Текст книги "Дневники"

Автор книги: Николай Мордвинов

сообщить о нарушении

Текущая страница: 15 (всего у книги 47 страниц)

Кто он? Каков он? Каковы его ясно выписанные качества… Это довольно общо дано автором. Тексты его хилы, прямо надо сказать, не красочны, не самобытны, как тот намек на образ, на который замахнулся автор. Положения знакомы, ситуации тоже…

Но мы все знаем, что наш народ и в жизни и в искусстве любит и ждет его. Он хочет видеть его претворенным в искусстве, хочет знать, понимать, любить его. Верить ему. Очень народ этого хочет. Я это чувствую каждой частицей своего существа. Я вижу на себе глаз зрителя, ожидающего ответа на его законное требование показать ему того, кого он выдвинул из своего строя, из своего существа, из себя. Не обмануть его ожидания – великая задача артиста. Великая ответственность перед ним, выдвинувшим и нас как выразителей этой мечты.

Начинаются домыслы, доигрывания, «доживания» к тому, что дал автор.

Я хотел, чтобы мой Огнев был, что называется, «европейски образованный» человек. Кстати, «европейски образованный»… это уже мало звучит сейчас, и скоро придет время, когда «европейски образованный» будет значить менее образованный, чем «социалистически образованный» человек или человек Страны Советов. Как бы там ни было, я хотел бы, чтобы в Огневе угадывалось знание нескольких иностранных языков, увлечение многими учениями, за которого я бы не опасался, куда бы он ни был послан, перед кем бы он ни представлял свою страну.

…Коммунист, горяч, смел, открыт, не интриган, честен, прям, талантлив, умен и проч… Хочется наградить его возможно большим количеством положительных качеств. Словом, хочется видеть его таким, каким мы начинаем видеть нашего современного представителя, передового представителя, лучшего представителя Страны Советов.

Я понимаю, что ставлю перед собой непосильную задачу. На это не хватит ни материала, ни моих способностей. Но ставить нам, артистам, положено только большие задачи. Авось, добравшись до части ее, мы дадим все, по чему можно будет отгадать идеал. Пусть это будет намек, эскиз к тому, что, может быть, мне удастся создать при более благоприятных обстоятельствах, когда роль в конце концов все-таки будет написана. А она непременно будет написана.

Мне хотелось сделать его безукоризненным и в отношении чисто военном, в соблюдении всех правил субординации, специалистом своего дела.

В образе я иногда сознательно вывожу его из рамок, где он образцовый солдат, чтобы таким образом дать понять народу, что он доведен до предела. Можно, конечно, кое-что смягчить, подрезать. Да нет, смягчить, конечно, можно, но подрезать – нет. Недаром пьеса печатается в «Правде».

Давайте на одну минуту представим себе, что мы, здесь присутствующие, решаем подписать план наступления, разработанный Горловым. И что это не какой-то план, о котором говорят на сцене, а действительный план наступления. И что там фигурируют не какие-то вымышленные города, а, скажем, Ростов… Представьте себе, что мы сознаем всю тяжесть – ту, которая ляжет на плечи Родины в силу того, что план явно неудачный. Как понимает это Огнев. А падение Ростова – это падение Новороссийска, Армавира, Туапсе, Нальчика, а за этим возможность потерять Грозный, Баку… Ужель каждый из нас не встанет и не заявит в любой для него в данный момент возможной, в зависимости от его характера, форме, что подписать такой план наступления – преступление и перед Родиной и перед собой. Будет ли каждый из нас в силах подумать о субординации или о чем еще подобном, когда дело требует во что бы то ни стало и любыми средствами сломить тупость, самодурство этого стратегического младенца – Горлова. Да я не знаю, на что пойдет каждый из нас, если он будет уверен, что он спасает Родину от грозящего ей поражения. Это же примитивно. Это может возбуждать неудовольствие по поводу поведения тогда, когда мы смотрим на события из зрительного зала: как только мы становимся участниками событий, никому и в голову не придет взвешивать, как тот или другой человек поведет себя, когда вопрос станет о жизни и смерти.

Вот так я чувствую себя на сцене. Я перестаю быть актером, я становлюсь гражданином своей Родины, которая терпит неудачи, благодаря таким тупым руководителям и неучам, как представленный на сцене Горлов.

После совещания, которое приняло спектакль, безусловно, были робкие реплики: «А может быть, все-таки смягчить»?

8/XI

«ФРОНТ»

Аплодисменты и в третьей картине на слова: «Москва разрешает нам действовать по нашему усмотрению».

Смотрят красноармейцы, уходящие на фронт.

