Текст книги "Рассвет русского царства. Трилогия (СИ)"

Автор книги: Ник Тарасов

Соавторы: Тимофей Грехов
сообщить о нарушении

Текущая страница: 44 (всего у книги 49 страниц)

Глава 16

Я повернулся в сторону крепости, от которой мы с каждой минутой удалялись всё дальше и дальше.

Соблазн спалить это осиное гнездо был велик…. Ох, как велик. Руки так и чесались поднести факел к сухим брёвнам частокола, к терему, к амбарам.

Но я одёрнул себя. Эмоции – плохой советчик для командира, особенно когда ты находишься в глубоком тылу врага с обозом, который растянулся почти на несколько сотен метров.

– Не жечь, – коротко бросил я Григорию, который уже отдавал команду готовить факелы.

Отец удивлённо вскинул брови.

– Оставим всё как есть?

– Отец, посмотри на небо, – я указал на чистую, темнеющую синеву. – Ветра нет. Если мы запалим крепость, столб чёрного дыма поднимется до самых облаков. Его увидят за десяток, а то и за два десятка вёрст. Это как сигнальный костёр для всех соседей: «Эй, смотрите, здесь что‑то происходит!». А мы сейчас не летучий отряд, мы тяжёлые, гружёные под завязку. Нас любая сотня догонит и раскатает.

Григорий сплюнул, но кивнул.

– Дело говоришь. Ладно. Уходим тихо.

Мы выгребли из деревни, которая, как выяснилось из опросов пленных, называлась пафосно – Алпар‑Авыл, что в переводе значило «Сильный богатырь», абсолютно всё, что имело колёса. Телеги, арбы, какие‑то двуколки, всё было «реквизировано» под наши нужды, и всё равно места едва хватало.

Отойдя от крепости на несколько километров, мы свернули с тракта и углубились в лес. Я отправил Семена вперёд, чтобы он искал место глухое и подальше от глаз, где можно перевести дух и остановиться на ночлег.

И вскоре он вернулся с хорошей новостью.

Лес принял нас неохотно, цепляясь ветками за возы, но вскоре мы вышли к широкому оврагу, по дну которого бежал ручей. Идеальное место. С дороги не видно, вода есть, костёр в низине не будет светить на всю округу.

– Привал! – скомандовал я, сползая с Бурана.

Лагерь разбивали споро. Сказывалась муштра последних месяцев. Телеги составили в круг – старый, проверенный веками способ обороны. Коней распрягли и отвели к ручью.

Но главной проблемой были люди.

Освобождённые русские – мужики, бабы, даже пара подростков – жались к нашим кострам, всё ещё не веря в своё спасение. Пленные татары сидели отдельной кучей, связанные одной длинной верёвкой, под присмотром арбалетчиков.

И всех – и своих, и чужих, – надо было кормить.

Григорий, как опытный служака, взял на себя организацию караулов.

– Семён! – его голос разносился над поляной. – Твои люди на ту опушку. Глаз не смыкать. Богдан, проследи, чтобы пленных напоили, но не развязывали.

Я же направился к костру, где Ратмир уже колдовал над огромным котлом. Запахло кашей с салом – запах, который сейчас казался мне лучше любых французских духов.

Рядом с огнём, привалившись спиной к колесу телеги, сидел Воислав.

– Ну, как ты, герой? – присаживаясь рядом на корточки спросил я.

– Жить буду, Дмитрий Григорьевич, – поморщился он. – Плечо дёргает, зараза, но терпимо.

– Дай гляну.

Я аккуратно отогнул край повязки. Ткань была чистой, без бурых пятен свежей крови. Под ней виднелись аккуратные, ровные стежки. Края раны были сведены так идеально, что я даже позавидовал.

– Кто шил? – спросил я, хотя уже догадывался.

– Матвей, – ответил Воислав. – Фёдор инструменты подавал и рану промывал какой‑то жгучей дрянью, а Матвей иглой орудовал.

Я довольно улыбнулся.

– Молодцы, – громко сказал я, зная, что парни крутятся неподалёку и греют уши. – Отличная работа. Если так пойдёт, скоро я смогу на печи лежать, а вы будете людей штопать.

Матвей, помешивавший варево в соседнем котле, зарделся, как красна девица, но промолчал.

Григорий, закончив с караулами, тяжело опустился рядом со мной.

