Текст книги "Рассвет русского царства. Трилогия (СИ)"

Автор книги: Ник Тарасов

Соавторы: Тимофей Грехов
сообщить о нарушении

Текущая страница: 28 (всего у книги 49 страниц)

– Сделаем, – кивнула Анна.

– Постельное бельё, – я указал на ложе. – Всё, на чём лежит государыня. Простыни, наволочки, одеяла. Всё снять. Выстирать в кипятке. Не просто в горячей воде, а прокипятить в чанах не меньше получаса. Марию Борисовну помыть и переодеть в чистое.

Холопки мгновенно рассыпались по комнате, как хорошо отлаженный механизм, и никакой суеты, никаких лишних вопросов.

Работа закипела.

Это было похоже на штурм. Девушки, подгоняемые строгими окриками Анны, носились, как угорелые. Тяжёлые ковры сворачивались в рулоны, поднимая облака вековой пыли, от которой Мария Борисовна закашлялась.

– Не трясите их сильно. Если сил не хватает, то меня попросите! – скомандовал я.

Через час покои изменились до неузнаваемости. Исчезла давящая роскошь, ушёл полумрак. Комната стала казаться больше. Голые стены, чистый деревянный пол, который девки намывали уже по третьему разу с щёлоком.

Мария Борисовна, укутанная в простое шерстяное одеяло, с удивлением оглядывала свои новые владения. Её уже успели помыть и переодеть в чистое и, пока проходило омовение, я обживал соседнюю комнату, в которую от Шуйских принесли мои вещи. Там тоже требовалась нехилая уборка, но пока ограничился тем, что открыл окна. А позже попрошу Шуйскую отправить на уборку своих холопок.

– Пусто как… – прошептала Мария Борисовна, когда дело приближалось к завершению. – Словно в келье монашеской.

– «Если так выглядит келья, – про себя подумал я, – то там отлично живут. Уверен, Мария Борисовна не знает о чём говорит».

– Зато дышится легко, – заметил я, проверяя пульс на её запястье. – И никакой дряни в воздухе.

Анна подошла ко мне.

– С уборкой почти покончили, – отчиталась она. – Что дальше?

– Еда, – сказал я. – Самое важное. Нам нужно свежее молоко и яйца. Сырые белки.

– Это уже для лечения? – уточнила она.

– Да. Это первое средство от яда. Но, кроме этого, ей нужно есть. Бульоны, каши. Всё мелко резанное и лёгкое. – Я посмотрел на Анну. – Кто будет готовить? Я объясню, что можно, а что нельзя Марии Борисовне.

Анна выпрямилась, и в её осанке проступила та самая боярская гордость, которая веками держала Русь.

– Я сама буду готовить, – твёрдо сказала она.

Я удивлённо приподнял бровь. Жена Василия Шуйского? У печи?

– Княгиня, это…

– Не спорь, – перебила она. – Продукты будет поставлять мой муж. Лично отбирать и лично привозить. Воду из нашего колодца в опечатанных бочонках возить будут. А готовить буду я, здесь, в малой трапезной при покоях. Никого к котлам не подпущу.

Я посмотрел на неё с уважением. На мой взгляд это был большой поступок. Честно, следующие слова я ляпнул не подумав. Потому что не смотрел на происходящее под таким углом. А хотел как лучше, чтобы Анне Тимофеевне было комфортнее.

– Было бы проще увезти Марию Борисовну в ваш дом, – пробормотал я, потирая переносицу.

В комнате повисла тишина. Даже холопки, кажется, перестали шуршать тряпками. Анна медленно повернулась ко мне и глаза сузились.

Она шагнула ко мне вплотную и понизила голос до шёпота.

– Ты хоть понимаешь, что говоришь, дурень?

– Я… – начал было я, не мало тако опешив от такой резкой перемены в ней. И Шуйская жестом заставила меня замолчать.

– Увезти Великую княгиню из Кремля? В дом бояр Шуйских? – она чеканила каждое слово. – Да на следующий день вся Москва, все собаки подзаборные будут лаять, что мы её похитили! Что Шуйские хотят власти! Что это мы её там и отравим!

Разумеется, я о таком даже не думал. И по сути, рассуждал, как человек двадцать первого века.

– Прости, княгиня, – прошептал я. – Не подумал.