В антрактах за кулисы приходили каждый раз командиры и комиссары полков. Хвалят очень. Очень пьеса задевает их за живое.

В последней картине пять раз аплодировали среди действия.

12/XI

Был худсовет.

Опять расстроили… Опять возник вопрос о том, стоит ли ставить «Укрощение строптивой». Об «Отелло» вообще ни слова.

Возобновление – не порок. Тем более я зову не к возобновлению, а к спектаклю, над которым работали. Можно теперь сделать его еще сильнее и лучше. Еще могучее. Больших мастеров прошлого не угнетало то, что они играли малое количество ролей. Надо уметь не терять вкус к сделанному, а развивать его. Так можно съехать до того, что вкуса этого и на новые спектакли будет хватать ненадолго, а потом только на премьеры. И мы докатимся до того, что актеры будут играть только те спектакли, на которых присутствует премьерная публика и рецензенты, после же этого будем передавать роли другим исполнителям.

Надо играть современные роли. Это наш долг. Это наша гражданская ответственность, но надо не забывать и классическое наследие. Забыв его или разменяв на побрякушки, мы совершим не меньшее преступление. Вершины человеческого духа всегда обогащали, обогащают и будут обогащать человека. А перед нами великие задачи формировать сознание людей во всем объеме мировой культуры.

Нужны и легкие комедии, но мера вещей говорит о состоянии и силе коллектива. Его значимости. Пока мы работаем над созданием современной пьесы, не надо дожидаться и упускать время на ожидание, надо работать. А если это очевидно, то надо работать не над пустяками, а над вещами, которые войдут в основной, золотой фонд театра, а может быть, и страны. И классика может оказаться современной пьесой. Надо уметь выбрать и выбранную пьесу прочесть.

18/XI

Говорил с Ю.А. три часа. Вызвал сам. Обеспокоен судьбой театра.

Я говорил о том, что спектакли ниже наших возможностей. Довольно бы полуискусства. После Ростова театр сдал позиции. К чему пришел театр, если его спектакли не отличить от спектаклей любого другого. Он потерял свое лицо. Хочу большой, романтической или комедийной темы. Дундич – вместо шири, простора, воздуха, взрыва страстей – серость, узкие, пыльные тряпки над вялым исполнением артистов. Вместо буйных песен цыган – я не знаю цыган, поющих плохо, – что-то  бесцветное, блеклое. Пыльные падуги со знаменем перерастают в символ… Скороспелость «Фронта»… А где рембрандтовские решения «Ваграма»[143]143
  «Ваграм»– имеется в виду постановка трагедии «Ваграмова ночь» Л. Первомайского. Художник спектакля – В. Н. Барто.


[Закрыть]? Где смелость, сочность, точность, безусловность, выисканность мизансцен? Ведь «ювелирность», в которой нас обвиняли, не порок для театра. Ювелирность на основе тех маленьких тем била в нос своей самоцелью, а выисканная мизансцена никогда не будет пороком…

Хочу искусства как праздника. Как карнавала, как – наша жизнь. Пусть это трудно, пусть на это надо много сил, пусть я сгорю в два раза скорее. Пусть. Лучше гореть, чем дымить, чадить иногда… Хочу искусства большой идеи, красок, страстей. Где у нас Пушкин, где Гоголь, где Островский, Лермонтов? И что мы делаем в противовес? Чем можем похвалиться? Где Шекспир? А всякий раз театр, приобщаясь к большой теме, «сам становится и лучше и сильней и смелей берется решать любую современную тему… Конечно, можно остановиться и на Гольдони, я говорю иносказательно, и никто вас не обвинит в этом, особенно, если спектакли будут хорошими и время от времени вы будете давать современные спектакли; но в этом ли призвание советского театра?

Решить этот вопрос дело и ваше и мое.

Я решил, что хочу быть в большой теме и хочу большого, взволнованного театра, хотя бы это стоило мне здоровья и сил… Я хочу потратить свою жизнь с пользой, чтобы на старости лет не кусать себя за то, что глупо прожил. Если это как-то совпадает с вашей точкой зрения, давайте не обманывать друг друга. Жизнь дается однажды и в этом однажды весьма ограниченное количество лет. И не след растрачивать ее неразумно – и впустую. Недостойно разбазаривать ценности, которые могут принести пользу настоящую. В искусстве надо идти открыто и сознательно. Времена интуиций прошли. Наше время сурово, и оно сурово может спросить: «Как вы, товарищи, прожили век?», «Чем доказали свое право на место в жизни?»