– Тихо всё, – сказал он. – Дозоры расставил. Если кто сунется, услышим.

Подошёл Богдан. Десятник выглядел задумчивым. Он пожевал травинку, глядя на огонь, потом перевёл взгляд на меня.

– Дмитрий Григорьевич, – начал он издалека. – А что с мурзой делать будем?

Я взял миску, которую протянул мне Ратмир, зачерпнул горячей каши.

– А что с ним делать? – переспросил я, дуя на ложку. – Допросим. Узнаем, где он ещё тайники держит, кто у него в союзниках, какие планы у хана. А потом казним.

Богдан почесал бороду.

– Казним… Оно, конечно, дело понятное. Крови на нём много. Но…

– Что «но»? – я внимательно посмотрел на него.

– А не лучше ли будет выкуп за него взять? – спросил Богдан. – Видно же, что Барай этот богатый. Родня у него наверняка есть, и не бедная. За такого человека можно столько серебра выторговать, что нам на год вперёд хватит. А мёртвый он что?

Григорий хмыкнул, но промолчал, ожидая моего ответа

Я отложил ложку. Аппетит не пропал, но разговор требовал серьёзности.

– Выкуп, говоришь? – произнёс я. – Деньги, это хорошо, Богдан. Деньги нам нужны. Но посмотри туда.

Я указал ложкой в сторону группы освобождённых русских.

– Видишь их? – спросил я. – Вон того мужика, которому Барай сухожилия резать приказывал? Или ту женщину, которую его нукеры насиловали по кругу?

Богдан нахмурился, бросив быстрый взгляд в темноту.

– Вижу. И что? Война есть война.

– А то, – жёстко сказал я. – Представь, что я сейчас подойду к ним и скажу: «Знаете, православные, ваш мучитель, тот упырь, что детей ваших убивал и жён портил, он жить будет. Мы его отпустим. Денег возьмём и отпустим».

Я сделал паузу, давая словам осесть.

– А ещё я им скажу: «Вполне возможно, через год, а то и раньше, этот самый Барай, оклемавшись и собрав новый отряд, снова нападёт на вашу деревню. Снова сожжёт ваши дома. И снова уведёт вас в полон». Как думаешь, Богдан, что они мне скажут? И что они подумают о нас? Обо мне?

Богдан молчал, глядя в костёр.

– Мы не просто разбойники, Богдан, – продолжил я твёрже. – Мы пришли сюда не только за добычей. Мы пришли показать, что у русских руки длинные. Что за каждую слезу, за каждую каплю крови спрос будет. Если мы продадим Барая за серебро, мы продадим свою совесть. И страх.

– Страх? – переспросил Григорий.

– Да. Страх, – кивнул я. – Когда татары узнают, что мы не торгуемся с палачами, что мы их вешаем, невзирая на чины и богатство… они начнут бояться по‑настоящему. А страх врага стоит дороже любого выкупа.

Богдан вздохнул, выплюнул травинку.

– Твоя правда, Дмитрий Григорьевич, – задумчивым тоном сказал он. – Есть среди татар воины достойные, с кем и договориться не грех. Но этот… аки пёс бешенный.

– Вот именно, – я снова взялся за кашу. – С бешеными псами не договариваются. Их пристреливают.

Мы помолчали.

– Так когда допрашивать будем? – спросил Григорий. – Сейчас? Или до утра потерпит?

Я посмотрел на связанного Барая, который лежал чуть поодаль, с кляпом во рту, и злобно зыркал на нас из темноты.

– Пусть помаринуется до утра, – решил я, чувствуя, как глаза слипаются. – Он никуда не денется, а нам силы нужны. Завтра тяжёлый день будет.

Я доел похлёбку, вытер губы рукавом и ушёл в поставленную Ратмиром и Главом палатку.

– Ратмир, разбудишь меня на рассвете, – пробормотал я, уже проваливаясь в сон.

– Спи, господин, – донёсся до меня тихий голос холопа.

Сон был глубоким. Ни тревог, ни лязга оружия, ни стонов раненых – только обволакивающая темнота и тепло. Слишком много тепла… для походной палатки, проскочила у меня мысль.

Я пошевелился, пытаясь перевернуться на другой бок, и моя рука, вместо того чтобы уткнуться в жёсткий войлок или холодный спальник, накрыла что‑то мягкое и упругое.

