделить особенно жирно. Это послужит в дальнейшем главным поводом к «презрению» к Ел[ене] Ан[дреевне].

Четвертый акт.

Какая разница в образе Марии Васильевны в «Лешем» и в «Дяде Ване»? Неправа Бирман, что Литовцева[492]492
  Литовцева Нина Николаевна (1878–1956) – актриса, режиссер, народная артистка РСФСР. С 1901 года до конца жизни работала в МХАТ. В спектакле «Дядя Ваня» играла роль Марии Васильевны Войницкой.


[Закрыть] играла кретинку. Та играла заморенную, и это было верно и хорошо. Здесь нужно другое решение. Здесь Мария Васильевна может проснуться от своего «забытия» в брошюрах при страшной исповеди Жоржа, и «слушайся профессора!» – ее инерция. В действительности же она, мне кажется, понимает, чувствует всю пропасть, разверзшуюся перед ними. Почему и падает в обморок. Если бы она участвовала в четвертом акте, то, мне кажется, она была бы с теми же брошюрами, но с покосившимся разумом.

Леший – единственный человек из всей компании, который перекидывает мост в современность, в наши дни. Ему так же необходимо говорить о лесе, думать о будущем человечества, делать в меру сил что-то для этого будущего, как соловью – петь.

Я видел умирающего самоубийцу… Я помню, что кроме протеста он ничего не возбудил к себе. Я ничего не видел в этом акте, кроме надругательства над своей человеческой природой… Я знал, против чего тот протестовал своим выстрелом, и я протестовал против этого протеста.

Сильные не оскорбляют, оскорбляют слабые.

Лес Островского – в нем заблудились люди, которым в этом лесу удобно, привольно.

Лес Чехова – темный, пугающий лес, из которого все хотят вырваться, в котором в злобе портят друг другу жизнь.

Почему Леший?

Первое – это то, что он лесной человек и связан с лесом. Но сам я придаю этому эпитету дополнительное и главное значение. Он не поверил в чистоту отношений между Ел. Ан. и Жоржем, назвал ее черной в белом платье, не доверял, а когда говорил (в четвертом акте) об этом, еще не знал, что ошибся и в Соне. Вот почему он – Леший. Как все черное в нем сейчас, должно быть, мучительно переживается и это переживание облагораживает его и поднимает его в наших глазах.

12/XI

«Зачем я не художник!» – ироническая фраза; может, родилась от художнического видения. Прикинул, сообразил… понравилось… как-то наклонил голову и уже потом…

Леший творит. Говорит о делании, необходимости делать – Серебряков. Да он и действительно делает, а Леший – создает.

Он великий мечтатель, который за минимальным видит предел, в капле доброжелательности видит счастье человечества через тысячу лет. И готов с радостью внести эту каплю.

Четвертый акт.

Может быть, Леший молча припадает к руке Ел. Ан., не находя себе извинения за свой жестокий отказ в дружбе.

Вообще в этом акте Леший очень мучается. Угрызения совести. Бьет себя жестоко, беспощадно.

13/XI

Репетиция четвертого акта.

Все и каждый думают только о себе. Эта «не может», та «уезжает», та «хочет уехать» и т. д. И все остаются на месте, а кто рискнул уехать – возвращается.

Серебряков совершает глупость за глупостью с жестокостью бессердечного человека – себялюба.

После смерти Жоржа, которая происходит в середине пьесы, действие нужно двигать дальше. Чем, на чем, как?

Леший должен развивать это действие и в основном нагрузку эту должен взять на себя.

«Счастье» Сони пришло тотчас же, как только она зачеркнула свое сомнение относительно «демократизма» Лешего.

Третий акт.

В акте чувствуется полная сила таланта Чехова и его неполная сила в композиции. В «Дяде Ване» – сильнейшей картиной протеста дяди Вани кончается акт, здесь акт продолжает Леший. Там главное действующее лицо дядя Ваня, здесь, по наименованию пьесы, – Леший. Но как вести сцену дальше, на чем?

«Молодежь несправедлива ко мне», – говорит Ел[ена] Ан[дреевна], а ей 27 лет. Несправедливы к ней Соня и Леший. Соне – 20 лет. Сколько же Лешему, если он относится к молодежи?