20/XI

Обсуждение «ФРОНТА» на труппе

Одобряют, хвалят, хотят лучше. Вот это постановка вопроса. Несколько замечаний в адрес Гераги[144]144
  Герага Павел Иосифович (1892–1969) – актер, народный артист РСФСР. Играл в театрах периферии (Казань, Саратов и др.), затем в Центральном театре Красной Армии. С 1939 года и до конца жизни – в труппе Театра имени Моссовета.


[Закрыть] – простит, грубит. Оленин[145]145
  Оленин Борис Юльевич (1903–1961) – актер, народный артист РСФСР. Начало творческой деятельности связано с МХАТ (1925–1929). Впервые выступил на сцене Театра имени Моссовета в 1937 году, но вскоре перешел в Театр имени Ленинского комсомола. С 1942 года снова в Театре имени Моссовета. Был постоянным партнером Н. Д. Мордвинова в спектаклях «Отелло» и «Маскарад», где играл Яго и Неизвестного.


[Закрыть] играет на публику и не в том качестве накала.

Говорил и я.

– Конечно, победителей не судят. Не собираюсь судить и я… Но мне хочется сказать несколько слов, поделиться некоторыми соображениями.

Я радуюсь, как и все, что работа наша не пропала даром, что она «дошла». Но… не успокаиваться… Человек или идет вперед, или надо задуматься над тем, чем он жил в данный момент. Играя, какие средства он пользует…

Я думаю, что нам надо помнить, что за этими ролями стоят живые образы, которые послужили прообразами для ролей и, главное, для основной темы, которую несет пьеса. Пьеса несовершенна. Видно невооруженным глазом, что она недоделана, видимо, не хватило времени. И тем не менее она вышла. И тем не менее мы срочно ее готовили. Этот факт не должен пройти мимо сознания. Как только мы будем помнить, что за ролями – живые фигуры, по воле и по вине которых события на фронтах развиваются так или иначе, так наше отношение к событиям, в которых мы участвуем, играя роли, будет наполнено мыслью, чувством, кровью. Страстным отношением к событиям мы поднимем тему до того звучания, когда перестанут обращать внимание на то, как написана пьеса, а сцена перестанет быть сценой, превратится в жизнь.

Поэтому – ни дурачить роль, ни осмешнять ее, ни драматизировать не будет надобности. Мысль будет глубже, совершеннее, доходчивее и, главное, – будет больше направлена на ту цель, на которую она должна быть направлена. А чисто актерские «заботы» непременно отойдут на второй план. Страстность отношения к событиям приблизит исполнение к совершенным, а не совершенные роли – к желанным. К нам, драматическим актерам, любят обращаться кинорежиссеры. Почему это? Да, думаю, потому, что, все время играя, мы находимся в тренаже и тем вольно или невольно отличаемся от киноактеров, которые работают от картины к картине. Так точно и нам надо найти для себя что-то такое, что нас растило бы все время для решения новых больших и ответственных тем. Я думаю, что нам не надо забывать большие полотна нашей отечественной и мировой классической драматургии. Тренированные на большом по законченности материале, мы придем обогащенными и технически, что не менее важно, и интеллектуально, внутренне воспитываясь на мировых образцах гуманистической мысли, к решению ответственнейшей задачи создания советского спектакля… Чем каждый из: нас будет технически оснащенней, чем глубже будет вспахан наш внутренний «чернозем», чем мы больше будем мастерами своего дела, тем мы больше будем в состоянии доделать не сделанное, тем глубже и серьезнее мы можем подать материал.

Нам доверяют, нас оберегают, нам дают бронь в то время, когда на фронтах нужен каждый человек. До чего же серьезно расценивается то дело, на которое мы поставлены. Так же серьезно, как завод, изготовляющий военные припасы, и даже больше, потому что с заводов людей все-таки время от времени берут, а нас не трогают и холят. Ответим делом, со всей серьезностью, честностью, талантом. Все противоположное будет нас позорить…

Политическая и творческая вялость такой же враг, как и равнодушие.

1943

4/I

«ФРОНТ»

Спектакль ставится в оперном театре в пользу Танковой колонны.

Играл и вспоминал Ростовский театр. Все-таки есть что-то приятное в таких сценах. Хоть и тяжело, но возросшая ответственность подстегивает. Большие реакции. Долго длится смех, и если тишина, то какая-то удивительная тишина. Такой не бывает в маленьком помещении. И актер виден на такой сцене, как нигде. Большая сцена – настоящий фильтр для актера. Жаль только, что то, что найдено для малой сцены, здесь подлежит пересмотру, а делать это приходится на ходу.

Сегодня Ю.А. предупредил меня, что на днях вызовет, чтобы поговорить об Отелло.

7/I

Смотрел «Забавный случай»[146]146
  Комедия К. Гольдони поставлена Ю. А. Завадским.