Мозг, ещё толком не проснувшийся, выдал странную ассоциацию из прошлой жизни: «Опять кошка на грудь забралась». Я машинально сжал пальцы, вот только кошка оказалась подозрительно большой и… формы у неё были совсем…

И я распахнул глаза.

В предрассветных сумерках, едва просачивающихся сквозь плотную ткань шатра, я разглядел силуэт. Ко мне спиной, доверчиво прижавшись всем телом, спала девушка. Моя рука по‑хозяйски покоилась на её груди, скрытой тонкой тканью рубахи.

– «Инес», – сообразил я. Испанка дышала ровно, во сне её плечи едва заметно вздрагивали.

Первой реакцией, каюсь, была чисто мужская. Приятная тяжесть внизу живота и мысль: «Вот же наглое, но какое красивое создание». Но уже через секунду в голове появилась другая мысль.

Я командир отряда в глубоком тылу врага. Мы везём обоз с награбленным, за нами может идти погоня. Я сплю в отдельной палатке.

– «Как, чёрт возьми, она сюда попала⁈»

Если ко мне в постель смогла незаметно скользнуть девка, то точно так же сюда мог зайти нукер с кинжалом. И я бы сейчас не женскую грудь щупал, а пытался удержать собственные кишки, вываливающиеся из распоротого живота.

Я медленно, стараясь не разбудить Инес, убрал руку. Она что‑то промурлыкала во сне и поплотнее закуталась в шкуру, которой я был укрыт.

Я аккуратно поднялся, натянул сапоги, накинул на плечи кафтан. Взял пояс с саблей, привычка, ставшая второй натурой.

Выйдя из палатки я вдохнул холодный, сырой воздух. Лагерь ещё спал, только у костров, где догорали угли, клевали носом дежурные.

Я огляделся. У входа в мой шатёр, привалившись спиной к тележному колесу и опустив голову на грудь, мирно храпел дружинник, а копьё валялось рядом в траве.

Я узнал его. Прошка, молодой парень из‑под города Владимир.

Честно, ярость вспыхнула мгновенно, но… я задавил её. Сейчас было не время для криков. Я перешагнул через ноги горе‑вояки и направился к коновязи, где заметил знакомую широкую фигуру.

Григорий не спал. Он всегда вставал раньше всех, проверяя лошадей и сбрую. Он как раз осматривал копыто своего жеребца, когда я подошёл к нему со спины.

– Отец, – тихо окликнул я его.

Григорий резко обернулся, рука метнулась к ножу. Увидев меня, он выдохнул и убрал ладонь с рукояти.

– Тьфу ты, Дмитрий… Чего крадёшься, как тать? Напугал.

Он выпрямился.

– Скажи мне, отец, – я смотрел ему прямо в глаза, голос мой был ровным, но, видимо, что‑то в нём заставило Григория насторожиться. – А тебе что, жизнь сына совсем не важна? Или ты решил, что я заговорённый и сталь меня не берет?

Григорий поперхнулся воздухом.

– Ты головой ударился, сын? Или сон дурной приснился? – он нахмурился, в голосе зазвенел металл. – Что за вопросы такие? Ты знаешь, что за тебя я глотку любому перегрызу.

– Знаю, – кивнул я. – Тогда почему я проснулся с ощущением, что меня могли прирезать, как свинью, и никто бы даже не чихнул?

– О чём ты? – Григорий шагнул ко мне. – У твоей и моей палатки всю ночь дежурил воин. Я лично Прошку поставил, он парень крепкий.

– Крепкий, говоришь? – я криво усмехнулся. – Пойдём. Кое‑что покажу.

Григорий, всё ещё хмурясь и, кажется, начиная закипать от непонимания, двинулся за мной. Мы подошли к моему шатру. Прошка всё так же сладко спал, пуская слюну на воротник кафтана. Григорий уже занёс ногу для пинка, но я жестом остановил его.

– Не то, – сказал я. – Смотри внутрь.

Я аккуратно откинул полог палатки.

Света стало больше, и теперь картина была видна во всех деталях. Инес раскинулась на шкурах. Одеяло сползло, обнажив точёное плечо и край рубахи, которая задралась выше дозволенного, открывая стройную ногу.

Григорий застыл. Его глаза округлились, он перевёл взгляд с девушки на меня, потом на спящего стражника, и снова на девушку.