– Не подумал он… – она покачала головой. – Мой муж и так поставил на кон очень многое. Нашу честь и будущее нашего рода. Мы поручились за тебя, и влезли в это осиное гнездо! Обвинили придворного врача, перевернули вверх дном покои государыни. Если она умрёт… – голос Анны дрогнул. – Нас, может, и не казнят, в отличие от тебя, но отправят в такие глухие места, что твой Курмыш покажется нам огромным городом. Доходчиво объяснила?

– Да, госпожа, – слегка поклонился я.

– Забудь эти слова. Никогда, слышишь, никогда не смей даже заикаться о том, чтобы вывезти её отсюда. Она умрёт или выживет здесь, в этих стенах. Это её крест. И теперь наш.

– Я понял.

Анна выдохнула, разглаживая складки на платье.

– Умный мальчик. Вот и славно.

Глава 15

К вечеру покои Великой княгини преобразились окончательно. Полы блестели, окна сияли, свежий воздух гулял по комнате, разгоняя затхлый запах болезни. Постель была застлана новым бельём, пахнувшим чистотой и солнцем. Шкуры вынесли, шторы выстирали и развесили сушиться.

– Настя, Дарья – вы остаётесь здесь на ночь. Будете дежурить у двери. Если Великая княгиня что‑то попросит, зовите меня. Остальные – по соседним комнатам.

– Вы тоже останетесь? – спросил я.

– Да, – ответила Анна Тимофеевна. – Так велел мой муж, и так будет правильно. Моя комната сразу после твоей. Так что, если что понадобится, сразу ко мне. Понял?

– Да, – ответила я.

Когда холопки разошлись, Анна принесла кувшин с молоком и миску с сырыми яйцами.

– Начинаем, – сказал я, подходя к Марии Борисовне. – Сейчас будет неприятно. Но надо пить.

Княгиня под вечер выглядела уставшей. И, поддерживаемая Шуской, она приняла сидячее положение.

– Я готова, Митрий, – сказала она.

Я налил молока в чашу, разбил туда три яйца, отделив белки. Взболтал.

– Пей до дна. И лучше за один раз.

Она пила, давясь, с трудом глотая вязкую жидкость. Я держал чашу, а Анна поддерживала ей голову.

Когда чаша опустела, Мария Борисовна легла обратно, а я отошёл к окну и посмотрел вниз. На Соборной площади уже сгущались сумерки. На стенах Кремля зажигали огни и виднелись силуэты людей, скорее всего стражников.

– Митрий, – окликнула меня Анна. – Иди со мной. Поужинаешь, отдохнёшь.

Я спрыгнул с подоконника.

– А Мария Борисовна?

– Настя и Дарья присмотрят, да и стража у дверей. Так что никто не войдёт.

Я неуверенно глянул на княгиню и, прежде чем согласиться, померил пульс. Да и дышала она ровно.

– Иди, Митрий, – сказала Мария Борисовна, открыв глаза. – Все устали и нужно отдохнуть.

Я кивнул и пошёл следом за Анной.

Мы вышли из покоев. У дверей застыли двое стражников в кольчугах, с копьями. Они даже не шевельнулись, когда мы проходили мимо.

– Анна Тимофеевна, – окликнул я Шуйскую.

Она обернулась.

– Да?

– Почему вы так рискуете?

Она остановилась, внимательно глядя на меня.

– Я просто верю в то, что мой муж не дурак. Он не стал бы рисковать головой, если бы не был уверен в тебе. И… Василий редко ошибается.

После чего она развернулась и пошла дальше.

Игра началась. И ставки в ней были выше, чем я мог себе представить.

* * *

Утром, когда я только‑только проснулся, дверь скрипнула, и я был уверен, что никто не стучался в неё. Ни Анна, ни холопки так бы не поступили, и я инстинктивно дёрнулся за саблей, что лежала рядом со мной.

– Ты что, бессмертный? – спросил я, смотря как на пороге стоит не убийца с удавкой, а всего лишь наглый княжич Ярослав, который не делал разницы дома он или нет, и входил ко мне в комнату, забывая или вообще не зная такое понятие, как личное пространство.

Ярослав выглядел непривычно серьёзным. Он быстро окинул взглядом выделенные мне покои и уважительно присвистнул.