[Закрыть].

Спектакль сделан несомненно лучше, чем «Лгун». Приятнее, тоньше. Это от Завадского.

Но… беспокоит одно: это то, что было в студии, а пора бы возмужать. Это хорошо, но знакомо… Это «мило», «приятно», но не «дерзко», не «смело»…

Я сам не люблю повторять того, что я использовал однажды, и не терплю, когда это делают другие.

Смотреть будут. Смеяться будут. Спектакль долго будет идти. Тем более надо было бы его сделать самостоятельнее… Таков ли должен быть спектакль на двадцатом году существования студии?

Ссылка на «Турандот» не кстати. Да и далеко это не «Турандот», ни по назначению, ни по выполнению, ни по резонансу.

Понимаю, что война… трудно… но понимаю, что спектакль не по этим причинам не тянет на большое искусство.

17/I

«ТРАКТИРЩИЦА»

Очень плохо. Забыто все, даже текст. Пельтцер[147]147
  Пельтцер Иван Романович (1871–1959) – актер, заслуженный артист РСФСР. В Театре имени Моссовета играл в 1940–1946 годах. Основная работа на сцене этого театра – роль маркиза Форлипополи в спектакле «Трактирщица» К. Гольдони.


[Закрыть] всю роль рассказал своими словами. Я играл без общения, формально, никак не мог найти связи с партнерами. Вообще – безобразно. Декорации ободранные, случайные… Одна радость – фронт.

Победа за победой! Ура! Русь должна побеждать! Всегда!

Очевидно, чувствуем себя прочно: все время вызовы в Москву. Кинофабрика высылает в Москву группу за группой для организации Потылихи[148]148
  Потылиха – название слободы (в настоящее время входит в черту Москвы) на Воробьевых горах, где в 1927 году началось строительство кинофабрики – нынешней киностудии «Мосфильм».


[Закрыть]. Выезжают разные предприятия.

Пора! Пора!

27/I

«ФРОНТ»

События на фронтах вносят невольные изменения в пьесу. Я по ходу уже внес изменения некоторые.

После спектакля пришел Файнциммер[149]149
  Файнциммер Александр Михайлович (р. 1906) – кинорежиссер. Заслуженный деятель искусств Белорусской и Литовской ССР.


[Закрыть]. Он вернулся из поездки с картиной «Котовский» на фронт. Волнительный рассказ… Картина демонстрировалась в Конно-Гвардейском корпусе от штаба до эскадронов, от довольно глубокого тыла – до передовых позиций. Везде большой и шумный успех. Много смеются. И это, очевидно, достоинство картины. Она заставляет верить в свои силы. Кроме того, дает отдых: оптимизм.

Картину взяли себе бойцы Дивизии имени Котовского. И нет-нет да и прокрутят опять. И обязательно перед новым пополнением с соответствующими словами.

По окончании одного из торжественных просмотров командование вышло на помост и предложило собранию бойцов-котовцев ходатайствовать перед корпусом о присвоении Файнциммеру и мне почетных званий «гвардейцев». Предложение было принято горячо. Через несколько дней на одном из просмотров поступило сообщение, что ходатайство удовлетворено. Тут началось несусветное… к кому зачислять в эскадрон Мордвинова? После споров я был внесен в списки первого эскадрона. При ежедневной проверке выкликается моя фамилия и правофланговый отвечает, что «товарищ Мордвинов находится в долгосрочном отпуску в Алма-Ате».

Оказывается, это звание редкое: «почетный гвардии красноармеец».

Трогательно и волнительно. Как жаль, что меня не отпустили!

30/I

АЛМА-АТА

Читка пьесы «Отелло».

Читал Ю.А. Читал и очень волновался. Читал с подъемом. Чувства и даже слезы порой скрашивали шероховатости.

Я читать отказался. Хотелось услышать пьесу заново.

31/I

«ФРОНТ»

Один из зрителей сказал мне, что он не хочет видеть брошенного карандаша (в досаде) у Огнева. Огнев владеет собою. Если и есть у него нервность, то он ее скрывает.

Замечание дельное. Зритель не хочет видеть в Огневе ничего, что бы напоминало ему Горлова.

Не буду.

6/II

Творческий вечер.

Билетов нет.

Пришел в филармонию за три четверти часа. Холодище страшный. То ли от волнения, то ли от холода, но дрожу мелкой дрожью.

Читал минут пять – перехватило горло от холода. Изо рта пар валит, как из паровоза. Чувствую, голос подчиняется мне все меньше и меньше. Струя горячего, струя холодного, струя горячего, струя холодного… Наконец, несколько слов сказал шепотом. Звука нет. Запнулся. Впечатление, что забыл текст. Потом в самом деле забыл. Вернулся строчкой обратно. Собрал силы и пошел… Дочитал.