– Эмм… – только и смог выдавить он. Весь его боевой опыт, все годы службы не подготовили его к такому повороту. – Это… из гарема Барая?

– Она самая, – подтвердил я, опуская полог. – Я проснулся с ней, и даже не слышал, как она пришла.

Я повернулся к отцу и увидел, как его лицо наливается кровью.

– Но согласись, отец, – продолжил я, – если ко мне под бок смогла пробраться девка, пусть и красивая, то мог пробраться и пленный татарин с заточкой. И любой другой, кто желает мне зла. Или ты думаешь враги будут стучаться и спрашивать дозволения?

Григорий молчал. Его желваки ходили ходуном. Он чувствовал вину, ведь это он назначал караулы. Это его человек сейчас дрых, поставив под угрозу мою и его жизнь.

– Я разберусь, сын, – глухо прорычал он.

– Разберись, – сказал я. – Только не убей, нам каждый меч нужен.

Григорий уже не слушал. Он развернулся на каблуках и широким шагом направился к кострам, где спали десятники.

– Семён! Богдан! Подъём, пёсьи дети! – его рык разорвал утреннюю тишину, заставив вздрогнуть весь лагерь.

Через пять минут лагерь гудел. Сонных дружинников выгнали из тепла, построили полукругом. В центре, стоя на коленях, трясся Прошка. Сон с него слетел мгновенно, как только тяжёлый сапог Григория прилетел ему в рёбра.

Григорий не стал тратить время на долгие речи. Он просто сорвал с парня кафтан, оставив его в одной рубахе, и взял у подошедшего Богдана кнут.

– Спать на посту⁈ – замахиваясь рявкнул отец.

Свист… удар…

Прошка взвыл, выгибаясь дугой. Кнут рассёк рубаху на спине, оставив багровый след.

– Я тебя научу родину любить! Я тебя научу глаза таращить!

Свист… удар…

– Нас всех… Всех могли под нож пустить, только потому что ты уснул!

Свист… удар…

– За что его? – раздался у меня за спиной голос с сильным акцентом.

Я обернулся. Из моей палатки, кутаясь в мой же плащ, выглядывала Инес. Вид у неё был заспанный, но довольный, словно у кошки, укравшей сметану. В её глазах я не увидел ни капли раскаяния или страха, только любопытство.

Я посмотрел на неё, чувствуя, как внутри закипает раздражение, смешанное с невольным восхищением её наглостью.

– Из‑за тебя, – ответил я, наблюдая, как Григорий методично, с оттяжкой, продолжает воспитательный процесс.

Инес удивлённо приподняла бровь.

– Это как? – невинно хлопая ресницами спросила она. – Я же ничего плохого не сделала.

Я шагнул к ней, нависая сверху.

– Ты же пробралась ко мне, когда он спал? – спросил я.

Она кивнула, даже не подумав отпираться.

– Ну да. Тихонько так. Он так сладко храпел, что грех было будить.

– Вот за этот «сладкий храп» он сейчас шкуру и теряет, – отрезал я. – Ладно, объяснишь, что ты у меня делала? Или в Кастилии такое поведение норма для благородных донн… Самим прыгать в постель к мужчинам?

Инес фыркнула.

– Нет, конечно, сеньор Дмитрий. В Кастилии за такое меня бы отправили в монастырь, а вас вызвали бы на дуэль мои братья. – Она лукаво улыбнулась, и в уголках её глаз появились бесята. – Просто… в телеге было спать ужасно неудобно. Жёстко, холодно, Нува ворочается, воины рядом храпят. А у тебя шатёр, шкуры тёплые… Вот я и пришла к тебе.

Она сделала шаг вперёд, почти касаясь меня грудью, и понизила голос до интимного шёпота:

– Или тебе не понравилось, когда ты проснулся? Я чувствовала твою руку, сеньор. Ты сжимал меня так… собственнически.

Её наглость переходила все границы. Она играла со мной, и чёрт возьми, это работало.

Но я не мог позволить ей думать, что она может крутить мной, как хочет.

– Мне не нравится эта наглость и попрание моего авторитета, – холодно произнёс я, глядя ей прямо в глаза. – Ты пленница, Инес. Пусть и привилегированная, но пленница. Ещё одна такая выходка, и ты поедешь связанной вместе с остальными татарами.

Улыбка сползла с её лица, сменившись обиженной гримасой. Но в глазах я увидел уважение.