Найти место, где Леший «припадает» к руке Ел. Ан., в знак покаяния. Эта мысль вообще очень понравилась.

В финале надо найти мимолетный, но выразительный взгляд на Соню как прощание.

В этом акте Леший очень терзается и мучается.

14/II

Третий и четвертый акты.

Кажется, нашел третий акт.

Леший – мечтатель. Прелестный интеллигент. Прекрасный мечтатель, сильный своим отвлеченным стремлением. К добру! Сильный своей мечтой, очень сильный, а так как многого не видит, то уязвимый и ранимый. Ну… спасет он 5–7 десятин лесу, ну, посадит столько же нового, молодого. Ну, купит еще столько же на последние деньги, а громадное бедствие… оно сотрет его своим размером. Обломают ему крылья купцы, как задушат и его мечту. Не выход!

Но безумным поем мы славу…

Сохранить его в мечте, и ее прелести и должным образом отнестись к нему. Вот сложная и увлекательная задача!

Интеллигент. Дворянин. Помещик. Один из беспокойных и безобидных чудаков.

Может быть, сильно акцентированное «а» и «и», а если вместо «о» – «уо»?

«Я сделаюсь героем» – сделаю действительно ценное.

«Полюблю другую» – очевидно, придет другая, хотя ее не вижу.

«Пусть горят леса» – что же делать? Тут я, видимо, ничего не смогу, но я сделаю все от меня зависящее – насажу новые…

Третий акт.

В разговоре с Соней – весь в своей неудаче с лесом, разрыв с Соней.

А с Ел[еной] Ан[дреевной] как с виновницей всех его несчастий. Ради нее гибнет его мечта, ее примером исковеркана Соня – погибло его счастье. Почти не обращает внимания на Ел. Ан., весь в себе, зажав виски, не желая разговаривать…

16/XI

Репетиция четвертого акта

[…] К каждому цепляется и говорит грубости, потому что действительно зол и на всех, и на себя, и потому что сейчас идет переоценка ценностей. Не ковыряется в себе, а переоценивает все. Как же быть дальше? Я буду «героем», то есть сейчас я дрянь, а буду достойным того, чтобы меня считали хорошим по заслугам.

«Жертва Сони» – замужество за Желтухиным?

Леший ошибся в Жорже, Ел[ене] Ан[дреевне], Соне, то есть в самом дорогом и важном, то есть в своих оценках людей, то есть в себе.

Кончил все счеты с Соней и решил с чистой душой расстаться с профессором. Он как бы прощается, но Серебряков его задерживает.

А что, если так:

Сделка профессора с купцами не состоялась.

Значит, он внял советам Лешего.

Значит, он, профессор, – порядочный человек.

Значит, я – свинья.

Значит, надо извиниться.

Это мне кажется вернее.

По-моему, у Ив[ана] Ив[ановича] Орловского в рассказе проглядывает нечто роднящее его поступок с раскаянием Никиты из «Власти тьмы». В этом русская широта и русская неустроенная совесть; примерно к этому же идет и Ф[едор] И[ванович]. Проиграл 5 тысяч, не потому что в азарте, а от безвыходного состояния; могло быть опять «чик-чик», и вдруг в подсознании родилось, что «пора перебеситься», нужно чалить к естественному, настоящему, ненаносному, к дому, семейной жизни, к детям.

А Леший, мне кажется, помирившись с профессором, думая, что и с ним он неправ, с течением времени все больше и больше убеждается, упорно к нему тут приглядываясь, что это дутая, пустая личность, профессор… и не возьмет его «ни бекасинник, ни 9 номер, и если сам господь бог скажет ему: будь человеком – все равно не получится». Отсюда и вырастает его монолог.

Да, все делают не то, что надо, все неустроенны.

17/XI

(ИЗ ДНЕВНИКА РОЛИ ЛИРА)

Вульф собрала участников спектакля…

Я предложил – снять все шумы дождя, ветра, грома и в девятой картине оставить только одну музыку Хачатуряна и один взрыв, а то картина зашумлена. И. С. [Анисимова-Вульф] хочет завтра проверить на монтировке.