– Ну ты даёшь, Митрий… – протянул он, переступая порог. – Ещё вчера простой дружинник, а сегодня живёшь по соседству с Великой княгиней. – Он посмотрел на меня, не обращая внимание на саблю в моей руке. – Как она кстати?

– Сложно сказать, – ответил я. – Кстати, а что ты здесь делаешь?

– Великий князь за мной по утру прислал гонцов. Я, можно сказать, только что с ним лично говорил. – Ярослав вздёрнул нос кверху. – Сказал он следующее: «Будь при лекаре тенью. Что попросит, делай. Кто мешать вздумает, стражу зови и пусть вяжут и в темницу. Потом разбираться сам буду кто и зачем мешает лекарю». – Ярослав криво усмехнулся. – Так что я теперь твой подмастерье, Митрий Григорьевич, – он шуточно поклонился мне. – Командуй.

Честно, я обрадовался этой новости. Ивану Васильевичу можно было пенять на крутой нрав, но дураком он не был. Понимал, что мне, чужаку без роду и племени, здесь каждый второй плюнуть в спину готов. А с Бледным‑младшим, племянником Шуйского, разговор будет совсем иной.

– Подмастерье, говоришь? – я потёр подбородок. – Ну что ж, княжич, работа грязная будет. Понимаешь на что идёшь? – нагнал я на него жути.

– Крови не боюсь, дерьма тоже. Говори, что надо. – Он сделал паузу, и с надеждой посмотрел. – Ты же меня дерьмо не будешь просить вынести? А?

– Нет, конечно, – ответил я. – Уголь сегодня будем нажигать сами из берёзы.

– Так из печки…

– Нет, Слав, – отрицательно покачал я головой. – Сами делать будем. К тому же он свежий нужен.

– Уголь? – возникла на пороге Анна Тимофеевна. – Я вчера что‑то слышала от мужа нечто подобное, но подумала, что он просто шутит. – Она наклонила голову. – Зачем тебе уголь, Митрий?

– Здравия тебе, Анна Тимофеевна, – поклонился я, прежде чем ответить. – Отраву выводить. Уголь, – он как сухая трапка. Только очень жадная. Впитывает в себя всю дрянь, что в животе скопилась, и выносит наружу.

Я посмотрел на Ярослава.

– В малой трапезной есть очаг?

– Есть, – кивнул тот. – Там сейчас пусто, поваров разогнали.

– Тащи туда берёзовые поленья. Сухие, без коры. А я пока почищу очаг от старого пепла.

Через полчаса малая трапезная, примыкающая к покоям княгини, напоминала адскую кухню. Ярослав, скинув богатый кафтан и оставшись в одной рубахе, ворочал в очаге поленья.

– Давай, давай, – подгонял я его, следя за процессом. – Нам не зола нужна, а угли. Красные, жаркие.

Пока мы занимались углями, Анна Тимофеевна, чтобы не пропадать огню, готовила куриный бульон с мелко начищенными овощами.

Когда дрова прогорели до состояния малинового свечения, я произнёс.

– Выгребай!

Ярослав железной кочергой выкатил дышащие жаром куски дерева на каменный пол. И я тут же, не давая им истлеть в пепел, накрыл их большим медным тазом, перекрывая доступ воздуха.

– Ждём, – сказал я.

– И всё? – удивился Ярослав.

– Нет. Теперь самое весёлое, – ответил я, закидывая в топку несколько поленьев, чтобы Шуйская могла спокойно доготовить еду.

Когда угли остыли под тазом, став чёрными, пористыми и лёгкими, мы вышли на улицу и начали их толочь. Ступки достаточно большой не нашлось, пришлось использовать тяжёлый пестик и чугунный котелок.

Чёрная пыль летела во все стороны… была мысль сказать своему «подмастерью» этим заниматься, но решил, что это будет слишком.

Вскоре я вернулся в покои. Утром я проверял её состояние, но каких‑то улучшений я не наблюдал. Её тело было сильно ослаблено. И к прочищению мы ещё даже не приступали.

– Мария Борисовна, как твоё самочувствие?

– А это кто с тобой? – спросила она, глядя на Ярослава.

– Эм… – посмотрел я на друга. Он должен был сам представиться, а не я его.

– Великая княгиня, я княжич Бледный Ярослав Андреевич. Послан твоим мужем, Великим князем Иваном Васильевичем, в помощь Митрию Григорьевичу.

– Бледный… Твой род ведёт род от Рюриковичей, так?