– Иди к себе, – указывая на телеги приказным тоном сказал я. – И чтобы я тебя возле своей палатки не видел.

Она гордо вскинула подбородок, скинула мой плащ мне на руки и, оставшись в своей тонкой одежде, продефилировала к обозу с таким достоинством, словно шла по королевскому дворцу, а не по грязному лагерю.

Я проводил её взглядом, покачал головой и развернулся в сторону экзекуции.

Григорий разошёлся не на шутку. Спина Прошки уже превратилась в кровавое месиво, парень перестал кричать и только глухо стонал, вжимаясь лицом в землю.

– Хватит! – подходя ближе крикнул я.

Григорий замер с поднятой рукой.

– Мало ему, собаке! – рявкнул отец. – Пусть запомнит!

– Запомнил уже, – я перехватил руку отца, опуская кнут. – Нам ещё до дома пилить и пилить. Если ты его сейчас искалечишь, кто будет саблей махать, если татары нагонят? Или ты его на своём горбу понесёшь? – посмотрев на спину Прошки я понял, что поздно спохватился. И вряд ли дружинник сможет твёрдо держать саблю в руках следующие дни. – Матвей, Федор! – позвал я учеников. – Займитесь им. Промойте раны и намажьте медом или мазями на его основе.

Утро после воспитательной порки выдалось хмурым, под стать настроению побитого Прошки. Но задерживаться мы не могли. Каждый час промедления грозил тем, что кто‑то из соседей Барая, проезжая мимо, заметит неладное в пустой крепости или наткнётся на следы нашего погрома.

Мы шли тяжёлым, грузным маршем. К полудню мы сделали короткий привал, чтобы напоить лошадей. Я жевал сухарь, когда ко мне подошёл Семён.

– Дмитрий, – тихо сказал он, кивнув на связанного Барая, которого везли на отдельной телеге, как особо ценный груз. – Мурза этот… зыркает волком. И бормочет что‑то. Грозится, что родня нас из‑под земли достанет.

Я вытер крошки с губ.

– Вот и славно. Значит, пора поговорить по душам. Вечером, как встанем лагерем, тащи его ко мне.

До вечера мы шли в напряжённом молчании. Лес давил. Но, к счастью, погони не было. Видимо, татары и впрямь были слишком заняты войной на юге или просто не ожидали такой наглости.

Лагерь разбили уже в сумерках, выбрав небольшую поляну, окружённую буреломом. Костры развели в ямах, чтобы не светить.

Как только стемнело, я сел на бревно у огня и кивнул Семёну.

– Веди.

Барая приволокли два дюжих дружинника. Бросили на землю передо мной. Мурза выглядел потрёпанным: дорогой халат в грязи, лицо в ссадинах, но взгляд… Взгляд оставался надменным.

Я вытащил кинжал и начал неторопливо ковырять им щепку.

– Ну здравствуй, Барай, – с наигранным спокойствием сказал я. – Мы с тобой толком не поговорили. Времени не было, но теперь у меня его полно.

– Ты покойник, урус, – прохрипел он. – Мой дядя сдерёт с тебя кожу живьём.

– Дядя? – я приподнял бровь. – И кто же твой дядя? Неужто сам Ильхам Гали?

Барай усмехнулся, обнажив окровавленные зубы.

– Ильхам – мой дальний родич. А вот Махамет‑хан… Он мой двоюродный дед. А дядя мой – бек Урак. Слышал о таком?

Я переглянулся с Григорием. Имя Урака было известно.

– Слышал, – кивнул я. – Значит, ты птица высокого полёта. Внучатый племянник хана, племянник бека… Что ж ты тогда в такой глуши забыл, Барай? Почему не при дворе в Казани?

Мурза скривился, словно от зубной боли.

– Шакалы при дворе… Я убил в поединке сына улуга карачибека* . Честно убил! Но они… сослали меня сюда. Сказали, охранять границы.

(Самая влиятельная светская должность после хана. Руководил диваном (советом знати), координировал внешнюю политику, сбор налогов, распределение земель и военных сил. Фактически выполнял роль «первого министра»: принимал ключевые решения, представлял хана на переговорах, контролировал местную администрацию.)

– Понятно. Ссыльный значит.

Я наклонился к нему ближе, поигрывая кинжалом.

– А теперь скажи мне… Откуда у тебя в подвале игрушки? Те самые, что грохочут и огнём плюются?