А в последней картине – мое глубокое убеждение – только сокращениями ничего не сделаешь. Идет развязывание акта, все узлы трагедии, каждый кусок имеет свое начало, развитие, конец… а их много, большинство играется с полной отдачей, ответственностью, и все же… Ошибка, мне кажется, заключается в том, что роли и вся сцена не нанизаны на одну главную, сквозную, и потому распадаются на части. Можно сокращать и дальше, но ощущение такое, что и дальше картина будет распадаться на ряд фрагментов, коль скоро не будет насажена на один ведущий стержень.

18/XI

«ЛИР»

А что, если:

Девятая картина – попробую сегодня провести все начало, как заклинание, про себя. И «вырваться» только на «А… я ошибся… позор!»

Одиннадцатая картина, «…людей неблагодарных», и как вывод отсюда – «лей, ливень…» Это именно и сбило на миг его со здравого смысла, а не удар грома, как я стал играть в последнее время.

Двенадцатая картина. «Задерните полог…» – не оттого, что спать хочу, а оттого, чтобы отгородиться от беспокоящего его мира призраков…

Буду играть с собой, со своими образами. В репетиции дома что-то получилось заманчивое и во многом верное. Попробую…

23/XI

«ЛЕШИЙ»

Третий акт.

Финал – прямо-таки финал Чацкого.

Вчитываюсь в роль, в этот изумительный текст, который во многом обогатил нашего Леонова, и все больше и больше начинаю слышать в музыке речи Лешего не простого интеллигента, а потомственного, большой, давней культуры человека, думающего оригинально, самостоятельно. Да, это из лучших представителей нашей родной интеллигенции, что кончилась со смертью старшего поколения наших великих интеллигентов.

Он внушает к себе доверие. Он знал, что не герой, но поверил, что отрастит крылья орла, и как-то верится ему. Начинаешь верить под конец роли, что он будет искать все более и более кардинальные решения вопросов.

Он, очевидно, хорошо держится.

У него хорошие, думающие, выразительные руки.

25/XI

Репетируем отдельные сцены[493]493
  Речь идет о пьесе «Леший». Художественным руководителем спектакля был Ю. А. Завадский, постановщиком– Л. М. Петрейков. Н. Д. Мордвинов играл роль Михаила Львовича (Лешего). В других ролях: Александр Владимирович Серебряков – К. К. Михайлов, Елена Андреевна – В. П. Марецкая, Соня – Л. В. Шапошникова, Мария Васильевна Войницкая – С. Г. Бирман, Егор Петрович Войницкий – Р. Я. Плятт, Леонид Степанович Желтухин – В. Г. Кучеровский, Иван Иванович Орловский – С. С. Годзи, Федор Иванович – М. Б. Погоржельский.


[Закрыть]. С Соней сцена идет, как сказал Плятт, «слушается». А вот выход после финальной сцены Войницкого… Я не знаю, что делать. Предложил искать фокус, благодаря которому прошло бы впечатление от предыдущей сцены и достало времени переключить интерес зала на следующую сцену… без этого… идти дальше невозможно, даже в случае, если бы Войницкого играл беспомощный актер.

Я заметил, что Серебряков, рекламируя себя как человека непрактичного, тем не менее продает лес за 4 тысячи, когда Леший уверен, что продаст он его за 2–3 тысячи.

Право на монолог надо заиметь и автору и актеру. Я вспомнил слова Прута[494]494
  Прут Иосиф Леонидович (р. 1900) – драматург. Его пьеса «Дорога на юг» была поставлена в Ростовском-на-Дону театре имени М. Горького (1938). В Театре имени Моссовета в его переделке шла комедия В. Сарду и Э. Моро «Мадам Сан-Жен» под названием «Катрин Лефевр».


[Закрыть] относительно «Маскарада», когда он сказал, что моноложная форма-де отжила. Да, она ни к чему, если человек не доведен до необходимости говорить – говорить, и высказываться, и доказывать, когда человеку невыносимо молчать, когда он не может не говорить.

29/XI

Репетиция второго акта.

Профессору доктор – ласково, внимательно и непреклонно:

– Непонятно, почему Соня так говорит с Лешим?

Просто ей хочется быть с ним и очень [она] боится ошибки. А самое главное, она влюблена и ей 20 лет. Тут и любовь, и желание показаться более сведущей, умней, образованней, и злость на себя, что не очень это получается, и многое другое.

Философия всех действующих лиц: «Худой мир лучше доброй ссоры».