– Истинно так, – кивнул Ярослав.

– Родич значит, – она улыбнулась. – Ну, раз родич, то и зови меня Марией, когда мы одни. Сейчас, – провела она ладонью по одеялу, которым была укрыта, – меня Великой никак нельзя назвать.

– Это для меня большая честь, Мария. Тогда и ко мне прошу обращаться просто Слава.

Пока они общались, я развёл угольный порошок в воде. Получилась густая, чёрная, маслянистая на вид жижа. Выглядело это отвратительно. Пахло мокрой золой и костром.

– Что это? – смотря с отвращением на эту субстанцию спросила она.

– Твое спасение, государыня, – ответил я. – Нужно выпить всё до дна.

Анна приподняла княгиню, поддерживая её под спину. Я поднёс кружку к губам Марии Борисовны.

– Пей.

– Ну, Митрий… – без злобы, но с укором посмотрела на меня Мария Борисовна. – Если это не поможет…

– Поможет, – перебил я, и она, тяжело вздохнув, начала пить.

Сделав первый глоток она поперхнулась. Чёрная струйка потекла по подбородку, пачкая белоснежную сорочку.

– Гадость… – прохрипела она. – Песок…

– Надо выпить всё, – участливо сказал я.

Она зажмурилась и начала глотать. Глоток, ещё глоток. Её лицо исказилось гримасой отвращения, но она допила всё.

– Молодец, – выдохнул я, забирая пустую кружку. – А теперь – белки.

Я подал ей миску со взбитыми сырыми белками в молоке. Это пошло легче, но ненадолго.

Минут через десять началось то, о чём я предупреждал.

Мария Борисовна вдруг побелела, её глаза расширились. Она судорожно схватилась за грудь.

– Таз! – крикнул я. Холопка, предупреждённая, что вскоре должно произойти, подставила медную лохань.

Княгиню вывернуло наизнанку. Чёрная жижа вперемешку со слизью и желчью хлынула горлом. Звуки были неприятные, и вскоре её сотрясли мучительные спазмы.

Через двадцать минут всё повторилось. Мы вливали в неё воду. Её рвало. Потом снова уголь. Снова рвота. Снова белки.

Это продолжалось почти два часа. В комнате стоял кислый запах, несмотря на открытые окна. Мария Борисовна уже не могла говорить, она лишь тихо стонала, повисая на руках Анны Тимофеевны, как тряпичная кукла. Её кожа стала холодной и липкой, пульс частил так, что я едва мог его сосчитать.

Когда всё закончилось, она без сил рухнула на подушки.

– Пока всё, – сказал я. – Примерно через полчаса тебя напоят бульоном и надо будет поспать.

Мария Борисовна без сил еле‑еле обозначила кивок, после чего закрыла глаза.

Я даже не думал, что этот процесс так на меня подействует. Всё‑таки сознание у меня не шестнадцатилетнего юнца, а взрослого мужчины. Тем не менее я чувствовал, как у меня дрожат колени.

Я и Ярослав вышли из покоев, давая холопкам переодеть Марию Борисовну и снова сменить постельное белье.

– Ну ты и зверь, Митрий, – тихо сказал Ярослав. – Я видел, как людей пытают. Но чтобы так… лечили…

– Яд лаской не выманишь, – ответил я. И ухмыльнувшись добавил. – Вижу, ты уже забыл о тех днях, когда я тебе ногу вправлял. Тогда ты кричал погромче…

– То я, – перебил меня слава. – А то женщина.

С этим было не поспорить…

Ночь была долгой. Я почти не сомкнул глаз. Каждые полчаса она просыпалась от боли в животе, стонала, и у меня не было никаких средств, чтобы хоть как‑то облегчить её состояние.

Было тяжело смотреть на боль и страдание этой девушки. А к утру Марию Борисовну начало трясти. Озноб бил такой, что зубы стучали.

– Холодно… – бредила она. – Мама, холодно… Ваня, где ты?

– Жар поднимается, – констатировал я, трогая её лоб.

– Это плохо? – спросила Анна испуганно.

– Ничего хорошего, – ответил я, при этом осознавая, что организм понял, что в него вторглись, и начал драться. Это было хорошо. Значит, силы есть.