– Это… подарки, – пробормотал он.

– Подарки? – я рассмеялся. – Не ври мне, Барай. Тюфяки и порох откуда у тебя?

Он молчал. Я кивнул Семёну. Тот шагнул вперёд и с размаху ударил мурзу сапогом под дых. Барай согнулся, хватая ртом воздух.

– Говори, – холодно сказал я. – Или следующий удар будет ножом. В колено.

– Астрахань… – просипел он. – Я был там… с посольством, до войны ещё. Купил у генуэзцев тюфяки, две штуки. Одну себе, другую… другу обещал, Касиму. Он сейчас на войне.

– Генуэзцы, значит… – протянул я. – А порох?

– Тоже у них. Четыре бочонка. Больше не продали.

Я удовлетворённо кивнул. Главное, что это не местное производство, а импорт.

– А теперь о главном, – я убрал кинжал в ножны. – Ты ведь думаешь, что мы тебя выкупать будем?

Барай выпрямился, насколько позволяли верёвки. В его глазах зажглась надежда.

– Моя родня в Крыму… В Каффе. Они богаты. Они дадут много золота. Рабов… Каких хочешь рабов! Девок любых… Хочешь персиянку? Или франкскую деву? Только скажи!

– В Крыму, говоришь? – переспросил я. – Далеко твой Крым.

– Они пришлют! Через посредников! Я напишу письмо! – Барай чуть ли не подпрыгивал. Он решил, что раз ещё жив, то за него собираются назначить выкуп.

Я посмотрел на него с брезгливостью. Потом перевёл взгляд на Богдана.

– Богдан, – позвал я.

– Да, Дмитрий Григорьевич?

– Ты слышал? Он обещает нам золотые горы.

– Слышал, – усмехнулся Богдан. – Красиво поёт.

– Вот только… – я снова посмотрел на Барая. – Я не верю тебе, мурза. Ты же сам сказал – твой дядя сдерёт с меня кожу. Как только я тебя отпущу или начну переговоры, ты приведёшь сюда орду. И тогда никакое золото мне не поможет.

Улыбка сползла с лица Барая. Он понял.

– Нет… Ты не посмеешь! Я чингизид! Моя кровь священна!

– Твоя кровь такая же красная, как у тех русских парней, которых ты рвал конями, – отрезал я. – Богдан, кончай его.

Барай открыл рот, чтобы закричать, но Богдан действовал молниеносно. Он шагнул вперёд, перехватил мурзу за волосы, запрокидывая голову, и одним резким движением провёл ножом по горлу.

Кровь хлынула чёрным потоком в свете костра, заливая дорогую, хоть и грязную, ткань халата. Тело пару раз дёрнулось и обмякло.

– Уберите падаль, – сказал я устало. – И вот что… Протащите его через лагерь. Мимо наших освобождённых… пусть видят, что их мучитель сдох.

Дружинники подхватили тело за ноги и поволокли прочь. Я слышал, как стихли разговоры у костров, когда они проходили мимо. Слышал, как кто‑то из русских баб всхлипнул, а потом начал истово креститься.

* * *

Инес больше не предпринимала попыток приникнуть в мою палатку. И вообще делала вид, будто обиделась. Видимо чувствовала чертовка, как она мне нравилась, и хотела использовать это.

Вот только, где она училась я преподавал. И все её трюки были для меня, как открытая книга.

А на третий день, ближе к обеду, головной дозор вернулся с радостной вестью. Впереди

– Река! – крикнул Семён. – Большой Цивиль!

И вскоре нас выехал встречать караульный, и показал дорогу к нашим.

Когда я въехал в лагерь, меня встретил радостный гомон. Новики, которых я оставил охранять первую партию добычи, смотрели на нас с завистью и восхищением. Ещё бы – мы вернулись не просто живыми, а с таким богатством, которое им и не снилось.

– Дмитрий Григорьевич! – ко мне подбежал старший из оставленных, старый воин по имени Архип. – Всё цело! Никто не сунулся!

– Молодцы, – я спрыгнул с коня, разминая затёкшие ноги. – Теперь мы все вместе.

Я оглядел свой отряд. Осталось немного… и все живы. Эта мысль грела меня.

– Отдыхаем до утра, – скомандовал я. – А завтра – домой. В Курмыш.

Еще больше бесплатных книг на https://www.litmir.club/