Что же касается женщин… Каковы они в представлении Лешего? Очевидно, они еще мельче.

А к чему приходят действующие лица?

Ну, Леший пойдет своей дорогой, и она у него не из легких. Впереди много будет петлять.

Серебряков – подомнет окончательно Е. А.

Е. А. – сдастся и будет несчастная женщина.

Юленька – поработит Ф. И. и будет наживать.

Ф. И. – сдастся и будет украдкой выпивать.

И. И. – как сыр в масле.

Дядин – примерно то же.

1/XII

Репетиция второго акта.

Я думаю, что Серебрякову не надо играть старость. Он в общем здоров, его не устраивает жизнь в деревне, нет поклонения, нет охающих женщин вокруг, здесь он равный со всеми, и его часто не замечают. Вот он и хандрит и требует к себе внимания, хотя бы и так уродливо.

Соня: или то, или другое – неправда. Если вы скажете леса – значит, вам должно быть противно с нами, если же вы любите меня, значит, леса – простое фразерство.

Сложность Сони будет сложной, если Шапошникова не будет рассуждать как женщина своего возраста, да еще женщина нашей эпохи, когда голова очень трезва. Надо думать не по своей логике, а по логике 20-летней институтки начала века. Все мы воспитанием философским, да и доверчивостью не очень можем похвалиться. В простоте души редко что говорим. А Соня «умные» дневники пишет.

– Давайте, скажем серьезно, ведь, если бы мы не знали, что это Чехов, мы бы попросили автора переписать это место! – сказала Шапошникова.

– Вот именно! Даже не дали бы себе труда разобраться, и уже предложили бы править. Но это все-таки Чехов, и надо нам поверить ему и разобраться.

8/XII

Репетиция первого акта.

Не получилась у меня вторая часть монолога. Продолжение иронической интонации Войницкого – как начало монолога – вышло, а дальше, когда надо «от себя», сбилось.

Бирман отметила, что хорошо начало и хорошо, что нет монолога, но сочла ненужной ироничность, так как Лешему дорога его мечта.

Вообще она много говорит, как играли, репетировали мхатовцы. Интересно, но сбивчиво и, главное, опасно. Ведь это делали они, а мы должны думать своими головами…

Бирман говорит, что Лешего не надо давать таким жизнерадостным, что и у него, как и у всех, своя червоточина и свои болячки, и не живет он легко.

Чехов говорил Суворину[495]495
  Суворин Алексей Сергеевич (1834–1912) – журналист и издатель реакционной газеты «Новое время». А. П. Чехов первоначально собирался писать «Лешего» вместе с Сувориным, но сотрудничество это быстро распалось. В письмах к Суворину Чехов сообщал о ходе своей работы над пьесой, делился сомнениями и замыслами.


[Закрыть], что своего Лешего он ему не отдаст. Мне помнится, что у Чехова нет прообраза Лешего, из которого вырос Астров. Не развил Лешего, не повторил его, а дал другой, но родной ему образ. Так что Лешего уже по одному этому, не причислишь к «серым» людям, живущим «скучно».

А первый акт нужно играть светлее еще и потому, что это – первый, что события еще только нагнетаются, что еще не подведена черта, после которой отношения взорвутся.

И вообще не надо подходить с готовыми канонами, как бы хороши и даже верны они ни были.

Я сказал, что, кажется, нужно перестать сомневаться в правильности пути, перестать работать «от головы». Все мы многоопытные артисты и можем много и интересно говорить, но мы мало пробуем. Тогда как наше дело – отстаивать свою точку зрения не теоретически, а показывать ее на деле, то есть в своем искусстве.

В старом театре существовал термин «считки» по ролям. В наше время это стало «читкой» по ролям. Разница в том, что актеры работали над ролями дома, фантазировали, решали и выносили на репетицию-считку готовые решения, которые надо было притереть одно к другому. По условиям работы мы сейчас тоже «надомники» с той разницей, что, привыкнув получать на репетиции определенные результаты как плод договоренности, общего фантазирования, прочитав сцену раз, удивляемся, что результата сейчас же нет. И вновь начинаем говорить, сомневаться, спорить… Все хорошо, кроме одного: мы не «считываемся», не имея времени и условий на сыгранность.