Я развёл уксус в воде и объяснил Анне, чтоб она поручила холопкам обтирать тело Марии Борисовны для сбития жара. На второй день температура держалась. Она горела, бредила, металась на постели. Её обтирали, давали пить отвары ромашки и мяты, которые по моей просьбе заваривала Анна.

* * *

Новости из внешнего мира в нашу добровольную тюрьму просачивались скупо. Приносил их в основном Ярослав, который мотался между теремом княгини и пыточными подвалами, где сейчас, судя по всему, было жарко.

– Дядя Василий с Тверским лютуют, – рассказывал он шёпотом. – Всех старых слуг вывернули наизнанку. Трясут их так, что пух летит. Обыски идут по всему дворцу.

– И что? – спросил я. – Нашли что‑нибудь?

– Пока глухо, – поморщился Ярослав. – Слуги божатся, что ничего не знают. Клянутся крестом, иконами, матерью. Франческо тоже молчит. Сидит в темнице, зыркает на всех волком и твердит, что он подданный Папы и его нельзя трогать. Но дядя Вася сказал, что, если надо будет, он из него не только признание, но и душу вытрясет.

* * *

Иногда Мария Борисовна открывала глаза, смотрела на меня пустым взглядом и шептала что‑то невнятное. Потом снова проваливалась в беспамятство.

Пульс был слабым, нитевидным. Сердце билось так, словно вот‑вот остановится. Кожа стала восковой, почти прозрачной. Под глазами темнели круги, губы потрескались и побелели.

– «Ну, давай же, Маша, давай. Держись…»

Кажется, я ошибся в оценке состояния княжны. И отрава уже нанесла непоправимый вред внутренним органам.

– Как она? – шёпотом спросила Анна, подходя к постели.

– Плохо, – честно ответил я. – Жар не спадает. Пульс слабеет. Если сегодня не станет лучше…

– Митрий, – позвала меня Шуйская. – Ярослав передал… Михаил Борисович требует вернуть Франческо из темницы. Говорит, что ты убиваешь его сестру своим лечением, и только итальянец может её спасти.

– Как он узнал о том, что происходит?

– Он поймал мою холопку, которая ходила до колодца и учинил расспрос. – Она сделала паузу. – Я уже распорядилась отослать её и на конюшне всыпать несколько ударов. Забыла дурёха, кому служит…

Я не стал ничего говорить о судьбе холопки, которая попала меж двух огней. Ведь, если разобраться, она что, должна была врать Великому князю Тверскому?

Но не это было сейчас главным, я услышал имя Франческо… Его сейчас никак нельзя было возвращать. Те методы, которыми я лечил Великую княгиню… их никто не использовал.

Я провёл рукой по лицу, пытаясь собраться с мыслями.

– Где Василий Федорович?

– Он сейчас с Тверским. Пытается его убедить дать тебе ещё время. Но… вряд ли у него что‑то получится.

Через несколько часов дверь распахнулась, и на пороге возник Ярослав.

– Митрий! – позвал он. – Тебя срочно вызывает Великий князь.

– Иван Васильевич? – уточнил я, ведь ещё был Тверской…

– Да. Он в своих покоях. Велел немедленно доставить тебя к нему. И… – Ярослав замялся. – И Тверской там. С какими‑то боярами.

– Блядь, – выругался я.

Анна схватила меня за рукав.

– Митрий, он спросит почему ей хуже. Что ты ему скажешь?

Я посмотрел на неё.

– Правду. Что ещё мне остаётся?

Мы быстрым шагом шли по коридорам Кремля, как вдруг услышали голос Шуйского.

– Сто‑ять! – окликнул он нас. Увидев, что мы остановились, он подошёл к нам. – Вы куда это направились без меня. Совсем жизнь не дорога? – Он посмотрел на меня и покачал головой, потом перевёл взгляд на Ярослава. – Ну ладно Митрий, ничего не знает о здешний порядках, но ты‑то о чём думал?

– Эм, – нахмурился Ярослав, – прости, дядя.

– Ладно, потом поговорим, – сказал он, и перевёл взгляд на меня. – Что с Марией Борисовной?

– Плохо.

– Насколько? – напрягся он.

– Если сегодня проживёт, то выживет, а если…

В этот момент Шуйский дёрнулся и закрыл мне рот ладонью.