«Демона» читал минут 55. Тишина была мертвая. Не кашляли, а если и случалось, то в воротник или в шапку. Сидели, конечно, в шубах. Я один в костюме.

Успех несомненный. Долго вызывали. Горячо аплодировали.

Сам немного согрелся во время чтения. Но руки прячу за спину и редкий жест делаю мельком, потому что руки бурачно-красные, неприличные.

Во втором отделении голос привык, хотя стал хрипнуть, но все же подчинялся. Хрип чем дальше, тем больше, стал уместен и стал играть даже положительную роль. В Шолохове – брал его уже как характерность.

«Демона» читал плохо. Второе отделение – лучше. Хорошо, что все шло по нарастающей.

Много вызывали. Пришлось два раза бисировать: читал еще два отрывка из «Тихого Дона»[150]150
  Н. Д. Мордвинов читал начало первой части «Тихого Дона» М. А. Шолохова.


[Закрыть]. Требовали Арбенина – отказался. Это затянулось бы еще на отделение, да и вообще я не читаю того, что я играл в фильмах.

13/III

Репертком «НАШЕСТВИЕ»[151]151
  Спектакль «Нашествие» Л. М. Леонова был поставлен Ю. А. Завадским в период пребывания театра в Алма-Ате, возобновлен после возвращения в Москву. Спектакль сразу же занял заметное место среди постановок леоновских пьес в московских театрах.


[Закрыть]

Хороший, хотя не во всем ровный спектакль.

Очень понравился первый акт и в нем особенно финал. Прекрасно играет Ванин. Эти роли мне у него больше нравятся, чем его комиссары. Астангов хорошо, но знакомо. Мне кажется, что Федора можно сделать иначе, трогательней и фигурой, за которой можно следить. А здесь я отношусь к нему безучастно. Женщины не удались. Ужель Алексеева кончилась? Трагичная судьба актера.

12/IV

Встретился с Эйзенштейном. Пригласил сниматься в роли старика Пимена[152]152
  речь идет в роли архиепископа Пимена в фильме «Иван Грозный». В этой роли снимался А. А. Мгебров.


[Закрыть], если не хочу задерживаться из-за Курбского. Времени отнимет мало, а работа интересная. Рассказал ему, что бы мне хотелось. Какой жестокости достичь нужно. Но не хватает для этого материала.

– А что бы вам хотелось добавить?

– Как-то так вести себя, чтобы люди были для него пешками. Например: отсылая чернеца в Москву, уже его не видеть, он уже мертв, даже прочесть над ним молитву.

Он тут же достал книжку с описанием какого-то священнослужителя. В книжке без закладки сразу нашел нужное место и прочел подобное. А ассистенту дал задание найти молитву, которая читается над отходящими.

Интереснейший человек. Какой профессионализм. Давно не встречался с таким.

Проба оказалась хорошей. Эйзенштейн слышать не хочет, чтобы снимался не я. А я боюсь связать себя.

16/V

«ТРАКТИРЩИЦА»

Вернулся из Москвы Ю.А. Передают, что он как руководитель везде принят хорошо. Моссовет даже отпустил огромную сумму на ремонт помещения. Но переезд, очевидно, скоро не состоится. Дела на фронте заставляют руководителей быть осторожными. Ю.А. сказал, что состояние в театрах таково, что вроде наш репертуар лучше, чем в московских театрах. Интереснее.

5/VII

В Отелло хочу при большой наполненности большой и страстной формы выражения. Это увлекает и манит меня сейчас. Это становится чуть не главным. Только бы не стало это самоцелью. Выраженное, выисканное. Надоела серость. Правденка. Ханжеская правда взяла в свои цепкие и липкие лапы наше искусство. Естественно… и курица естественна.

Разная естественность для курицы и орла.

22/VII

Ю.А. пока репетирует и требует.

Начинает получаться сцена сената. Очень мне понравилась мысль, на которую я набрел случайно. В монологе не говорить «как», а прожить весь путь заново. События заново «трудного пути» должны волновать, могут дать оправдание такой трактовке.

Не получается первый выход. Хочу начать роль веселым, со смехом, радостным, а у меня почему-то не получается. Дальше находятся и краски и приспособления, а тут нет.

Предложил первые два акта играть как ликование по поводу свадьбы Отелло. На Кипре начать с плясок, песен с куртизанками, буйно, свадебно, южно. Соответственно оформим декорации.