Вот, работая над ролью, я слышал, что Леший может улыбаться и даже смеяться на слова Жоржа, когда он негодует на Лешего за его теорию. А реагирую и чувствую, что лгу. Не влезает мой смех. Надуман. А потом вспомнил, что я решал не только свою задачу, но и слышал, как мне говорит мною воображаемый Жорж. Что, конечно, отличается от Жоржа – Плятта. Мой не такой злой еще, мой великолепно пародирует Лешего, и это давало мне право насладиться талантом Жоржа и смеяться не над своей идеей, а над тем, как ловко Жорж это делает. Вот и все. Надо «считать» роли.

Вот вы, Серафима Германовна, говорите, что Леший, как каждый интеллигент прошлого, не остановится на фразе: «Зачем я не живописец?». И если обратит внимание на красоту картины, то не подаст знака. Не знаю… Во-первых, можно, конечно, сказать ее шаблонно, как «достойно кисти Айвазовского», во-вторых, мне кажется, что Леший действительно художник и замирает от восторга и в этом его непосредственность и прелесть и… необходительность, отличающая его от других интеллигентов, и если хотите – привлекательность, благодаря которой он замечен. И, наконец, ведь он – славянин, а не англосакс.

Он сам, как та березка, о которой говорит: «и качается, и зеленеет, и ветви ее треплет ветер». Он не похож на остальных, даже не похож на Астрова, по-моему. Астрова – Станиславского я никак не могу посадить верхом на лошадь, а Леший… еще вообразит, что он состязается с ветром, радуется, что вышел победителем.

10/XII

Репетиция третьего акта.

Видимо, за легкостью и некоторой «веселостью» должно идти и другое, что лес все-таки может быть вырублен.

А может быть, видимый стимул, который я почему-то чувствую, наигранность от смущения, растерянности, что с Соней произошло такое.

Струны его души натянуты предельно. Это и не дает ему возможности видеть истинное положение вещей.

Марецкая и Бирман протестуют: возражают против того, что я вхожу с таким накалом и театрально.

Театрально – это наверно. Увы, при спешке это ближе всего и скорее всего обнаруживается, как все штампы, у каждого из нас свои… Но – неверно?.. Разве? А может быть, верно? А может быть, они – правы?

Бирман сказала Плятту: «Много жестов. Надо сесть себе на руки. А Серебряков – Кащей бессмертный».

А я думаю, что Плятт репетирует верно, не найдешь иначе – ни рассуждениями, ни домыслом. Яичницу можно поджарить только на огне, а не на рассуждениях по поводу способа, как ее надо жарить, как бы рассуждения ни были пламенны.

А как мне войти в сцену и ее продлить, если предыдущая задана так, что, как ее ни сыграй актер, она и впечатляем и страшна. […].

…Я обязательно проверю все, что говорили Марецкая и Бирман, но думаю, что издержки моего исполнения путают карты..

НОВЫЙ ТЕАТР им. МОССОВЕТА, площадь Маяковского

12/XII

«МАСКАРАД»

Я впервые выхожу на эту сцену[496]496
  «Я впервые выхожу на эту сцену» – имеется в виду новое здание Театра имени Моссовета в летнем саду «Аквариум» (близ площади Маяковского), построенное по проекту архитектора М. С. Жирова.


[Закрыть].

Сколько забот, радости, неприятностей она мне принесет?

Во всяком случае, эта – последняя в длинном списке сцен театра Завадского… для меня.

Радостное здание театра… не буду говорить дальше.

Вчера Ю.А. вызвал меня, чтобы сказать свои соображения.

– Ты можешь [прийти] сегодня?

– Да.

– А может быть, завтра?

– Я приду сейчас.

– Мои общие впечатления хорошие. Ты непрестанно растешь, совершенствуешь роль, находишь все новое, основное. За тобой тянутся остальные. Я заметил, что ты сдержан и медлителен, когда спокоен в Арбенине, когда взволнован – ускоряешь и делаешь больше жестов. Я хочу посоветовать тебе делать наоборот. Ты принадлежишь к разряду актеров, у которых насыщенное больше звучит, когда оно собранно. Тогда предела нет твоим силам и впечатление от тебя максимальное. Вспомни Рахманинова с его большим, широким жестом, когда идет плавная музыка. А когда страстная – он убирает жест совсем. Пробуй делать легко и непринужденно, и быстро вначале, и вдруг: «Послушай, Нина, я рожден с душой кипучею, как лава» медленно, тихо, значительно… Я беру пример первый попавшийся, тот, что ты сам делаешь; как кусок, он особенно внушительно у тебя получается, сильно, мощно. «А вы не разочли, что есть еще во мне…» Мне кажется, это сэкономит здесь и силы… Я слежу за тобой, уважаю тот самостоятельный путь, которым ты идешь. Ты находишь свою дорогу…