– Не смей произносить этих слов вслух! Запомни, даже у стен есть уши, тем более в Кремле. Понял? – Я кивнул, после чего он убрал руку. – А теперь слушай и запоминай. Хорошо запоминай, что говорить Великому князю. – Она выпила много отравы, но коли дух её силён, сдюжит и будет жить. Молиться за неё надо повсеместно, и если Бог услышит наши молитвы, то поможет. Со своей же стороны я делаю всё, что можно. – Запомнил?

Я кивнул.

Вскоре мы втроём остановились у двери, ведущей в покои Ивана Васильевича, ожидая разрешения войти. Минуты через две слуги открыли.

– Ну? – спросил он. – Говорите, она умерла?

– Нет, государь, – шагнул вперёд Шуйский. – Но может умереть, если князь Михаил вернёт итальянца.

Иван перевёл взгляд на меня.

– Леее‑карь, – со злобой произнёс он. – Почему ей хуже? Ты обещал вылечить её!

– Великий князь, – начал я. – Представь себе колодец, в который годами кидали падаль. Вода в нём стала отравленной. Чтобы его вычистить, нужно взбаламутить дно, поднять всю грязь наверх и вычерпать. Сейчас мы баламутим дно, государь. Отрава выходит. Но она впиталась в каждую жилку, в каждую косточку. Организм княгини борется, – и тут я посмотрел на Шуйского. – Пойми, Великий князь, она выпила много отравы, но коли дух её силён, сдюжит и будет жить. Молиться за неё надо повсеместно, и если Бог услышит наши молитвы, то поможет. Со своей же стороны я делаю всё, что можно. И верю, что спасти Великую княгиню Марию Борисовну я смогу.

Иван подошёл ко мне вплотную. Он взял меня за подбородок, заставляя поднять голову. Вот только я был выше его, и выглядело это, на мой взгляд, немного сюрреалистично. Правда, обстановка… мягко говоря, была такая, что не до смеха.

Не скрою, закрадывалась мысль, если Иван Васильевич прикажет меня схватить и поместить в темницу, уходить с боем. Потому что умирать с колом в заднице я не собирался. Правда, то, что я выберусь отсюда, у меня веры не было. Однако Ивана с собой попробую забрать. Честно, не нравился он мне… А там пусть история хоть конём ебё. ся.

– Смотри мне в глаза, Митрий, – тем временем прошипел он. – Ты понимаешь, чем рискуешь? – спросил он почти ласково. – Если ты ошибаешься… Если это просто твои домыслы, а моя жена страдает зря… Я не просто казню тебя. Я прикажу посадить тебя на кол, – подтвердил он мои мысли. – Прямо на площади. И буду смотреть, как ты умираешь три дня. Ты будешь молить о смерти, как сейчас молит о помощи моя жена. Понимаешь?

– Понимаю, государь, – ответил я, смотря ему в глаза, потому что он до сих пор держал мой подбородок. Но услышав ответ, отпустил.

– Я даю тебе сутки, – сказал он. – Ещё сутки Франческо будет находиться в темнице. Но если через сутки ей не станет легче… готовься.

Я поклонился.

– Благодарю, Великий князь, – поклонился я, скрывая свой гнев. После чего Иван Васильевич махнул рукой, и мы покинули его покои.

Мы вернулись в покои княгини. Михаил Тверской сидел у кровати, обхватив голову руками. Он выглядел сломленным.

Наверное, кто‑то сверху берёг меня, или Ивана Васильевича, которого я мысленно убивал самыми разными способами… но к рассвету кожа Марии Борисовны стала влажной.

Я вскинулся, потрогал лоб. Испарина. Обильная, холодная испарина. Жар спадал.

Кризис миновал.

– Анна! – позвал я. – Сухое бельё, быстро! Она потеет!

Мы переодели её, перестелили постель. Дыхание княгини стало ровнее, глубже. Я снова сел рядом, нащупал пульс. Он всё ещё был слабым, но уже не нитевидным. Ровным. Уверенным.

– Спасибо, Господи. – И уже посмотрев на Анну Тимофеевну, которая была в курсе прошедшего разговора с Великим князем, с улыбкой сказал. – Кажется, получилось.

Анна перекрестилась.

– Слава Богу…

– Рано ещё радоваться. Но… но, кажется, худшее позади.

После этого Анна умчалась искать мужа, чтобы сообщить, что опасность миновала.

* * * 

/work/512299 – будем благодарны, за сию небольшую помощь, под названием Лайк