Увертюру строить не по классическим канонам, включая в нее все или основные лейтмотивы спектакля (они здесь трагичны), а увертюру торжественную, венчающую, лучезарную, ликующую, не легкую, нет, а глубокую по теме, насыщенную по содержанию, счастье существования, добро – существует!

Кстати, это ляжет на свадебность первых двух актов. Вплоть до расставания Отелло с Кассио. Когда что-то рухнуло, что-то свершилось непоправимое. Что-то такое, о чем даже нет права подозревать. Что-то такое, за чем следует трагическая бездна.

И финал. Торжественное, углубленное ощущение чего-то познанного заново. Правда есть. Перекинуть мост от первого акта, на более осознанное познание. Увертюра зазвучит тогда в новом содержании.

Предложил подумать о том, должна ли существовать в музыке[153]153
  Музыку к спектаклю «Отелло» написал композитор Ю. С. Бирюков.


[Закрыть] тема Яго. Яго воспринимается через Отелло, его мысли, отношения, ощущения. Яго в его делах, что так или иначе влияют на Отелло.

Ю.А. одобрил. Нашел верным и полезным. Говорит, что его это вдохновляет и надо будет это использовать.

27/VIII

Ю.А. агитирует за выисканную, экспрессивно выраженную мизансцену и жест. Репетиции идут нервно. Устали все. А я без меры…

29/VIII

СВОЙ КОНЦЕРТ – (отчетный. ДКА)

Перед концертом сказал слово Ю.А.

«Товарищи, сказать, что я буду говорить о творчестве Н.Д. в области художественного чтения – это неверно.

Я буду говорить о совместной творческой жизни.

В 25-м году Н.Д. поступил в мою студию учеником. Это был юноша, одержимый любовью к искусству вообще и к театру в частности… Это осталось и до сих пор.

Н.Д. приехал из провинции, были у него замашки провинциализма: говорить, двигаться. Он русский, волжанин. Казалось – он бытовой материал, но его с самого начала тянуло к романтике. Он пришел ко мне в театр-студию из школы. Там стремления его показались не соответственными его возможностям, как это часто случается в биографиях больших актеров; так было с Москвиным, например. У нас вначале была неясность в его возможностях, но его воля, которая у него, вероятно, с рождения, его воля преодолела все.

Вы его знаете по картинам: «Последний табор» – цыган Юдко, «Маскарад» – Арбенин, Богдан Хмельницкий, Котовский. В каждой роли он находит свое индивидуальное решение. Еще своеобразнее он в театре. Первая роль, на границе ученичества – поручик Соболевский[154]154
  Роль поручика Соболевского – коменданта контрразведки белых – Н. Д. Мордвинов играл в спектакле «Простая вещь» по Б. А. Лавреневу (1927).


[Закрыть]. Это первая роль, в которой Н.Д. поразил своих товарищей, московского зрителя.

Мюссе, «Любовью не шутят» – роль молодого барона Пердикана. В течение нескольких лет он ее отрабатывал.

«Ученик дьявола» Бернарда Шоу – роль Дика Даджена – тут Н.Д. развернулся во всю ширь. Это роль анархиста, бунтовщика. Борьба Америки за свою независимость. Громадный детина. Сильный, он моментально покорял зрительный зал. После этих ролей за ним стала следить публика, любящая актерские дарования. Затем следовал ряд ролей: Ваграма[155]155
  Ваграм – персонаж трагедии «Ваграмова ночь» Л. Первомайского (1935).


[Закрыть] (мало кто видел этот спектакль), роль подпольщика-большевика, вождя. Впервые открылись в Н.Д. его качества трагического актера, то, что делает его необыкновенным в нашей действительности. Я недавно говорил с Юрьевым[156]156
  Юрьев Юрий Михайлович (1872–1948) – актер, педагог, народный артист СССР. С 1893 года до конца жизни работал в Александринском, ныне – Ленинградском театре драмы имени А. С. Пушкина. В его репертуаре центральное место занимала роль Арбенина, которую он сыграл впервые в 1917 году в спектакле, поставленном В. Э. Мейерхольдом, а потом, с перерывом в несколько лет, продолжал играть до конца жизни.


[Закрыть], который несет традиции романтического искусства. Юрьев считает Н.Д. своим преемником. Право на трагическую роль мало кто имеет. Я говорю не как учитель и основываясь не на личном ощущении. Он единственный у нас такой актер.