Из замечаний Ю.А. – да вроде я так и делаю, разве что начало еще легче попробовать. Но это я пытался, да что-то не получается у меня, сопротивляется что-то…

Играл, применяясь, проверял, пробуя, что можно позволить себе в этих условиях. Дивная сцена, слышимость великолепная, но не надо успокаиваться, «надевать ночные туфли и халат».

Слово требует допроизнесения, есть предел тихого существования – наполненности, ниже которого слово и актер перестают впечатлять.

Взять всех удалось не сразу. А может быть, тому виной то, что мы привезли… из старого помещения грязные декорации мебель вопиюще измызганную, пол драный, в заплатах, шумные перестановки и долгие. Кажется, ни одна чистая перемена не была сделана вовремя, свет – случаен…

Чего я пишу?

Да, напишешь, и как будто поделишься своим горем с другом и чуть легче станет.

21/XII

ЗАСЕДАНИЕ АКТЕРОВ СТАРШЕГО ПОКОЛЕНИЯ В ВТО

Мое выступление:

– Товарищи, меня, как и всех вас, волнует вопрос падения престижа драматического артиста. Престиж драматического артиста не выше и не ниже артиста кино, оперного, эстрадного и др., кое у кого и хуже даже, чем у драматического. Этому обстоятельству есть несколько причин, объяснений.

Но если мы будем искать причину в том, что наши индивидуальности подавляют режиссеры, то сделаем ошибку.

Случайные режиссеры, то есть режиссеры, «не любящие актеров», не нужны театру и вредны точно так же, как директор, критик, начальник, не любящие театр и актера.

В театре должны работать люди, которые могут сказать: «Любите, ли вы театр, как его люблю я, всеми силами души, всеми помыслами и пр.»… Не любящие театр, актера, как любил их Белинский, не должны работать в искусстве. Точно так же в театре или около театра не должно быть актеров, которые попали в театр потому, что не прошли по конкурсу в вуз, ни критиков, потому ставших критиками, что из них не получился актер или актриса, ни начальников, потому что…

Мы не должны забывать, что в единении с режиссером – наша сила, что времена Варламова прошли, да и нет у нас Варламовых.

Нам надо искать не разные дороги с режиссером, а одну. Режиссер должен объединять в одну все воли актеров, в равной мере, как все актеры должны быть творцами, то есть приносить свои мысли, решения, а не стараться быть иждивенцами режиссеров. Оленин, как и многие у нас в театре, делает роли сам, но это не значит, что он был бы в коллективе гастролером.

Я люблю третий глаз, хотя делаю в роли многое сам. Это прекрасная помощь, освобождающая актера для самозабвенного творчества.

Астангов грустит о тишине за кулисами, что старые актеры умели ее создавать. Ну и что же, опять это говорит о профессиональной и человеческой невоспитанности. Дело в общем в том, что мы не очень отвечаем за то, что делаем. Всегда ли мы так строги к своему искусству, в полную ли меру мы отдаемся ему, все ли средства используем для того, чтобы наше искусство было высоким? Я не говорю, что оно – низкое, но с кино нам не тягаться. Билеты в кино дешевле, искусство доходчивее, оно имеет больше материальных возможностей – декорации, натура, любой актер не гнушается в кино взять роль, на которую в театре не согласился бы и со скандалом.

Я знаю, что русский театр по-прежнему на очень высоком уровне, несмотря на наше недовольство собою, и это хорошо. Я по заграничным поездкам знаю, какое высокое место он занимает.

У заграничного театра одно преимущество перед нами: актер там должен  отвечать за себя сам, тогда его приглашают в труппу, а заботясь об этом, он растит себя по тем требованиям, которые ему могут поставить как актеру. Он играет репертуар, который формирует его как актера, и роль, которая ему, не сделает славы, он играть не будет.