Ростовский период. В Ростове – «Любовь Яровая» – Яровой. Дон Гуан – Пушкина, Карл Моор – «Разбойники» Шиллера. Н.Д. сыграл очень интересный образ современного человека. Современного строителя коммунизма. Тема воли и строительства, с темой любви к своей жене, через всю жизнь – это Тигран[157]157
  Роль Тиграна сыграна Н. Д. Мордвиновым в одноименной пьесе Ф. Готьяна в 1937 году в Ростовском-на-Дону театре имени М. Горького.


[Закрыть] Готьяна.

Наконец, он сыграл две шекспировские роли, которые пришлись ему по плечу: Петруччо и Отелло. Я пропустил в этом перечне Мурзавецкого в «Волках и овцах» Островского. Эта роль выходит из плана его ролей. Маменькин сынок, опустившийся… Н.Д. сделал ее чрезвычайно ярко. Во всех ролях проявляется основное его свойство: роли, где чувствуется сила, значение личности, громадный вкус к жизни, героика – все его роли. Кавалер ди Рипафратта – в «Трактирщице». Люди необычайного вкуса к жизни.

Отелло – внутренняя благородная сила. Умение по-настоящему любить. Не сюсюкающая любовь, а настоящая любовь. Отелло принадлежит к тем ролям, над которыми актеры работают всю жизнь. Станиславский любил повторять, что такую-то роль он сыграл – на пятисотом спектакле… Вот для Н.Д. и для меня – постановщика – возвращение к Шекспиру это громадная радость. Богатство ощущения действительного. Всякое настоящее качество видоизменяется, как растет человек, так растет актер, так растет искусство.

Программу провел, прямо скажу, на среднем уровне. А Ю.А. неожиданно отнесся очень горячо: – Да… как ты вырос! Это не под силу любому. Кто может провести такой вечер на таком накале и мастерстве? Это просто, взволнованно и сильно. Это искусство. Перебираю в памяти… Чрезвычайно увлекательно. Это – спектакль одного актера. Ты должен быть счастлив. Ты один целый вечер. Это должно быть чрезвычайно радостно. Так разнообразно показан актер. Я не видел за свою жизнь такого разнообразия. Это необходимо широко показать Москве. У меня много мыслей. Надо использовать эту твою увлеченность и мастерство, твой опыт.

14/XI

МОСКВА

Репетируются два спектакля: «Нашествие», в значительно обновленном составе, и «Отелло».

Просился на фронт с бригадой, не отпускают. Из Алма-Аты не отпустили и здесь не дают возможности.

…Музыку оговорил с Бирюковым сам. Сам темы отобрал, места отметил, даже метрирую сам… вчера наметил пантомимную музыкальную заставку на пиру на Кипре… Хочу развернуть торжество до ликования, включив сюда фоны, куртизанок, пляски, песни – город ликует.

Ю.А. понравилось. Говорит: «Делай, делай!»

…Поискам внешней выразительности отдаю много времени. «Возрожденцы» меня волнуют. Микеланджело не дает покоя.

Ю.А. повел было меня на одной репетиции по пути характерности, приводя в пример таджика, который, разговаривая с сенаторами, похлопывал их по животам, но из этого ничего не вышло, и мы решили отказаться, уж очень это не в моем понимании образа.

Я хочу играть не наивного, не простодушного, не дикаря – хочу играть героя, подлинного героя, воина, хоть и через характерность восточную; но не дикаря, а его возвышая. Думающего человека, а не живущего лишь инстинктом; человека пустыни, просторов и солнца. Ведь и доверчивость, и дикость, и наивность могут исчерпать трактовку. Мне же хочется, чтобы о моем Отелло не могли сказать односложно. Все качества вместить в образ, хочу вместить. Он и то, и другое, и третье, и много еще.

«Убивать» критиков и всех, кто видел многих исполнителей, новизной и особенностью трактовки – я не хочу. Никаких пряностей и перца, чтобы пощекотать пресытившиеся желудки. Все всё видели, и мне нечего искать то, что их займет. Я хочу сыграть простого человека, во всем его богатстве, своими, мне присущими средствами. Говорят, каждый человек неповторим, буду и я не похож ни на кого другого, если я буду вживаться в образ и сделаю все от меня зависящее, чтобы сыграть верно и правдиво. Так неповторим должен быть каждый искренне, через себя созданный образ.

В ростовском варианте меня занимала наивность и дикость, теперь я думаю о многовековой мавританской культуре, а Отелло из семьи, представляющей самое высокое ее начало. Я думаю о гордом представителе своей культуры. Не наивность меня теперь увлекает в этом изумительном образе, а его пылкий ум и соображение. Отсюда и монолог в сенате так решенный» как я его предложил и как он начинает получаться. Отелло никакого труда не стоит перенестись в мир своего воображения. Никакого усилия ему не надо делать над собой, чтобы пронестись по годам лишений, странствий и тягот. Почему, кстати, наверно, он и слыл замечательным рассказчиком. Этим умением славилась эпоха. Отелло брал, думаю, не ораторским искусством. Поэтому также ему не составляло никакого труда «пережить» все, что ему пришлось пережить в свое время.

Зная Венецию, встречаясь с людьми всех сословий, он прекрасно видел, что цельности отношений между мужчиной и женщиной нет. Нет чистоты и целомудренности. Он долго борется с Яго за свое отношение к Дездемоне и за свое понимание отношений в мире – он не может допустить, что Дездемона – дочь своего общества, своего сословия. Допустив это, он исключил исключенное и погиб.

Ю.А. предложил уход с Кипра – «Привет на Кипре вам» – сделать под широкую, торжественную музыку гимна, но Шмыткин[158]158
  Шмыткин Юрий Александрович (1906–1974) – актер, режиссер, заслуженный артист РСФСР. С 1925 года – в Театре-студии под руководством Ю. А. Завадского, с 1936 года – в Ростовском-на-Дону театре имени М. Горького, в 1941–1955 годах – в Театре имени Моссовета.


[Закрыть] опять протестует. Все равно, конечно, будет так, глупо этого не делать… с этими протестами можно много глупостей наделать…

Я предложил так: после ухода с Дездемоной эта музыка переносится на задний план, под которую идет сцена Родриго и Яго. К концу этой сцены музыка резким рывком дает тему Отелло, может быть, его трубы, которые возвещают о слове Глашатая. С его началом музыка должна кончиться. Кончилось слово, опять трубы, фоном для которых, незаметно возникнув, должно быть общее веселье с музыкой, лихой песней, плясками и проч. Взрыв оркестра на бешеную пляску. Влетают куртизанки. Пляска. Сцена заманивания Кассио. Песня идет параллельно оркестру. Стихают пляска и оркестр, песня остается. Сцена Яго и Кассио идет под эту песню, с которой параллельно звучит какая-нибудь серенада – тема Дездемоны. Песни, пляски, доведенные до предела, и потом, вдруг, слом – драки, первые и роковые признаки трагедии. Я всегда ярко чувствую эту роковую грань между двумя мирами.

Нужно искать природу чувств и страстей. А как это возможно при холодном, аналитическом или, того хуже, вялом уме и воображении. Кстати, не здесь ли ошибка театров, не потому ли холодными и не волнующими выходят спектакли с мастерами, демонстрирующими свои умения, – режиссеры демонстрируют свои, а актеры свои. Забота сейчас у нас играть просто, играть жизненно… а получается серо, вяло, нежизненно… Как-то недавно мне Рубен Симонов[159]159
  Симонов Рубен Николаевич (1899–1968) – актер, режиссер, педагог, народный артист СССР. С 1924 года был режиссером (с 1939 года – главным режиссером) Театра имени Евг. Вахтангова.


[Закрыть] сказал по поводу моих работ, что играть со слезами – это не секрет, это многие могут, а вот обмануть зрителя, сыграть волнение, не волнуясь самому, – вот это искусство. Не знаю, может быть, и это искусство, но я люблю и хочу другое… Ермолова сгорала сама, сгорела Комиссаржевская. Играла Сара Бернар и жила Дузе… сгорели Мочалов, Леонидов… Это искусство признано вершиной мастерства, а то не мастерство, о чем говорит Симонов. Не Коклен меня увлекает. Так спокойнее, это наверняка; дольше проживешь, это тоже верно. Ну, так кому что. Во всяком случае, своими спектаклями и своим исполнением он [Симонов] меня не увлекал, а вот Щукин увлекал.

22/XII

Завтра назначен первый прогон, в костюмах и гримах.

Приближаются дни, когда нужно будет давать отчет.

А ведь на этой сцене[160]160
  Театр имени Моссовета до 1949 года играл в здании в Каретном ряду в саду «Эрмитаж».


[Закрыть] играл Сальвини, художественники и все гастролеры, большие и малые. Выйдешь на сцену и подумаешь, а за свое ли ты дело взялся. Вчера вечером в театре не было никого, я вышел на сцену, темно и тихо… а жизнь на сцене и в зале как бы не прекращается. Витают призраки прошлого, мечты, действительность бьется и вырывается из небытия… Театр всегда полон непрекращающейся жизни… Сколько раз замечал я это… Как живые, но бесплотные свидетели встают перед внутренним взором люди, герои созданные, зло, ими свергнутое… И сейчас как бы что-то осталось от царивших здесь в свое время Сальвини, Муне-Сюлли, Мамонта Дальского… Обязывающие и пугающие мысли…